Текст книги "Стендинг или правила приличия по Берюрье"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Дойдя до этого сложного раздела энциклопедии хороших манер, он снова берет в руки свою библию и начинает лихорадочно бегать глазами по строчкам.

– У вас есть тетради? – спрашивает он, не отрываясь от книги.

– Да, мсье! – отвечаем мы хором.

– Хоккей! Тогда пишите…

Он начинает читать, запинаясь на словах (он к этому предрасположен):

– "Господин и госпожа Рене де ля Дессант рады сообщить о рождении своей дочери Мари-Мишлен.

"1 октября 1910 г.

Ул. Риволи, дом № 105".

Он кладет книгу на стол.

– Вы, естественно, заменяете фамилию ля Десант на свою, но называть вашу малышку Мари-Мишлен вовсе не обязательно, – предупреждает Толстяк. —Что касается даты, то она, как и адрес, условна. Я думаю, что вы поняли? Но, между нами, я считаю, что текст образца немножко суховат, правда? Можно составить его поизящнее. Замрите!

Он закрывает глаза рукой и погружается в светскую медитацию.

– Я видел уведомительную открытку, в которой о своем рождении извещает пацан, – продолжает Информированный. – Он выдал примерно следующее: «Ку-ку, вот и я. Меня зовут Рири, и я сын господина и госпожи Трикар-Детэн».

Как образец, текст заслуживает внимания. Но я все же хочу высказать вам свое личное мнение. Рождение ребенка – событие радостное, следовательно, и сообщать об этом надо радостно. Без всяких сюсюканий и прочих фигли-мигли!

Он отодвигает энциклопедию в сторону.

– В качестве самого себя, если бы у меня родился мальчишка, я бы составил такую открытку.

Он сильно, как пустой тюбик зубной пасты, когда выдавливают последнюю каплю, сдавливает двумя пальцами нос. Потом гипнотическим голосом произносит:

– «Чета Берюрье в результате того, что их Ванька-Встанька регулярно посещал ложе в цирке и разучил там сложные трюки под названием „Укол авторучкой без колпачка“ и „Загон кенаря в клетку“, наконец заимела карапуза и счастлива вам сказать, что вышеупомянутого карапуза зовут Жюль-Феликс».

Он широко вздыхает и прогуливает по аудитории взгляд, облагороженный напряженной работой серого вещества.

– Вы можете это взять за образец, ребята. С такой открыткой вас никогда не обвинят в том, что вы корчите из себя пижона. Это просто, душевно и в хорошем вкусе, короче, модерново!

Он опять берет свою книгу – позвоночный столб своего курса хороших манер.

– Естесьтьнно, есть не только те открытки, которые посылают, но также и те, которые получают. По этому случаю в книге дается такой образец ответа: «Шлем пожелания процветания младенцу и поздравления счастливым родителям».

– Я еще раз с сожалением должен заметить, что в нем не хватает теплоты.

Неотразимый ухмыляется:

– Шлем пожелания процветания младенцу! Как бы не так, Жак! На какое процветание он может надеяться, этот несчастный козленок, когда существует водородная бомба ручной работы! Его люлька на атомном арсенале! Чтобы сбылось это пожелание, надо в срочном порядке звать на помощь добрую фею Маржолену, чтобы она окропила его святой туалетной водой из цветков четырехлепесткового клевера.

Он аристократически покашливает в кулак.

– Я не понимаю, как в таком учебнике, утвержденном дворянством, духовенством и охотничьим обществом небесного свода, могут приводить такие вычурные образцы поздравлений. «Шлем поздравления счастливым родителям!» хмыкает Толстый.

Он тычет в нас своим повелевающим перстом:

– Записывайте!

Мы ложимся на тетради, высунув от старания языки.

– Пример открытки-ответа, – энергично произносит он.

"Мои шалунишки!

Итак, насколько я понимаю, ваша дудка сыграла с вами шутку? В конце концов, лучше это, чем сломанная нога! Надеюсь, что ваш малый будет таким же писаным красавцем, как его мамон, и не таким зачюханным, как его папон! Если у вас возникнет идея повторить и сделать ему сестренку, дайте мне знать, подготовительные работы беру на себя!"

Он потирает свою трудовую мозоль.

– Вы чувствуете, что это гораздо мягче?

Мы отвечаем в один голос: «О! Да, мсье!»

Его понесло.

– В жизни, друзья мои, – философствует он, – нужно использовать любую возможность, чтобы показать свое расположение к людям. Пусть это будет просто маленькая шутка над одним или над другим. Неприятности в жизни происходят оттого, что люди мало смеются. Они сами делают для себя плохую погоду. Присмотритесь к ним! На улице, в ресторане, в киношке: везде видны одни постные рожи, как на поминках. Почему они, бедолаги, так зажаты и всем недовольны? Почему они таскают свое тело, как будто оно уже стало тухлятиной, изъеденной червями, а? Почему они не радуются солнцу, вину, пока они еще держатся на своих двоих? Временами, когда я всматриваюсь в эти угрюмые, как при запорах, рожи, я спрашиваю себя: «На какой доход живут ассенизаторы?»

А может, все от нервов? Может, они мало потребляют артишоков? Но наверняка во всем этом кроется какой-то порок! А сейчас давайте завершим этот первый урок разговором о крещении.

Он открывает двойные скобки.

– Если среди вас есть мужчины-некатолики, я им разрешаю смотать удочки, так как это особый раздел правил хорошего тона. Примите к сведению, что мне было бы интересно иметь конфиденциальную информацию относительно рамадана у арабов и обрезания у евреев.

Он не скрывает своего удовлетворения от того, что все остались на своих местах.

– Прекрасно. Я продолжаю. Крестные отцы и крестные матери – это люди, которых выбирают родители для того, чтобы те в случае необходимости могли их заменить при своих детях. Так говорится в моей книге. Следовательно, они имеют полное право давать им оплеухи или коленом под зад. Но у них также есть перед ними определенные обязанности, и среди них – я опять цитирую из книги – обязанность идти навстречу их потребностям! Но! люди забывают об одной вещи: крестный и крестница или крестник и крестная не имеют права жениться друг на друге без особого разрешения церкви.

Толстяк облокачивается на стол, подпирает подбородок руками и озабоченно хмурит лоб.

– Вывод: не нужно выбирать слишком молодых крестных отца и мать! Мужики, я сошлюсь на собственный пример. Свою крестную я помню, как будто это было вчера. Мамашина племянница. У нее зад был, как чердачная дверь, а груди, как два буя, так что она могла спокойно бросаться в воду, не боясь утонуть. А я, хоть и был в ту пору совсем пацаном, уже питал слабость к толстым бабам. Так вот, когда крестная приходила к нам в гости, я всегда забирался к ней на колени. Оттуда декольте было видно, как на ладони. Эх! Скажу я вам, старики, если бы вы только видели эту пару буев! Однажды я не утерпел и запустил между грудей свою ручонку и завопил, что туда забралась муха и что я хочу поймать эту нахалку. Вранье, конечно! Про меня говорили, что для своего возраста я был мальчиком очень услужливым и все такое прочее! Еще бы! Крестная кудахтала, что ей щекотно, но мне все же думается, что прогулка моей ручонки в ее лифчике доставляла ей определенное удовольствие! В какой-то момент я закричал: «Поймал! Поймал!» Это я ухватил ее за сосок. Такой мягкий, скажу я вам! Несмотря на свои шесть или семь годков, во мне было что-то такое, что сулило моей крестной, когда я стану повзрослее, весьма приятные мгновения. Хотя я уже тогда мог бы сделать ей маленький подарочек. Только жизнь, вы знаете, – есть жизнь! Мои предки поссорились с ней из-за наследства. Вся каша заварилась из-за настенных часов моего деда, после того как он отбросил копыта. Такие симпатичные ходики, разукрашенные от руки и с маятником, инкрустированным более или менее драгоценными камнями. В конечном итоге эти антикварные часы заграбастала себе крестная. А может, у нее дома не было часов! Я не хочу ее оправдывать, но ведь так могло быть, разве нет?

Вот так накрылись мои мальчишеские планы. Когда я снова встретился с крестной, она стала морщинистой вдовой с миллионным состоянием. Она так исхудала, что груди свисали ей на живот. Как ни старался я оживить воспоминания, сердце мое к ней не лежало. Чтобы возникло желание залезть на подруг, парни, одной ностальгии мало. Я это к тому говорю, что нет никакого смысла выбирать молоденьких крестных. Но, с другой стороны, не надо брать и слишком старых. Если вы выберете старого крестного, то он сможет сойти с дистанции еще до того, как его крестник станет на ноги, и тогда наверняка уже пацану придется носить цветы на его могилу в день праздника всех святых. Таким образом, в идеале надо брать крестных среднего возраста. Да, я чуть не упустил. Никогда не выбирайте крестных среди тех, с кем сношаетесь. У меня есть двоюродный брат. Когда у него родился малец, он, не раздумывая, взял в крестные подружку, с которой крутил шуры-муры и амуры. И вот результат: в один прекрасный день его женушка накрыла их за постельными делами, и малый больше никогда не увидел свою крестную. Не нужно путать божий дар с семейным церемониалом. Не путайте биде с купелью – от этого, рано или поздно, пострадает ребенок!

На мгновенье Берюрье умолкает. Он что-то переваривает про себя, а потом спрашивает:

– Случайно ни у кого не завалялся пузырь красного для служебных целей? Я просчитался и на первую лекцию запас мало боеприпасов, у меня так горит язык, что я боюсь расплавится челюсть.

И поскольку в зале не заметно никакого шевеленья, он тяжело вздыхает.

– Я не хочу вас обижать, парни, но у вас нет никакой организованности. Когда мне было двенадцать лет, я зимой всегда брал в школу фляжку самогонки: в результате чего я никогда не болел.

Он осуждающе поводит плечами.

– Еще несколько замечаний по поводу крещения, и я заканчиваю.

По моему мнению, не следует тянуть с крещением ребенка. Предположим, что он слаб на легкие и может загнуться, так и не став христианином, каково? Из-за этого Святой Петр притворится глухим и не откроет ворота наверх. Католическая религия в этом отношении очень строгая. Некрещеным не дают входных билетов в рай. Я хочу сказать, что у входа в рай будет настоящая давка, а ведь католики в общей массе составляют лишь небольшую часть. Так зачем же тянуть с этим делом, хотел бы я знать? Целую вечность торчать у ворот и звонить в колокольчик: это многовато. Но не только по этой причине я выступаю за быстрое крещение. А еще из-за того, чтобы папаша успел организовать грандиозную попойку, пока маман находится в роддоме. Он же избавит себя от ругани со стороны своей благоверной!

Срок пребывания дамы в родильном доме зависит от ее социального положения. Чем богаче молодая мама, тем больше времени ей нужно на восстановление сил. Моя мать, например, поднялась с постели прямо в день моего рождения и тут же стала заниматься по хозяйству, а вот хозяйка замка в нашей округе пролежала в клинике целых две недели. Голубая кровь не такая сильная. И приходится изрядно помучиться, прежде чем передать ее ребенку! В общем, это продукт особой пробы, надо понимать! И что любопытно – у мужчин все наоборот. Мой врач рассказывал, что сломанная рука у работяги заживает три месяца, потому как за него платит служба социального страхования, а у хозяина сломанная рука срастается за две недели. Следовательно, у хозяина больше кальция.

Толстяк явно доволен, что мы дружно киваем головами в знак одобрения.

– В церкви, – продолжает он, – когда священник посыпает солью и напомаживает младенца, крестная держит его на руках. А крестный стоит рядом и держит в одной руке большую свечку. Я так мыслю, что он мог бы воспользоваться случаем и пощекотать ее кое-где мизинцем с головкой самонаведения. В жизни надо пользоваться обстоятельствами!

После церемонии я рекомендую крестному окропить священника. Не водой, разумеется, а монетами. Я прекрасно знаю, что процедура крещения сама по себе не обременительна, но он же работает на сдельщине. Да за то время, пока этот попик выжимает слезы из пацана (а во время крещения пацаны всегда плачут, поэтому их и держат над купелью), он мог бы ходить с протянутой рукой и собирать пожертвования. Значит ему нужно возместить то, что он мог бы заработать. Встречаются скупердяи, которые считают, что с них довольно баночки драже от кашля. Это уж слишком. Особенно в тех случаях, когда в баночку подкладывают несколько драже-сюрпризов. Однажды я и мой друг Альфред, парикмахер, проделали такую шутку на одних крестинах. Как человек в общем не зловредный я подложил в кулек его преподобия несколько драже с перцем. А Альфреду с его экстремистскими наклонностями этого показалось мало. Он сыпанул в пакет целую горсть драже для поднятия половой потенции.

Не смейтесь – это хулиганская шутка. Особенно в отношении священника, совсем юноши, у которого под сутаной курчавился еще пушок семинариста. После этой мальчишеской выходки его, кажется, лишили права читать катехизис девочкам. Так можно сокрушить всех апостолов, должен вам заметить.

Берю страшно хрипит. Сама щедрость, он для первого раза говорил слишком много.

– И последнее, – с хрипом выдавливает он. – Можно ли петь полковые песни во время крещения? Одни говорят «нет», другие – «да», при условии, что они будут пристойными. Я вам, ребятки, так скажу: можно!

Можно, ведь бамбино еще слишком мал и ничего не соображает. Тогда чего же стесняться? Взрослым редко выпадает возможность собраться вместе и от души погорланить. И потом, я думаю, что для церемонии крещения как раз и показаны песни с крепкими выражениями.

* * *

И тут он замолчал. Изнеможенный, величественный!

Это выше наших сил. Мы встаем и начинаем ему аплодировать. Он приветствует нас, подняв над головой руки в виде римской "V". Он выражает благодарность за горячий прием. И еле слышно бормочет: «Довольно, довольно».

Аплодисменты нарастают, гремят, сотрясают громадину зала. Тогда, от переполнявших его чувств, Берюрье восклицает:

– Я, Берюрье, я говорю большое спасибо этой толпе молодых людей, которые собрались передо мной. Да здравствует Высшая школа полиции! Да здравствует просто полиция! И да здравствуют студенты!

Неописуемый исступленный восторг охватывает всех собравшихся, все слушатели запевают знаменитый гимн:

"Да здравствуют студенты, мать моя, Да здравствуют студенты!

У них есть жены, но нет детей, Да здравствуют студенты!"

Подрагивая, как в ознобе, от распирающей его гордости, Толстый забирает распоротую папку, пустую бутылку и учебник. И задом пятится к выходу: бабочка на боку, горящие в экстазе глаза, распахнутая настежь ширинка. Растроганно отвешивая поклоны налево, направо, прямо перед собой! Великолепный, торжествующий, тающий от доброты. Поразивший всех своими учеными познаниями светских премудростей, которыми он щедро делился в течение дня, но до конца не исчерпал себя.

Глава 7
В которой происходит нечто темное

Я проживаю в спальном помещении старого корпуса. Мой личный бокс находится в глубине комнаты, возле окна. Вход в бокс закрывается портьерой, стенные перегородки сделаны из фанеры, так что шокирующая близость людей постоянно дает о себе знать.

Из-за моей антрацитной рожи дружки сразу дали мне кличку Белоснежка. Все те же старые шуточки. Все те же эпитеты. У людей не хватает воображения. Шуточки переходят от одного поколения к другому. Если ты цветной, то обязательно Белоснежка. После выхода шедевра Диснея уже изобрели пенициллин, сверхзвуковой самолет и атомную бомбу, но новой клички, чтобы поржать над загорелым человеком, так и не придумали. Белоснежка! При всем скудоумии надо все-таки иметь на самом деле атрофированные гланды смеха, чтобы не сочинить ничего более умного.

Но при всем при этом мои коллеги все-таки симпатяги. Они очень любят полицию. Это призвание. Это все равно, что игра в Тарзана. Нам не хватает мифов. У американцев есть миф о краснокожих, миф о преступниках, плюс фольклор. У нас, у французов, кроме мифа о Генерале, – ни хрена. Две звездочки в ночи скучищи – это не бэзэф, как говорят арабы, т.е. недостаточно (черт подери, надо прекратить изъясняться по-арабски, иначе обо мне будут плохо думать!).

И как бы их ни надраивали, как бы ни высвечивали юпитерами в телестудиях, они, эти мифы, остаются малопривлекательными, признавайтесь! Согласен, мы были героями Пантеона, но все это уже в прошлом. Связь с ним была прервана самым гнусным образом в 1940 г. А наши руководители никак не хотят понять, что для наших ребятишек настоящая эпопея – это эпопея не Наполеона, а эпопея Аль Капоне.

Поэтому все, в ком сильно желание вести неспокойную жизнь, становятся фараонами. И это логично.

Мой сосед за перегородкой – некто Ракре. Его отличительная особенность – неприличное поведение нижней части тела. Как только он принимает горизонтальное положение, то сразу начинает трубить "Нападение на «Пасифик Экспресс» с естественным шумовым оформлением. Но это не его вина: у него поджелудочная железа давит на толстую кишку. Лекарь даже выписал ему справку, что он имеет право играть на своем духовом инструменте во время официальных церемоний.

– Эй, Белоснежка! – зовет он меня. – Я слышу, что ты не спишь…

– Я тебя тоже слышу, – отвечаю я.

– Ты не хочешь переброситься в белот?

Я не любитель картежных игр и очень редко беру карты в руки, но белот не требует умственного напряжения.

– Почему бы и нет? – отвечаю я.

Он приходит ко мне с колодой дешевеньких карт, засаленных почище подовой тряпки.

– Тебе сдавать, Белоснежка! – услужливо заявляет этот простачок.

Он снимает колоду, подкрепляя свой жест звуковым оформлением.

– Играем как в лучших игорных домах Макао, – в шутку говорю я, сдавая карты.

– Сдавай, сдавай, не теряй времени, дружок, – восклицает Ракре. —Сколько партий мы не сыграли с этим беднягой Барданом из-за того, что он так много трепался о своих сердечных делах.

Тут он начинает явно интересовать меня, мой сослуживец. Это добрый малый высокого роста, брюнет, в очках и с прыщами на физиономии.

– Ты его хорошо знал?

– Отличный парень, – вздыхает он.

Он веером разворачивает перед собой карты и недвусмысленно улыбается.

– У меня каре бородатых, – с видом победителя объявляет он.

От радости он издает приветственный залп. В одном из боксов кто-то возмущенно ворчит и советует ему поставить на это место глушитель. Ракре пожимает плечами. С его задатками этого не следовало делать. Он дает новый залп. Впечатление такое, что ты попал на массовый отстрел волков в лесах Солони.

– Этому Ракре, – ворчат в другом боксе, – лучше бы заряжать сифоны, а не служить в полиции.

Невозмутимый Ракре раскладывает передо мной четырех королей: помятых, засаленных, затасканных, но безмятежно посапывающих в свои бороды.

– Полюбуйся-ка на это совещание на высшем уровне, – говорит он.

Я даю ему время насладиться своим триумфом, а потом спрашиваю с простодушным видом:

– И что это Бардану взбрело в башку ехать малой скоростью в колумбарий?

Вместо предисловия Ракре несколько раз гулко взрывается. Ничего похожего на взрыв атомной бомбы: самые элементарные гаммы, чтобы обрести вдохновение.

– Я бы ничего не пожалел, чтобы это узнать, – наконец шепотом произносит он. – Я никогда не встречал такого веселого пария.

– Наверняка, какая-нибудь история с бабой? – вслух размышляю я.

Он возражает:

– Видно, что ты плохо знал Бардана. У него девиц было хоть пруд пруди, целый табун. Больше, чем листьев в артишоке. У него их было, как пушинок в одуванчике. Дунешь, и они разлетаются в разные стороны.

– Что, здоровье?

– Как у быка! Он помогал тренеру на занятиях по гимнастике и всегда первым выполнял упражнения на снарядах. Он тебе так взбирался по канату, как ты бегом по ступенькам лестницы Гранд-Опера. Врач говорит, что на него напал внезапный приступ депрессии. Это бывает редко, но бывает, сам видишь!

Он бьет мою десятку пикей маленькой, но коварной козырной крестушкой. От резкого движения руки его снова разрывает снизу доверху, как кусок материи.

– У него была семья?

– У Бардана? – переспрашивает Ракре рассеянно и бьет меня бубновым тузом.

– Да.

Коллега в раздумье поглядывает на меня из-за трех червей, которые он собирается разложить передо мной.

– А что это тебя так волнует?

Я пожимаю плечами.

– Ты чудной какой-то, старик. Мы же ищейки, и если среди нас, в нашем коллективе, происходит что-то загадочное, то разве это ненормально, что я интересуюсь, скажи?

Распирающие его эмоции козлиным криком рвутся наружу через выхлопную трубу.

" Да здесь, в принципе, нет ничего загадочного, – протестующе заявляет он.

– Да, ты так считаешь? Молодой парень, веселый, здоровый, бабник и жизнелюб, выскакивает из автобуса, в который только что сел, и сломя голову несется в свою клетушку, чтобы тихонько дать дуба, и ты после этого считаешь, что не произошло ничего странного?

– Послушай, умник, как ты это все быстро разузнал, уж не по телеграфу ли тебе обо всем доложили до отъезда сюда?

Его глаза подозрительно хмурятся. – Полегче на поворотах Белоснежка, полегче! – угрюмо произносит он. – Не хватало еще, чтобы меня учил какой-то черномазый.

И тут я ощущаю себя негром. В душу заползает черная тоска. Морально я становлюсь похожим на поддельный чек. На меня нападает приступ гнева, он подобен гриппу, от него у меня перехватывает дыхание, немножко подскакивает температура, и я начинаю понимать жизнь и как в ней живется некрасивому человеку, нашедшему временное пристанище в этой школе.

– А черномазый, – спрашиваю я, – это, собственно, что такое в твоем понимании, а Ракре?

Он с обреченным видом тасует карты.

– Да ты не обижайся!

– Я не обижаюсь, я только хочу, чтобы ты в конце концов мне объяснил, что это за чувство превосходства, которое придает тебе бледный цвет твоей кожи. Ты что на самом деле считаешь себя какой-то высшей личностью внутри этой бледненькой упаковки?

– Да брось, я тебе говорю! На, лучше сними!

Я снимаю. Размышляю. И теряю иллюзии.

– Ракре, ты хоть раз задавал себе вопрос, что представляет собой наш шарик в космическом пространстве? Он как булавочная головка! Даже меньше… Мы все, вцепившись в эту булавочную головку, несемся, я не знаю в какое небытие, и тут объявляется месье, как его там, Ракре и насмехается над своими цветными собратьями, потому что он страшно гордится своим белым цветом покойника! Скажи, парень, у тебя в котелке вместо мозгов труха млечного пути или что?

Долговязая газопроводная труба сразу свирепеет.

Не переставая стрелять выхлопными газами, он засовывает карты в карман.

– Ты, негра, если бы ты сейчас не был в горизонтальном положении, то давно схлопотал бы по роже, – заявляет он.

Но вы же меня знаете? Я прямо в пижаме спрыгиваю с лежанки.

– По вашему приказанию прибыл, господин Вонючка!

Гражданин Ракре принимает боевую стойку. Только она у него какая-то кособокая, как у всех духомузоманов. Он бьет правой – я уклоняюсь. Он пускает в ход левую – но только слегка задевает мое плечо, потому что моя голова уже у него в желудке. Он делает полусальто-мортале и с грохотом врезается в перегородку. Его внутренности гневно возмущаются! Очки отлетают в сторону. А поскольку они не из автомобильного стекла, разбивающегося при ударе на мельчайшие кусочки, один осколок впивается ему в нос. Из рубильника ручьем льется кровь.

Злость моя моментально проходит. Я помогаю ему подняться на ноги.

– Ну что, схлопотал? – говорю я ему.

Но он больше не корчит из себя героя. Гнев у него тоже прошел. Вообще-то он славный малый, несмотря на то, что его южный полюс говорит более разумные вещи по сравнению с тем, что изрекает его северный полюс.

Он прикладывает к носопыре носовой платок, но кровь не останавливается.

– Надо сходить в санчасть и все продезинфицировать, – советую я. —Пойдем, я тебя обработаю.

Санчасть размещается как раз на нашем этаже. К моему великому удивлению я вижу, что из-под двери пробивается узкая полоска света.

– Надо же, – удивленно говорю я, – фельдшер занимается сверхурочной работой!

– Не может быть, – возражает Ракре, – просто забыли выключить свет.

Он толкает дверь и входит, я – за ним.

Едва мы вошли в помещение с застоявшимся запахом эфира, как там послышалось какое-то шевеление. Как, что и почему, я не успеваю проверить, потому что что-то тяжелое со страшной силой обрушивается мне на голову. Комната складывается пополам, и все погружается в темноту.

– Интересно, – бормочет Ракре плывущим голосом.

Мы сидим на кафельном полу санчасти, я и он. У него хлещет кровища не только из носа, но и со лба. На лбу страшная резаная рана, как будто специально вырезанная для носа. Можно подумать, что кто-то пытался разрубить лоб моего двухтактного горемычного товарища пополам, как полено.

– Что, интересно? – со стоном произношу я, потирая шишку на голове.

– У тебя же ноги белые! – отвечает он.

От этих слов у меня на лице появляется кислая мина. На время операции в школе следовало бы покрасить и мои костыли.

– Все дело в пигментации, – успокаиваю я его. – Дерматолог заверил меня, что, если я буду делать примочки лосьоном «Черный лев», это пройдет.

Он качает своим треснутым черепком.

– Что с нами случилось? – спрашивает он меня.

– Принимая во внимание что сейчас время позднее, – отвечаю я, – я сомневаюсь, что это был солнечный удар.

Он поднимается и в нем просыпается опытный потенциальный сыщик.

– В санчасть, я думаю, залез вор, и когда мы вошли, он нас оглушил.

– Десятка, Ракре. Ты настоящий Шерлок Скудоумный. Мне сдается, что полиция в твоем лице приобрела отличного новобранца.

Он хмурит брови и снова готов начать мордобой.

– Ну, ладно, кончай. А у тебя есть другие объяснения?

– Нет, нет, сынок, никакого другого.

Я подхожу к застекленному шкафу с лекарствами и беру пузырек йода.

– Иди сюда, я перевяжу твои раны, богатырь!

Он с нежеланием садится на металлический табурет, и я прочищаю его раны. В моей башке все гудит. Как будто туда залетел большущий шмель и в отчаянии бьется о стенки, стремясь вырваться на свободу.

– Объявляем тревогу? – спрашивает Ракре.

– Не стоит, завтра доложим обо всем директору. Зачем поднимать шум на всю контору, наш обидчик уже далеко!

Я останавливаюсь на полуслове, рука с тампоном замирает в воздухе, глаза широко открываются, и я становлюсь похож на сову, которая, потоптав прошлогоднюю траву и посмотрев в темноту, чтобы прогнать дремоту, замечает сквозь опавшую листву необычную плотву, которую принимает за халву.

– Что с тобой? – озабоченно спрашивает Ракре.

Я показываю на раковину.

– Смотри!

Под раковиной, на кафеле, вместе с новыми прокладками, лежат отвинченная труба и отстойник.

– Ну и что? – спрашивает он.

– Я, кажется, догадываюсь, чем нас оглушили, мой дорогой сыщик, уверенно говорю я.

– Чем?

– Огромным разводным хромированным ключом. Этот тип возился с раковиной, когда мы вошли.

Самозарядный ночной горшок смотрит на меня и презрительно крутит указательным пальцем у виска.

– Кончай заливать, Белоснежка! Чинить раковину ночью! Он что, лунатик!

– Скорее всего, дух, бьющий по голове! – поправляю я.

Он переваривает рагу, образовавшееся у него в голове, и возражает:

– А что подтверждает, что он чинил раковину? Может быть, это слесари оставили?

Вместо ответа я указываю ему на кран. Из него капает. Медленно, но капает. Через отверстие в раковине на пол натекла уже небольшая лужица воды.

– И что? – спрашивает Ракре.

– Если бы чинить перестали вчера вечером, то под раковиной на полу уже была бы целая лужа. Водопроводчик уж во всяком случае подставил бы под раковину тазик, учитывая, что кран кровоточит. Так или иначе завтра мы узнаем, планировались или нет здесь слесарные работы.

Будущий комиссар заводится.

– Послушай, Белоснежка, я люблю во всем ясность, именно поэтому, кстати, я стал сыщиком. Объясни мне, для чего злоумышленник стал отсоединять трубу от раковины?

И поскольку я не отвечаю, будучи не в состоянии привести ему веские доказательства, он пожимает плечами:

– Ты слишком много читаешь, Белоснежка. Ты лучше больше пиши.

– Спасибо за совет, – говорю я. – Я над этим подумаю.

Когда мы проснулись, Ракре и я, единственный и любимый сын Фелиции, вид у нас, прямо скажем, был не очень презентабельный. Ребята нам сказали, что если мы будем играть каждую ночь в эти ковбойские игры, то они будут просить, чтобы их перевели в другое спальное помещение. Газовая колонка и я строим из себя испанских грандов, а после спасительного душа бежим к директору и вводим его в курс дела. Директор уже в трансе, ему уже доложили о поломке санитарного оборудования в санчасти, и он уже ломает голову по этому поводу. Поэтому наши жалобы только усиливают его озабоченность. Он нас любезно выслушивает и с невозмутимой миной протирает свои запотевшие очки. Его самообладание следовало бы описать красными буквами на большом листе, а лист вставить в рамку под стеклом, в назидание другим.

Когда мы ему объяснили ситуацию и происхождение наших шишек, он вызвал ночного дежурного. Им оказался старикан по прозвищу Дюпанар, что значит Плоскостопий. Ступня ноги у него была похожа по форме на яичницу из пяти яиц.

– Вы дежурили сегодня ночью? – спрашивает патрон.

Старикашка утвердительно трясет своим котелком.

– Вы ничего не слышали необычного на третьем этаже?

Повторный утвердительный кивок черепка уважаемого Дюпанара. И такому человеку доверяют ночное дежурство. У него уши закупорены восковыми пробками, а он играет в часового! С его пижамы можно спокойно срезать вышитые буквы с его инициалами: он даже и ухом не поведет! Дюпанар – это целая эпоха. Эпоха минувшая, разумеется.

– Во время последнего обхода дверь на первом этаже была закрыта? – с беспокойством в голосе спрашивает директор.

– Да, на два оборота ключа и на засов.

Жестом руки босс отпускает этого перевоплощенного в сторожа упряжного мерина.

– Отсюда напрашивается вывод, что в здание школы снаружи не проникал никто, а это значит, что напал на вас кто-то из своих! – сказал он. —Господа, я проведу небольшое расследование этого случая, а вас попрошу хранить полную тайну.

Только мы собрались откланяться, как раздается стук в дверь, и в кабинет с шумом вваливается Александр-Бенуа Берюрье. В пижаме, без носков, ботинки не зашнурованы. На плечах плащ, на голове замызганная помятая шляпа, поля которой напоминают замшелые края водопойного желоба. Небритый, воняющий хлевом и дешевым вином, он приближается к нам, яростно почесывая всей беспокойной пятерней низ живота.

– Господин директор – гремит преподаватель хороших манер, приподняв свою шляпу на три сантиметра, – я пришел, чтобы в надлежащей форме подать жалобу.

Он без приглашения садится, закидывает ногу на ногу. От резкого движения с ноги у него сваливается ботинок.

Нашим глазам открывается нечто непотребное, вызывающее брезгливое чувство. Серая плоская масса, по краям которой расположены пять, разной длины, черных клавишей – пальцы. И все это живет, шевелится, пахнет. А поскольку беда не ходит одна, Берю начинает на наших глазах с ожесточением скрести свою мерзкую конечность. Потрясенный Ракре исполняет нам праздничную фантазию.