Текст книги "Лунный цветок"

Автор книги: Филлис Уитни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

XVII

В первый момент Марсии очень хотелось распахнуть дверь и заглянуть на другую половину дома. Но в то же время она была немного испугана. Как мягко выразилась Нэн, мадам Сетсу не совсем в здравом уме. А Марсии вовсе не хотелось, открыв дверь, оказаться в одной комнате с сумасшедшей. Конечно, дверь нельзя оставлять незапертой. Сегодня же вечером она поговорит об этом с Джеромом.

За обедом она ничего не сказала Лори. Джером игнорировал жену, обращаясь только к Лори, и как обычно девочка отвечала отцу возбужденно, причем Джерому слишком легко удавалось привести ее в это состояние. Когда обед был закончен, и Лори опять ушла поиграть в саду в светлых сумерках, Марсия остановила Джерома в холле, чтобы поговорить с ним.

– Произошло нечто странное, – сказала она. – Алан Кобб вчера принес мне лунный цветок, и сегодня утром я поставила его наверху на веранде. Лори говорит, что японка из соседнего дома – кузина Чийо, прошла на нашу половину дома и смотрела на цветок. Когда позже я поднялась наверх, дверь была незаперта, и цветок исчез.

Джером сунул руку в карман, вытащил связку ключей и осмотрел ее.

– Я разберусь с этим делом, – резко сказал он. Когда на следующее утро она поднялась наверх, чтобы посидеть на веранде, то обнаружила, что дверь заперта и все было как прежде, кроме пропавшего цветка. Заметив его отсутствие, она подумала: «Пусть этот лунный цветок доставит удовольствие бедной мадам Сетсу».

Эти дни были для Марсии временем внутреннего беспокойства. Ночью, прежде чем заснуть, она пыталась убедить себя в необходимости действовать завтра же. Несмотря на предупреждение Нэн, она должна приложить собственные усилия. Она, по крайней мере, может достать билеты на самолет в Штаты, даже если придется немного отодвинуть дату отъезда. Тогда у нее будет время убедить Лори, что у нее нет другого выбора, кроме как ехать домой с матерью. Однако каждое утро она просыпалась в страхе вызвать недовольство Джерома и опасалась предпринять какие-нибудь шаги.

Итак, дни шли за днями, и она все откладывала момент решительных действий. У Марсии было ощущение, что она беспомощна, что ее загнали в ловушку, из которой не выбраться.

Потом однажды вечером ей позвонил Алан. Джерома опять не было дома – по всей вероятности, он был в соседнем доме.

– Завтра воскресенье и, похоже, будет чудесный день, – сказал он. – Не хотели бы вы с Лори поехать на пикник?

Она охотно приняла его предложение. Ей нужен был только повод выбраться из этого дома, избавиться от этого утомительного однообразия. Может быть, за время, проведенное в обществе Алана, ее мысли прояснятся, укрепится ее решимость действовать.

Лори уже укладывалась спать, когда Марсия вернулась в их комнату с вестью о предполагаемом пикнике.

– Я попрошу Ясуко-сан сделать нам хороший ланч, – сказала она Лори. – Мистер Кобб зайдет за нами около одиннадцати. Он говорит, что совсем недалеко от нас есть чудесные дворцовые сады, которые он хотел бы нам показать. Нечто совсем непохожее на Кийомицу.

Лори просияла при слове «пикник», но когда Марсия упомянула имя Алана, лицо ее помрачнело, она повернулась спиной к матери и встала у погасшего камина. Марсия обеспокоенно следила за ней.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросила она.

– Я хорошо себя чувствую, – ответила Лори. Она смотрела на японскую куклу, которую подарил ей Алан. На кукле все еще была маска демона, которую одела на нее Лори.

– Ты всегда любила пикники, – сказала Марсия. – Так в чем же дело?

– Это не из-за пикника, – Лори не смотрела на мать. – Это из-за мистера Кобба. Папочка его не любит. Он думает, что маленькая маска… – она огорченно осеклась. – О, это неважно. Это не имеет значения.

Так вот почему Лори в тот раз плакала над маской, а потом выбросила ее в сад. Джером как-то связал маску с Аланом, он что-то высмеял.

Марсия тихонько взяла куклу и сняла с нее маску.

– Ну, – сказала она, – так лучше, не правда ли?

Лори взяла куклу из рук матери, посмотрела на пухлые щечки и темные раскосые глаза, на милое невинное круглое личико, походившее на все юные лица, которые они видели в Японии.

– Почему ты хочешь, чтобы она носила маску? – спросила Марсия. – Мне кажется, что без маски она гораздо приятнее. Теперь она такая, какая она есть. Такая, каким обычно бывает сам мистер Кобб. Надеюсь, что теперь ты не станешь больше ничего выдумывать про маски.

Лори не ответила. Но она взяла куклу, залезла с нею на кровать и посадила ее спиной к подушке. Лицо Лори выражало удивление и неуверенность.

Марсия села на кровать и взяла руки Лори в свои.

– Что тебя беспокоит, моя дорогая? Ты мне не расскажешь?

– Папочка не любит мистера Кобба, – повторила Лори, изучая лицо куклы.

– Твой отец едва знает его, – сказала Марсия. – В самолете мистер Кобб тебе очень нравился.

– Я знаю, – Лори нахмурила брови, как будто решала какую-то свою проблему. Потом, как будто приняв положительное решение, она успокоилась и улыбнулась матери: – Я думаю, что пикник – это будет весело.

Когда Лори уснула, Марсия взяла маленькую масочку и спрятала ее в ящик комода под носовые платки. Она не знала, что именно случилось с маской, и каким ядом Джером пытался отравить ум ребенка, но инстинктивно спрятала маску, чтобы дать Лори время забыть о ней.

В воскресенье Джером работал в своей комнате и не вышел поприветствовать Алана, когда тот пришел. Марсия и Лори были уже готовы и тотчас ушли, захватив с собой приготовленный Ясуко-сан щедрый ланч, который Алан и Лори вместе несли в корзинке.

Алан перевел их через автостраду, а потом провел через туннель в холме. За туннелем был новый мир маленьких домиков, садов, бамбуковых заборов. День был ясным и солнечным, влажность и духота уменьшились. Участок, на котором были расположены здания дворца, был зажат меж двух холмов. У главного входа торговец продавал разные лакомства, и Алан купил зеленый целлофановый пакетик японских семби – крошечных соленых крекеров, коричневых от соевого соуса. Лори успела полюбить семби и с удовольствием их ела. Марсия с облегчением увидела, что отношение Лори к Алану казалось нормальным, дружелюбным, как будто хмурое облачко в душе Лори полностью растаяло.

Как и раньше, Марсия испытывала в присутствии Алана ощущение покоя. Казалось, что его жизнерадостное спокойствие отгоняло вселившиеся в нее страх и сомнения, сбивавшие ее с толку так, что она не могла принять правильное решение.

Когда они вошли в сад, Марсия с удовольствием огляделась вокруг. Высокие криптомерии с гладкой красноватой корой высоко поднимали свои большие кроны. Эти гигантские японские кедры были под стать расположенным в глубине сада зданиям. Это были простые, довольно аскетического вида здания, с крутыми черепичными крышами и резными карнизами. Серая черепица сверкала среди зеленой листвы, как серебро, высоко вверху шелестел в кронах деревьев ветер, и слышался шум бегущего неподалеку ручья. Вдалеке белые стены отмечали границы сада.

– Эти здания всегда кажутся более мужественными, чем Кийомицу, – сказал Алан. – Замок Кийомицу более привлекательный, более изящный и более женственный. Но этот замок мне нравится больше.

Марсия тоже почувствовала разницу. За первыми воротами следовали вторые – широкие и массивные, с еще одной дюжиной потемневших от непогоды коричневых деревянных колонн, установленных на бетонном основании. Громадные двери, с огромными болтами и петлями, стояли открытыми. Это были ворота для гигантов, возвышающиеся на высоту нескольких этажей, с двухъярусной крышей и верхней галереей. За воротами они увидели почтенного буддистского священника в коричневом платье, опирающегося на посох, сделанный из толстой ветви со снятой корой. Священник кидал куски пищи нескольким коричневым собачкам. Он не обратил внимания на Лори, которая побежала вперед, в тень громадных ворот, и запрыгнула на порог высотой не меньше двух футов.

Алан и Марсия не спеша следовали за нею.

– Мне нравится это место, потому что здесь всегда так спокойно, – сказал Алан. – Здесь не собираются толпы, как в других дворцах. Я прихожу сюда, когда хочу побыть в тишине и подумать.

Марсия глубоко вдыхала наполненный запахом сосновой хвои воздух и постаралась расслабиться, чтобы дать отдых нервам и мускулам.

– Здесь, прямо в воротах, прекрасное место для пикника, – сказала она. – Как вы думаете, кто-нибудь станет возражать?

– Кажется, они никогда не возражают, – ответил Алан. – Это не сам дворец, и японцы всегда используют Дворцовые сады как общедоступные парки.

Они сели на высокий порог у основания колонны, наслаждаясь дувшим из ворот свежим ветерком. Азалии заканчивали цвести, и повсюду были видны невысокие, ярко пламенеющие кусты.

Марсия подумала, что ей будет не хватать Японии. Она дала ей столько новых впечатлений, столько незабываемой красоты. Если бы она только могла увидеть все это при более благоприятных обстоятельствах.

Когда они разложили еду, Лори съела свой сандвич с таким аппетитом, какого у нее давно не было. Возможно, что после того, как ее увезут от отца, и тоска по нему утихнет, она снова станет сама собой, такой же счастливой, как и раньше. Конечно, это было связано с риском, но Марсия была готова рискнуть.

Лори закончила ланч и вновь готова была заняться осмотром дворца и сада. Когда она углубилась в криптомерии, Алан обернулся к Марсии и сказал:

– Я узнал, где бывает ваш муж, когда он не в лаборатории.

– Да? – неожиданно Марсия ощутила напряжение.

– Он занимается совершенно не свойственным ему делом – исследованиями в японском медицинском центре. Работа связана с медицинской химией, – голос Алана стал тверже. – Работа, для которой тысячи других людей подготовлены лучше, чем он.

– Но… но почему? – прошептала Марсия. – Зачем, со всей его подготовкой и опытом.

– Я не знаю, – ответил Алан. – Я не собирался шпионить за ним, и я не знаю японского, чтобы получить подробный ответ. Огава говорит по-английски. Если я снова увижу его, я расспрошу его подробнее, – он некоторое время помолчал, погруженный в собственные мысли, потом сказал: – Нэн поведала мне о ваших проблемах.

Она почувствовала только облегчение.

– Я рада, что вы знаете.

– Нэн говорит, что она боится того, что может наделать Тальбот, если далеко зайдет, но вы не можете оставаться в этом доме и допустить, чтобы ситуация постепенно ухудшалась. Я беспокоюсь за вас. Я много думал о вас.

Она поняла, что тоже думала о нем. Он стал для нее человеком, на которого она могла опереться в этом беспокойном мире, и, даже более того, он становился ей все ближе. Как хорошо быть с ним сейчас в воротах этого древнего дворца, хоть на некоторое время отдохнуть от овладевшего ею страха.

Сейчас ей не хотелось спешить навстречу новым впечатлениям, хотелось удержать состояние покоя и удовлетворения, которое она испытывала в присутствии Алана, и она не просила ни о чем большем. Но ничто не стоит на месте, мгновения преходящи. Слово, прикосновение его руки может нарушить этот покой. Она была похожа на женщину, проснувшуюся в незнакомой стране, которая еще не верит тому, что видит, и не понимает, что значит в ее жизни эта новая земля. Ей нужно некоторое время побыть в тишине, чтобы привыкнуть к произошедшей перемене и встретить ее решительно и мужественно. В этом было предзнаменование, но прошлое еще слишком крепко держало ее, и она не смела смотреть в будущее.

Она прислонилась спиной к деревянной колонне и закрыла глаза.

– Поговорите со мной, пожалуйста. Не давайте мне думать о себе. Может быть, позже, когда я вернусь к этим мыслям, все покажется мне понятнее, и я смогу сделать то, что должна сделать.

– О чем мне вам рассказать? – спросил Алан. Она не открывала глаз.

– Расскажите мне о себе. Расскажите мне о Сан-Томасе.

Некоторое время он молчал. Она подставила лицо ветерку и прислушивалась к тихому журчанию ручья и шуму ветра в огромных криптомериях. Если он захочет ей рассказать, он расскажет. Если не захочет, не надо.

– Сан-Томас? – произнес наконец Алан. – Вы знаете, это был университет. Он им и сейчас является. Только это был дневной университет, потому что там не было спален. Нас запихнули на территорию в сорок акров, которая не была предназначена для четырех тысяч интернированных.

– Что там было хуже всего? – спросила Марсия все еще с закрытыми глазами. – Конечно, не считая того, что у вас отняли свободу.

Он на некоторое время задумался.

– Мне кажется, что больше всего мне не хватало возможности побыть одному. Там было слишком тесно. Конечно, мы все время думали о еде, потому что наши запасы кончились. Все запасы кончились. Мы жили за счет наших друзей – филиппинцев, оставшихся на воле, которые, рискуя своей жизнью, приносили нам еду.

– Вы знали о том, что происходит в мире?

Она следила за его лицом, когда он рассказывал о тех годах, от воспоминаний о которых он, должно быть, никогда не избавится.

– Нашим источником информации был мусоровоз, – слабо улыбнулся он, – который каждый день привозил нам новости. И там был один парень, который раньше работал в Маниле радиокомментатором. Он подавал нам знаки пластинками, которые крутил через громкоговорители в тюрьме. У японцев была система громкоговорителей, чтобы обращаться к нам, когда они захотят, и он обслуживал эту систему. В тот день, когда высадился Лузон, он включил «Привет, привет, вся банда здесь», и японцы так и не поняли, откуда мы узнали о Лузоне.

Марсия почувствовала, как у нее сдавило горло, но она ничего не сказала, ожидая, что он продолжит.

– Не все было плохо. Не бывает все плохо. Мы наблюдали закаты над Манильским заливом. Некоторые из военнопленных устраивали во дворе евангелические собрания. Нам помогали чистые душой люди. С некоторыми из них мы, конечно, стали добрыми друзьями.

– Вы поддерживаете связь с кем-нибудь из них? – спросила Марсия.

– С немногими. По дороге сюда я останавливался в Гонолулу проведать одного из своих друзей тех времен. Конечно, некоторые так и не вышли из Сан-Томаса. Я помню одну девушку, медсестру. В тюрьме мужчинам и женщинам не разрешалось общаться. Но нам удавалось это обходить. И, конечно, медсестрам разрешалось навещать нас.

При воспоминании об этом его лицо смягчилось.

– Ее звали Сюзанна. Все любили ее. Она не просто лечила нас теми немногими медикаментами, что ей удавалось раздобыть. Она заботилась о том, что происходит в наших душах. Она помогала нам укреплять наши душевные силы. Мне повезло, потому что она особенно заботилась обо мне. А я о ней. Я думаю, мы бы поженились, если бы вместе вышли из Сан-Томаса. Накануне последнего рождества мы думали, что нам это удастся. Освободительная армия сбросила с самолета открытки с приветствиями от президента и вооруженных сил. Мы знали, что скоро все кончится, если мы сможем выдержать. Но Сюзанна слишком отдавала себя людям. Она делилась своим пайком с больными или вообще отдавала им свой паек. Она мужественно держалась почти до самого конца. Я обвинял японцев в ее смерти и некоторое время ненавидел их особенно яростно. Я думаю, что именно поэтому, когда я добрался домой, я не мог откладывать и написал «Оловянный меч». В то время я должен был вылить из себя много яду.

В глазах Марсии стояли слезы. Она на мгновение приложила руку к его щеке.

– Иногда вы напоминаете мне ее. Не внешне – она была совсем другой – довольно маленькой блондинкой. Но в вас есть та же искра. Нечто такое, что нельзя погасить.

Когда ее рука коснулась его щеки, горло ее сжалось. Этот легкий быстрый жест тотчас принес ей облегчение.

– Когда я освободился, для меня наступили тяжелые времена, – продолжал он. – Они отправили мою мать на родину самолетом, а я возвращался медленно, транспортным судном. От недоедания я выглядел ужасно и, кроме того, был не в силах распорядиться своей жизнью. Может быть, сначала я даже не хотел жить.

Она сидела очень тихо, ожидая. Он встал с порога, и его движения сняли напряжение. Он потянулся и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

– Так или иначе, но я здесь! И должен признаться, никогда у меня не было такого желания жить.

– Когда мы с вами только познакомились, – обратилась к нему Марсия, – вы сказали Лори, что едете в Японию, чтобы что-то узнать о себе. Что вы имели в виду?

Он поставил ногу на ступеньку возле нее и облокотился на колено.

– После того, как я написал эту книгу и вылил всю свою ненависть к япошкам, ту ненависть, которая имела глубоко личные корни, я успокоился и начал разбираться, что к чему. Я понял, что на самом деле ничего не знал о японцах. Я продолжал размышлять о том, чем они живут, и о том, что я о них думал сразу после того, что перенес.

– А теперь, когда у вас появилась возможность все узнать из первых рук?

– Я многое узнал, – сказал он. – Во-первых, я лучше понял, как формировался характер японского солдата, которому так рано вручили оловянный меч.

– Что вы имеете в виду?

– Современный японский солдат не пользуется мечом. Но кроме меча из металла ему передали психологический меч – самурайский меч его отцов. Преданность, жертвенность, все, что включает в себя благородная история рода. И лезвие было острым, потому что солдат должен был предпочесть смерть бесчестью или плену. Но даже при таком суровом раннем обучении, которому они подвергались, не все они были жестоки. Война предоставляет жестокости возможность проявиться независимо от расы.

– И что вы чувствуете по отношению к японцам теперь?

Он ответил без колебаний.

– Как народ они мне нравятся. Мое восхищение ими огромно. Они потерпели полное поражение, значительная часть их страны была разрушена, они упорно и мужественно отстроили ее. Они не ныли и не сердились. Япония вновь начинает поднимать голову, но не благодаря военной машине или верховной власти, а потому, что ее уважают за то, что она делает. Страна самоутверждается, в чем давно нуждался ее народ.

Марсия кивнула.

– Я тоже это почувствовала в том немногом, что видела. Она посмотрела на него и увидела, что его глаза смягчились, когда он смотрел на нее.

Казалось, что прошлое ушло, а тайна осталась. Казалось, стоило только приблизиться к нему, и он избавит ее от всех бед, избавит от беспокойства о Лори, от страха перед Джеромом. Но, даже несмотря на тепло и покой, которые охватили ее, она знала, что это иллюзия. Ничего не изменится до тех пор, пока у нее будут причины бояться Джерома.

Лори, задыхаясь, бегом вернулась назад.

– О, пойдемте посмотрим! – кричала она. – Я хочу вам что-то показать. Пожалуйста, пойдем посмотрим.

Алан протянул руку и помог Марсии встать. После этого он не отпустил ее, но легонько держал ее пальцы в своих, пока они шли за Лори под громадными криптомериями.

Лори вприпрыжку бежала к тому месту, где находился арочный виадук, почти романский по конструкции. Рядом журчал ручей, который они слышали раньше.

Под главной аркой вверх поднимались каменные ступени, они вели к другим зданиям дворца, где под лучами солнца тихо двигались священники.

Марсия видела, как Лори нырнула под арку и помчалась вверх по ступенькам к тому месту, где очарованная своим новым открытием, она могла смотреть на воду сверху вниз. Было приятно видеть ее вновь оживленной, но без нервозности, которая овладевала ею, когда она была со своим отцом.

Осмотрев значительную часть холма, они отправились домой. Шли они медленно, стараясь как можно дольше сохранить возникшее между ними дружеское взаимопонимание.

Алан дошел с ними до ворот их дома, и Марсия в безмолвной благодарности протянула ему руку.

Глаза его были серьезны.

– Не позволяйте себе поддаваться панике, – сказал он. – Но поскорее выбирайтесь из этого дома.

Она молча кивнула и пошла вслед за Лори через ворота. Но прежде чем они с Лори дошли до дома, она остановила дочь и легонько положила ей руки на плечи, заглянув в широко открытые карие глаза.

– Никогда не забывай о том, как добр мистер Кобб, – сказала она. – Не позволяй никому разуверить тебя.

Облачко набежало на лицо Лори, но она покорно согласилась.

– Да, мамочка. Он хороший.

В тот вечер, прежде, чем лечь спать, Лори снова играла с японской куклой. И она не вспоминала о маске демона и не спрашивала о том, что с ней случилось.

XVIII

На следующий день Джером рано ушел из дома, и Марсия тотчас же после его ухода поспешила в город и заказала билеты на самолет домой. Срок она выбрала – через три недели, надеясь за это время придумать что-нибудь, чтобы уехать без помех.

На обратном пути ей пришел в голову план, который мог помочь увезти Лори без лишних потрясений для девочки. Ей пришло в голову, что она может найти союзника в лице Чийо.

Вернувшись домой, она пошла к воротам Минато и позвонила. Когда горничная ответила, она спросила миссис Минато и ее провели внутрь. Еще не увидев Чийо, она услышала тихое жалобное пение, которое так часто слышала прежде. Кто-то наверху перебирал струны самисена.

Тем вечером, когда ее сюда привел Ичиро Минато, ставни нижнего этажа были закрыты на ночь, так что ей удалось увидеть немногое. В этот теплый июльский день с мелким моросящим дождем бумага сежи была убрана и были убраны даже одна или две перегородки фусума. Это открывало доступ свежему воздуху из сада на большую часть нижнего этажа. В таком доме ничего нельзя было скрыть. Чийо сидела на татами и полировала что-то изящное и блестящее, напевая за работой. Когда она повернула предмет в руках, Марсия увидела, что это длинный, слегка искривленный меч.

При виде гостьи Чийо прекратила работу и поклонилась Марсии. Хотя эмоции Чийо сдерживались воспитанием, и она не выказала никакого удивления, Марсии показалось, что она чем-то обеспокоена. В Чийо чувствовалось скрытое напряжение. Один раз она даже взглянула вверх, как будто звук самисена тревожил ее.

Марсия сняла обувь и села на подушку, которую ей предложила Чийо.

– Так это вы поете. Я раньше слышала ваше пение, – сказала она.

Чийо улыбнулась.

– Я научилась петь, когда приехала в Японию. Мадам Сетсу любит слушать меня – она находит, что мое пение ее успокаивает. Но иногда я пою для себя.

– Но всегда это очень печальные песни, – заметила Марсия.

– Когда сердце печально, такой должна быть и песня, – согласилась Чийо, она знаком указала на длинный меч, который держала, и на другой, покороче, лежавший в ножнах возле нее. – Это мечи моего мужа.

– Вы имеете в виду, что он их носил будучи солдатом? – уточнила Марсия.

Чийо была поражена.

– О нет. Это мечи принадлежали его семье. Они принадлежали его прадеду, который был самураем, а до того его более древним предкам. Возможно, вы никогда прежде не видели самурайского меча? Вот этот – произведение искусства.

Чийо взяла меч за блестящее лезвие, завернув его в шелковую ткань, и протянула его Марсии рукояткой вперед.

Рукоять была оплетена полосками шелка и кожи с ромбовидными отверстиями, в которые были вставлены украшения. Марсия наклонилась, чтобы посмотреть, не касаясь меча.

– Эти мечи – менуки, – сказала Чийо. – Это значит – «лучшие». Японские оружейники создали прекрасные орнаменты для мечей. Вот эти – из меди и золота, с изображением летящей цапли. Конечно, это церемониальные мечи, их носили только как деталь парадного костюма. Раньше воин имел три меча. Один для церемоний, один для битв, и еще один, короткий, такой, как вот этот.

Чийо жестом указала на прямой крепкий меч, у которого была украшенная орнаментом рукоять и искривленная гарда.

– Для чего короткий меч? – спросила Марсия.

– Этот меч был постоянным спутником самурая. Когда самурай отправлялся с визитом, его боевой меч должен был быть слева от двери, но этот вынимался только во время сна. Но и тогда этот меч лежал наготове под рукой. С этим мечом передавались по наследству ранг и почести самурая. А если самурай считал себя обесчещенным, он совершал сеппуку этим мечом и умирал. Вы это называете хара-кири.

Чийо еще немного пополировала длинный меч и аккуратно вложила его в ножны с длинной шелковой перевязью. Потом она встала и слегка поклонилась Марсии.

– Пожалуйста, извините меня. Я должна вам кое-что вернуть.

Она быстро прошла по татами к крутой японской лестнице и поднялась на верхний этаж. Ожидая ее возвращения, Марсия оглядела просторные комнаты, в которых, в отличие от другой половины, не было ничего европейского. Она слышала, как в саду играют дети. Самисен перестал играть, и было слышно, что наверху тихо разговаривают. Вскоре Чийо спустилась, неся в руках лунный цветок.

– Это следует вернуть вам, – сказала она. – Мадам Сетсу трудно понять, что в этом доме живут и другие люди. Я не знаю, как она достала ключ, но, должно быть, она ходила на вашу половину дома, увидела там цветок и решила, что он принадлежит ей. Я ей все объяснила, и мы обе очень просим нас извинить.

– Я понимаю, – успокоила ее Марсия. – Скажите ей, что я хочу, чтобы она оставила цветок у себя, если он доставляет ей удовольствие. Я знаю, что ей должен нравиться лунный Цветок. Стихотворение…

– Ю гао – ее любимый цветок, – сказала Чийо. – Но я достану ей другой. Она не должна забирать ваш, – она поставила цветок и стала на колени на подушку возле Марсии.

– Вы что-то хотели мне сказать?

– Сегодня я заказала билеты на самолет в Штаты, – начала Марсия. – Через три недели мы с Лори уезжаем.

Чийо ничего не сказала. Глаза ее были опущены, и она молча ждала.

– Когда я сюда приехала, – тихо продолжала Марсия, – я не знала, что держит Джерома в Японии. Теперь я поняла, и я не затаила зла против вас. Я изменилась, Джером изменился, и теперь это неважно. Но, уезжая домой, я хочу взять Лори с собой. Вы, как мать, можете это понять?

Чийо поклонилась в знак согласия.

– Значит, вы мне поможете? – спросила Марсия. – Мой муж против того, чтобы я увозила Лори. Он угрожал помешать мне, если я попытаюсь. Но если вы захотите, то, конечно, сможете его убедить отпустить ее. Он слушает вас, но не послушает меня.

Теперь Чийо выглядела искренне удивленной.

– Почему он должен меня слушать?

– Потому что, – Марсия сделала легкий беспомощный жест рукой, – потому что он вас любит, и вы можете повлиять на него. Я отдаю его вам, Чийо. Покинув Японию, я никогда не вернусь. Вы, конечно, можете сделать это для меня.

– Ма-а, – издала Чийо японское восклицание, выражающее негодование, и отрицательно покачала головой, как будто она отвергала Марсию и решительно отказывалась ей помочь. Потом, к удивлению Марсии, она опустила голову и закрыла лицо руками.

– Что такое? – воскликнула Марсия. – В чем дело?

Чийо долго оставалась в таком положении, только покачивалась взад-вперед. Потом она медленно выпрямилась и вновь посмотрела в лицо Марсии, и теперь на ее лице было явно написано потрясение и отвращение. Поднимаясь с колен, она казалась неуверенной и озабоченной. Она тихонько подошла к лестнице и взглянула вверх, потом сделала знак Марсии.

Смущенная Марсия подошла и стала возле нее, и Чийо жестом показала наверх.

– Идите наверх, – прошептала она. – Идите тихо. Не шумите.

– Но… зачем? – возразила Марсия, не желая встречаться с Харукой Сетсу.

Но Чийо повторила мягко, но властно:

– Идите! Лучше, если вы сами увидите.

Марсия стала нерешительно подниматься вверх по лестнице. Звук голосов раздался снова, и она помедлила на верхней ступеньке, оглядываясь вокруг. Напротив нее, через коридор, была закрытая раздвижная дверь, состоящая из отдельных секций, затянутых полупрозрачной бумагой, освещенных со стороны комнаты лампой. Поперек двери лежала тень – тень женщины в японском платье, и возле нее двигалась другая тень. На мгновение силуэт мужчины был ясно виден, потом он отвернулся и тень изменилась.

Но этого мгновения было достаточно. Мужчина в комнате был Джеромом Тальботом.

Марсия быстро спустилась по ступенькам, ноги ее скользнули по гладкому дереву. Внизу в комнате на нее с жалостью смотрела Чийо.

– Один раз Ичиро привел вас сюда, чтобы вы узнали, – сказала она. – Но вы не поняли.

– Да, – согласилась Марсия. – Я не поняла. Я ошибалась с самого начала.

– Теперь вы не должны здесь оставаться, – заговорила Чийо шепотом. – Я ухожу. Вы пойдете со мной? Я хочу поговорить с вами вне дома.

Марсия была потрясена. Она понимала, что это было ужасное открытие и что рано или поздно ей придется с этим столкнуться вплотную. Теперь же Чийо настойчиво просила пойти с ней, и Марсия уступила.

– Я пойду с вами, – сказала она.

Чийо несла лунный цветок, и они оставили его у ворот Марсии с внутренней стороны. Потом они спустились по улочке к перекрестку, где ходили трамваи. По пути в город обе женщины молчали. На мосту Саньо они вышли из трамвая, и Чийо повела Марсию на набережную реки, где на камнях сидела группа школьников, деловито рисовавших открывающийся оттуда вид. Чийо не обратила внимания на знакомую картину и повела Марсию по набережной, подальше от юных художников.

– Здесь тихо, – сказала она. – Скоро я должна буду идти на урок игры на барабане, это здесь неподалеку, но сначала мы поговорим, – она вынула из рукава кимоно носовой платок и прижала его к носу, явно собираясь заплакать.

Марсия ждала.

– Это все мой муж, Ичиро, – начала Чийо. – Он очень хочет уехать в Кобе на работу, и он все еще настаивает, чтобы я ехала с ним. Из-за моей кузины Харуки я не могу поехать. Ее невозможно оставить. Кроме того, ваш муж хочет, чтобы я осталась, чтобы заботиться о ней. Однако будет лучше, если Ичиро получит эту работу в Кобе. Он слишком долго был тем, что японцы называют «бесполезный человек». Теперь он говорит, что бросит меня, если я не поеду с ним. Я не знаю, что делать.

– Может быть, для вас лучше, если бы он уехал? – спросила Марсия.

Чийо была потрясена.

– Он мой муж. Для меня не существует другого мужчины.

Марсия подумала, что все это время она не видела, что творилось у нее на глазах. Она все время пользовалась неверным ключом. Доброе отношение Джерома к Чийо, его внимание к ней, все это заслоняло тот факт, что Чийо неотделима от заботы о Харуке.

– Когда я впервые его встретила, – продолжала Чийо, – Ичиро только что вернулся из Малайи. Он был очень болен. Не телесно, но духовно. Его семья умерла в Токио во время войны, моя тоже. Все отвернулись от него, как случалось со многими солдатами, вернувшимися домой с позором. Я была ему очень нужна, хотя я была молода – мне было только шестнадцать. У меня не было никого, кроме Харуки, и он принял и ее и те обстоятельства, в которых нам пришлось жить, чтобы заботиться о Харуке. Даже сейчас он очень добр к Харуке и он бы заботился о ней, если бы я увезла ее отсюда.

– Так почему же вы этого не сделаете? – поинтересовалась Марсия. – Возможно, это было бы лучше для всех.

– Она такая добрая, такая смелая, – говорила Чийо, как будто не слыша Марсию. – И она такая… такая прекрасная. И несчастная. Когда вы сюда приехали, я невзлюбила вас, потому что я боялась, что вы можете обидеть Харуку. Теперь я думаю, что было бы лучше, если бы ее обидели и все это прекратилось.