Текст книги "Большие девочки не плачут"

Автор книги: Франческа Клементис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Когда Энди в первый раз ворвался в кабинет Рика, тот в долю секунды принял решение скрыть свои намерения, свои планы. Он мог бы и его вовлечь, подключить друга, но недовольство жизнью затмевало все. Когда он убегал – а именно к этому сводились его планы, – то собирался убежать от всего. Включая Энди.

Он три раза ездил в Корнуолл для осмотра недвижимости. Затем обналичил свои акции и перевел деньги на новый банковский счет, который открыл отдельно от совместного счета с Джилли. Рик связался с опекунами, которым были доверены деньги, оставленные ему родителями, умершими, когда ему было четырнадцать лет. Опекунам был поручено перевести деньги на Лорну и Сэма. С Джилли все будет в порядке. У нее есть деньги.

Он приготовил еще один сюрприз. Поскольку уже решено, что Марина назначается в совет директоров, то его отъезд будет означать, что понадобится новый директор по административно-хозяйственной части. Потребовав от совета соблюдения тайны, он сообщил, что собирается уехать вместе с семьей из Лондона, но не хотел бы разглашать свои планы, пока все не определится. После бурной дискуссии ему удалось убедить остальных, что Энди – лучший кандидат на эту должность, особенно в свете чрезвычайных усилий, предпринятых в последние месяцы.

Но он ничего не мог сказать Энди, не раскрывая всех подробностей. Откройся он другу, и все может резко измениться.

– Да как ты смеешь! – кричала Марина на Энди, когда они одевались к ужину в тот же вечер. – Ты правда думаешь, будто я что-то вроде временно замещающей, которая спит с директором, чтобы получить постоянную работу? Или ты думаешь, я готова переспать с Риком при любых обстоятельствах? Да ведь он женат, и счастлив в браке. Ты и сам все время говоришь о том, какая это прекрасная пара, он и не посмотрит на другую женщину. Но даже если бы это было не так, мне он не нравится. Об этом ты подумал? Да если бы даже и нравился, я бы не пошла на такую глупость, как связь со своим боссом.

Энди недовольно фыркнул.

– Ну да, понимаю. Ты будешь спать со мной, обыкновенным любовником, потому что этим карьеру не испортишь, но поостережешься бросить взгляд на человека вроде Рика, занимающего более высокое положение. А знаешь что? Ты ведь теперь в совете. Так что он теперь тебе не босс. Теперь я могу испортить свою карьеру, если буду спать с тобой. Так что, может, тебе лучше хлопать ресницами в сторону более важного лица?

Марина натянула колготки с такой силой, что остались дыры от всех пяти пальцев. Она сняла их и выбросила в корзину.

– Ты только посмотри, что я из-за тебя наделала!

Она вынула из ящика другую пару и стала их натягивать.

– Конечно, из-за меня. Конечно, это не твоя вина, потому что ты само совершенство.

– Да не будь же ты ребенком, Энди! Я не собираюсь еще раз извиняться. Мне вообще не нужно было это делать. Я не знала, что в совете приняли такое решение, и, разумеется, не имела понятия, что Рик сделает это заявление. Ты же знаешь, я бы тебе первому сказала.

– Может быть. А может, и нет. Возможно, ты и знала, но стеснялась сказать.

– Стеснялась чего?

– Того, что ты получила повышение, а не я.

Марина почувствовала, как вся напрягается. Так они могут зайти на опасную территорию. Лучше бы ей пропустить намек мимо ушей. Но она не смогла.

– Тогда скажи мне, почему я получила повышение, а не ты? Полагаю, это не имеет никакого отношения к тому, что я привлекла в компанию «Спарклиз» и с ним вместе бизнес на три миллиона фунтов? И что скажешь насчет того, что тебе так и не удалось сделать что-либо подобное? Да, и еще твоя блестящая идея, из-за которой мы чуть не потеряли «Спарклиз» и годовой доход. Все это ведь не имеет никакого значения, правда?

– Ну, раз ты считаешь, что все сводится именно к этому, думай так и дальше. Однако спроси себя вот о чем, Марина. Ты работаешь в ТНСВ десять лет. Ты и раньше привлекала новый бизнес. Не совпадение ли, что ты получила повышение, как только стала выглядеть, как некто из сериала «Бейуотч»?

Марина рассмеялась.

– Ты думаешь, в совете решили меня повысить, потому что я больше не толстая? Потому что больше нет этого препятствия? Да я и злиться не буду, настолько это глупо. Я была готова к повышению еще до того, как сбросила лишний вес. Если ты предпочитаешь думать, будто в мою пользу все сложилось благодаря диете, не принимая в расчет реальные факты, то пребывай и дальше в своем заблуждении.

Энди не нашелся что ответить.

Он сменил рубашку, и не потому, что в этом была нужда, а потому что это дало ему время на дальнейшие размышления. Из него делали дурака, и он не собирается кончать эту ссору, пока не окажется на высоте. Он решил попробовать пойти по другому пути и выставить аргумент, в котором был уверен.

– А на Пола тебе тоже нужно было бросаться? Передо мной и всеми остальными?

Марина покачала головой. Ей стало жаль его.

– Не верю! Ты, наверное, принимаешь меня за секс-бомбу года. Но ты забыл еще и о том, что я улыбалась официанту, когда он принес мне кофе.

– Не язви. Тебе это не идет. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Когда Пол поцеловал тебя, ты поцеловала его в ответ. А это что-то значит. Даже я это видел. Да все это видели.

– Не смешно, – тихо ответила Марина.

В прошлом ей не пришлось овладевать искусством романтического обмана, и эта неопытность была очевидна. Она и не собиралась лгать. Просто она и сама не понимала, что значит этот поцелуй.

Энди ее мягкий ответ показался выражением слабости, знаком того, что он прав, и он ухватился за него.

– То, что мой самый старый друг приударил за тобой, уже плохо. Но еще и мой клиент! А я уж начал было видеть в нем друга.

– Понятно! Значит, все дело в тебе. Так что если бы это оказался официант, который принес кофе, то все было бы в порядке.

Энди не слушал ее. Он продолжал идти по выбранной дорожке.

– Теперь все становится ясно. Все, что он говорил о тебе и обо мне.

– О чем это ты? – спросила Марина, стараясь не обнаружить своей заинтересованности.

– Вся эта чушь насчет того, что ты мне не нравилась, пока не… ну, ты понимаешь.

– Говори смелее. Пока я не похудела. Но это же не сифилис. Это можно произносить, не задевая чувства слушателей.

– Знаю. И еще я знаю, что ты не любишь, когда об этом говорят.

– Это шутка, и тебе это известно! Я сотни раз пыталась поговорить с тобой о моих проблемах. И сомнениях насчет участия в эксперименте.

Это было, в общем-то, не совсем так. Она изложила ему сильно отредактированную версию истории с оксиметабулином, опустив подробности тайного сговора с Дэвидом относительно Эммы. И пошла на эту ложь, чтобы вернуться к таблеткам, хотя питалась по-прежнему не так, как следовало. Ах да, еще ночь, проведенная с Дэвидом. Она и это опустила. Но все остальное она ему рассказала.

– Я всегда с сочувствием слушал тебя, – ответил Энди.

– Да, слушал-то ты с сочувствием, но тут же менял тему. Тебе всегда хотелось забыть о том, что когда-то я была толстой.

– Так вокруг этого все и крутится? Поэтому ты и хочешь переспать со всеми мужчинами вокруг, чтобы доказать, что ты больше не Марина-кубышка с рекламы покрышек «Мишлен»?

Слова сами собой слетели с его губ, прежде чем он успел подумать, что говорит. Но они всегда были наготове, просто скрывались за вывеской любезности. Неважно, сколько слоев умения расположить к себе он добавил к своей сути, эти слова терпеливо дожидались своего часа. Точно так же самые скверные дети в классе тянут вверх руки, чтобы сказать грубое слово, когда шум стихнет.

Марина замерла от боли. Ей снова стало одиннадцать. И двенадцать, и тринадцать, и так до тридцати одного. По мере того как она становилась старше, оскорбления делались все утонченнее. Но толстокожей она так и не стала. Обидными словами «Марина-крепыш с рекламы покрышек „Мишлен“» ее могли бы подразнить мальчишки, когда ей было одиннадцать лет. Наверное, поэтому они и причинили ей такую боль. Ее даже не считают достойной остроумного эпитета, какого-нибудь изысканного сравнения, придуманного творческим отделом ТНСВ.

– Марина, мне так жаль. Я не хотел этого говорить.

Он бережно взял ее руки в свои, попытался обнять ее, чувствуя, что если как можно крепче не прижмет ее к себе, то у него, возможно, никогда больше не будет возможности снова обнять ее.

Она высвободилась из его объятий.

– Нет, хотел. То, что не хотят сказать, не говорят. Единственное, о чем ты жалеешь, это о том, что сказал это не вовремя. Ты убил нас, и ты это знаешь. И ты знаешь, что я никогда не прощу тебе то, что ты сказал. Тебе жаль. И больше ничего.

– Не говори так! Сказать такое – глупо, глупо. Все что угодно отдал бы за то, чтобы вернуть свои слова назад.

– Слово не воробей… Всякий раз, когда я смотрела на тебя, я видела, как эти слова прячутся за твоими глазами. Это правда, и ты ничего не можешь с этим поделать.

Энди не знал, что и ответить.

– Ты все неправильно поняла. Я сказал это только потому, что завидую твоему повышению Ну вот, я признался. Я законченный мерзавец. Но по крайней мере, я честен.

Марине стало жаль его. Он и сам не ведает, что говорит.

– Энди, я не глупа. Знаю, ты завидуешь, и именно потому тебя и понесло. Но слова… Слова, которые ты выбрал. Ты только сукой меня не назвал. Или хитрой коровой, молча соглашающейся на что угодно. И ты назвал меня кубышкой.

– Может, я покажусь педантом, но вообще-то я сказал, что ты не толстая.

– Ты отлично знаешь, о чем я, Энди. Не играй со мной в слова. Я все равно выиграю. Когда ты исчерпал все свои доводы, когда рухнули все барьеры, ты вспомнил про мой вес. И не имеет значения, в каком времени – в прошедшем или настоящем. Это всегда будет камнем преткновения между нами, оружием в твоем арсенале. И это всегда будет причинять мне большую боль, чем я могу стерпеть.

Прежде чем произнести слова, которых она никогда не произносила, Марина глубоко вздохнула.

– Думаю, нам лучше на этом закончить.

Энди подошел к окну и посмотрел в него. Он увидел вдалеке Парфенон точно на открытке. Его торжественная величественность не тронула Энди.

– Очень умно, Марина. Ты хоть понимаешь, что сделала?

– Я больше не желаю играть ни в какие игры, Энди. Просто не хочу, чтобы ты еще раз причинил мне боль. Или кому-то другому, если уж на то пошло. Начиная с этой минуты я больше не буду жертвой. Я этого не заслуживаю.

– Да ведь все совсем не так. Ну как ты не понимаешь? Ты так слепа по отношению к самой себе.

– Энди, ты злишься на меня. Поэтому говори что хочешь. Может, тебе от этого лучше станет.

Энди несимпатично фыркнул.

– А потом ты перенесешь свои вещи в комнату этой мерзкой Сюзи и вы заведете женский разговор. И о чем вы будете болтать? Да примерно вот о чем: «Ах, Сюзи, он такой же, как все! Все разговоры только о том, сколько я вешу. Это так ужасно, все разговоры сводятся только к моему весу». А она заохает и согласится с тобой. Но мы ведь сейчас с тобой не об этом говорили?

– Разве?

– Нет, Марина. Да, я вел себя грубо и сказал несколько непростительных вещей. Но мы расходимся в силу более глубоких причин, из-за несоответствия характеров, потому что у нас разные цели, разные ценности. То, что ты поднялась выше меня, говорит кое-что существенное о каждом из нас.

– А при чем здесь это?

– В конечном итоге ни при чем. Но посмотри повнимательнее, Марина. Ведь это ты свела все к своему весу.

– Ничего подобного. Это сделал ты!

– Ответь мне на один вопрос, только честно. Если сможешь. Когда Пол поцеловал тебя, когда ты поцеловала его в ответ, ты не задумалась, что могло бы произойти, не будь ты со мной?

– Конечно, нет.

Оба знали, что это ложь.

– А можешь ты сказать со всей откровенностью, что не благодарна мне за то, что я протянул тебе руку помощи несколько минут назад?

Марина ответила не сразу. Он обвинял ее в том, что она, сама того не ведая, пошла на хитрость. Но чем больше она думала об этом, тем больше понимала, что он прав.

– Значит, по-твоему, виновата только я? Просто я искала повод, чтобы расстаться с тобой и завести интрижку с моим клиентом?

– По-моему, когда речь заходит о твоей комплекции, конфликт неизбежен. Когда возникает другой вопрос, ты поворачиваешь дело так, чтобы перевести разговор в русло, более тебе знакомое. Думаю, расстаемся мы потому, что тебе хочется быть с кем-то другим. Я начал спор. Я наговорил гадостей. Но уходишь ты от меня не из-за этого. Подумай и согласись со мной.

Но она и думать не стала. Потому что он был прав. Она может обдумывать только то, что имеет отношение к ее весу. В других областях она как ребенок. Ей нужно остаться одной, чтобы обдумать это. Но у нее не было времени, потому что они опаздывали на ужин.

_____

Дэвид смотрел на то, что когда-то было его домом. Все, что нельзя было в квартире продать, было разбито. Красная краска кровью разлилась по ковру. Наверное, именно такое у него должно было возникнуть впечатление. В следующий раз это будет твоя кровь. Он знал, кто это сделал. И почему.

Его компьютер и дискеты исчезли. Это его не особенно волновало. Все это принадлежало «Перрико», и потери будут возмещены за счет страховки компании. Но было еще кое-что. Бумаги, в которых зафиксированы, преступление за преступлением, его манипуляции с цифрами в ходе эксперимента с оксиметабулином. Он надеялся, что их разорвут на клочки или скомкают, но они пропали. Вандалы, очевидно, полагали, что их стоит изучить внимательнее.

Он вскинул руки вверх в надежде, что записи истолкуют как ненужные цифры и выбросят. У него и без того достаточно проблем. Если этим бумагам дадут ход, его уволят. Его карьере придет конец.

А как он расплатится с акулами займа? Ему стало тошно, тошно, тошно.

Вот я здесь, Госпожа Удача! Приди и сделай свое дело, как ты всегда делаешь. Пожалуйста!

ГЛАВА 19

– Прости меня, – сказала она в пятый раз. А может, в пятнадцатый? Она и сама не помнила.

Нетвердой походкой она прошествовала от ванной к кровати и повалилась на матрас, не особенно заботясь о том, как при этом выглядит.

– Ничего страшного, – произнес Пол в пятый раз или в пятнадцатый.

Он сидел рядом с ней на кровати и вытирал ей лицо холодным влажным полотенцем. От нее исходил запах духов «Частная коллекция» от Эсти Лаудер и рвоты. Ему казалось, что в этом сочетании нашли выражение и ее красота, и ее слабость. Ей было все равно, как она пахнет, так ей было плохо.

Успокаивающее прикосновение ко лбу вызвало у нее желание расплакаться. Обычно она сдерживалась от проявления откровенного эксгибиционизма в присутствии другого человека, но в этот вечер напилась до бессилия. Поэтому и заплакала. Пол подхватил ее на руки, как ребенка. Неожиданное движение вызвало у нее очередной приступ рвоты.

– Прости меня, – сказала она, приложив руку ко рту.

Она бросилась в ванную, где опустилась на пол и прислонила голову к спасительному холодному фарфору унитаза.

_____

Еще с первым глотком она должна была бы понять, что вечер закончится трагически. Прекратив принимать оксиметабулин, она фанатически следила за тем, что ест и пьет. Она старалась держаться нормы в 1200 калорий в день. Это должно было стабильно поддерживать ее вес в десять стоунов. Это больше, чем ей хотелось бы, но такой уровень, по крайней мере, можно поддерживать.

Как и следовало ожидать, она все время хотела есть, постоянно чувствовала, что ей чего-то не хватает. В этот день она почти не ела, если не считать пары легких набегов на «шведский стол». Первый бокал вина проскочил легко, как клубничное желе на детской вечеринке. Он нашел место, где болит, и вызывал его онемение не хуже анестетика.

Однако по мере того, как боль отпускала, отпускались и тормоза. Выхватив у официанта другой бокал, она профессиональным глазом окинула помещение, раздумывая, где бы ей лучше повеселиться, и увидела, как Энди явно очаровывает Элеонору. Ей бы рассмеяться, но она утратила чувство юмора. «Отлично, – подумала она. – Если он разговаривает с Элеонорой, значит, Пол с ней не разговаривает».

Но для Пола она была еще не готова. Ее голова продолжала кружиться от обвинений Энди, и ей нужно было рассортировать их, прежде чем отсеять ненужное. А может, лучше выпить. Да, отличная мысль. Ведь легче думается, когда выпьешь три бокала, а не два.

Пола она заметила только после четвертого бокала и приблизилась к его кругу. Он был рад видеть ее, а на то, что она была навеселе, не обращал внимания. В последнее время они не раз крепко выпивали, и это не умаляло его симпатии. Напротив, он теперь считал ее хорошим товарищем, человеком, с которым ему нравится проводить время, несмотря на то что он скрывал свое влечение к ней. А кому же не нравится выпивать с хорошим товарищем?

Однако Марина взбиралась по спиральной лестнице на ту ступень, где опьянение не веселит, а ведет к беде. После драмы под названием «Цветок против звезды» в Нью-Йорке, маркетинговая проблема на этот раз состояла в том, что лучше – высокая и стройная бутылка или короткая и толстая.

– Что ж, ты прав, выбрав меня, чтобы обсудить этот вопрос! – жизнерадостно произнесла Марина. – Как человек, имеющий представление о том, что такое габариты, я предпочитаю все высокое и стройное. Ну не выставлять же «Спарклиз» на потеху, правда? Да нас все мойщики окон засмеют: «Эй, толстушка! Анионовыми средствами окна моешь? Так изнутри аэрозолевую полировку не смыть». По моему мнению, средство для очистки поверхности не может быть ни слишком жидким, ни слишком дешевым, ни слишком натуральным.

В этот момент другие делегаты конференции оставили Пола и Марину, чтобы продолжить более серьезный разговор на трезвую голову.

– Я что-то не так сказала? – спросила Марина у Пола.

– Лучше давай присядем где-нибудь, – ответил Пол, нежно уводя ее в гостиную, где он отыскал пару свободных мест.

Марина опустилась на стул как тряпичная кукла. От ходьбы у нее кружилась голова, и чтобы сфокусировать свой взгляд на столе, ей потребовалось какое-то время. Перед каждым прибором лежал жирный блестящий артишок.

– Что-то не так? – спросил Пол, обеспокоенный тем, какой у нее пристальный взгляд. – Тебе не нравятся артишоки? Я могу попросить, чтобы из кухни принесли что-то другое, если хочешь.

Но Марина была где-то далеко. Что-то другое. Это было десять лет назад. Она впервые пришла в ТНСВ. Рик и Энди пригласили ее на обед. Она впервые хорошо сделала работу и впервые пришла в хороший ресторан.

Она не знала, как себя вести, что заказать, что можно делать и чего нельзя. Всякий ощутил бы неловкость в такой ситуации, но Марина еще и стеснялась своей комплекции. Она несколько раз перечитала меню, ожидая, что первыми заказ сделают Рик и Энди. Наконец они заказали артишоки. «Мне тоже», – уверенно произнесла она. Она не знала, что такое артишок.

Официант принес три самые диковинные растения, которые она когда-либо видела. Когда он положил одно из растений перед ней, она его вежливо поблагодарила. Разговор прекратился. Никто не делал попыток приступить к еде. Отринув как нелепую возможность того, что они ждут, когда она прочитает молитву, она с ужасом поняла, что они надеются, что она приступит первой.

Но она не знала, что с этой штукой делать. Попыталась взять себя в руки. Я ведь интеллигентная женщина. Ну не на колени же мне становиться перед овощем. Если это овощ.

И она осторожно взяла вилку и стала ею размахивать, акцентируя некоторые моменты в глупом разговоре, который сама и затеяла. Однако ни Энди, ни Рик не двигались. А она не знала, куда ей лучше воткнуть вилку. И… да может ли такое быть… это не насмешка ли в их глазах? Они что, почуяли, что ей неловко? Ну уж нет. Это было бы слишком подло.

Потом она увидела небольшую чашу для ополаскивания пальцев после десерта и едва удержалась от того, чтобы не закричать «Эврика!». Она положила вилку, давая тем самым понять, что пользовалась ею эффекта ради.

И посмотрела на тарелку, словно увидела ее в первый раз. Потом посмотрела на тарелки Рика и Энди, как это делают всегда, когда заказывают одно и то же. Ее коронным номером были слова «Bon appetit», произнесенные веселым голосом, и поднятие бокала с вином. Это было приглашение другим приступить к еде. Столь изысканный жест мог бы исходить от самой мисс Хорошие Манеры.

Рик и Энди проигнорировали этот жест. Нос Марины между тем начинал блестеть, и с каждой секундой она все более оживлялась. Ее сотрапезники стиснули пальцы, положив локти на стол. Тут она поняла, что они обо всем догадались. И возненавидела их за это.

Что ж, если это своего рода приглашение, испытание, которое она должна вынести, тогда она пойдет на это. И в конце концов она решилась. Разгладила листья, ожидая сигнала от одного из них, что она поступает правильно. Сигнала не последовало. Наконец она отделила листик от стебля и притворилась, будто у нее приступ кашля. И только тогда Рик сжалился над ней и стал есть свой артишок.

Когда у Марины начались отношения с Энди, она спросила у него, помнит ли он тот случай и то унижение, через которое они заставили ее пройти. Он захихикал.

– Забыл. Вот смеху-то было! Ты была такая зеленая. Но согласись, смешно получилось!

Когда это произошло, ей не было смешно, она не смеялась и когда Энди снова разыграл эту сцену, и в этот вечер в Афинах тоже не смеялась. Она все плакала, плакала, плакала. С ней случилась истерика, и тогда Пол решил, что лучше увести ее от того места, где ей так грустно.

Она пыталась объяснить Полу, почему так расстроена, но ее рассказ развалился на бессвязные всхлипывания. Он отвел ее в свой номер в основном потому, что она не помнила, в каком номере живет. Там она ухитрилась опуститься в кресло, крошечные остатки приличий удержали ее от того, чтобы броситься на кровать. Пол присел рядом с ней на корточки, поглаживая ее руку, волосы, лоб. Он не раз утешал своих сестер таким образом и точно знал, что нужно говорить и сколько.

– Прости меня, – снова повторила Марина.

– Тсс, молчи. Все в порядке. Все хорошо.

Пол обнял ее и почувствовал, как Маринино напряжение спадает под его руками.

– Почему ты такой добрый? – спросила она.

Пол рассмеялся.

– Я совсем не добрый. За исключением тех случаев, когда у меня на руках плачущая женщина. Все остальное время я такой же, как все другие мужчины, – подлый и угрюмый мачо.

– Нет, неправда. Ты всегда добрый. И ничего ты с этим не поделаешь.

Пол сделал вид, что его это задело.

– А вот это меня беспокоит. Мне не раз приходилось читать женские журналы в приемной зубного врача, и я знаю, что «добрый» – это почти оскорбление. В наши дни женщины предпочитают иметь дело с теми, кто держит их в страхе.

Марина попыталась было подняться, но у нее закружилась голова, и она снова рухнула.

– Только не я. Я и сама могу причинить себе боль. Не раз в жизни приходилось делать это. Так что мне не нужен мужчина, который добавил бы мне страданий. Нет, я из тех, кто предпочитает хороших парней.

– А вот мне так не кажется. Ты забыла, что я довольно хорошо знаю Энди. Я не хочу сказать, что он лишен обаяния, но не стал бы причислять его к разряду «хороших парней».

– В нем есть кое-что еще, что не видно с первого взгляда. Да как во всех нас, пожалуй. Впрочем, это больше не имеет значения. Мы расстались.

Пол умело скрыл свою реакцию. Даже если бы он перекувырнулся колесом, она бы ничего не заметила. Ее занимало только одно – желчь поднималась в ее теле точно извергающийся вулкан. Она пыталась глубоко дышать, дабы перекрыть горячий поток. Но у нее ничего не вышло. Все выплеснулось наружу. На Пола. На его рубашку, брюки, ботинки. Если бы она села за компьютер и составила программу, как покрыть рвотой возможно большую площадь одежды Пола, то лучше бы не придумала.

На какое-то время она почувствовала облегчение, что явилось следствием очищения, но затем ее охватил мучительный ужас. Ее вытошнило на добрейшего человека на свете. Это все равно, что тебя бы стошнило на Гари Линекера[40]40
  Знаменитый английский футболист.


[Закрыть]. И хотя она даже в фантазиях не уносилась так далеко, что когда-нибудь… да нет, все эти мечты можно выбросить в окошко вместе с прочими глупостями. Она знала, что есть на свете порядочные, мудрые мужчины. Она видела, как Тереза упустила такого. Она знала – Пол один из лучших. Но весь ее здравый смысл подсказывал ей, что залить его рвотой в пьяном забвении – отнюдь не значит расположить к себе, если, конечно, он рассматривает ее как потенциальную…

– Как ты себя чувствуешь?

Ему показалось, что она не дышит. Но она дышала. Она оплакивала кончину возможного будущего, которую только что сформулировала в своем сердце. И она так устала. Марина поднялась на ноги и направилась к кровати, стараясь ступать как можно увереннее. Приблизившись к матрасу на расстояние вытянутого тела, она неожиданно споткнулась и рухнула, точно багор, который не добросили до судна.

– Со мной все просто отлично. Правда. Просто я немножко устала. Мне бы чуть-чуть…

Убедившись, что она жива, Пол остался в кресле. Он сидел и смотрел на нее. Ему было тепло и радостно. Он был доволен, что может вот так смотреть на нее. Ему хотелось ухаживать за ней, хотелось обнять ее, если она задрожит, вымыть ей лицо, если оно раскраснеется, утешить ее, если она разрыдается. Ему нравилось смотреть, как она спит. Уголки ее рта подергивались. Сон делал ее то счастливой, то печальной, отражаясь на лице кинокадрами с законченной внутренней логикой, но безумным сюжетом.

Пока она глубоко спала, он переоделся. Отсутствие брезгливости – одно из преимуществ воспитания в большой семье. В доме Пола трудно было уединиться. Пятеро детей и двое родителей в трехкомнатной квартире. Пол был средним ребенком. Он с ранних лет понял, как это хорошо – принадлежать отчасти к трем старшим и отчасти трем младшим.

Всех детей поощряли к тому, чтобы они в чем-нибудь себя проявили. Один был академического склада, другой – спортивного, третий – художественного, и еще один умел делать все. Пол умел ладить с людьми, да и все остальное у него получалось хорошо, так что в жизни он мог бы заняться чем угодно.

Семья процветала и защищала себя, окружив взаимной любовью. Все члены семьи страстно любили мюзиклы. Все лишние деньги (а их было мало) тратились на места на балконе в театрах Уэст-Энда. Они выпрашивали на время пластинки, которые переписывали на скрипучие кассеты. Каждый из братьев и сестер учился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, так что они вместе могли экспромтом сыграть что-нибудь. Неважно, насколько кто-то удалился от семьи, будь то в общественном или географическом смысле, никто не забывал о крепости семейных уз.

Принадлежность к этой странной семье отдаляла детей от сверстников. К счастью, они ходили в церковь, так что в конце концов сумели найти друзей, которых не путало то, что они так крепко держатся друг за друга. И самое главное, в силу необычного воспитания они ощущали свою неординарность. Любовь и взаимовыручка, составлявшие основу их жизни, сделали их разборчивыми в выборе друзей и партнеров. Нет нужды отчаянно жаждать любви, когда ты с детства окружен ею.

И в любви Пола к Марине не было отчаяния. Да, он был совершенно уверен, что его чувства перерастают в настоящую любовь. Эта любовь выросла из расположения и симпатии, расцвела из крохотного семечка и превратилась во вьющееся дерево надежности, которое совершенно точно будет беспрепятственно расти вечно. Анализируя свои чувства, он оставался объективным. Он помнил, как стыдился того, что испытывает чувство симпатии к Марине, когда она страдала лишним весом. Но он простил себя, найдя гордость и утешение в том, что этот стыд так и остался невысказанным, после чего растворился.

Он чувствовал расположение к ней задолго до того, как она похудела. Ему удалось отстраниться от существующего в обществе мнения, будто есть что-то порочное, даже извращенное в проявлении сексуального интереса к толстой женщине. И достиг он этого, не отделяя Марину от ее жира. Он не верил лживому утверждению, будто человек и его тело – не одно и то же и воспринимать и то, и другое нужно соответствующим образом. Для него физическая и душевная привлекательность были связаны нерасторжимо.

Ему нравился юмор, который светился в глазах Марины. Ему нравилось, как она сжимает губы, когда иронизирует. Ему нравилось, как она размахивает руками, когда нервничает. Ему нравилось, как она сидит, расставив ноги, когда на ней брюки. Ему нравилось, что во время еды она одну руку прижимает к животу. Ему нравилось, как она выглядит, как ходит, говорит, ему все в ней нравилось.

И хотя он не мог сказать, что любил ее, когда она была толстой, при том что ей и самой это не нравилось, его привлекала ее тогдашняя уязвимость. Общение с сестрами привело его к редко встречающемуся пониманию того, сколь сложны отношения женщин с едой. Он видел, как они борются с диетами, как их вес то растет, то уменьшается (хотя и не до таких крайностей, как у Марины), и понял, как вредна для женщины нездоровая тучность.

Марина была нездорова, это наверняка. А теперь, когда ее тело стало совершенным, значит ли это, что она излечилась? Он сомневался в этом, особенно если принять во внимание пьяную кому, в которую она только что впала. Ему хотелось вылечить ее, обещая жизнь, полную объятий, поцелуев и заверений в любви. Может, теперь, когда Энди не стоит на его пути, самое время сделать первый шаг?

– По-моему, меня сейчас опять стошнит, – застонала Марина, бросаясь в ванную. Успела она туда вовремя.

Пол расправил простыни, чтобы Марине было удобнее. Да, самое время сделать первый шаг. Тут он увидел, как Марина снова забирается в постель. Он медленно прикрыл ее простыней.

Нет, не сегодня, подумал он. У меня еще будет время…

– Пожалуйста, прости меня, – произнесла Сюзи в пятый раз.

Или в пятнадцатый? Она и сама не помнила. Она бросилась из ванной к кровати и рухнула поперек матраса, не заботясь о том, как выглядит.

– Ничего страшного, – неискренне пробормотал некий датчанин (или швед?).

Ему хотелось, чтобы она ушла. Он быстро протрезвел, когда эту чертову англичанку стало тошнить в его номере. Он с самого начала не испытывал большого энтузиазма от ее приглашения. Но она была настойчива, он был пьян, она оказалась довольно забавной, а его жена в сотнях миль отсюда.

Он даже не поцеловал ее, когда она совершила свой первый торопливый налет на ванную. Когда слышишь, как женщина стонет над унитазом, совсем не просто ощутить сексуальное пробуждение. Он знал Сюзи не настолько хорошо, чтобы жалеть ее. Она была занудой, обузой. Ему хотелось, чтобы ее здесь не было.

Ей хотелось того же, но она не знала, как добраться до своего номера. Она и номера-то не помнила, а ключ отдала Марине.

С трудом принимая более или менее удобную позу на кровати датчанина, она проклинала себя за то, что не умеет себя контролировать. Прежде чем забыться судорожным обезвоженным сном, она успела подумать о приборе для испытания на беременность, который оставила в Лондоне. Случайно? Кто знает. Да и нужно ли об этом думать? Просто ей нужен Кен.