Текст книги "Жди гостей"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава третья

Когда мамаша Берю умолкает, устанавливается тишина и такое напряжение, какое испытывают штаны короля Фа-рука!1010
  Египетский король, отрекшийся от престола в 1952 году


[Закрыть]

Альфред, чемпион шампуня на масле всех категорий, смотрит на свою Эгерию обволакивающим бархатным взглядом. Он горд тем, что спит с дамой, с которой приключаются такие необычные истории. Берю был бы тоже удовлетворен, если бы положение полицейского не напелемкн его вполне оправданными комплексами. Разве его пройдоха не сказала только что, что нам, полицейским, надо стать на тропу войны.

Я смотрю на Толстуху с ее огромными сиськами-поплавками, с ее могучей задницей, словно сделанной из латекса, с ее рылом ожиревшей маркитантки. То, что эта безобразная стареющая баба подобна неописуемому кошмару, это еще куда ни шло; то, что ей удается наполнить смыслом существование двух ничтожеств, я согласен; как говорил некто (не из самых великих, а простой продавец цветов) – это меня не касается. Но чтобы эта ходячая требуха устраивала нам сеанс дешевого кино с похищением в «кадиллаке», хлороформом в лесу, заточением и повязкой на глазах, – вот тут я уже пас.

Будь ей двадцать лет, имей она смазливую мордашку и привлекательную внешность, я бы, возможно, согласился посмотреть с ней вдвоем вторую серию. Только сейчас мы имеем далеко не тот случай, и общий вид этого сооружения из требухи начинает у меня вызывать боязнь высоты.

– Ты не знаешь Берту, – утверждает Толстяк. В глазах доброго поросенка стоят красные слезы.

– Я ее достаточно знаю. Если бы я продолжил расследование, то наверняка оказался бы среди соискателей ее добродетели...

– Она не способна выдумать подобную историю. Ее ноги слишком прочно стоят на земле!

Я бы ему ответил, что они чаще смотрят в небо, но зачем внедрять в эту благородную душу такие удручающие образы.

– Отправляйся дрыхнуть со своей похищенной королевой, Толстяк... Повторяю тебе, я решил должным образом использовать свои три дня отпуска. Завтра мне предстоит совершить похищение. И, поскольку речь идет о приятной брюнетке, предрасположенной к пороку, я не имею права растрачивать свой запас энергии.

На этом я его оставляю и сажусь в тачку. Проезжая мимо бистро, я на мгновение замечаю толстую Берту со своим запасным колесом, повисшим на ее борцовской руке, выкрикивающую в мой адрес бранные слова.

Когда я прибываю домой (как говорят в Савойе), телепередачи завершаются сенсационными дебатами лысых о концепции суппозитория в современном мире. Лысый в очках утверждает, что суппозиторий должно вводить как можно глубже и что, следовательно, надо обратить особое внимание на его аэродинамические качества; лысый с усами ему отвечает, что эффективность суппозитория состоит не в скорости, а, напротив, в неспешности его продвижения и что было бы неплохо придать ему квадратную форму; лысый с наручными часами решительно отметает это дерзкое предложение. С его точки зрения, в этом случае возникает проблема перкуссии, и он предлагает подумать о возможностях использования суппозиторного пистолета, который позволил бы вгонять суппозиторий в упор.

Четвертый лысый, президент-лысак, к которому горячо обращаются все участники спора с просьбой рассудить их, отвечает им, что пора закругляться.

И он передает слово ведущей (белые зубы, свежее дыхание), которая также жестко и с лета перепасовывает его комментатору устного журнала, который в свою очередь пасует его господину Ги Молле, и разговор выходит в аут. Фелиция говорит мне:

– Ты только что чихнул, Антуан.

– Я?

– Ты подхватил насморк под дождем, я приготовлю тебе горячий ром.

Она выливает ром в миску, поджигает его, и прекрасные голубые языки пламени пляшут над сосудом. Как в детстве, я гашу свет, чтобы лучше ими полюбоваться... Oни отбрасывают волнующие отблески на щеки моей дорогой Фелиции.

Я пью горячий напиток, в котором выгорел алкоголь, и занимаю горизонтальное положение, чтобы поразмышлять на досуге о приключениях Блаженной Берты Берюрье.

С помощью рома я представляю себе эту благородную даму, уносимую легендарным Тарзаном на спине горячего скакуна, Тарзаном, которому Альфред ухитрился соорудить неслыханный перманент. Они мчатся галопом через пустыню, усыпанную буйными кактусами, которые на самом деле являются бородавками мамаши Берю.

Вы знаете мой режим, когда я отдыхаю? Утром кофе в постели, тартинки со сливочным маслом, джемом и медом, приготовленные Фелицией, неразвернутая газета и почта. Сегодня она довольно скудновата. Мой портной передает мне привет и под видом невинного постскриптума напоминает, что я ему задолжал двадцать штук за костюм в стиле принца Уэльского, который он мне сшил в прошлом месяце. Меня одолевает сильное желание сказать ему, что я рассчитываюсь со своими поставщиками посредством жеребьевки после очередной получки, и пригрозить, что исключу его из следующей, если он будет проявлять нетерпение

Не считая этого послания, моя почта содержит лишь рекламную открытку, которая дает право на скидку любому человеку, купившему надувной плот до десятого числа следующего месяца. Проспект утверждает, что эта штуковина просто необходима современному человеку, чему я охотно верю, но, тем не менее, предпочитаю отправляться на работу скорее на автомобиле, чем на надувном плоту.

Я набрасываюсь на тартинки и, почти одновременно, на газету. На первой полосе сенсационная новость: у принцессы Маргарет свинка, хотя вначале опасались дифтерии. А внизу страницы – другая новость, гораздо более скромная, но не лишенная для меня интереса.

В аэропорту Орли похитили жену американского бизнесмена. Меня одолевает смех при мысли, что, возможно, это похищение в стиле мамаши Берю... На третьей странице дана более подробная информация. Я устремляюсь туда и вижу фото дамы, занимающее две колонки. Мне кажется, что у меня галлюцинации, так как сходство с Бертой поразительное. Такая же отечная харя, та же тучность, те же волосатые бородавки. Можно подумать, что это сон. В самом деле, надо очень хорошо присмотреться, чтобы понять, что речь идет не о добродетельной супруге Толстяка. И тут же в моей черепной коробке начинается работа – неотступно, словно язык колокола, стучит мысль: «А если старуха вовсе не морочила нам мозги? Если ее в самом деле похищали?»

Ее вчерашние слова дефилируют перед моими глазами, как пылающие буквы световой газеты: «Какой-то мужчина появился после полудня и набросился с руганью на второго».

Я читаю статью на полной скорости:

События развивались следующим образом тучная американка миссис Унтель собиралась сесть в самолет компании «Супер-Ужас»1111
  Автор заменяет слово «constellation» – «созвездие» близким по звучанию словом «consternation» – «ужас»


[Закрыть], чтобы возвратиться домой к мужу, когда громкоговоритель аэропорта попросил ее вернуться в зал ожидания. Она улетала в сопровождении своей секретарши мисс Тенгетт1212
  Фамилия созвучна сценическому имени известной французской певицы Мистенгетт


[Закрыть], в обязанности которой входило вести ее дела и нести ее чемоданчик с драгоценностями. Толстуха попросила секретаршу немного подождать и, настолько быстро, насколько позволял ее тоннаж, поспешила туда, куда ее приглашали. Прошло десять минут, самолет должен был взлететь. Секретарша вернулась в здание вокзала и не обнаружила свою хозяйку. Самолет улетел без них. Секретарша подняла шум, провели расследование, и выяснилось, что какой-то тип, приехавший на американской тачке, вызвал миссис Унтель, чтобы передать ей сообщение чрезвычайной важности... Отсюда и срочный вызов.

Служащий таможни утверждает, что видел, как жена бизнесмена покинула зал с указанным типом. Она казалась очень подавленной. С тех пор о ней ничего не слышно.

Я бросаю газету на коврик, ставлю поднос на стул, на четвертой скорости совершаю омовение и одеваюсь

– Ты уходишь! – восклицает в крайнем удивлении моя добрая Фелиция, увидев, что я покидаю дом в своем отличном костюме в полоску.

– Я ненадолго, – обещаю я, целуя ее.

Спустя полчаса я звоню в квартиру Толстяка. В руке я держу букетик колхидских растений, купленный в последнюю минуту у торговки цветами, и на губах у меня играет самая пленительная улыбка. Дверь открывает как раз сама мамаша Ноги-вверх. Она завернула свой жир в белый атласный халат, украшенный листьями рододендрона. В нем она похожа на девственный лес, только очень густой.

Ее глаза извергают зигзагообразные молнии, когда она обнаруживает меня у своего порога

– Вы! – сердито бросает она, оставляя широко распахнутым свое декольте

Я подавляю головокружение

– Дорогая мадам, – обращаюсь я к ней, хлопая ресницами, – я пришел к вам с повинной.

– Ах вот как!

Я сую ей букет. На ее фоне он кажется совсем крошечным, однако же она тронута. Схватив цветы, она снисходит до улыбки.

– Вчера вы показали себя нахалом, комиссар.

– Знаю, – соглашаюсь я – Не нужно на меня сердиться.

Она протягивает мне руку. Не имея мелочи, чтобы вручить ей, я с опаской подаю свою

– Все забыто, – заверяет она, раздробляя мне три сустава

– Все! – со стоном соглашаюсь я

– Давайте-ка обнимемся, чтобы помириться, – щебечет тучное создание

Она так резко и сильно прижимает меня к своим зарослям рододендрона, что у меня перехватывает дыхание. Ее жадный рот присасывается к моей щеке недалеко от губ. Выгнув спину, я пережидаю этот тайфун

Глава четвертая

Берюрье, который появляется из комнаты, действительно безупречен в своей пижаме, служившей первоначально ученому слону Джамбо для выступлений в цирке Амар. Он очарован этим свидетельством примирения. Его заветная мечта – видеть свою супругу в добрых отношениях со своими друзьями. Впрочем, в ходе моих странствий мне судьбой было дано констатировать, что многие мужья мечтают о том же. Каждый мужчина, даже самый ревнивый, только и думает о том, чтобы увидеть свою подругу в объятиях своего начальника. В этом он предугадывает некую надежду. И, скажем прямо, не боясь задеть нравственность, это в какой-то мере верно. Именно здесь коренится народное поверье относительно везения рогоносцев

– Вот это славно! – громогласно радуется Толстяк – Вот так-то лучше!

Эти милые люди приглашают меня позавтракать вместе с ними. Чтобы их не обидеть, я соглашаюсь, и Толстуха кокетливо усаживает меня около чашки с какао, более сладким и жирным, чем целый конклав кардиналов

– Дорогая Берта, – начинаю я к огромному удовольствию моего подчиненного, – когда вы мне рассказали о вашем злоключении, я на первых порах отнесся к нему скептически, как вы лично могли это заметить

Эта речь, тонкая и изящная, как конструкция реактивного самолета, волнует ее вплоть до бюстгальтера. Оба ее мешка с мукой безмерно взбухают. Она проводит по своим усам языком, отливающим всеми цветами радуги, языком, по сравнению с которым спина жабы показалась бы идеально гладким пергаментом

– Я была уверена, что вы откажетесь от своего первого впечатления, – бросает она мне, неодобрительно шлепая по руке своего хряка, который запускает пятерню в чашку, чтобы размочить тартинку

– Мне было бы приятно, если бы вы дали подробное описание мужчины, который похитил вас на Елисейских Полях

Берта пьет какао, заглатывая его с шумом, подобным производимому навесным лодочным мотором, который работает с перебоями

– Он был высокого роста, – начинает она, – одет в костюм из легкой ткани, несмотря на сезон

– Какого цвета?

Она щурит свои нежные глаза счастливой коровы

– Цвета нефти!

– Цвет, типичный для американца.

От хохота Толстяка дрожит кувшин с молоком.

– Ну и Сан-А! Какой же ты забавный, когда начинаешь острить! – давится он от смеха

Сказав это, он непринужденно направляется к буфету, достает оттуда литровую бутылку красного вина и, не утруждая себя хорошими манерами, а также стараясь избавить свою милую куколку от мытья лишней посуды, наливает с полкило вина в чашку с недопитым какао.

Теперь я уже не сомневаюсь, что Берта сказала правду Описание, которое она только что дала, соответствует описанию типа из аэропорта, приведенному в газете.

Ошибки нет, или, скорее, да – серьезная ошибка в основе, в прошлый понедельник похитители промахнулись. Они приняли Берту за миссис Унтель. Конечно же, их задачей было упрятать под замок жену бизнесмена. Но тип, который руководил операцией, должно быть, знал американку в лицо и обнаружил, что его подручный перепутал карты. Тогда виновные, освободив мамашу Берю, пошли ва-банк. Они отправились в гостиницу, где проживала миссис Унтель, а там им сказали, что дама уехала в аэропорт, чтобы отбыть в Штаты. Тогда они на всех парах помчались в Орли.

Мой мозг потирает руки, если можно осмелиться на подобную метафору Вашему милому Сан-Антонио придется провести отпуск на свой манер

Я уже сейчас вижу, какую рожу скорчат мои коллеги из криминальной полиции, когда узнают, что я раскрыл это дело. Ибо я ни секунды не сомневаюсь в успехе расследования. Ссылаясь на газету, я ввожу чету Берюрье в курс событий

– Понимаете, – говорю я, – гангстеры попали пальцем в небо. Они приняли Берту за жену американца. Кстати, взгляните, сходство поразительное

И тут Толстуха выдает мне большой концерт органной музыки! Она вопит, что это просто скандал. Если верить ей, то ее утонченная мордашка ничего общего не имеет с этой толстой мужеподобной женщиной, которая изображена в газете.

Ее супруг демонстрирует абсолютную растерянность и принимает допинг, исподтишка осушая содержимое литровой бутылки

Я успокаиваю нашу красавицу, прибегая к дипломатии

– Дорогая Берта, когда я говорю о сходстве, я подразумеваю (еще бы!) лишь внутреннюю морфологию физиономий, из чего можно констатировать, что в их доминирующей структуре имеется сходство, обусловленное принадлежностью ваших абрисов к группе "Б" верхней зоологической таблицы, о которой говорит Кювье в своем известном трактате

Я перевожу дыхание.

– Не так ли? – обращаюсь я к Толстяку, который следит за траекторией моей мысли, широко раскрыв глаза

– В точности то, что я думал, – уверяет он. Бертой на какое-то мгновение овладевают сомнения. Кажется, будто грозовая туча, чреватая дождем, угрожающе наползает на ее лицо. Затем она веселеет. Ее супруг шепчет мне на ухо.

– Тебе бы продавать лапшу на уши!

– Берта, я вас сейчас реквизирую, – говорю я. Во взгляде повелительницы Берю появляется нечто от Марлен-Дитрих, улучшенной Полин Картон.

– О, комиссар. Реквизировать – меня.

Я покрываюсь холодным потом. Не дай Бог, она меня не так поймет. Я вовсе не собираюсь с ней развлекаться.

– Да, моя славная, с вашей помощью мы смогли бы отыскать дом, куда вас отвезли.

От удивления она широко раскрывает рот.

– Но это невозможно Я же вам сказала, что...

– Вас усыпили, я знаю. Однако мы должны попытаться путем сопоставлений прийти к цели.

– Сан-А прав! – восклицает Берюрье – Одним словом, ты – главный свидетель!

Слово «свидетель» вызывает в ее сознании слово «газета». Она уже видит свою одиссею, тиражированную газетными писунами. Героиня сезона! Одним махом у нее появится толпа новых знакомых, и она сможет обновить список своих поклонников!

– Долг прежде всего, – с большим достоинством заявляет она. – Я в вашем распоряжении.

Вновь распогодилось, и лягушки-барометры спустились по шкале делений на дно своих банок.

Лес Мэзон-Лаффита предстает в желтом очаровании. Меланхолические аллеи усыпаны золотистыми листьями. Нежный запах нового гумуса приятно покалывает ноздри, напоминая о романтических подлесках.

Этот тяжелый аромат природы с трудом противостоит духам, которыми облила себя мамаша Берю. Я не знаю, подарил ли ей эти духи завивщик ее волос, но, как бы там ни было, их запах нелегко выносить. У меня такое впечатление, будто в моей повозке разбили бутыль одеколона.

– Это здесь! – говорит она.

Мы крутимся по парку уже добрую четверть часа. Толстяк дремлет, развалившись на заднем сиденье. За ним постоянно тянется недосыпание, и, как только он оказывается неподвижным, начинает храпеть.

– Вы уверены?

Она указывает мне на статую у входа величественного особняка.

– Я узнаю эту скульптуру!

Статуя, о которой идет речь, представляет собой женщину, одетую лишь в колчан, который к тому же висит у нее через плечо.

– Ну и что?

– А то, что здесь они остановились, и тип, о котором я говорила, вытащил коробку с губкой.

Мы находимся в укромной аллее, которая прямолинейно тянется между двумя рядами густого кустарника.

Это место, о котором можно только мечтать, чтобы хлороформировать женщину или попросить ее доставить вам удовольствие.

– Но позвольте, – говорю я, – ведь вы потеряли сознание... Стало быть, у вас нет никакого представления о длительности маршрута.

– Ни малейшего! – подтверждает ББ.

– Эти мерзавцы вас усыпили по пути туда, но на обратном пути они вам лишь завязали глаза... Слушайте меня внимательно, Берта. Слава Богу, что вы исключительно умная женщина!

Ну вот, готово! Ее сиськи начинают играть и вздыматься. Я продолжаю ей безбожно льстить, слишком хорошо зная, что лесть оборачивается сторицей. Чем человек глупее, тем легче его околпачить, убеждая в том, что он Феникс (бесплатная реклама для страховой компании «Феникс»).

Доброй китихе уже не сидится на месте, и от этого рессоры машины стонут, как подвергнутые истязанию рабы.

– И, поскольку вы обладаете исключительным умом, мы можем обратиться к методу дедукции. Следуйте за моей мыслью и развивайте ее. Если вас привезли в этот парк, то, вероятно, дом, в котором вас держали в заключении, находится где-то недалеко. Вас бы не усыпляли в Мэзон-Лаффите, чтобы везти в Венсенский лес, не так ли?

– Это сама очевидность, – соглашается мадам Берюрье, которая склонна к припадкам ярости.

– Прекрасно...

На заднем сиденье Толстяк храпит, как вертолет, набирающий высоту.

In petto1313
  В душе


[Закрыть] я говорю себе (по-латыни, заметьте), что у него, наверное, полипы, которые следовало бы удалить немедля.

– Дорогая Берта, мы сейчас проведем с вами первый эксперимент.

О какая же она сладострастная! Взгляд, который она бросает на меня, уже сам по себе изнасилование.

Эта женщина, распахивающая целину мужских плавок, покорена моим превосходством, моей личностью и моей смазливой физиономией. Я уверен, что она отдала бы свой нож для разрезания торта с ручкой из чистого серебра за ночь любви со мной. И была бы права.

Попытайтесь-ка провести ночь любви с ножом для торта, прежде чем бросить в нее первый камень.

– Говорите! Говорите! – умоляет она.

Просто удивительно, как возбуждение преображает лицо женщины. Если бы она весила на сто килограммов меньше, она была бы почти желанной.

– Вы сейчас закроете глаза... или еще лучше я их вам завяжу...

Поскольку мой носовой платок не соизмерим с окружностью ее головы, я бужу Берю, чтобы попросить у него. Он протягивает мне что-то дырявое, серое и липкое, чем я отказываюсь воспользоваться. В конечном свете я накладываю на опущенные веки подопытной морской свинки мой галстук.

– Теперь, Берта, я буду возить вас по парку... Сосредоточьтесь (согласитесь, это хороший совет, когда его дают особе ее комплекции) и попытайтесь восстановить в памяти ощущения, которые вы тогда испытывали...

Мы разъезжаем под кронами деревьев, основательно ощипанных ноябрем.

По истечении десяти минут поворотов, разворотов, петляний я останавливаюсь. Берта возвращает мне галстук и погружается в размышления.

– Ну как? – подгоняю я ее.

– Так вот, – говорит она, – вначале мы так же петляли, делая резкие виражи из-за многочисленных аллей...

– В течение какого времени?

– Недолго... и проделали мы это два или три раза.

– Следовательно, дом находится где-то на окраине парка...

– Может быть...

– А потом?

По тому, как ее физиономия трансформируется в аккордеон, я сужу об интенсивности ее умственных усилий.

– Мы поехали по прямой линии, и это, должно быть, было около Сены.

– Почему вы так думаете?

– Я слышала гудки баржи. Это было совсем рядом с дорогой, по которой мы ехали...

Я резюмирую:

– Стало быть, дом находится на краю парка недалеко от Сены. Вы видите, что мы продвигаемся вперед в наших рассуждениях.

Толстяк трогает меня за плечо:

– О тебе могут говорить все, что угодно, Тонио, но, что касается мозгов, тебе бояться некого.

Я барабаню пальцами по рулю, глядя на опавшие листья, которые гонит по аллее шаловливый ветерок.

– Я вот о чем думаю, Берта...

– О чем?

– Вас вывозили в той же американской машине, в которой и привезли сюда?

– Нет, – говорит она, – подумать только, в самом деле...

– Во второй раз они взяли небольшой грузовичок, не так ли? Она буквально поражена, добрая душа.

– Откуда вы знаете?

– Божественная простота, не могли же они прогуливаться в обычном автомобиле с дамой с завязанными глазами. Это привлекло бы внимание.

– Совершенно верно! – соглашается инспектор Берюрье, прикуривая изорванную сигарету.

– Это была марка «403», – уверяет она. Я снова завожу свой болид и медленно еду в направлении Сены.

– Когда вы вышли из той комнаты, вам пришлось спускаться по какой-либо лестнице?

– Да.

– Длинной?

– Лестница связывала два этажа.

– Комната, в которую вас поместили, была мансардной?

– Нет.

– То есть дом, по меньшей мере, трехэтажный плюс чердак?.. Должно быть, это большой особняк... В домах такого типа обычно имеетс крыльцо. Было ли там крыльцо?

– Конечно! Меня поддерживали под руки, пока я спускалась. Там было шесть-восемь ступенек... Я улыбаюсь.

– Мы находимся близко к цели, дети мои... Берта, вы удивительная женщина. Как я завидую этому мерзкому субъекту, который развалился на заднем сиденье! Как такой малоинтеллигентный тип мог соблазнить женщину вашего уровня!

– Может, хватит, а? – ворчит Толстяк.

Наша красавица более не колеблется. Принимая мой комплимент как намек на близость, она начинает тереться своим коленом регбистки о мою ногу, вследствие чего я резко нажимаю на педаль акселератора. Машина делает рывок вперед. Толстуха от резкого толчка заваливается на меня:

– Послушайте-ка, Тонио, – щебечет она, – это мне кое-что напоминает... Едва мы покинули территорию особняка, как грузовик сильно тряхнуло, как будто он наехал на водосточный желоб...

– Это тоже небезынтересная деталь. Продолжайте, и картина таинственного дома еще больше прояснится. Мы с вами пришли к трехэтажному особняку на краю парка у Сены. И дорога к нему заканчивается водосточным желобом... И еще – когда вы были заперты, вы, я думаю, пытались смотреть сквозь щели закрытых ставен?

– Это было невозможно, потому что там были не обычные ставни, а деревянные жалюзи, которые сворачиваются вверх. Мои жалюзи были закреплены внизу навесным замком...

Я бы расцеловал ее, если бы не опасался оцарапаться о ее кактусы.

– Десять из десяти, Берта! Вы мне сейчас дали новые важные уточнения: на окнах нужного нам дома – не ставни, а жалюзи... Теперь можно начать серьезные поиски, ты не думаешь, Берю?

Толстяк молчит. Обернувшись, я констатирую, что он снова дрыхнет.

– Ты что? – орет его усатая половина. Мой сотрудник подскакивает.

– А! Что? Что такое? В чем дело?

Рассерженный на него, я посылаю его куда подальше и возобновляю медленное движение, внимательно осматривая каждый дом.