Текст книги "Жди гостей"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава шестнадцатая

С малышом на руках, Фелиция больше не думает о своей солонине. Теперь она чувствует себя у ангелов, после того как Джими там больше нет (плохая игра слов, непереводимая на английский, старопортугальский, на гватемальский и на все другие моносиллабические языки).

Берю и парикмахер только что встали и разыскивают нас по всему дому.

Толстяк в нательной рубашке. Ее рукава без пуговиц свисают, как банановая кожура, которую начали снимать... Ворот совсем не застегнут, что позволяет нам боковым взглядом рассмотреть его фуфайку. Сразу можно сказать, что он ее носит с момента своего поступления в полицию. В тот день, когда он решит ее снять, понадобится позвать бригаду реставраторов Версальского дворца, ибо справиться с этим смогут лишь квалифицированные специалисты.

Завидев нас с младенцем на руках, он делает большие глаза.

– Где вы выловили это? – спрашивает он. Фелиция торопится посадить малыша на ковер и вручает ему в качестве игрушки свою овощерезку.

– Это разменная монета, – говорю я. – Возможно, нам удастся обменять этого ангелочка на твою китиху. Похитители, безусловно, потеряют в весе, но в мудрости они превзойдут отца семейства, это точно!

– Не понимаю, – признается Берю.

Его признание нисколько не удивляет меня.

– Я начинаю понимать одну вещь, – мурлычу я.

– Какую, Сан-А?

– Ты принадлежишь к семейству хоботовых! Он колеблется, хлопает ресницами и, сбитый с толку моим суровым видом, решает, что я говорю всерьез.

– Не думаю. Моя мать называла меня Эрперси4343
  Значащее имя – «олух»


[Закрыть], а прозвище моего отца было Гуньяфе-Броссе...

Фелиция вмешивается вовремя и кстати.

– Хотите, я приготовлю вам ванну? – прерывает она наш диалог. – Это придаст вам бодрости.

Берюрье оглядывается вокруг себя так, будто легкие его отказались функционировать. Ванна! Последнее посещение им бани относится к 1937 году, когда он, по невезенью, упал в яму с навозной жижей.

Парикмахер же, который до сих пор не проронил ни слова, принимает предложение.

После того как Фелиция отправляет его в ванную, она принимается за солонину. Похоже, что, несмотря на долгое пребывание на огне, солонина все еще съедобна. Эта новость действует на нас ободряюще.

– Пойду сделаю ребенку присыпку, – говорит Фелиция, когда мы усаживаемся вокруг ароматного блюда.

– Ты думаешь, это надо?

– Мне кажется... Он милый, этот малыш... Берю даже смахивает слезу со щеки.

– Налей мне бокал красного, – умоляюще просит он. – Я не завтракал и неважно себя чувствую.

Осущив бокал вина, он осведомляется:

– Так где мы находимся?

– Представь себе, я как раз сам себя об этом спрашивал!

– И что же ты ответил?

– Я еще раз мысленно прикинул все; что нам известно. Учитывая новые данные, думаю, можно резюмировать ситуацию следующим образом. Мамаша Унтель прибыла во Францию отнюдь не затем, чтобы измерить Эйфелеву башню или сосчитать картины в Лувре, а затем, чтобы похитить этого малыша.

Я показываю на Джими, который вежливо-сосредоточенно занят тем, что превращает мамины занавески в кружева.

– Как можно быть такой жестокой! – возмущается моя добрая мама.

– Жестокость относительная, – говорю я. – Она все-таки поместила его в специализированное заведение – одно из самых роскошных!

– Но подумай о несчастной матери этого мальчишки!

– Я как раз к этому подхожу. После похищения ребенка несчастная мать не подняла шума. Она довольствовалась тем, что сунула в колыбель младенца домработницы. Странная реакция, не правда ли?

– Это она сделала бессознательно! – утверждает Фелиция.

– А что ты скажешь об этом? – спрашиваю я Толстяка. Он не может ответить, так как его челюсти блокированы избытком еды. Не надеясь получить от него ответ, я продолжаю:

– Что поражает в этом деле, так это то, что мадам Лавми знала, кто похитил ее чадо, и что она никому об этом не сказала. По всей видимости, она не сообщила этого даже своему мужу... Думаю, что она вынуждена была обратиться к банде преступников, чтобы задержать мамашу Унтель. Несомненно, она хотела заставить ее вернуть ребенка. Бандиты допустили промашку, они захватили Берту, поскольку ничто так не походит на кита, как кашалот.

Толстяк одним духом заглатывает полкило мяса.

– Я прошу тебя, имей немного уважения к женщине, которая, быть может, мертва в этот час, когда мы о ней говорим...

И он начинает лить слезы над свиными ребрышками, которые, должно быть, кажутся ему недостаточно солеными.

– Хорошо, – продолжаю я. – Они обнаружили свою ошибку, отпустили твою половину и начали искать другую женщину. Они ее схватили в последний момент и сейчас, наверное, щекочут ей пятки раскаленным железом, чтобы заставить ее сказать, где находится Джими.

– А моя Берта? – изрыгает Здоровило.

– Твоя Берта, Толстяк, это Жанна д'Арк двадцатого века. Желая выяснить все до конца, она вернулась в Мэзон-Лаффит. Наши ловкачи ее заметили и узнали. Они испугались и заперли ее в каком-то месте, дабы избежать разоблачения.

– Ты считаешь, что они причинили ей зло?

– Ну что ты! По моему мнению, они не убийцы. Лучшее тому доказательство то, что они отпустили ее, не тронув, в первый раз.

– Верно, – соглашается Толстяк. – Дай-ка ты мне еще капусты и сала, отличная это штуковина!

К нам присоединяется парикмахер, сверкающий, как форель в горной речке.

– Знаете, о чем я думаю? – спрашивает он.

И, поскольку мы отвечаем негативно, он вздыхает:

– Я не открыл сегодня свою парикмахерскую. В квартале подумают, что я удушил себя газом.

Эта возможность, похоже, никого не огорчает сверх меры, и он присоединяется к нам, чтобы поесть.

– В общем, – заключает Берюрье, проглотив второй вилок капусты, – ты разыскиваешь Лавми и обмениваешь ребенка на мою жену.

– И на миссис Унтель – что я имел честь и преимущество втолковывать тебе вот уже несколько минут...

Меня прерывает телефонный звонок. Мама снимает трубку.

– Господин Пино, – сообщает она. Этот почтенный обломок прошлого хочет представить мне отчет о выполнении порученной ему миссии.

– Передай ему привет! – кричит Берю. И я слышу, как он заявляет Фелиции: «Пино – неплохой парень, но он всегда грязен, как расческа».

– Бывают и чистые расчески, – уточняет Альфред. По его голосу я понимаю, что он находится в состоянии сильнейшего душевного возбуждения.

По правде говоря, число душевных состояний не столь уж велико, точнее, их всего два. Нормальное состояние – это апатия, нудное повторение одного и того же, скучная болтовня, забота о своем здоровье. И состояние анормальное, соответствующее заторможенности: лихорадочность движений, заикание, повторяющееся выпадение челюсти, чихание, почесывание ягодиц и тому подобное.

– Что с тобой приключилось, мой доблестный старец?

– Со мной ничего, но приключилось с миссис Унтель, – отвечает он.

– Что?

– Ее только что выловили возле острова Лебедей.

– Мертвую?

– Утонувшую...

– Утонувшую утонувшую или убитую и сброшенную в воду?

– Утонувшую утонувшую...

Вот так новость! А я только что говорил, что похитители мадам Лавми не являются убийцами! Да, конечно, еще бы! Если они поступят так же с нежной Бертой, то, возможно, ей достанется яма, в которой течет Сена.

– О чем ты задумался? – обеспокоено спрашивает. Пино.

– Ты установил слежку за женой Лавми?

– Да... Она приехала к своему мужу. Я тебе звоню из забегаловки рядом со студией. Что ты собираешься делать?

– Еду туда.

Удрученный тяжелыми размышлениями, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает сыр камамбер.

– Новости? – спрашивает он.

– Незначительные... Так, болтовня Пинюшора.

– Этот старый краб не может обойтись без того, чтобы не напустить туману, – заявляет Толстяк и разражается смехом такой силы, что дрожат стекла, а Джими заходится криком.

Фелиция берет малыша на руки, чтобы его успокоить. Он мгновенно перестает кричать. Как это странно, думаю я: невинный младенец стал причиной смерти другого человека. Ему всего лишь несколько месяцев, а он уже делает свое маленькое жертвоприношение.

Глава семнадцатая

В момент моего появления на площадке, съемки фильма «Вступление холеры в Марсель» временно были прерваны, поскольку у главного оператора случился нервный срыв, а ассистентка режиссера сломала ноготь, когда чинила карандаш. Пробираясь сквозь лес погашенных прожекторов, я чувствую, как чья-то энергичная рука обрушивается на мое плечо.

– Решительно, дорогой полисмен, ты начинаешь входить во вкус!

Это Ларонд. На нем рубашка «Made in USA», представляющая нам заход солнца над пальмовой рощей.

– Ты вырядился в сахарскую афишу? – спрашиваю я его.

– Помолчи, это подарок красавчика Фреда.

– Черт возьми, секретарю Фреда удалось обратить его в свою веру?

– Нет, но он был безмерно счастлив от одного слушка, который я пустил через свою газету. Я поведал миру, что он способен выпить без передышки бутылку «бурбона»... Поскольку это неправда, ему это польстило.

Ларонд – гениальный виртуоз в измышлении небылиц на потоке.

– Ну что, твое расследование в ажуре? – напрямик спрашивает он.

– Ты прямо какой-то одержимый, Бебер! Скажи-ка, я слышал, фигуранты болтали, будто здесь находится миссис Лавми.

– Точно, бой!

– Я хотел бы быть ей представленным... Я видел ее фото, она как раз в моем вкусе.

Он вновь смотрит на меня острым взглядом такой интенсивности, что затрагивает мою совесть.

– Когда ты смотришь вот так, – шучу я, – создается впечатление, что ты проводишь желудочный зондаж... Так это возможно или нет?

– Идем, прекрасный павлин.

И он ведет меня в гримерную суперзвезды. Оттуда доносится ужасный тарарам. Альбер открывает дверь, не дав себе труда постучать. У Лавми пьянка. Красавчик с обнаженным торсом восседает на медвежьей шкуре. Американские журналисты с фотокамерами в руках набираются за его здоровье под меланхолическим взглядом его жены. Электрофон высокого класса молотит какую-то песню «Квартета золотой заслонки».

– Хэлло! – радостно говорит Лавми.

Может быть, я и четверть половины олуха, но у этого парня нет ничего общего с отцом, у которого похитили ребенка.

Он расслаблен, доволен собой и другими... Он узнает меня, дружески бьет кулаками по икрам и предлагает взять стакан.

Ларонд перешагивает через него и представляет меня красивой сумрачной девушке. Ее жилы переполнены мексиканской кровью. Это – настоящая красота. Рядом с ней «Мисс Вселенная» будет годиться разве лишь на то, чтобы обратиться в бюро занятости в каком-нибудь захолустье.

Она поднимает свои длинные ресницы, и я вижу устремленный прямо на меня взгляд, который странно сияет на фоне ее матовой кожи.

– Миссис Лавми, представляю вам своего собрата, – говорит Ларонд.

Она с трудом мне улыбается.

– Хэлло! – говорит она.

Я отвечаю такт в такт «хэлло!», не желая оставаться в долгу.

– Вы тоже журналист? – спрашивает меня очаровательная персона.

Какой сюрприз! Она бегло говорит по-французски, почти без акцента.

Я выражаю ей свое удивление тем, что она с такой легкостью пользуется моим родным языком. Она сообщает, что ее мать – канадка и что она все свое образование получила в Квебеке. Это облегчает дело.

Ларонд какое-то время прислушивается к нашему разговору, но, разочарованный его банальностью, он берет пустой стакан на гримировочном столике Лавми и плескает себе большую порцию «Четыре розы».

– Я хочу написать замечательную статью о вас одной, – говорю я. – Только здесь невозможно услышать друг друга. Вас не затруднит пройти со мной немного подальше от этого шума?

– Меня это не затруднит, но я не хочу, чтобы обо мне вообще что-нибудь писали.

– Почему?

– Я ничего собой не представляю...

– Вы жена знаменитости.

– А вы считаете, что это может быть целью жизни? Бедняжка мне кажется сильно разочарованной. Я делаю ей знак следовать за мной. Естественно, Ларонд увязывается за нами, предчувствуя что-то интересное.

Я отвожу его в сторону.

– Послушай, Бебер, – улыбаясь, говорю я ему, – в течение десяти лет ты пишешь гадости о своих современниках и до сих пор сохранил целой свою физиономию. Это слишком хорошо, чтобы так и продолжалось...

Он пытается скрыть неловкость своего положения.

– Честное слово, с тех пор как ты начал посещать американцев, ты принимаешь себя за Робинсона4444
  Известный боксер


[Закрыть].

– Поостерегись стать моим спарринг-партнером. Пожав плечами, он возвращается надираться к остальным. Я ускоряю шаг, чтобы догнать миссис Лавми в конце коридора.

Я испытываю определенное смущение, потому что она из тех женщин, с которыми никогда хорошенько не знаешь, с какой стороны к ним подступиться. Она может прореагировать совершенно неожиданным образом.

– Нравится вам Франция? – спрашиваю я, чтобы сглотнуть обильную слюну.

– По правде говоря, меньше, чем я ожидала.

– Вас что-то шокирует?

– Нет, это не ваша страна, это состояние моей души... Я переживаю сейчас очень неприятный период, а поскольку я нахожусь во Франции, у меня складывается впечатление, что... Вы меня понимаете?

У нее вид совсем не дуры, что очень редко случается с женами киноактеров.

– Да, понимаю, мадам Лавми.

Я считаю, что на рану надо накладывать бальзам. Мне нелегко ожесточиться против несчастной матери, которая и так испытывает муки... Но, чтобы отыскать самородки, надо погрузиться в глубину ручья...

– Поговорим о деле, – предлагаю я. – Я хотел бы написать какую-нибудь классную статью, которую пока никто не догадался написать...

– В самом деле?

– Семейная жизнь известной кинозвезды. Вы и ваш сын, мадам Лавми... С кучей фотографий... Что вы об этом скажете?

Когда глядишь на темную кожу ее лица, немыслимо вообразить себе, чтобы она покраснела. И однако это так.

Милая, очаровательная персона приобретает один из оттенков цвета угасшего пепла. На мгновение она закрывает глаза, будто пытаясь почерпнуть мужество в глубинах своего существа. (Красиво, да? Я становлюсь академичным. Чем они там занимаются, в этой Гонкуровской академии?..4545
  Гонкуровская премия – самая престижная литературная премия Франции, ежегодно присуждаемая Гонкуровской академией, состоящей из наиболее известных французских писателей


[Закрыть] Они сушат себе мозги, изнашивают очки, чтобы отыскать наиболее занудную книгу сезона, в то время как у них буквально под рукой, на расстоянии телефона, находится талантливый парень, до отказа набитый идеями, с меняющимся скоростным режимом, обладающий потрясающим стилем, образы которого попадают в самую точку, поскольку он все-таки из полиции! В общем, неизбежно наступит день, когда признают мой гений, в противном случае, нет в мире справедливости.)

Мне кажется, что миссис Лавми вот-вот потеряет сознание. Однако эта женщина, словно Лябрюйер: у нее есть характер4646
  Аллюзия на книгу «Характеры» Лябрюйера


[Закрыть]. Когда она открывает свои прекрасные пылающие глаза, то выглядит царственно спокойной.

– Это в самом деле хорошая мысль, – говорит она. – Только я несколько дней буду отсутствовать. Хотите, мы встретимся на следующей неделе?

– Увы, я обещал своей газете сенсационную статью в завтрашний номер.

– Невозможно, я сейчас уезжаю.

Короткое молчание. Это реприза. Я продолжаю свою макиавеллиевскую игру.

– Тем хуже, мадам Лавми... В таком случае, мне придется сделать статью о Фреде и его сыне...

Если бы я был в домашних тапочках, я бы дал себе под зад. На этот раз она вынуждена была прислониться к стене.

– Нет, оставьте моего малыша в покое, – глухо проговорила она.

Я срочно провожу совещание в верхах и держу следующую речь, тут же переводимую на столичное наречие и на арго Ля Виллет: «Мой красавец Сан-Антонио, ты известен остротой своего психологизма. Если ты достоин своей репутации, то исповедуешь эту девушку за время, меньшее, чем понадобилось бы Берюрье, чтобы сморозить какую-нибудь пошлость».

Закончив, я приступаю к голосованию. Предложенная мной повестка дня принимается абсолютным большинством.

– Видите ли, мадам Лавми, у нас во Франции есть поговорка, которая, безусловно, должна иметь свой эквивалент в Штатах и которая гласит, что молчание – золото. Я же считаю, что это нелепая выдумка. Если бы на нашей планете царило молчание, нам бы, согласен, удалось бы избежать Азнавура4747
  Известный французский певец


[Закрыть], но мы лишились бы также и Моцарта, что было бы очень грустно...

В этот момент я использую на практике теорию 314-Б выдающегося мастера рыбной ловли на удочку, то есть я напускаю тумана. Я будоражу ее сознание, как будоражат самый чистый анисовый ликер, добавляя туда несколько капель воды.

– Я полагаю, что похищение ребенка карается в Соединенных Штатах смертью? – вкрадчиво говорю я, глядя на нее.

Сейчас у нее такой вид, будто она схватила рукой раскаленный утюг с обратной стороны.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы это хорошо знаете. Некая мадам Унтель похитила вашего маленького Джими... Затем она исчезла сама, и только что ее нашли утонувшей.

Она хватается за мою руку.

– Мертва! Скажите же, миссис Унтель мертва?

– Я держу ее труп, он в вашем распоряжении. Вы хотите заставить меня поверить, что вам об этом ничего неизвестно?

Ей нет необходимости это опровергать. Ее потрясение красноречиво говорит само за себя. Какое-то мгновение я колеблюсь. Место для крупного объяснения выбрано неудачно. Тем более, что молодая женщина находится на пределе своих сил, и в любой момент с ней может случиться нервный припадок. Хорош бы у меня был вид, если бы это произошло!

– Едемте со мной! – говорю я.

– Куда? – находит она силы выдохнуть.

– Ко мне... И не бойтесь...

Парикмахер отправился открывать свое заведение перед самым концом рабочего дня, то есть можно считать, что он ушел его закрывать. Но он не может провести целый день, не читая «Экип», даже если его любовница изъята из обращения, как вульгарная купюра в сто су. Берю снова заснул... Мама делает Джими туалет. Такова расстановка различных протагонистов моей истории, когда я прибываю в Сен-Клу, поддерживая под руку мадам Лавми, терзаемую отчаянием.

Из ванной доносится мамин голос. Фелиция напевает «Маленькие кораблики», а сорванец Джими щебечет от удовольствия. Он еще не понимает по-французски, к тому же он совсем еще не знает, к счастью для себя, что такое человек, но он чувствует, что с Фелицией хорошо.

– Входите, – говорю я своей спутнице.

Она делает шаг в сторону двери, замечает своего ребенка, издает громкий крик и устремляется к нему.

Не стоит описывать вам эту сцену. Это заставит вас проливать слезы, а погода и без того сырая.

Я позволяю завершиться волнующей финальной сцене страданий матери. Затем возвращаю мадам Лавми к реальности, играя в открытую и подробно излагая ей всю историю. А она совсем не проста, эта история.

– Теперь ваш ход, – говорю я. – Это все равно, что бланк заказа, – достаточно заполнить пустые клетки.

Она настолько рада, что отвечает на мои вопросы, не задумываясь, прижимая своего дорогого малыша к груди, которую я бы не прочь поласкать.

Я мог бы передать вам наш разговор в мельчайших подробностях, но вы такие олухи, что вам будет трудно поспевать за мной, поэтому для ваших бедных фосфором мозгов его лучше изложить кратко.

Поэтому снимите очки и послушайте, мои милые. Послушайте историю о двух несчастных женщинах американского производства.

Загадочная, пикантная, искусительная, экзальтированная, соблазнительная, очаровывающая миссис Лавми, на первый взгляд, провела удачную операцию, выйдя замуж за известного вам «великого киноактера». Этот нежный, сентиментальный, золотой Лавми – славная скотина, хотя и не злая, которая проводит свою жизнь, опустошая бутылки виски «Четыре розы» и трахая девушек, приходящих к нему, чтобы он поставил свой автограф на автобусных билетах. В конце концов все это превратило его в неутомимого штемпелевщика своих поклонниц. Жена его из-за этого очень страдала, но до того дня, пока не встретила некоего ничтожного типа с романтической прической, который пел ей романсы, так любимые и ожидаемые ею.

Парень, о котором я вам говорю, был не кто иной, как Унтель. И это ничтожество, при всем своем романтизме, тем не менее женилось на даме, которая свободно могла быть его матерью, а если слегка подправить ее свидетельство о рождении, то и бабушкой. Чтобы представить себя в лучшем виде, он, видимо, говорил миссис Лавми о своей погубленной жизни. Это принесло свои плоды... Любовь, наслаждение, но без органа, поскольку оба состояли в браке.

Любовники неосторожно обменялись такими пламенными письмами, что пожар привлек внимание матушки Унтель. Она случайно ознакомилась с одним из таких красноречивых посланий.

Разразился скандал. Она упрятала своего юного супруга подальше, ибо не хотела, чтобы его похитила известная красавица.

Далее она предприняла путешествие во Францию, чтобы уладить этот вопрос с миссис Лавми. Бурное объяснение... Но на чужой земле можно позволить себе большую свободу.

Она потребовала, чтобы жена Фреда порвала с ее юным супругом. Миссис Лавми послала ее к черту. Толстая мамаша Унтель, напоровшись на вилы, решилась на крайние меры – похищение Джими. Как только она его пристроила, она позвонила своей молодой сопернице, чтобы предупредить ее, что ребенок ей будет возвращен только тогда, когда она обретет уверенность, что миссис Лавми порвала с ее супругом.

Это выглядит по-детски, но вы же знаете, что далеко не все американцы обладают интеллигентностью Жана Кокто4848
  Французский писатель, поэт, драматург, режиссер, художник, отличавшийся многообразием и разносторонностью духовных запросов


[Закрыть]. Достаточно попытаться поставить себя на их место, всего лишь на мгновение, и наши мозги получат насморк по причине сквозняка...

Для начала она потребовала от нее письмо, в котором та признала бы, что настоящим отцом Джими является молодец Унтель. Улавливаете ситуацию? Если бы ожил Корнель, он бы эту историю изложил, как она есть, александрийским стихом!

Миссис Лавми доверилась красавице Эстелле. И моя маленькая швейцарочка нашла выход из положения. Вместо того чтобы уступить, миссис Лавми предпочла сражение. Для начала женщины нашли Джими дублера. Затем они отыскали какого-то кузена миссис Лавми, который работал в «Шейпе» в качестве гражданского лица. У этого парня чувство семейной солидарности развилось до такой степени, что ради своих близких он готов был на все. Не колеблясь, он решил помочь своей кузине. Братец нашел две горячие головы, чтобы захватить мамашу Унтель и заставить ее сказать, куда она спрятала Джими. И вот здесь-то и случилась роковая ошибка.

Они обознались и захватили толстуху Берю... Кузен обнаружил промах, и тучную освободили. Затем смертельная гонка в Орли, чтобы успеть перехватить настоящую матушку Унтель...

Она последовала за типом, который затребовал ее под каким-то ложным предлогом, выдав себя за представителя американского посольства. Но, когда старуха поняла, что речь идет о похищении, она выскочила из машины перед одним из светофоров в самом центре Парижа, и типы, которые ею занимались, не смогли ее водворить обратно...

Вот версия моей собеседницы. Она ошеломлена смертью миссис Унтель и не представляет, что могло произойти.

– А в промежутке вы от нее не получали никаких известий?

– Получала. Сегодня днем от нее пришло письмо. Она потребовала от меня пятьдесят тысяч долларов в обмен на ребенка, и я поехала в студию, чтобы получить их у мужа.

Теперь моя очередь валять дурака. Я слегка теряю педали, как сказал бы Шарпини4949
  Известный французский велогонщик


[Закрыть].

Итак, что же получается, если я все верно изложил? Мамаша Sнтель три дня назад в Орли дает себя увезти. Без всяких подозрений она следует за похитителем, кузеном из «Шейпа». Затем она замечает, что ее обвели вокруг пальца, и, воспользовавшись остановкой у светофора, сбегает. Вместо того чтобы вернуться в аэропорт или в свой отель, старуха прячется... Она пишет письмо, в котором требует выкуп в деньгах, в то время как похищение осуществляется ради морального удовлетворения... А затем она топится... «Дерьмо!» – сказал бы Юбю5050
  Главный персонаж цикла пьес А. Жарри «Король Юбю», отличающийся грубостью, невежеством, трусостью и нахальством


[Закрыть]. Я же не знаю, что и думать.

Появление Толстяка, опустошенного сном, напоминает мне о другой стороне вопроса.

– А другая женщина? Та, первая, которую ваши люди захватили по ошибке?

– Она возвратилась назад, и ее засекли. Она сказала Эстелле, что имеет отношение к полиции.

– Через супружество, это верно, – заявляю я.

– Что происходит? – спрашивает Опухший, ковыряя в зубах вязальной спицей Фелиции.

– Послушай, оставь нас! – прерываю я его.

Он извлекает из какого-то дырявого зуба невероятные вещи.

– Что сделала Эстелла?

– Она предупредила Стива, моего кузена... И они отвезли ее в укромное место, спрятав до тех пор, пока мне вернут моего Джими.

– Где это?

– Не знаю... Думаю, это Сен-Жермен-ан-Лей! Я встаю, ощущая мурашки в ногах.

– Хорошо. Сейчас вы позвоните отсюда вашему кузену и скажете ему, что ребенок найден и что он должен доставить в наше распоряжение свою пансионерку. Вы поедете с ним туда, где она пребывает. В течение этого времени Джими будет находиться под присмотром моей матери. Не беспокойтесь, он здесь в полной безопасности.

Итак, за работу... Мы еще не до конца разобрались в этой мешанине...

После того как миссис Лавми позвонила своему кузену, я вновь беру ее в руки, чтобы пополнить информацию.

– Все в порядке?

– Да... Я хотела бы знать, месье, будет ли все это иметь нежелательные последствия?

– Хм... это зависит... Требование выкупа при вас? Она открывает сумочку. Вынимает свою пудреницу. Внутри перламутровой коробочки, под пуховкой, находится листок бумаги. Он написан по-английски печатными буквами.

– Переведите! Она читает:

"Если вы хотите найти того, кого вы знаете, передайте пятьдесят тысяч долларов на добрые дела для искупления ваших грехов. Я предупрежу одну религиозную конгрегацию о вашем даре. Она пришлет кого-нибудь к вечеру, чтобы его забрать. После того как я получу информацию, что условие выполнено, я вам позвоню и скажу, где находится Дж.

Миссис У."

– Я сделала несколько дословный перевод, – извиняется моя собеседница.

Я размышляю. Толстяк волнуется. После того как он узнал, что его китообразная половина пребывает в добром здравии и что скоро будет возвращена в территориальные воды, он не находит себе места.

– Едем, да! – громыхает он. – Ну и хорош же я, заставляя томитьс бедную маленькую Берту! Все эти американские красотки, класть я на них хотел...

– Мадам Лавми, – прерываю я его, – как только этот индивидуум получит свою часть охотничьей добычи, сразу возвращайтесь в свой отель. Я буду вас там ожидать. Вашего ребенка вы заберете, когда все будет закончено.

Когда Толстяк и мама Джими удалились, я обращаюсь к Фелиции:

– Что ты обо всем этом думаешь, ма? У моей славной мамы наметанный и надежный, как тюремная решетка, глаз.

– Я рада, что ничего плохого не случилось с мадам Берюрье. Рада также, что эта бедная женщина нашла своего малыша... – И она крепко и долго обцеловывает мордашку ребенка.

– А эта миссис Унтель, что ты скажешь о ней?

– Откровенно говоря, я думаю, что она сумасшедшая...

– Я тоже. Ее поведение экстравагантно. Когда ее взяли, она, должно быть, решила, что имеет дело с полицейскими. Чтобы избежать скандала, она бросилась в воду, но прежде она захотела привести к покаянию жену Лавми. Эти пятьдесят тысяч долларов равнозначны трем «Отче наш» и трем «Богородице, радуйся!»

– Да, – соглашается тихим голосом мама. – Это именно так. Вот что значит выйти замуж за слишком молодого человека.

И тут как раз Джими просится пи-пи, но делает это на лос-анжелесском английском, так что Фелиции удается перевести его просьбу лишь тогда, когда он орошает ее чудесный паркет.