Текст книги "Янтарная Цитадель (Драгоценный огонь - 1)"

Автор книги: Фреда Уоррингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Глупый вопрос.

Поэт еле слышно хохотнул

– Пожалуй. Вопрос, достойный писателя. Но сможешь ли ты ответить?

Внезапно Линдена затрясло.

– Нет. Не могу. Полгода назад я сказал бы, что я сын Артрина, что я женюсь на Имми и останусь крестьянином. А сейчас не могу. Что-то во мне изменилось. Меня словно несет куда-то, и я не знаю, куда, а остановиться не в силах. Поэтому я больше не боюсь.

– В тебе говорит одиночество. Это мне знакомо. – Сафаендер положил руку на плечи юноше, кончиком пальца поглаживая кожу. Линден хотел стряхнуть его ладонь, но не стал. Прикосновение его было невыразимо успокаивающим. – Похоже, тебя уже давно никто не утешал объятьями...

– С тех пор, как забрали Имми.

– О. И ты не в силах полюбить другую?

– Навряд ли.

– Не попробуешь – не узнаешь.

Наступило долгое молчание, пронизанное странным, неласковым жаром.

– Пора возвращаться в лагерь, – проговорил Линден. – Ведра ждут.

Позади послышались шаги. Обернувшись, юноша увидал, что на краю поляны стоит Аштарь, уперев реки в боки и лукаво поглядывая на Сафаендера.

– Милый наш Саф, – невесело усмехнулась она. – Ничто не меняется, да?

– Ты удивишься, – ответил поэт, вставая, – насколько я изменился.

Занималось утро, туманное и сырое, роняя тусклые алмазы серого света сквозь сплетенную из веток крышу шалаша. Танфия завозилась под одеялами, жмурясь от света, потянулась к Сафаендеру, и не нашла его рядом. Девушка тяжело вздохнула. Что он, опять сбежал ради тайных бесед с госпожой Вайной?

Шалаш бы тесный и сырой; по углам прорастала лебеда. И все же это была роскошь, если вспомнить ночи, проведенные на болоте под дождем. Сафаендеру здешняя неуютица была ему оскорбительна и ненавистна, и Танфия это знала, только не могла понять, чем утешить его. Они встретились всего десять дней назад, и только теперь девушка начинала осознавать, что в ее возлюбленном таятся такие глубины, которые ей и за всю жизнь не вычерпать. "Или я была до смешного самоуверенна, – думала она, – если решил, что могу по-настоящему узнать такого, как он?". Впрочем, она была по-прежнему безоглядно в него влюблена.

Загадочная госпожа Вайна, похоже, собирала беглецов в лесной глуши еще с прошлой осени. В лагере уже теснилось добрых три тысячи человек. Здесь было немало коней, а среди собравшихся были не только согнанные с земли крестьяне, но и горожане, имевшие и деньги, и оружие. Но какой властью притягивала и удерживала их Вайна? Сафаендер знал, но Танфии поведать отказывался.

– Почему ты мне не доверяешь? – спросила она днем раньше.

– Тебе я верю, но она просила меня не говорить ничего и никому, ответил тогда Сафаендер.

– Она была твоей любовницей раньше, в Парионе?

– Она была... моим другом. Даже скорее знакомой. Но любовницей -никогда.

– Тогда почему ты все время с ней толчешься?

Сафаендер только глянул на нее с таким ласковым терпением, что девушке захотелось подбить ему глаз.

– Когда я не с тобой, я не обязательно рядом с ней. Я могу и один бродить.

– Зачем?

– Старая привычка, любимая. Я же писатель. Я привык творить в одиночестве. Если ты останешься со мной, как я бы хотел, тебе придется научиться не ревновать.

– Я не ревную! – ответила тогда Танфия.

Сейчас же она неловко заерзала на тонком тюфячке. Что он имел в виду? И если на то пошло – к кому или чему она должна его ревновать?

Первая их встреча была столь ошеломительно сладка, что Танфии хотелось продлить эту сладость на веки вечные, чтобы не было никаких сложностей, чтобы прежняя жизнь Сафаендера не затеняла их настоящего. Но это было невозможно. Она до боли сердечной любила его и хотела, и поэт, похоже, отвечал ей взаимностью, но он продолжал пропадать, и покуда они ждали в этом лагере возвращения Руфрида, их будущее – если оно у них было оставалось неясным.

Снаружи просыпался лагерь. Танфия лежала, прислушиваясь к топоту копыт, шелесту шагов, уютным шумам быта. Надо бы встать, присмотреть за Зарянкой. потом завтрак...

Издалека донесся чей-то крик. Девушка присела на койке, пытаясь разобрать слова. Голос принадлежал Мириасу.

– Эгей! Друзья идут!

В дверях встал улыбающийся Сафаендер.

– Танфия, пошли, ты должна это видеть!

Девушка вскочила, поспешно натягивая одежду и подпрыгивая на одной ножке, пытаясь влезть в башмак. К тому времени, когда она выбежала наружу, лагерь уже кишел народом, и разобрать, куда течет толпа, было непросто. Девушка протолкалась к середине склона, где деревья стояли редко, позволяя взгляду проникать до самого подножия. Но утренний воздух был холоден и влажен, кусты падуба серебрились росой, и туман клубился внизу, скрадывая взор.

Сафаендер потянул Танфию за руку, туда, где стояла госпожа Вайна, и худенький человечек, постоянно следовавший за ней, и актеры-парионцы.

Первым из тумана выступил на своем гнедом Мириас, за ним – Линден на Зимородке. Они вдвоем несли рассветный дозор; видно, Мириас прискакал в лагерь дать предупреждение, потом снова выехал новоприбывшим навстречу. Миг спустя из мглы сгустились фигуры – целый отряд, устало ковыляющий к лагерю. Тревога охватила девушку, но она тут же поняла – это не могут быть царские солдаты. Все они были серы, точно призраки, рожденные туманом.

Несколько мгновений она стояла, потрясенная, покуда лагерники стояли в ожидании, готовые поднять оружие. Взгляд Танфии притягивали двое бредущих во главе отряда. Как не были они измазаны грязью, девушка не могла не признать их осанки, их походки, даже не завидев лиц. Потом она признала и уныло бредущих в поводу усталых коней. Танфия стиснула ладонь Сафаендер и едва не разрыдалась от облегчения.

– Руфрид! – вскрикнула она.

– И Элдарет! Ох, слава богам!

Вслед за разведчиками тянулась длинная колонна беженцев, но их Танфия едва замечала.

– Элдарет! – воскликнул Сафаендер. – Благодарение богу и богине!

Пока старые друзья приветствовали друг друга, Танфия ринулась к Руфриду, повиснув у него на шее. Юноша поднял ее, закрутил в воздухе, и лишь с неохотой опустил, когда от бесконечных поцелуев у него

– Я так за тебя боялась, – прошептала она.

– А мы за вас. Когда мы вернулись в Нахиллею, то нашли убежище разграбленным. Улицы были полны солдат. Как нас не схватили по второму разу – ума не дам.

– Олберид и Олмион не сказали, куда мы направились?

– Их там не было, – ответил Руфрид.

– Не было? Что с ними сталось?

– Не знаю. Но Элдарет сказал, что на случай несчастья вы уговорились встретиться в Энаванейе. Поэтому мы здесь.

– Что же вы так долго добирались? И что это за люди? Что с вами было?

Руфрид кисло усмехнулся.

– Меня загребли в Нафенет. Они дошли до того, что просто угонят народ из соседних деревень; какой-то ублюдок треснул меня по башке... в общем, потом расскажу. Тан, ты бы видела Элдарета, когда он помогал нам бежать! Он был великолепен! О – и я встретил парня, который видел Изомиру!

– Что?! – вскрикнула девушка в восторге. – Расскажи!

– Не надейся особенно. И Линдену не проболтайся. Ее отправили на другой рудник. Там часты были подземные взрывы, и много рекрутов погибло.

– Погибло? – Восторг сменился головокружительным ужасом.

– Да. Но была ли она среди них – не знаю. – Он стиснул девушку еще крепче. – Просто не знаю. Никто ее не видел с тех пор, но послушай, Тан многих отправили в Париону... особенно резчиков по камню.

Танфия приложила ко лбу холодную ладонь.

– Значит, она может быть жива?

– Да. Будем надеяться. – Он подтолкнул ее и прошептал: – Глянь на них.

Обернувшись, Танфия увидала Элдарета, заключившего в страстные объятья госпожу Вайну. Она едва ли уступала ему ростом; капюшон ее свалился, отпустив на свободу длинную золотую косу. Двое возлюбленных льнули друг к другу, и отстранялись, чтобы глянуть в глаза. и смеялись, и плакали, и обнимались снова. Толпа обтекала их, но в самозабвении своем они были одиноки. Танфия улыбнулась, не в последнюю очередь оттого, что Сафаендер не лгал – они с Вайной и вправду не были любовника.

– Вот это номер! – проговорил Руфрид. – Элдарет ни о каких женщинах не упоминал. Кто она такая?

– Ее зовут Вайна, – объяснила Танфия. – Это ее лагерь. Кое-кто здесь с ней хорошо знаком, но рассказывать о ней не хотят ни в какую.

– Скоро выясним. – Руфрид по-прежнему обнимал ее за пояс. Исходивший от него запах пота и земли был даже приятным, и глаза юноши сияли ласково, как в первый день их любви.

– Ты в порядке? – спросил он.

Девушка кивнула.

– А ты?

– В полном. Так что, спору конец?

– Надеюсь.

– Простишь меня? Я тебя прощаю.

– Конечно! – воскликнула она. – Я так рада, что ты живой!

Он снова притянул ее к себе, и Танфия откликнулась. Но руки Руфрида были нетерпеливы; юноша потянулся поцеловать ее, и девушка отвернулась.

– От мен так воняет? Ты сама не розами пахнешь.

– Руфе... – Танфия выдавила улыбку, отстраняясь. – Прости. Я теперь с Сафаендером.

– О. – Руки его опустились. – "С ним" в смысле "в одной постели"?

– Скорее на одной подстилке в шалаше.

– И сколько протянулось благородное "я спала на кушетке"? До покуда я за дверь не вышел?

– Прости. Не злись.

– Я не злюсь, – натянуто проговорил он, и безнадежно вздохнул, примиряясь со своим отчаянием. – И все это из-за одной ошибки?

– Ты не понимаешь! Ты ничего дурного не сделал, я не пытаюсь тебе наказать, и та элирка здесь не при чем. Я люблю его.

– Любишь, – повторил он, будто это было название позорной хвори. – Так весь этот шум насчет Метии был просто предлогом?

– Ты искал объяснений, а я не спорила. Я сама искала объяснений, чтобы мне не было так стыдно.

Она ожидала, что Руфрид взорвется, но юноша только понурился.

– Я знал, что это случится, стоило вам встретиться. Поэтому я так и злился. Ты никогда не любила меня так, как я люблю тебя.

– Ох, Руфе... – пробормотала она беспомощно. – Ну пойми, я тебя всегда буду любить. Я ведь не со зла. Просто сбылась моя мечта, и я не могу ее бросить! Быть с Сафаендером – об этом я мечтала всю жизнь!

Он вздохнул, приглаживая волосы.

– М-да, тут не поспоришь. Так? Ну и ладно. Останемся друзьями.

– Друзьями, – повторила она с облегчением.

Юноша обреченно кивнул, опустив взгляд.

– Я рад, – вымолвил он с поразившим ее достоинством, – что ты нашла свое счастье.

Танфия отвернулась, расстроенная, хотя ей было совершенно ясно, что иначе поступить никак нельзя. Элдарет и госпожа Вайна все еще были погружены в беседу, но стоило девушке глянуть в их сторону, как Элдарет поднял голову и обратился к толпе.

– Слушайте все! – грянул он. – Мы с госпожой Вайной побеседовали...

– Да уж, языками потрепали! – бросил кто-то под общий смех.

Странник с ухмылкой поднял руку, требуя тишины.

– ...И теперь она желает сказать всем пару слов. Прошу, друзья; это очень важно.

Когда заговорила Вайна, голос ее разнесся по всему лагерю. Лицо женщины сияло; прежде Танфии при взгляде на нее немедля приходило на ум слово "топор", сейчас же она была почти прекрасна.

– Одни из вас провели рядом со мной долгие месяцы, другие – лишь несколько дней, или, – она указала на беглецов с каменоломен, – даже минут.

По толпе пробежала рябь смеха.

– Каждому из вас здесь рады. Я основала лагерь в Энаванейе, чтобы он служил убежищем беглецам от царского гнева. С каждым днем он прирастает, и существование его не может оставаться тайной вечно. Рано или поздно, быть может, в ближайшие дни, мы будем выданы. И тогда нам придется защищать себя.

Собравшиеся отозвались одобрительными кличами.

– Многим из вас, – продолжала Вайна, – ведомо имя Элдарета, прославленного актера, писателя, путешественника, друга элиров и многое другое. – Она со смехом положила руку на плечо своему возлюбленному. – Он уже вошел в легенду – и по заслугам! Ибо он – один из немногих авентурийцев, переживших царскую опалу. Теперь, когда он с нами, мы сдержим наступление мрака на нашу землю!

Вновь над лагерем прокатилась волна радостных кликов; и солнечный луч пронзил туман, будто овеществленная надежда.

– Некоторым из вас ведомо также мое настоящее имя. Я благодарю вас за то, что сохранили мою тайну. Я желала завоевать вашу верность, невзирая на мой титул. Надеюсь, что она не поколеблется, когда я поведаю вам истину; ибо мы с Элдаретом согласились, что меньшего вы не заслуживаете..

Мое имя не Вайна. Я – Гелананфия. Я здесь, потому что мой отец был убит за неповиновение царю. Отцом моим был царевич Галемант, а дедом – царь Гарнелис. – По щекам ее покатились слезы. – Менее всего я хотел бы оказаться здесь. Но раз такова моя судьба, я лишь надеюсь, что вы найдете в своих сердцах каплю доверия к роду Гарнелиса. Ибо не весь мой род отвернул лики свои от бед Авентурии!

В мертвой тишине тихонько звенело всеобщее напряжение. Царевна положила руку на плечо всегда следовавшего за ней неприметного, тихого человечка.

– Как многие из вас, я бежала из Парионы. Я добралась до Змеиных островов, и привела с собою посредника Рафроема, в коем лежит единственная наша надежда. Если кто сомневается во мне, он поручится за меня. Я прошу вас последовать за мной – не ради моей крови, но ради блага Авентурии.

Глава двадцать первая. Лафеомовы тенета

Из окна своей комнаты в царских чертогах Изомира неделями подряд наблюдала за сменой времен года. Она видела, как распускаются на стеклах морозные цветы, а протаяв их дыханием, видела, как намерзает на подоконнике лед, как растут кромке янтарных утесов нижних уровней сосульки. Падал снег, и дыхание вышагивавших по стенам стражников повисало в воздухе клубами.

За снегом пришли ледяной ветр и дождь со снегом. Потом дожди потеплели, и завиднелась новая листва, и солнце обратило мокрые ветви в хрустальный узор. Стены цитадели сияли, словно изукрашенные мириадами крохотных желтых алмазов.

Изомире вспоминалось, как в день, когда царь убил Наманию, она мчалась по дворцовым палатам, будто преследуемая чернокрылым дра'аком, чтобы рухнуть на колени перед царицей и зарыться лицом в ее пышные юбки. Ужас увиденного выплескивался из нее потоком бессвязных слов, и девушка не замечала, как белеет лицо царицы, как стискивают подлокотники кресла ее сухощавые руки.

– Сколько можем мы терпеть, – спрашивала Изомира, – и молчать, и не сойти с ума?

– Если мы не обезумели уже, – прошептала царица, поглаживая ее волосы. – Ночами я лежу без сна, и слышу в тиши, как оно стонет и корчится от боли...

– Вы говорите о шаре? – пробормотала девушка. – Я видела его.

– Это заурома. Дух Авентурии, сломленный и униженный. Ибо разве я не приложила руку к его погибели?

– Но сударыня, как вы моги остановить это? Восстань вы против государевой воли, вы бы уже погибли.

– Лучше так, чтобы жить с этой виной.

А несколько дней спустя царица захворала. Она отказывалась от пищи; и как бы не убеждали ее камеристки, дворцовый лекарь и сама Изомира, не принимала не пропитания, ни зелья. Имми сидела при ней дни и ночи, наблюдая, как блекнет, выцветает лик царицы, и только сияют ломким блеском зеницы.

– Но могу же я чем-то помочь вам, – повторяла девушка в отчаянии.

– Ты помогла мне более, чем можешь вообразить, – отвечала Мабриана. Через тебя я вновь коснулась Богини. Она снисходит ко мне в облике Смертной Старухи – но Старуха добра и мудра. Ласковы ее черные крыла. Лик ее сияет солнцем, и она зовет меня к себе.

– Это все потеря сына, – проблеяла из-за плеча Изомиры камеристка.

– Нет, – ответила девушка, стискивая в ладонях руки Мабрианы. – Это оттого, что ее муж убил их сына.

С этими словами она провалилась в сон.

На другой день царице полегчало. Она попросила перенести ее на кушетку у окна. И тогда, подобно огромному тощему стервятнику, явился царь. Пурпурная накидка развевалась за его плечами. Припав на одно колено, он коснулся иссохшей руки Мабрианы. Изомиры он будто не видел, а раз никто не отпускал ее, девушка поневоле осталась свидетельницей их нешумной беседы.

– Я знаю, почему ты хвораешь, – проговорил царь. – Ты заставила себя заболеть. В этом нет нужды.

– Нет. Меня терзает истина – что я не остановила тебя, покуда было время, что твой народ восстанет на тебя и погрязнет в раздорах.

– Нам не нужны те, кто не в силах разделить моей мечты! Они глупцы.

– Прежний Гарнелис не говорил бы с таким презрением о своих подданных. Он прислушался бы к ним.

– Прежний Гарнелис был слаб! Такому не выжить – и он сгорел в горниле истин. Но Гарнелис нынешний будет жить вечно!

– Вечно? – повторила Мабриана, откидываясь на подушки. Изомира не могла видеть ее лица. – Вслушайся в свои слова.

– Башня таит секрет моего бессмертия. Ты можешь разделить его, Мабриана. Отряхни с себя нелепую хворь. Стань рядом со мною, раздели мой обет в вечном строении Башни. И мы будем бессмертны вместе – муж и жена, царь и царица... бог и богиня.

Царица приподнялась, и теперь девушка могла различить выражение ее лица – полнейшее неверие, нет – омерзение.

– Хватит, Гарнелис! – Голос ее на краткий миг вернул себе царственную силу. – Тот, кого я звала мужем, давно сгинул. Оставь меня оплакивать его. С тобою. же я не желаю жить вместе и дня, не говоря уж – вечности.

Несколько мгновений царь недвижно взирал на нее; потом он встал и вышел. Лицо его было сурово.

– Постель... – прошептала царица, едва не теряя сознания. – Помоги... в постель.

Никого, кроме Изомиры, она не желала подпускать к себе. Посреди глухой ночи она очнулась, и прошептала с улыбкой:

– Ты богиня, Изомира. Как сияет лик твой! Я счастлива, что ты пришла за мной. Счастлива...

Много часов Имми сидела, заснув, у ложа царицы, пока вокруг сновали лекарь, и царский бальзамировщик, и бесчисленные придворные. И последним когда утихла суета, и вокруг погребального помоста с телом царицы замерцали свечи – явился царь.

Он молча стоял за плечом Изомиры, сложив руки на груди и прикрыв тяжелые веки. Потом пальцы его сомкнулись на ее плече, и губы изрекли:

– Пойдем.

С того дня царь держал ее в своих палатах.

Из ее окна видна была Башня. Бесконечно сновали стражники, надсмотрщики, рабочие. Прибывали новые рекруты, простодушные и смятенные, как она сама когда-то. И катились вниз по склонам похоронные дроги.

Верный своему слову, царь не чинил ей зла.

У нее была своя комната, роскошная, как самоцветная шкатулка, и царь никогда не разделял с ней ложе – да и не упоминал об этом. Он стремился излить в нее не семя свое – но свою боль. Каждый вечер, освободившись от царских обязанностей, он бесконечно водил Изомиру по бесконечным переходам, залам и балконам Янтарной цитадели, пересказывая все, случившееся за день. Порой он был мрачен, едок, пугающ; порой его терзал душевный глад, и она знала – он готов выбрать себе в Башне новую жертву.

Готов... и все же он цеплялся за нее, цеплялся, будто девушка могла спасти царя от него самого. И она пыталась. Она цеплялась за него, покуда со сдавленным воплем отчаяния он не отталкивал ее. И тогда за царским плечом, словно возникнув из ниоткуда, вставал Лафеом.

А страшней всего было что потом – когда он выходил из тайной камеры, и возвращался к ней, помолодевший, смягчившийся, истерзанный раскаянием именно тогда ей легче всего было полюбить его.

– Я женюсь на тебе, Изомира, – шептал царь, целуя ее руку. – Ты станешь моей царицей, и мы будем бессмертны вместе.

И через пару дней – две недели прошло после смерти Мабрианы – он привел ее в тесную палату, где их ждали Лафеом, владыка Поэль и жрица Нефетер. Обряд был краток и как-то неполон. Но Изомира и Гарнелис, очевидно, соединялись им узами брака.

Ничто не изменилось – ни в девушке, ни в ее окружении. Дни она, как и прежде, проводила, описывая в неотправленных письмах к Танфии все, с ней случившееся. Вечера – в попытках пережить бурю, облачившуюся в тело Гарнелиса. Ночи – сражаясь с кошмарами.

Думая о Линдене, она не могла уже вспомнить его лица.

Подходила к концу весна, а тайное убежище Гелананфии прирастало. С каждым днем из окрестных городов и деревень приходили все новые бунтовщики – юнцы, спасающиеся от новых рекрутских наборов, старики, чья вера в царя, наконец, поколебалась. Число их приближалось к пяти тысячам, и лагерь уже расползся по всему холму и начал распространяться под лесной сенью. Тяготы жизни в нем умягчались лишь всеобщим радостным возбуждением.

Элдарет и Гелананфия готовили мятежников к бою. Руфрида поставили старшим над лучниками, Мириаса и Зорю – во главе немногочисленных конников. Танфия и Линден, как могли, старались передать остальным убийственно-изящный способ оружного боя, которому обучили их шаэлаир.

Приходили слухи о других очагах сопротивления в Параниосе. Некий Маскет, подобно Гелананфии, собирал мятежников в тайном лагере в Змеевичных горах, на северо-запад от Парионы. Между двумя убежищами с немалым трудом пробирались вестовые. Поговаривали и о восстании в Танмандраторе, слишком далеко, чтобы бунтовщики могли оказать помощь друг другу, но боевой дух все равно поднимался от этих новостей.

Гелананфия бела женщиной решительной и сильной духом, но Танфия, как не странно, не испытывала перед нею особенного трепета. Возможно, дело было в обстоятельствах их знакомства, но девушка с самого начала без колебаний вступала в спор с командующей – царевна та или нет. Гелананфию трудно было назвать тепличным растением; она немало послужила в армии, и могла скакать и рубиться не хуже прочих. Церемоний она не переносила, зато любила выпить. Танфия ее попеременно любила, ненавидела, завидовала и восхищалась.

– Мы не хотим сражаться, – сказала Гелананфия через несколько дней после возвращения Элдарета.

Совет собрался за ужином в ее шатре, с Элдаретом и Сафаендером в качестве приглашенных гостей. А раз пригласили их, пришли и трое излучинцев, Мириас с Зорей, и еще несколько человек. В воздухе пахло сеном; бронзовые лампады роняли свет в бокалы с вином. Посредник Рафроем сидел обок царевны, выслушивал всех, но сам больше молчал.

– Однако нас могут вынудить к сражению. И забывать об этом глупо.

– Какова же твоя цель? – поинтересовался посредник.

– Рафроем, мы говорили об этом уже тысячу раз.

– Со мной, но не с ними.

– Элдарет знает. Я не хочу пользоваться своим положением, я не желаю рушить весь строй царства. Я желаю добиться одной лишь цели – переговорить с дедом.

– А не поздно ли? – усомнился Элдарет.

– С этим я не соглашусь! Мой отец пытался вразумить его, и был убит. Я пыталась, и еле спасла свою жизнь. Если я в одиночку вернусь к Янтарной цитадели, меня схватят стражники, стоит мне ступить через нижние ворота. Но если я явлюсь во главе войска его собственных подданных, он вынужден будет послушать.

– Ты правда веришь, что его можно переубедить?

– Не знаю. Но не попытаться я не имею права. Теперь мне известно нечто, ранее от меня скрытое. Увы, новость эта ужасна – чудовищна немыслимо! Но, будучи открытой, эта тайна изменит положение дел.

– Ну? – поторопил ее Элдарет. – Ты мнешься над своей тайной с тех поря, как мы вернулись. Неужто она так ужасна?

Гелананфия глотнула вина.

– Архитектор Лафеом, – проговорила она вполголоса, – вовсе не посредник. Я опасаюсь, что он – бхадрадомен.

– О боги, нет! – простонал Элдарет, хватаясь за голову. – Из всех ужасов мира... только не это! – Странник в гневе ударил кулаком по столу. Как могло это случиться?!

Наступило молчание.

– Не то странно, – криво усмехнулась Гелананфия, – что ты в ужасе, Элдарет. А то странно, что товарищи твои спокойны. – Взгляд ее последовательно коснулся Танфии, Руфрида, Линдена.

– Я... в ужасе, – призналась Танфия. – Просто после всех наших злоключений меня это не особенно удивляет.

– Меня тоже, – поддержал ее Линден. – Я давно знал об этом, ваша светлость.

– Никаких титулов, – возразила Гелананфия. – Я ведь уже не раз просил. Откуда ты мог знать об этом?

– Не знаю. – Свет лампады осветил его каштановые кудри золотом. Склонив голову, юноша ровным голосом поведал о странных встречах на пути излучинцев. К концу рассказа его начала бить крупная дрожь; и руку утешения протянул к нему, как ни странно, Сафаендер.

– Думаю, мы знали это с самого начала, – заключил юноша. – Просто не могли поверить.

Гелананфия внимательно оглядела его, будто осознавая – как подумалось Танфии – что эти землепашцы важней, чем кажется на первый взгляд.

– Со времен битвы на Серебряных равнинах бхадрадомен были слишком слабы, чтобы выйти с нами на честный бой. Они не осмелятся и сейчас. Однако эта тварь воспользовалась царским слабоволием и самомнением, и ныне правит им; или же, воистину, может лишь покорно подчиняться государевой воле, однако исход этим не меняется. Единственный способ освободить царя – силой прорваться в Янтарную цитадель, схватить Лафеома и заставить моего деда понять, что случилось. Если даже он не пожелает говорить со мною, на это есть Рафроем. Древний обычай не дозволяет царю отказать во встрече посреднику. Когда он увидит настоящего посредника, он поймет.

– А с чего вы взяли, – поинтересовалась Танфия, – что он не понимает?

– О чем ты?

– Почему вы так уверены, что царь не по собственной доброй воле творит все эти непотребства, что архитектор ведет его, а не наоборот?

Гелананфию бросило в краску.

– Потому что мой дед в глубине души добр.

– И мудр, и силен? – поинтересовалась Танфия. – Так нас всегда учили, и нам словно нож острый видеть, что это неправда! Если он был обманут – он не мог быть непогрешим. Так что царь или добр, но слаб рассудком, или хитер, но злобен.

Воцарилось потрясенное молчание. Даже Руфриду с Сафаендером было определенно неловко. Гелананфия пронзила девушку взглядом, но та выдержала ее гнев смело.

– Что ж, – проговорила, наконец, царевна, – над этим стоит поразмыслить. Я, как ты заметишь, не хочу в это верить.

– Вполне понимаю.

– Истину мы выясним, когда я встречусь с ним лицом к лицу.

– Подам еще тему для раздумий, – бросил Руфрид. – К нам прибилось столько народу, что царские соглядатаи непременно пронюхают. А костров мы палим столько, что завидеть нетрудно.

– Тут ты не бойся, – успокоил его Элдарет. – Пришла пора, когда мы хотим, чтобы нас нашли.

Царь Гарнелис бродил по подземным баракам под Башней, точно призрак, проходя сырыми переходами и пещерами, вмещавшими его работников. Стены вздрагивали от душераздирающего кашля, глухого бормотания, редкой ругани стражника. Порой в изможденной толпе попадались свежие лица, еще не огрубевшие от непосильного труда и не измученные болезнью. Гарнелис вглядывался, но вместо узнавания и трепета видел на них лишь слепой ужас. За ним струился шепоток: "Старый скелет, старый скелет...".

Что за мука – выбирать. Но это его долг. Этого требовали Лафеом, и заурома, и собственный его черный глад.

Гарнелис не видел никого, кто мог бы сравниться с Изомирой. Кто, как она, вмещал бы в себе, подобно лампаде, свет всей Авентурии. Но Изомира на свете только одна.

Рекруты были спокойны. Хорошо. Но в этом царь желал убедиться собственнолично.

Этим же днем, поутру, он в Солнечном чертоге часами выслушивал мрачные отчеты разведчиков и воевод. За плечом царя маячил владыка Поэль со своим помощником Дерионом.

– Государь, положение весьма печально, – отчитывался воевода Граннен. Щекастое его лицо побагровело от расстройства – ему самолично приходилось доставлять царю дурные вести – но приукрашивать он ничего не стал. Некоторые ваши подданные перешли к открытому бунту. Получив донос, что Сафаендер и иные предатели скрываются в городке Нахиллея, мы провели там обыск. Местные же жители дерзко осмелились сопротивляться. Их быстро усмирили, однако многие успели скрыться.

– Сафаендера, как я догадываюсь, так и не поймали. – Гарнелис перекинулся мрачным взглядом с владыкой Поэлем.

– Боюсь, что нет, государь. Сафаендер мог послужить зачинщиком, однако ж дело переросло скромный масштаб его персоны. Беда куда значительней, Как вам ведомо, в Нафенете случился бунт – сейчас мы заняты восстановлением порядка. Однако наши разведчики доносят, что беглецы из Нафенета и Нахиллеи собирают из мятежников войско в Лузанийском лесу...

– Войско? – перебил его Гарнелис. В царском сердце расплавленным свинцом вскипал гнев. – Уж извините великодушно за мою мелочность, воевода, но собирать войско позволено только мне и моим удельным князьям.

– Смиренно прошу прощения, государь, – невыразительно ответил Граннен. – Мне следовало сказать "сброд".

– Однако... – Гарнелис склонился вперед, и собравшиеся напряглись, будто узрев изготовившуюся к броску змею. – Не столь уж важны слова, если ты хочешь сказать, что на нашу погибель собирается вооруженный отряд.

– Следует предположить, что именно таковы их намерения. Я собирался добавить также, что подобный отряд создается и северней Парионы под водительством некоего Маскета, а также в других уединенных местах по всему Параниосу. Следует учесть также непрекращающиеся беспорядки в Танмандраторе...

– Да как они смеют? – Гарнелиса трясло от слепящего взор гнева. – Они – подданные мои! Все, что делаю я – ради их же блага! – Он махнул рукой в сторону окна, за которым возвышалась Башня. – Подобная неблагодарность невыносима! Нестерпима!

Поэль кивнул. Граннен расправил плечи, несокрушимый, точно гранитная стена за его спиной.

– Воистину так, государь.

– Тогда – разгони их. Подави эту глупость в зародыше. Снисходить до них я не намерен.

– Слушаюсь, государь, – ответствовал воевода. – Я займусь этим.

– Хорошо.

– Только одно, государь... – Помощник владыки Поэля прокашлялся. Последствия...

– Какие последствия, Дерион?

Помощник стеснительно склонил голову.

– Войны с собственным народом? Не повредит ли это завету...

Гарнелис молча уставился на него, чувствуя, как тревога юноши перерастает в страх.

– Это, – вмешался Граннен, – не война. Это восстановление порядка.

– Именно. – Гарнелис внезапно осознал, насколько он ненавидит воеводу. Ненавидит его безжалостность, жажду крови и власти... и нужду в подобных людишках. Но любимые покинули его... да и сама любовь потерялась на просторах его долгой жизни... кроме любви к Изомире. – Но ты в чем-то прав, Дерион. Я дам этим людям шанс сдаться миром. Отправляйся к этим лесным дикарям, Граннен, и выясни, что они намерены предпринять.

– А затем?

– Предупреди, что если они не склонятся передо мною, то умрут.

– Государь! – Граннен набычился.

– Ты получишь все, потребное для твоих трудов. Любыми мерами раздави этих... предателей. – Цари отвернулся, пытаясь сдержать черную, желчную злобу на собственный, так не понимающий его народ. – Восставшие на меня падут в день единый, как поденки. Я же останусь в веках. Когда Гелиодоровая башня достигнет небес... они падут предо мною в трепете и раскаянии.

Собравшиеся молчали.

– Верные же будут вознаграждены.

И все расслабились, склоняя головы в благодарной покорности. Все поняли друг друга; и Гарнелис вздернул подбородок, чувствуя в руке перекованный меч царской власти.