Текст книги "Стендинг или правила приличия по Берюрье"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Берю громко стучит кулаком по столу, чтобы успокоить аудиторию и привлечь внимание к себе.

– Граждане, – провозглашает Трибун, – пожар потушили, продолжаем нашу лекцию. Я перехожу к рубрике «правила хорошего тона автомобилиста», ввиду того, что, как я вам уже говорил немного выше, колеса занимают важное место в современной жизни.

Указательным и большим пальцем он нежно массирует мочку уха и торжественно заявляет – Есть два вида автомобилистов: люди, которые крутят баранку своей машины, и люди, которые ее не крутят. Первые называются мерзкие шоферюги, а вторые – безобразные пешеходы.

Берюрье властным, обычным для него и уже знакомым для вас, жестом прекращает смех:

– Между пешеходом и автомобилистом гораздо больше разницы, чем между таксой и Эйфелевой башней. Например: какой-нибудь мужик вертит туда-сюда баранку, чтобы припарковаться. Если у него на пути появляется пешеход, он ему кричит, опустив стекло:

«Ты, раззява, ты что, не можешь посторониться?»

На что пешеход ему, естественно, отвечает «Ср…ть я хотел на тебя и на твою колымагу!»

Ладно. Автомобилист глушит двигатель, через правое окошко опускает монету в счетчик времени стоянки и выходят из машины через левую дверь на проезжую часть. Его задевает проходящая машина. Он тут же начинает вопить:

«Давитель! Нет, вы только посмотрите на них, они думают, что им все дозволено, этим шоферюгам!» Такая капитальная трансформация. Мгновенно! Стоит автомобилисту выйти из машины, и он тут же теряет свою шоферскую психологию водителя. Я позволил себе составить для вас один небольшой список того, что пешеход может кричать автомобилисту, а другой – того, что автомобилист может выдать пешеходу! Это для тех, кто лезет за словом в свой карман.

Он вытаскивает из кармана клочок туалетной бумаги, что красноречиво свидетельствует, в каком месте он предается размышлениям, разглаживает его, как стофранковую купюру, и читает:

– Для пешеходов, двоеточие: Убийцы! Ты, со своим танком! Ты, со своей телегой! Давитель! Педик! Фашист! Выйди из своей развалины, если ты мужчина! Скрипучая телега! Ты меня не напугаешь своим эсминцем! Тварь поганая! Дерьмо собачье! Задница! Противная харя! Бестолочь! Чудак, на букву "м"! Фуфло! Отвали, пират! Отвали, хамло! Отвали, нувориш! Пижон! Бандит! Банкир! Жулик! Бездельник! Гестаповец! Гомик! Зверюга! Страшилище! Подонок! Ты учился водить на сеялке!

– Заучите эти выкрики наизусть, – рекомендует Толстый, – у вас уже будет какая-то база. Запомните, чем больше машина, тем больше можете ругаться. Если автомобиль американский, не раздумывая обзовите шофера америкашкой, даже если у нее номер департамента Сена. Если за рулем женщина, не бойтесь обозвать ее путаной, или проституткой, если она медленно едет! Она успеет расслышать, и это ее еще больше расстроит. Перейдем теперь к списку выражений автомобилиста. Когда вы перестаете быть пешеходом и становитесь водителем, вот, что вы должны кричать. Он достает второй клочок пергамента того же рода и того же назначения, что в первый, и читает своим пропитым голосом:

– Отвали с дороги, дохляк! Отвали в сторону, я не хочу пачкать свои колеса! У тебя что, ноги онемели? 3адница! Тварь поганая! Дерьмо собачье! (здесь есть немного общего и для автомобилистов, и для пешеходов). Замухрышка! Моллюск! А это видел, гнусная харя? Если ты торопишься, поезжай на катафалке! У тебя нет желания застраховать свою жизнь? Шкет тротуарный! Уйди с дорога, горилла! Ты, что в деревне, сиволапый! Уйди из-под колес, гнус ты этакий, такую образину давить не хочется! А ты мою сестру знаешь? Ты, малый, что плетешься, как стадо гусей? Заткни хайло, раб! А задницу видел? Дай, я тебя расцелую! А самое страшное ругательство: Пешеход!

Берю замолкает. Кто-то опять стучит в дверь. Он хватается рукой на сердце.

– На этот раз – это она! – вскрикивает он оргазмическим голосом. —Давайте, все разом, ладно, как только я скажу: «Войдите!», вы: «Здравствуйте, госпожа графиня!»

Мы опять проделываем тот же номер, что и несколько минут назад, и опять, как несколько минут назад, входит Дюпанар. Под взглядом наливающихся кровью глаз Толстого он крадучись направляется ко мне.

– До каких пор этот гнусный тип будет вносить мастурбацию в мою лекцию! – громоголословет Ужасный в Своем Гневе. – Скоро прекратится этот бардак, Дюконар? Вы что, в универмаге «Галери ля Файет», папаша?

Но Дюпанар по-прежнему сохраняет чувство собственного достоинства, несмотря на то, что его уже дважды приветствовали криком «Здравствуйте, госпожа графиня!»

Он подходит ко мне и шепчет в мои лопухи:

– Господин директор просят, чтобы вы после лекция зашли к нему.

Я говорю «хоккей», в мужичок выходит из аудитории под саркастическую улыбку Толстого.

– Продолжим, – говорит он, как отрезает. – Пешеходы и автомобилисты не всегда лаются между собой. Кампания, организованная газетой «Франс-Суар» под девизом «Давайте не будем сердиться», дала свои плоды. И люди теперь стали упражняться в вежливости. Послушайте, на прошлой неделе, в Париже, я видел волнительную сцену. Один старый господин с тросточкой и в шубе с меховым воротником переходил перекресток. В это время на перекресток выкатывается машина. И останавливается: чтобы не мешать ему. Этот старый господин так это галантно приподнимает шляпу и говорит: «Прошу вас». «Нет, нет, что вы, – отвечает водитель, – проходите, месье». «Ни в коем случае, – упирается тот, – у вас право преимущественного проезда». «Я не могу этого себе позволить, проходите, прошу вас!» «Обо мне не беспокойтесь, вы едете быстрее, чем я!» – упрямо возражает старикан. Тут какой-то парень на трехколесном мотороллере, которому они не давали проехать, кричит: «Эй, дед, давай шевели своей з…!» Старик двинулся, и одновременно с ним двинулся автомобилист. В результате старик оказался в хирургическом отделении с одной переломанной конечностью. Вот видите, как опасно быть слишком галантным.

Все дело в дозировке. Если у вас право преимущественного проезда, так пользуйтесь им, а не стройте из себя д'Артаньяна. А теперь я хочу вас серьезно предупредить насчет продавцов подержанных автомобилей. Это проклятая раса. Доказательство – история, которая приключилась с моим другом Симом Камилом.

Как-то он заявляется к владельцу гаража, чтобы купить себе какой-нибудь драндулет. И вот хозяин начинает его обхаживать.

«Берите вот эту, лучше не бывает».

«Я не хочу черную машину», – отвечает Сим Камил.

«Она не черная, а баклажанного цвета, – возражает продавец. – Самый модный цвет!»

«Послушайте, вроде движок почихивает!»

«А больше ничего! Уж не хотите ли вы мне сказать, что эта машина чахоточная! В ней только сегодня утром отрегулировали клапаны, поменяли свечи и контакты прерывателя. Мне каждую машину доводит до кондиции один хороший специалист из фирмы „Монлери“, и если выдумаете, что соображаете в этом лучше, чем он, тогда так и скажите!»

«И покрышки лысые!»

"Да что вы ко всему цепляетесь, честное слово! У всех машин с номерным знаком "X" резина не прошла и восьми тысяч километров!"

«Я хотел бы 64-го года выпуска».

«Ну, и в чем дело? Разве эта не 64-го? Посмотрите в техпаспорте: выпущена в 63-м году!»

«…?»

«Ну, вы могли и не знать, но год выпуска исчисляется за три месяца до проведения автомобильного Салона предыдущего года!»

«Смотрите, в этом месте крыло выпрямляли! Краска-то другая!»

«Вы, что, издеваетесь, папаша! Клянусь, что вы специально цепляетесь ко мне! На этом месте крепилось зеркало заднего вида, и его сняли, потому что по новым правилам с ним нельзя ездить. Машина 63-го года и прошла всего восемь тысяч. Ну, и дела! Вот типчик навязался! Жалуется, что ему попалась слишком красивая невеста! Разве я виноват, что хозяин у нее был не коммивояжер, а водолаз, который ездил на ней только в отпуск? Клянусь вам, что от вас у кого угодно опустятся руки. Я вам дам еще корову в придачу, если вы мне не скажете, что она скоро отелится. Не хотите, не берите, вы не первый, кто упускает единственный шанс в своей жизни! Ваша воля отказаться от такого подарка, зато это будет мне наукой, что я такой идиот!»

– В конце концов, – подытоживает Берюрье, – мой товарищ решился. Четыреста штук! Он выписывает чек и едет домой, а продавец в это время занимается оформлением техпаспорта. И что же товарищ видит, придя домой, на кафеле кухни? Окоченевший труп своей любимой жены. Умерла от удушья! Сбежавшее молоко загасило газовую горелку. На следующий день он отправляется к тому же торговцу и просит его купить свою машину назад, ввиду того, что у него больше не лежит сердце к автомобильным прогулкам. И вот что из этого получилось.

«Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я не могу оставить у себя эту машину», – рыдает Камил.

Хозяин гаража выдавливает скупую слезу сочувствия.

«По-человечески, я вас понимаю, – говорит он, – но дела есть дела. У меня большие накладные расходы».

«Я умаляю вас, возьмите ее назад!»

«Ну, ладно, я же не людоед. Посмотрим, что у вас за товар».

Гаражист начинает ходить вокруг собственной тачки и рассматривает ее, будто видит первый раз в своей жизни.

«Какой ужас, она баклажанного цвета! Вы знаете, на этот цвет уже давно не было спроса. Что-то около десяти лет… А потом, прислушайтесь, вы слышите, как работает двигатель? Как испорченный будильник. Будто у него астма или эмфизема легких! Бьюсь об заклад, что в задний мост подсыпали опилок, чтобы он не гремел! А покрышки! Не видно даже намека на рисунок! А сколько там на спидометре? Восемь тысяч! Не делайте из меня идиота, старина, тут и дураку понятно, что его отмотали назад! Если бы вы пешедралом протопали разницу между тем, что показывает спидометр, и тем, сколько она прошла на самом деле, вы бы истерли до колен свои ходули! 63-ий год? Ну, да! Наверняка 62-ой, потому что предыдущий Салон проходил в июне! Я уж не говорю о том, сколько раз ее били! Смотрите, это крыло покрашено свежей краской, к тому же красной. Да, а вы точно уверены, что это была не пожарная машина? В общем, так! Я могу предложить вам за этот металлолом… скажем, его восемьдесят тысяч, да и то потому, что у вас такое горе!»

«Но, – падает в обморок Сим Камил, – я заплатил за нее четыреста тысяч! Она даже не выходила из гаража!»

«Ну, и что из этого? Что я могу поделать, если вы такой законченный кретин?»

– Поэтому принимайте меры предосторожности! – призывает Берю.

Он собирается уточнить, какие меры являются самыми идеальными, как опять раздастся стук в дверь. И тут он не выдерживает, вскакивает со стула и со злостью кричит во всю мощь своих бронхов:

– На этот раз это ему так не пройдет, хватит! Я так врежу под зад этой нахальной образине, что он, как мяч, вылетит отсюда! Чтобы он знал, что здесь класс, а не общественный писсуар! Ты понял, придурок! – орет он, рывком распахивая дверь.

И, как пораженный громом, замешкает.

В дверях стоит графиня Труссаль де Труссо, от талии до волос увешанная драгоценностями.

Глава 15 (бис)
В которой Берю и его графиня вместе делают обзор правил хорошего тона до того момента, пока Берюрье не испытал страшное разочарование

Самое первое, что приходит в голову, это то, что графиня навешала на себя вагон и маленькую тележку! Все свои наряды! Все свои диадемы! На ней одной уместилась вся витрина ювелирной лавки «Ван Клиф». У нее везде драгоценности: на шее, на лбу, на десяти пальцах, на животе, на сосках грудей, на запястьях, на локтях, на поясе, в ушах, в волосах! Закованная в панцирь из золота, бриллиантов и жемчугов, г-жа Труссаль де Труссо вся искрится, сверкает, сияет неоновыми огнями, горят ярким пламенем, переливается всеми цветами радуги. Это просто фейерверк! Она пропускает весь дневной свет через свои капилляры, а потом, обогатив и облагородив и обратив его в огненный порошок, разливает его вокруг себя.

Под тяжестью своих редких камней она становится ярко красной. Ее рубины заигрывают с изумрудами, опалы с сапфирами, а бриллианты со всеми остальными. Ее декольте выбрасывало света на десять миллионов франков! Будто волшебный фонтан! Световая реклама! Драгоценная кольчуга! Фея! Волшебница! Восток! Фатима! Врата сказочной пещеры! Маркиза де Шателе! Финал волшебной сказки! Ослепление! Умопомрачение от солнечного удара! Сказочная роскошь! Ударная сила Франции, обратившаяся в чудо!

От изумления Берю чуть не теряет рассудок. От восхищения становится пурпурным, от восторга обалдевает.

– Моя графиня, моя графиня! – как заведенный повторяет он вне себя от радости. – Какая честь! Какое счастье! Какая радость! И, как говорил глава ливанского правительства на открытия двух недель французского фильма: какое удовольствие принимать у себя в Бейруте такую красивую дэвушку! Входите же, дайте мне вас поприветствовать-с, представить-с вас, поцеловать-с вам ручку-с.

Не помня себя от радости, он порывисто, как в театре, склоняется веред ней. Жадными в мокрыми губами он чмокает небрежно протянутую для поцелуя руку дамы и, ненасытившись, целует ее в предплечье. Потом в рукав ее платья и затем впивается зубами в накладные кружева. Его зубной протез выпадает из челюсти и остается висеть на платье. Какой необычный трофей. Графиня, полуосуждающе и одновременно полупоощряюще, пытается сдержать его порыв: «Полноте, полноте». Такое бурное проявление чувств ее, конечно, шокирует, и, в то же время, льстит се самолюбию. Какая женщина втайне не мечтает о том, чтобы ее с такой страстью целовали под взглядами четырехсот молодых и налитых соком мужчин?

Толстый отцепляет от платья свою вставную челюсть я вставляет ее на место. Затем он за руку ведет графиню на сцену.

– Моя графиня, – воркует Влюбленный, – позвольте мне представить вам моих учеников!

– Боже праведный, да это же мужчины! – восклицает благородная дама. – Я думала, что они молодые люди, мой славный Берюрье.

– Мужчины или не мужчины, они – ученики, и я их ставлю в угол, если они того заслуживают! – посуровев, отвечает Берю.

Вы только подумайте, какие метаморфозы происходят с влюбленным мужчиной. Чувствуется, что он готов наказывать, кусать зубами, творить беззаконие, хотя сам по себе он славный малый.

Вспомнив о правилах хорошего тона, он с пафосом обращается к нам.

– Парни, я представляю вам знаменитую графиню Труссаль де Труссо, даму, зоологическое дерево которой не рыхлый бамбук, а развесистое ореховое дерево, с твердой сердцевиной! Родословная ее предков берет начало со времен Бульона Горячего Холодного Третьего, не так ли моя графиня?

Он усаживает даму на стул.

– Вы нормально доехали, моя графиня? – осведомляется он.

Она очень просто и в тоже время благовоспитанно говорит «да».

– Если вы не слишком притомились, – с нетерпением в голосе говорит Озабоченный, – и учитывая, что время идет, можно сразу же перейти к серьезным вещам, идет?

Г-жа Труссаль де Труссо отвечает, чти она в его полном распоряжении.

– Прекрасно, – изрекает Удовлетворенный. – Начнем с урока «поцелуй руки». Каждый ученик будет подходить к вам, и вы ему сами скажете, правильно он прикладывается или нет.

Прекрасный организатор, он делает знак слушателям первого ряда подходить по одному. И вот мы поднимаемся на сцену. А у самих подспудно закрадывается ощущение, что мы солдаты, которых ведут на случку с передовой в ближний тыл.

– Следующий! – напевно, в стиле Жака Брелля, выкрикивает он.

Каждый подходит, складывается пополам, берет протянутую руку и запечатлевает на ней легкий почтительный поцелуй, как предусмотрено в статье 88, параграф 3 Готского альманаха. Графини изумительно исполняет свою роль. Она объясняет, что руку следует брать снизу, а не сверху, что ее надо не чмокать, не вдавливаться в нее губами, не поднимать ее вверх, а, наоборот, самому сгибаться к руке. И еще, что руку не следует резко бросать. Берю ликует. Он млеет от восторга. Он испытывает чуть ли не чувство сопричастности к происходящему, как подглядун, тайком взирающий на непристойную сцену в замочную скважину.

Когда эта церемония завершается. Верю потирает руки, как человек заключивший выгодную сделку.

– Ну, вот, моя графиня, – со смехом говорит он, – теперь вам можно целую неделю не мыть эту руку! Как вам понравились мои шалопаи?

– Чудесно! Просто чудесно! – рассыпается в комплиментах графиня. —Это настоящие джентльмены, и Франция может гордиться, что у нее такая воспитанная полиция.

В знак благодарности ей устраивают бурную овацию. Воодушевленная этим, она добавляет, что наша страна под руководством нашего прославленного генерала, начинает обретать свое настоящее место в мире. То место, которое она утеряла после Людовика XIV. Потом она говорит, что дворянская приставка «де» нашего генерала еще больше сделает для престижа нации, чем его генеральские звезды. До него мы вели себя развязно, клали локти на стол и ковыряли в зубах ножом. Делали «пи-пи» напротив Елисейского дворца и забывали креститься при прохождении похоронных процессий. Теперь – все в порядке. Мы опять осознали значение учтивости и делаем «пи-пи» только напротив Бурбонского дворца, т.е. напротив парламента. Как она складно говорит. Породистые животные, извините за выражение, умеют найти именно те слова, которые нужно. Она затрагивает широкий круг вопросов. Она выступает за элегантность в одежде. Она рекомендует надевать смокинг всякий раз, когда это возможно, и, когда это невозможно, создавать такую возможность. Это так красиво – праздничный ужин. Посмотрите, как проходят ужины в Гранд Опера, когда президент принимает важного гостя из далекой африканской страны и, чтобы не ударить перед ним в грязь лицом, показывает ему свой товар учениц балетной школы – лицом. Все разодеты, как на картинке. А он. Главный Хозяин, еще более импозантный в своем смокинге, чем в генеральской мундире; когда он находится на возвышении над всеми, все смотрят только на него и на его орденскую ленту, перекинутую через плечо. Он – главный распорядитель вечера. Посмотрите, как он царственным жестом снимает и надевает свои очки: надевает – и смотрит на тебя, снимает – и не смотрит на тебя! А как он высоко держит подбородок – будто бросает вызов всему миру и говорит ему, что это он, он, да он же! Чем не манеры великого века, согласитесь? Он отличается от всех предыдущих жильцов Елисейского дворца, не в обиду им будет сказано. Разве они могут с ним сравниться? Президент Ориоль (деверь известной летчицы), который больше походил на владельца консервной фабрики, выдающего свою дочь замуж, или г-н Коти, случайно и к всеобщему огорчению ставший президентом, который хотя и был весь из себя почетный до кончиков ногтей, походил не на президента Республики, а скорее всего на президента административного совета – со своей хиленькой ручонкой и свистящей, как чайник, вставной челюстью.

Усевшись на ступеньку сцены и уперев подбородок в согнутые колени, Берю слушает, как говорит речь его красавица. Знатная дама хорошо подготовилась. Она здорово владеет темой. Она затрагивает весь комплекс проблем. Все чрезвычайные обстоятельства повседневного бытия. Театр? Пожалуйста. Как раздеваться в гардеробе, сколько чаевых платить билетерше! Как держать кресло своей спутницы, когда она садится, с какой стороны держать норковое манто, когда помогаешь ей набросить его на плечи. Какую программку нужно ей купить и как плавным движением руки протянуть ее ей. А также, что нельзя делать во время спектакля: разговаривать, шуршать конфетной оберткой, громко хлопать и снимать башмаки.

Берю поднимает палец.

– Вы совершенно правы, моя графиня, – говорит Глубокоуважаемый. – Я помню, как-то раз я ходил смотреть спектакль «У матери мадам загорелся дом». В честь этого праздничного события я обул новые корочки из ссохшейся телячьей шкуры. Она была такая ссохшаяся, что я натер мозоли на ногах. Когда мы уселись, я разулся. Тут, как всегда бывает на спектаклях, приходит один опоздавший. Он пробирается по нашему ряду и пинает ногой мои ботинки. Я ничего не заметил. Спектакль заканчивается, а я еще в носках. Я хочу обуться, а туфли исчезли! Я шарю под стульями – дудки! Этот подонок их стырил. Пришлось мне возвращаться домой в одних носках. Они были дырявыми и разного цвета – такая неприятность. А мы должны были в тот вечер пойти с приятелем в один шикарный кабак в районе Сент-Уан. Весь вечер в носках никакого комфорта! Я никак не мог успокоиться.

Графиня властным жестом обрывает его. Ей так много чего надо еще сказать, этой даме. Например, о переписке. Послушайте! Никогда не начинайте письмо с «Дорогая мадам» – это признак невоспитанности. Никогда не называйте человека по дворянскому званию, если он не герцог. Поэтому, когда вы пишете письмо графине, начинайте его словом «Мадам», а если герцогине —"Мадам герцогиня". Если вы пишете папе (а папе пишут не так часто, ему предпочитают звонить по телефону, особенно по утрам), начинайте его словами «Очень Святой Отец».

– Вы отдаете себе отчет в том, что ничего не может заменить высокого рождения? – восторженно кричит Толстый, повернувшись к нам, – Эта бой-баба все знает!

– Друг мой! – протестующе восклицает графиня.

Он в виде экрана ставит перед ее ртом свою ладонь, делая вид, будто он не дает вырваться из него оставшейся порции белиберды. Свирепо взметнув бровями, мамаша Труссаль де Труссо продолжает прерванную на полдороге блестящую речь.

По ее мнению, французы должны еще больше совершенствоваться. Работать над слогом. Бороться с дурными привычками. Например, с этой всем известной манией воровать пепельницы в гостиницах, кафе и даже у своих друзей…

Берю снова перебивает ее.

– В виду того, что пепельницы – это реклама, – говорит он, – в этом, моя графиня, нет ничего плохого, за исключением, естественно, пепельниц приятелей.. Поскольку они сами их где-то стибрили, они им дороги как память, поэтому было бы большим свинством брать их у них!

Дама снисходительно улыбается. Она переходит к рубрике, которая ее очень волнует. Это грубые выражения.

– Господа, – говорит она, властно глядя на нас своими смущающими, смущенными и чуточку блудливыми глазами, – в современном разговорном языке существуют, так сказать, отбросы, на которые уже никто не обращает внимания, потому что они стали совсем привычными для наших ушей. Так, например, ни в коем случае не следует говорить: «Я говорю за это»…

– Нет, – вмешивается Толстый, – надо говорить: «Я разговариваю за это».

Она продолжает:

– Никогда не говорят; «Я иду к парикмахеру!»

– Следует говорить: «Я иду к цирюльнику», – прерывает ее Берю. – А еще проще и естественнее: «Я иду обкорнать свои патлы».

– Не следует говорить, – продолжает она, еле сдерживая раздражение, – что поделываешь?"

– А следует говорить: «Над чем колупаешься», – утверждает Энциклопедист.

– Не следует говорить, – продолжает гостья благородных кровей: «Я иду в концерт».

– Особенно, если концерт симфонический, – иронизирует Находчивый.

– Не следует говорить: «Ехай туда»…

– Следует говорить: «Едь туда!»

– Не следует говорить: «Идите, пожалуйста, есть»…

– Надо просто крикнуть: «На рубои!»

– Не следует говорить «Аэроплан».

– Говорят: «Боинг».

Графиня пожимает плечами.

– Не следует также говорить: «Я мечтал об вас», а надо: «Я мечтал о вас!»

Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и прижимает ее к своей широкой груди.

– Я всего-навсего простой Берюрье, – лепечет Его Нежность, – но я позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой "А". Да, Аб вас!"

Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и ухом не повел.

– Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками (он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной (голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног.

Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к моему столу.

– Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! – говорит он мне.

– Это что такое! – лает Толстый с эстрады. – Вы не знаете, что надо стучаться, когда входишь в класс?

– Извините меня, но это срочное дело, – растерянно бормочет Дюбуа-Дюран.

Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо.

– Вот так ничего себе, – раскрыв от изумления рот, говорит он.

– А ну, брысь отсюда! Исчезните с моих глаз! – приказывает Толстый.

Но посыльный не подчиняется его приказу, а подходит к Верю и графине. Из его глаз вылетают мыльные пузыри, а из ноздрей валит дым.

– А тебе чего здесь надо, потаскуха! – кричит он.

Берю вскакивает, сжимает кулаки и готовится нанести удар.

– Я тебя научу уважать графиню Труссаль де Труссо! Ее предки были полковниками во время крестовых походов и обезглавленными во время Революции!

– Вот эта? Графиня! – не стесняясь хохочет посыльный, – вы шутите, господин преподаватель. Да ведь это Толстозадая Мими! Она держала бордель в Монбризоне, а сейчас, кажется, заправляет тайными притонами в Сеyт-Этьене и в Лионе! Это еще та красотка! Однажды, когда мы делали ночью облаву в одном из ее притонов, эта стерва сыпанула мне в глаза горсть молотого перца! Скажи, что это не так, ты, шлюха! – кричит Дюбуа-Дюран в лицо нелицеприятной гостье этой недели.

Так называемая графиня слегка бледнеет и теребит кончик носа. И тут ее естество прорывается наружу.

– Сам ты шлюха! Гомик! – кричит она Дюбуа-Дюрану-Испортившему Обедню. – О, ля, ля! Все вы, легавые, одинаковые, в общем, элегантные, как бульдоги!

– Это невозможно! Это невозможно! – умирающим голосом стонет Толстый, перехватывая руками горло, чтобы сдержать рвущиеся изнутри душераздирающие стоны.

– Вы только посмотрите на этого борова! И он еще строит из себя «Даму с камелиями!» – мечет она громы и молнии, от чего начинают звенеть все навешанные на ней побрякушки.

Она клеймит его пальцем и голосом.

– И этот Господин Мешок с супом воображает, что у него есть способности научиться хорошим манерам! Шматок вонючего сала, который месяц валялся на помойке, пока бастовали мусорщики! Он годится только на то, чтобы выучить отрывной календарь «Вермо», да и то двадцатилетней давности! Очаровашка! Пупсик розовый в вонючих рубашках! Научись сначала правильно спрягать глаголы!

И это Его Высочество Стакан еще берется учить других, как делать реверансы, – с такими-то слоновьими ногами – и чмокать ручки! Он и без картонного носа похож на клоуна из цирка! А когда он разденется догола, то у него, у этого залатанного-перелатанного херувима, сразу и не поймешь, где морда, а где задница! Козел вонючий! Ты можешь хоть сто лет долбить свои пособия и правила хорошего тона – все равно из тебя никогда не получится джентльмена великого века!

Чтобы хоть как-то заглушить хохот своих учеников, Берю, как створками раковины, закрывает уши. А потом, чтобы спасти лицо, сдавливает его своими заскорузлыми и порезанными пальцами.

Я не в силах больше смотреть на страдания своего коллеги и незаметно смываюсь. Я бы вышвырнул под зад коленом эту графиню, но боюсь, что она меня узнает и во всеуслышанье объявит о присутствии в зале такой знаменитой личности.