Текст книги "Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод)"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Я приду к тебе сегодня ночью, – уверенно сказал Гарри. Затем он вопросительно взглянул на меня и добавил: – Ты не возражаешь?
Я заколебалась. Сейчас наступил тот момент, когда мы могли бы прекратить наши неосознанно начатые греховные отношения. Отказ был уже на моих губах, и в дальнейшем мне, я уверена, пришлось бы легче. И мы смогли бы оставить позади эти злые дни. Но в ту же минуту я увидела кончик письма, которое Гарри писал Селии, начинаемое словами «Мой добрый ангел». Он называл ее добрым ангелом, даже сгорая от желания ко мне. И она войдет в наш дом – мой дом – и будет ангелом Вайдекра, в то время как меня вынудят отсюда исчезнуть.
Одно секундное колебание с моей стороны, и Селия завоюет Гарри и Вайдекр навсегда, будто бы всю жизнь к этому стремилась. Она получит Вайдекр без малейшего усилия, словно в награду за свою доброту. Она была добрым ангелом, а я в борьбе со своей судьбой принуждена стать Люцифером.
Я пожала плечами. Моя страсть к Вайдекру завела меня уже слишком далеко, пусть же она ведет меня еще дальше.
И я направилась к двери, на ходу коснувшись Гарри.
– В полночь, – невозмутимо ответила я, – приходи ко мне в комнату.
Я услышала вздох, очень похожий на стон, и прядь моих волос коснулась его щеки. Он последовал за мной в гостиную, как послушный щенок, а мама не могла нарадоваться на двух своих таких любящих детей.
В ту ночь я лежала в объятиях Гарри и позволяла ему любить меня, как будто мы не виделись целую вечность. Моя покорность и страстность волновала его, и мы почти не спали до утра. Мы любили друг друга, затем засыпали, просыпались и опять любили друг друга. Он не возвращался в свою холодную комнату до самого утра, пока не запели птицы в розовом саду и на кухне не послышалась ранняя суета.
Оставшись одна, я не легла спать, а приподнявшись на подушках, стала смотреть на улицу. Я очень устала: всю ночь мы целовались, обнимались и любили друг друга. Но я не чувствовала того глубокого спокойствия, которое обретала через десять минут пребывания с Ральфом. Гарри вызывал во мне желание, он доставлял мне часы наслаждения, но он никогда не оставлял мира в моей душе. С Гарри явсегда испытывала чувство тревоги. А с Ральфом, сыном цыганки, я отдыхала. Но Гарри владел землей, и я не могла спать спокойно без него.
Но сейчас, казалось, я приближалась к спокойной гавани. Предстояла свадьба, и оба: и невеста, и жених – считали меня своим лучшим другом и союзником. Единственное, что грозило опасностью для моего будущего, – было рождение у Гарри наследника. Я могла делить заботы по управлению имением с ним, но никак не с его детьми. Вряд ли я найду в себе силы вынести их присутствие на моей земле. Но пока до этого было далеко. Селия, дрожащая при одной мысли об исполнении супружеских обязанностей, никак не напоминала плодовитую продолжательницу рода.
Поэтому сейчас я ей не завидовала. Я не возражала против того, чтобы она главенствовала за столом или в гостиной, как главенствовала до нее моя мама. Все равно я, как и все в нашем маленьком поместье, знала, кто на самом деле хозяин на нашей земле. Работники и арендаторы советовались всегда только со мной, и пока Гарри отсутствовал, проводя много времени в Ха-веринг Холле, всеми делами занималась я, не обращаясь ни к кому за помощью.
Стало быть, не составляло никакого труда догадаться, что я не собираюсь уступать мою власть над домом новой хозяйке. Я контролировала все счета, и если бы вдруг Селии пришло в голову устроить без меня прием, то она нашла бы повара вежливым, но непреклонным, вина в кладовой – недоступными для нее, а кухню – лишенной всякой снеди. Ничто в этом доме не делалось без моего приказа. Селии предстояло понять, если только она уже не догадалась, что ее роль здесь будет очень ограниченной.
Участие в светской жизни и деревенских чаепитиях – вот чем она могла бы заниматься сколько угодно и без моего благословения. Какая бы срочная работа ни ждала меня в поле, я ни под каким предлогом не могла уклониться от наших еженедельных приемов. Мы принимали у себя по средам после обеда, и я, одетая в шелк или бархат, в зависимости от сезона, непременно восседала за чайным столиком, улыбаясь, болтая или о погоде, или о новом спектакле в Чичестере, или о проповеди викария, или о предстоящей свадьбе.
Каждая среда была омрачена предстоящим приемом, который заставлял мои ноги гудеть от усталости.
– Посиди спокойно, Беатрис, ты же утомилась, – говорила мне мама, когда последний кивающий чепчик исчезал в карете.
– Я утомилась как раз от сидения, у меня от него все болит, – в отчаянии говорила я, и она раздраженно вздыхала. А я накидывала шаль и уходила гулять, пока кровь не приливала опять к моим щекам, чистый воздух не наполнял мои легкие, а пение птиц не успокаивало душу.
Я с удовольствием передала бы эту заботу Селии. Как и воскресенье. После заутрени и плотного воскресного обеда Гарри имел привычку посидеть в библиотеке и почитать серьезную литературу, на самом деле, конечно, это чтение сводилось к неслышному похрапыванию. Я же должна была сидеть в кресле с высокой спинкой и читать маме вслух. Теперь это вполне могла делать и Селия.
Все, что мне нравилось в светской жизни графства – это небольшие импровизированные балы, когда собиралось достаточно много молодежи и удавалось уговорить непреклонных мамаш разрешить ей потанцевать. Я любила также ассамблеи в Чичестере, которые мы посещали, когда успевали управиться с овцами, если дороги к тому времени становились получше. Еще я любила легкое содружество на охоте и танцы на балах зимой. Все остальное не существовало для меня. Я была точно как папа. Единственное, в чем я нуждалась, – это был мой дом, и Селия могла представлять Вайдекр на каждой вечеринке начиная с сегодняшнего дня и до самого Страшного Суда.
Я бы, наверное, с меньшим нетерпением ожидала свадьбу Селии, если бы не знала наверное, что я гораздо, гораздо красивее ее. Она была привлекательная девушка с мягкими карими глазами и белой, как сметана, кожей. Но рядом со мной она становилась просто невидимой. Тем летом я особенно сияла чувственностью и красотой. Когда бы я ни приезжала в Чичестер, я всегда ощущала на себе взгляды прохожих, как мужчин, так и женщин, смотревших с удовольствием на мою легкую походку, блестящие на солнце волосы и яркое лицо.
Если бы я жила жизнью, которую выбрала мне мама, я бы только и занималась своей внешностью, да тем, какое платье идет мне больше. Но меня сильнее волновала работа жнецов в поле, чем красота моих глаз.
Однако я все-таки не была святой и ревниво сравнивала себя с Селией. Более того, в день свадьбы, стоя рядом с невестой, я собиралась совершенно затмить ее красотой.
Мне очень шел серый шелк, выбранный для меня Селией. Волосы я собиралась высоко убрать и напудрить, светлой пудрой, которая очень подходила к моим глазам и загорелым плечам. Сердитая старая портниха, специально привезенная из Лондона, даже вздохнула, когда я вышла из комнаты Селии и стала перед зеркалом.
– Мисс Лейси, вы – самая красивая девушка здесь, – заметила она.
Я спокойно продолжала смотреть в зеркало. Серый шелк переливался при каждом моем движении. И невозможно было смотреть на меня без восхищения. Я была очень, очень, очень красива. И страшно довольна этим.
Корсаж моего платья был расшит мелким жемчугом и так туго затянут, что я едва могла дышать. Это делало мою грудь гораздо полнее и соблазнительнее. Шелковая верхняя юбка, разделяясь на две части, позволяла видеть шуршащий атлас нижней.
Но моя торжествующая улыбка угасла, когда дверь отворилась и из своей комнаты вышла Селия. В своем белом шелковом платье, расшитом серебряной нитью, она казалась принцессой из волшебной сказки. Ни один мужчина не мог бы, глядя на меня, не пожелать меня в своем сердце. Но, глядя на Селию, нельзя было не полюбить ее. Ее талия, такая же тонкая, как моя, была схвачена расшитым треугольником корсажа; на спине, волнуясь при ходьбе, развевалась нарядная накидка. Ее мягкие каштановые волосы сегодня не были напудрены, но я могла представить, что, когда они будут как следует уложены, ее красота заставит биться сердце каждого мужчины, не только от желания, но и от нежности.
Она улыбнулась от непритворного удовольствия при виде меня и сказала:
– Беатрис, милая! Ты выглядишь еще красивее, чем обычно. Это тебе следовало быть невестой, а не мне.
Я улыбнулась ей в ответ, но, смущенная ее словами, задумалась, кого из нас выбрал бы Гарри, имей он такую возможность.
– Что-нибудь случилось, Беатрис? – тревожно спросила Селия, поворачиваясь ко мне. – Ты кажешься такой встревоженной.
– Я думаю о твоем муже, – ответила я, надеясь этими словами стереть улыбку с ее лица. Я преуспела в этом даже больше, чем ожидала. Она побледнела так, что показалось, будто ее сердце совсем остановилось.
– Вы можете идти, мисс Хокки, – приказала она портнихе и уселась на подоконник, не заботясь о своем наряде.
– Ты поедешь с нами в свадебное путешествие? – спросила Селия, ее лицо буквально дышало тревогой. – Гарри прислал мне записку, благодаря за внимание к тебе, но ясного ответа не дал. Ты поедешь, Беатрис? Чем больше я думаю об этом, тем лучше понимаю, что не смогу остаться с ним наедине.
– Я обязательно поеду, – торжественно пообещала я, и ее лицо просияло.
– Боже, какое облегчение! – воскликнула она, отвернулась и прижала лоб к оконному стеклу. Она постаралась скрыть глубокий вздох, но я заметила, как побледнело ее лицо.
– Что-нибудь еще беспокоит тебя, Селия?
– Я уверена, что у меня что-нибудь не в порядке, – тихо сказала она. – Я думаю о… брачной ночи. Мы планировали уехать после завтрака в Портсмут и на следующее утро отплыть во Францию. Я не могу перенести мысль… – Она замолчала, и я прочитала беспокойство на ее юном лице. – Если это произойдет, – тихо выговорила она, – я бы предпочла, чтобы это было подальше от моего дома.
Я кивнула. Такие разговоры я считала ничего не стоящей чепухой, но могла оценить деликатность, когда встречала ее.
– Ты думаешь, что люди будут сплетничать о тебе? – понимающе спросила я.
– О, нет, – удивилась Селия. – Не обо мне, о Гарри. Я не хотела, чтоб его расстроили сплетни, если я вдруг не сумею вести себя как нужно.
Она действительно была просто прелесть! Испытывать такой страх, но думать при этом о других. Было очень приятно сознавать, что будущая хозяйка Вайдекра так ценит наше имя.
– Я уверена, что Гарри не станет огорчать тебя в первую ночь, – заверила я Селию, решив при этом, что свою первую ночь женатого человека Гарри проведет так, как должен был бы провести всю жизнь – со мной. – Я думаю, что мы будем путешествовать просто, как друзья, пока не прибудем во Францию.
Она виновато опустила глаза и кивнула. Я снисходительно обняла ее тонкую и гибкую талию, она благодарно прижалась ко мне щекой с еще непросохшей слезинкой. И тогда я почувствовала, что приникни она когда-нибудь к Гарри, вся моя страсть и любовь не удержат его. Ее хрупкое невинное тело больше подходило для любви такого человека, как мой брат, ее любовь могла бы вызвать в нем нежность и ласку.
После этого я быстро вскочила на ноги и поспешила переодеться. Когда я причесывалась перед зеркалом Се-лии, вошла леди Хаверинг.
– Ради Бога, Селия, сними свой подвенечный наряд, ты изомнешь его. – Селия виновато стала оправлять платье, а ее мать продолжала: – Я полагаю, девушки, вы побеседовали о предстоящем путешествии?
Я улыбнулась и присела в реверансе.
– Да, миледи, и я так благодарна Селии, что она меня пригласила, а маме за то, что та разрешила мне поехать.
Леди Хаверинг кивнула и продолжала с тяжелой самоуверенностью:
– Я вижу, что ваша мама позволяет вам ездить верхом одной.
Взглянув на свою серую амазонку, я могла только кивнуть в ответ и сделала попытку оправдаться:
– Видите ли, я не собиралась выезжать, но потом мне захотелось увидеть Селию и я не подумала, что меня кто-нибудь может увидеть.
– Неважно, – оборвала мои слова леди Хаверинг. – Но в мои молодые годы девушки не имели столько свободы. Ни одной из них не разрешалось скакать на лошади, даже в сопровождении ее жениха или брата.
Я поняла, что здесь, в Хаверинг Холле, прекрасно осведомлены о моих прогулках с Гарри, а потому неопределенно улыбнулась и ничего не ответила.
– Вам придется изменить свои манеры, когда вы начнете выезжать, – посоветовала мать Селии. Я улыбнулась.
– Мама не имеет намерения начать вывозить меня в свет.
– Мы могли бы взять вас в Лондон, – неопределенно пообещала она. – Если мы откроем Хаверинг Хаус в следующем сезоне для Селии и Гарри, вы могли бы приехать туда и тогда вы получите возможность быть представленной ко двору. Я, пожалуй, поговорю с вашей мамой.
Я улыбнулась и поблагодарила ее. Меня совсем не радовала перспектива уехать из Вайдекра, но следующий сезон был еще так далек.
– Какие ужасные новости о бунтах в Кенте! – переменила леди Хаверинг тему разговора.
– Я не слышала никаких новостей, – встревоженно сказала я. – Что же там случилось?
– Я получила письмо от друзей из Тернбридж Уэллс, – ответила ее милость. – Там были бунты и даже пожары. Но теперь, слава Богу, зачинщики арестованы.
– Эти истории повторяются довольно часто, – поспешила я успокоить встревоженную леди Хаверинг. – В этом году будет плохой урожай. Цены уже поползли вверх. Бедные голодают, некоторые из них собираются толпой и отправляются просить дешевого хлеба. Это случается каждый неурожайный год. Они скоро успокоятся, я думаю.
– Похоже, сейчас дела обстоят много хуже. Это прямо мятеж, бунт какой-то. Погодите-ка, я найду письмо.
Мать Селии полезла за письмом в карман, и я приготовилась услышать о ничего не значащих пустяках, но по мере того, как я узнавала его содержание, холодный страх все сильнее сжимал мои внутренности.
«Дорогая… гм, гм, а, да, вот… Я надеюсь, ваше графство не беспокоят такие мятежи, как те, которые произошли у нас в двадцати милях от Тернбридж Уэллса. Отчасти в этом, конечно, виновно правосудие, которое, оставляя их безнаказанными, утверждает чернь в мысли, что ей все дозволено.
Некий мистер Вулер, почтенный торговец, заключил контракт на продажу всего своего зерна на лондонском рынке, вместо того, чтобы, как обычно, продавать его в своем графстве. Он посоветовал сделать то же самое и другим джентльменам по соседству, которые также отправили свое зерно в Лондон, что, безусловно, является разумной и выгодной сделкой».
Я кивнула, прекрасно все понимая. Этот мистер Вулер организовал оптовую продажу зерна из целого графства по ростовщическим ценам в Лондоне. Они, разумеется, получили хорошие барыши, а то, что местные работники и мелкие арендаторы остались без хлеба, их мало заботило. Бедняки отправились к местным торговцам за зерном, и его отсутствие, конечно, взвинтило цену до небес, к дальнейшей выгоде землевладельцев. Несчастные, которые не могут покупать хлеб втридорога, вынуждены питаться одним картофелем или голодать.
Леди Хаверинг продолжала читать: «Мистер Вулер предвидел некоторые проблемы с доставкой хлеба в Лондон и нанял пятерых сильных мужчин, вооруженных дубинками и ружьями, охранять его фургоны с зерном».
Я нашла мистера Вулера слишком уж осторожным. Но, вероятно, ему было лучше известно, сколько семей могут умереть от голода в результате его выгодной сделки и на что способны отцы и матери плачущих детей.
– Он был готов к худшему, но не к тому, что произошло на самом деле, – заключила леди Хаверинг. В это время Селия проскользнула в комнату и уселась на стул слушать.
«Когда они въехали в густой лес, мистер Вулер услышал долгий, тихий свист и увидел, что перед ним словно из-под земли возникло человек тридцать мужчин, вооруженных косами, алебардами и просто дубиной. Дорогу впереди перегораживало поваленное дерево, а когда мистер Вулер оглянулся назад, то оказалось, что путь к отступлению уже отрезан точно так же. Страшным, низким голосом, похожим на мычание, идущим, казалось, ниоткуда, им всем было приказано спешиться, оставить лошадей и возвращаться в деревню».
Я внимательно слушала. Это не касалось ни нас, ни нашей земли, так как я никогда не заключала подобных сделок, – так же как и мой отец, считавший подобные вещи бесчестными, – и наше зерно всегда оставалось там, где его вырастили. Но я ощущала тень беспокойства, так как никто из нас не забывал, что в то время, когда мы разодетые в шелка и вкусно накормленные жили в теплых удобных домах, люди вокруг нас едва ли не голодали. В радиусе двухсот миль вокруг нас вряд ли было три семьи, подобные нашей. А сотни и тысячи бедняков работали, не разгибая спины, и жили в вечной нищете.
Но в то же время я испытывала восхищение перед такими отважными людьми, которые выступили против этого умного мистера Вулера. Они, конечно, преступили черту закона, и их обязательно бы повесили. Но, во всяком случае, они спасли целую деревню от голодной смерти, и если есть высшая справедливость, то они поступили правильно.
Реакция Селии, однако, была совсем иная.
– Какие ужасные люди! – воскликнула она с гневом.
Леди Хаверинг опять продолжала:
«Когда глаза всех обратились к мистеру Вулеру за приказом, то опять раздался страшный голос: „Это вы Вулер? Только пошевелитесь, и вы умрете!“ И тут же грянул выстрел, который сбил шляпу с головы несчастного торговца.»
Леди Хаверинг прервала чтение, чтобы взглянуть на произведенный эффект, и была, наверное, удовлетворена выражением ужаса на моем лице. Такая меткость требовала долгих лет тренировки. Я знала, кажется, только одного человека, который умел так стрелять. Леди Хаверинг перевернула страницу.
«Мистер Вулер обернулся на звук выстрела и увидел предводителя этого ужасного мятежа, сидевшего верхом на громадной, вороной лошади, в сопровождении черных собак, прыгавших вокруг него. „Я уже перезарядил ружье, Вулер, и следующим выстрелом убью вас“, – воскликнул он. Мистеру Вулеру ничего не оставалось делать, как послушаться приказа, и, оставив и лошадей, и все свои фургоны, вернуться в деревню. Через четыре дня вызванная полиция отыскала эти фургоны, но они, разумеется, были пустыми».
– Господи помилуй, какой страх! – воскликнула Селия.
Я не могла говорить. Ужасная картина все еще стояла перед моими глазами: темный лес, толпа вооруженных мужчин, спокойно дожидающаяся приказа, и страшный всадник на вороном коне, так метко стреляющий и так быстро заряжающий свое ружье. Если бы я не знала Ральфа, я бы вообще не поверила, что такое возможно. Но я видела, как это делал Ральф. На такое не способен был даже Гарри с его прекрасными пистолетами и долгой практикой. Ральф успевал выстрелить и снова зарядить ружье, пока вы успевали сосчитать до двадцати. Но мой разум отказывался верить очевидному.
«Впоследствии мистер Вулер допросил нескольких человек, но, несмотря на жестокие пытки, они ничего не сказали. Они, конечно, будут повешены, но их главарь пока не найден и разгуливает на свободе».
Леди Хаверинг взглянула на меня поверх письма:
– Вам нехорошо, моя дорогая?
– Нет, нет, – торопливо ответила я и разжала стиснутые руки, стараясь говорить нормально. – Какая жуткая история! Было ли?.. – я едва могла четко сформулировать вопрос. – Было ли что-нибудь необычное в их предводителе, что могло бы помочь найти его?
– Нет, определенно, нет, – прозвучал ответ. – Мистер Вулер предложил огромную награду за его голову, но никто не выдал этого человека. Я рада, что это случилось где-то в Кенте. Было бы ужасно, если б подобное произошло поблизости от Хаверинг Холла… или Вайдекра, – произнесла леди Хаверинг, как бы подумав.
Я постаралась кивнуть и улыбнуться, но у меня ничего не вышло. Зубы у меня стучали как будто в лихорадке, я не могла пошевелить даже пальцем. Безногий всадник в Портсмуте и меткий стрелок из Кента не могли оказаться одним и тем же человеком, и мой страх непонятен. Было опасно, конечно, так растеряться перед леди Хаверинг и встревоженной Селией, но мое горло сжал ужас, и я не могла говорить. Образ Ральфа из моих ночных кошмаров стал приобретать четкие очертания. Даже если я потеряю сознание, то меня все равно будет преследовать этот страшный образ всадника на вороном коне, с ногами, обрубленными по колено, все приближающегося и приближающегося к моей земле.
Я не помню, как добралась домой. Мне сказали, что для меня подали экипаж и сама леди Хаверинг усадила меня туда, поддерживая под локоть, но я ничего не помню. Стоило мне закрыть глаза, и я снова видела Ральфа с ногами, болтающимися как у поломанной куклы, и слышала его тяжкий стон и щелканье капкана. Когда же я открывала их, я видела лакея, скакавшего у окошка кареты, и мне снова казалось, что это Ральф уже настигает меня.
Ко мне вызвали нового доктора из Чичестера, молодого умного врача по фамилии Мак Эндрю, чью репутацию я так бессовестно использовала в случае с миссис Ходжет. Я почти не видела его и едва слышала обращенные мне вопросы, но чувствовала его заботливую руку на моем плече и прохладное питье на моих губах. Настойка лауданума смочила мои губы подобно эликсиру жизни и покоя.
Снов – благодарение Богу и лаудануму – я не видела, и ничьи призраки больше не тревожили меня. Я крепко спала до следующего дня, а когда проснулась, у моей постели опять сидел доктор Мак Эндрю. У меня не было сил говорить, я только попросила его:
– Пожалуйста, дайте мне еще поспать.
– Вы спали уже достаточно долго, – возразил он мягко, – лучше последуйте моему совету и найдите в себе силы взглянуть на свои страхи прямо.
– Думаю, вы правы, – тихо ответила я, – но я сама знаю, что для меня лучше, и все-таки прошу вас дать мне это лекарство опять.
Его светло-голубые глаза внимательно вглядывались в меня, как бы оценивая мои силы.
– Ну ладно, возможно, вы действительно лучше знаете, что вам надо, – согласился он. – Отдыхайте, завтра я навешу вас опять.
Я молча выпила настойку, и стала терпеливо ждать, когда ее действие прогонит приближающиеся картины страшного призрака и даст покой моей душе. Но вдруг услышала вопрос мамы:
– Как ты думаешь, что так сильно напугало тебя?
Это на мгновение встревожило меня, но я тут же провалилась в сон.
К тому времени, когда я проснулась, ответ на этот вопрос был придуман самой мамой, она увидела в моем припадке собственную реакцию на присутствие кошек. Все вспомнили, что я сидела в кресле, где обычно спит избалованный персидский кот Селии, и другие объяснения не потребовались. Доктор Мак Эндрю сомневался в справедливости этих заключений, но вопросов мне больше не задавал. Роковое письмо было всеми забыто.
Забыто всеми, кроме меня. Перед моими глазами, как живые, стояли ужасные картины преследующего меня мстителя. День свадьбы приближался, и я старалась казаться спокойной и здоровой, а для спасения от ночных кошмаров у меня теперь имелось надежное лекарство, первую бутылочку которого дал мне сам доктор Мак Эндрю. Каждую ночь, перед тем как лечь в постель, я доставала ее из шкафчика, и несколько капель настойки давали мир моей душе.
Умный, добрый доктор Мак Эндрю дал мне одну бутылочку, но решительно отказал во второй.
– Я не могу согласиться с этим, мисс Лейси, – с мягким акцентом сказал он. – Да будет вам известно, что это не стакан безобидного молока на ночь, а лекарство, в котором присутствует опиум. Мы считаем, что оно довольно сильное и вызывает быстрое привыкание. Вам же не приходит в голову выпивать бутылку бренди за неделю, мисс Лейси, а это то же самое. Я прописал его для вас, когда вы очень плохо себя чувствовали, как временную меру, чтобы успокоить вас. Но вы честная и отважная молодая леди, и я рекомендую вам взглянуть в лицо вашим страхам и навсегда решить эти проблемы самой, а не с помощью лауданума.
Разговор принял нежелательный для меня оборот, и я постаралась прервать беседу. Мнение доктора о лаудануме не имело для меня значения. Только человек сильнее доктора Мак Эндрю мог бы заставить меня свернуть с выбранного пути. В моей жизни встретились только два таких человека, и обоих уже не было в живых. Так что лучше было не перечить мне.
Но доктор Мак Эндрю не принадлежал к тем собеседникам, которые послушно прекращают беседу, когда им еще есть что сказать. Он пристально смотрел на меня, но глаза его были добрыми.
– Мисс Лейси, – настойчиво продолжал он, – я наблюдал за вами в дни болезни и, конечно, хотя вы можете считать меня слишком молодым и неопытным, но я прошу вас доверять моим советам.
Я внимательно взглянула на него. Его обычно бледное лицо северянина покраснело от смущения, даже уши порозовели, но честные голубые глаза смотрели решительно.
– Вы чем-то сильно встревожены, – ровно продолжал он. – Либо чем-то воображаемым, либо существующим реально. Я рекомендую вам взглянуть на это открыто и преодолеть страх. Что бы ни пугало вас, вы имеете любящую семью и, я уверен, много друзей. Вы не должны бояться одиночества. Скажите мне, если я не прав, но я думаю, что это так. Я считаю, что вы напуганы кем-то, и вы не преодолеете этот страх, пока не встретитесь с опасностью лицом к лицу.
Хотя день был ясный и в комнату заглядывало солнце, я вздрогнула от одной только мысли встретиться лицом к лицу с Ральфом, с моим доверчивым любовником, которого я обрекла на нищету, сделала непригодным ни для какой работы. Мое воображение отказывалось принять даже тень картины нашей воображаемой встречи.
– Вы ошибаетесь, – ровным безжизненным голосом сказала я, опустив глаза, чтобы он не заметил мелькнувшего в них ужаса. – Я ничего не боюсь. Видите ли, я ношу траур по моему отцу и все еще не могу оправиться после этого удара.
Молодой доктор покраснел еще гуще, придвинул к себе саквояж и открыл его.
– Я даю вам это против воли, – сказал он и вложил в мои пальцы маленький флакончик с лауданумом. – Это поможет вам заснуть, но прошу вас быть осторожной. Только по две капли на ночь и никогда днем. С его помощью вы справитесь с трудностями в период подготовки к свадьбе вашего брата и к путешествию. Когда вы покинете Англию, вы должны прекратить принимать его.
– Оно не понадобится мне, когда я покину Англию, – необдуманно сказала я.
– О? – он положительно был слишком внимателен, этот доктор. – Значит, ваши страхи, как и привидения, не могут пересекать океан?..
Я опять опустила глаза. Этот молодой человек умел наблюдать и видел слишком много.
– Оставим это, – сказал он, вставая. Я протянула руку, но он, к моему удивлению, не пожал ее, а наклонился и поцеловал. Выпрямившись, он задержал мою руку в своей.
– Я хотел бы быть вашим другом, мисс Лейси, – тихо проговорил он. – Пока что я пользуюсь вашим доверием как врач, но я чувствую, что мы могли бы разговаривать с вами как друзья.
Затем он поклонился и вышел из комнаты.
Я замерла в своем кресле. Меня взволновала теплота, прозвучавшая в его голосе, и я повернулась к зеркалу, чтобы взглянуть на свое отражение. Его слова и поцелуй вернули краску на мои щеки, а тени под глазами придавали моему облику некоторую хрупкость. Разумеется, доктор не вызывал во мне никакого волнения – ведь он не владел Вайдекром, – но какая из женщин могла бы остаться равнодушной к устремленным на нее глазам мужчины. Я улыбнулась своему отражению, и радость согрела мои глаза. В эту минуту в комнату вошла мама, и мы обменялись улыбками.
– Это была двуколка доктора Мак Эндрю? – спросила она, усаживаясь и открывая корзинку для рукоделия.
– Да, – ответила я.
– Тебе следовало позвать меня, Беатрис, – проговорила она с мягким упреком. – Не следует видеться с ним наедине.
– Он только зашел проведать меня, – сдержанно возразила я. – Я бы не подумала звать тебя. Он оказался здесь по пути, направляясь к Спрингхэмам, так как заболел один из их мальчиков.
Мама внимательно вдевала нитку в иголку и кивнула мне, до конца не убежденная.
– Мне не совсем нравится, когда доктора наносят светские визиты, – продолжала она. – В мои молодые годы аптекари являлись только когда за ними посылали, и то только через черный вход.
– О, мама! – это было уже почти смешно. – Мак Эндрю совсем не аптекарь. Он – доктор и закончил Эдинбургский университет. Нам повезло, что он обосновался по соседству и теперь не приходится каждый раз посылать за врачом в Лондон. Кроме того, он джентльмен, и разговаривать с ним приятно.
– Ну, хорошо, – моя мама была настроена миролюбиво. – Мне это кажется несколько странным, но Бог с ним. Д рада, что он присматривает за тобой, моя дорогая. Но я и слышать о нем не захочу, когда для С ел и и придет ее время.
– Боже мой! – раздраженно воскликнула я. – До свадьбы еще две недели, а ты уже говоришь об акушерке.
– Беатрис, что ты такое городишь, – мама говорила с упреком, но глаза ее смеялись: – Раз ты так свободно выражаешься, значит мне пора подумать и о твоей свадьбе.
– К этому я совсем не стремлюсь, – рассмеялась я. – Я не хочу оставлять Вайдекр, и мне не нужен муж. Мне лучше остаться здесь и быть сестрой для Селии и тетушкой для их будущих детей.
– Все девушки так говорят, – тепло сказала мама. – Придет время, и ты с удовольствием покинешь нас.
Я улыбалась. Тон беседы был несерьезным, и мне нечего было опасаться. Эти дни мы занимались тем, что подрубали галстуки для Гарри. Мое умение несколько возросло за последнее время, и я делала аккуратные ровные стежки, представляя при этом, что именно мой галстук он наденет на свадьбу, а потом именно я, а не застенчивая маленькая Селия, сниму его в первую ночь.
– Гарри готовит сюрприз для тебя к вашему возвращению, – прервала мама мои дневные сны. – Я упоминаю об этом только для того, чтобы знать, что это не будет тебе неприятно.
Я подняла голову, ожидая продолжения.
– Гарри хочет отдать в твое распоряжение несколько комнат в западном крыле дома, – в ее голосе я почувствовала нотку тревоги. – Я думаю, ты скажешь ему, что это тебя не устраивает.
Она ждала моей реакции, но я ничего не отвечала.
– Ты знала об этом плане, Беатрис?
– Гарри предложил мне эти комнаты некоторое время назад, – подтвердила я. – Мне показалось, что это неплохо, но я не знала, что он уже велел начать работы.
– Вы оба планировали эти перемены и никто из вас даже не посоветовался со мной? – мама казалась очень взволнованной. Для меня было очень важным, по возможности, успокоить ее.
– Мама, это совершенно вылетело у меня из головы, – спокойно сказала я. – Гарри решил, что пока я здесь, мне будет удобнее занимать свои собственные комнаты. У нас с Селией будет общая гостиная, и я этому рада, так как мы с ней очень дружны. Ведь у тебя, мама, есть и своя гостиная, и туалетная комната, и спальня наверху, а у меня только спальня.
