Текст книги "Большие девочки не плачут"

Автор книги: Франческа Клементис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 17

Наступил октябрь. Таблетки больше никто не принимал.

Вторник был днем взвешивания. В приемной царило уныние. На смену летним расцветкам и ярким краскам пришли приглушенные осенние тона, которые скрывали больше, нежели обнажали. Разговор велся тихий и нервный. Ноги скрещены, руки сложены на груди. Эммы не было.

– Что это значит – исчезла? – спросила Тереза у Марины.

– Исчезла, и все. Выехала из квартиры и не оставила адреса. Я позвонила в пару журналов, в которые, насколько мне известно, она писала, но и они от нее ничего не слышали. Очевидно, в этом ничего необычного нет. Пишет историю про оксиметабулин, но окончания от нее ждут не раньше чем через несколько месяцев, когда закончится эксперимент и станут известны предварительные результаты.

– Если это больше никого не беспокоит, может, и нам не надо беспокоиться?

– Не знаю, Терри. Ты не видела ее. Мне показалось, что она при смерти.

– Ну, если у нее хватило сил выехать из дома, то не такая уж она и слабая. Поверь мне, переезд отнимает столько энергии, уж я-то знаю.

Марина взяла за руку свою подругу.

– Терри, извини, я и не спросила. Как дела с переездом?

– Все зависит от того, какая его часть тебя интересует. Если та часть, когда я собирала осколки разбитого девятнадцатилетнего замужества и раскладывала их по картонным коробкам, словно старую одежду для распродажи на благотворительном базаре, то это все равно что умираешь, но смерть не приносит облегчения. С другой стороны, совершенно замечательная фирма по перевозке мебели прислала мужчину с фургоном, который переложил коробки в машину с минимальными повреждениями, и все это обошлось недорого. Так что в целом грех жаловаться.

Она наклонила голову, но Марина успела увидеть выступившие слезы.

– Я чувствую себя ужасно. Наверное, мне раньше надо было что-то сказать…

Теперь пришел черед Терезы успокаивать Марину.

– Не знаю, права ты была или нет, когда ничего не сказала, но я знаю, что сделала бы то же самое, если бы мы поменялись ролями.

– Может быть, – с сомнением произнесла Марина.

…Она долго раздумывала, прежде чем наконец решилась не говорить Терезе о том, что видела Рода с другой женщиной. Решение это она была вынуждена принять совершенно самостоятельно, а потом задумалась о том, насколько важно для нее иметь близкую подругу. Есть Сюзи, но у нее и без того жизнь настолько усложнилась, что Марина боялась и заговорить с ней. Кроме того, у Сюзи и самой интрижка; все, может, и кончено, хотя Марина и не успела разобраться в этом до конца. Как ни крутись, а ее мотивы все равно будут истолкованы неверно.

Еще одной настоящей подругой Марины была сама Тереза. Тут вообще гиблое дело. Она прочитала все журналы и колонки с советами, где говорится о правде, честности и личном «праве знать». Но есть и еще кое-что. Быть может, Тереза что-то подозревает и не хочет, чтобы ее подозрения подтвердились. А может, это просто проявление дурного настроения и все кончится через несколько дней. Может, Роду нужен был какой-то толчок, чтобы он подумал о Терезе. Надо ли доставлять Терезе мучения, которые будут вечно преследовать ее, если в этом нет совершенно никакой необходимости? Марина пришла к заключению, что лучше ей ничего не говорить.

Все совсем не так. Она ничего не говорит, потому что трусиха. Марина боялась, что Тереза займет позицию человека, которому остается лишь «пристрелить гонца с известием». Она боялась потерять свою подругу.

В конце концов Род и сам все рассказал Терезе. Это не было проявлением дурного настроения, да и подталкивать его к этому не пришлось. Он любил эту девушку, с которой ему было легко, и любил так же, как когда-то Терезу в их молодые годы. Ее звали Мэри, что казалось Терезе несправедливым. Такое домашнее имя, которое не подходит ни для неряшливой девки, ни для тощей захватчицы.

Именно Марина рассказала ей, как выглядит Мэри. Ей показалось, что Терезу успокоит то, что ее соперница внешне ей не ровня. Зная, какой становишься неуверенной, всю жизнь ненавидя свое тело, она подумала, что этот утешительный приз может, по крайней мере, придать Терезе достаточно уверенности в самой себе, чтобы решительнее начать новую жизнь.

Но все вышло по-другому. Тереза почувствовала себя опустошенной. Невзирая на неловкие Маринины попытки утаить главное, она тут же увидела во всем скрытый смысл.

– Значит, он всегда об этом думал! – задыхаясь, произнесла она.

– О чем? – спросила Марина, зная точно, что Тереза имеет в виду.

– Он всегда любил и до сих пор любит больших женщин. Он мне говорил это тысячу раз, но я ему не верила.

Марина была готова к такой реакции, но ей удалось удержаться от соблазна сказать: «И я говорила тебе то же самое».

– Тут легко ошибиться.

– Легко? – возразила Тереза. – Легко обвинять мужчину, которого ты любила двадцать лет, который во всем был честен с тобой, а ты в конце концов обвиняешь его в огромной лжи, которая существовала в ваших отношениях все это время?

Марина заранее отрепетировала несколько банальностей, которые, как она надеялась, помогут.

– Это все оттого, что у тебя была проблема. У нас обеих были проблемы, Терри. Да у нас всех. Мы все настолько были поглощены проблемой с лишним весом, что никому из нас и в голову не приходило, что, может, эта проблема других и не касается. Это как болезнь.

– Вот от этого мне много лучше. Это не жир сделал меня такой неразумной коровой, а душевная болезнь. Да Род, когда узнает об этом, обратно прибежит.

– Я не это имела в виду, и ты это знаешь.

Больше они тогда ни о чем не говорили. Против такого аргумента не возразишь, да к тому же никто из них не был уверен в своей правоте.

Тереза организовала переезд немедленно. Она решила выйти из положения именно таким образом. Нашла крошечную квартирку неподалеку. Далеко уехать не могла, потому что ей по-прежнему приходилось возвращаться в этот дом ради службы в офисе, который они занимали вместе. Ситуация для нее складывалась невыносимая, а тут еще и таблетки отняли.

Как все женщины, Марина и Тереза тревожились насчет того, что покажут весы. Обе снова повели борьбу с лишним весом, ни на секунду не забывая следить за собой в течение всего дня. Каждый кусок пищи с неприемлемым содержанием калорий, прежде чем отправиться в рот, подвергался изучению, после чего отвергался. Процесс еды стал таким же мучительным испытанием, каким он был в их толстой жизни. Теперь, когда они похудели, им не стало легче.

Проблемой явилась та самым помощь, которая дала им возможность побороть тягу к еде. А именно лекарство. Неважно, какой препарат принимаешь – настоящий или «пустышку». Для других женщин они похудели из-за таблеток. Без них они снова станут толстушками, потеряют над собой контроль, станут безумно размахивать руками, чтобы ненароком не схватить еду, от которой отказывались в последние месяцы с такой легкостью.

Лучшее в этой программе с таблетками то, что еда утратила свою главенствующую роль как нечто главное в жизни женщины. А худшее – что еда утратила свою главенствующую роль в ее жизни. Потеря значительная. Утрата тяжелая. На вкус еда стала не такая. Никакого удовольствия. Умиротворения. Развлечения. К счастью, хватало радости от того, что у тебя новое тело, чтобы заполнить многие пустоты, которые казались угрожающими.

Но как только вес снизился и стабилизировался и на смену радостным чувствам пришло прозаичное принятие нового статус-кво, голодная душа потянулась к другому спасательному жилету. Без таблеток у женщин оставался только один спасательный жилет.

Разумеется, они пробовали обратиться и к некоторым более популярным средствам, которыми пользуются женщины, умудряющиеся сохранять свой вес на одном уровне. Они пробовали алкоголь (от него толстеют, и он еще больше снижает сопротивляемость еде), курение (всего лишь шестидесяти штук в день достаточно, чтобы заполнить те минуты, когда хочется есть, но к смертельному исходу никто из них не был готов), секс (секс без их участия вызывал у них ощущение, будто им опять не уделили внимания).

Ничто из перечисленного не помогало. Помогала только еда, потому что они знали, что с ней делать. Старый знакомый режим опять звал их обратно к контролируемому отказу от пиршества. У еды опять появился замечательный вкус – грешный, воскрешающий, волшебный. Женщины говорили с едой на одном языке, и им было хорошо вместе. Точно домой вернулись.

Это не значит, что все женщины прибавили в весе. Как и предсказывал Дэвид, женщинам, принимавшим оксиметабулин, было легче сбрасывать лишний вес с помощью установленного темпа обмена веществ.

Глядя на женщин, сидевших в приемной, было трудно сказать, сколько весит та или другая. У большинства людей есть задел в двадцать фунтов в ту или другую сторону от их идеального веса, куда можно припрятать излишки (или потери!) веса, разумно выбрав одежду. Но были и несчастные, на лицах которых, на щеках и подбородках, появились первые лишние фунты в виде пончиков.

Марина была одной из этих женщин. С ее лица сошла подкладка, только когда она всем телом стала болезненно худой. Хотя она и вынуждена была согласиться со всеми, кто знал ее, что ее лицу идет подкладка, тем не менее именно худое лицо и стало отправной точкой для оценки наступающего совершенства.

В это утро она посмотрела на себя в зеркало, и хотя оно запотело, но не могло скрыть того, что скулы выступают не так, как несколькими неделями раньше. Она бросилась к шкафу и схватила одежду, которая была ей в самый раз. Ее гордостью была юбка десятого размера, которую она купила в сентябре. Она аккуратно застегивалась на талии, ткань удобно сидела на бедрах, без единой неровности или морщины. Интенсивные занятия физическими упражнениями привели к тому, что ее плоский живот переходил в плоские бока. Она надевала бесшовный корсет, чтобы создать впечатление гладкой фигуры.

В этот вторник она тоже попробовала его надеть. Но не смогла в него влезть. Даже лежа, втянув живот и задержав дыхание. Она занервничала. Ну-ка прекрати, резко сказала она себе, пытаясь говорить голосом матери. Эта же юбка десятого размера. Размер маленький. Да, я, наверное, потолстела, ну и что такого? Может, я и не должна быть десятого размера. Что плохого в том, что у тебя двенадцатый размер? Хорошо быть тощей, но не такой же тощей.

Но у нее ничего не получалось. Она натянула на себя тренировочные штаны с веревкой на поясе и побежала по магазинам. Только одно могло ее спасти от того, чтобы не свихнуться, – надо наполнить продуктовую корзинку чем-нибудь вкусным. Есть я ничего не буду, говорила она. Во всяком случае, не все съем. Просто посмотрю на то, что купила, потом рассмотрю фотографии, на которых я запечатлена такой, какой была раньше, потом посмотрю на мою новую одежду, потом на фотографию Энди, которую сама сделала, а уже потом приму взвешенное решение.

И она сделала все это и приняла взвешенное решение. Пиршество было в десять раз более радостным, поскольку последовало за осмысленным спором с самой собой. Процесс поглощения пищи был не столь импульсивен, более сдержан. Она была удивлена, сколько может поглотить, прежде чем наступит чувство пресыщения. Она ждала, что ее съежившийся желудок скажет «нет» гораздо раньше, чем это произошло.

В отличие от предыдущих разгулов на этот раз она не завершила его в море слез, пролитых в самобичевании. Через несколько часов ее должны были взвесить, и у нее не было намерения позволить своей глупости стать предметом всеобщего интереса.

Поэтому она вставила пальцы в рот и выпустила все обратно. Она проделала это впервые. Ей это не очень понравилось, но помогло.

– Марина Ризенталь! – выкрикнула сестра.

Тереза пожелала ей удачи, и она направилась в кабинет Дэвида.

– И как тебе живется без таблеток, Марина?

Холодный тон Дэвида рассмешил Марину. Она знала, как он был зол на нее за то, что она отказалась провести с ним еще одну ночь. Он настойчиво преследовал ее, надеясь не показаться отчаявшимся. На самом деле он выглядел настолько отчаявшимся, что Марина едва не уступила из жалости к нему. Но в ней росло чувство преданности к Энди, и, предав его, она могла искупить свою вину лишь одним способом – сделать так, чтобы та ночь была навсегда вытравлена из ее памяти как безумный миг.

Марина стояла на весах, подсознательно сжав все мышцы, чтобы казаться меньше.

– Отлично. Никаких проблем.

– Да ты прибавила пятнадцать фунтов за две недели.

Марина вскрикнула. Пятнадцать фунтов! И это после того, как она опустошила свой желудок всего пару часов назад. Она не взвешивалась с того дня, когда почувствовала, что снова набирает вес. Ей хотелось и дальше жить с ложью.

– Этого не может быть! Знаю, что я прибавила немного. Но не столько же. Я и не ела столько, чтобы так много прибавилось. Может, это переизбыток воды или еще что-нибудь в этом духе! А может, это побочный эффект от того, что я перестала принимать таблетки. Как стероиды. Может, мне нужно еще немного времени, чтобы все стабилизировалось? А может, мне стоит снова принимать таблетки, только уменьшить дозировку? Может, тебе не стоило снимать меня с таблеток так резко?

Дэвиду нравилось то, что она переживает. В его собственной жизни было столько неприятностей, что единственным утешением оставалось сознание того, что и у других есть проблемы. Он не платил по кредитам уже месяца два. Не мог. Да он вообще не мог выплатить никакие долги, за исключением грабительских выплат, востребованных акулами займа.

Самые настоящие акулы. Для себя он решил называть их «независимыми финансовыми консультантами», но когда впервые задержался с выплатой, людей, появившихся в его квартире, трудно было отнести к названной категории. То, что он должен делать в первую очередь, ему разъяснили односложными словами. Теперь, когда он задержался с выплатой, неизбежны санкции. Это означает, что он должен выплатить оговоренную сумму вдвойне.

Они не уточняли, каковы будут последствия, если он не отдаст долги. Да это и не нужно было делать. Теперь ему придется отдать этим людям всю зарплату. Другие его кредиторы тоже кружились вокруг, а их письма становились все более угрожающими. Его поддерживал триумвират женщин, кормивших его и даже дававших ему деньги, в таком он был бедственном положении. Но денег все равно не хватало. Он был в большой, очень большой беде. Он даже не знал, доживет ли до своей премии в декабре.

Успешное завершение испытания становилось все более сомнительным. Они просто убивали его, эти женщины.

Марина была, вероятно, права, сказав, что у нее наступил период стабилизации, однако Дэвид был рад тому, что заставил ее поеживаться от беспокойства. Мало того что у него с деньгами плохо, так еще эта женщина задела его за живое. До нее еще никому не удавалось отвергнуть его. Ему хотелось снова оказаться с ней вместе, а потом бросить ее, как и должно быть.

Однако эксперимент более важен, нежели возможность причинить боль этой женщине. Хотя и последнее тоже важно. Он попытался успокоить ее.

– Прибавка, возможно, временная. Но все равно это многовато за такое короткое время. Главное, ты набираешь вес быстрее, чем сбрасывала его. А это не хорошо.

Марина нервно рассмеялась.

– Если бы мы знали, какое было лекарство – настоящее или нет, то это бы помогло.

Дэвид резко посмотрел на нее.

– Нисколько бы не помогло. В этом весь смысл слепого эксперимента. Если бы ты знала, что принимаешь, то это подсознательно оказало бы влияние на твое поведение, и ты постаралась бы выдать те результаты, которых от тебя ждут.

– Хочу сказать только одно. Нам всем трудно без таблеток. Конечно, так случается в ходе всех экспериментов с препаратами. Ты дал таблетки, которые нужно принимать каждый день в течение нескольких месяцев, они изменяют твою жизнь в ту или иную сторону, а потом от тебя отнимают лекарство. Должна последовать какая-то психологическая реакция. И разумеется, эта психологическая реакция будет такой, какую тебе хотелось бы предотвратить. Иначе даже те участницы эксперимента, которые принимают оксиметабулин, могут вернуться к свободному рациону в ответ на то, что у них отняли. А это совершенно спутает твои результаты.

Дэвида это поразило. Только он подумал, что предусмотрел все, на что может пойти женщина с лишним весом, как перед ним возникла новая преграда. Поначалу все казалось простым. Ожидалось, что эти женщины из ТФБП преодолели всяческие неврозы, связанные с едой, которые возникают у менее подготовленных натур. Предполагалось, что они вроде как нормальные люди. Поэтому он и выбрал их. Именно на этом основании и получил право проводить эксперимент.

И вот одна из этих нормальных, положительно настроенных женщин швыряет в него фразы типа «свободный рацион». Он уже взвесил семь других участниц, и у всех выявились такие же колебания, более существенные, чем планировалось. Эту ситуацию он не мог игнорировать. Если Марина права, значит, эти женщины начали эксперимент со здоровым отношением к еде, но таблетки разожгли новую зависимость, которая позже изменила их поведение.

Единственное, чего он не мог знать, так это то, что сама предпосылка, с которой все началось, была лживой. Едва он поставил на обсуждение возможность легкого режима похудения, как эти женщины снова заняли ту же позицию, которую уже занимали когда-то в жизни – позицию женщины, которая хочет стать стройной любой ценой.

Он начал задумываться, следя за тем, как все они теряют в весе в большей или меньшей степени, но надеялся, что результаты, полученные в будущем, дадут ему возможность извлечь кое-какие ценные данные из эксперимента.

То, что говорила Марина, имело смысл, но он не понимал, как связать ее мысли с экспериментом. Протокол был составлен еще в начале. Его нельзя изменить, если не возникла угроза человеческой жизни и тем более если одна из участниц выступила с какой-нибудь легковесной теорией.

И все же он вынужден был задать свой вопрос.

– Как, по-твоему, я должен разрешить эту проблему – если, конечно, проблема существует?

Марина пожала плечами.

– Ты ученый, не я. Одно хочу сказать. Может, таблетки постепенно утратили свой эффект? Сейчас, наверное, слишком поздно что-то предпринимать. Если только нет способа снова посадить нас на таблетки, а потом медленно отойти от них.

В ее голосе безошибочно угадывалась надежда. Дэвид покачал головой.

– Это совершенно невозможно. Хотя…

– Хотя что? – с жаром подхватила Марина.

– Есть еще одна возможность, но не знаю, приемлема ли она.

– Почему ты не скажешь мне, что это за возможность?

– Если бы была медицинская проблема, что-то непредвиденное, тогда бы я мог изменить ход эксперимента, чтобы действовать иначе.

Марина соображала быстро.

– Эмма.

– Ты видела ее в последнее время?

– Нет, уже несколько месяцев. Полагаю, ничего страшного с ней не произошло, а то мы бы узнали. В СМИ она человек известный.

Дэвид внимательно выслушал ее слова.

– Что ж, новости хорошие. Но когда я видел ее в последний раз, она была действительно плоха, да и ты говорила то же самое. Я не имею в виду, что это прямой результат приема лекарства. А если это следствие того, что она слишком быстро прекратила принимать препарат?

Марина с сомнением посмотрела на него.

– Не в этом дело. Она так и не подошла к той стадии, когда ты прекратил давать ей таблетки. Она заболела задолго до этого.

Дэвид поднял палец, предупреждая ее не делать поспешных выводов.

– Насколько мы знаем.

– Не понимаю.

– Допустим, она прекратила принимать таблетки по какой-то безумной причине, о которой никто из нас не подозревает. И только потом заболела. Значит, в этом случае отнюдь не отказ от приема таблеток вызвал появление проблемы.

– Но как ты можешь это узнать?

– А нам и не нужно это узнавать.

– Погоди-ка. Я думала, ты хотел сказать, что Эмма забеременела и именно поэтому вышла из эксперимента?

– Да, но я изменил свое мнение. Как ты сказала, она известная журналистка. Мне бы не хотелось, чтобы она написала что-то совершенно другое.

– И что ты написал о ее участии в эксперименте? Как ты объяснил то, что она не появилась на взвешивании?

Затянувшееся молчание Дэвида свидетельствовало о том, что он что-то скрывает.

– Ты что, приписал ей какие-то цифры? Что она якобы по-прежнему принимает участие в эксперименте? Ты с ума сошел?

– Послушай, никто ничего не заметит. Индивидуальные данные никогда не раскрываются, это нарушение конфиденциальности. Она и сама ничего не будет знать. Но она наверняка узнает, если против ее фамилии записи будут отсутствовать по причине беременности.

У Марины заколотилось сердце, а пустой желудок настоятельно требовал к себе внимания.

– По-моему, ты зашел слишком далеко, Дэвид. Тебя поймают. И выяснится, что все было напрасно.

– Как это напрасно? Лекарство действует, и ты это знаешь.

Она это знала, но она так устала. Ей не хотелось ничего знать. Просто ей хотелось быть стройной и продолжать жить. В скольких еще сражениях ей предстоит участвовать, чтобы жить, как другие женщины?

– Значит, ты собираешься доложить своим боссам, что Эмма неожиданно прекратила принимать таблетки без твоего разрешения, и у нее начались… проблемы? И не скажешь о том, что она не участвует в программе уже три месяца, а представишь дело так, будто она продолжает эксперимент?

– Вот именно!

Он не принял ее обвинений.

– И поэтому я уверен, что лучше всего назначать отмену препарата более осторожными методами.

В его сощурившихся глазах светилась плутоватая невинность.

– Моя позиция значительно укрепилась бы, если бы я смог представить кого-то, кто подтвердил бы, что испытывает трудности после отказа от приема препарата. То есть в отсутствие Эммы.

Он подал мяч на сторону Марины, и тот завис в воздухе, пока она боролась со своей совестью.

Как все ужасно. Это Марина понимала. Но иначе ему никак не выкрутиться. При первых же серьезных проблемах с чьим-либо здоровьем эксперимент прекратится. Однако это вам не торговля средством для чистки стекол, которая вдруг показалась ей делом более надежным и отрегулированным, чем исследовательская работа, в ходе которой то и дело приходится что-то придумывать. Впрочем, ей все равно. Пятнадцать фунтов за две недели. Тридцать фунтов за месяц. И шестьдесят фунтов за полтора месяца. Она скоро вернется к тому весу, с которым приступила к эксперименту.

Она опять подумала о таблетках. Они ей нужны. Как она и говорила, ей нужно еще немного времени, чтобы отказаться от них, приспособиться к своему новому аппетиту, медленно вывести химические составляющие из организма. Если бы только она могла принимать таблетки еще недели две. И все. Она снова влезет в свою юбку десятого размера и будет чувствовать себя отлично.

Двое отчаявшихся людей смотрели друг на друга. Каждому хотелось покоя. Никому из них не нужны были кризисы и стрессы. Ни у кого не оставалось сил на долгие моральные и философские разговоры. У каждого были свои проблемы. И решение им хотелось найти простое.

От дополнительного груза, который Дэвид взвалил на ее совесть, у Марины опустились плечи.

– Не такая уж это будет и большая ложь. То, что я толстею так быстро, это ведь не хорошо для здоровья, правда? И для сердца плохо. А ем я не больше, чем раньше. Значит, я больна. Что-то не так работает в моем теле, поэтому я больна, так ведь?

– Ну конечно! – согласился Дэвид, даже и не пытаясь следить за ее хромающей логикой. Она разделяет его мысли, а почему, ему все равно. – Так я напишу здесь, что у тебя были, скажем так, головные боли, не очень, запомни, сильные, жалобы на бессонницу, работу желудка. И что ты была совершенно здорова, когда принимала лекарство. Устраивает?

Это ее устраивало, если не считать того, что головные боли, бессонница и жалобы на работу желудка были побочными эффектами, от которых она страдала, пока принимала лекарство. Она нарочно утаивала от Дэвида эти побочные эффекты, лишь бы ее не сняли с эксперимента.

Мало того. Прекратив принимать таблетки, она стала чувствовать себя гораздо лучше, чем в предыдущие месяцы, но не собиралась говорить Дэвиду об этом.

– Хорошо, – слабо согласилась она.

Дэвид облегченно вздохнул, когда она ушла. Трудную ситуацию удалось разрядить, а Марина между тем снова становилась пухленькой. Чем скорее ему разонравится эта женщина, тем счастливее он будет.

День выдался длинным. Женщины засыпали его горестными историями, лгали насчет того, как они питаются, утверждали, будто предменструальные отеки дали прибавку в весе не меньше семи фунтов. Просматривая свои записи, он обратил внимание на то, что у некоторых из этих женщин критические дни составляли, похоже, три четверти жизни.

К шести часам у него разболелась голова. Ему удалось внушить некоторым женщинам мысль о том, как избавиться от головной боли, и теперь ему нужно было составить план, как снова посадить их на таблетки, пока он думает, что предпринять дальше.

Все это было ужасно. Распечатка фамилий участниц и лекарств, которые они принимали, сама по себе оказалась почти бесполезной. Он обнаружил, что самые значительные снижения веса оказались у женщин, которые принимали «пустышку», а у тех, кто сидел на оксиметабулине, вес то снижался, то увеличивался. Он размышлял над тем, не стоит ли незаметно внушить некоторым женщинам мысль о том, чтобы они выдавали данные поближе к ожидаемым, но оставил это, подумав, что не может показать, что ему известно, какое лекарство они принимают.

Решение созрело только тогда, когда он вспомнил, как ему повезло, что эти сведения у него в руках. Результаты программы в компьютере были защищены только одним способом – паролем. Если его взломать, то это будет другой документ. И как всякий документ, он может быть отредактирован. Изменен.

Почему я не подумал об этом раньше? Просто возьму и изменю данные, которые отличаются от ожидаемых. Ничего аморального в этом нет. Всем известно, что лекарство действует. Так почему же все должно рухнуть только из-за кучки ненормальных женщин, которые не могут контролировать то, что кладут себе в рот?

Вот что я сделаю. Внесу-ка я изменения в протокол.