Текст книги "Янтарная Цитадель (Драгоценный огонь - 1)"

Автор книги: Фреда Уоррингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

– Никто нам не сказал. Я думала, старшие все знают.

– Если бы... – Он насмешливо покосился на нее. – Такие вот желваки каменные денег стоят. Ты его, должно быть, украла.

– Мне его стражник сунул. Я не знала.

– Невежество – не оправдание. А кража – тяжелое преступление.

– А у земли вы разве не крадете эти камни?

Старшой встал, царапнув стулом по дощатому полу. Несмотря на свои смелые слова, Изомира дрогнула от страха, когда он навис над ней.

– Не червякам же лучше самого царя знать, в чем благо Авентурии, так? И не нам.

Девушка не сводила взгляда с края стола. Когда рука старшого упала на ее плечо, она чуть не потеряла сознания. Но он всего лишь сунул ей в ладонь статуэтку.

– Оставь себе. На прощание. Сколько бы на тебе не висело грешков, дщерь Эйнии, ты у нас женщина неприкосновенная.

– Как так? – Она бросила на старшого изумленный и злой взгляд.

– Мне от тебя толку нет, но в городе постоянно не хватает резчиков по камню. – Ответный взгляд старшого был ехиден, резок, и все же печален. Пошла с глаз моих. Спи. Завтра тебя отправят в Париону.

Глава одиннадцатая. Госпожа Амитрия

Свет лампады равно блестел на клинке Каламиса и в его холодных, требовательных глазах. Руфрид оглянулся в поисках оружия, но собственный его нож покоился в ножнах на поясе, брошенном на стул в противоположном углу комнаты. Да и проку от ножа будет немного – против меча-то. Фейлан был, похожее, менее уверен в себе, чем брат, а значит – более склонен к необдуманным поступкам. Противостоять им было бы безумием, и завершилось бы смертью или увечьем. Руфрид только и мог, что в бессильной ярости заслонил собой Танфию и Линдена.

– Рассказывайте, – повелел Каламис. – Хаверейнские землепашцы не бродят по Ардакрии. Кто вы?

– Можно ему и сказать, – пробормотал Линден.

– Да с какой стати? – возмутилась Танфия. – Мы живем в свободной стране, так что нечего нам угрожать!

– В своем доме, – фыркнул Каламис, – я могу поступать, как мне заблагорассудится.

– Нам скрывать нечего, – невыразительно заявил Линден. – Мою нареченную, сестру Танфии, забрали в рекруты. Мы хотим отыскать ее и вернуть домой. Все. Остальное – чистая правда, кроме нашей поездки в Скальд.

– Значит, вы пошли против царского указа?

– Да, – ответил Линден. – А вы бы – не пошли?

– Ваш родной брат, – вмешалась Танфия, – вез с собой совет не подчиняться этим рекрутским наборам! Откуда взялось то письмо, если не из этого дома?

– Действия Арана нас не касаются. А вы трое... – Взгляд Каламиса ожег всех троих по очереди. – До нас дошел слух, что местный регистат, Бейн, был убит тремя отступниками, весьма похожими на вас. Что скажете? Передать ли мне вас скальдским властям? Или избавить от мучений и сразу зарубить?

Клинок в руке Каламиса дрогнул. Руфрид напрягся. Сдернуть покрывало, набросить на Каламиса и Фейлана, в суматохе разоружить... а потом, подумалось ему, бежать, в спешке бросив и Огонька, и Зырку, не взяв ни луков, ни плащей. Но все ж лучше, чем позволить этому глумливому баричу прирезать всех троих.

Фейлан закрывал телом дверь. На пустом его лице выделялись только распахнутые глаза. Каламис подошел ближе. Острие его меча потанцевало у горла Руфрида. Юноша проглотил свой гнев и не дрогнул. Его светлость был обыкновенным задирой, и самым противным было то, что Руфрид узнавал в нем себя. Острие коснулось горла Танфии, потом – Линдена. Ни та, ни другой не отвели взглядов и не отшатнулись.

– Ты, – Каламис посмотрел Линдену в глаза, – ничего не видел в лесу.

–Я знаю, что я...

– Нет. – Там, где острие коснулось шеи, выступила капелька крови. – Ты не видел ничего. Понятно?

– Чего вы все так боитесь? – процедил Линден сквозь зубы.

Меч нажал чуть сильнее, прорезая кожу. Юноша побледнел.

Больше Руфрид не мог терпеть. Надо было действовать. Танфия стиснула его руку, будто предчувствуя его порыв и пытаясь остановить... и тут кто-то забарабанил в дверь. Фейлан отшатнулся, едва не подскочив. Каламис с божбой обернулся, опуская клинок.

– Кто там? – прошептал он. – Тихо, не впускай.

– Каламис! – донесся женский голос из-за двери. Засов задребезжал. – Я знаю, что ты здесь. Отвори немедля!

Фейлан поспешно убрал оружие и повернул ключ. "Я тебе говорил не...", прошипел Каламис, и тут в спальню ворвалась госпожа Амитрия, похожая на маленький сине-серебряный смерч. Волосы ее были неубраны, черты лица заострились от гнева.

– Что, во святое имя Нефении, вы тут, по-вашему, вытворяете, остолопы вы кровожадные?!

– Учим. Наблюдаем. Тетя, это вовсе не ваше дело!

– Да ну? Оставь гостей в покое!

К полному восторгу Руфрида старушка, будто не замечая меча, отвесила племяннику затрещину. Тот неловко увернулся и покраснел.

– Пошел отсюда! – рявкнула она. -И ножик убери. Сколько раз тебе повторять – никогда не обнажай клинок в доме?! Я сама разберусь.

Помрачневший Каламис вбросил меч в ножны и вышел, сопровождаемый братом. Танфия тут же принялась квохтать над царапиной на шее Линдена, но тот отстранился, говоря: "Да ничего, чешется только".

Госпожа Амитрия смерила гостей недобрым взглядом. Свет из коридора превращал седые волосы в серебряный нимб. В глазах ее проблескивало безумие. Каламис Руфрида не пугал совершенно; а вот эта хрупкая старушка была куда страшнее.

– Мы просили от вашего дома лишь заботы о моем брате, – проговорил Руфрид. – Мы не причинили вам зла. Что, во имя всех богов, мы натворили, чтобы заслужить такое?

– Вы нарушили запрет, – ответила госпожа Амитрия. – Никогда не говорите о том, что есть и чего нет в Ардакрии. Понятно?

– Нет, – отрубил Руфрид.

– Ложитесь спать. – Полы ее накидки разметались, когда госпожа Амитрия повернулась. – Каламис вас сегодня не побеспокоит, обещаю.

Завтрак прошел, будто бы ничего и не случилось.

Как и прошлым вечером, дорогих гостей пригласили оттрапезовать с княжеским семейством, а владыка с супругою обходились с ними, точно с заезжими дворянами. Княгиня даже потрепала Линдена по плечу во словами "Как мы себя чувствуем сегодня?", и постоянно спрашивала, не голоден ли бедняжка.

Острый взгляд Танфии различал фальшь только в вежливой маске господина Каламиса. Он накалывал кусочки плодов на нож и предлагал гостям с таким нехорошим блеском в глазах, словно видел в этих кусочках их сочащиеся кровью сердца.

Ночь трое путешественников провели в неимоверной кровати Линдена, положив Руфрида в середине. Они с Танфией поочередно несли стражу, но никто их так и не побеспокоил. Только когда Руфрид тихонько поцеловал девушку в губы, Линден – якобы спящий – заметил "Даже и не думайте!", отчего все трое расхохотались.

Теперь Танфия решила принять правила игры и завязала вежливую беседу. Руфрид присоединился, подавая ядовитые реплики и вообще выставляя себя деревенщиной, Линден же отмалчивался.

После завтрака Линден ушел отдыхать, Руфрид отправился в конюшни, Танфию же владыка Даннион пригласил в библиотеку. Девушке этот чертог показался пещерой сокровищ, которые она и не мечтала узреть. Владыка Даннион, обрадованный искренним воодушевлением ученицы, показывал ей новенькие издания Сафаендера с изумительными иллюстрациями, пьесы и поэмы, которые она мечтала прочесть, книги писателей, о которых девушка и не слыхивала. Завороженная, Танфия совершенно выпустила из головы безумие прошлого вечера, и едва не забыла о цели своего путешествия.

Ей нравился владыка Даннион, но душа его оставалась для посторонних закрытой. Так что завести разговор о чем-то, кроме литературы, Танфия не осмеливалась.

После обеда ее нашел Руфрид, принеся с собой запах навоза и холода.

– Линдену намного лучше, – сообщил он вполголоса, стараясь не потревожить владыку Данниона, читавшего что-то за столиком у окна. – Мы с ним приглядели за лошадьми. Думаю, завтра с утра нам пора отправляться.

Танфия, с головой ушедшая в "Эскадале", с трудом вернулась к реальности.

– Да. Огонек и Зырка уже, наверное, отдохнули.

– Не уверен, – прервал их владыка, откашлявшись, – что вы можете уйти.

– Что? – переспросил Руфрид.

– Об этом вам следует посоветоваться с господином Каламисом.

– Но ваша светлость, – изумленно проговорила Танфия, – разве есть у вас причины нас задерживать? Конечно...

– Поговорите с моим сыном. Мне больше сказать нечего. Простите... Последнее слово растворилось в очередном хриплом "хрммф", когда владыка Даннион вновь углубился в чтение.

– У нас будут большие неприятности, – предрек Руфрид. Они с Танфией и Линденом заглядывали в стойло Огонька, в то время как Зырка восседал рядом на булыжной мостовой. Наступал ясный, холодный вечер. – Они не хотят нас отпускать.

– Потому, что я помянул бхадрадомен? – взвился Линден. – Боги, да чтоб вовсе этого не было! Если б вы двое не взялись любиться посреди леса...

– Эй, вот не надо! – воскликнула Танфия. – Это вы с Руфе завелись из-за отца, если меня память не подводит!

– Да какая разница? – мрачно поинтересовался Руфрид. – Мы тут застряли. Каламис только и ждет, чтобы мы дали ему повод нас прикончить.

– Можем бежать сейчас, – предложил Линден. – Пока они этого не ждут.

–Не так просто, – возразил Руфрид. – Ворота заперты. Даже когда сам Каламис в замке, склоны холма объезжают всадники. Луки наши отнесли в оружейную – без спросу не заберешь. Кроме того, если мы сбежим отсюда, Каламис сообщит в Скальд, чтобы за нами отрядили погоню.

– Значит, надо действовать не грубой силой, а умом. – Танфия поощрительно похлопала его по плечу.

Руфрид оскалился.

– Нечего язвить, а то без койки оставлю.

– Угрожаем? – ухмыльнулась Танфия.

Линден закатил глаза.

– Ну, а что-нибудь умное вы можете сказать? – нетерпеливо полюбопытствовал он.

– С Каламисом, по крайней мере, все ясно, – заметила Танфия. – Меня остальные волнуют. Вроде милые такие, но о главных вещах с ними и не поговоришь. Может, усыпить их внимание? Ты, Лин, можешь захворать обратно, вот они и решат, что еще пару дней мы никуда не стронемся. А мы пока поищем выход.

– Безнадежно, – заключил Руфрид.

Танфия ощутила всплеск прежнего гнева.

– Пока не придумаешь что получше – молчал бы!

Она повернулась к братьям спиной, пересекла двор и скрылась в доме. На душе у нее было неспокойно, и снедало раздражение оттого, что ни Руфрид, ни она сама не смогли найти простой способ бегства.

В доме было темно и тихо; здешнюю жутковатую атмосферу Танфия начинала недолюбливать. Семейство Данниона обитало на островках света, и дом можно было пройти насквозь, не встретив ни души. Шаги девушки гулко отдавались в пустом пыльном коридоре. Вернуться в библиотеку...

В груди у Танфии захолонуло – чья-то рука сомкнулась на ее запястье. Девушка обернулась, чтобы встретиться взглядом со стоящей в двери госпожой Амитрией. Лицо старухи было сосредоточено, и, несмотря на внешнюю хрупкость, чувствовалась в ней могучая и жуткая сила.

– Пойдем.

– Я, э, шла в библиотеку.

– Неважно. Ты мне нужна. Идем!

Отказаться Танфия не смела, а идти – не хотела ни капли. Госпожа Амитрия пропихнула ее в двери и повела впереди себя по бесконечной, тесной до ужаса лестнице, освещенной только пробивающимися сквозь узкие бойницы лучами заката. Наконец женщины вышли на круглую дощатую площадку, и Танфия поняла – они поднимаются к верхушке одной из башен. До крыши оставалось добрых тридцать локтей. Изнутри стены башни были выбелены, но известка от времени пожелтела и растрескалась. Вверх вела еще одна винтовая лестница, на сей раз из кованного железа, проржавелая и на вид хрупкая.

– Я пойду первой, – сообщила госпожа. – Не пугайся так, милочка. Это совершенно безопасно.

Вслед за ней Танфия двинулась по раскачивающейся и скрежещущей лестнице, цепляясь за холодные поручни и стараясь не глядеть, как ходят туда-сюда в раскрошившейся известке крепежные болты. В башне было холодно. Над головой виднелся люк, а в нем – клочок сизого неба. Что, если ее тут запрут навсегда? Что, если лестница рухнет, а они вдвоем так и застрянут на крыше?

Госпожа Амитрия пролезла через лючок, и подала девушке руку. Протискиваясь через отверстие, Танфия увидела, что крыша накрыта стеклянным куполом, а три четверти площадки занимает некое медное сооружение – толстая труба на тонких кривых подпорках. Что это за штуковина, девушка не знала. Когда-то ей казалось, что книги научили ее всему, что стоит знать, но после недавних унижений она уже не была в этом уверена.

– Ч... что это?

– Я покажу тебе, милочка. Но вначале оцени вид.

Танфия вздохнула от изумления. Крыша замка осталась где-то внизу, а окрестные края были видны до самого окоема.

Вид был волшебный. Ничего подобного Танфии не доводилось видывать. Будто все царство раскинулось перед ней, волнами лесов и холмов, крашеное иссера-лиловой закатной мглой, тронутое звездным серебром. Окоем был еще подернут алым, в небе стояли все три луны. Лиственная луна была полна, Розовая и Лилейная были на ущербе. Каждый предмет отбрасывал слабую тройную тень, обретая немыслимую глубину и сложность.

На глаза девушке навернулись слезы. Она прижалась лицом к стеклу, дыхание ее туманило ее поверхность.

– Авентурия, – прошептала она.

– Да, – согласилась госпожа Амитрия. – Но теперь глянь сюда.

Она поманила Танфию к одному из концов медной трубы и заставила заглянуть в торчащую из большой малую трубочку с наглазником. Девушка прищурилась, пытаясь вглядеться – и ахнула.

Новое открытие. Кусочек леса предстал совсем близко, в неизмеримой ясности. Видны были каждый сучок, каждый еще не облетевший листок на голых ветвях.

– Телескоп, – пояснила Амитрия. – Мой. Я хотела, чтобы ты поняла.

– Что?

– Как совершенна эта земля. Как прекрасна. Как немыслимо потерять ее, по жадности ли, или из страха. Вот... – Она положила пальцы Танфии на винтик сбоку. – Покрути, чтобы навести резкость. Теперь погляди.

Она наклонила трубу, и поле зрения Танфии заполнила Розовая луна. Уже не плоским кругом, а совершенным шаром плыла она в небесах, и поверхность ее испещряли невообразимые узоры – нет, не узоры, но горы, и кратеры, и паутина, наверное, рек...

Амитрия помогла ей перевести телескоп на Лиственную луну – гладкую сферу, словно чуть подмятый плод, чья зелень в такой близи была почти незрима. И Лилейная луна – чистейшая хрустальная белизна, усеянная еще более яркими звездчатыми сплетениями, чище мрамора и опала, прекраснее самого бытия.

Танфия отступила от телескопа и утерла слезы.

– Это... изумительный инструмент.

– Линзы из чистейшего горного хрусталя, – проговорила Амитрия. – Я отполировала их сама. На это ушли годы. "Чудесны плоды земли, пламенны яхонты во чреве безымянных камней".

– Сафаендер, – с улыбкой отозвалась Танфия.

– Это не все, – проговорила госпожа, вновь пригибая Танфию к наглазнику. – Посмотри на восточный окоем.

– Там все темно. – Чернильная линия холмов, и серебряная пыль в небе.

– Но за ним лежат Саванные горы. Ты слыхала о них?

– Конечно. – Танфия знала, что на пути в Париону им придется преодолеть этот хребет.

– Прекрасны они, но суровы, дики, безжалостны. Если хотите вы перейти их до зимы, вам следует поторопиться. А сейчас... – И прежде, чем Танфия успела высказаться, Амитрия повернула трубу телескопа вниз.

– Ардакрия, – произнесла она. – Расскажи мне, что ты видишь.

–Лес, – пробормотала Танфия. поводя трубой, изучая безграничную колышущуюся чащу. Лунный свет дарил голым ветвям причудливую, суровую красоту. Но за ними стлалось пятно тьмы.

Девушка едва не проскочила его, и ей пришлось развернуть телескоп обратно. В сердце леса лежала многорукая черная клякса, где деревья засыхали, а подлесок исчезал вовсе. Темным пятно казалось потому, что сквозь мертвые ветви виднелась голая земля. И его отростки вгрызались в лес.

Неизвестно почему, но клякса вызывала в Танфии омерзение. Что-то в ней напомнило девушке о тварях, затягивавших неосторожных под землю.

– Что это? – воскликнула она, шарахнувшись от телескопа.

Амитрия заглянула в наглазник, снова выпрямилась.

– То, о чем мы не упоминаем.

– Где... – Танфия едва сумела выдавить это слово. – Где бхадрадомен?

Амитрия тихо и страшно хихикнула.

– Вот-вот, милочка. Где нет бхадрадомен.

– Значит, Линдену не померещилось.

– Если бы, милочка. Если бы.

Танфия оперлась о телескоп, задыхаясь от смятения чувств, среди которых преобладал – страх.

– Я не понимаю. Я думала, их изгнали их Авентурии. Что они тут делают?

– Никому в этом доме не говори, о чем ты сейчас услышишь. Я расскажу тебе правду.

Танфия подошла к стеклянной стене и, пока Амитрия рассказывала, не сводила глаз с пятна – которого не заметила бы без телескопа, и от которого не могла теперь отвести взгляда.

– Они были здесь, сколько я себя помню. Да, перед случайным путником они притворяются лейхолмцами, простыми дровосеками. Но иные, как ваш Линден, видят их истинный облик. Это чудо, что он ушел живым.

– Мой пес тоже знал, – прошептала Танфия.

– Правду говоря, все мы знаем. Тем и ужасна Ардакрия. Но многим и нас не дозволено признавать это. Или попросту страшно.

– Но как они остались?

– Не могу сказать с уверенностью, но, мнится мне, после битвы на Серебряных равнинах в мирный договор вошли тайные пункты. Бхадрадомен оставили не только их пустынную родину за Вексатским проливом. Им дозволили проживать на определенных участках в пределах самой Авентурии. Покуда они не нарушали договора и не преступали границ, им разрешалось остаться.

– Просто не верится, – выдавила Танфия.

– А что ты о них знаешь?

– Почти ничего, – призналась девушка. – Лишь то, что они были ужасным и безжалостным врагом. Посмотрите, что они сделали с Линденом!

– Ты знаешь сказание о Творении?

– Да, – ответила Танфия. – Бабушка Хельвин меня научила. Она наша жрица.

– Сказание это так давно сложено, что никто и не упомнит, кем. Но есть в нем ближе к концу строки, которых ты, верно, не слыхивала. – И Амитрия запела. Ночная тьма сгущалась за ее хрупкими плечами, и ритм ее голоса наполнял Танфию священным трепетом.

– До начала времен

Была лишь Нут.

И вселенской тьмой была Нут,

И вселенским молчаньем.

Одинока была Нут

В бездне неизмеримой

Перед началом времен.

Глянула Нут в бездну -Зеркалом стала ей бездна.

Отраженьем своим покорена,

Отделила богиня его от сути своей,

И дала ему имя – Анут.

И любовь их сотворила время,

И пламень страсти их зажег

Жаркое солнце и ясные звезды небес.

От тела своего взяла Нут

Холодные светлые луны, от тела своего

Породила она землю,

И моря ее синие, и леса ее зеленые.

От тела Нут пошли дети ее:

Наилучшие из них – кристаллы земли,

Пламенные огнем, не сгорающие от века.

После тех родила она элир,

В гордыне забывших великую Матерь.

И последними миру она подарила людей,

Чтоб наполнить землю слабостью их,

Единственных из детей ее, возлюбивших Мать.

Тем кончились труды Нут.

Все сущее исходит от Нут и Анута,

Даже пожиратели, оборотни

Не от чрева ее, и не от любви,

Но от отбросов труда ее.

Ибо землю творя, отвергла богиня ком глины,

И тот стал яйцом,

И породил пожирателей,

И уползли они в болота свои,

Ибо прикосновение Матери дарует жизнь.

Амитрия смолкла. Танфия подхватила песнь, и Амитрия вступила вновь, так что завершающие строки они пропели на два голоса:

– Все исходит от Нут

И в конце времен

Все вернется к ней,

И черные крыла ее

Обнимут ее детей,

Вернувшихся в черный круг

Ее чрева.

Минуту стояла тишина.

– Значит, "пожиратели" – это бхадрадомен, – проговорила, наконец, Танфия. – Нет, этих строк я не слышала.

– Можешь верить, что так все и было, можешь не верить, но они объясняют, как родился народ настолько враждебный нашему. Их породила Нут. По ошибке или нет... но они – часть земли.

– Но она не родила их. Они появились из отброшенной ею глины.

– Верно. Но милочка, это лишь попытка дикарского барда разъяснить невыразимое. Мы не знаем, как на самом деле появились бхадрадомен. Сами они утверждают, что первыми пришли в Авентурию. Если так, то где они были, когда первые люди сбивались в племена и заселяли землю? Это, без сомнения, ложь.

– "Гневна была в те дни земля", – процитировала Танфия. – Во всех трудах по истории мне попадалась эта строка. Я все думаю, что бы это значило.

Ответ Амитрии наполнил девушку странною дрожью. Часть этой повести она слышала раньше, остальное – нет, и все же она вспоминалась ей, точно виденный в детстве сон.

– В прежние дни земля текла огнем; взрывались горы, и камень тек, как расплавленное золото. Разумные силы земли ревниво буйствовали, почуяв рождение искр иной жизни – людей и зверей. Тысячи лет ярилась земля, как гласят наши легенды. За умирение ея мы должны благодарить элир – народ, подобный нам обликом, но знанием и мудростию превзошедший стократ. Они вызнали тайны мириад земных роф, и смирили их, и заключили завет, позволивший обитать на земле с миром и людям, и элир. Сотворили они это по доброте, или дабы показать свои чародейные милы? Сама я склоняюсь к последнему. Говорят, что в давние времена народ Эйсилиона почитал элир богами, но те вышли из своего царства, называемого Верданхольм, и в ярости обрушились на Эйсилион, снесли храмы его и разрушили идолов. И с тех пор народ Эйсилиона почитает элир демонами.

– Никогда не слышала, – прошептала Танфия. – Но зачем они так поступили?

– Не знаю, – отрубила Амитрия. – Сами они ничего не объясняют.

– Моя мать говорила, что прежде элир были близки с народом Сеферета. Они были нам друзьями. Мне не верится – они такие уклончивые, "опасные", как уверяла меня мама – но... это правда?

Амитрия поджала тонкие губы.

– Мне тоже доводилось слышать подобное. Элир существуют – я видела их сама, и встречала людей, говоривших с ними. Но они беспредельно высокомерны и недоверчивы. Ты, верно, читывала о годах до появления царств, когда люди сбивались в племена и свободно кочевали по землям?

– Конечно, – ответила Танфия. – И как они начали строить поселки, и давать имена своим землям. Но это было так давно, что никто не знает, когда. И они не знали войны, покуда кровожадные племена Торит Мира не спустились с гор, чтобы поработить их. Первыми именами писаной истории стали Моуникаа и Арбаль – первые вожди, объединившие племена, чтобы изгнать захватчиков обратно в Торит Мир. Наверное, они были первыми царем и царицей.

– Или хотя бы первыми героями, – кивнула Амитрия. – Был еще Марок, покрытый позором, как эти двое – славой, ибо он бежал от битвы и повел свой народ на юг, где основал Лазуру Марок. И первый их город, Ляписзуль, стал колыбелью древней мудрости. – Глаза Амитрии вспыхнули, рука ласково коснулась телескопа. – Там появились первые звездочеты, смотревшие в небеса не с благоговением, но с твердым намерением прознать пути солнца, лун и звезд. Говорят, им помогали элир. Жители Парионы до сих пор тайно ревнуют к лазура-марокцам. Как бы ни хотелись им верить, что цивилизация зародилась в Парионе. но это не так; первым был Ляписзуль, а Париона – лишь величайшей.

Постепенно рождались и другие царства, распространяясь с юга на север. После Параниоса – Митрайн с его озерами и водяниками, потом Эйсилион и Норейя, затем – Дейрланд и обширный Танмандратор. Лесистую Норейю тревожили набеги из Торит Мира, края мертвых рощ; и хотя Марока заклеймили трусом, именно лазура-марокцы смирили дикарей – не оружием, но торговлей. Бесприютный Торит Мир был богат янтарем, гагатом, самоцветными камнями. Сама Париона выросла на торговом пути из Лазуры Марок на север, проходившем через изобильную золотую чашу Параниоса. Первой царицей Парионы была Силана, и это она превратила торговый поселок в великий град.

А Сеферет оставался диким краем живущих охотой племен, поклонников древнего бога-оленя. Далекие эти земли не имели ни имени, ни царя. Был в те годы один приближенный царицы Силаны, свершивший во имя ее многие подвиги, так что решила царица вознаградить его собственным царством. Звали его Сефер. Эта земля была ему дана во владение, и назвал он ее своим именем, и явился сюда с родом своим и многими жителями Параниоса и Митрайна, и начали строить города и пахать землю. Так зачинался мой род, ибо мы – потомки царя Сефера, ныне низведенные до положения князей. Местные же племена вырождались и смешивались с пришельцами, покуда их не осталось вовсе.

Танфию пробрала дрожь.

– Так вот почему элир покинули Сеферет?

– Не все элир сходны друг с другом. Быть может, этим ближе были охотники, сродные лесу, и приход землепашцев оскорбил их.

– Но это значит, – воскликнула Танфия, – что и во мне должна быть паранийская кровь! Мои предки из Парионы!

Амитрия фыркнула.

– Без сомнения, хотя ничего достойного гордости в этом нет. Полагаю, впервые люди осознали, что и среди элир бывают раздоры, к тому времени, когда лазура-марокцы заложили рудники в горах Торит Мира. Ибо камни земли находятся под защитой подземцев, а их народ, в свою очередь, живет под дланью элир. Это породило раздор между элир севера и юга. Южане, покровительствовавшие лазура-марокцам, поддерживали человека в его стремлении овладеть каплей самоцветного огня, в то время, как северяне, оборонявшие подземцев, отказывали в этом человеку. Но элир Торит Мира потерпели поражение и удалились в Верданхольм. Тогда был заключен первый завет между людьми и подземцами. Нам дозволялось брать от земли камни, но лишь добытые подземцами. Авентурия процветала веками, покуда длилось дружеское соперничество между Лазурой Марок и Параниосом. Прекрасны были Девять царств, купавшиеся в мире и изобилии... А потом было первое вторжение бхадрадомен.

– После чумы, – пробормотала Танфия.

– Да. Серая погибель оборвала годы славы Лазуры Марок. Тогда и появились бхадрадомен, хотя и прежде, согласно легендам, они обитали среди авентурийцев, скрывая свой истинный облик, покуда мор не ослабил нас. Говорят также, что это элир нашли лекарство от чумы, но в ответ получили лишь неблагодарность.

– Неблагодарность? Но почему?

– Разве это не очевидно? – вздохнула Амитрия. – Порой люди не хотят, чтобы им помогали. Они хотят спасать себя сами. Думаю, к этому времени им уже достаточно намозолило глаза элирское превосходство, их невысказанное убеждение, будто люди не в силах добиться чего-либо сами. И чем больше помогали нам чужинцы, тем сильней гневались люди. Как видишь, уходу элир способствовала не одна беда, но множество.

И снова – говорят, что без элирской помощи бхадрадомен, осквернявшие Авентурию четыре сотни и три года, никогда не были бы повержены. И все же после их разгрома отношения людей и элир стали еще более напряженными. Открыто поговаривали, что элир помогли нам, лишь чтобы спасти свои шкуры, ибо не питают они любви к человеку.

– Я и не думала, – прошептала потрясенная Танфия, – что элир можно так ненавидеть.

– Разве не ужасно было бы, если бхадрадомен явятся снова, но элир не придут нам на подмогу? Они будут в своем праве – заключенный между нашими народами завет запрещает нам вмешиваться в дела друг друга.

– Но вы же не думаете, что бхадрадомен придут снова... или придут?

– Посмотрим правде в глаза. – Амитрия почти наслаждалась беседой. Бхадрадомен, в отличие от элир, враждебны нам изначально. Они неспособны существовать, не разрушая все, что нас поддерживает. У них нет совести; они берут то, в чем нуждаются, и когда они решили напитать себя плотью Авентурии, жалость к людям и тварям не остановила их. Нас они ненавидят и ревнуют. Они втоптали нас в грязь, и лишь объединившись под дланью царицы Гетиды, Девять царств смогли восстать! Да, бхадрадомен были разгромлены, а выжившие – высланы на Вексор. И все же... – Старуха ткнула сухим пальцем в темную кляксу посреди леса. – Вот они.

Танфия попыталась сглотнуть враз загустевшую слюну.

– Не знаю, что и сказать. Пока я не пришла сюда, я не думала, что знаю так мало.

Амитрия стиснула ее руку.

– Не бойся. И наше знание подобно паутине – оно состоит из пробелов.

– Потому я и рвусь в Париону! Я хочу знать, что правда, а что – нет! Дома этого никто не мог понять.

Глаза Амитрии хитро блеснули, но старуху почла за благо смолчать.

–Это ужасно! – Танфия махнула рукой в сторону Ардакрии. – Я про бхадрадомен... Не верится, что царь мог подвергнуть нас такой опасности!

– Поверь, цари не столь совершенны, как мы хотим о них думать. Со времен битвы на Серебряных равнинах самодержцы Авентурии платили князьям и княгиням Сеферета за молчание. Мы не упоминаем о затаившемся среди нас враге не только потому, что тогда народ восстал бы против князей и против бхадрадомен, но и потому, что тогда мы потеряли бы немалую часть своего дохода. Обнищал бы весь Сеферет. А еще мы молчим из стыда. И еще – из страха.

Пятно расползается. О, лейхолмцы знают свое место; им понятно, что люди обратятся против них при первом же удобном поводе. Но даже разгромленные, они... остаются собой. При одном взгляде на них людские души слабеют и гибнут. А они перерастают свою клетку. Их мясные твари подирают на своем пути все, оставляя голую, мертвую землю. Они захватывают все новые участки леса, и как мы можем остановить их, когда нас так мало? Мы просили царя о помощи, но он глух к нашим мольбам. Официально проблемы не существует.

– Боги... – выдавила Танфия. – Я не... даже не знаю, что сказать.

– Мы все напуганы. Даннион, и Алорна, и Эсамира боятся. Каламис ведет себя так глупо, потому что он тоже напуган.

– Тогда у них нет причин удерживать нас!

– Лишь то, что вы можете распространить весть о нашем позоре.

– А если мы поклянемся молчать? Какое нам дело? Мы всего лишь хотим разыскать сестру...

– А тем временем это, – Амитрия ткнула в черную кляксу кривым пальцем, – пожрет всю Авентурию? Царь не поможет нам, ибо царь обезумел. Это я, и Аран, и Фейлан, и человек по имени Элдарет, – мы пытались предупредить остальной Сеферет. Но бхадрадомен прознали об этом и убили Арана, прежде чем письмо достигло цели. Даннион и остальные, конечно, не позволили бы его отправить вовсе.

– Боги, надеюсь, мы не подвели вас!

– Прочие не знают, что это была я. Да они бы ничего и не сделали. Здесь ни о чем не говорят и ничего не признают, заметила?

– Но они... – Танфия запнулась, вспомнив о тварях, явившихся из ниоткуда и убивших ее дядю. – Не хотите же вы сказать, что царь стакнулся с бхадрадоменами?! Я не верю!

– Сознательно -нет, не думаю. Но, мнится мне, события более не подчиняются его воле.

Пала ночь, но лунный свет переплавил лес в хрупкое, искристое чудо. Танфия молчала, взирая на раскинувшуюся вокруг красоту и думая о черном пятне, обращающем ее в прах. Спину ее буравил пылающий взор Амитрии.

– Мне тошно, – проговорила она наконец. – Мерзко. Я не могу даже думать об этом. И я боюсь.

– А это лишь начало.

– Чего вы хотите от нас?

– Я стара, дальний путь убьет меня. Ты молода и сильна. Я помогу вам уйти, если ты обещаешь сделать кое-что.