Текст книги "Ким Филби - супершпион КГБ"

Автор книги: Филлип Найтли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Я спросил Филби в Москве, почему так все получилось. Его ответ: «Мне кажется несколько странной идея с организацией встречи со мной в Бейруте. В ноябре 1962 года, как раз за пару месяцев до приезда Эллиотта в Ливан, я написал Астору в газету «Обсервер» письмо с просьбой предоставить мне на несколько дней отпуск, поскольку нужно было решить некоторые семейные дела в Великобритании. Я спросил, могу ли я сделать это в июле следующего года. В своем ответе Астор указал, что он согласен с моей просьбой. Другими словами, в июле 1963 года я планировал быть в Лондоне, в пределах юрисдикции британского суда и в полном распоряжении британских спецслужб, если они действительно хотели арестовать меня. Тем не менее руководство СИС приняло решение в январе направить Эллиотта на очную ставку со мной в Бейрут, где у него вообще не было никакой юридической поддержки. Как все это можно понимать?»

На момент я задумался. «Можно предполагать, что Астор не информировал СИС о вашем приезде в Лондон в июле 1963 года, поскольку он отрицает свою осведомленность о вашем прикрытии», – ответил я. (Позднее Астор сказал мне, что не припоминает получение от Филби такого письма.) «Я зачислил его на работу и сам платил ему зарплату, – сказал мне Астор. – Но после этого отношений с Филби не поддерживал. Вполне вероятно, что он написал письмо редактору газеты по иностранному отделу. Но мне он не писал. Я не помню об этом».

«Конечно, такой вариант возможен, – заметил Филби. – Но Астору не нужно было никому ни о чем сообщать. У многих людей ко мне в то время были подозрения, поэтому МИ-5, несомненно, контролировала мою переписку (вскрывая ее в Лондоне). Они прочитали мое письмо Астору. СИС знала, что через несколько месяцев я прибуду в Лондон, и тем не менее решила послать ко мне в Бейрут Эллиотта. Эллиотт предложил мне сделку – освобождение от наказания в обмен на информацию, но это никакая не сделка. Я должен был рассказать все, что я знаю о КГБ, и назвать его людей в Бейруте. Эллиотт упомянул ряд фамилий, и некоторые из них вызвали у меня тревогу. Мне стало ясно, что освобождение от наказания не будет снято, если я не стану давать информацию о людях. Поэтому для меня предложенная сделка была неприемлемой».

Теперь возьмите эти два факта – выбор Бейрута для очной ставки со мной и неприемлемое предложение об освобождении от наказания, и вам придется задать себе вопрос: для чего все это было сделано? Моя точка зрения, которую разделяют мои коллеги здесь, в Москве, состоит в том, что все это задумано намеренно, чтобы принудить меня к побегу, поскольку британское правительство меньше всего хотело видеть меня в то время в Лондоне – позорящий спецслужбы скандал и сенсационный судебный процесс!

Возможно, Филби прав. После побега Берджесса-Мак-лина СИС всеми силами стремилась сохранить свои особые отношения с ЦРУ. Если бы Филби доставили в Великобританию, арестовали и судили, выяснилось бы, что он никогда не выводился из штатов СИС, несмотря на данное американцам обещание, и фактически в качестве сотрудника СИС был направлен на работу в Бейрут. Следует учитывать также, что в то время консервативное правительство, возглавляемое Гарольдом Макмилланом, тем самым человеком, который реабилитировал Филби, переживало серию скандалов в сфере обеспечения безопасности страны. Прежде всего, дело Джорджа Блейка, затем принятое 13 ноября 1962 года специальным трибуналом страны решение провести расследование причин неспособности британской контрразведки МИ-5 раскрыть шпионскую деятельность сотрудника Адмиралтейства Джона Вассала. В декабре того же года сотрудница Центрального информационного управления была приговорена к двум годам тюрьмы за передачу секретов своему любовнику из числа граждан Югославии. И наконец, по Флит-стрит уже начали циркулировать слухи, явившиеся преддверием скандала Профью-мо [28]28
  Джон Профьюмо – военный министр Великобритании, дал в палате общин ложные показания по поводу своих отношений с женщиной легкого поведения Кристиной Килер, заявившей, что она одновременно является любовницей помощника советского военно-морского атташе, сотрудника ГРУ Евгения Иванова. 5 июня 1963 года Профьюмо признался в своей лжи и был вынужден уйти в отставку. – Прим, авт.


[Закрыть]. Дело Филби могло бы явиться последней каплей для находившегося в трудном положении правительства.

Возможные доводы другой стороны: побег Филби мог вызвать даже больший скандал, чем его арест. Но в данном случае британскому правительству удалось сдержать масштабы этого скандала до 1968 года, когда Макмиллан уже ушел со сцены. Другое объяснение состоит в том, что у Эллиотта был отступной план: если ему не удастся принудить Филби к признанию, он должен подтолкнуть его к побегу, что будет свидетельствовать о его несомненной вине, а затем в сотрудничестве с ливанскими властями схватить его до того, как ему удастся бежать. Косвенным свидетельством в пользу такого предположения является тот факт, что в январе, когда уже стало ясно, что миссия Эллиотта провалилась, новый резидент СИС в Бейруте передал Филби указание явиться в посольство. Поскольку это была уже британская территория, там Филби можно было схватить и арестовать. Однако Филби сослался на болезнь в связи с травмой головы и в посольство не пошел.

Возникает еще одна мысль при внимательном изучении рассказа Филби о предложенных ему условиях освобождения от наказания. Он сказал мне, что несколько фамилий в списке Эллиотта, указанных в качестве подозреваемых агентов, вызвали у него тревогу, что британские власти имели все основания относиться к этим людям с подозрением. Если бы он сказал «один из названных лиц», тогда, возможно, это относилось бы к Бланту, который был разоблачен в следующем году. Но тот факт, что Филби употребил слово «несколько» и отказался назвать их поименно, вызывает подозрение и наводит на мысль о том, что указанные в списке лица не были разоблачены и действуют до сих пор.

Я задал Филби еще один вопрос: миссия Эллиотта оказалась безуспешной потому, что кто-то предупредил Филби о приезде Эллиотта, предоставив ему тем самым время для подготовки. Далее я сказал, по мнению Питера Райта, такой сигнал исходил от Холлиса, который, несомненно, знал планы СИС. Филби рассмеялся. «Никакого предупреждения не было. Не было в нем и необходимости. Правда состоит в том, что двенадцать лет я готовился к такому развитию событий. И когда пришло время, ну и что? В своем предисловии к вашей книге Ле Карре говорит о «моих длительных и мучительных колебаниях». Это ерунда. Я точно знал, как вести себя. Только одному богу известно, сколько раз я мысленно проигрывал эти ситуации. Просто необходимо было немножко потянуть время, немного, но постоянно выпивать, чтобы показать, что ничего не готовится, неоднократно проверять безопасность на маршруте побега. Затем, при получении сигнала, сделать адью и исчезнуть. В Бейруте у меня были не только враги, но и друзья».

Представляется, что побег был организован следующим образом. Даже Элеонора Филби не заметила в поведении Филби ничего необычного. 23 января в полдень, через 5 дней после отъезда Эллиотта из Бейрута, когда город захлебывался в проливном зимнем дожде, Филби, прихватив плащ, покинул свою квартиру, сказав Элеоноре, что он возвратится к 6 часам и у него будет достаточно времени, чтобы переодеться к приему, который организовывал на своей квартире первый секретарь посольства Великобритании Глен Бальфур-Пол. На вопрос, куда он идет, Филби ответил, что встречается со своим контактом. В Москве Филби рассказал мне: «Элеонора знала, что я работаю на СИС. Когда я говорил, что иду встречаться с контактом, она считала, что я встречаюсь с сотрудником СИС, хотя иногда это был коллега из КГБ».

Очевидно, в тот день встреча была с сотрудником КГБ, поскольку около 5 часов пополудни Филби позвонил домой и разговаривал со своим младшим сыном, тринадцатилетним Гарри. Элеонора была на кухне, и Гарри крикнул ей: «Папа опаздывает. Он сказал, что в 8 часов приедет к Бальфур-Полам». Больше Элеонора своего мужа в Бейруте не видела. Ночью она позвонила домой новому резиденту СИС, но он оказался в посольстве, где присутствовал на срочно созванном совещании по поводу исчезновения Филби. Наконец он пришел на квартиру Филби и попросил Элеонору проверить, что из его вещей отсутствует.

Позднее Элеонора получила от Филби несколько писем, в которых он сообщал, что уехал в длительную поездку по заданию газеты «Обсервер», сообщал места в квартире, где он положил деньги, просил не упоминать о письмах его коллегам-журналистам: «Я хочу, чтобы эта новость ограничивалась лишь тобой», и уверял ее в своей любви. До сознания Элеоноры постепенно доходило, что он уехал навсегда и, очевидно, к русским.

Некоторые из коллег Филби придерживались такого же мнения, что и Элеонора. Клэр Холлингуорт, корреспондент газеты «Гардиан», присутствовавший на приеме у Бальфур-Полов, через день после исчезновения Филби написал спекулятивную статью, в которой заявил, что Филби своим внезапным исчезновением, возможно, на борту советского судна «Долматов», покинувшего бейрутский порт в ту ночь, подтвердил его утверждения, что он является тем «третьим человеком». «Гардиан» статью не напечатала. Через два дня местная газета, выходящая в Бейруте на английском языке, «Дейли стар» официально сообщила об исчезновении Филби. Британский журналист Питер Килнер передал это сообщение в лондонское телеграфное агентство «Рейтер», где ему не был дан ход. Килнер вспоминает, что он обсуждал дело Филби с корреспондентами газет «Таймс» и «Дейли телеграф» и оба отказались давать сообщения об исчезновении Филби на том основании, что он, возможно, выехал по своим журналистским делам. И позднее в британской прессе не появлялось более или менее подробных сообщений о случившемся. Представляется, что СИС тайно обратилась к МИД с просьбой повлиять на редакторов Флит-стрит в плане приглушения значимости этого события.

И только 20 марта, и только под давлением газеты «Обсервер», информировавшей 3 марта об исчезновении своего корреспондента, министерство иностранных дел страны выступило с официальным заявлением. Лорд-хранитель печати Эдвард Хит заявил, что правительство безуспешно пыталось установить местонахождение Филби. Хит, в частности, сказал: «Поскольку в 1951 году, двенадцать лет назад, Филби ушел из иностранной службы, он не имел доступа к какой-либо правительственной информации». Уже «обсохший» и освоившийся в Москве, Филби с удовольствием рассмеялся, прочитав в полученной авиапочтой газете «Таймс» это сообщение.

ГЛАВА XVI. ЧЕСТВОВАНИЕ ГЕРОЯ

Филби прибыл в Советский Союз 27 января 1963 года, через четыре дня после отплытия из Бейрута на борту советского грузового судна «Долматов», спешно в полночь покинувшего бейрутский порт, оставив некоторые грузы на причале. 19 января 1988 года в своей московской квартире он предложил мне бокал шампанского, чтобы отметить предстоящую двадцатипятилетнюю годовщину прибытия в Советский Союз. Когда я попытался получить от него подробности побега, Филби начал терять терпение. «Это оперативные вопросы КГБ, которые я не могу обсуждать, – заявил он. – В них нет ничего интересного или важного. Но я бы хотел, чтобы вы точно зафиксировали обстоятельства моего приезда в СССР».

«Обрисую обстановку. Пять часов утра. Небольшой пограничный пункт. (Очевидно, в одном из портов на Черном море.) Середина зимы. В помещении стол, несколько стульев, печь на угле. На печке кипит чайник, все помещение заполнено сигаретным дымом. Меня ожидают три или четыре милиционера и специально прибывший из Москвы для встречи сотрудник. Он хорошо говорит по-английски.

После окончания формальностей я извинился за свой приезд. Я сказал, что хотел бы и дальше оставаться на Западе и продолжать свою службу, но обстоятельства оказались сильнее. Мой коллега из Москвы, очевидно, заметил, что я немного разволновался. Он положил руку мне на плечо. До сих пор я точно помню его слова.

Он сказал: «Ким, ваша миссия закончена. У нас в службе есть поговорка – когда контрразведка начинает проявлять к вам интерес, это начало конца. Мы знаем, что в 1951 году вы были на заметке у британской контрразведки. Сейчас 1963 год. Прошло двенадцать лет. Мой дорогой Ким, за что же вы извиняетесь»?»

Этот момент, очевидно, много значит для Филби. Возможно, он ожидал упреков за «выход из игры», когда Блант, например, продолжал оставаться на месте. Однако его встретили тепло, с пониманием создавшейся ситуации. Такое теплое отношение сохранилось и после прибытия Кима в Москву. КГБ сразу же направило его в одну из своих клиник для прохождения всестороннего обследования. Многие годы нервного напряжения и злоупотребления алкоголем дали о себе знать. Филби предстояло пройти курс витаминотерапии, привести свое здоровье в порядок. Его поселили в небольшую квартиру на берегу реки, поручив заботу пожилой женщине, которая четыре раза в день готовила для него обильную пищу. Регулярно приходила медицинская сестра и делала витаминные инъекции.

Как только Филби стал чувствовать себя лучше, он встретился с Сергеем, руководящим сотрудником КГБ, который из Москвы направлял его работу. По словам Элеоноры Филби, которая позднее тоже встречалась с Сергеем. Сергею около 40 лет, он бегло с небольшим акцентом говорит по-английски, обладает развитым чувством юмора. Встреча Филби с Сергеем носила, очевидно, эмоциональный характер, поскольку и через много месяцев после нее Элеонора слышала, как Сергей говорил Киму, что Советский Союз всегда будет перед ним в долгу.

После нескольких дней общих бесед, Сергей приступил к решению практических дел. Один из помощников Сергея был назначен в качестве специального офицера, отвечавшего за безопасность Филби, который должен был консультироваться с ним по всем вопросам. Сначала Филби возражал против этого, считая такую меру излишней. Как заявил мне Филби в Москве, Сергея и его помощника ему убедить в этом не удалось. Они заявили мне: «Как вы думаете, каковы шансы, что западные спецслужбы ничего не замышляют против нас?» Немного подумав, я ответил: «Тысяча к одному». Их ответ: «Даже с такой возможностью мы не можем согласиться». Таким образом я получил офицера безопасности, и до сих пор у меня есть такой помощник, в обязанность которого входит обеспечение для меня безопасных условий проживания».

Затем Сергей сказал, что Киму нужно посмотреть в Москве несколько квартир и выбрать одну для себя. А что Ким будет делать со своей квартирой в Бейруте? Со своей коллекцией пластинок, книгами, восточными коврами, испанским антикварным столом, подаренным ему Томми Харрисом. С получением этих вещей проблемы не будет, но потребуется некоторое время. (Их доставили в Москву в июне 1964 года.) А его трубки? Советское консульство в Лондоне пошлет кого-нибудь на Джермин-стрит, приобретет для него пару трубок и пошлет их в Москву дипломатической почтой.

Что касается финансовых вопросов, то Филби будут выплачивать 500 рублей ежемесячно в качестве основной зарплаты (около 200 фунтов стерлингов), производить определенные доплаты за особый характер его работы. Кроме этого, КГБ будет выплачивать ему 4000 фунтов стерлингов в год для оказания помощи оставшимся в Великобритании его детям, пока они не будут содержать себя сами. При необходимости Филби может пользоваться машиной с шофером и загородной дачей.

Что касается его личных дел, то при желании его жена может приехать к нему. О своем решении по этим вопросам он должен сообщить Сергею.

Филби отметил, что он напишет Элеоноре и попросит ее побыстрее приехать к нему. Это оказалось более трудным делом, чем он думал. Сразу после исчезновения Филби Элеонора стала поддерживать контакт с резидентурой СИС в Бейруте и, будучи неуверенной в том, что Филби выехал в Москву добровольно, согласилась информировать СИС о возможных подходах к ней со стороны русских. Поэтому, когда Элеоноре позвонил человек, которого когда-то Ким представил ей как корреспондента немецкой службы новостей в Бейруте, и сказал: «Я от Кима», она отказалась встречаться с ним и сразу же поставила в известность резидентуру СИС. Позднее в Лондоне, когда в СИС ей были показаны фотографии, Элеонора опознала того корреспондента.

Вместо того чтобы поехать из Бейрута в Москву, как этого хотел Филби, Элеонора в мае 1963 года выехала в Лондон. Собралось много представителей прессы, надеявшихся что-либо узнать о местонахождении Филби. Однако только в июле правительство, поставленное в трудное положение делом Профьюмо, признало, что Филби находится в Москве. Сотрудники СИС быстро увезли Элеонору из Лондона и упорно начали убеждать ее не ездить к Филби, пытаясь выведать все, что она знала. Они рассказали Элеоноре о предательстве Филби, убеждали ее в том, что, если она уедет в Москву, обратно может никогда не вернуться, направили ее к доктору, прописавшему ей успокоительные таблетки «либриум» и навещавшему ее раз в неделю. «Консультации этого доктора больше походили на психиатрические сеансы, – писала Элеонора. – Его вежливые, но настоятельные вопросы дали мне основание считать, что он каким-то образом связан с министерством иностранных дел».

В конце концов Элеонора уехала в Москву. По совету Филби она посетила консульство СССР в Лондоне, где ей выдали 500 фунтов стерлингов для приобретения теплой одежды и разрешили все формальности. 23 сентября 1963 года она прибыла на аэродром Внуково, где ее приняли по классу «VIР» (очень важное лицо). Элеонору встречали Филби и Сергей и сразу же повезли на новую квартиру Филби, находившуюся в жилом районе города в 15 минутах езды на метро от центра.

По советским стандартам квартира была большая и комфортабельная: четыре комнаты, в том числе большая гостиная, кабинет, столовая и спальная. Кухня была оборудована хорошо и по-современному, в квартире был телефон. Квартирная плата, включая отопление и свет, составляла двадцать пять рублей в месяц (около двадцати фунтов стерлингов). Каждый день для уборки и покупок к Филби приходила специально нанятая для этого женщина. Когда Элеонора распаковала свой багаж, они вместе с Кимом выпили шампанское за первый день их новой жизни в Советском Союзе.

* * *

Два других беженца, Гай Берджесс и Дональд Маклин, жили в Советском Союзе уже двенадцать лет. Первые сообщения о них появились в 1951 году, в основном благодаря усилиям Ричарда Хьюджесса, ближневосточного корреспондента газеты «Санди таймc», который обратился к советским властям с просьбой дать разрешение взять у них интервью. Была организована прессконференция, на которой Берджесс и Маклин зачитали заранее подготовленные заявления. В Лондоне распространились противоречащие версии относительно их жизни в Советском Союзе: они ненавидят Советский Союз, они счастливы в СССР; КГБ относится к ним с подозрением, они работают в КГБ; они хотели бы посетить Великобританию, они никогда не хотят появляться там.

Новостей о Берджессе было больше, чем о Маклине. Берджесс переписывался со всеми своими старыми друзьями и в четверг утром еженедельно звонил одному из них, Питеру Поллоку. Но Поллок посчитал необходимым информировать об этих звонках МИ-5, и спустя какое-то время звонки прекратились. Другой приятель Берджесса, Том Драйберг, поехал в Москву, чтобы навестить Берджесса. Драйбергу Берджесс признался, что у него есть определенные проблемы.

Свое поведение Берджесс не изменил. На приеме в новом китайском посольстве он изрядно выпил и устроил там настоящий скандал. Китайцы высказали свое возмущение. Этот инцидент явился причиной серьезной ссоры между Берджессом и Маклином, дипломатическую чувствительность которого Берджесс оскорбил своим поведением. После этого они почти не разговаривали друг с другом. В дальнейшем Берджесс все больше и больше времени стал проводить дома, в своей квартире, читая книги, слушая музыку, выпивая, испытывая все большую ностальгию по своей родной Англии. После пребывания в госпитале 19 августа 1963 года он умер от печеночной недостаточности и сужения артерий; Маклин присутствовал на его похоронах, он произнес похоронную речь, духовой оркестр исполнил «Интернационал». Берджесс оценил бы вынесенный ему профессором Кирнаном вердикт: «Он сделал то, что считал необходимым сделать. Я чту его память».

Берджесс знал, что Филби находится в Советском Союзе. Западные журналисты, с которыми он поддерживал контакт, рассказали ему о побеге Филби из Бейрута. Кроме того, 3 июля 1963 года, за шесть недель до смерти Берджесса, газета «Известия» поместила заметку о предоставлении Филби советского гражданства. По завещанию Берджесс оставил Филби свою библиотеку, насчитывающую 4 тысячи книг, несколько зимних пальто, некоторые предметы мебели и 2 тысячи фунтов стерлингов. Имеются сообщения, что они встречались: Филби навестил Берджесса в госпитале. Некоторые сообщают, что якобы Берджесс с тревогой говорил: «Не может быть, чтобы Филби находился в Москве. Я был бы первым человеком, с которым он захотел бы встретиться».

Я спросил об этом Филби. Филби ответил: «Берджесс действительно создавал здесь определенные трудности. Для него было сделано все необходимое: предоставлена квартира, терпеливо относились к его отклонениям в личном плане. Но Берджесс создавал и более сложные проблемы: он хотел работать здесь в должности начальника английской секции КГБ. Но по различным причинам это было нереально, что вызывало у него болезненные переживания».

«Он и Маклин какое-то время болтались по Москве, ничего не делая, сопровождаемые толпой журналистов. КГБ решил дать им возможность начать новую жизнь: Берджесс и Маклин были направлены в Куйбышев. Маклин прижился там очень хорошо: он получил место преподавателя и был доволен. Берджесс продолжал свои похождения (своему лондонскому другу он так описывал Куйбышев: «Можешь ли ты представить себе Глазго в субботнюю ночь в девятнадцатом веке. Таков Куйбышев»).

«После пары лет, – продолжал Филби, – Маклину надоел Куйбышев, он хотел возвратиться в Москву. Маклин написал письмо непосредственно министру иностранных дел Молотову, который взял его на работу в свое министерство. Дела в МИД у него шли хорошо. Маклин написал интересную книгу «Британская внешняя политика после Суэца». Она получила хорошие отклики, в том числе на Западе. Что касается Берджесса, то он так и не вжился в советскую действительность. Ему разрешили вернуться в Москву, но это ничего не изменило – он продолжал катиться вниз. Как я уже говорил, для избежания взаимных объяснений, мы с ним не виделись. Но он был хорошим другом».

Смерть Берджесса сблизила Филби и Маклина, и когда Элеонора приехала в Москву, был организован совместный обед. Они хорошо ладили друг с другом и вскоре стали регулярно встречаться 2–3 раза в неделю за обедом: играли в бридж, обсуждали московские новости, вместе ходили в театр. Жены делились впечатлениями о продуктах питания, которые им удавалось достать, а Филби и Маклин обсуждали дела своих бывших коллег по министерству иностранных дел. Когда Филби были свободны, Мелинда Маклин возила их по Москве, с тем чтобы они могли ближе познакомиться с городом, где им предстояло жить.

Иногда вместе совершали поездки: по прибытии ночным экспрессом в Ленинград Маклин познакомил супругов Филби с городом, иногда давая квалифицированные описания исторических мест. Когда Элеонора поехала навестить родных в США, Филби вместе с Маклинами совершил поездку по прибалтийским республикам. Выходные проводили на даче Маклинов, вместе ходили на лыжах. Вместе заказывали продукты питания в ГУМе, спиртные напитки и деликатесные консервированные продукты выписывали из Дании. Когда у Филби испортились отношения со своей домработницей – она была слишком начальственна и много распоряжалась, – именно Мелинда Маклин сказала об этом нужному начальнику и домработницу заменили. Когда Филби хотели купить подарки в Великобритании, Мелинда разрешала им воспользоваться своим валютным счетом и возместить деньги в рублях.

Кроме Маклинов, круг знакомых Филби был очень узок. Сергей посоветовал им держаться подальше от дипломатов и представителей прессы. Филби были очень удручены, когда, несмотря на все предосторожности, в гостинице «Украина» их опознал корреспондент агентства «Рейтер» и успел задать вопрос о том, как им нравится жизнь в Советском Союзе. Его сообщение появилось 1 января 1965 года. В нем цитировался ответ Филби: «Замечательно, просто удивительно». Произошел еще один подобный случай. Однажды завтракая в ресторане небольшой гостиницы, Филби неожиданно поднялся и вышел из-за стола, заявив, что в ресторан входит Ларри Коллинз, американский журналист, которого он хорошо знал в Бейруте.

Иногда Филби встречались с Хильдой Перхэм, членом британской коммунистической партии, которая работала в газете «Московские новости» и жила в том же квартале, что и Берджесс, а также с корреспондентом газеты «Дейли Уоркер» Питером Темпестом. В отсутствие Элеоноры Филби пошел на вечер, на котором чествовали двух старых большевиков, и встретил там «прекрасную пожилую американку» Джессику Смит, которая впервые приехала в Советский Союз еще при Ленине с миссией квакеров по оказанию СССР помощи. Он писал Элеоноре: «Она только что совершила поездку по Сибири. Эта поездка вдохновила ее и убедила в том, что в Сибири начинается новая жизнь. Ее не проведешь, и у нее есть что сказать в критическом плане. Это делает ее в общем оптимистический обзор увиденного в Сибири еще более убедительным».

Несмотря на уединенную жизнь, Филби, кажется, неплохо свыкался с порядками в Советском Союзе. Он начал брать уроки русского языка у профессора, которая три раза в неделю приходила к нему домой. Каждое занятие длилось два часа. К занятиям Филби относился добросовестно и к концу 1964 года, менее чем через два года после приезда в Москву, он уже довольно бегло говорил по-русски и с гордостью демонстрировал свои языковые познания на улице. Это иногда приводило к забавным случаям.

«Когда я впервые приехал в Москву, – рассказывал мне Филби, – по непонятным причинам многие останавливали меня и спрашивали дорогу. Через некоторое время я устал объяснять, что я иностранец и помочь не могу, поэтому я спросил у своей учительницы смысл слова «вон там». Потом, когда у меня спрашивали дорогу, я делал соответствующий жест и говорил по-русски «вон там», и довольные прохожие удалялись в указываемом мною направлении. Когда я лучше узнал город и мой русский стал совсем сносным, я уже с гордостью давал подробные объяснения. Интересовавшийся дорогой человек обычно странно смотрел на меня, отходил и начинал спрашивать другого».

Из Кембриджского издательства «Бауэс энд Бауэс» Филби заказал первые четыре тома «Истории России» Вернадского и начал изучать их. («Что касается стиля и композиции, то это одна из худших исторических работ. Но в ней очень много фактов, которые вряд ли можно где-либо найти» – из письма Филби своей жене.) Авиапочтой Филби получал газеты «Таймс», «Вашингтон пост», «Геральд трибюн», «Монд», журнал «Тайм». Слушал передачи радиостанции Би-би-си, «Голос Америки». Следил за сообщениями об убийстве Джона Кеннеди и был тронут до слез, когда находившаяся в больнице по случаю незначительной операции Элеонора рассказала ему, как открыто плакали при этом известии врачи, сестры и пациенты больницы. Он с радостью воспринял победу Джонсона над Голдуо-тером на президентских выборах 1964 года. Филби писал: «Это большая победа американского народа. Нельзя верить в быстрое свершение чудес, однако можно ожидать медленного, но устойчивого движения к установлению нормальных отношений».

Но Элеонору, американку, привыкшую к изобилию потребительских товаров, раздражало отсутствие таких мелочей, как заколки, шариковые ручки и тому подобное. Ей был ненавистен холод, однообразие социальной жизни и после комфортного пребывания в Бейруте ей была «противна битва за ежедневное существование». Кроме того, она считала, что Филби должен объясниться перед ней за годы обмана.

«Почти каждый день я ждала, что он отведет меня в сторону, положит руку на плечо и скажет: «Моя дорогая, произошло следующее… Все эти годы я делал то-то и то-то, поскольку я верил в то-то и то-то. Эти убеждения являются моей философией, они основа моего существования. Вот поэтому я легко соглашаюсь с тем, что мы испытываем здесь: пронизывающий холод, затхлый запах капусты и одинокую жизнь. Но он ничего этого не сказал. Для него жизнь в Москве не требует оправдания. Он просто живет ею. Более того, он обожает такую жизнь: погоду и все остальное».

Из книги Элеоноры Филби «Ким Филби – шпион, которого я любила»

Главная разница в жизни Элеоноры и Кима заключалась в том, что он имел здесь работу и все остальное, связанное с этим: неудачи, награды и, прежде всего, постоянное теплое и чуткое отношение со стороны своих коллег. Официальным признанием заслуг Филби явилось награждение его в 1965 году орденом Ленина, орденом Красного Знамени, которые стали первыми из многих его наград. В первые годы пребывания в Москве он работал над информацией, которой располагал. Обычно утром приезжал Сергей и они долгие часы проводили в кабинете Филби. До Элеоноры доносились лишь шум их голосов и стрекот пишущей машинки.

Филби «освобождал» свой мозг от всего, что знал о работе американской и британской разведок. Он называл фамилии сотрудников, которых он встречал или знал, каждого известного ему агента и каждую операцию. Он описывал структуру разведок, линии подчинения, расположение служебных зданий. Филби рисовал схемы и диаграммы, описывал процедуры набора персонала и комплектования подразделений, финансового и пенсионного обеспечения. Составлял краткие биографии известных ему руководящих сотрудников ЦРУ и СИС, оценивал их сильные и слабые стороны. Все мелочи считались важными, все необходимо было вспомнить и зафиксировать. «Я освободил свою память и свои эмоции, – рассказал мне Филби. – Я составил полнейшую историю своей жизни как сотрудника разведки. Думаю, что сейчас все это находится в архивах».

И все это время вместе с Филби находился Сергей, чтобы подсказать ему, помочь вспомнить, более глубоко вникнуть в ту или иную операцию, постоянно напоминать Филби о важности этой работы. По завершении этого труда, – а он практически никогда не заканчивался, так как Филби постоянно что-то вспоминал, – КГБ знало о ЦРУ и СИС больше, чем многие руководящие сотрудники этих разведывательных служб.

Естественно, западные разведки предвидели это и сразу после побега Филби в Москву начали оценивать возможный ущерб, с тем чтобы принять меры для уменьшения его размеров. Но когда уходит разведчик такого ранга, как Филби, очень немногое может быть сделано для уменьшения ущерба. Разведывательные службы являются большими бюрократическими организациями, в которых работают тысячи высококвалифицированных людей, многие из которых получили специальную подготовку. Методы работы такой организации за ночь не изменить, сотрудников разведки быстро заменить невозможно, нельзя сразу же прекратить операции, продолжавшиеся годами. Именно по этим причинам сотрудник ЦРУ заявил мне в 1968 году, что, хотя ЦРУ знало, что Филби расшифровал многих его руководящих сотрудников, раскрыл работу целых отделов, вряд ли что можно было сделать, кроме ликвидации этих подразделений и организации работы по-новому.