Текст книги "Ким Филби - супершпион КГБ"

Автор книги: Филлип Найтли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА V. НА ФАШИСТСКОМ ФРОНТЕ

Испания разделилась на два лагеря. На одной стороне – представители старого порядка: банкиры, землевладельцы, духовенство и армия. Им противостояли крестьяне, рабочие, лучшие представители интеллигенции – поэты и писатели, избранное демократическим путем правительство. Оба лагеря рассматривали войну как средство спасения страны. Представители старого порядка – националисты-фалангисты во главе с генералом Франко поставили задачу – освободить страну от «красных», возродить свой идеал – очищенную от скверны христианскую Испанию. Республиканцы сражались за новый порядок, за «Новый Иерусалим», а входившие в их ряды коммунисты – за претворение в жизнь марксистского учения. Многие рассматривали начавшуюся войну гораздо шире, чем просто гражданский конфликт. «По сути дела, это была война между классами, – писал Джордж Орвелл. – Если бы рабочие победили, повсюду в мире усилились бы позиции простого народа. Но они проиграли, и богачи всего мира потирали от радости руки».

Вмешательство в военные действия Гитлера и Муссолини на стороне Франко, Советского Союза – на стороне республиканцев привело к тому, что в этой войне решалось многое не только в судьбе Испании и каждому приходилось сделать свой выбор. Со всех континентов в Испанию прибывали тысячи молодых людей, чтобы сражаться с франкистами в рядах интернациональных бригад. Это был вклад каждого из них в борьбу с фашизмом, что великолепно отразил Эрнест Хемингуэй в своем знаменитом романе о гражданской войне в Испании «По ком звонит колокол». В военных действиях принимало участие много журналистов и корреспондентов. Одна из них, Марта Джелхорн, заявляет: «Мы знали, мы хорошо понимали, что Испания была тем местом, где можно было бы еще остановить фашизм. Именно так, а не иначе. Это был один из тех моментов в истории, когда ни у кого из нас не было сомнений в правоте своего дела».

Герберт Мэтьюз, корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» писал: «В какой бы стране я не встретил сегодня мужчину или женщину, которые сражались за свободу Испании, я нахожу в них родственную душу. Это были наши лучшие годы, и все случившееся после этого, или что произойдет в будущем, никогда не поднимет нас на такую высоту».

Исходя из своих внутренних побуждений, такую же позицию, несомненно, хотел бы занять и Филби. Однако он избрал свой особый путь: не мог прямо заявить о своих взглядах или быть в числе тех, кто открыто сражался за свободу Испании. Он вел свою войну, которая должна была стать длительной и в которой в первую очередь необходимо было скрыть свои подлинные взгляды. В этом Филби преуспел. Каждому, кто встречался с ним в это время, он казался серьезным и немного скучным молодым английским журналистом, с завышенным самомнением, пишущим свои статьи с позиций сторонника Франко, в которых объективность не могла скрыть его профашистских симпатий.

Один из франкистских пресс-офицеров, Энрике Мар-санс вспоминает, что на Филби всегда можно было положиться в том смысле, что он не создавал ненужных трудностей и не противился цензуре. Однажды, когда фалангисты особо остро реагировали на сведения о числе итальянцев, принимавших участие на их стороне в боевых действиях, Филби подготовил небольшое сообщение о футбольном матче между испанскими и итальянскими солдатами. Марсанс выразил сомнение в достоверности этих сведений. Он хотел знать, присутствовал ли Филби на этом мероприятии. «Филби признал, что он сам матч не видел, но слышал, что такая игра имела место. Конечно, эти сведения особого интереса не представляли, но я считал, что в Лондон следовало что-то направить». Не вступая в спор, он снял свое сообщение. Другой франкистский офицер Луис Болин заявил, что «Филби славный парень, который объективностью сообщений вызывает к себе доверие».

С тем чтобы подтвердить мнение испанцев о себе как об английском джентльмене, имеющем присущие представителю правящего класса привычки, Филби завел себе подругу – Фрэнсис (Банни) Дабл, канадку, бывшую жену английского баронета Энтони Линдсей-Хогга. Леди Линдсей-Хогг, бывшая звезда лондонской сцены, была на десять лет старше Филби. Убежденная монархистка, она была влюблена в Испанию, которую посетила в качестве туристки десять лет назад. В 1937 году Банни вновь вернулась в Испанию, чтобы организовать помощь Франко. Используя свое влияние, она с помощью испанского дипломата приехала в Испанию и убедила испанского пресс-офицера разрешить ей остаться в стране. Банни считала Филби «привлекательным, очень искренним человеком, настоящим джентльменом». (Однажды, когда пресс-офицер в поисках леди Линдсей-Хогг позвонил Филби, последний гневно потребовал объяснить, почему пресс-офицер считает, что Хогг находится у него.) Конечно, и от Банни Филби скрывал свои истинные взгляды: «Мы часто обсуждали подвижническую работу его огца в Саудовской Аравии, визит Кима в Вену, говорили об австрийской девушке, на которой он женился, но он никогда не обмолвился и словом о социализме, коммунизме или о чем-то подобном». Филби всегда противился ее попыткам вывести себя из равновесия. «Я всем сердцем на стороне Франко», – обычно заявляла Хогг. Или: «Мы выиграли еще одну битву». Но Филби только улыбался и в спор не вступал.

Филби приходилось много работать, создавая для себя долгосрочное прикрытие. Было три случая, когда его карьере журналиста и разведчика едва не пришел конец. Об одном случае Филби вообще ничего не знал. Речь идет о побеге на Запад в 1937 году Вальтера

Кривицкого, сотрудника советской военной разведки, находившегося в Нидерландах. Во время допроса в Великобритании Кривицкий рассказывал следователю Джейн Арчер, что у русской разведки есть источник – молодой англичанин, работающий в качестве журналиста в Испании. Речь шла, очевидно, о Филби, но Кривицкий к своему краткому заявлению ничего не смог добавить, а у английской службы безопасности были в это время другие более важные дела, чем проведение расследования по этому неопределенному факту.

Второй случай, когда Филби чудом избежал разоблачения, он помнил очень хорошо. Находясь в Севилье, он в конце недели решил поехать в Кордову, чтобы посмотреть бой быков. Местные власти убедили Филби в том, что для такой поездки никакого пропуска не нужно. Прибыв поездом в Кордову, он снял номер в гостинице, поужинал в одиночестве и лег спать. Оглушительный стук в дверь разбудил его. Ввалившиеся в номер три человека в форме гражданской гвардии приказали Филби собрать свои вещи и следовать за ними в комендатуру. Оказалось, что для поездки в Кордову обязательно нужен был пропуск. Филби был уверен, что ему удастся выбраться из этой неприятной ситуации, если бы в кармане его брюк не находилась бумажка, на которой была написана инструкция по использованию секретного кода, которым снабдила его советская разведка. Если ее найдут, придется стоять перед командой солдат с ружьями наизготовку, а английский консул даже не успеет вмешаться, как его расстреляют.

Пока гвардейцы осматривали содержание чемодана Филби, у него в голове возник план спасения. Когда командовавший обыском офицер приказал Филби вывернуть карманы, он подчинился. «Я быстро вытащил свой бумажник и резким движением швырнул его на полированный пол. Бумажник, закрутившись, полетел в дальний угол комнаты. Как я и предполагал, все трое бросились за бумажником, стараясь дотянуться до него через стол. В тот момент, когда передо мной торчали три пары ягодиц, я выхватил из кармана брюк злополучный клочок бумаги, смял его и быстро проглотил».

В третьем случае Филби едва не погиб от разрыва снаряда, посланного со стороны республиканцев из 124-мм русской пушки. 31 декабря 1937 года группа журналистов следовала на автомашинах из Сарагосы, чтобы присутствовать при боях под Теруэлем, мрачном, огражденном стеной городе, расположенном на возвышенной местности. Когда журналисты сделали остановку на главной площади городка под названием Кауде, сопровождавшие их испанские офицеры вышли из автомашин, чтобы размять ноги и покурить. Филби, Дик Шипшэнкс из агентства «Рейтер» и два американца Эд Нейл из агентства «Ассошиэйтед пресс» и Бредиш Джонсон из «Ньюсуик» остались в автомашине, так как было очень холодно, около 18 градусов ниже нуля. Когда снаряд упал в полмиле от машины, никто не обратил на это внимания. Внезапно раздался сильный взрыв, испанцы были отброшены взрывной волной на землю.

Поднявшись, они увидели, что снаряд попал в машину. Когда была сорвана дверь, взору открылась страшная картина. Джонсон [9]9
  Джонсону трагически нс повезло. Он ехал в другой автомашине, но когда сопровождавший журналистов испанский офицер вышел из машины Филби, чтобы перекурить со своими товарищами, Джонсон пересел к Киму на освободившееся место шофера. Через несколько секунд он был мертв. Американская фирма, выпускавшая сигареты, предлагала тому испанскому офицеру большую сумму денег, чтобы он заявил, что ее сигареты спасли ему жизнь. Офицер отказался. – Прим. авт.


[Закрыть] был мертв, в его спине зияла огромная дыра. Шипшэнкс находился без сознания. У него были раны в голову и в лицо, один глаз отсутствовал. В тот же вечер он умер. Ноги у Нейла были раздроблены шрапнелью. Он умер через два дня. Сидевший на переднем сиденье Филби отделался поверхностными ранами головы и кисти руки. Его перевязали в местном госпитале и отправили обратно в Сарагосу. По прибытии он сразу же пошел в бар, где его появление произвело настоящую сенсацию. Одежда Филби взрывом была изодрана в клочья, поэтому на нем была пара старых сандалий и женское темно-голубое пальто с изъеденным молью воротником. Посетители бара раскрыли рты от удивления, однако слышавший о происшествии официант бегом принес Филби большую порцию спиртного. Филби встречали как настоящего героя.

Через два дня он направил сообщение в «Таймс», в котором описал смерть своих коллег. О себе сказал довольно скромно: «Вашему корреспонденту удалось выйти из машины, пересечь площадь и подойти к стене, под защитой которой укрывалась группа солдат. Отсюда его доставили на станцию «Скорой помощи», где обработали легкие раны на голове и наложили повязку. Тем временем, несмотря на обстрел, смелые испанские офицеры пытались спасти пассажиров автомашины».

У Филби было достаточно оснований скрывать свои раны. Это видно из письма корреспондента «Таймс» в Биаритце Е. Г. де Каукса, который был знаком Филби по Франции, направленного 14 января редактору иностранных новостей этой газеты Ральфу Дикину: «Корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» Бил Карней вчера рассказал мне, что он прибыл на место трагедии в Теру-эле почти сразу же после случившегося. Филби проявил настоящее мужество. Несмотря на то, что у него была сильно кровоточащая рана на голове, много царапин на лице и он находился в шоковом состоянии, вел себя собранно и очень стойко. По возвращении в Сарагосу Филби просил коллег в своих сообщениях не преувеличивать его ранений, так как он боится, что по этой причине его могут отозвать в Лондон».

Освоившись с ролью сотрудника советской разведки, Филби, очевидно, не хотел, чтобы «Таймс», хотя бы на короткий период, отозвала его из Испании.

2 марта Филби был принят генералом Франко, который вручил ему награду – Красный крест за военную доблесть. (Посмертно были награждены и погибшие журналисты.) Это событие заставило члена палаты общин Уильяма Галахера, единственного коммуниста в британском парламенте, поинтересоваться, разрешало ли правительство «господину Г. А. Р. Филби» принять эту награду. На это Батлер ответил: «Я полагаю, что уважаемый член парламента имеет в виду Г. А. Р. Филби, корреспондента газеты «Таймс», освещавшего события в Испании с позиций генерала Франко. В прессе я читал сообщение о награждении этого господина испанскими властями медалью. Господин Филби не испрашивал и не получал какого-либо официального разрешения на получение этой награды».

Награда оказалась для Филби очень важной. Как он заявил мне в Москве: «Полученные мною в Испании раны очень помогли мне как в журналистской, так и в разведывательной работе. До этого офицеры Франко неоднократно критиковали британских журналистов. Они, очевидно, считали, что многие англичане являются коммунистами, поэтому так много их сражается в составе интернациональных бригад. После ранения и награждения генералом Франко я стал известен как «англичанин, которого наградил лично Франко», и передо мной распахнулись многие двери».

Укрепив свое положение в качестве журналиста, Фил-би приступил к выполнению своей основной задачи – сбору разведывательной информации. В один момент Филби показалось, что ему очень повезло. С ним подружился офицер германской разведки, и Филби полагал, что ему вот-вот предложат работать на германскую разведку, что дало бы доступ к важной для Советского Союза информации. Однако оказалось, что немец хотел лишь познакомиться с леди Линдсей-Хогг, и когда она отвергла его притязания, он сразу же охладел к Филби.

У Кима были хорошие возможности собирать интересную информацию. Когда другие корреспонденты на пресс-брифингах интересовались лишь общей военной ситуацией, Филби дотошно расспрашивал о числе и типах самолетов, калибре артиллерийских установок, числе произведенных залпов, составе наступающих пехотных подразделений и т. д. Корреспонденты и пресс-офицеры франкистов приписывали эту любознательность Филби традиционному интересу газеты «Таймс» к военным вопросам. Когда накапливалось достаточно материалов и можно было проводить встречу со своим оперативным руководителем, Филби, уведомив «Таймс», выезжал через границу в город Хендейе или в Сан-Джин де Луз, где проводили свои краткосрочные отпуска большинство корреспондентов. В этих местах всегда ходило много различных сплетен и слухов, в них завязывались всевозможные интриги, поэтому они хорошо подходили не только для передачи информации, но и для получения новых сведений. Представитель британского правительства в Сан-Джин де Лузе сэр Джефри Томпсон вспоминает, что Филби всегда был в центре происходивших там событий и относился к числу наиболее информированных корреспондентов: «Филби знал почти все об участии немцев и итальянцев в военных действиях на стороне генерала Франко».

В жизни Филби в это время были периоды, когда ввиду загруженности журналистскими делами у него не было возможности заниматься сбором разведывательной информации. Подобное положение сложилось, например, весной 1937 года, когда Филби освещал наступление франкистских войск на севере страны. Промышленные центры этого района, хотя и были отрезаны от остальной части страны, находились в руках республиканцев и играли решающую роль в их сопротивлении. Чтобы окончательно выиграть войну Франко, необходимо было установить контроль над сосредоточенной в этом районе сталелитейной промышленностью. Командовавший франкистскими войсками генерал Эмилио Мола 31 марта 1937 года перед началом наступления выступил со следующей угрозой: «Если войска противника не капитулируют, я сотру с лица земли всю баскскую провинцию, в первую очередь центры военной промышленности. У меня для этого есть все средства».

Под этими средствами Мола подразумевал эскадрильи германских самолетов, управляемых летчиками Геринга, с помощью которых франкисты неудержимо теснили недостаточно хорошо организованные баскские подразделения. К понедельнику 26 апреля войска Мола находились в 10 милях от небольшого городка на подступах к столице басков – Бильбао. Этот городок назывался Герника, который был стерт с лица земли. Число погибших точно установить не удалось, предположительно оно составляет до 1600 человек.

Одним из первых вошедших в Гернику корреспондентов был коллега Филби, освещавший военные события в Испании с позиций республиканцев, Джордж Стир. 28 апреля его статья была помещена на видном месте в газетах «Таймс» и «Нью-Йорк тайме». Статья гласила: «Самый древний город басков и центр их традиционной культуры Герника вчера был полностью уничтожен в результате пиратских воздушных налетов мятежников. Бомбардировка этого города, находящегося за линией фронта, непрерывно продолжалась более трех часов. В налетах принимал участие целый германский воздушный флот, состоявший из бомбардировщиков «юнкере», «хейнкель» и истребителей. На город непрерывно сбрасывались бомбы весом до 500 килограммов, в том числе более 3 тысяч двухфунтовых алюминиевых зажигательных бомб».

В наиболее важном разделе статьи Стира говорилось: «Если принять во внимание форму, в которой было совершено это преступление, масштабы разрушений, а также выбор объекта, то можно сказать, что налет на Гернику не имеет прецедента в военной истории. Герника – это не военный объект. Находящийся за пределами города военный завод оказался нетронутым. Очевидно, бомбардировкой преследовалась цель деморализовать гражданское население и разрушить колыбель баскской нации. Все факты свидетельствуют в пользу этой версии».

Поднятая статьей Стира и сообщениями других посетивших Гернику журналистов волна возмущений прокатилась по всему миру. Она не утихла до сих пор (Герберт Мэтьюз из «Нью-Йорк тайме» позднее заявил, что уничтожение Герники вызвало в мире большее негодование, чем атомная бомбардировка Хиросимы). Это событие стало символом времени, когда начавшаяся всеобщая война вылилась в тотальную бомбардировку гражданского объекта, что явилось актом намеренного террора. С тех пор левые силы традиционно используют Гернику как символ жестокости фашизма.

Через два дня Герника была захвачена войсками Франко. Франкисты сразу же выпустили пресс-релиз, в котором заявили, что в основном баски сами разрушили город, чтобы склонить на свою сторону мировое общественное мнение. Вряд ли мир в какой-либо степени поверил этому, если бы не газеты «Таймс» и «Нью-Йорк тайме», поместившие 4 мая статью своего корреспондента Холбурна. В начале статьи автор утверждал: «К сожалению, пожар уничтожил большую часть доказательств, по которым можно было бы судить о причинах его возникновения. Тем не менее оставшиеся улики свидетельствуют в пользу утверждений националистов о том, что поджоги города со стороны самих басков принесли Гернике больший ущерб, чем бомбардировка авиацией генерала Франко». Далее в статье говорилось: «Ранее утверждалось, что Герника якобы подверглась жесточайшей бомбардировке, однако удалось выявить лишь немногие следы этого. Обнаружено несколько осколков бомб, на фасадах сохранившихся зданий следов бомбардировок совсем нет, имеющиеся воронки по своим размерам значительно превосходят кратеры от бомб, сделанные где-либо в Испании. Судя до их расположению, можно сделать вывод о том, что они произошли в результате подрыва мин, которые были непрофессионально заложены для разрушения дорог».

Заканчивалась статья следующим «убийственным» выводом: «Учитывая вышеизложенное, трудно поверить, что Герника явилась объектом особо интенсивных бомбардировок со стороны авиации Франко с применением экспериментальных зажигательных бомб, как это голословно утверждается басками. По мнению изучавших это дело лиц, трудно установить причину возникших пожаров». Эта статья была с одобрением воспринята генералом Франко и его сторонниками. Они ее часто использовали для подтверждения своей версии.

Я привел эти пространные выдержки из газеты «Таймс» по той причине, что Филби назывался ее автором, и многие комментаторы придавали этому факту очень большое значение. Авторы книги «Длинная дорога в Москву» Патрик Сил и Маурин Макконвил отмечают: «Ким увидел появившуюся возможность и воспользовался ею. Та фарисейская статья помогла Киму завоевать доверие как франкистских националистов, так и редактора «Таймса» Джефри Даусона».

Один испанский автор придал большую, важность тому факту, что Джордж Стир оказался по одну сторону Герники, а Ким Филби – по другую. Это якобы подтверждало характерное для Кима двуличие, когда он был готов пожертвовать правдой, чтобы снискать расположение фашистов и таким образом удовлетворить требования своих московских руководителей.

В этих рассуждениях есть одна существенная ошибка – статьи о Гернике Филби не писал. К этому делу он не имел никакого отношения. Статья была написана другим корреспондентом «Таймс», освещавшим события в Испании с позиции Франко, Джеймсом Холбурном. Я установил это, написав Филби письмо с просьбой высказаться по этому поводу. Вот что он ответил: «В начале своего письма я хотел бы сказать несколько слов о корреспондентах газеты «Таймс» при войсках Франко во время гражданской войны в Испании.

До падения Бильбао и несколько дней спустя я и Джеймс Холбурн работали вместе, в тандеме. Мы отвечали за освещение событий на различных участках фронта. При первой же возможности направляли свои сообщения в Лондон иногда вместе, иногда раздельно. Помощники редактора газеты группировали информацию из наших сообщений таким образом, что было невозможно установить, какая часть кому принадлежит. Я говорю об этом потому, что не припоминаю подготовки текста статьи, авторство которой вы приписываете мне. Думаю, что это сделал Холбурн.

Во-вторых, как вы, очевидно, догадываетесь, моя главная задача состояла в том, чтобы по возможности максимально сблизиться с франкистскими властями и с немцами. Но я никогда не писал неправды. Однако и на правду можно смотреть по-разному, сквозь различные очки, а те, которые использовал я исходя из долгосрочных соображений, были ориентированы на генерала Франко».

Это было интересное, но довольно расплывчато сформулированное соображение. Поэтому я обратился к архивам газеты «Таймс». Сохранились данные об этой статье, из которых явствовало, что материал был подготовлен одним Холбурном. Для подтверждения я отправился к Холбурну. Он хорошо помнил эту действительно им написанную статью. Затем он дал очень любопытное объяснение своим действиям. Свирепствовала цензура, и те журналисты, которые не следовали указаниям франкистских властей, оказались в трудном положении: во времена Герники корреспондент французского агентства новостей Гавас был брошен франкистами в тюрьму, а другой находился под домашним арестом.

Холбурн хотел информировать «Таймс» о том, что франкисты действительно бомбили Гернику, что до тех пор они упорно отрицали. Чтобы эти сведения могли пройти цензуру, Холбурн в своем сообщении в Лондон указал, что были найдены осколки нескольких бомб, что в городе сохранились не все здания, что имеются несомненные признаки бомбардировки Герники с воздуха. Но, к сожалению, помощники редактора газеты, очевидно, не поняли сигналов Холбурна и дали текст его статьи без изменений.

А что сам Филби думал о Гернике? «Я никогда не принимал утверждений Франко о том, что Герника была разрушена самими басками в пропагандистских целях или по каким-то другим причинам, – писал он в своехМ письме.

Три соображения, среди прочих, свидетельствуют в пользу этого. Во-первых, баски никогда не прибегали к тактике выжженной земли (разрушение мостов не в счет). Представляется совершенно невероятным, чтобы для такого эксперимента они выбрали Гернику, город, который ассоциируется с баскскими традициями. Чтобы сделать это, Агирра и другие баскские лидеры должны были быть безжалостными людьми. Но этого качества они, к сожалению, были полностью лишены.

Во-вторых, ко времени разрушения Герники подразделения баскских войск занимали позиции к востоку и к югу от города. Для их удержания Герника, как центр снабжения, играла важную роль. В случае отступления баскам пришлось бы отводить свои войска только через Гернику. Почему же они должны были разрушать город еще до отвода своих подразделений?

В-третьих, франкистские власти, крфле неоднократно повторенных утверждений, не привели никаких фактов подготовить статью в целом, имея лишь фрагментарные материалы. Но так как Стир был глубоко предан делу басков, он испытывал искреннее негодование по поводу жестокости, которая вскоре стала обычным делом. Возможно, Герберт Мэтьюз был прав, когда заявил, что Герника вызвала во всем мире большее негодование, чем Хиросима. Но это лишь означало, что, когда пыль над Хиросимой осела, средства массовой информации мира находились под контролем американских, в ~ время антияпонских сил. Кроме того, японцы – это все-таки азиатская нация!

В этой связи я хочу поведать вам любопытную историю, имеющую отношение к обсуждаемому вопросу. Осенью 1945 года я присутствовал на приеме в посольстве Испании в Лондоне. В разговоре с неизвестным мне испанцем, сторонником Франко, я обронил слово Хиросима. Испанец спокойно заметил: «Полностью разбомблена» и отвернулся. Вероятно, Хиросима его совершенно не затронула. Я же сейчас думаю о той дистанции, которую мы прошли со времен Герники».

Филби вернулся к вопросу о Гернике в письме, которое он позднее написал мне, очевидно, для того, чтобы я не мог неправильно его понять: «Возвращаясь к нашей переписке относительно Герники, хочу сказать, что недавно я узнал, что, по мнению Брайана Крозье, немцы никогда не бомбили Гернику. Свою точку зрения Крозье основывает на двух фактах: а) мнении подполковника авиации Джеймса, обследовавшего город вскоре после налета; б) результатах собственного визита в Гернику «три года назад», когда он обнаружил, что древний центр города оказался нетронутым, все новые здания построены только на окраинах. Его вывод: Гернику сожгли баски.

Оба эти вывода не выдерживают критики. Джеймс полностью поддерживал Франко, всегда следовал официальной линии франкистов, а кроме того, он не был умным человеком. (Я (Филби) его часто видел в то время в Испании.) Второй довод Крозье вызывает даже большие возражения и может привести, если следовать ему, к сенсационным результатам. Например, используя почти те же выражения, я могу «доказать», что осады Ленинграда никогда не было. Я был в Ленинграде «три года назад и могу засвидетельствовать, что центр города оказался «нетронутым». Все новые здания построены на окраинах. Вывод: история с осадой города – это образец в подкрепление своей точки зрения. В частном порядке немцы даже не пытались отрицать факт нанесения по городу воздушных ударов.

Имел ли со своей стороны Джим Стир всю информацию о реальном положении дел? Я так не думаю. Рассмотрим цитируемые Стиром заявления. «Полностью разрушены в результате воздушных налетов мятежников^. Это неправда. В то время я не делал подробных обследований – военные действия шли полным ходом – да и франкистские власти с неодобрением отнеслись бы к любым намерениям подробно изучить этот вопрос. Мне представляется, что одна треть города была разрушена, треть пострадала, остальная часть, включая знаменитое дерево, – осталась нетронутой. Конечно, такое деление – чисто условное, но это примерно соответствует действительности. Во всяком случае, воздушный налет по своим масштабам никак не соответствовал размерам цели.

«Герника не относилась к военным объектам». Так ли это? Значительный по размерам город, находившийся в нескольких милях за линией фронта, в котором, несомненно, располагались командные центры басков, боевые и вспомогательные воинские части, сосредоточивались линии связи. Несомненно, Герника относилась к военным объектам, в военном отношении она была более важна, чем, например, центральная часть Кельна, которая была разрушена американцами спустя пять лет. «Налет, не имевший аналогии в военной истории». Я не знаю, что сделали итальянцы в Абиссинии (теперь Эфиопия), а японцы в Китае, но, возможно, Стир был прав. Но сейчас мы располагаем новыми, более обширными сведениями. Герника, возможно, была лишь начальным тактом в новой симфонии стратегии запугивания, которая, очевидно, только что закончилась в Камбодже – одном из многих «безобидных» мест! «Целью, вероятно, была деморализация гражданского населения». У меня нет сомнений, что это было одной из целей налета. Вскоре такая цель приобрела законное право на существование в глазах многих народов. В последние годы американцы защищают свое право рассматривать ее также и в качестве законной политической цели.

Я думаю, что Стир проявил вполне понятное профессиональное, политическое и личное старание, излишне эмоционально среагировал на сообщения о случившемся в Гернике. Он был одаренным журналистом, способным англичанина: И. Конигсберг и Д. Эггар. Когда они стояли грязные, изъеденные вшами, униженные, Филби подошел к Конигсбергу и Эггару и представился. Он беседовал с ними около двадцати минут, выражая сочувствие их горькой участи, высказывал готовность написать их родственникам в Великобритании. Но Филби не сделал этого, очевидно, полагая, что его действия могут отрицательно сказаться на репутации, которую он для себя так старательно создавал.

Вступив в марте 1939 года вместе с войсками Франко в Мадрид, Филби подготовил для Лондона сообщение, в котором, в частности, писал: «Взрыв эмоций. На всех главных улицах города собрались громадные толпы людей, которые бурно приветствовали проходящие машины. Громкие выкрики в честь фалангистов Франко перемежались мелодиями патриотических гимнов, которые лились из громкоговорителей фронтовых пропагандистских грузовиков. Машины с молодыми девушками, одетыми в форму фалангистов – синие рубашки и красные береты, – проезжали по улицам. Девушки скандировали «мы прошли», высмеивая тем самым лозунг республиканцев «они не пройдут».

Сент-Джон был настолько рад, что Киму наконец-то удалось найти работу, что заехал повидаться с ним. Филби-старший был очень удивлен поведением своего сына: «Он не только освещает события в Испании с позиций генерала Франко, – писал Сент-Джон своему другу в МИД, – но, кажется, считает их дело правым». Журналисты – коллеги Кима также отметили его статьи и, очевидно, иногда их слова, осуждающие своего собрата, доходили до него. Эрик Гедэй, журналист, которого Ким встретил в Вене и вместе с которым работал, через своего коллегу, члена коммунистической партии, передал Киму следующее послание: «Передайте ему, что мне больно видеть его в такой компании». Поскольку посыльный был коммунистом, Филби доверил ему передать Гедэю такой ответ: «Скажи Эрику, пусть он не всегда верит своим глазам. Я не изменился». '

Но не все были введены поведением и рассуждениями Кима в заблуждение. Коллега Филби по Кембриджу Л. Тюдор Харт заявил, что из бесед с Филби в университете у него сложилось впечатление, что такой убежденный коммунист не меняет своих идеалов. «Когда Ким поехал в Испанию как сторонник Франко, я сразу же предположил, что это лишь прикрытие, что он работает пропаганды. Подобное же можно сказать и о восстании в Варшаве, битве за Будапешт и т. д. (Мне представляется, что журналисты могут найти материал для хорошей статьи, если исследуют историю создания руководимого Крозье Института по изучению конфликтов, который является подставной организацией, занимающейся изучением чего угодно, только не этой проблемы [10]10
  Крозье ушел из института в 1979 году. В июне 1987 года газета «Гардиан» сообщила, что институт поддерживает тесные контакты с западными разведывательными службами и через него американцы финансировали правые группы, выступавшие за развертывание в Нидерландах американских крылатых ракет. – Прим. авт.


[Закрыть].)

Таким образом, хотя Филби отвергает точку зрения правых кругов о том, что Гернику никогда не бомбили, он не полностью принимает и мнение левых групп. Он считает, что Герника была военным объектом и, исходя из тактических соображений военных, могла быть подвергнута бомбардировкам. По понятным причинам Стир излишне эмоционально среагировал на бомбардировку Герники. Этот город стал отождествляться с варварством и жестокостью. Этому помогла и картина Пикассо «Герника». Таким символом Герника остается и сегодня. История с Герникой важна для понимания Филби не только потому, что она отражает его истинные взгляды на это событие. Из нее видно, что Филби не принял автоматически точку зрения левых сил, чего можно было бы от него ожидать. Она важна не в последнюю очередь и потому, что Филби обвиняли в том, чего он никогда не совершал.