Текст книги "Иафет в поисках отца"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава XVI

Выручка Мельхиора была гораздо значительнее, нежели он ожидал, отчего он очень щедро наградил меня с Тимофеем. Видя, как я ему необходим, он с каждым днем более и более выказывал мне свою приязнь. Я был весьма рад прибытию нашему на место, потому что так устал от беспрестанных хлопот, сопровождавших наши занятия, что отдых мне казался блаженством.

Маленькая Флита с восторгом бросалась в мои объятья, а Натте с обыкновенною важностью сказала мне, что ей приятно видеть меня дома.

– Дома! – подумал я. – Ни у меня, ни у бедной Флиты нет здесь постоянного жилища. Эти палатки – только временный наш приют.

Таким образом около года занимались мы нашим ремеслом. Однажды я сидел возле моей палатки с книгой в руках. Явился какой-то цыган, не принадлежащий к нашей партии. Пыль, облепившая его с ног до головы, и пот, капавший с лица, доказывали, что он ехал торопливо; увидев Натте, которая сидела возле меня, он сказал ей что-то на их языке, для меня непонятном, но я догадался, в чем дело: он спрашивал Мельхиора. После нескольких слов лицо Натте переменилось, она как будто чего-то испугалась, закрылась руками, по тотчас же отняла их, боясь унизить свой сан, и, наконец, впала в глубокую задумчивость. В это время Мельхиор подходил к нам; цыган, заметив его, поспешил к нему навстречу. Между ними скоро завязался жаркий разговор, продолжавшийся около десяти минут, после которого незнакомец тотчас же уехал. Когда Мельхиор увидел, что цыган скрылся из вида, то медленно подошел к нам и устремил свои глаза на Натте, которая печально глядела на него, скрестив на груди руки в знак покорности. Она тихим голосом сказала ему, выбрав текст Святого Писания:

– Куда ты пойдешь, туда и я; народ твой будет моим народом, и Бог твой – моим Богом.

Потом она отошла и села в отдалении.

– Иафет, – сказал мне Мельхиор, – не удивляйтесь тому, что я скажу вам. Я доверял вам все, что только можно было доверить, но есть вещи, которые необходимо хранить в тайне, заключить в груди своей, и эту тайну можно передать только той, которая соединена с нами вечными узами. Мы теперь должны расстаться, даже все наши товарищи должны нас оставить и пристать к какой-нибудь другой партии цыган. Меня выуже больше не увидите. Не спрашивайте причин, я не могу объявить их.

– А Натте? – сказал я.

– Она будет делить мою участь, как бы горька ни была она; но с вами что станется?

– О себе я не забочусь; свет велик. Без вас я не останусь с цыганами. Но позвольте спросить: что сделаете вы с Флитой? Останется ли она с этим народом, которому не принадлежит, или вы возьмете ее с собой?

Мельхиор, немного подумав, спросил:

– Отчего так интересует вас солдатская дочь?

– Предполагая даже, что она и солдатская дочь, Мельхиор, я к ней так привязан, что мне жалко было бы видеть ее здесь с цыганами; но я уверен, что вы говорите неправду об ее происхождении, потому что она рассказывала мне много подробностей из ее детства, которые доказывают, что она не низкого происхождения.

– Я не ожидал, что у нее такая память, – ответил Мельхиор, стиснув зубы. – Но отчего она ни мне, ни Натте никогда ничего не говорила?

– Это так же понятно, как и то, что она украдена, и, я думаю, ей незачем здесь оставаться.

– Конечно, незачем.

– Итак, когда вы отправитесь, то не будете иметь влияния на ваш табор, а следовательно, нет никакой причины оставаться ей здесь. Предоставьте лучше ее воле избрать себе дорогу, и если она согласится следовать за мною, то ничто не остановит меня исполнить ее желание. Этим поступком, мне кажется, я и вам не сделаю ничего неприятного.

– Почем вы знаете? Да притом, что заставляет вас вмешиваться в судьбу ребенка, совершенно вам чужого?

– Па это я отвечу вам вашим же вопросом: что заставляет вас принимать такое участие в солдатском ребенке?

Мельхиор смешался.

– Признаться вам, Иафет, Флита не солдатская дочь. Она украдена, но из этого не должно заключать, что она была украдена мною или моей женой.

– В этом я никогда не сомневался, и оттого-то я и удивляюсь вашей к ней привязанности. Если она пожелает с вами остаться, то мне и говорить нечего; в противном же случае, я возьму се с собой, невзирая ни на какие возражения.

– Иафет, – ответил Мельхиор, – мы жили друзьями более года и должны расстаться друзьями. Через полчаса я вам отвечу.

Мельхиор подошел к Натте и начал разговаривать с ней, а я пошел к Флите.

– Флита, знаешь ли, что Мельхиор и Натте оставляют цыган?

– В самом деле? – ответила она с удивлением. – Куда же вы с Тимофеем денетесь?

– Мы должны искать счастья в другом месте.

– А я, – продолжала она, смотря на меня пристально голубыми своими глазами, – должна ли я здесь остаться?

– Если ты хочешь быть со мной, Флита, то я готов употребить для того все средства, готов даже рассориться с Мельхиором.

– Хочу ли я, Иафет, ты сам знаешь. Никто на свете не был еще ко мне так ласков, как ты; не оставляй меня, пожалуйста.

– Никогда, Флита, только обещай мне делать то, о чем я попрошу тебя.

– Исполнить твое желание я почту за величайшее удовольствие, а потому заранее на все согласна. В чем дело?

– Я сам еще не знаю ничего, но Мельхиор сказал мне, что он и Натте навсегда расстаются с цыганами.

Флита посмотрела вокруг, чтобы увериться, не было ли кого возле нас, и потом шепотом сказала мне:

– Я понимаю немного язык их, Иафет, но они этого не знают. Я все слышала, что говорил цыган Натте, хотя они были в нескольких шагах от нас… Он спросил: «Где Мельхиор? », а на вопрос ее: «Для чего он ему нужен? », ответил: «Он умер! » Натте закрыла лицо свое; остального я не слыхала, но они говорили еще что-то о лошадях.

«Он умер! » Что это значит? Разве Мельхиор сделал какое-нибудь преступление и принужден теперь бежать? Это предположение казалось мне самым верным, когда я начинал припоминать минувшее происшествие, но все еще сомневался, потому что во всех действиях его я видел только обман, но ничего преступного. Напротив того, он был добр, великодушен во всех своих поступках, и жизнь его была для меня загадкой. Он обыкновенно обманывал всех без совести, переодетый; но в своей палатке он был честен во всем, исключая рассказы про жизнь и родство Флиты. Я перебирал в своей голове все прошлые его действия, но тут Мельхиор опять подошел ко мне и, велев Флите удалиться, сказал мне:

– Иафет, я согласен на ваше требование, только с условием.

– С каким?

– Во-первых, Иафет, так как вы были всегда со мной откровенны, то скажите: намерены ли вы продолжать ремесло, которому я научил вас?

– Если вы желаете знать правду, Мельхиор, то уверяю вас, что я никогда не возьмусь за ваши занятия, разве только в крайней нужде. Мое единственное желание – отыскать своего отца.

– Но если нужда заставит вас, то Флита будет ли в них действующим лицом? Словом сказать: не берете ли вы ее из видов похоти или корыстолюбия, чтобы после, достигнув своей цели, бросить ее на произвол порока и бесчестия?

– Удивляюсь этому вопросу, Мельхиор. В первый раз вы так несправедливы ко мне. Но если я когда-нибудь принужден буду заниматься вашим ремеслом, то поверьте, что Флита в нем никогда не будет участвовать. Лучше желал бы видеть ее в гробу, нежели в пороке и бесчестии. И, чтобы удалить ее от общества, в котором она никогда не должна быть, я беру ее с собой.

– И вы можете дать в этом честное слово?

– Могу. Я люблю ее, как сестру, и надеюсь, отыскивая моего отца, помочь и ей отыскать своего.

– Но я должен с вас взять еще одно обещание: вы меня будете уведомлять каждые шесть месяцев о себе и о состоянии и здоровье Флиты по адресу, который я вам буду присылать.

– Согласен. Но из-за чего вы стали принимать в этой девочке такое сильное участие?

– Очень рад, что вы так думаете, но не старайтесь узнать причин. Не надобно ли вам денег на ее содержание?

– Без нужды я не стану прибегать к вашим деньгам, но мне весьма приятно слышать, что в крайности вы будете ее другом и поможете ее несчастью.

– Не забудьте, что вы можете получить все необходимое для нее по адресу, который я оставлю вам при нашей разлуке. Значит – решено!

Тимофей отсутствовал в продолжение моего разговора с Мельхиором, когда же он возвратился, я сообщил ему обо всех наших условиях.

– Да, Иафет, я не знаю, что и сказатьтебе. Теперешняя наша жизнь мне наскучила, и я не буду сожалеть о перемене ее. Но что мы будем делать?

– Об этом надобно подумать… К счастью, мы накопили довольно денег, станем только поберегать их.

В последний раз мы ужинали вместе, и Мельхиор назначил свой отъезд на следующий день. Натте была очень печальна, но вместе с тем видно было, что она покорилась своей судьбе; напротив того, Флита была очень весела, и лицо ее, обыкновенно грустное, теперь улыбалось. Каждый раз она радовалась, что не будет более плясать на веревке, и веселость ее доставляла мне неизъяснимое удовольствие. Все цыгане разошлись по местам. Мельхиор в своей палатке занимался приготовлением к отъезду, а я, мечтая о своей будущности, не мог уснуть и стал прохаживаться возле своей. Ночь была лунная, звезды ярко сияли на небе, всюду было тихо, и мысли о перемене моего быта невольно теснились в сердце. Раздумавшись, я нечаянно взглянул перед собой и увидел Натте, идущую прямо ко мне.

– Иафет, – сказала она, – вы берете Флиту, берегите ее. Мою душу упрекнет совесть, если она будет оставлена на произвол судьбы. Радостно она расстается с нами, но не перемените эту радость в слезы; мне жалко покидать ее, но я должна оставить и ее, и мой народ, и родных, и привычки мои, и мою власть – это судьба моя. Она доброе дитя, Иафет, обещайте мне быть ее другом, и пускай вот это будет воспоминанием обо мне.

Тут она подала мне что-то завернутое в бумагу и продолжала:

– Иафет, не показывайте этого Мельхиору, может быть, ему не понравится, что я это отдала вам.

Я взял бумагу, в которую был завернут подарок, и обещал все, что она требовала. Это было последнее наше свидание.

На следующий день Мельхиор был уже готов к отъезду. Все его имущество уложилось в два маленькие узелка; он и Натте простились с цыганами, которые целовали им руки и которым были розданы палатки и все их принадлежности. Джумбо и Нум были сданы на руки Двум важнейшим семействам этого народа, а Тимофей, Флита и я приготовились также к отъезду и ждали только отправления Мельхиора, чтобы вслед за ним отправиться в путь.

– Иафет, – сказал мне Мельхиор, – я вам и Тимофею должен еще за последнее наше путешествие. Вот вам долг мой. Я знаю, что у вас с ним общий счет. Прощайте, желаю вам счастья.

Мы простились с Натте и Мельхиором. Флита подошла к первой, положила накрест руки и поклонилась ей. Натте поцеловала ее робко и потом подвела к Мельхиору; он наклонился тоже, чтобы поцеловать ее в лоб, и я видел, как он старался скрыть свои чувства, похожие на отцовские. Флита заплакала, освободившись. Так как дороги наши были в разные стороны, то мы и разошлись, пожелав друг другу счастливого пути.

Глава XVII

Я вел за руку плакавшую Флиту, и таким образом мы шли некоторое время, не говоря ни слова, покуда не выбрались на большую дорогу, где Тимофей прервал наше молчание.

– Иафет, подумал ли ты, что намерен делать и куда нам идти? – сказал он мне.

– Думал, и не один раз, – ответил я ему. – Давно уже потерял я из виду первоначальное мое намерение, с которым вышел из Лондона, но теперь, когда найду верное место для этой бедной девочки, то примусь решительно отыскивать моего отца, хотя мы и потеряли много времени.

– Не скажу, Иафет, чтобы время было совсем потеряно, потому что капитал наш тогда был очень мал для розысков, а теперь, благодаря собственным трудам, он довольно значителен, и с ним мы можем пуститься в долгий путь. Но мне хочется знать, куда мы пойдем. Выходя из Лондона, мы отправились к западу, по примеру магов, потому что эти мудрецы пришли с востока, но, мне кажется, подражание наше было неудачно.

– В этом я совершенно согласен с тобой, Тимофей. Ты знаешь, что я по многим причинам думал найти отца моего в высшем классе людей, а дорога, которую мы перед этим избрали, ввела нас, напротив, в самый низкий. Мне кажется, нам лучше возвратиться назад. Теперь мы имеем порядочные средства, чтобы быть в хорошем обществе, жить с людьми порядочными, а Лондон, тебе известно, богат ими.

– Я того же мнения, Иафет, но с одним только исключением… Впрочем, скажи-ка мне прежде: сосчитал ли ты, как велик наш денежный запас?

– Нет еще, – ответил я, разворачивая пакет, данный мне Мельхиором. В нем находился банковский билет в сто фунтов стерлингов. Я тотчас подумал, что он мне оставил его для Флиты.

– С этой суммой, – сказал я Тимофею – у нас не менее двухсот пятидесяти фунтов стерлингов.

– Да у меня больше шестидесяти, – ответил Тимофей. – Право, наши занятия были не без выгод.

– Без сомнения, нам некуда было их и издерживать. Квартира и стол ничего не стоили, пошлины мы никакой не платили, а между тем сами еще наложили порядочную пеню на глупость и легковерие.

– Правда, Иафет, и хотя я рад этим деньгам, но вместе с тем доволен, что мы оставили наше ремесло.

– И я тоже; позабудем же о нем; скажи мне лучше: о каком ты исключении хотел поговорить?

– О весьма обыкновенном. Капитал наш, составляющий более трехсот фунтов стерлингов, хотя значителен, но если мы станем жить, как богатые порядочные люди, то его не надолго нам хватит. Например, мы должны будем иметь лакея, хорошие платья, а это чего будет стоить?

– Состояние свое мы будем бережно тратить, сколько возможно, а остальное предоставим судьбе.

– Все это хорошо, но гораздо будет лучше положиться на собственный ум. Теперь выслушай, что я тебе скажу. Быть честным лакеем не есть еще унижение. Я и хочу принять на себя эту роль, чем избавлю тебя от лишних расходов, не стану делить с тобой господскую долю. Итак, с твоего позволения, я приму на себя это звание, надев ливрею, и буду тебе и себе полезен.

Я не мог не сознаться в выгодах предложений его, но вместе с тем мне и не хотелось этого.

– Я вижу, что ты очень добр, Тимофей, но я не могу тебя иначе почитать, как за своего друга и равного.

– Ты в одно время и прав, и несправедлив, называя меня другом своим. Ты прав, Иафет, и я доказал тебе это, и докажу еще новым моим предложением. Находя же во мне равного себе, ты обманываешься, потому что я не могу равняться с тобой ни наружностью, ни воспитанием и ни чем другим. Правда, что мы оба выросли в воспитательном доме, но тебя крестили именем Авраама Ньюланда, известного во всей Англии, а меня просто под насосом. Ты хотя из воспитательного дома, но благородного происхождения – по бумаге – и был подброшен туда в хорошей корзине, вдобавок с банковским билетом в пятьдесят фунтов стерлингов, меня же приняли в лохмотьях и нищете. Если ты найдешь своих родственников, то возвысишься в глазах света, а я моими, по всей вероятности, не могу гордиться, а потому я должен сам себе выбирать роль. Ты сказал, Иафет, когда мы отправились в путь, что хотел разыскивать отца, а я мать. Ты выбрал высший круг общества, где мог вернее отличить своего отца, я же – низший, надеясь там найти мою мать. Итак, ты видишь, что мы должны избирать общество каждый сообразно своей цели, не расставаясь, впрочем, – прибавил Тимофей. – Итак, ты будешь посещать гостиные, а я кухни. Ты можешь броситься на диван, восклицая: «Кто мой отец?», а я, сидя на коленях у кухарки, спрошу ее, не мать ли она моя.

Остроты Тимофея заставили смеяться даже Флиту, и, после некоторых возражений, я согласился, чтобы он играл роль моего лакея.

Продолжая таким образом наши рассуждения, мы пришли в город, где остановились в трактире умеренной цены, но в котором соблюдалась большая чистота.

Первой моей заботой было найти приличное место Флите. Хозяйка наша была добрая молодая женщина, и на ее-то руки оставил я Флиту, а сам с Тимофеем отправился разыскивать какой-нибудь порядочный пансион, где мог бы за недорогую цену поместить ее. Конечно, лучше было бы поместить ее в Лондоне, но зато издержки там были бы слишком велики, а так как этот город находился только в сорока милях от моего будущего местопребывания, то я часто мог к ней приезжать. Чтобы избежать докучных расспросов о родстве моем с Флитой, я сказал ей, чтобы она называла меня своим братом. Впрочем, лишних предосторожностей не нужно было, потому что Флита понимала отношения свои ко мне не по детским летам.

Потом мы пошли искать портного, чтобы заказать платье, так как я намерен был посещать высший круг общества. Идя все прямо по большой улице, мы вскоре увидели вывеску портного, написанную большими буквами: «Тедор Шнейдер, портной Его Королевского Величества, Принца Гессен-Дармштадтского».

– Годится ли этот, Иафет? – сказал Тимофей, указывая на вывеску.

– Да, – ответил я, – но каким образом дармштадтский принц выбрал себе портного в этом маленьком городке, это меня удивляет.

– Может быть, он шил ему платье в Германии?

– И то может быть, но во всяком случае он будет иметь честь шить и на меня.

Мы вошли в лавку и заказали самую модную пару верхнего платья, выбрав цвет сукна, сообразный с тогдашним вкусом, и приказали, чтобы все было готово как можно скорее. Когда мерка была снята, я хотел выйти из лавки, но хозяин, судя, вероятно, по моему платью, что я не был знатный человек, сказал мне, что он с господ, которые заказывают ему в первый раз, берет обыкновенно задаток. Хотя это было не слишком лестно для меня, но я молча вынул из кармана полную горсть гиней, положил из них две на конторку и ушел, не говоря ни слова. От дармштадтского портного мы пошли в другую лавку, чтобы заказать в ней ливрею для Тимофея; не желая, однако, чтобы его платье поспело прежде моего, я сказал, что приду на другой день. Но Тимофей экипировался раньше меня. Мне надобно было купить еще другие вещи, как-то: сундук, чемодан, шляпу, перчатки и прочее. Закупив все эти принадлежности, мы пришли опять в наш трактир. Хозяйка с Флитой расспрашивала нас о цене купленных вещей, и я, для удостоверения своего богатства, показал им кучу денег, рассыпав их по полу, как будто бы нечаянно.

В тот же вечер объявил я Флите, что должен с нею расстаться, оставляя ее в пансионе, куда часто буду наведываться. Сначала она была неутешна, воображая себе нашу разлуку, но когда я ей рассказал все подробно, то она согласилась, что я был прав. На следующий день мне принесли платье, и я оделся.

– Без лести говоря, Иафет, ты совершенно похож на человека хорошего общества, – сказал мне Тимофей.

Флита улыбнулась и сказала мне то же, и я наконец убедился в этом. Взяв шляпу и перчатки, я вышел с Тимофеем, чтобы заказать ему ливрею и платье для Флиты.

Выходя на улицу, я заметил, что забыл платок, и вернулся за ним. Хозяйка, увидев настоящего господина, щеголя, можно сказать, сейчас явилась ко мне с учтивостями и предложениями, не узнавая меня, пока я не улыбнулся. Это мне было чрезвычайно приятно. Наконец мы отправились и зашли к другому портному. Войдя в его лавку, я старался казаться значительным человеком и не обманулся. Меня встретили низкими поклонами.

– Мне бы хотелось заказать ливрею для этого молодого человека, который взялся служить мне. Но так как мне невозможно дожидаться, потому что я остаюсь в городе на некоторое время, то нет ли у вас готовой?

Ливрея была сейчас же выбрана, и я приказал ее на следующий день в назначенный час принести к себе.

Потом я зашел к швее и велел, чтобы она пришла в трактир снять мерку с девочки, которую я отдал в пансион, говоря, что платье ее было забыто в дороге. На четвертый день все было кончено. Я нашел хороший пансион, который содержала какая-то вдова. Цена в нем была очень умеренная – двадцать фунтов стерлингов в год. Я отдал за полгода вперед и отнес к банкиру пятьдесят гиней, взяв с него расписку в верности платежа содержательнице пансиона. Предосторожность эту я принял, потому что если бы я сам обеднел, то Флита все равно бы имела достаточное содержание на три года. Когда мы расставались, она горько плакала, и я насилу мог отцепить ее ручонки от шеи. Мне казалось, что я покидал драгоценнейшее для меня на свете. Все было готово к отъезду… Но Тимофей не надевал еще своего нового платья. Странно было видеть в ливрее того, кто сидел со мной за столом и был на одинаковой ноге. И так как в маленьких городках всегда множество сплетен, то мы, как для себя самых, так и ради Флиты, отложили переодеванье Тимофея до приезда в Лондон.

Простившись с хозяйкой, которая наверное отдала бы деньги, заплаченные за квартиру, только бы узнать, кто мы, мы взяли наружные места в дилижансе и к вечеру приехали в столицу.

Я описал подробно все эти мелочи для того, чтобы показать, как можно шагнуть из одного состояния в другое.