Текст книги "Берсеркер - Безжалостный убийца (Берсеркер - 12)"

Автор книги: Фред Сейберхэген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– Нет! – внезапно выкрикнула она. – Не говорите мне сейчас ничего ничего пугающего! Может, мы уйдем из этого старого здания? Что это за изваяния вокруг нас? Надгробные памятники?

– По большей части – да, – спокойно отозвался ее спутник. – В стенах и полу действительно находится некоторое количество могил. Но эти могилы так стары, что, думаю, они не должны что-либо для вас значить. Их нечего бояться...

– Мы можем уйти куда-нибудь в другое место?

– Здесь множество всяких мест. – Хоксмур взял леди за руку и успокаивающе погладил. Это прикосновение снова показалось Женевьеве странным. – Давайте для начала пойдем вон туда.

Ник галантно предложил леди опереться на его руку, и пара прошла из западного конца нефа в комнату с грубыми каменными стенами. Ник пробормотал что-то насчет часовни святого Георгия. Затем они покинули это мрачное место и по узкому коридору, прорезающему чудовищно толстую стену, добрались в ту часть аббатства, где, видимо, располагались жилые помещения.

Ник еще по пути начал посматривать на леди Женевьеву с некоторым беспокойством и время от времени спрашивал, о чем она думает. Прежде чем решить, что это место действительно годится для такой высокой гостьи, он несколько раз переставил мебель в комнате и лишь после этого успокоился.

В конце концов, он был еще весьма молод.

Во многом принадлежащая Хоксмуру версия аббатства, от каркаса здания до отдельных деталей – особенности каменной кладки или мозаики витражей, существовала задолго до того, как Ник встретился с леди Женевьевой или вообще услышал о ее существовании. Это было хобби Ника и в то же время составная часть его работы, которой Хоксмур весьма интересовался. Но всю эту поспешную переделку он произвел с единственной целью – понравиться Женни.

На самом деле, как позже признался Хоксмур своей возлюбленной, ему удалось найти очень мало сведений о том, как в действительности выглядели эти внутренние комнаты много веков назад, – по правде говоря, его это особо и не интересовало. Его прежде всего очаровывала идея воспроизвести аббатство в целом, уделяя особое внимание кладке и отделочным работам – во всяком случае, до последнего времени.

Теперь Женевьева сидела в удобном современном кресле. Каменные стены были увешаны гобеленами с абстрактными рисунками. Окна располагались слишком высоко, чтобы через них можно было увидеть, что находится снаружи.

– Какой этот храм странный, – заметила она.

– Он очень стар.

– Вы здесь живете?

Хоксмур по-прежнему продолжал стоять и внимательно наблюдать за малейшими оттенками поведения Жене-вьевы. Сейчас его каблуки постукивали по каменному полу, проглядывавшему между двумя толстыми шерстяными коврами современного вида.

– Полагаю, я провел здесь больше времени, чем в каком-либо другом месте.

– А в честь какого бога или богини он был построен?

– В честь единого Бога. Христианского Бога. Вы принадлежите к какой-нибудь конфессии, моя госпожа?

Женевьева покачала головой, и ее медного отлива кудряшки заплясали.

– На самом деле нет. Когда я была ребенком, мои родители резко расходились во мнении по вопросам религии. Мой отец – монотеист, а мать была... трудно сказать, кем именно она была. Она умерла пять лет назад.

– Простите, я не знал.

– Скажите, я правильно поняла: весь этот великолепный храм теперь принадлежит вам?

– Да, думаю, я могу так сказать. – Хоксмур присел в другое кресло, откинулся на спинку и театрально повел рукой. – Все, что вы видите вокруг, принадлежит мне. А значит, все это – к вашим услугам.

Женевьева провела рукой по ткани, которой было обтянуто ее кресло, и ощущение ей не понравилось – в нем снова было что-то неправильное.

Хоксмур тем временем внимательно смотрел на леди, вцепившись в резные подлокотники. Его взгляд показался Женевьеве странно беспомощным.

– Чувства, которые я испытываю к вам, моя госпожа, они куда больше, чем я способен описать. Я понимаю, что, с вашей точки зрения, мы только что познакомились, но... точнее всего будет сказать, что я боготворю вас.

Пытаясь хоть как-то осмыслить это заявление и придумать, что тут можно ответить, Женевьева подняла глаза и на мгновение пришла в замешательство она случайно скользнула взглядом по открытой двери в дальней стене и заметила за ней вполне современный плавательный бассейн. Бассейн был выложен сине-зеленым кафелем и окружен металлическими бортиками, да и освещение там было вполне современным.

– Я вижу, вы заметили бассейн? Это своего рода мой эксперимент. Я добавил этот штрих, когда подумал, что, возможно, в один прекрасный день вы...

– Ник! – перебила его Женевьева, и Хоксмур мгновенно умолк. Женевьева понятия не имела, что она должна – или хочет – теперь сказать. Все, чего ей хотелось, – это как-нибудь замедлить ход событий.

– Да, леди Женевьева. Женни. Я могу называть вас так?

– Конечно. Почему бы нет? В конце концов, вы ведь спасли мне жизнь.

– Женни... Я не стану говорить о своих чувствах и перекладывать этот груз на ваши плечи. Сегодня – не время. Мы поговорим об этом как-нибудь попозже.

– Чувства – это важно, – наконец произнесла Женевьева.

– Да. О да! – Хоксмур торжественно кивнул.

– Ник, а мы действительно находимся на Земле?

– Я не очень понимаю, что такое "действительно", – но большинство людей на ваш вопрос ответили бы, что мы с вами сейчас не на Земле.

– Понятно. Спасибо. Ник, а вы на самом деле бывали на Земле?

– Нет. Хотя, возможно, и бывал.

– То есть как? Вы что, не знаете?

– По-своему знаю. Но мне придется вернуться все к тому же вопросу, который пересекается с вопросом о важности чувств: а что такое "действительно"? Что такое "на самом деле"?

Ник как-то сумел окружить Женевьеву защитной стеной неведения, и она сама с радостью приняла такую защиту, но теперь страх понемногу начал просачиваться сквозь нее – а для Женевьевы страх всегда воплощался в виде мышей или крыс.

Хотя ничего конкретного по этому поводу не было сказано, Женевьева начала осознавать, что этот человек хочет как можно дольше быть ее единственным кавалером и товарищем. Ей тут же захотелось надавить на Хоксмура и добиться от него конкретных ответов. Что на самом деле собой представляет это место – аббатство? Но в то же самое время страх заставлял ее уклоняться от любого конкретного ответа, который мог бы дать Ник.

Хоксмур заметил ее беспокойство.

– Вам здесь не нравится? Я подумал, что Вестминстерское аббатство одно из самых красивых мест, которые мне только доводилось видеть. Но если оно вам не нравится, мы легко можем перебраться куда-нибудь еще.

– Ваше аббатство восхитительно, Ник. На свой лад, конечно. В нем чувствуется нечто солидное и основательное – в общем, место, где можно укрыться.

– Я надеялся, что оно вызовет у вас именно эти чувства. -Но...

– Но все же вас что-то угнетает. Я отвечу на любой ваш вопрос, если смогу.

Леди Женевьева взглянула в глаза своему кавалеру:

– Давайте я расскажу вам то, что помню, – то, что я помню ясно. Мы с вами находились на каком-то маленьком космическом судне, курьерском корабле, и там произошла... какая-то трагедия. Нас со всех сторон окружала смерть и... Вы не будете этого отрицать?

– Нет, моя госпожа. Этого я отрицать не могу. – Хоксмур торжественно покачал головой.

– Я не могу больше этого выносить! Молю вас – расскажите мне, что произошло, расскажите нормальным человеческим языком! Как мы попали оттуда сюда?

– Госпожа моя... – умоляюще произнес Хоксмур. – Когда я нашел вас на этом маленьком кораблике, то сделал единственное, что мне оставалось. Я выбрал единственный доступный мне способ спасти вас от смерти. Поверьте мне, я сделал все это исключительно ради вас– И я еще раз от всего сердца благодарю вас за это, Ник. А теперь расскажите мне, как именно вы это сделали.

Хоксмур явно принял решение и теперь выполнял его. При этом на лице Ника читалась любопытная смесь искреннего рвения и нежелания это решение выполнять.

– Вы помните, как я вошел в отсек курьера? На мне еще был скафандр.

– Да, конечно, помню. И помню, как я обрадовалась вам и бросилась навстречу. Если я правильно припоминаю, вы меня обняли... – И тут Женевьева осознала, что их встреча была последним моментом, когда прикосновение чего бы то ни было не вызвало у нее ощущения странности.

Ее кавалер снова кивнул:

– Да, это правда. Мои руки действительно сомкнулись вокруг вас. Конечности этого скафандра мои – в том смысле, что я обычно могу при необходимости воспользоваться ими. А теперь я должен признаться, что эти позаимствованные руки – единственные, которыми я владею.

Внимательно слушавшая Женевьева при этих словах нахмурилась.

– Не бойтесь! – нежно произнес Хоксмур, но в голосе его звучало беспокойство.

Женевьева внимательно посмотрела на руки Ника. Он сидел, положив руки на колени Нормальные мужские руки, ничего необычного в них незаметно.

– Я не понимаю, – прошептала она.

– Вы об этом? – Хоксмур поднял руки, пошевелил пальцами, обхватил себя за плечи, потом снова протянул руки вперед. – Конечно, они тоже мои, но они не могли помочь вам там, на курьерском корабле. Они служат другим целям – и не могу не отметить, что они понемногу совершенствуются. Теперь вы уже можете чувствовать мое прикосновение. Скажите – оно действительно кажется вам странным? Сильно ли оно отличается от прикосновения... ну, например, вашего мужа?

– Да! Здесь действительно все кажется странным на ощупь. Не только ваша рука – вообще все. Все предметы, к которым я прикасалась. А сейчас я об этом задумалась и поняла, что и выглядит все как-то странно. Цвета здесь слишком яркие, слишком насыщенные. И пахнет все немного не так, и... но я не...

– Госпожа моя, когда мы стояли рядом, когда мы были вдвоем на полуразрушенном умирающем корабле, я пообещал вам, что смогу вывести вас оттуда через лишенный воздуха переход и доставить на свой корабль, даже если у вас не будет скафандра. Я сказал так потому, что знал: ваше бедное, измученное тело вполне поместится в мой скафандр. Именно так я вас и вывел.

– Два человека в одном скафандре? Я думала, что...

– Да, леди Женевьева, два человека – но лишь одно тело. Ваше. Видите ли, даже тогда у меня не было собственного тела. Не было рук, которые могли бы спасти и защитить вас либо кого-то другого. – Хоксмур развел руками, будто отрицая собственное существование. – Не было ни плоти, ни костей. Он говорил негромко, словно человек, признающийся, что ему неудобно жить без ноги, потерянной в результате несчастного случая и пока что еще не регенерированной.

– Мне показалось, будто вы хотите сказать, что у вас вообще нет тела. Но...

– Нет тела из человеческой плоти. И не было. И потому, чтобы добиться материальности, мне нужен скафандр или какой-нибудь другой предмет, который я мог бы взять под контроль. А то, что вы видите сейчас перед собой, – это всего лишь образ. Изображение. Сгусток информации. Понимаете, я всего лишь оптэлектронный артефакт. В основе своей я не более чем компьютерная программа. – И Николас Хоксмур снова развел бесплотными руками.

Леди долго смотрела на своего кавалера – где-то электронные часы отмеряли секунды, – и за то время, что она смотрела, на лице ее не дрогнула ни единая жилка.

Наконец Женевьева произнесла:

– Вы рассказывали о моем... спасении. Продолжайте. Я хочу знать все подробности. Все.

– Да, конечно. Я перебрался на борт курьерского корабля, который стал для вас ловушкой, осмотрелся и увидел, что большинству ваших спутников я помочь уже не в силах... нет, не так. Позвольте мне всегда говорить вам правду, одну лишь правду. А правда заключается в том, что меня мало волновали эти люди. Они меня не интересовали. Я пришел туда спасать вас.

– Вы... вы пригласили меня на ваш корабль. А потом... сразу же после этого нас поглотил новый взрыв. Да. Да, еще один взрыв был. Я его помню.

– Боюсь, что в тот момент вы очень серьезно пострадали, – прошептал Хоксмур, и голос его был напряженным.

У Женевьевы вырвался сдавленный возглас. Хоксмур снова взял ее за руки – она даже не заметила, когда это произошло. Женевьева могла зажмуриться и действительно зажмурилась, но прикосновение Ника по-прежнему казалось ей странным, и с этим ощущением она ничего не могла поделать.

– Да. Я действовал очень быстро. Ваше тело вполне Могло поместиться в мой скафандр, который, как я уже пытался объяснить, в некотором смысле слова был и моим телом...

Леди судорожно вздохнула.

– ...но если пользоваться понятиями массы, изнутри оставался пуст. На время я перебрался в электронное оборудование скафандра и при помощи сервомеханизмов, которые приводят в действие руки и пальцы скафандра, поместил вас внутрь. Затем я, действуя через скафандр, подал вам воздух и заставил вас дышать, хоть ваши легкие и работали тогда очень-очень плохо. Потом я перевел вас через холод, пустоту и смерть на мой кораблик – он находился рядом. Затем снял с вас скафандр и сразу же поместил вас в медотсек. А теперь... теперь вы здесь.

Женевьева продолжала пристально смотреть на Хоксмура. Она словно забыла, что нужно дышать. А сейчас, когда она об этом вспомнила, ей показалось, что это и вправду необязательно.

Кажется, молчание пугало ее спасителя, и он заговорил снова:

– Полагаю, что мой кораблик вы вообще не помните. У вас на самом деле не было возможности взглянуть на него. Я зову его "Крапивник". Это своего рода каламбур. Я назвал его так в честь наставника моего тезки, Кристофера Врена, – он тоже был архитектором*. Не знаю, был ли он пилотом – кажется, тогда существовали только парусные корабли. Думаю, не был...

И тут Женевьеву внезапно захлестнула волна ужаса.

– Так вы – только изображение?

– С точки зрения органов чувств – да. Образ, возникший в процессе существования виртуальной реальности. Технически я – оптэлектронный артефакт, по сути – компьютерная программа...

– Тогда кем же стала я?! Что вы со мной сделали?

Ник, которого эта сцена страшила все больше и больше, изо всех сил постарался объяснить, что именно произошло. Он говорил дружелюбно и логично. Но после первых же десяти слов леди Женевьева закричала. Хоксмур пытался сказать что-то еще, но все было безрезультатно. И тогда, в целях заботы о ее психическом здоровье (ну и его, конечно), Хоксмур воспользовался контрольной функцией и выключил леди Женевьеву. Само собой разумеется, лишь на время.

* Игра слов. Врен – название птицы и в то же время – фамилия английского архитектора. (Прим, перев.)

ГЛАВА 6

Когда Кенсинг с задумчивым видом стоял в одном из коридоров яхты, один из младших офицеров – вероятно, он действительно хотел помочь поинтересовался:

– А вы что, вправду еще не поняли насчет Хоксмура? Кенсинг удивленно взглянул на офицера:

– Я вообще-то думал совсем о другом. А что там за чертовщина с Хоксмуром, насчет которой я не понял, и какое отношение к делу имеют его проблемы?

– Да я же не говорю, что он создает какие-то проблемы, – попытался оправдаться офицер.

– Ну а в чем тогда дело?

– Хоксмур – компьютерная программа.

Кенсинг невольно охнул. Внезапно некоторые удивлявшие его детали встали на свои места. Ему уже приходилось слышать о таком – об оптэлектронных существах, мало чем отличающихся от человеческой личности. Их делали редко, хотя технически такие процедуры стали возможными уже давно. В обществе, которое развивалось и продолжало развиваться в условиях многовековой борьбы против машин, антропоморфизм роботов или прочих механических существ явственно был непопулярен и не принят. На множестве планет, жители которых имели перед глазами чудовищный пример берсеркеров, создание подобных существ было законодательно запрещено. Люди не хотели жить в страхе перед собственными компьютерами и опасаться, что электронный разум выйдет из-под контроля.

– Вы хотите сказать – это человек, чья личность была переписана в компьютер?

– Ничуть. Я сказал именно то, что хотел сказать. Этот факт не выносится на широкое обсуждение, но последние несколько лет босс очень интересуется электронными личностями.

Кенсинг кивнул. Антропоморфные программы, созданные, так сказать, с нуля, и их отличие от электронных копий человеческого мозга чрезвычайно интересовали многих психологов, политиков и работников служб безопасности. Но добраться до немногих существующих в нынешнее время экземпляров всегда было очень сложно.

Существовал и относительно близкий к этому класс программ, списанных с личности реальных людей. Иногда они оказывались крайне полезными инструментами, но зачастую в отношении их вводились даже более строгие ограничения. Кенсингу как-то довелось встретиться с таким существом, программой Хилари Гэйджа, который – или которое? – сыграл ключевую роль в одной знаменитой битве с берсеркерами. Кенсинг встретился с Гэйджем-программой через весьма значительное время после битвы и имел с ним длительную и весьма приятную беседу. Но даже после долгого разговора Кенсинг не был уверен, какое местоимение следует употреблять по отношению к Гэйджу – "он", "она" или "оно".

Сегодня же Кенсингу выпал случай обсудить эту тему с Фрэнком Маркусом, причем всего через несколько минут после того, как он узнал правду о Хоксмуре. Кенсинг знал, что Фрэнк тоже встречался с Гэйджем; оказалось, что Фрэнк, подобно многим другим людям, остался в полной уверенности, что, общаясь с переписанной личностью, он имел дело с программой, и не более того.

Во время этой беседы Кенсинг и Маркус изучали виртуальный макет похищенной станции, сделанный компьютером "Призрака". Всем членам команды было велено выбрать минуту посвободнее и посетить десякуб. Впрочем, всем и так хотелось поподробнее ознакомиться с конструкцией захваченного судна, которое они сейчас преследовали, и обдумать, какого рода военные действия станут возможны, когда они подберутся поближе к цели погони – если подберутся – и придет время решать, как отбить станцию.

Но Кенсинг, изучая превосходно выполненный макет, внезапно ощутил глубокую уверенность, что все их усилия тщетны. Берсеркеры убивают. Это их функция. Ради этого они были спроектированы и построены, и этим они и занимаются. Вероятность того, что Анюта все еще жива, бесконечно мала...

Затем экран мигнул, и неожиданно на нем появилось изображение Ника Хоксмура. Казалось, что он стоит сбоку и чуть сзади цилиндрического макета. Одной рукой он опирался на плоский верхний диск. Бестелесное изображение станции служило превосходной опорой бесплотному телу Хоксмура.

– Прошу прощения, джентльмены, я не намеревался вас подслушивать. Но я тут осматривал часть систем жизнеобеспечения этого отсека и случайно услышал ваш разговор.

– Ничего страшного, – отозвался Кенсинг, но почувствовал себя как-то странно.

Хоксмур встретил это заявление легкой улыбкой. Но он явно стремился поговорить прежде всего с Фрэнком и смотрел именно на Маркуса.

– Полковник, вам, возможно, известно, что я – электронная личность?

Фрэнк тоже смотрел на Хоксмура своими линзами, вделанными в первые два контейнера. Третий ящик немного извернулся, словно желал обеспечить себе обзор получше.

– А что, это не так? – поинтересовался Маркус.

Кенсингу пришлось довольствоваться ролью слушателя. Он с удивлением отметил, что голос заключенного в ящики человека звучал менее по-человечески, чем голос Ника, хотя, ясное дело, оба голоса создавались при помощи механических приспособлений.

– Нет, это правда.

Маркус воздержался от комментариев. Ник решил поднажать. В голосе его звучали одновременно и любопытство, и решимость.

– И что, раскрытие моего инкогнито вас сердит? Вы считаете себя обманутым?

Металлическая конечность изобразила вялый жест:

– Я признаю, что вы отчасти застали меня врасплох. Возможно, я действительно рассержусь, если буду думать, что какой-то человек обманул меня. Но злиться на орудие труда бессмысленно. Ник, вы хорошее орудие?

– Я работаю как хорошее орудие труда, чаще всего – в полную меру своих способностей. Если вы не обиделись, полковник, и если у вас есть немного свободного времени, мне хотелось бы вкратце обсудить эту тему.

– Валяйте.

– Возможно, вы не удивитесь, услышав, что я считаю эту тему чрезвычайно интересной. На самом деле я не ожидал, что вы так быстро, без споров, примете мое саморазоблачение. Что у вас не возникнет даже малейшего подозрения, что, может, я шучу.

Все три контейнера Фрэнка шевельнулись и слегка переместились. Кенсингу показалось, что их обитатель каким-то образом устроился поудобнее. Маркус сказал:

– Я же говорил, что вы отчасти застали меня врасплох. Но возможно, не полностью.

– В самом деле? Не полностью? Ну ладно. Все же мне очень хотелось бы знать, что именно во мне – в моем изображении на экране, с которым вы уже несколько раз сталкивались, – что заставило вас предположить, что у меня нет плоти?

– Возможно, мы сможем обсудить это как-нибудь попозже. Сейчас я занят.

На том разговор и окончился.

Когда Кенсингу снова выпал случай побеседовать с премьером Дираком, Сандро словно мимоходом упомянул о том, насколько реалистичным выглядит Ник Хоксмур.

– Программисты прекрасно потрудились. Я правильно понял – это относительно новая версия?

Дирак кивнул:

– Да, ей всего год. Не правда ли, отлично выполненная работа? Она заняла несколько месяцев. По правде говоря, меня все меньше и меньше устраивают результаты, получаемые от людей – хоть от той же самой биостанции. Потому я решил посмотреть, каких результатов в творческой работе способен добиться оптэлектронный мозг.

– Я бы сказал, премьер, что для такой сложной программы несколько месяцев – это поразительно малый срок. Я думал, ее делали несколько лет. А можно полюбопытствовать, каким образом ей подобрали имя?

– У моих инженеров уже были наготове некоторые куски программы, неопределенно пояснил Дирак. – Потому дело и пошло так быстро. А что касается имени, Ник выбрал его самостоятельно. Позаимствовал у какого-то архитектора восемнадцатого века – я как-нибудь расскажу тебе эту историю. А пока – ты как следует изучил макет станции?

Кенсингу, который имел возможность наблюдать, как премьер Дирак общается с Хоксмуром, казалось, что обычно человек-создатель довольно хорошо обращается со своим искусственным созданием.

Но чувства, которые премьер испытывал к оптэлектронной личности, были сложными, неоднозначными и сильными.

Как-то раз Кенсинг услышал, как Дирак заявил: "Переписанные души, которые переместились из тела в электронное состояние, в общем, имеют более высокий социальный статус, если тут можно воспользоваться подобным термином, чем те, кто никогда в жизни не владел телом из плоти и крови".

Кенсинг не удивился, узнав, что он был не единственным, кто некоторое время не догадывался об истинной природе Ника. Правда, не все отнеслись к этому так спокойно, как Сандро. Некоторые из членов экипажа, как и многие люди на разных планетах, возражали против того, чтобы порождение искусственного разума выглядело и разговаривало как человек. Или, по крайней мере, от этого они чувствовали себя неуютно. Конечно, наибольшие протесты вызывала не предполагаемая сила Ника – или разум, можно назвать это и так. Их раздражало человекоподобие этой вещи, с которой – или с которым? – премьер советовался, спорил, причем иногда с явным удовольствием, и от которой (или все же от которого?) так явственно зависел.

Когда эскадра ушла от Иматры, "Крапивнику" Ника пришлось остаться (Хоксмур привык считать этот кораблик своим). То место в грузовом трюме, которое обычно занимал "Крапивник" – зачастую очень полезный, но безоружный, – теперь было отдано катеру-разведчику, последнему военному кораблю, оставшемуся в Иматранской системе. В стычке с берсеркером этот катер не участвовал по самой банальной причине – не успел добраться до места боя. Дирак нагнал страху на местных чиновников и просто отобрал кораблик.

Но отказ взять "Крапивника" в погоню поставил Ника в куда более затруднительное положение, чем мог бы предположить его создатель и начальник. И потому в последний момент перед стартом эскадры Хоксмур, выполняя прочие задачи, поручил роботам снять с "Крапивника" кое-какое оборудование и установить его на новоприобретенный катер-разведчик.

На время этой операции сам Ник облачился, так сказать, в скафандр и находился то на борту корабля, то в космосе. Его главной задачей был надзор за роботами, которые выполняли большую часть работы, связанной с физическими усилиями. Эти металлические существа размером с собаку не имели никакого внешнего сходства даже с животными, не говоря уже о людях, а их умственные способности находились несколько ниже среднего уровня.

Если посмотреть со стороны, именно этим Ник сейчас и занимался надзирал за роботами. Но, кроме того, ему позарез нужно было присмотреть, чтобы была выполнена еще одна задача, причем выполнена в строжайшей тайне. Хоксмуру нужно было переправить со своего кораблика куда-нибудь на яхту не только определенное электронное оборудование, в котором он проводил большую часть времени, кроме тех моментов, когда перебирался в скафандр, но и те блоки, в которых находилась Жеини.

Сейчас она была выключена. Как и предполагал Хоксмур, при современном уровне развития технологии (последние модели блоков памяти делались уже не столько из металлов, сколько из композитных материалов) для хранения переписанной личности, некогда находившейся в органическом теле, – в данном случае, для хранения леди Женевьевы, – требовался примерно тот же физический объем, что и для самого Ника: около четырех тысяч кубических сантиметров. Это примерно соответствовало объему трех черепов взрослых людей.

Так получилось, что для выполнения работы по переносу блоков памяти Ник выбрал тот самый скафандр, который он использовал, чтобы спасти леди Женевьеву с гибнущего курьерского корабля. Во время этой спасательной экспедиции скафандр получил некоторые повреждения. Они были незначительными, но, если бы кто-нибудь заметил эти повреждения и спросил Хоксмура об их происхождении, Нику трудно было бы предоставить вразумительные объяснения. Впрочем, Хоксмур все-таки заготовил несколько отмазок и намеревался выбрать наилучшую непосредственно в тот момент, когда его начнут расспрашивать, – чтобы ориентироваться на возникшие обстоятельства.

Когда Ник в очередной раз проходил по грузовому трюму "Призрака", он столкнулся с Кенсингом. Сандро тоже был одет в скафандр. Человек проводил инвентаризацию и сейчас явился осмотреть взятый на борт катер. Поскольку планировались действия по высадке на чужой корабль, катер мог понадобиться позарез.

Реакция Кенсинга на появление самоходного пустого скафандра позабавила Хоксмура. Чем-то такой скафандр поразил Сандро – как, впрочем, и многих людей до него. Молодой инженер вздрогнул, и вид у него был довольно обеспокоенный.

После встречи с Кенсингом Хоксмур урвал несколько минут, ненадолго отвлекся от выполнения непосредственных обязанностей – ему не полагалось времени на отдых, потому что считалось, что он в отдыхе не нуждается, – и навестил Женни. Ник хотел быть уверенным, что ее перемещение прошло без каких-либо осложнений. На самом деле не было никаких причин считать, что Женни вообще осознает происходящее, но Хоксмур не хотел рисковать.

Хоксмур погрузился в размышления. Он обдумывал некоторые предельно серьезные аспекты его новых взаимоотношений с леди Женевьевой.

На последнем этапе втайне выполненной операции Хоксмур попытался отладить – очень, очень осторожно! – некоторые из периферийных программ леди. Ник надеялся, что это поможет Женевьеве легче перенести шок, связанный с осознанием ее нового положения. Точнее даже, ее новой формы существования. Хоксмур изо всех сил старался не переборщить с отладкой. Как только Ник привел леди Женевьеву в сознание, она сразу же принялась то умолять, то требовать, чтобы Хоксмур в точности рассказал, что именно с ней произошло.

И Ник снова стал объяснять леди сложившуюся ситуацию, стараясь причинить Женни как можно меньше боли.

Через несколько минут после того, как Хоксмур спас леди Женевьеву с обреченного курьера – тогда ее душа еще как-то держалась за плоть, данную ей от рождения, – и благополучно перенес ее на свой корабль, медицинский робот "Крапивника" сообщил, что женщина получила травмы, не совместимые с жизнью. Он сказал, что, даже если погрузить женщину в глубокий анабиоз до тех пор, пока появится возможность оказать ей наиболее высококлассную медицинскую помощь, прогноз исключительно неблагоприятен.

Тогда Ник понял, что у него нет другого выхода. Несмотря на все его геройство и усилия медиробота, мозг леди Женевьевы вскоре должен был умереть. А после того как это произойдет, никакой терапевт или хирург, будь он хоть человеком, хоть роботом, не сможет уже восстановить личность Женевьевы, ее неповторимую индивидуальность.

Пока Николас – или его изображение в виртуальной реальности рассказывал эту историю, Женни – или ее изображение – беспомощно глядела на него, чуть приоткрыв рот, так что были видны белые зубки. Сейчас они, насколько понимала Женни, находились где-то в центре аббатства, на полпути к огромному западному нефу, и неспешно шли на восток, любуясь настенной росписью Лучи послеполуденного солнца проникали через огромный витраж в западной стене и оживляли несколько поблекшие краски росписи. Ник про себя подумал, что этот витраж не настолько великолепен, каким, по слухам, было круглое окно-розетка в Шартрском соборе, но все же производит немалое впечатление.

– Таким образом, госпожа моя, как я уже пытался объяснить, я сделал единственное, что мне оставалось, – подвел итоги Хоксмур. – Я записал вас. Я спас структуру вашего сознания, суть вашей личности и практически всю вашу память.

Благодаря недавно проделанной легкой корректировке периферийных программ леди Женевьева на этот раз сохранила достаточно спокойствия, чтобы ответить Хоксмуру. Со всей вежливостью, какой требовало положение знатной дамы, Женевьева еще раз поблагодарила Николаса за свое спасение. И сразу же после этого она настоятельно попросила, если не сказать потребовала, как можно подробнее объяснить ее нынешнее положение.

Очень довольный тем, что самый сложный момент разговора пройден без лишних осложнений, Хоксмур перешел к подробностям. Впрочем, он по-прежнему старался говорить как можно деликатнее. На этот раз Николас слегка изменил тело леди Женевьевы и сменил наряд, воспользовавшись оказавшимися под рукой многочисленными видеозаписями с участием прекрасной леди. Впрочем, они оказались у него под рукой отнюдь не случайно. Растущее преклонение перед леди Женевьевой еще несколько месяцев назад заставило Хоксмура начать собирать фотографии и пленки, на которых был запечатлен ее облик, И чем ближе к дате свадьбы, тем больше становилось этих записей.