Текст книги "Берсеркер - Безжалостный убийца (Берсеркер - 12)"

Автор книги: Фред Сейберхэген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Лишь теперь Сандро понял, что Дирак, должно быть, давно уже заключил какую-то сделку с неживым напарником. И он не сдержал крика. Когда Скарлок вытащил Кенсинга из челнока, берсеркер шагнул навстречу, подхватил человека металлическими лапами и понес его куда-то в темные глубины огромной машины-убийцы.

Примерно час спустя какой-то отдаленный удар встряхнул всю станцию и вывел Гавота и его даму из полусна.

– Что это? – нетерпеливо спросила леди Женевьева. Голос у нее был хрипловатый после сна. Здесь, в отдаленной каюте, они могли не бояться наблюдения: Ник, как говорили, все еще находился на перепрограммировании, а Локи, как правило, интересовался лишь теми, кто приближался к Дираку.

Гавот сказал, что это, должно быть, в конце концов взорвался флагман командора. А встряхнуло станцию из-за того, что по внешнему корпусу почти одновременно ударила радиационная волна и град мелких обломков.

– А, так вот оно что! – И Женевьева с облегчением снова растянулась на кровати.

Гавоту не понадобилось ни много времени, ни каких-то особых усилий на ниве обольщения, чтобы оказаться наедине с леди Женевьевой в подобных обстоятельствах. Он намеревался в ближайшем будущем попытаться увлечь Варвару Энгайдин в такую же отдаленную каюту или в уединенную беседку из зелени и посмотреть, много ли удовольствия можно получить с ее помощью.

Нынешняя же дама Кристофера, подобно множеству других женщин до нее, нашла его красоту и молодость очаровательными. Гавот знал, что при желании способен производить впечатление почти что детской невинности. Слегка непочтительный, но в целом вполне приличный молодой человек – торговец педагогической литературой.

– Ваш муж – очень счастливый человек, – сказал он леди Женевьеве. – И я уверен, что он, конечно же, заслужил это счастье.

Леди явно не знала, как ей реагировать на подобный комплимент. Возможно, за время жизни с Дираком – особенно за последние век-два – ей вообще нечасто приходилось сталкиваться с лестью.

Теперь же Женевьева прильнула к Гавоту, словно в поисках защиты и успокоения. Без всякого видимого повода она вдруг спросила:

– Кристофер, чего ты боишься?

– Пожалуй, не так уж многого. – Гавот замолчал, обдумывая вопрос. Были времена, когда я действительно боялся берсеркеров.

– А теперь уже не боишься?

Гавот закинул руки за голову, устроился поудобнее и внимательно посмотрел в лицо леди Женевьеве, а потом задал ей ее же собственный вопрос:

– А чего на самом деле боишься ты? Или кого? Премьера?

И Женни принялась взахлеб рассказывать Гавоту о Нике и об ужасе бесплотной жизни. Тело, которое сейчас видел и легонько поглаживал Гавот, было четвертым по счету, которое Женевьева носила после того, как снова обрела плоть. Дирак желал, чтобы она постоянно оставалась юной и цветущей, а кроме того, он не прочь был набрать побольше экспериментальных данных.

Правда заключалась в том, что после того, как Ник вытащил Женни с гибнущего курьерского судна, – не важно, во плоти или нет, – собственный облик сделался для нее чем-то вроде навязчивой идеи. Она чувствовала себя обязанной добиться, чтобы ее облик соответствовал некоему идеалу, собственным ослепительным представлениям, и в то же самое время Женни не желала изменяться, чтобы любой, кто знал ее в первом воплощении, по-прежнему мог бы ее узнать.

Женевьева подробно рассказала Гавоту, как это трудно – найти полностью подходящее тело. Ей страстно хотелось, чтобы Кристофер похвалил ее внешность.

Гавота очень заинтересовала идея о том, что люди могут менять -тела по собственному желанию. Впрочем, ему отнюдь не хотелось бы испытать это на собственном опыте. Кристофера вполне устраивало, как выглядит и действует его тело.

Гавоту всегда было любопытно посмотреть на человека, который искренне чего-то боится. Иногда встречались просто поразительные случаи. Теперь же он принялся прощупывать Женевьеву, проверяя, как лучше спровоцировать ее и вызвать на откровенность.

– Раньше или позже, но когда-нибудь тебе все-таки не удастся найти генетический материал, достаточно точно совпадающий с твоей внешностью, даже если ты можешь выбирать из биллиона образцов.

– Об этом я буду беспокоиться, когда такое действительно случится, но не раньше. Нам долго еще не будет грозить нехватка генетического материала.

Сразу после завтрака Принсеп устроил совещание с участием лейтенанта Тонгрес и мичмана Динанта. Начал его командор:

– Насколько я понимаю, вопросы первостепенной важности таковы: первый – действительно ли этот проклятый берсеркер окончательно сдох или все же нет? Второй – если на самом деле он еще не сдох, то можно ли его убить? И последний вопрос – еще более офигительный, чем предыдущие, если только такое возможно: можно ли тем или иным образом использовать двигатель берсеркера, чтобы дать возможность группе оказавшихся в затруднительном положении соларианцев вернуться домой?

Чем дольше Принсеп изучал ситуацию, тем больше убеждался: по какой-то причине премьер Дирак сделал все возможное, чтобы помешать любому из этих предприятий.

В течение нескольких следующих часов, пока помощники Дирака продолжали заявлять, что великий человек спит и беспокоить его нельзя, Принсеп обнаружил, что обитатели станции либо не могут, либо не хотят ему помочь. Кэрол, когда вообще изволила что-то сказать, пробормотала какую-то смутно беспокоящую бессмыслицу. Скарлок отнесся к появлению гостей откровенно враждебно, а ни леди Женевьева, ни Варвара Энгайдин явно не расположены были им помогать.

В дополнение к прочим проблемам о судьбе суперинтенданта Газина ничего не было известно, точно так же, как и о судьбе Санди Кенсинга и некоего Брабанта, который, очевидно, был телохранителем Дирака.

Скарлок, который некоторое время составлял компанию Принсепу, несколько раз намекнул, что трое пропавших так или иначе погибли из-за берсеркера.

– Так что, он до сих пор активен?! И на яхте сейчас тоже могут находиться берсеркеры?

– Когда вы привыкнете к нашему положению – которое теперь, кстати, стало и вашим, – то поймете, что мы не являемся ни доброжилами, ни пленниками в прямом смысле этого слова, – невозмутимо отозвался молодой человек.

– Тогда, возможно, вы объясните нам, каково же ваше положение?

Скарлок взглянул куда-то поверх плеча Принсепа, и на лице его отразилось явное облегчение.

– Сюда идет премьер. Он все объяснит куда лучше, чем я. И действительно, со стороны своей личной каюты кним приближался Дирак, элегантно одетый и весьма мрачный. Кажется, он не имел ничего против того, чтобы дать разъяснения.

– Командор, ваши люди в медотсеках успешно лечатся или, во всяком случае, отдыхают, и их никто не беспокоит.

Но тут на сцене внезапно возникла снедаемая беспокойством Анюта Задор.

– Где Санди?

Похоже, она специально подкарауливала премьера, чтобы задать этот вопрос.

Премьер мрачно взглянул на нее:

– Госпожа Задор, я не вижу никакого способа оградить вас от дурных вестей.

Анюта некоторое время смотрела на Дирака, потом спрятала лицо в ладони и разрыдалась.

Премьер продолжал, непреклонно и все так же мрачно:

– На яхте произошел бой. Ваш суперинтендант Газин, – он метнул быстрый взгляд на Принсепа, – судя по всему, убил несчастного Фоулера Аристова, а потом застрелил Брабанта и Кенсинга. Все четверо мертвы. Эти события ввели Николаса Хоксмура в шоковое состояние, и в результате его теперь придется перепрограммировать.

Премьер снова посмотрел на Анюту, и в его взгляде наконец-то промелькнуло нечто вроде сочувствия.

Тем временем Тонгрес и Динант завязали беседу с Варварой Энгайдин и услышали от нее много интересного. Например, они узнали, что четыре года назад Ник сделал что-то такое, что страшно разгневало Дирака. Кажется, он каким-то образом оскорбил леди Женевьеву.

В общем, Локи и Дирак схватили Ника, одолели и перепрограммировали, насильственно вернув его в то состояние, в котором Хоксмур пребывал до нападения берсеркера на биостанцию. Видимо, сейчас произошло нечто в том же духе.

Через час после того, как Дирак объявил о случившемся несчастье, биоинженер Ховелер был выведен из анабиоза – отчасти по просьбе Принсепа, а отчасти в ответ на мольбы убитой горем Анюты.

И у госпожи Задор, и у доктора Ховелера, после того как Дирак поговорил с ними наедине, появились сильнейшие сомнения в том, что Кенсинг и все прочие действительно погибли именно таким образом, как утверждал премьер.

Командору Принсепу очень хотелось разузнать, не сможет ли он добраться до каких-нибудь ресурсов или имущества, скрытых от Дирака или, возможно, неизвестных ему. И еще он размышлял о загадочной и ядовитой атмосфере, сложившейся на станции под тиранической властью Дирака. А потому он попросил устроить общее собрание всех тех, кто пребывает на борту станции и в настоящий момент бодрствует.

Дирак согласился на эту просьбу, хотя и с явной неохотой.

Когда все собрались, командор решительно поинтересовался:

– Какие причины мешают нам объединить наши усилия, чтобы попытаться снять двигатель с берсеркера и использовать его для возвращения домой?

В ответ премьер возразил, что ни до мозга, ни до двигателя берсеркера не доберешься, потому что, помимо силовых полей, берсеркер наверняка воздвиг и другие преграды и любые попытки в этом направлении будут самоубийственными.

Еще один довод, на этот раз поступивший от Скарлока, гласил, что мертвая хватка силовых полей берсеркера слишком сильна, чтобы ее можно было разорвать теми средствами, которыми располагают обитатели станции. Кроме того, они просто физически не смогут добраться до берсеркера и проникнуть внутрь.

– Как вы можете знать, если даже не пробовали это сделать?

Никто из давних обитателей станции не смог дать на вопрос внятного ответа, а Принсеп и его товарищи были настроены более чем решительно.

– Ну что ж, мы принесли с собой кое-какие вещички, которые могут усилить нас, – по крайней мере, в технологическом плане, – заявил Принсеп. – И раз никто не может привести убедительных доводов против, то мы таки предпримем такую попытку. Раз яхта не может двигаться, значит, единственный для нас способ выбраться из нынешнего положения – это пробраться на борт берсеркера и использовать его – или, по крайней мере, уж точно вывести его из строя. Принсеп повернулся к Дираку:

– Как вы полагаете, премьер: берсеркер, висящий над станцией, жив или мертв? Как бы вы описали его состояние?

Дирак, как обычно, сохранял ледяную готовность к конфронтации.

– Этот берсеркер вот уже несколько веков практически бездействует.

– Вот вы говорите – несколько веков. А нельзя ли чуть поконкретнее?

– Берсеркер бездействует почти с самого начала, – сдержанно отозвался Дирак.

– То есть вы хотите сказать, что состояние этого берсеркера и его поведение за триста лет существенно не изменилось? И вы до сих пор ничего не можете с ним поделать?

– Командор, вам, видимо, легко обвинять...

– Вы что, даже не попытались?

– Я говорю – человеку, который не боролся вместе с нами за выживание на протяжении этих трехсот лет, легко теперь нас критиковать и порицать наши действия. Я же уверен, что технически берсеркер еще вполне способен функционировать.

– Поскольку его двигатели находятся в рабочем состоянии. Так?

– Отчасти да.

– И потому, что какая-то часть его навигационных систем тоже вполне работоспособна. Например, автопилот, способный удержать корабль на заданном курсе. Установка, поддерживающая силовые поля, тоже работает, как мы можем наблюдать. Что еще?

– Тут мы уже вступаем в область предположений. Но так или иначе, доверять берсеркеру не стоит – ведь так?

– Хорошо, я попробую выразиться иначе. Вам известно, что этот берсеркер давно уже перестал пытаться убивать людей, – я верно понял?

Дирак, являя собою живой образец сдержанности, покачал головой:

– Я боюсь, что он может... э-э... всего лишь выжидать благоприятного момента.

– Я чего-то не понял. А как насчет троих людей, которые вроде бы погибли на яхте? Они что, умерли, подравшись между собой?

– Среди них не было членов вашего экипажа. И я не считаю, что это происшествие вас касается.

– Члены моей команды находятся на борту того судна-в медотсеках. И я...

– Ваши подчиненные находятся в такой же безопасности, как и все мы. Командор, вы чересчур горячий человек. Полагаю, наша беседа дошла до критической точки, и потому я открыто заявляю, что намерен сдерживать вас до тех пор, пока вы полностью не уясните себе нынешнее положение вещей. А именно – тот факт, что нам приходится время от времени контактировать с этим берсеркером.

– Ага. И что же это за контакты? Какого рода?

– Нам было необходимо заключить с ним хоть какое-то перемирие. Некий компромисс, – невозмутимо сообщил премьер. В голосе его не слышно было ни колебаний, ни малейшего оттенка вины. Можно сказать, что чувство вины и Дирак Сардоу были незнакомы между собой. Неудивительно – им ведь никогда не доводилось встречаться.

– Что же это был за компромисс?

– Тот самый, который вы предполагаете. – Премьер по-прежнему полностью владел собой. – Я вижу, сэр, вы никак не можете должным образом вникнуть в наше положение.

– Теперь это и наше положение! – не выдержала лейтенант Тонгрес.

Премьер невозмутимо взглянул на нее:

– Согласен. И тем не менее вы никак не можете его понять.

Командор вскинул руку, пытаясь хотя бы на время остановить взаимный поток обвинений, и рассудительно произнес:

– Я очень хочу понять, как вы выражаетесь, наше положение. Мне чертовски хочется знать, что происходит. Все мы этого хотим. И потому я еще раз спрашиваю: что вы имели в виду, сказав, что добились перемирия?

– Вам понадобится некоторое время, чтобы это понять. Не пытайтесь меня запугать, командор Принсеп. Я не являюсь вашим подчиненным. На самом деле это вы находитесь в моем подчинении, пока пребываете на этом судне. – С этими словами Дирак развернулся и величественно удалился.

Кое-кто из людей Принесла двинулся было следом за премьером, но тут вмешался Скарлок. Он произнес почти что извиняющимся тоном:

– Господин Дирак всего лишь хотел сказать, что все обстоит очень просто: мы не пытаемся убить берсеркера, а он не пытается убить нас.

Командор Принсеп задвинул пока в сторону свои мрачные предположения, касавшиеся психического здоровья премьера и его намерений, и сделал все возможное, чтобы не раскрывать свои планы – по крайней мере, до поры до времени. Он боялся, как бы находящиеся на станции люди не передрались между собой.

Но чем дольше Принсеп размышлял над сложившейся ситуацией, тем хуже она ему казалась. Впечатление, возникшее при первой встрече с постоянными обитателями станции, оказалось обманчивым. Когда люди с "Симметрии" только-только попали на биостанцию, им показалось, что все местные жители нормально обеспечены питанием и прилично одеты. Системы жизнеобеспечения станции по-прежнему работали размеренно, не создавая особых проблем. Во всяком случае, они работали не хуже, чем системы яхты. Большинство водородных ламп станции продолжали .гореть – впрочем, от них вполне можно было ожидать, что они будут это делать еще на протяжении многих поколений. Ремонтное оборудование тоже действовало. Медицинские роботы по-прежнему были способны оказать помощь при любом серьезном заболевании или ранении.

Станционные установки искусственной гравитации продолжали поддерживать должную силу тяжести. Соответствующую аппаратуру, если бы об этом кто-нибудь позаботился, легко можно было настроить таким образом, чтобы она регулярно производила новую ткань, а если бы кто-то этим заинтересовался, то без особых проблем мог получить ткани разных расцветок. Похоже, определенная часть оборудования станции монтировалась с тем расчетом, чтобы в будущем ее можно было использовать для нужд колонистов.

Кроме того, Принсеп продолжал беспокоиться о своих раненых. Он предпочитал присматривать за ними даже после того, как их передали на попечение медицинских роботов. Впрочем, он видел, что либо кто-нибудь из его людей, либо доктор Задор регулярно наведываются к медотсекам.

Ховелер и Задор расспрашивали Принесла о том, что могло случиться с остатками его флотилии. Оба медика страстно надеялись – в то время как остальные обитатели станции этого боялись, – что в любую минуту сюда могут прибыть еще люди, соларианцы, настоящие спасатели на мощном корабле. Премьер тоже предусматривал такую возможность, и это его беспокоило. Прибытие непрошеных гостей представляло бы значительную угрозу для его мечты о власти. Дирак еще века назад вычеркнул из рассмотрения саму возможность успешной спасательной операции. Он просто не допускал мысли о вероятности подобного развития событий.

Принсеп решил, что разумнее будет делать вид, будто он верит, что прибытие еще одного корабля вполне возможно, хотя сам он полагал иначе. Такое предположение само по себе будет потихоньку подрывать власть Дирака.

Николас Хоксмур – последняя его версия – только что вернулся к исполнению своих обязанностей после перепрограммирования и теперь обдумывал сложную ситуацию, в которой оказался.

Жители станции – очевидно, те, кто был знаком с двумя предыдущими версиями, – называли его Ник Третий. Самому Нику эти версии обычно казались чем-то чрезвычайно отдаленным, хотя у него и были некоторые общие с ними воспоминания.

Одно из немногих убеждений, в которых Ник мог быть уверен в этом чарующем и опасном мире, в который ему было позволено вернуться, заключалось в том, что леди Женевьева прекрасна. Еще одно обстоятельство, обнаруженное Ником почти сразу после возвращения, сводилось к тому, что у этой загадочной и притягательной женщины теперь роман с Кристофером Гавотом, которого Ник немедленно возненавидел.

Кроме того, Ник сделал еще одно открытие: леди Женевьева относилась к нему с крайней настороженностью, как будто боялась его. Ник понятия не имел, чем это вызвано. Он не мог поверить, что какая-нибудь из его предыдущих версий причинила леди хоть малейший вред.

Ник выбрал время, когда леди Женевьева находилась у себя в каюте и была одна. Он хотел быть уверенным, что их беседе никто не помешает. Убедившись, что момент подходящий, Ник создал свое изображение на голографическом экране.

– Госпожа, я полагаю, что вы меня знаете, – произнес он. Женевьева бросила на непрошеного гостя резкий взгляд:

– Я знаю, что вас зовут Ник. Николас Хоксмур. Что вам нужно?

– Всего лишь успокоить вас. Мне кажется, что вы меня боитесь, хотя я не знаю причины. Я хотел бы твердо заверить вас, что у вас нет ни малейших оснований меня бояться. Я ни за что не хотел бы причинить вам какой-либо вред или просто побеспокоить вас...

– Благодарю вас, Ник. У вас есть еще какое-нибудь дело? Если нет, то будьте добры, оставьте меня одну.

– Хорошо, моя госпожа. Но не позволите ли вы мне перед этим задать вам один вопрос?

– Какой же? – неохотно поинтересовалась Женевьева.

– Полагаю, вам известно, что я не сплю. Но бывают моменты подозреваю, что из-за этого меня и отправили на перепрограммирование, когда мне кажется, будто я вижу сон. И в этом сне у меня есть тело и я во плоти нахожусь рядом с вами. Не знаю, можете ли вы сказать мне что-нибудь об этих моих снах, – если они, конечно, вообще имеют какой-то смысл, – но у меня было такое чувство, словно я должен рассказать вам об этом.

Леди взглянула на Ника с каким-то новым выражением.

– Как странно... – выдохнула она.

– Госпожа моя– Нет, Ник, мы никогда не были вместе. У тебя вообще никогда не было тела.

– Я знаю это.

– Но ты появляешься в моих снах – точно так же, как я в твоих. О боги, как бы я хотела избавиться от них. Мгновение спустя Хоксмур отступил. Для него было большим облегчением узнать, что леди, кажется, не испытывает к нему ненависти. Но ничего более разузнать ему не удалось.

Ник обнаружил, что перспектива являться предметом бесконечного круга перепрограммирований вгоняет его в депрессию, хотя это и казалось своего рода разновидностью бессмертия.

Насколько мог припомнить Ник, он никогда не делал своих запасных копий, да и намерений таких у него вроде бы не возникало.

Но он боялся, что такие копии вполне мог сделать Дирак.

Гавот рассказал Принсепу и остальным людям с "Симметрии" историю о том, как Ник Первый спас и записал жену Дирака и как она впоследствии снова получила тело. Он изложил ее в том виде, в каком сам услышал от леди Женевьевы.

Для Дирака сообщение о смерти его жены, очевидно, было лишь временным препятствием, мало отличающимся от прочих преград, с которыми ему приходилось сталкиваться. По правде говоря, ему нужна была не сама Женевьева – хоть он и выбрал ее среди нескольких кандидаток именно за ее исключительные достоинства, – а скорее власть и политический союз, который она олицетворяла. Он не мог позволить, чтобы его лишили этих преимуществ.

На самом деле еще до того, как премьер узнал, что существует оптэлектронная запись личности леди Женевьевы, он уже начал высчитывать, насколько большое сходство с его настоящей женой должна иметь искусственно выращенная копия, чтобы это оказалось приемлемым в политическом плане.

Одно было бесспорно: к тому времени как сюда прибыл искалеченный флагман с ничтожным количеством выживших людей на борту, Дирак уже не первый век использовал находящиеся на станции маточные репликаторы. Сперва усилия премьера были нацелены на то, чтобы сдублировать свою возлюбленную или хотя бы вернуть их ребенка, – Дирак рассматривал это как первый шаг к возвращению его матери. И довольно скоро он обнаружил, что Ник Первый при помощь Фрейи Второй проводит схожие работы.

После того как предательство Ника Первого выплыло на свет и эта неудачливая версия Хоксмура была перепрограммирована в Ника Второго, Дирак продолжил свои эксперименты. Только вот цель у него была уже другая.

Задор и Ховелер были согласны с Принсепом и его людьми: действительно, рассказ Дирака о событиях на яхте выглядел очень под о зрительно .

– Почему он с таким опозданием сообщил об их смерти? Почему там все убрали прежде, чем поставили кого-либо в известность?

Когда эти вопросы были заданы непосредственно Дираку, премьер ответил, что не намерен ни перед кем отчитываться о причинах своих решений. Но он утверждал, что никакой тайны там не кроется.

В общем и целом премьер проявлял поразительное безразличие к рассказам о том, что за это время произошло в цивилизованных мирах, в том числе и на тех планетах, которыми он управлял. Кажется, он заранее решил считать, что эти новости ему не понравятся. Если он вообще заговаривал о людях, которыми когда-то правил, то говорил так, словно был уверен, что эти люди – или их потомки -до сих пор стремились бы вновь оказаться под его властью, если бы у них был выбор.

Дирак невозмутимо рассуждал о том, как много потеряла его родная планета и его народ. Но он, похоже, не испытывал особого желания вновь присоединиться к этому народу.

Принсепу казалось, что постепенно он начинает понимать сложившуюся ситуацию. С того самого момента, как станция оказалась отрезанной от остального мира, то есть вот уже несколько веков, Дирак все больше становился пленником собственной мании – безудержной жажды власти. Все трюки с маточными репликаторами были всего лишь частью этой истории, хотя и весьма многозначительной частью. Дирак просмотрел ярлычки тысяч пробирок, проверяя оплодотворенные клетки одну задругой, и все это в попытках воссоздать, вернуть себе потерянную возлюбленную. Премьер на годы, а иногда и на десятилетия ложился в охраняемый склеп, чтобы сохранить так свою относительную молодость и избежать длительного ожидания, и просыпался лишь для того, чтобы посмотреть, во что превратился новый образец.

Дирак не доверял людям, и, когда он погружался в свой длительный сон; на страже рядом с ним стоял лишь один-единственный охранник – искусственно созданная личность, Локи, настоящий знаток своего дела.

И Принсеп был совершенно уверен, что бывали моменты, когда премьер сомневался и в Локи.

ГЛАВА 25

Ника Третьего вызвали к боссу, и теперь он ждал, пока Локи позволит ему войти.

Хоксмур явился в личные покои премьера отнюдь не в виде скафандра – по правде говоря, ему строго-настрого приказали этого не делать. Потому Ник сейчас завис в электронных схемах, ожидая приказа появиться на экране премьера. Во время ожидания он пытался – безуспешно, надо заметить поддерживать светскую беседу с Локи. Последнее время Ник в обществе Локи испытывал одни и те же чувства: ощущение некоего зловещего присутствия или даже мощного статического заряда, находящегося на грани взрыва. Беседовать с Локи было совершенно бесполезно. Он передавал приказы или задавал вопросы и выслушивал ответы, но этим все общение и ограничивалось.

Наконец-то долгожданное разрешение было получено, и Ник, допущенный в святая святых, создал свое изображение на голографическом экране, стоящем рядом с кроватью премьера.

Неподалеку от этой кровати, обычной, располагалась другая. У премьера был личный медицинский робот. Его смонтировали в каюте Дирака еще в самом начале путешествия. Это приспособление по виду куда больше напоминало не то тщательно отделанный домашний холодильник, не то стеклянный гроб, чем кровать. По бокам у него располагалось несколько экранов, и на них приглушенно светились цифры, сообщающие разнообразную информацию медицинского характера. Вокруг медицинского робота горело огненное кольцо доступное обычному зрению проявление электронного существа по имени Локи. На взгляд Ника, это только усиливало сходство медиробота с похоронными дрогами.

Хоксмуру пришлось еще некоторое время подождать, прежде чем премьер заговорит с ним, и Ник поймал себя на том, что любопытствует: интересно, а как выглядит лицо Дирака в те длительные промежутки времени, когда премьер пребывает в анабиозе? Насколько мог себе представить Ник, лицо его хозяина и в это время должно было выглядеть достаточно естественно.

Локи уже сообщил Нику, что у Дирака женщина, и Ник пытался вычислить, кто же эта посетительница. Впрочем, эта попытка оказалась такой же неудачной, как и попытка втянуть Локи в разговор. Хоксмур очень сильно сомневался, чтобы премьер беседовал наедине с доктором Задор. Ее отвращение к Дираку с каждым годом только возрастало. Что касается появившейся на станции новой женщины, лейтенанта Тонгрес, премьер пока что не делал попыток заманить ее в свою каюту, а там и в кровать – хотя Дирак, несомненно, ею интересовался. Ник был в этом совершенно уверен.

Оказалось, что загадочная гостья премьера – леди Женевьева. Лицо у нее было абсолютно несчастное. У Ника с первого же взгляда возникло твердое убеждение, что перед его приходом супруги спорили. Совершенно не похоже было, чтобы леди явилась сюда с романтическими намерениями: и Женевьева и Дирак были полностью одеты и находились на ногах.

Леди Женевьева едва кивнула в ответ на чинное приветствие Ника. Премьер же сразу перешел к делу:

– Ник, у меня к тебе вопрос. Очень важный вопрос.

– Я сделаю все, что в моих силах, сэр.

– Я на это рассчитываю. Я верю, что все-таки могу полагаться на тебя, хотя оба твоих предшественника бессовестно мне лгали. Ты же, Ник Третий, просуществовал недостаточно долго, чтобы успеть развратиться. Ведь так, Хоксмур? Кстати, ты все еще желаешь носить это имя?

– Да, сэр, я предпочитаю оставить его. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится другое имя, которым я захочу пользоваться.

– Ну тогда пусть оно остается. Итак, Ник! Мой вопрос таков: дарит ли моя возлюбленная супруга свои милости какому-либо другому мужчине?

Несмотря на то что Ник приложил все усилия, чтобы не взглянуть в этот момент на Женевьеву, он необыкновенно остро почувствовал на себе умоляющий взгляд леди. Ник ответил со сдерживаемым потрясением:

– Сэр, я никогда не встречал ни малейшего свидетельства, которое бы подтверждало подобное... подобное...

– Ох, Хоксмур, избавь нас от демонстрации своей неколебимой преданности. Да ты сейчас покраснел! Уж не знаю, как ты ухитрился добиться такого эффекта. На самом деле я много чего о тебе не знаю.

– Сэр, насколько мне известно, леди Женевьева ни в чем не повинна.

– Ты когда-нибудь видел мою жену наедине с человеком по имени Кристофер Гавот?

– У них действительно состоялось несколько вполне невинных встреч, в коридорах или других местах, где собирались люди. – Ник живо и подробно описал встречи, которым он был свидетелем, обойдя при этом те свидания, которые содержали достаточно щекотливые моменты.

Дирак расспросил его о подробностях. Конечно же, со стороны человека, обладающего всего лишь органическим мозгом, это было тщетной надеждой пытаться поймать оптэлектронный разум на упущениях или противоречиях. Когда Ник того хотел, он был вполне способен мгновенно сплести покров правдоподобия для таких историй и не допустить ни единого изъяна.

Кажется, Дирак это уразумел. Он поручил Нику следить за Гавотом и вскоре отпустил его.

Хоксмур был вознагражден за свои старания. Последнее, что он видел, исчезая с экрана, – это взгляд леди, исполненный бесконечной признательности.

Вернувшись к исполнению своих повседневных обязанностей, Ник принялся обдумывать новое задание. Он был совсем не прочь устроить неприятности Гавоту, но только не леди.

Возможно, самым разумным выходом будет предупредить Гавота, чтобы он держался подальше от Женевьевы. И пожалуй, лучше передать это предупреждение не напрямую. Приняв такое решение, Ник принялся искать командора Принсепа.

Принсеп, похоже, обратил мало внимания на старательные намеки Ника. Мысли командора были заняты чем-то другим. Он пытался расспросить Ника о неполадках в яхтенном двигателе.

Ник подумал, что он мог бы быть отчасти полезен в вопросе о двигателе. Он точно помнил, что триста лет назад двигатель был поврежден в бою, когда маленькая эскадра Дирака догнала огромного берсеркера и захваченную им станцию.

– Вы уверены, Ник?

– Я не жалуюсь на память, командор, – насмешливо напомнил Хоксмур. Но, едва произнеся эти слова, Ник заколебался. Он почувствовал смутные колебания. Воспоминания об этом повреждении были холодными, полностью лишенными эмоций, как будто это были сведения, полученные из исторических документов.

– Что-то не так, Ник?

Ник попытался объяснить, что его смутило.

– Как сведения, полученные из хроники? Гм. А может, как что-то такое, чего на самом деле не было, но что просто внесли в ваш банк данных?

– Что вы имеете в виду?

– Я не слишком хорошо разбираюсь в программировании, Ник. Но я знаю, что яхтенный двигатель не имеет никаких видимых повреждений. В следующий раз, когда будете на яхте, можете взглянуть сами.

Ник действительно отправился на "Призрак" и осмотрел механизмы. Они были целехоньки. Ник больше не знал, кто из людей заслуживает его преданности, – если такие люди вообще существовали. Но он полон был решимости сделать для Женни все, что только в его силах.