Текст книги "Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод)"

Автор книги: Филиппа Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Как обычно, мамины возражения касались только внешней стороны вещей.

– Это выглядит довольно неприлично, – объяснила она. – Для девушки твоего возраста странно даже думать о своих комнатах. У тебя нет в них необходимости.

– Я знаю, мама, – успокаивала я ее. – Но у нас и ситуация необычная. Гарри нуждается в помощи, и, как ты знаешь, у меня находятся все счета по имению. Пройдет еще несколько лет, пока он научится управлять поместьем самостоятельно, а до тех пор, я думаю, нам придется вместе заниматься цифрами и урожаями. Конечно, это странно для молодой девушки, но, тем не менее, я это делаю и мне необходимо место для работы. К тому же я не хотела бы мешать Селии. Мама склонилась над шитьем.

– Я ничего не понимаю в делах, – убежденно заговорила она. – Но я все-таки думаю, что Гарри мог бы сам управиться с этим. Он здесь хозяин и он должен справляться с этими проблемами без своей сестры.

Я чувствовала, что уже победила, и это знание сделало меня чуткой. Я взяла маму за руки.

– Почему ты так говоришь? – спросила я теплым, успокаивающим голосом. – Он ведь не может жить без своей ненаглядной мамочки, как и без сестры. Ты избаловала его, мама, и мы теперь даем Селии в мужья какого-то султана, которому требуется целый гарем в доме.

Мама улыбнулась, и тревога ушла из ее глаз.

– Ну, хорошо, – успокоение сказала она. – Если это то, что хочет Гарри, Селия и ты, тогда я согласна. Но все это окажется сделанным впустую, когда ты выйдешь замуж и уедешь жить куда-нибудь в Ирландию.

– Нет, нет – я выйду замуж только за итальянского принца, – засмеялась я, стремясь закончить разговор на веселой ноте. – На меньшее я не согласна. Подумай только о возможностях, которые у меня будут в Париже и Риме.

Мы обе рассмеялись и сосредоточились на галстуках для Гарри. В этом направлении мы предприняли столько усилий, что к концу второй недели моему брату пришлось упаковать штук пятьдесят галстуков в свой дорожный сундук. В почтовой карете рядом с ним плотно стали четыре сундука с приданым Селии и мои, более скромные, пара сундуков и три коробки. Этот тяжелый багаж должен был в сопровождении лакея Гарри и наших с Селией горничных следовать за нами по Франции и Италии. Мы представляли собой странное трио: девственная жена, спокойный и умиротворенный муж и эффектная сестра.

– Не могу дождаться нашего отъезда, – сказала я и невольно прислонилась к Гарри. Мы в это время стояли, наблюдая за погрузкой нашего багажа. Рука Гарри незаметно для всех гладила мою спину. Я чуть не мурлыкала от удовольствия.

– Два месяца, – тихо проговорил он. – Мы любим друг друга уже два месяца, и никто ничего не заметил. – Он продолжал украдкой ласкать меня, и я с трудом старалась сохранить равнодушный вид. Слуги торопливо сновали взад и вперед, ничего не замечая.

– Я приду к тебе сегодня ночью? – спросил Гарри едва слышно. Его губы находились так близко от моего уха, что я чувствовала тепло его дыхания. Мы редко оставались наедине за последние несколько недель моей болезни из-за тяжелого наркотического сна, и теперь я чувствовала, как просыпается во мне желание.

– Не забывай, пожалуйста, что я все-таки жених, – с усмешкой продолжал он.

– В таком случае, – стала я развивать его мысль, – тебе полагается сегодня пировать с твоими друзьями, пользуясь последними холостяцкими деньками, пока твоя ревнивая, страстная жена не прибрала тебя к рукам.

Гарри смеялся вместе со мной:

– Что-то я совсем не представляю Селию в этой роли. Но, действительно, Беатрис, я хочу быть с тобой сегодня ночью.

– Нет, – ответила я, наслаждаясь неожиданностью своего отказа. Я отстранилась от него и повернулась к нему лицом, полузакрыв глаза в ответ на его тайную ласку.

– Нет, я приду к тебе завтра, после венчания, как твоя невеста, – я произносила эти слова медленно, будто давая клятву. – Завтра мы будем стоять вместе перед алтарем, и каждое слово, которое ты произнесешь, каждое «клянусь» будет обращено ко мне. И каждый ответ, который ты услышишь, каждое обещание любви и верности, каждое «да» – будет моим обещанием, хоть и произнесет его Селия. Невеста – она, но я стану женой. Завтрашний день будет принадлежать ей, но зато завтрашняя ночь будет моя. Завтрашняя, а не сегодняшняя, мой дорогой. Сегодня ты можешь мечтать обо мне, а завтра мы трое разойдемся по нашим комнатам, и Селия может оставаться девственницей сколько ей угодно, пока ты и я не перестанем спать совсем.

Голубые глаза Гарри засверкали, как от обещанной игрушки.

– Я согласен, – воскликнул он быстро. – Это будет наш медовый месяц. Это на тебе я женюсь, тебя я беру с собой, а Селия отправляется с нами, так же как багаж или слуги, – для нашего удобства.

Вздохнув от превкушения наслаждения и от вкуса победы, я еще раз повторила:

– Да, завтра у тебя свадьба, и завтра ночью мы будем вместе.

Мы выполнили и то, и другое. Волшебная волна подняла меня и поставила рядом с Гарри у алтаря, и, слушая голос Гарри, обещавший радости супружества, я воображала, что это относится ко мне, и предвкушала предстоящую ночь.

От сильного волнения у Селии кружилась голова, и поэтому, когда лорд Хаверинг, проведя ее по проходу церкви, оставил у алтаря, мне пришлось сделать шаг вперед, чтобы не дать ей упасть. Только ее хрупкое тело находилось между мной и Гарри, когда он давал обещания любви, радости и верности, он смотрел в мои глаза и обращался ко мне.

Селия едва слышно прошептала свои клятвы, и служба окончилась. Завтрак после венчания был, как и ожидалось, довольно скучный, хотя и обильно сдобрен приторными комплиментами в адрес Селии, которая порозовела и вправду стала очень миленькой. Ни мне, ни Гарри, который, стоя в углу с лордом Хаверингом, пил с ним за свое здоровье, внимания не уделялось. Мне не с кем было поболтать и пришлось занимать глупых сестер Селии и их еще более глупых подруг. Неожиданно я заскучала. И даже оценивающие взгляды лорда Хаверинга не утешили меня. Вскоре мужчины перешли в кабинет, и мы, женщины остались одни. Но внезапное появление доктора Мак Эндрю заставило меня поднять на него глаза и улыбнуться.

– Мне приятно вас видеть, – сказал он, садясь рядом. – Какой радостный сегодня день, не правда ли?

Я обратила внимание, как тактично он не стал интересоваться моим здоровьем, и впервые заметила, что он очень интересный мужчина. Я видела, как другие девушки – сестры Хаверинг и две подружки невесты – следят за ним. В их взглядах промелькнуло что-то хищное.

– Вы долго собираетесь отсутствовать, мисс Лей-си? – спросил он с мягким шотландским акцентом.

– Только до Рождества, – ответила я. – Не выношу жить вне дома, к тому же у нас с Гарри множество работы перед весенним севом.

– Я слышал, вы заядлый агроном? – в его голосе не прозвучало и тени насмешки, которую я так часто слышала от наших соседей. Хотя их земли не давали и половины нашего дохода, но они тем не менее находили мой интерес к хозяйству неприличным для молодой леди.

– Да, – прямо ответила я, – мой отец воспитал во мне преданность нашей земле, я люблю Вайдекр и счастлива узнавать о нем все, что можно.

– Это замечательно иметь любимый дом, – сказал он понимающе. – Моя собственная семья так часто покупала и продавала поместья, что у меня не было возможности пустить где-либо корни.

– Вы принадлежите к жителям Эдинбурга? – спросила я с интересом.

– Мой отец – владелец компании «Линии Мак Эндрю», – робко ответил он. Эта информация была тем фрагментом, которого не хватало в решаемой мною головоломке. Теперь легко можно было понять присутствие молодого доктора в доме Хаверингов. «Линии Мак Эндрю» были одной из самых процветающих компаний, торговые суда которой курсировали между Англией, Шотландией и Индией. Этот молодой доктор, оказывается, принадлежал к сказочно богатой семье. Принимая его в своем доме, леди Хаверинг закрывала глаза на его необычное занятие из уважения к одному из самых крупных денежных состояний в Британии. Она уже обратила на него внимание, как на возможную партию для одной из своих дочерей.

– Я удивлена, что ваш отец отпустил вас так далеко от дома, – сказала я.

Доктор Мак Эндрю рассмеялся.

– Боюсь, он не был доволен, когда я оставил и родовое поместье и родовое занятие. Он очень хотел, чтобы я работал с ним, но два моих старших брата и один младший успешно помогают ему. А я отдал свое сердце медицине, еще когда был мальчишкой и, несмотря на отцовские возражения все-таки закончил университет.

– Я бы не хотела много заниматься больными людьми, – с этим молодым человеком, обладающим таким твердым взглядом, я разговаривала совершенно свободно. – У меня совсем нет терпения.

– Да зачем это вам? – воскликнул он. – Хотел бы я, чтобы все в мире были такими же сильными и крепкими, как вы. Коща я впервые увидел вас скачущей вверх по крутому холму, я даже рассмеялся от удовольствия. Вы не созданы для коляски больного, мисс Лейси. Юности и красоте нужен простор.

Я была польщена.

– Вам, вообще, не следовало подсматривать, как я скакала, – с притворным смущением сказала я. – Мне не полагается выезжать верхом из поместья, пока мы в трауре, и я до сих пор стараюсь скрыть это занятие. Но когда у вас хорошая лошадь и ветер дует в лицо, удержаться просто невозможно.

Доктор Мак Эндрю улыбнулся моему энтузиазму и заговорил о лошадях. Еще в период моей болезни я заметила, что он понимает в них толк. В его двуколку была запряжена превосходная пара: оба гнедые, с высокими шеями и размашистой поступью рысака.

Мне даже бывало любопытно, откуда у молодого доктора деньги на таких лошадей, но теперь все стало на свои места. Я рассказала ему о первом пони, которого купил мне папа, а он о своей первой гончей, и я совсем забыла, что половина глаз всего общества устремлена на нас.

– Беатрис, дорогая… – услышала я голос мамы. Я подняла глаза и увидела леди Хаверинг и маму, которые тут же положили конец нашему разговору. Доктора Мак Эндрю повели знакомить с остальными гостями, а мне мама напомнила, что я должна отвести Селию наверх переодеться для путешествия.

Вся моя помощь заключалась в том, что я проверила, не помялись ли мои собственные плащ и шляпка, и уселась на подоконник полюбоваться закатом. Мне было жаль покидать Вайдекр в эту ласковую пору, когда деревья начинают менять цвета. В моих глазах стояли слезы, когда я, поцеловав маму на прощанье, прыгнула в коляску. Моя глупенькая мамочка отнесла эти слезы на свой счет и трогательно расцеловала и благословила меня. В толпе, окружавшей Селию, я отыскала доктора Мак Эндрю. Он стоял позади всех и смотрел на меня. Когда наши глаза встретились, он улыбнулся мне так тепло, что у меня на душе стало спокойно-спокойно. В шуме толпы я не расслышала, что он сказал, но догадалась, что это были только два слова: «Возвращайтесь скорее».

Я откинулась на подушки с улыбкой на губах и странной теплотой в груди. И мы отправились в свадебное путешествие.

ГЛАВА 8

Первая брачная ночь стала для нас с Гарри именно тем, что мы и ожидали, но оказалась окрашена для меня еще и удовольствием обманывать Селию, спавшую за соседней дверью. Гарри пришлось зажать мне рот рукой, чтобы заглушить мои крики, и этот намек на его насилие и мою беспомощность взволновал нас еще больше. Когда же для него, в свою очередь, настал кульминационный момент, то ему пришлось спрятать голову в подушку, чтобы сделать неслышным тяжелый стон наслаждения. Затем мы долго лежали в молчании и спокойствии, не тревожась о наступающем утре.

Отель «Голден Флис» в Портсмуте оказался расположенным у самых стен гавани, и когда мы засыпали, я слышала шепот моря. Запах соленого воздуха говорил мне, что наше путешествие уже началось и Вайдекр с его надеждами и страхами остался далеко позади. Гарри громко вздохнул во сне и отвернулся, а я продолжала тихо лежать в этой чужой комнате, смакуя свое первое расставание с домом, которое делало его еще желаннее. Бессознательно мои мысли вернулись к Ральфу, прежнему Ральфу моего девичества, и его роковому желанию лежать вместе со мной в господской кровати. Да, он был прав, завидуя нам. Земля и богатство, которое она дает, – это самые главные вещи на земле.

Я долго лежала на спине, глядя широко открытыми глазами в темноту и слушая шорох волн, ласкающих стены гавани, как будто они вздыхали от счастья, прикоснувшись к земле. Послушный Гарри безоговорочно принадлежал мне, за стеной спала Селия, уверенная в моей дружбе. И прежняя, ноющая боль в сердце, страх остаться нелюбимой и никому не нужной в своем собственном доме постепенно оставлял меня. Мой брат, сквайр, обожал меня и спешил ко мне по одному мановению моей руки. Я была в безопасности. Он был полноправным хозяином нашей земли и подчинялся каждому моему приказанию. Но я продолжала невидящими глазами смотреть в серый потолок надо мной и знала, что мне этого уже недостаточно. Я нуждалась в чем-то большем. Мне не хватало той магической силы, которая была в нем, когда Гарри стоял во весь рост на верху телеги, высокий, золотоволосый, бронзовый бог земли. Когда я выступила навстречу ему из глубины амбара, я приветствовала не только желанного мужчину, а когда он смотрел на меня, не отрывая глаз, он видел перед собой темную богиню земного плодородия. А теперь он превратился в заурядное человеческое существо в ночном колпаке, и этот образ исчез, а вместе с ним исчезла и моя страсть.

Конечно, я всегда думала о Ральфе. Никогда, во время наших постоянных любовных встреч и поцелуев в укромных местах, его не оставляла некая магическая власть надо мной. В нем всегда ощущалась темная сила грозного леса. От него исходил магический дух Вайдекра, он дышал этой магией. А в Гарри не было ничего подобного.

Я перекатилась на другой бок и прижалась к довольно пухлым ягодицам моего брата. Никогда Ральф не принадлежал мне так полно, как он. Я не могла не обожать сквайра, но поневоле чувствовала легкое презрение к мужчине, которого я третировала, как глупого щенка. Каждый опытный наездник предпочитает хорошо вымуштрованную лошадь, но кто не насладился бы борьбой с животным, чей дух не удалось смирить? Гарри всегда принадлежал и будет принадлежать сегодняшнему дню. А мне было нужно нечто другое, из тех языческих времен, когда таинственные создания бродили по лесам Вайдекра. Я сонно улыбнулась, представив себя гибким, великолепным, зеленоглазым зверем. И тут же провалилась в глубокий, глубокий сон.

Утренняя суета отеля разбудила меня довольно рано, задолго до того, как моя горничная принесла мне чашку утреннего шоколада и горячую воду для умывания. Из моего окна была видна вся гавань, и ее вода приветливо синела, рыбачьи лодки и небольшие яхты весело подскакивали на легких волнах. Предвкушение предстоящего путешествия волновало нас, и мы с Селией смеялись как дети, всходя на борт парома, пришвартовавшегося у высокой пристани.

Первые несколько минут были восхитительны. Маленький корабль храбро покачивался на волнах, пирс был густо облеплен людьми, продавцами сувениров из ракушек и стекла, акварельных пейзажей Англии, а также фруктов и еды в дорогу.

Даже вид безногого калеки – несчастного моряка – не напугал меня. И хотя я с ужасом смотрела на страшные обрубки его ног, наблюдая, как отвратительно ловко и опытно он передвигается с помощью них по земле, – но мне было отчетливо ясно, что, оставляя Вайдекр, я бегу от неотвратимого, медленного приближения Ральфа. Я суеверно бросила нищему пенни, он ловко поймал монетку и поблагодарил меня с заученной плаксивостью. Горькая мысль о Ральфе, моем любимом Ральфе, поверженном в бедность и нищету, сжала мое сердце. Но я тут же отбросила ее в сторону, привлеченная восклицанием Селии:

– Смотри! Смотри! Мы отплываем!

Ловкие, как обезьяны, матросы вскарабкались на мачты к свернутым парусам. Под громкие выкрики зрителей паруса захлопали и в мгновение ока надулись. Мы с Селией только успевали уступать дорогу матросам, которые выглядели дико, как пираты, и перебегали от мачты к мачте, распуская паруса и стремительно сматывая канаты. И вдруг стена гавани скользнула от нас прочь, машущие фигурки людей превратились в движущиеся точки, и корабль вышел в море. Желтая каменная пристань казалась мне рукой, протянутой к нам и стремящейся удержать нас дома.

Паруса наполнились ветром и надулись, суета на палубе уменьшилась. Селия и я сочли это добрым знаком. Я прошла на нос корабля и, убедившись, что меня никто не видит, вытянулась вдоль бушприта и стала следить за вскипающей подо мной волной, за острым носом корабля, разрезающим зеленую воду. Добрый час провела я здесь, очарованная мощью воды, как вдруг качка стала сильнее, а небо покрылось тучами, что всегда предвещает бурю, будь то на море или на земле. Начался дождь, и я почувствовала дурноту. Качка стала весьма неприятной, к горлу подступила тошнота, и мне пришлось укрыться в каюте.

Это было не утомительно, но невыносимо противно. В полной уверенности, что на палубе мне стало бы лучше, я постаралась вызвать в памяти приятную картину кипящих зеленых волн, но все было напрасно. Я уже ненавидела корабль. Я ненавидела бессмысленную пляску волн и всем сердцем желала как можно скорее очутиться поскорее на доброй надежной земле.

Я высунулась в дверь, чтобы позвать мою горничную, помещавшуюся в каюте напротив, но внезапный приступ тошноты вернул меня обратно в каюту и я очутилась там одна, больная и беспомощная. Все вещи на полу подпрыгивали вместе с кораблем, непривязанные сундуки и чемоданы скользили от стены к стене, громко ударяясь о каждую, а я валялась на койке, не в состоянии даже помочь себе. Тут мне опять стало плохо, и я накрьша лицо подушкой, чтобы не видеть этого беспрерывного скольжения. Затем я провалилась в сон.

Когда я проснулась, качка все еще продолжалась, но все вещи в каюте были закреплены на местах, так что обстановка вокруг перестала напоминать ночной кошмар. Все было чисто убрано, и в воздухе витал слабый запах лилий. Я оглянулась, ища глазами горничную, но в кресле рядом со мной сидела улыбающаяся Селия.

– Я так рада, что тебе лучше, – сказала она. – Может быть, ты что-нибудь съешь? Немного супу, или выпьешь чай?

Продолжая недоумевать, где я и что здесь произошло, я только покачала головой в ответ, так как мой желудок восставал при мысли о еде.

– Ну, хорошо, тогда поспи еще, – продолжала эта незнакомая мне, властная Селия. – Это будет лучше всего для тебя, а скоро мы будем уже в безопасности в порту.

Вместо ответа я закрыла глаза и уснула. Проснулась я опять с приступом тошноты, и кто-то держал передо мной таз, а затем ловко обмыл и вытер мое лицо и уложил меня на подушки. В полудреме мне казалось, что это моя мать, поскольку я понимала, что это не руки горничной. И только среди ночи, когда я снова проснулась, я осознала, что это Селия ухаживает за мной.

– Ты была здесь все это время? – спросила я.

– Конечно, – ответила Селия, как будто в этом не было ничего странного. – Кроме тех минут, когда я ухаживала за Гарри.

– Ему тоже так плохо? – изумленно спросила я.

– Боюсь, что ему гораздо хуже, – спокойно сказала Селия. – Но вы оба поправитесь, когда мы достигнем берегов Франции.

– А как чувствуешь себя ты сама? – поинтересовалась я.

Она мягко улыбнулась мне, и ее тихий голос донесся до меня будто издалека:

– Нормально. Я гораздо сильнее, чем кажусь внешне. – Последние слова я услышала уже сквозь сон.

Когда я снова проснулась, ужасающая качка успела прекратиться. Я чувствовала легкое головокружение и слабость, но, по счастью, меня больше не тошнило. Я села и спустила босые ноги на пол. Меня уже не шатало так, как раньше, и я смогла пройти до двери в каюту Гарри, не хватаясь за стулья, чтобы не упасть. Дверь открылась без звука и я, незамеченная, застыла в проеме двери.

Селия стояла у койки Гарри с чашкой супа в руке. Другой рукой она поддерживала Гарри, моего Гарри, за плечи. Я наблюдала, как он пьет, капризничая, как больной ребенок. Затем Селия опустила его на подушки.

– Лучше? – спросила она, и ее голос был необычайно нежен.

Гарри похлопал ее по руке.

– Моя дорогая, – слабо сказал он, – ты так добра ко мне.

Селия улыбнулась и каким-то новым, доверчивым жестом убрала волосы с его лба.

– О, какой ты глупый, Гарри, – проговорила она. – Ведь я твоя жена. Разумеется, я буду ухаживать за тобой, когда ты болен. Ведь я перед алтарем обещала любить тебя и в болезни, и в здравии. Я счастлива заботиться и о тебе, и о дорогой Беатрис.

Я с ужасом наблюдала, как Гарри взял руку Селии и нежно поднес ее к губам. В это время она, холодная, застенчивая Селия, наклонилась и поцеловала его в лоб. Затем она задернула полог его кровати. Неслышно ступая босыми ногами, я вернулась назад и закрыла за собой дверь. Доверчивость Селии, ее нежность к Гарри изумили и встревожили меня. Я почувствовала острый укол ревности. Невольно я обернулась и взглянула в зеркало, чтобы увериться в своей красоте. Оттуда на меня смотрело страшно бледное и больное лицо.

Какие бы мысли ни привели меня к дверям каюты Гарри, сейчас они мгновенно испарились. Если он чувствовал то же, что и я, то он не был расположен ни к ссорам, ни к страстному примирению.

Я стала быстро одеваться, но недоумение по-прежнему заставляло меня напряженно размышлять. Впервые мы оба находились вне пределов нашей земли и при этом были так беспомощны. И тут меня пронзила мысль о том, как мало общего мы имеем с Гарри. Сейчас, вне Вайдекра, свободные от моей всепожирающей страсти и слишком утомленные для любви, мы были чужими. Если б мне понадобилось войти к Гарри, не думал при этом о любви, то я бы даже не знала, о чем с ним говорить. Мне бы никогда не пришло в голову заказать для него суп, или же покормить его с ложки, как избалованного ребенка, или задернуть полог у его кровати, чтобы он быстрее уснул. Меня никогда не занимала возня ни с одним беспомощным существом, я даже не играла в детстве в куклы. И для меня не представляла никакого интереса любовь, состоящая из мягкого ухаживания и нежной ласки.

Селия, расцветшая от сознания своей значимости, и Гарри, преисполненный благодарности ей, представляли собой довольно странную пару, но я не имела никакой возможности вмешаться в их новые отношения.

Я вышла на палубу и, наблюдая за прекрасной панорамой приближающегося берега, решила не портить Селии этот звездный час ее славы. Если ей хочется носиться с Гарри во время его болезни, то это не те заботы, которым я могла бы позавидовать. И, если в свою очередь Гарри просто светится от благодарности ей, то меня это не должно тревожить. По мере того, как свежий ветер возвращал на мои щеки румянец, а моим волосам – блеск, мои надежды оживали. Впереди нас ожидает Франция и долгий, приятный отдых, во время которого не будет глаз, чтобы следить за нами, ушей – чтобы слушать нас, а будет одна только наивная, глупая, рабски покорная Селия – чтобы обманывать ее.

Гарри и Селия поднялись ко мне на палубу, и я даже сразу простила им их переплетенные руки, особенно, когда поняла, что мой сильный и крепкий любовник опирается на руку Селии для поддержки. Он был очень бледен и едва смог улыбнуться в ответ на мои заверения, что мы должны причалить к берегу не позже, чем через час. Но я уже не тревожилась. Как только Гарри придет в норму и к нему вернется его аппетит – как к еде, так и к прочим вещам, – он обратится ко мне.

Следующую ночь мы уже провели в Шербуре, и на утро Гарри был вполне здоров. Я как будто не имела оснований жаловаться на недомогание, но от завтрака мне пришлось отказаться из-за внезапного приступа тошноты. Головокружение быстро исчезло, но стоило мне только поднять голову от подушки, как тут же возвращались слабость и непонятная сонливость. В то время как другие завтракали кофе и свежими булочками, я прогуливалась на свежем воздухе в садике нашей гостиницы, а затем наблюдала за погрузкой багажа в дорожную карету. Меня ужасно расстраивала предстоящая долгая дорога в Париж внутри этого тесного, раскачивающегося экипажа, и я едва нашла в себе силы с улыбкой принять руку Гарри, помогающего мне подняться по ступенькам.

Слабость не покидала меня, хотя уже давно исчезло из виду море и даже соленый воздух больше не напоминал о нем. Это повторялось каждое утро нашего путешествия в Париж, каждое утро в Париже, когда Гарри с улыбкой заглядывал в дверь и приглашал меня на прогулку в лес, каждое утро нашего дальнейшего путешествия на юг.

И однажды утром, не в силах даже приподнять голову с подушки, я с жалостью к себе признала факт, которого до сих пор избегала, как чумы. Я ждала ребенка.

Мы уже три дня как покинули Париж и находились в самом сердце Франции. За окном расстилалось море крыш старого провинциального городка, и я вдыхала непривычно жаркий для осени воздух, в котором носился запах печеного хлеба и неуловимый намек на присутствие специй и чеснока. И тут меня опять затошнило, но желудок был пуст и усилия напрасны.

Я почувствовала, как слезы выступили из-под сомкнутых век и покатились по щекам, оставляя холодный след. Ярко-голубые крыши, острый шпиль старинной церкви, пустынный горизонт – все сверкало, раскаленное солнцем, но это тепло не могло согреть меня. Я была беременна. И я была страшно напугана.

В тот день мы намеревались продолжить наш путь, и все, стоя внизу, уже ожидали меня. И сейчас мне следовало сойти по ступенькам, усесться в карету и провести весь день, раскачиваясь и трясясь на этих чертовых французских дорогах, слушая, как Селия читает свой проклятый путеводитель, а Гарри, как всегда, храпит. И не было никого, кому бы я могла протянуть руку и отчаянно попросить: «Помогите! Мне так плохо!»

Я уже давно все поняла. Когда у меня произошла задержка, я попыталась успокоить себя тем, что это вызвано волнением венчания и путешествием. Но в душе я понимала, что это отклонение не могло превышать недели или двух. Я просто боялась взглянуть в лицо действительности, что вообще-то было более свойственно маме или Гарри, чем моему ясному и решительному рассудку. Я гнала эту мысль от себя, но она снова и снова возвращалась ко мне. Она возвращалась каждым солнечным утром, когда я просыпалась больная и разбитая. Днем я улыбалась Гарри и болтала с Селией, и мне удавалось обманывать себя, что все это реакция на долгую и тяжелую дорогу и скоро все придет в норму. По ночам, когда я была в постели Гарри и он с привычной грубостью снова и снова брал меня, я уверяла себя, что это должно вызвать кровотечение и у меня все будет в порядке. Но каждое утро повторялось одно и то же, а потом стало еще хуже, и я уже начала бояться любящей наблюдательности Селии. Я испугалась, что моя потребность в любви, потребность обратиться хоть к кому-нибудь за помощью, чтобы мне сказали: «Не бойся. Тебе не придется быть одной», – окажется сильнее моего здравого смысла.

Я так боялась и была так ужасно одинока, что даже не осмеливалась думать о том, что же со мной будет.

Встав с кровати и одевшись, я достала платок из сумочки и спустилась по ступенькам. Селия ожидала в холле, пока Гарри расплачивался по счету. Она приветливо улыбнулась мне, но мускулы моего лица были слишком напряжены, и ответной улыбки не получилось.

– У тебя все в порядке, Беатрис? – робко спросила Селия, заметив мою бледность.

– Превосходно, – отрывисто бросила я. Она кротко приняла эту резкость и больше ничего не сказала, хотя я так жаждала расплакаться и броситься ей на грудь, умоляя спасти меня. Я понятия не имела, что мне теперь делать.

Я села в карету так, будто меня везли на эшафот, и уставилась в окно, лишь бы не слышать болтовни Селии. Загибая пальцы, я подсчитала, что я, должно быть, беременна около двух месяцев, и рождения ребенка следует ожидать в мае.

В бессильной ненависти я смотрела на залитый солнцем французский ландшафт, на приземистые домики и пыльные свежевскопанные сады. Эта незнакомая земля, этот чужой город казались видением из моих ночных страхов. Я смертельно боялась, что произойдет наихудшее и что я умру здесь в тайных родах и никогда больше не увижу мой милый дом. И мое тело будет покоиться на одном из этих ужасных, скученных кладбищ, а не на просторном дворе нашей вайдекрской церкви. Неожиданно у меня вырвалось короткое рыдание, и Селия изумленно взглянула на меня поверх книги. Я чувствовала ее вопрошающий взгляд, но не поворачивала головы. Она высвободила руку и коснулась моего плеча так нежно, будто бы утешала расплакавшегося ребенка. Я не отозвалась, но этот жест немного успокоил меня, и слезы перестали терзать мою грудь.

Все два или три дня этого злосчастного путешествия я молча провела в коляске. Гарри ничего не замечал. Когда ему становилось скучно, он садился рядом с кучером, чтобы любоваться окрестностями, либо нанимал верховую лошадь и скакал рядом с каретой. Селия с нежной тревогой наблюдала за мной, готовая либо говорить, либо молчать, но не прерывала моих горестных размышлений.

Ко времени нашего прибытия в Бордо потрясение от первоначального шока уже прошло, и мой разум прекратил метаться, как пьяный. У меня появилась мысль скинуть это несчастное дитя, и я сказала Гарри, что хотела бы для разнообразия прокатиться верхом. Он, конечно, согласился, но выглядел встревоженным, когда я, выбрав самого дикого на вид жеребца, стала настаивать на том, чтобы скакать в дамском седле. Все советовали не делать этого. И они были правы. Даже чувствуя себя совершенно здоровой, я вряд ли усидела бы на этом чудовище, а сейчас он сбросил меня в первые же десять секунд. Когда все кинулись поднимать меня, я нашла в себе силы улыбнуться и пробормотать, что все в порядке. Затем я села и стала ждать. Но ничего не случилось. Весь остаток дня я провела в тревожном, бесплодном ожидании. Теплый солнечный свет мягкой французской осени лился на меня сквозь окно, а я корчилась от отвращения ко всему этому плодородному и жизнетворящему миру. Прелестная комнатка казалась мне слишком тесной, стены наваливались на меня, воздух был спертым, и сама Франция, казалось мне, воняла чем-то ужасным. Я надела шляпку и сбежала по ступенькам. Гарри нанимал ландо для наших прогулок по городу, и сейчас я велела вызвать его. Спустившись следом за мной, Селия удивленно спросила:

– Ты собираешься ехать одна, Беатрис?

– Да, – кратко ответила я. – Мне нужен свежий воздух.

– Мне поехать с тобой? – последовал робкий вопрос.

Этот невинный тон страшно раздражал меня в первые недели нашего путешествия, но затем я поняла, что Селия жертвует собственными желаниями в угоду мне, даже не задумываясь над этим.

Ее вопросы «Мне пойти в театр?» или «Можно мне посидеть после обеда с тобой и Гарри?» звучали довольно наивно. Она словно спрашивала: «Вы предпочитаете остаться одни или побыть со мной?» И мы с Гарри скоро поняли, что ответ, каким бы он ни был, не обижает Селию.