Текст книги "Лунный цветок"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
XI
– Я прошу прощения, если Лори обидела Таро, – сказала Марсия Чийо, – но, боюсь, что ваш сын был неправ. Он был груб со своей маленькой сестренкой и побросал ее черепах в пруд.
Казалось, что при виде Марсии Чийо опять застыла, и лицо ее приняло свое обычное выражение. Она непонимающе смотрела на нее, но маска была надета слишком поздно, сказанного не воротишь.
– Вы знаете английский, не так ли, миссис Минато? – с любопытством спросила Марсия. – И вы говорите на нем без того акцента, который бывает у людей, которые учат его как иностранный язык. Вы американка японского происхождения?
Чийо отвернулась от нее и не сразу ответила. Она вытерла слезы Таро и успокоила плачущую Томико. Лори с отвращением отряхивалась, все еще ворча. Нелегко было разозлить мягкую Лори, но раз уж ее вывели из себя, то она разошлась вовсю.
– Он думает, что из-за того, что он мальчик, он может делать все, что хочет, а мы, девочки, все стерпим, – кричала она. – Но в Америке мы так не делаем. Я не люблю мальчишек, которые дразнятся.
Таро поглядел на Лори и убежал домой.
– Он больше нас не побеспокоит, – сказала Лори Томико. – Давай посмотрим, не удастся ли нам выудить черепах из пруда. Видишь, вот одна плывет к камню на этой стороне.
Чийо глядела, как девочки снова пошли играть, и потом неохотно повернулась к Марсии.
– Я больше не говорю много по-английски. Иногда это происходит, когда я этого меньше всего ожидаю.
Лицо Чийо имело восхитительную форму дынного семечка, удлиненную и овальную, ее кожа была белой, глаза немного раскосые и очень темные. Она выглядела такой изящной и прелестной, такой настоящей японкой в своем сером кимоно с изображением белого бамбука, что слова, которые она говорила, казалось, все более и более не соответствовали ее облику. Сотня вопросов и сомнений возникла в голове у Марсии. Если эта молодая женщина так хорошо говорит по-английски, то было более чем вероятно, что ей следует интересоваться американцем, который давно не был на родине.
Болезненная вспышка ревности охватила Марсию и вызвала такое любопытство, что ее даже немного замутило. Желать узнать… все. И в то же время понимать, что это знание могло бы причинить ей невыносимую боль – это слишком сильно взволновало ее. Все же ей удалось улыбнуться Чийо. Неважно, каков будет результат, она не упустит такую возможность.
– Вы не зайдете в дом, чтобы немного побеседовать со мною? – спросила она. – Кот выпущен из мешка. Вы не сможете засунуть его обратно.
Губы Чийо слегка задрожали, как будто она была близка к слезам.
– Я – я не должна заходить, – начала она, но Марсия легонько коснулась рукава ее кимоно.
– Пожалуйста, пойдем. Там не будет никого, кроме меня. Суми-сан принесет нам чаю.
После минутной нерешительности Чийо позволила себя уговорить. Она сняла на пороге свои гета и двинулась по полированному полу самой скромной голубиной походкой настоящей японской леди. Марсия провела ее в более уютную спальню, которую она большей частью использовала теперь как гостиную.
– Здесь нам будет удобнее, – сказала она. Попробуйте сесть в эту качалку, это мое любимое кресло.
Чийо скованно села, глаза ее были опущены, лицо лишено выражения. Марсия подозревала, что Чийо далеко не так спокойна, как кажется.
– Вы носите кимоно так грациозно, – сказала Марсия. – Так много японок предпочитают западные платья. Но вы носите его так, как будто с детства привыкли к этому виду одежды.
– Мой муж предпочитает старые обычаи, – мягко сказала Чийо.
Несмотря на то, что в ее речи чувствовался американский акцент, она говорила немного скованно, как будто редко пользовалась английским в последние годы.
– Мне нравится кимоно, – добавила она. – Оно напоминает мне, что я – японка, – она посмотрела на Марсию в упор. – Я хочу быть только японкой.
В ее словах был почти вызов, и Марсия подыскивала слова, чтобы успокоить ее.
– Почему нет, если так вам нравится? Но вы некогда были американкой?
– Американкой по рождению, – быстро сказала Чийо. – Американкой японского происхождения, мои родители – японцы. Мы жили в Сан-Франциско до тех пор, пока мне не исполнилось одиннадцать лет.
– Я живу через залив, в Беркли, – сказала Марсия. Чийо кивнула своей гладкой черной головкой.
– Да, я знаю.
Суми-сан принесла чай и поставила его на низкий столик между двумя женщинами. На лице не было никакого удивления. Марсия представила, какое бурное обсуждение начнется на кухне, когда она вернется.
Марсия разлила зеленый чай и предложила гостье соленые семби, которые были похожи на маленькие коричневые крекеры для коктейля. При всем своем внешнем спокойствии, она чувствовала себя взвинченной, взволнованной и в то же время усталой. Чийо не должна догадываться о том, какое любопытство она вызывает у Марсии, как жаждет Марсия отбросить завесу таинственности, висящую между двумя половинами дома. Неприятный огонь ревности угас. Или, по крайней мере, она надеялась, что он угас.
– Вы умели говорить по-японски, когда впервые сюда приехали? – спросила Марсия.
– Да, конечно, – Чийо отпила чай. – Это мой второй язык. Я росла, говоря в детстве и по-английски, и по-японски. Но когда я впервые сюда приехала, мне было трудно. Я тогда была совершенно американским ребенком. Я не хотела быть японкой. Мои родители давно хотели посетить родину, и они не хотели, чтобы я была полностью американкой. За несколько месяцев до начала войны они привезли меня в Японию.
– Это, наверное, было очень больно, когда обе ваши страны начали войну друг против друга, – сказала Марсия.
– Да, это так. Особенно потому, что я не была полностью ни японкой, ни американкой. Другие дети считали меня странной. Я могла говорить по-японски, и я выглядела как японка, но я мало знала японские обычаи. Мои родители во многих отношениях стали американцами и многому они меня не научили. Я делала ошибки.
– Какого рода ошибки?
Чийо улыбнулась немного печально.
– Я даже не знала, как правильно открывать шойи. Есть сотни обычаев, которые должна знать японская девушка, иначе ее сочтут плохо воспитанной. Но это были небольшие ошибки. Со временем я научилась.
Неожиданным жестом, который был больше американским, чем японским, она поставила свою чашку.
– Теперь я должна идти. Мне не следует здесь быть. Моему… моему мужу это не понравится.
– Почему он должен быть недоволен? – прямо спросила Марсия.
Чийо сидела молча, не отвечая. Хотя она пришла в дом, но говорила очень неохотно, в ней не было дружелюбия. Она все еще держалась с холодным равнодушием.
– Пожалуйста, не уходите так быстро, – попросила Марсия. – Есть столько всего, связанного с домом, чего я не понимаю. Почему нам запрещено общаться? Почему нашим детям не разрешается играть вместе?
Чийо начала было говорить, но заколебалась и опустила глаза.
– Вы должны обо всем этом спросить своего мужа.
Было ясно, что прямые вопросы, касающиеся жизни дома, ни к чему не приведут.
– Тогда расскажите мне о своих первых годах, проведенных здесь, – сменила тему Марсия. – Я хочу понять, как это было.
Когда Чийо начала говорить, она не смотрела на Марсию.
– Мой отец был убит в бою в Новой Гвинее, хотя он и не верил в справедливость этой войны. Все остальные умерли дома – мать, тетя, мои брат и сестра. Наш дом в Токио был разрушен. В конце войны японскому народу было уже все равно, выиграет он войну или проиграет. Народ хотел только прекращения войны. То же было и со мною – у меня не было родины. У меня были только страдания и потери.
Марсии нечего было сказать на эти резкие слова Чийо.
– Но теперь вы счастливы с вашим мужем и детьми? – мягко спросила она.
Чийо молча поклонилась, и Марсия спросила себя, так ли уж Чийо на самом деле счастлива.
– Как ваша кузина? – продолжала расспрашивать Марсия. – Она тоже исцелилась от последствий войны?
На несколько мгновений наступило молчание. Затем Чийо заговорила так тихо, что Марсия едва расслышала ее слова.
– Моя кузина страдала больше всех. Она никогда не выздоровеет. Моя кузина, она… она больна.
Дверь вновь закрылась, и Марсия почувствовала, что сегодня она не откроется вновь. Она не хотела заставлять Чийо рассказывать о ее несчастьях.
Чийо встала и поклонилась по японскому обычаю:
– Аригу гозай масу. Спасибо за чай. Теперь я должна идти, – она медленно молча пошла к двери, и Марсия проводила ее в холл. Но прежде чем они достигли боковой веранды, Чийо неожиданно с серьезным выражением лица повернулась к ней.
– Для вас, миссис Тальбот, лучше было бы поскорее уехать домой. Лучше всего взять вашу девочку и вернуться в Америку.
– Мой муж здесь, – твердо сказала Марсия. – Я хочу, чтобы мой дом был там же, где и его дом.
Лицо Чийо было лишено всякого выражения, но Марсии показалось, что в глазах ее сверкнул гнев. Неожиданно голос ее стал настойчивым.
– Если вы останетесь, может произойти что-нибудь ужасное. Вы здесь нежеланные. Если вы останетесь, вы только обидите невинного человека.
Несколько мгновений обе женщины смотрели друг на друга, и между ними исчезло даже подобие дружбы. Возникла невысказанная враждебность.
Чийо вновь формально поклонилась, одела свои гета и поспешила в сад. У пруда она взяла на руки Томико и, пронеся ее через ворота, закрыла их за собой.
Марсия смотрела ей вслед, охваченная противоречивыми чувствами. Хотя имя Джерома не было произнесено, но кое-что выяснилось. Марсия подумала о том, что во время разговора у нее было такое ощущение, как будто Джером стоял между ними, и на него предъявляли права обе женщины, а он не хотел полностью принадлежать ни одной из них.
Лори пришла к ней из сада.
– Почему она забрала Томико? Она что, сердится, что я побила Таро? Но он первый начал. Зачем он дразнил нас и мешал нам играть.
Марсия нежно пригладила локоны на лбу у Лори.
– Я думаю, что японские мальчики такие же, как и все мальчики, им всегда нравится дразнить девочек. Разве ты не помнишь, каковы мальчики у нас на родине?
Лори мрачно размышляла. Потом она вздохнула. Марсия на мгновение прижалась к ней щекой. Но даже в этот момент Лори оттолкнула ее.
– Папочка скоро вернется. Ничего, если я немного пройдусь, чтобы встретить его? Он возьмет меня в машину и подвезет до дома.
– Иди, – разрешила Марсия. – Но будь осторожна.
Стоило только уйти с главных улиц Киото, и уже не было тротуаров, и маленькие трехколесные грузовички нарушали тишину узких улочек звуковыми сигналами и не заботились о пешеходах. Удивительно, что ни на кого не наезжали, и большинство японцев разгуливали посреди улицы – только непосредственная близость транспорта заставляла их отходить в сторону. Лори пообещала быть осторожной и убежала.
Слуги всегда знали, что происходит в доме, и теперь Суми-сан вышла в сад с импровизированной сетью, привязанной к длинному бамбуковому шесту, на котором развешивали кимоно для сушки. Она ловко зацепила и выудила двух черепах. Прежде, чем начать выуживать черепах, она поставила банку с песком в соседний куст азалий и, вытащив их, посадила в банку. Пока Суми-сан вытирала руки о передник, что-то привлекло ее внимание, она наклонилась и вытащила из-под куста какой-то предмет. Она с любопытством повертела его в руках, потом прошла к Марсии по выложенной камнями тропинке.
– Это принадлежит Лори-сан, – сказала она и протянула ей предмет.
Марсия поблагодарила ее и взяла предмет, тотчас узнав в нем маленькую маску демона, которую Нэн Хорнер подарила Лори, когда они только приехали в Киото. Должно быть, Лори принесла ее в сад, а потом забыла о ней.
Но когда Марсия отнесла маску в спальню, чтобы положить на каминную полку рядом с вещами Лори, она кое-что вспомнила. Этот куст азалии был в дальнем конце сада. Лори что-то швырнула из окна именно в этом направлении. Должно быть, эту масочку она и выбросила.
Но почему? Что заставило ее так поступить? Когда Нэн дала Лори маску, ей понравилось забавное личико. Однажды Марсия застала ее перед зеркалом надувающей щеки и злобно хмурящейся, подобно маске, и тогда они обе посмеялись. Так почему же теперь она изменила свое отношение к ней? Что она хотела скрыть от матери, когда поспешно выбрасывала маску?
Марсия чувствовала, что ей не следует спрашивать об этом Лори. Было бы лучше, если бы этот инцидент сам стерся из памяти. Может быть, потом Лори вновь возьмет маску и будет с нею играть, если мать ничего не скажет об этом. На каминной полке сидела кукла, которую Лори подарил Алан Кобб. Черноволосая головка с голландской стрижкой была прислонена к зеркалу, которое отражало ее нарядное красно-белое кимоно. Марсия положила маску рядом с куклой, чтобы там ее нашла Лори.
Она услышала, как подъехала машина Джерома, и через несколько минут Лори вошла через наружную дверь, в то время как ее отец пошел поставить машину в маленький гараж, расположенный в углу здания. Взволнованная, полная новостей Лори вбежала в комнату.
– Завтра воскресенье, и мы поедем смотреть на цветение вишни во дворец Кийомицу! – воскликнула она. – Все трое. Ты, я и папочка. Он собирается сказать тебе об этом за обедом.
Марсия решительно отогнала от себя тень Чийо. Если Джером хочет взять их в Кийомицу, это хороший знак. Что бы ни случилось в прошлом, прошлого не изменишь, но было еще и настоящее, за которое нужно было бороться, было и будущее. Возможно также, что они с Чийо еще столкнутся открыто. Японке следует знать, что жена Джерома так легко не сдастся.
Она слышала о Кийомицу. Нэн говорила, что из всех дворцов Киото он был самым прекрасным и самым интересным. Цветущие вишни теперь были видны повсюду во всей красе. Нужно было скорее посмотреть их, прежде чем они достигнут расцвета своей красоты и разом сбросят весь свой цвет. А увидеть их с Джеромом – ради этого стоило приезжать в Японию!
Лори тотчас же заметила маску на каминной полке. Она не взглянула на мать, но быстро подошла и осмотрела ее.
– Суми-сан нашла ее в саду, – небрежно заметила Марсия.
Было трудно сказать, слышала ее Лори или нет. Пока мать смотрела, девочка сняла с полки куклу. Потом аккуратно надела маску на веселое пухлое личико и опять поставила куклу на полку. Забавная масочка демона больше не казалась веселой, исчезла и невинная прелесть куклы. Теперь у демона было тело. Он мог бродить по миру в человеческом облике. Какой-то внутренний голос подсказывал Марсии, что нужно забыть об этом эпизоде, не подчеркивать его значение, задавая вопросы. Когда Лори отвернулась от куклы в маске, лицо ее было удивительно мрачным. Она не взглянула на мать и отправилась мыть руки перед обедом.
XII
В эту ночь Марсия долго лежала без сна, вспоминая прожитые годы. Сегодня не было ветра, и слышалось только обычное потрескивание старого дома. Джером спал в соседней комнате, и ничто не беспокоило ее.
Она отчетливо видела его таким, каким он был после смерти ее отца, когда в первый раз приехал из Японии и в первый раз увидел ее взрослой, явно влюбленной в него женщиной. На короткий миг он повернулся к ней, словно дочь человека, которого он боготворил, могла понять какие-то глубинные побуждения его души. Казалось, что приехав на родину, он как будто убежал от чего-то оставшегося в Японии, чего-то такого, что хотел никогда больше не видеть, что хотел бы забыть. Или же он убежал от чего-то в себе самом, что пугало его и приводило в ужас. Что бы он ни чувствовал в эти первые дни их брака, он обратил на Марсию всю свою способность любить, как будто это могло удержать зловещую темноту, нависшую над его существом.
Марсия беспокойно ворочалась на подушке, пытаясь его понять.
Чийо – была ли это Чийо?
Чийо, прелестная, изящная, приятная. Чийо, которая, конечно, понравилась бы любому мужчине. Будучи американкой по рождению, она умела говорить на его языке. Однако у Марсии было ощущение, что было что-то еще, что-то менее очевидное, что удерживало его в Японии. Да, Чийо, но и нечто большее, чем Чийо.
Ичиро Минато явно был недовольным и не очень приятным человеком. Однако он оставался в этом доме. Почему? Что держало этих людей под одной крышей? Какую роль в этом играла женщина в белом кимоно, и какова была природа ее болезни?
Наконец Марсия уснула, и разбудил ее шум весеннего дождя, бегущего по оконным рамам, орошающего истомившийся от жажды сад. Лори была подавленной все утро, но во второй половине дня появилось солнце, а с ним и голубое небо, и установилась хорошая погода.
Воскресенье в Японии не было днем прекращения деловой активности. Некоторые офисы закрылись, но большинство магазинов работали. Понедельник по всей стране был более популярным днем отдыха. Тем не менее, из-за цветения вишни, на улицах были толпы гуляющих. Джером оставил машину у подножья Чайного Холма, так что они могли пройти мимо крошечных, полностью открытых со стороны фасада магазинчиков. Гончарные изделия Киото были знамениты, а магазинчики – бесконечно привлекательны. Они демонстрировали все, от безделушек для туристов до прекрасных уникальных вещей. Там были изящные чайные сервизы, всевозможные блюда, цветные керамические фигурки богов, людей и животных, куклы и сувениры. И все время, пока они поднимались вверх по холму, над ними вставала ярко-красная пагода, стоявшая в передней части дворцовых зданий, и манила их к себе.
Когда они добрались до каменных ступеней, ведущих к главному входу, то Джером выбрал другой путь – в обход.
– С этой стороны вид более необычный, – сказал он. – Мы приблизимся к дворцовым стенам со стороны оврага, расположенного ниже них.
«Сегодня он выглядит оживленным и заинтересованным», – заметила к своей радости Марсия. Он был почти таким же энергичным и неотразимым, каким она его помнила с давних лет, и она так же охотно, как и Лори, отвечала на его оживление. Вдали от темной японской виллы она могла быть такой же веселой, как и раньше, когда это нравилось Джерому и привлекало его в ней.
Когда они прошли вверх по тропинке, им открылся вид цветущих вишен во всем их великолепии, в розовых и белых облаках цветов. Казалось, что от этого цвета склон холма ожил, и теперь Марсия понимала, почему японцы создали культ любования цветущей вишней. В этот месяц по всей Японии, где бы ни цвели вишни, люди выходили на улицы, чтобы полюбоваться их красотой с чувством восхищения и удовлетворения. Сегодня в Кийомицу были толпы народу, причем большинство людей, особенно женщин, были одеты в кимоно, поскольку кимоно больше подходило для церемонии любования цветущей вишней. Повсюду щелкали затворы фотоаппаратов, а ступеньки дворца казались любимым местом групп, желающих сфотографироваться.
Молодые японки в аккуратной синей униформе водили по разным маршрутам экскурсии по территориям, прилегающим к дворцу, и Марсия обнаружила, что наблюдать за людьми даже интереснее, чем любоваться цветением вишни и дворцами. Дети были повсюду. К радости Лори они наткнулись на дюжину или даже больше маленьких девочек, сидящих на земле на корточках с разложенной перед ними бумагой. Девочки рисовали картинки акварелью. Большинство рисунков были очень хорошими, поскольку японцы учатся рисовать так же рано, как и писать кисточкой. В самом деле, эти занятия похожи.
Когда они приблизились к дворцу со стороны парка, дорожки и ступеньки которого паутиной сбегали вниз по холму, им открылся впечатляющий вид. Крыши Кийомицу группой поднялись над стенами и выбегали вверх по холму. Каменная стена простиралась до середины площади, занимаемой зданиями, остальную часть зданий поддерживала гигантская деревянная платформа, поднимавшая их на уровень фасада. Платформа удерживалась несчетным числом бревен, расположенных вертикально во всю их изначальную длину и связанных вместе открытой поперечной деревянной конструкцией. Японские архитекторы, для которых дерево было основным строительным материалом, использовали его очень изобретательно, создавая великолепные сооружения. Высокая платформа выходила на овраг, тогда как на заднем плане высились крутые старинные тростниковые крыши.
У склона холма они обнаружили ряд широких ступеней, круто поднимающихся к расположенному выше дворцу. Они взбирались вверх, проходя сквозь торжествующее мерцание цветущих вишен, пока не оказались вместе с толпой на платформе, откуда открывался вид на овраг и крыши Киото. Повсюду вокруг них слышалось бормотание японцев и шум потока внизу, так называемой чистой воды, давшей название замку Кийомицу.
– Это так прекрасно, что аж больно, – тихо промолвила Лори, и Марсия сжала ее руку. Для них красоту этого дня и этого места усиливало присутствие Джерома и его почти нежное отношение к ним.
Они обошли главные здания дворца, взобрались еще выше, к каменным тории, меж двух рычащих каменных псов. На вершине холма было здание поменьше. Там пожилая японка подергала пеньковую веревку колокола и трижды прохлопала в ладоши, чтобы привлечь внимание бога. Потом она склонила голову в молитве, ладони ее были сложены вместе в жесте, используемом при молитве людьми разных вероисповеданий.
Позади дома находились небольшой садик и пруд с островом в центре и ведущим к нему мостом. Большая черепаха лениво грелась на скале, и она лишь немного втянула голову, когда они проходили мимо. Джером нашел низкую стену, на которой они могли посидеть одни, вдали от толп посетителей. Послеполуденное солнце заливало все вокруг, освещая крыши дворца и каменные фонари, ярким светом сияя в вишневом цвете.
В этот момент чувства переполняли ее, и Марсия вложила свою руку в руку Джерома, нежно склонившись на его плечо. Он сжал ее руку, но взглянув на него, она увидела, что он наблюдает за Лори.
– Скажи мне, – обратился он к дочери, – ты знаешь, почему самураи выбрали цветы вишни своей эмблемой?
Лори отрицательно покачала головой, и он продолжил легким небрежным тоном, но за этой легкостью чувствовалась настороженность, как будто он за чем-то следил.
– Вишневый цвет опадает в расцвете своей красоты вместо того, чтобы медленно увядать, как другие цветы. В старину воин-самурай считал почетным умереть на вершине своей карьеры вместо того, чтобы стареть, когда минуют дни его славы.
Марсия оглядела пенящееся море цветов и подумала вслух.
– Это хорошо для вишневого цвета и красиво как романтическая традиция. Но я надеюсь, что сейчас японцы ее не придерживаются.
– Они ее придерживались во время войны, – сказал Джером, – есть японская пословица: «Вишневый цвет – лучший из цветков, солдат – лучший из мужчин». По традиции считается, что подобно вишневому цвету, солдат рождается для того, чтобы умереть на вершине своей карьеры. Японских солдат учили умирать. Возможно, что в этом беда Ичиро Минато. Его учили умирать, а он не умер. Я думаю, что теперь он чувствует себя обесчещенным, как будто у него нет права быть живым. Марсия, он тебя когда-нибудь беспокоил? Я имею в виду Минато.
Этот неожиданный вопрос удивил ее.
– Он даже никогда не говорил со мною, – ответила она, – почему-то она не хотела упоминать те случаи, когда Минато так странно на нее смотрел.
От этого разговора о солдатах и о смерти на светлый день словно набежала темная тень. Марсия встала со стены, надеясь изменить ход мыслей Джерома, если они уйдут отсюда. Но он легонько коснулся ее руки, останавливая ее, и обернувшись, чтобы взглянуть ему в лицо, она почувствовала, как в нем растет напряжение, которое неожиданно испугало ее. Ей так не хотелось, чтобы что-нибудь испортило этот чудесный день, нарушило ощущение единения с Джеромом.
Но он настаивал, и она почувствовала в его голосе насмешку, которой не поняла.
– Ты думаешь, что все совершенно прекрасно, не так ли? – спросил он. – Но давай проверим. Закрой глаза и прикрой их руками. Закрой глаза, Лори.
Марсия не закрыла глаза. Она с возрастающим беспокойством глядела на мужа. Но Лори послушно закрыла глаза и беспечно стояла в ожидании сюрприза, каким бы он ни был.
– Ты можешь услышать самолеты? – спросил отец. – Нет, держи глаза закрытыми. Это самолеты военных лет, Лори. Может быть, самолеты из будущего. Теперь ты их слышишь?
Лори сразу приняла условия игры и взволнованно ответила:
– Да, я слышу их, папочка. Их много летит. Они летят через горы к Киото.
– Тогда слушай! Слушай – и ты услышишь команду «Сбросить бомбы!» Теперь они падают, неумолимо, как смерть. Одна упала, и погиб Кийомицу – погибли цветущие вишни, дворцы и люди.
Шок вывел Марсию из оцепенения.
– Прекрати! – закричала она. – Что ты делаешь?
Но было поздно. Волнение перешло в ужас на лице Лори. Она открыла глаза и огляделась вокруг так, будто все изменилось перед нею, как будто она видела дымящиеся развалины, опустошение и смерть.
От неожиданности, с которой разрушился вокруг них мир цветущих вишен, Марсии стало нехорошо. Перемена ощущений была слишком внезапной, слишком жестокой. Она обняла Лори рукою, пытаясь снять боль и растерянность, охватившие ее дочь и придавшие ее лицу выражение взрослой женщины.
– Не верь ему – он только играет! – воскликнула она, стараясь, чтобы ее голос звучал легко и весело, хотя она не чувствовала ни того, ни другого. – Никто никогда не бросал бомбы на Киото, Лори. Никто не хотел разрушить эту красоту и эти произведения искусства. Киото все еще остается старой Японией.
Джером не обратил на нее внимания.
– Но это могло случиться, Лори. Это могло случиться в любой момент. Когда ты смотришь на людей, ты должна помнить об этом. Ты должна помнить, что стоит за этим. Они могут создать красоту, но они могут и разрушить ее. Не доверяй им так легко, Лори. Не отдавай им так легко свое сердце.
Марсия с отвращением увидела в нем новую губительную навязчивую идею, которая не только могла нарушить покой других людей, но и разрушала его самого.
В ней начала подниматься горячая волна гнева. Она должна как можно скорее поговорить с ним наедине, поговорить о той чудовищной вещи, которую он только что сделал. К счастью, Лори по натуре была веселой и жизнерадостной. Она скоро забудет об этом эпизоде и опять станет собой. Но сможет ли она, мать Лори, забыть об этом? Несмотря на весь свой гнев, Марсия почувствовала себя больной и разбитой.
Казалось, что Джером видел отвращение в ее глазах, и он улыбался, как будто, это доставляло ему удовольствие, хоть он и сделал вид, что извиняется.
– Извини, дорогая. Может быть, мне лучше оставить мои маленькие фантазии при себе. Пойдем полюбуемся остальной частью дворца. Я хочу, чтобы ты познакомилась с драконом, Лори.
Но день утратил свою красоту. Лори мрачно шла рядом с отцом, когда они направились к главным воротам дворца. Яростно оскаленный дракон сунул голову в фонтан, но если раньше такой замечательный бронзовый дракон доставил бы ей удовольствие, то теперь она смотрела на него серьезно и не улыбалась. Посетители дворца задерживались перед фонтаном, чтобы зачерпнуть воды деревянным ковшом, омыть свои губы и ладони и символически очищенными войти в буддийский храм.
– Давайте пойдем домой, – вдруг сказала Лори, и на этот раз она повернулась к матери. – У меня в животе нехорошо.
Меньше всего Джером любил общество больных детей. Он с готовностью отправился за машиной, и Марсия села на заднее сидение с Лори на коленях. К тому времени, когда они добрались домой, девочка почувствовала себя лучше. Но на ужин она не захотела ничего, кроме молочных тостов и фруктов, и на всякий случай Марсия уложила ее в постель сразу после еды. Лори попросила разрешения посмотреть книги, поэтому Марсия устроила ей освещение и сложила кучу книг на столик у кровати. Потом она отправилась на поиски Джерома.
Он был в своей комнате и на ее стук пригласил войти. Казалось, что ее вид как-то странно его забавлял; он встал и принес для нее кресло к письменному столу, за которым сидел сам.
– Сегодня вечером ты выглядишь больше похожей на мать, – усмехнулся он. – На мать, готовую к битве. Я не уверен, что это тебе идет.
– Дело не шуточное, – серьезно сказала она. – Я пыталась найти оправдание твоему поступку, потому что ты не слишком много знаешь о детях. Ты много лет не общался с американскими детьми, и ты определенно не знаком с собственной дочерью.
Он вздохнул и постучал пальцами по лежавшим на столе бумагам.
– Знаешь, сегодня я не в настроении слушать лекции об отцовстве.
Со своего места она видела резную маску на стене, но старалась не смотреть на нее. Выпученные глаза и насмешливый рот, казалось, глумились над нею, и это отвлекало ее от того, что она собиралась сказать.
– Ты не должен так пугать Лори, – слегка запинаясь, проговорила она. – Самое чудесное в ней – это ее веселый, доверчивый характер. Я не хочу, чтобы что-нибудь его испортило.
Он отбросил карандаш, который держал в руке, и лицо его осветилось мрачным светом.
– Я вижу, что ребенку нужен отец. Женщины всегда считают, что детей нужно до такой степени защищать, что они становятся непригодными для жизни. Как ты думаешь, что случится с веселой доверчивостью Лори, как ты это называешь, когда она окажется без твоей защиты? Ты делаешь из нее тряпку.
– Ей только семь лет, – с негодованием сказала ему Марсия. – А быть любимой и согреваемой человеческим теплом – не значит быть слабой. В семь лет ребенок недостаточно мудр для того, чтобы понять, что делать с уродливыми сторонами жизни. Если ты продолжишь то, что начал сегодня, результат может быть губительным для нее.
– А ты в своем возрасте знаешь, что делать с уродливыми сторонами жизни? – насмешливо спросил он. – Станешь ли ты сама когда-нибудь взрослой?
Марсия оцепенела.
– Это ты до сих пор не стал взрослым! – горячо воскликнула она. – Это ты бежишь от работы, которую тебе следует делать. Ты не в силах посмотреть в лицо тому уродливому, что есть в жизни и найти в ней то хорошее, что в ней есть. Но я тебе не позволю сломать также и Лори. Я тебе не позволю оставаться с нею наедине до тех пор, пока ты не дашь мне слова, что не будешь мучить ее так, как сегодня.
Он громко рассмеялся, как будто ее слова доставили ему удовольствие.
– И что ты будешь делать, если я захочу побыть с нею наедине? Наша дочь, дорогая, уже на девять десятых моя, при этом неважно, что я ей скажу. Поэтому как ты сможешь мне помешать? Хотя, конечно, ты можешь забрать ее домой, если захочешь.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Ты имеешь в виду, что можешь хладнокровно использовать Лори просто для того, чтобы заставить меня уехать?
– Я мог бы, – холодно произнес он. – В любом случае ты можешь это обдумать.
Она повернулась и пошла к двери. Выйдя из его комнаты в полумрак холла, она обхватила себя руками, пытаясь унять сотрясавшую ее дрожь.
Из кухни и столовой доносился звон посуды. В спальне Лори было тихо, но она не могла пойти туда прямо сейчас. Она не могла допустить, чтобы Лори увидела ее лицо прежде, чем она успеет прийти в себя. За окном стоял светлый вечер. Она взяла с вешалки в холле жакет и вышла на улицу. Она погуляет немного в японских сумерках, пусть ее видят только незнакомые люди, те, кто не умеет читать выражение лиц европейцев.
