Текст книги "Тень ведьмы"

Автор книги: Флоринда Доннер-Грау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Она придвинула свое лицо поближе ко мне и мягким шепотом добавила:

– Сказки о силе и сказки о слабости. Это будет дар тебе, данный, чтобы умилостивить тебя. – Она взяла мою руку и вывела меня из комнаты. – Идем на нашу прогулку.

Наши шаги гулко отозвались эхом на тихой, пустынной улице с высокими бетонными тротуарами. Проходя мимо сонных домов, Мерседес Перальта заметила, что во времена, когда она была юной целительницей, ее дом – самый большой на улице – уединенно стоял на окраине.

– Но сейчас, – сказала она, очертив широким жестом руки полукруг, – кажется, я живу в центре города.

Мы свернули на центральную улицу и дошли до рыночной площади, там мы присели на скамью лицом к статуе Боливара на коне. По одну сторону площади высилось здание муниципалитета, на другой стороне стояла церковь с колокольней. Большую часть старых домов снесли, заменив их современными строениями. Однако там, где старина еще уцелела, с ее коваными чугунными решетками, с красной черепицей на крышах, серых от времени, с широкими карнизами, которые позволяли дождевой воде свободно стекать подальше от ярко окрашенных стен, – она придавала центру города заметный колониальный шарм.

– Этот город здорово изменился с тех пор, как на башне ратуши починили часы, – задумалась она.

Она объяснила, что давным-давно, как бы в отместку за приход прогресса, башенные часы вдруг остановились на двенадцатичасовой отметке. Местный фармацевт, увидев это, починил их, и словно по мановению волшебной палочки, улицы осветились фонарями, а на площади устроили фонтаны, чтобы газоны оставались зелеными круглый год. Раньше каждый знал, что было событие, повсеместно изменившее индустриальные центры.

Она на секунду остановилась, переводя дыхание, затем указала на застроенные лачугами холмы, окружавшие город.

– Вот так хижины переселенцев создавали города, – добавила она.

Мы встали и пошли в конец центральной улицы, туда, где начинались холмы. Лачуги, сделанные из гофрированных металлических листов, упаковочных ящиков и листов картона, едва держались на крутых склонах. Владельцы хибарок, выходящих поближе к городским улицам, нахально крали электричество от фонарных столбов. Изолированные провода были примитивно замаскированы цветными лентами. Мы свернули с улицы в переулок и наконец пошли узкой тропинкой, извилисто ведущей к одинокому холму, на который переселенцы еще не претендовали. В воздухе, все еще сыром от ночной росы, пахло диким розмарином. Мы взобрались на вершину холма к одиноко растущему дереву и там уселись на сырую землю, покрытую мелкими молодыми маргаритками.

– Ты слышишь море? – спросила Мерседес Перальта.

Легкий ветерок резвился в кудлатой кроне дерева, разбрасывая россыпь мелких золотых цветов. Они, словно бабочки, кружась, опускались на ее волосы и плечи. Ее лицо было залито безмятежным спокойствием. Она слегка раскрыла рот, обнажив несколько зубов, желтых от табака и возраста.

– Ты слышишь море? – повторила она, скосив на меня сонные, слегка затуманенные глаза.

Я сказала ей, что море слишком далеко, за горами.

– Я знаю, что море далеко, – тихо сказала она. – Но в этот ранний час, когда город еще спит, я всегда слышу шум волн, гонимых ветром.

Закрыв глаза, она прислонилась к стволу дерева.

Утреннюю тишину развеял шум грузовика, мчавшегося внизу по узкой улочке. Я не поняла, был ли это португальский пекарь, доставлявший свои свежевыпеченные булочки, или полиция, подбиравшая последних ночных пьяниц.

– Посмотри, кто это, – подбодрила она меня.

Я спустилась на несколько шагов вниз по тропинке и увидела старика, выходящего из зеленого грузовика, который остановился у подножия холма. Его пиджак свободно болтался на сутулых плечах, а голову скрывала соломенная шляпа. Почувствовав, что на него смотрят, он поднял глаза и помахал своей тросточкой, приветствуя меня. Я помахала ему в ответ.

– Это старик, которого ты лечила прошлой ночью, – сказала я ей.

– Вот же везет, – прошептала она. – Позови его. Скажи ему, чтобы он шел сюда. Скажи ему, что я хочу его видеть. Мой дар тебе берет начало.

Я сбежала вниз, туда, где остановился его грузовик, и попросила старика подняться вместе со мной на холм. Он без слов последовал за мной.

– Сегодня собак не было, – сказал он Мерседес Перальте вместо приветствия и сел рядом с ней.

– Я открою тебе тайну, муэия, – сказала она, жестом пригласив меня сесть напротив. – Я медиум, ведьма и целитель. Из этой троицы мне по нраву второе, так как ведьма имеет особый способ понимания таинств судьбы. Почему так случается, что некоторые люди становятся богатыми, удачливыми и счастливыми, когда другие находят только трудности и боль? Что бы ни означали эти вещи – это не то, что ты называешь судьбой; она – нечто большее, более таинственное, чем это. И только ведьмы знают о ней.

Ее черты лица напряглись с выражением, которое я не уловила, так как она повернулась к Октавио Канту.

– Некоторые люди говорят, что мы рождаемся с нашей судьбой. Другие утверждают, что мы создаем нашу судьбу своими поступками. Ведьмы говорят, что ни то, ни другое не верно, и что нечто большее настигает нас, подобно бульдожьей хватке. Секрет будет здесь, если мы захотим быть схваченными. Но его здесь не будет, если мы этого не захотим.

Ее взгляд ласкал восточное небо, где над далекими горами поднималось солнце. Минуту спустя она вновь повернулась к старику. Ее глаза, казалось, поглотили сияние солнца и блестели, горя огнем.

– Октавио Канту будет приходить к нам лечиться, – сказала она. – Может быть, мало-помалу он расскажет тебе свою сказку. Сказку о том, как случай связывает жизни, и о том, что ведьмы знают, как закрепить их в один узел.

Октавио Канту кивнул в знак согласия. Робкая улыбка расползлась по его губам. Редкая его бородка была такой же седой, как и волосы, торчащие из-под соломенной шляпы.

Октавио Канту приходил в дом доньи Мерседес восемь раз. По-видимому, она периодически лечила его с того времени, когда он был еще молодым. Вместе со своей старостью и дряхлостью он был к тому же алкоголиком. Донья Мерседес однако подчеркивала, что все его болезни были душевными. Он нуждался в заклинаниях, а не в медицине.

Сперва он неохотно беседовал со мной, но затем, возможно, почувствовав себя более уверенно, начал, раскрываться. Мы часами обсуждали его жизнь. В начале каждой беседы он, казалось, был подавлен отчаянием, одиночеством и подозрительностью. Он допытывался, зачем я интересуюсь его жизнью. Но надо отметить, что он всегда сдерживал себя и, восстановив свой апломб, остаток беседы – час или целый день – рассказывал о себе искренне и раскованно, словно о совершенно другом человеке.

* * *

Октавио откинул в сторону кусок картона и пробрался через небольшое двереподобное отверстие внутрь лачуги. Здесь света почти не было, а едкий дым огня в каменном очаге вышибал из глаз слезы. Октавио сильно зажмурился и побрел в темноте на ощупь. Споткнувшись о какие-то жестянки, он сильно ударился голенью о деревянный ящик.

– Будь проклято это вонючее место, – выругался он на одном дыхании.

Октавио присел на миг на утрамбованный земляной пол и потер свою ногу. В дальнем углу этой жалкой хибары он увидел старика, спавшего на потрепанном заднем сиденьи, снятом с автомашины. Медленно обходя ящики, веревки, тряпье и коробки, разбросанные на земле, он побрел туда, где лежал старик. Октавио чиркнул спичкой. При тусклом свете спящий мужчина выглядел мертвым. При вдохе и выдохе его грудь двигалась так слабо, что казалось, будто он вообще не дышит. Выпирающие скулы буквально торчали на его черном истощенном лице. Его рваные грязные брюки были подвернуты до икр, а рубашка цвета хаки, с длинными рукавами, плотно облегала его морщинистую шею.

– Виктор Джулио! – вскрикнул Октавио, энергично встряхивая старика. – Проснись!

Сморщенные веки Виктора Джулио с трепетом открылись, оголив бесцветные белки его глаз.

– Проснись! – заорал Октавио в полном отчаянии. Он схватил узкополую соломенную шляпу, лежавшую на земле, и с силой надел ее на растрепанные седые волосы старика.

– Что ты за дьявол? – заворчал Виктор Джулио. – Чего тебе надо?

– Это я, Октавио Канту. Я назначен мэром твоим помощником, – объяснил он с важным видом.

– Помощником? – Старик шатаясь поднялся на ноги. – Мне не нужен помощник.

Он напялил свои потрепанные, незашнурованные ботинки и начал бродить кругами по темной комнате, пока наконец не нашел бензиновый фонарь. Он зажег его, затем потер глаза и часто заморгал, внимательно рассматривая молодого человека.

Октавио Канту был среднего роста, с сильными бицепсами, выпиравшими сквозь расстегнутый выцветший синий жакет. Его брюки, которые казались слишком велики ему, мешковато свисали на его новые лакированные туфли. Виктор Джулио определенно в чем-то заподозрил молодого человека.

– Яникогда не видел тебя здесь прежде, – сказал он. – Откуда ты взялся?

– Из Парагваны, – резко ответил Октавио. – Здесь я временно. Я встречал тебя несколько раз на площади.

– Из Парагваны, – сонно повторил старик. – Я видел песчаные дюны Парагваны. – Он встряхнул головой и резким голосом осведомился:

– Что ты намерен делать в этом богом забытом месте? Разве ты не знаешь, что у этой дыры нет будущего? Ты просто отметь для себя, куда переселяется молодежь.

– Все меняется, – заявил Октавио, усердно уклоняясь от разговора о себе. – Этот городок вырастет. Иностранцы скупят здесь кофейные плантации и поля сахарного тростника. Они построят здесь заводы и фабрики. Народ валом повалит в этот город. Люди придут сюда, чтобы разбогатеть.

Виктор Джулио скорчился от смеха.

– Заводы не для таких, как мы. Если ты застрянешь здесь надолго, то кончишь подобно мне. – Он положил свою руку на плечо Октавио.

– Я знаю, почему ты забрел так далеко от Парагваны. Ты бежишь от чего-то? – спросил он, пристально разглядывая беспокойные глаза молодого человека.

– А что, если и так? – неловко уклонился Октавио. Он знал, что не скажет ему ничего. Никто не знал о нем в этом городе. Но что-то в глазах старика тревожило его. – Дома у меня было несколько неприятностей, – пробормотал он уклончиво.

Виктор Джулио прошел шаркающей походкой к отверстию в хижине, снял джутовый мешок, висевший на ржавом гвозде и вытянул оттуда бутылку дешевого рома. Его руки, переплетенные вздутыми венами, непроизвольно тряслись, когда он отвинчивал крышку бутылки. Не обращая внимания на то, что янтарная жидкость струится вниз по его тощей бороде, он несколько раз глотнул.

– Нам надо многое сделать, – сказал Октавио. – Лучше собирайся и пойдем.

– Я был молод, как и ты, когда другой мэр назначил меня помощником к одному старику, – вспомнил Виктор Джулио. – Ах, как я был силен и усерден в труде. Но взгляни на меня сейчас. Даже ром уже не может согреть мое горло. – Опустившись на землю, Виктор Джулио искал свою походную трость. – Эта палка принадлежала тому старику. Он дал мне ее перед своей смертью. – Он протянул Октавио темную, прекрасно отполированную трость. – Она сделана из твердого дерева, растущего в джунглях Амазонки. Ее даже сломать нельзя.

Октавио мельком взглянул на трость, а затем спросил с нетерпением:

– Что толку в этой болтовне? Или нам больше нечем заняться?

Старик усмехнулся.

– Мясо замочено уже вчера. Сейчас оно должно быть готово. Оно на улице позади лачуги, в стальном баке.

– Покажи мне, что надо делать с мясом, – попросил Октавио.

Виктор Джулио засмеялся. У него не было передних зубов, а оставшиеся желтые коренные зубы выглядели словно два столбика в дыре его рта.

– Здесь и в самом деле нечего показывать, – сказал он сквозь взвизгивающий хохот. – Я просто захожу к фармацевту, когда надо приготовить мясо. Он поливает его чем-то похожим на маринад. Фактически, – объяснял он, – ничего сложного в этом нет. – Его рот расплылся в широкой ухмылке. – Я всегда беру мясо из скотобойни, которое нравится мэру. – Он сделал долгий глоток из бутылки. – Ром помогает мне войти в норму. – Он почесал подбородок. – Собаки настигнут меня в один из этих дней, – прошептал он со вздохом и вручил полупустую бутылку Октавио. – 1ы лучше хлебни немного.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Октавио. – Яне могу пить на пустой желудок.

Виктор Джулио раскрыл рот, готовясь сказать что-то. Но вместо этого он поднял дорожную трость и джутовый мешок, пригласив Октавио следовать за ним. Увлеченный чем-то, он на миг остановился и взглянул на небо. Оно было ни темным, ни светлым, но каким-то необычно и угнетающе серым, что бывает иногда перед рассветом. Вдали он услышал лай собаки.

– Мясо здесь, – сказал он, указывая подбородком на стальной бак, стоящий на деревянном обрубке. Он передал Октавио свернутую веревку. – Если ты подвяжешь на спину этот бак, тебе легче будет нести его.

Октавио со знанием дела обвязал веревку вокруг стального бака, поднял его на спину и, скрестив веревки на своей груди, прочно завязал их ниже пупка.

– Это все, что нужно? – спросил он, уклоняясь от взгляда старика.

– У меня в мешке есть еще несколько запасных веревок и канистра с керосином, – объяснил Виктор Джулио, снова отхлебнув глоток рома и небрежно засунув бутылку в карман.

След в след они зашагали сухим оврагом, который рассекал заросли тростника. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь трелями сверчков и ласковым ветерком, снующим между кинжальных отростков тростника. Виктор Джулио беспокойно вздохнул. У него болела грудь. Он чувствовал себя усталым. Ему хотелось лечь на твердую землю и лежать здесь, лежать… Его взгляд часто возвращался к лачуге, которая становилась все меньше и меньше. Предчувствие охватило его. Конец был близок. Он уже давно знал, что слишком стар и слаб для той работы, которую должен был выполнять. Это был только вопрос времени, поэтому они прислали нового человека.

– Виктор Джулио, идем, – нетерпеливо закричал Октавио. – Уже поздно.

Город тихо спал. Лишь несколько старых женщин толпилось у церкви. Покрыв свои головы черными платками, они прошли мимо двух мужчин, не отвечая на их приветствия. На узких бетонных тротуарах, пытаясь найти защиту у безмолвных домов, перед закрытыми дверьми, свернувшись, лежали костлявые и ужасные на вид собаки.

По команде Виктора Джулио, Октавио опускал стальной бак на землю и открывал тугую крышку. Пользуясь длинными деревянными щипцами, которые он вытащил из своего мешка, старик выбирал из бака большой кусок мяса и кидал его собаке. Таким образом они Октавио медленно пересекли весь город, подкармливая каждую бездомную собаку, мимо которой они проходили. С жадностью, виляя хвостами, животные пожирали смертельную еду.

– Сожрут тебя в аду эти собаки, – закричала толстая старуха, закрывая за собой большую деревянную дверь старой католической церкви по другую сторону площади.

– Совсем спятила, – заорал в ответ Виктор Джулио, вытирая свой нос рукавом рубашки. – Я думаю, из тебя в будущем мы приготовим хороший корм для собачек.

– Я насчитал семнадцать, – пожаловался Октавио, распрямляя заболевшую спину. – Судьба дохлых псов оттягивает мои плечи.

– Что ж, взвалим на них еще одну, – сказал Виктор Джулио. Зловещая улыбка скривила его лицо. – Здесь есть одна собака, которой не суждено найти смерть на улице.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Октавио и развернул вокруг головы свою красную бейсбольную кепку, озадаченно вглядываясь в его лицо.

Глаза Виктора Джулио сузились, его зрачки заблестели злыми огоньками. Его худое старое тело дрожало от ожидания.

– Я сильно нервничаю. Сейчас я убью черного Германа, пастушью собаку лавочника Лебанесы.

– Ты не сделаешь этого, – запротестовал Октавио. – Это не бродячая собака. Она не больна. Ее хорошо кормят. Мэр говорил только о бездомных и больных собаках.

Виктор Джулио громко выругался и зло посмотрел на своего помощника. Он не сомневался, что это был его последний шанс воспользоваться ядом. Если не Октавио, так кто-тодругой будет ведать уничтожением собак к концу текущего сезона. Он понимал, почему молодой человек не хочет причинять кому-то неприятности, но это же не его забота. Он жаждал смерти собаки Лебанесы с тех пор, как она покусала его. Это был последний шанс.

– Этого пса обучали для травли, – сказал Виктор Джулио.

– Каждый раз, вырвавшись, он кусает кого-то. Он искусал меня несколько месяцев тому назад. – Старик оголил свою израненную ногу. – Посмотри на шрам! – сердито ворчал он, растирая лиловое узловатое место на своей икре. – Лебанеса даже не побеспокоился отвести меня к доктору. Не знаю, кто из них бешеный, собака или ее хозяин.

– Все равно, тыне убьешь собаку, – настаивал Октавио. – Этот пес не уличный. У него есть владелец. – Он умоляюще посмотрел на старика. – Ты только напросишься на неприятность.

– Кого это волнует, – воинственно огрызнулся Виктор Джулио. – Я ненавижу это животное, и у меня не будет другой возможности убить его. – Он бросил свой мешок на плечо. – Пошли, идем же.

Октавио неохотно последовал за стариком. По узкому переулку они вышли на окраину города и остановились перед большим зеленым домом.

– Собака должна быть за домом, – сказал Виктор Джулио.

– Посмотрим.

Они пошли вдоль кирпичной стены, окружавшей задний двор. Но собаки здесь не было.

– Давай оставим это, – зашептал Октавио. – Я уверен, что собака спит внутри дома.

– Она должна выйти, – сказал Виктор Джулио и заколотил тростью по стене.

Громкий лай расколол утреннюю тишину. Старик возбужденно подпрыгнул, размахивая в воздухе тростью.

– Дай мне остатки мяса! – потребовал он.

Октавио снял веревку со своей груди и неохотно спустил стальной бак на землю. Старик вытащил деревянными щипцами последние куски мяса и бросил их через забор.

– Ты только послушай, как эта скотина глотает отраву, – весело болтал Виктор Джулио. – Эта злобная тварь так же голодна, как и остальные.

– Пойдем быстрее отсюда, – зашипел Октавио, закидывая бак на спину.

– Не спеши, – рассмеялся старик. Чувство восторга охватило его, когда он нашел на что встать.

– Идем, – настаивал Октавио. – Нас могут заметить.

– Не могут, – спокойно заверил Виктор Джулио, поднимаясь на дрожащий деревянный ящик, припертый к стене. Встав на цыпочки, он рассматривал беснующуюся собаку. Яростно лая и не жалея своего горла, животное разбрызгивало пену и кровь, пытаясь вырваться на свободу. Вот уже ноги перестали сгибаться. Пес свалился набок. Сильные судороги скрутили его тело.

Виктор Джулио задрожал. «Как он тяжело умирал», – шептал он, спрыгнув с ящика. Он не чувствовал никакого удовольствия от того, что отравил собаку Лебанесы. Все эти годы, уничтожая собак, он всегда избегал смотреть на то, как они умирают. Он никогда не получал удовольствия, убивая бродячих дворняжек города. Это была только его работа, единственно доступная для него.

Смутный страх закрался в сердце Виктор Джулио. Он посмотрел на пустынную дорогу внизу. Затем, подогнув большой палец на левой руке, он положил между ним и запястьем свою трость. Держа руку вытянутой, он начал вращать трость взад и вперед так быстро, что казалось будто трость подвесили в воздухе.

– Что это за фокус? – спросил Октавио, увлеченно наблюдая за ним.

– Это не фокус. Это искусство. Это единственное, что я делаю хорошо, – печально пояснил Виктор Джулио. – По утрам и после обеда я развлекаю маленьких детей на площади. Некоторые дети даже дружат со мной. – Он передал трость Октавио. – Попробуй. Посмотрим, можешь ли ты повторить это.

Виктор Джулио взахлеб хохотал над неуклюжими попытками Октавио удержать трость так, как полагалось.

– Это требует долгих лет практики, – сказал старик. – Надо развивать свой большой палец, оттягивая его назад, пока он не коснется запястья. Л ты должен двигать рукой очень быстро, чтобы трость не имела времени упасть на землю.

Октавио вернул ему трость.

– Давай лучше поймаем этих собак! – воскликнул он, удивленный внезапным появлением утреннего зарева и красочных пятен, возникших на восточном небе.

– Виктор Джулио, подожди меня, – закричал позади них ребенок.

Босиком, с черными спутанными волосами, завязанными на затылке, шестилетняя девочка быстро догоняла мужчин.

– Посмотри, какую игрушку подарила мне тетя, – сказала она, позволив старику посмотреть на щенка, отцом которого был только что отравленный Герман. – Я назвала ее Бабочкой. Она очень похожа на Бабочку, правда?

Виктор Джулио сел на бордюр. Маленькая девочка устроилась рядом с ним и положила прелестного пухлого щенка ему на колени. В смятении он пробежал пальцами вдоль его черной и бледно-желтой шкурки.

– Покажи Бабочке, как ты заставляешь танцевать свою палку, – попросил ребенок.

Виктор Джулио опустил собаку на землю и вытащил из кармана бутылку рома. Не переводя дыхания, он полностью осушил ее и бросил обратно в мешок. Старик с тоской оглядел радостное лицо ребенка. «Скоро она вырастет», – подумал он. Она не долго будет сидеть с ним под деревьями на площади и помогать ему наполнять мусорные баки тряпьем и хламом, веруя в то, что ночью все это превратится в золото. Он задумался, будет ли она тоже кричать на него и издеваться над ним, как это делает большинство повзрослевших детей. Он сильно зажмурился. «Пусть смотрит, если только палочке захочется танцевать», – прошептал он и встал, растирая свои скрипучие колени.

Словно околдованные, Октавио и ребенок уставились на трость. Казалось, что она танцевала сама по себе, оживляемая не только быстрым и изящным движением рук Виктора Джу лио, но также и ритмичным топотом его ног, его хриплым и все же мелодичным голосом, которым он пел детские стишки.

Октавио опустил бак и сел на него, восхищаясь мастерством старика. Виктор Джулио остановился на полуслове. Его трость упала на землю. С удивлением и ужасом он смотрел на щенка, лакавшего сок отравленного мяса, который тихо сочился из бака.

Девочка подняла трость, погладила прекрасно вырезанный набалдашник и подала ее Виктору Джулио.

– Я никогда не видела, чтобы ты ронял ее, – заметила она с беспокойством. – Палочка устала?

Виктор Джулио положил дрожащую руку на ее головку и нежно пригладил ей челку.

– Я возьму Бабочку на прогулку, – сказал он. – А ты возвращайся в кроватку, пока твоя мама не нашла тебя здесь. Встретимся попозже на площади. Мы снова будем вместе собирать будущие слитки золота. – Он поднял пухлого щенка на руки и сделал знак Октавио следовать за ним по улице.

Бродячие собаки уже не лежали перед закрытыми дверями, но, раскинув свои негнущиеся лапы, они валялись посреди пыльных переулков, и их остекленевшие глаза пристально и тупо смотрели в пространство. По одному Октавио связывал их веревкой, которую Виктор Джулио вытащил из своего мешка.

Бабочка, все ее тело конвульсивно тряслось, извергла струйку крови на брюки старика. Он с отчаянием встряхнул ее головку. «Что я скажу малышке?» – прошептал он, связывая отравленного щенка с другими животными.

Они сделали два обхода, а затем утащили мертвых собак за окраину города, за дом Лебанесы, за пустые поля, вниз по сухому ущелью. Виктор Джулио накрыл их грудой сухих веток, полил кучу керосином и поджег. Собаки горели медленно, наполняя воздух запахом паленого мяса и шерсти.

Едва переводя дух, с легкими, забитыми копотью и дымом, двое мужчин выбрались из ущелья. Не в силах дальше продолжать путь, они рухнули под тень цветущей красным цветом акации.

Старик растянулся на твердой земле, еще прохладной после ночи. Его руки тряслись. Он закрыл глаза и попробовал успокоить свое дыхание в надежде, что это развеет боль, стеснившую его грудь. Он мечтал о сне, о сне, в котором теряешь себя.

– Пожалуй, я уйду, – сказал Октавио спустя некоторое время. – Буду делать какую-нибудь другую работу.

– Останься со мной, – попросил старик. – Мне надо рассказать ребенку о собаке. – Он сел и умоляюще взглянул на Октавио. – Ты можешь помочь мне. Дети очень рано начинают бояться меня. Она одна из немногих, кто дружит со мной.

Ужасная пустота в голосе Виктора Джулио напугала Октавио. Он прислонился к стволу дерева и закрыл свои глаза. Он не мог больше видеть этот страх и отчаяние, отпечатанные на лице старика.

– Пойдем со мной на площадь. Пусть каждый узнает, что ты новый человек, – умоляюще просил Виктор Джулио.

– Яне останусь в этом городе, – грубо отрезал Октавио. – Мне не нравится эта работа. Мне не нравится убивать собак.

– Вопрос не в том – нравится или не нравится, – заметил Виктор Джулио. – Это вопрос судьбы. – Он грустно улыбнулся, его взгляд скользнул в направлении города. – Кто знает, может ты останешься здесь навеки, – прошептал он, снова закрыв свои глаза.

Тишину нарушил гул сердитых голосов. Внизу по дороге двигалась группа мальчишек под предводительством старшего сьша Лебанесы. Они остановились в нескольких шагах от двух мужчин.

– Ты убил мою собаку, – зашипел сын Лебанесы и плюнул дюймом дальше ноги Виктора Джулио.

Опираясь на трость, старик поднялся.

– Почему ты так думаешь обо мне? – спросил он, пытаясь выиграть время. Его руки дрожали. Он нашарил в мешке бутылку рома и остолбенел от того, что она была пуста, не в силах вспомнить, когда же выпита последняя капля.

– Ты убил собаку, – повторял мальчик нараспев. – Ты убил собаку.

Проклиная и толкая его, мальчишки пытались вырвать его трость и джутовый мешок.

Виктор Джулио отступил назад. Размахивая своей тростью, он вслепую колотил насмешливых юнцов.

– Оставьте меня в покое! – закричал он дрожащими губами.

На мгновение напуганные его яростью, юноши притихли.

Вдруг, словно только что заметив, что Виктор Джулио не один, они повернулись к Октавио.

– Кто ты? – закричал одни из мальчишек, переводя взгляд от одного мужчины к другому, возможно, оценивая результаты их обоюдного сговора. – Ты был со стариком? Ты его помощник?

Октавио не ответил. Взмахнув веревкой над своей головой, он защелкал ею перед собой как хлыстом. Смеясь и вскрикивая, ребята пытались уклониться от прицельных ударов. Но когда некоторым из них веревка обожгла не только икры и бедра, но и плечи и руки, они отступили назад. Они ринулись за Виктором Джулио, который тем временем убегал к ущелью, где еще догорали собаки.

Старик оглянулся. От ужаса у него расширились зрачки, мальчишки были почти за его спиной. Они не казались ему людьми, они напоминали ему свору лающих псов. Он попробовал бежать быстрее, но жгучая боль в груди тормозила движения.

Мальчишки, поднимая гальку, бросали ею в него, просто подшучивая над ним. Но когда сын Лебанесы потянулся за большим камнем, остальные ребята постарались превзойти друг друга – в ход пошли большие осколки породы. Один из них попал Виктору Джулио в голову. Он зашатался. Глаза его ничего не видели, земля уплывала из-под ног. Старик покачнулся и свалился в обрыв.

Ветер донес из ущелья сдавленный крик. Запыхавшись, с лицами в полоску от пыли и пота, мальчики стояли, глядя друг на друга. Затем, словно по какому-то сигналу, они бросились в разные стороны.

Октавио сбежал вниз по крутому склону и опустился на колени перед неподвижным телом Виктора Джулио. Он сильно встряхнул его. Старик открыл глаза. Дыхание слабеющими вспышками выходило из него. Голос был слабым, приглушенным звуком.

– Я знал, что конец близок, но думал, что это конец моей работы. Мне и в голову не приходило, что все закончится таким образом.

Его зрачки блеснули странно яркими искрами. Он пристально вглядывался в глаза своего помощника. Жизнь ушла.

Октавио безумно встряхнул его.

– Иезус! Он мертв! – Октавио перекрестился и поднял свое вспотевшее лицо к небу. Несмотря на ослепительное сияние солнца, бледная луна была отчетливо различима. Он хотел помолиться, но не мог вспомнить ни одной молитвы. Единственный образ засел в его мыслях – множество собак преследовало старика по полям. Октавио почувствовал в своих руках нарастающий холод, его тело начала бить дрожь. Можно снова убежать в другой город, подумал он. Но тогда они заподозрят его в убийстве Виктора Джулио. Лучше оставаться некоторое время в городе, пока все не прояснится, решил он.

Октавио долго наблюдал за мертвецом. Затем, поддавшись порыву, он поднял трость Виктора Джулио, лежавшую рядом. Он погладил ее и потер прекрасно вырезанный набалдашник о свою левую щеку. Он чувствовал, что она всегда принадлежала ему. Стало интересно, сможет ли он когда-нибудь воспроизвести танец трости.

VII

Октавио Канту закончил свой последний. сеанс лечения. Он взял свою шляпу и встал со стула. Я заметила, как сильно годы сдавили ему грудь и ослабили мышцы его рук. Вылинявший пиджак и брюки на нем были на несколько размеров больше. Карман на правой стороне резко выпирал от большой бутылки рома.

– Вот так всегда, когда она заканчивает мое лечение, сон куда-то прячется, – прошептал он мне, Продолжая смотреть своими ввалившимися бесцветными глазами на Мерседес Перальту. – Сегодня я заболтался с тобой. Никак не могу понять, почему ты так интересуешься мной.

Широкая улыбка разгладила его лицо, когда он поместил свою походную трость между большим пальцем и запястьем. Его рука замелькала взад и вперед с таким поразительным мастерством, что трость, казалось, подвесили в воздухе. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты.

– Донья Мерседес, – тихо вскрикнула я, поворачиваясь к ней.

– Ты не спишь?

Мерседес Перальта кивнула.

– Я бодрствую. Я всегда бодрствую, даже когда сплю, – мягко сказала она. – Это способ, которым я пытаюсь сдерживать свои прыжки вперед себя.

Я сказала ей, что с тех пор как я начала беседовать с Октавио Канту, меня постоянно мучают изводящие вопросы. Мог ли Октавио Канту как-то уклониться и не вставать на место Виктора Джулио? И почему он в такой полной мере повторяет жизнь Виктора Джулио?

– Это неопровержимые вопросы, – ответила донья Мерседес.

– Но лучше пойдем на кухню и спросим об этом Канделярию. У нее побольше ума, чем у нас обеих вместе. Я слишком стара, чтобы быть умной, а ты слишком образована.

С сияющей улыбкой она взяла меня за руку, и мы пошли на кухню.

Канделярия, занятая тем, что скребла днища медных тарелок и горшков, не слышала и не видела нашего прихода. Когда донья Мерседес подтолкнула ее руку, она издала пронзительный и испуганный вопль.

Канделярия была высокой, с покатыми плечами и широкими бедрами. Я не могла определить ее возраст. Иногда она выглядела на тридцать, а иногда на пятьдесят. Ее загорелое лицо было покрыто крошечными веснушками, расположенными так равномерно, что они казались нарисованными. Она выкрасила свои темные вьющиеся волосы в морковно-красный цвет и надела платье из вызывающе разрисованного ситца.

– Как? Что тебе надо в моей кухне? – спросила она с притворным раздражением.