Текст книги "Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод)"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Я улыбнулась и пожала плечами.
– Да нет, ничего, – рассеянно произнесла я. – Вчера Гарри взял меня на прогулку к холмам, и мне было так хорошо!
Мама кивнула.
– Тебе следует больше времени проводить на воздухе. Если у нас на конюшне найдется лишний работник, то можно велеть ему сопровождать тебя, и тогда ты сможешь больше выезжать. Но я сомневаюсь, что у нас есть лишние работники, ведь сейчас все лошади работают в поле. Когда Гарри женится, ты можешь выезжать с Селией. Только надо научить ее ездить верхом.
– Отлично, – согласилась я и переменила тему разговора. Мама заговорила о платьях и предложила мне сшить что-нибудь хорошенькое к венчанию Гарри.
– А пока они будут отсутствовать, мы подготовим небольшой бал к их возвращению, и он станет твоим первым выходом в свет. Таким образом, ты будешь выезжать вместе с Селией и, если Хаверинги возьмут ее в Лондон, ты можешь отправиться с нею.
Кувшин в моей руке задрожал, и вода перестала литься.
– Они уезжают? – переспросила я.
– Да, – беззаботно ответила мама. – Селия и Гарри отправляются в один из этих новомодных туров после венчания. Они планируют съездить во Францию или Италию – разве тебе никто не сказал об этом? Селия хотела бы сделать наброски, а Гарри интересуется фермами, о которых он читал в журналах. Я терпеть не могу такие круизы, да и ты, наверное, тоже. Но им это, должно быть, понравится.
Я склонилась над тазом для умывания и плескала безостановочно воду себе на лицо, стараясь заслониться от мамы таким образом, чтобы она не видела выражение гнева и боли, которое вызвали ее слова. Я не чувствовала себя несчастной, я была способна на убийство. Мне хотелось ударить Селию, кинуться на нее и выцарапать ее хорошенькие глазки. Я хотела видеть Гарри изнемогающим от страданий, на коленях вымаливающим у меня прощения. Я просто не могла вынести мысли, что эти двое отправятся в карете в путешествие, будут останавливаться в отелях. Совсем одни, без семьи и друзей, они смогут ежеминутно целоваться, и никто им ничего не скажет, а я в это время должна томиться здесь, как старая дева, и ждать возвращения Гарри.
Ведь только прошлой ночью я мечтала о том, что теперь у меня будет своя самостоятельная жизнь, я была уверена, что судьба Гарри у меня в руках и я знаю секрет его чувственности. Всего несколько часов назад мы лежали с Гарри на твердой земле, а сейчас мама рассказывает мне подобные новости, как будто за это время ничего не изменилось.
– Это идея Гарри? – спросила я, отнимая от лица полотенце.
– Он и Селия додумались до этого, пока распевали вместе итальянские песни, – объяснила мама благодушно. – Они будут отсутствовать недолго, всего два-три месяца, и вернутся домой к Рождеству.
Вся моя прежняя боль вернулась ко мне. Стало даже еще хуже, поскольку теперь я знала, что такое его любовь. И я не смогу вынести присутствия здесь другой женщины, обладающей и его любовью, и властью над Вайдекром. Если я сейчас потеряю Гарри, я потеряю все, что я когда-либо имела, – и мое удовольствие, и мою землю. В точности как и предсказывал Ральф.
Это путешествие нужно предотвратить. Я хорошо знала Гарри и понимала, что если он останется вдвоем с Селией, то уже через два месяца влюбится в нее. А кто может ему сопротивляться? Я видела, как он возится с испуганным жеребенком или покалеченной собакой и как гордится своим умением завоевывать доверие слабого существа. Он простит холодность Селии, помня, как жестоко жизнь обошлась с ней, и поставив своей целью завоевать ее дружбу. Как только он придет к этому, он решит, что лучшей невесты ему не надо.
При холодной и чопорной внешности Селия обладала любящим сердцем, имела превосходное чувство юмора. И, конечно, Гарри будет стремиться растопить лед ее грустных глаз и сделать ее счастливой. В один прекрасный момент они станут дороги друг другу, и однажды ночью после оперы или дружеского обеда вдвоем, Селия улыбнется от вина или от какого-то нового чувства, зародившегося в ее душе. Гарри наклонится поцеловать ее, а она ответит ему. Он слегка коснется ее груди, и она не отведет его руки. Он обнимет ее узкую, гибкую спину и станет нашептывать нежности, а она улыбнется и закинет руки ему за шею. А я? Я буду забыта.
Ни одна из этих панических мыслей не отразилась на моем лице, пока мы с мамой спускались к завтраку. И я испытала новый приступ боли при виде того, как радостно Гарри приветствовал маму, как он обрадовался ей, и его улыбка, предназначавшаяся мне, была такой же солнечной и открытой. Я мало ела, зато Гарри с усердием поглощал холодную ветчину, телятину, свежий хлеб, тосты с маслом и медом и под конец съел персик. Мама тоже ела и шутила с Гарри, будто никогда не была больна. Одна я сидела молча, на своем старом месте, ближе к концу стола.
– Беатрис выглядит сегодня так хорошо, что я думаю, ей следует побольше кататься верхом, – заметила мама, пока Гарри отрезал себе еще одну порцию мяса. – Может быть, ты станешь гулять с ней каждый день? – спросила мама так, будто я была щенком.
– С удовольствием, – беззаботно ответил Гарри.
– Покатайтесь сегодня утром или лучше после обеда, – предложила мама.
Я умоляюще подняла глаза от своей тарелки и посмотрела на Гарри: «Сейчас, сейчас! Скажи „сейчас“, и мы поскачем в нашу долину, и я забуду свою ревность и боль и подарю тебе такую радость, что ты никогда в жизни не захочешь другую женщину».
Гарри улыбнулся мне своей открытой, братской улыбкой.
– Если ты не возражаешь, Беатрис, мы могли бы сделать это завтра. Я обещал лорду Хаверингу взглянуть на его вольеры для дичи, и мне неловко опаздывать.
Он взглянул на часы и отодвинул свой стул.
– Я вернусь сегодня довольно поздно, мама. Видимо, останусь к обеду, если меня пригласят. Я не был там уже три дня, и мне следует извиниться.
Он наклонился и поцеловал маме руку, дружески улыбнулся мне и вышел из комнаты, как будто у него не было никаких забот. Я слушала его удаляющиеся шаги, затем стук копыт его лошади. Он уехал, будто любовь и страсть ничего для него не значили. Он уехал, потому что он глуп. Я отдала мое сердце глупцу.
– Ты не должна обижаться, Беатрис, – попробовала утешить меня мама. – Молодой человек не может уделять много времени своей семье, когда он помолвлен с другой девушкой. Разумеется, он предпочитает общество Селии нашему. Я уверена, что завтра он найдет для тебя время.
Я улыбнулась и изобразила на лице какое-то подобие улыбки.
Я удерживала ее на лице целый день.
После обеда мама отправилась с визитами и была достаточно милосердна к моему жалкому состоянию, чтобы не взять меня с собой. Как только ее карета скрылась из виду, я оседлала лошадь и отправилась к Фенни, не к тому старому коттеджу, а выше по течению, где Гарри иногда пытался ловить рыбу. Я привязала лошадь к кусту, а сама бросилась на землю.
У меня не было слез. Я лежала молча, лицом к земле, и позволяла великим волнам ревности и страдания омывать меня. Гарри не любит меня так, как люблю его я. Любовь для него – это случайное удовольствие, а для меня – это жизнь, это частица меня самой. Конечно, у него есть свой круг интересов, газеты, журналы, знакомые мужчины, его помолвка с Селией и его визиты к Хаверингам. Для меня же все, о чем я мечтала, что поддерживало во мне жизнь и счастье, был Вайдекр. Вайдекр и Гарри.
Сейчас у меня остался один Вайдекр. Моя щека прижималась к его влажной, темной земле, и когда я открывала глаза, я видела крохотные растеньица с листиками-сердечками, пробивающие своими слабыми стебельками упругий торф. Позади их склоненных головок тихо шумела Фенни, похожая на расплавленное олово.
Я лежала неподвижно, пока стук моего рассерженного и обиженного сердца не успокоился и я не смогла расслышать ровное и спокойное биение сердца Вайдекра. Глубоко, глубоко в земле, так что не каждый мог услышать его, билось это великое сердце, справедливое и честное. Оно говорило мне о выносливости и мужестве. Оно напоминало мне о совершенных мною грехах и о многих других, через которые мне еще предстояло пройти.
Застывшая страдальческая маска отца, хруст ломаемых костей Ральфа, даже то, как я выбросила из окна маленького совенка – все мои грехи прошли перед моим мысленным взором. Вайдекр разговаривал со мной на языке моего одиночества и моей тоски о любви, его сердце учило меня: «Никому не верь. Есть только земля». И я вспомнила совет Ральфа, тот, который он сам забыл так трагически: быть тем, кого любят. Никогда не совершать ошибки и не любить самой.
Я слушала это тайное биение, эти мудрые истины долго, долго, пока моя щека, прижатая к земле, не замерзла, а перед моей серой амазонки не потемнел от влаги. Холод заморозил и закалил меня, и теперь я была, как только что выкованная сталь. Я отвязала лошадь и медленным изящным галопом поскакала домой.
Мы пообедали рано, так как не имело смысла ждать Гарри.
Я разливала чай в гостиной, а мама рассказывала мне о своих визитах и сплетничала о соседях. Я не забывала кивать и выказывать живой интерес. Когда она поднялась, чтобы уходить, я положила в камин свежее полено и попросила позволения немного задержаться. Она поцеловала меня на ночь и вышла. Я продолжала сидеть неподвижно, как фея из детской сказки, устремив глаза на догорающие дрова в камине.
Парадная дверь тихо отворилась. Гарри, стараясь не шуметь, прошел через холл, думая, что весь дом уже спит. Когда он открыл дверь и вошел, я, едва взглянув на него, увидела то, на что надеялась: он был несколько навеселе и сильно возбужден.
– Беатрис! – воскликнул он таким голосом, каким жаждущий воскликнул бы: «Воды!»
Я улыбнулась и, еще больше, чем прежде, похожая на фею, ничего не ответила. За меня говорило очарование моего тела и лица.
– Я чувствовал сегодня необходимость побыть с тобой врозь, – сказал он после недолгого колебания. – Мне нужно было подумать.
Мое лицо не выразило и тени раздражения в ответ на эту глупую ложь. Гарри НУЖНО было подумать! Я знала, что на самом деле он растерялся, испугался моей любви, и своей собственной, испугался греха, его последствий – и обратился к холоду Селии, сбежав от домашнего жара. И я достаточно хорошо знала моего брата, чтобы понять, что происходило там. Селия и ее хорошенькие сестры раздразнили его воображение. Отменное вино лорда Хаверинга и несколько стаканов портвейна сделали его храбрым. Его прогулка в лунном свете с Селией и ее испуганные отказы в поцелуе оставили его неудовлетворенным и привели обратно к моим ногам. Но это не любовь. Это не та любовь, которая мне нужна.
– Я надеюсь, ты не будешь возражать? – испытующе спросил он, поднимая на меня глаза и протягивая трепещущие руки. Я сидела с таким видом, будто бы понятия не имела о том, почему я должна возражать. Я, молча, смотрела в камин.
– Я боюсь думать о нас, как о любовниках, – откровенно признался он. Я ничего не ответила. Моя уверенность в себе росла, но внутренне я все еще ощущала холод, пронизывавший меня в лесу. Я никогда не стану любить человека, который не любит меня.
Он замолчал.
– Беатрис, – снова заговорил Гарри. – Я все сделаю…
Это была мольба. Я победила.
– Мне пора идти, – произнесла я, вставая. – Я обещала маме не задерживаться допоздна. Мы не ждали тебя так рано.
– Беатрис!.. – повторил он, не сводя с меня глаз.
Если я сейчас дрогну и позволю себе хотя бы одним пальцем коснуться завитка его волос – я потеряю все. Если я уступлю ему, и он возьмет меня на этом каминном коврике, то завтра утром он опять отправится к Селии и этот маятник будет качаться всю мою жалкую жизнь. Я должна выиграть эту битву с Гарри. Если я потеряю его, я не только потеряю любовь единственного человека, который мне нужен, я потеряю Вайдекр. Я сделала ставку на это слабое, одержимое сомнениями существо, и я должна победить. Против чистой совести и радостной помолвки Гарри я имела только одно оружие – его страстную природу и вкус к извращенному наслаждению, которое он получал со мной. Привкус крови на его губах, мой хлыст на его груди – это он никогда не узнает с Селией.
Я улыбнулась ему, но и не подумала коснуться его протянутой руки.
– Доброй ночи, Гарри, – спокойно сказала я. – Возможно, мы покатаемся завтра вместе.
Я медленно разделась при свете свечи, пытаясь понять, принесла ли моя игра победу или же я потеряла все. Молится ли сейчас Гарри, выпрашивая у Бога праведность, или же он на коленях стоит у моего стула, сжигаемый желанием. Я скользнула в постель и дунула на свечку. В темноте я слышала, как спит погруженный в молчание дом, и заново переживала сцену в гостиной. Изо всех сил я старалась не заснуть. Каждый мускул моего тела дрожал от ожидания.
В тишине ночи я услышала странный, тихий шум и затаила дыхание. Спустя мгновение я услышала опять, как скрипнула половица под чьей-то ногой около моей двери, и затем раздался самый приятный звук в целом мире – тихий жалобный стон Гарри. Я как будто видела, как он стоит на коленях у моей двери, прижавшись лбом к неподатливому дереву.
Он не решался прикоснуться к ручке двери, он даже не осмеливался постучать. Он вел себя, как высеченная собака, знающая, кто ее хозяин. Он стоял, мучимый желанием и раскаянием, у моего порога. И я заставила его остаться там.
Я перевернулась на другой бок, улыбнулась в молчаливом восторге… и уснула сном младенца.
За завтраком мама поддразнивала Гарри по поводу темных теней у его глаз и спрашивала, что тому виной – прелестное личико Селии или крепкое вино лорда Хаверинга. Гарри с усилием улыбнулся и с деланым безразличием заметил:
– Утренняя прогулка галопом сметет эту легкую паутину, мама. Ты составишь мне сегодня компанию, Беатрис?
Я улыбнулась и согласилась. Его лицо просветлело. Я ничего больше не говорила за завтраком и помалкивала, пока мы скакали нашими полями, мимо начинающей колоситься пшеницы. Гарри уверенно держал путь к маленькой лощине, там он спешился и обернулся, чтобы помочь мне.
Я продолжала сидеть, не двигаясь и опустив глаза. Я видела, что его уверенность поколебалась.
– Ты обещал мне галоп, – легко напомнила я.
– Я был дураком, Беатрис, – ответил он мне на это. – Я был сумасшедшим, и ты должна простить меня. Пожалуйста, забудь вчерашний день, помни лишь то, что было накануне. Ты подарила мне наслаждение, так не отнимай же его. Накажи меня как-нибудь по-другому, но не будь так жестока. Не обрекай меня на одинокую жизнь в одном доме с тобой! Видеть тебя каждый день и не сметь коснуться тебя! Не обрекай меня на эту живую смерть, Беатрис!
Его голос прервался от рыданий, и, взглянув в его лицо, я увидела как дрожат его губы. Я наклонилась вперед и позволила ему помочь мне спрыгнуть с седла. Но я сразу же высвободилась, едва мои ноги коснулись земли. Его глаза были подернуты влагой желания, и я знала, что мои сейчас совсем потемнели. Медленная горячая волна заливала меня, и мое самообладание таяло очень быстро. Мой гнев на Гарри и желание оказаться под ним слились в одну странную любовь-ненависть. Изо всей силы я ударила его по правой щеке, так сильно, как только могла, а затем, отступив на шаг, по левой.
Инстинктивно он отдернул голову назад и, потеряв равновесие, пошатнулся. Я шагнула к нему и, все еще влекомая гневом, сильно ударила его в ребра. Со стоном наслаждения он упал на траву и поцеловал кончики моих сапог. Я сдернула с себя платье и бросилась на него как дикая кошка. Мы оба застонали от восторга, когда я уселась на него верхом. Я продолжала колотить его грудь, шею, лицо своими затянутыми в перчатки руками, пока экстаз не бросил меня, как упавшее дерево, ему на грудь. Мы оба долго лежали неподвижно как мертвые. Я победила.
ГЛАВА 7
На следующий день я отправилась с визитом к Селии. Мама тоже поехала со мной, и они с леди Хаверинг уединились в будуаре с образчиками материй на подвенечное платье, чаем и пирожными, пока Селия и я бродили вдвоем по дорожкам сада.
Хаверинг Холл был значительно больше, чем наш дом. С самого начала он был задуман как дворец, в то время как Вайдекр всегда был лишь мелкопоместной усадьбой, конечно, просторной и комфортабельной, но, прежде всего, уютным домом для семьи. Огромное здание Хаверинга, перестроенное в прошлом веке в популярном тогда стиле барокко, обладало множеством каменных гирлянд, ниш со стоящими там статуями и портиками над каждым окном. Те, кому нравился такой стиль, считали его действительно шедевром, я же находила его слишком вычурным и помпезным. Мне нравились больше чистые и строгие линии моего дома, с окнами дающими свет, а не затененными всякими нелепостями.
Сад Хаверинг Холла, в то же время, что и дом, пришел в еще большее запустение. Дорожки, окаймлявшие прямоугольные клумбы и ровную круглую площадку перед домом, напоминали передвижение скучной пешки по шахматной доске. В центре сада был запланирован квадратный пруд с плещущимися в нем карпами, цветущими водяными лилиями и бьющими фонтанами.
В действительности же пруд высох почти сразу, так как в нем оказалась течь и некому было найти и исправить ее. Фонтан вообще так и не появился, так как давление воды было слишком низким, и, когда насосы остановились, он замолк навсегда. Карпы осчастливили только цапель и никого больше.
Цветущие клумбы, правда, все еще сохраняли свою солдатскую прямизну, но растущие на них розы уже трудно было разглядеть среди возвышающихся в человеческий рост сорняков. Эти сорняки напоминали мне дикие цветы Вайдекра – кипрей, наперстянку, но здесь они говорили об упадке и запустении. Дамы Хаверинга – мать Селии, ее четыре сводные сестры и она сама – предпочитали гулять по саду, всплескивая руками при виде такого запустения, но ничего не предпринимая. За неделю двое работников привели бы здесь все в порядок, но никому и в голову не приходило нанять их, и сад, как и сама ферма, постепенно приходил в упадок.
– Это – позор, – признавала Селия, – но в доме еще хуже. Там так мрачно от этой мебели, закрытой пыльными чехлами. Повсюду расставлены кувшины на случай дождя. А зимой мы в нем просто замерзаем.
Я кивнула, сочувствуя Селии, которую после второго замужества матери, ни о чем не спрашивая, ввели в этот дом, слишком огромный и отчаянно неудобный. Хотя наши земли и наше положение в обществе не были завидными сами по себе, для Селии они означали отказ от дискомфорта и унижения в ее доме. При опытном управлении поместье Хаверингов тоже можно было привести в порядок, и мы с Гарри ожидали хорошей прибыли от земель, идущих в приданое за Се-лией. Прежде всего потому, что они имели ту же превосходную почву и благословенный климат, что и наши. Правда, наше поместье процветало не потому, что на скотном дворе содержалось животных в два раза больше, чем у Хаверингов, или наши поля давали в два раза больший урожай. Решающим фактором была, конечно, хозяйская рука. Вайдекром никогда не управляли вечно отсутствующие хозяева, проматывающие доходы быстрее, чем они росли.
Может быть, наш дом был простым и не слишком фешенебельным, а розовый сад – слишком скромным и напоминал маленькие сады у коттеджей. Но это было потому, что наша земля приносила поистине золотую прибыль, а полученные деньги шли на ремонт изгородей, починку зданий. Поля имели возможность отдохнуть перед посевом, а из конюшен привозили и укладывали на землю навоз, чтобы сделать ее еще более плодородной. Но для лорда Хаверинга земля была лишь источником наживы, и его жена и дочери могли жить в разваливающемся сарае, лишь бы только он имел достаточно денег для игры в карты.
– Тебе будет хорошо у нас в Вайдекре, – с сочувствием сказала я Селии.
– Надеюсь, – ответила она. – Особенно с тобой, дорогая Беатрис. И с вашей мамой, конечно.
– Но я удивлена, что вы собираетесь в такое далекое свадебное путешествие, – осторожно заговорила я. – Чья это была идея?
– Моя, – меланхолично произнесла Селия, – О, Беатрис! – воскликнула она и виновато оглянулась на дом, как будто ее мама или сестры могли нас услышать. – Это я придумала, когда Гарри был еще таким мягким и спокойным. Я подумала, что мы можем поехать в Париж и Рим и слушать там чудесные концерты, и наносить визиты и всякое такое… – Тут ее голос упал. – Но сейчас, когда я представляю себе свадьбу и все, что с этим связано, я жалею, что вообще предложила это. Какой ужас оставаться наедине друг с другом целыми неделями…
– Мое тело прямо растаяло при мысли о том, чтобы быть с Гарри такое продолжительное время.
– Если б только ваша мама могла поехать с нами… – неожиданно сказала Селия. – Или… или ты, Беатрис.
Я была поражена. Только я собиралась отговорить их от путешествия, как дело приняло новый, интересный поворот.
– Да, – заговорила она быстро. – Ты могла бы поехать, чтобы составить мне компанию, пока Гарри будет посещать фермы и слушать лекции, а затем, когда я займусь набросками, вы с Гарри будете развлекаться в Риме.
Мысль о том, чтобы составить Гарри компанию в Риме, заставила мою голову закружиться от предвкушаемого удовольствия.
– О, Беатрис, скажи, что ты согласна. Это сейчас принято. В прошлом году леди Альверсток взяла свою сестру в свадебное путешествие, и Сара Вер поступила так же. Беатрис, сделай мне такое одолжение. В твоем обществе я буду чувствовать себя по-другому, и я уверена, что Гарри это тоже будет приятно.
– Я тоже так думаю, – медленно сказала я. Мне представились яркие солнечные дни, Селия либо делает наброски, либо разъезжает с визитами, в то время как мы с Гарри наслаждаемся друг другом в одиночестве. Либо по вечерам, когда Селия отправляется на концерт, мы с Гарри остаемся обедать вместе, а затем переходим в маленькую уютную комнатку с бутылкой шампанского. И долгие часы, которые Селия будет посвящать парижским нарядам, станут нашими, как и те короткие минуты, когда она сядет за письма своей маме. А ежедневные прогулки верхом по незнакомым местам, где мы всегда можем отыскать укромный уголок, чтобы обняться!
– Пообещай, что ты поедешь с нами! – отчаянно просила меня Селия. – Я знаю, что опять прошу тебя о чем-то, но, пожалуйста, пообещай мне это.
Я пожала ее дрожащие пальчики жестом доброй сестры.
– Обещаю, что я поеду с вами, – успокаивающе промолвила я. – Но это только ради тебя, Селия.
Она схватила мою руку так, как тонущий человек хватается за соломинку. И я позволила ей благодарно прижаться ко мне. Горячее обожание Селии казалось мне утомительным, но оно давало ощутимую власть над ней и над Гарри. Мы сидели, все еще держась за руки, когда ее сводный брат подбежал к нам.
– Добрый день, мисс Лейси, – поздоровался он, покрываясь юношеским румянцем. – Меня послали разыскать вас и передать, что ваша мама собирается уезжать.
Джордж предложил мне руку, и мы все отправились по заросшей сорняками тропинке к дому.
– Они там говорили о хлебных бунтах, – мой кавалер сделал неловкую попытку завязать непринужденную беседу с очаровательной мисс Беатрис, украшением графства.
– Да? – спросила я с вежливым интересом. – Где же эти хлебные бунты?
– Вроде в Портсмуте, сказала мама, – неопределенно ответил он. – Там целая толпа разгромила две булочные, требуя хлеба из хорошей муки. Предводительствовал ими какой-то безногий цыган, верхом на огромной лошади. Вообразите только!
– Воображаю, – медленно проговорила я, встревоженная каким-то непонятным мне страхом.
– Представляю толпу со всадником впереди, – с юношеской насмешкой говорил Джордж. – В следующий раз они, наверное, наймут экипаж, запряженный парой.
– Когда это было? – резко спросила я.
– Я не знаю, – равнодушно ответил Джордж. – Несколько недель назад, по-моему. Их, наверное, уже всех схватили. Скажите, мисс Лейси, а вы будете танцевать на свадьбе Селии?
Я улыбнулась в ответ на его открытое восхищение.
– Нет, Джордж, – мягко ответила я. – Я еще в трауре. Но, когда он закончится, мой первый танец будет с тобой.
Он покраснел до ушей, и в счастливом молчании мы дошли до веранды. Мама и леди Хаверинг уже не говорили о хлебных бунтах, и у меня не нашлось повода спросить их об этом. Но мне почему-то совсем не понравился рассказ о разгневанном всаднике, у которого нет ног, хотя было непонятно, почему я так встревожилась.
Во всяком случае, сейчас надо было использовать Богом данный шанс и присоединиться к свадебному путешествию. Какой-то мудрый инстинкт подсказал мне повременить и не рассказывать Гарри наедине о просьбе его невесты. Я решила сделать это за чаем при маме, чтобы он не мог отказать мне, как любовник, а дал бы свое согласие, как брат.
Я подчеркнула, что это приглашение последовало от Селии и без их согласия я не осмелилась дать ей ответ. В это время я внимательно наблюдала за Гарри, и видела, как удовольствие слышать эту новость сменилось выражением некоторого сомнения. Честная душа моего брата опять взяла верх, и я с неожиданной болью убедилась, что он с нетерпением ждет возможности остаться наедине с Селией, как можно дальше от ее властной матери, как можно дальше от обожающей его, но все высмеивающей мамочки и как можно дальше от своей желанной и загадочной сестры.
– Это было бы чудесно для тебя, – сказала мама, пытаясь угадать реакцию своего любимого сына. – Как приятно, что Селия хочет доставить тебе удовольствие. Но, может быть, Гарри хочет, чтобы ты провела это время здесь? Осенью на земле много работы, я помню, папа всегда это говорил.
– Селия буквально умоляла меня поехать, – я значительно посмотрела в сторону Гарри. – Она ужасно боится оставаться одна в незнакомом городе, пока Гарри будет осматривать фермы. – Я знала, что он понял тайный смысл моих слов. – Она не совсем разделяет твои вкусы.
Он понял, что именно я имею в виду. Мама с любопытством смотрела на нас.
– У Селии впереди еще много лет, чтобы научиться разделять вкусы Гарри, – мягко возразила она. – Я уверена, она сделает все возможное, чтобы он был счастлив.
– О, конечно, – с готовностью подтвердила я. – Она всех нас сумеет сделать счастливыми и будет восхитительной женой.
Мысль о целой жизни в обществе «восхитительной» жены тенью пробежала по лицу Гарри. Я поднялась с места и направилась к брату. Маме это, вероятно, казалось простым заискиванием, но мы оба знали, что от моей близости его пульс бьется быстрее, а от запаха моей теплой надушенной кожи его дыхание учащается. Я постаралась стать спиной к маме и прижалась щекой к его щеке, чувствуя, как горит его лицо, и зная, что мое прикосновение, вид моей груди выиграют любую битву в его сердце. Теперь не было необходимости спорить с Гарри. Он терялся при первом же напоминании о нашей любви.
– Пожалуйста, возьми меня с собой, Гарри, – льстиво промурлыкала я и незаметно для мамы поцеловала его в уголок глаза. – Я обещаю вести себя хорошо. – Он не мог больше выносить этого искушения и шутливо оттолкнул меня.
– Конечно, Беатрис, – галантно сказал он, – если так хочется Селии, я не стану возражать. Сейчас же напишу ей записку, а потом присоединюсь к вам с мамой в гостиной.
Он поднялся и быстро покинул комнату. Мама спокойно чистила персик и не смотрела на меня. Я скользнула на свое место и маленькими серебряными ножницами отрезала от кисти несколько виноградинок.
– Ты уверена, что тебе следует ехать? – ровным голосом спросила мама, не поднимая глаз.
– А что? – лениво поинтересовалась я. Но мои нервы были напряжены.
Не подыскав удовлетворительного объяснения, она оставила мой вопрос без ответа.
– Ты не хотела бы оставаться одна? Но мы не будем там слишком долго.
– Мне, конечно, было бы легче, если бы ты осталась, – призналась она. – Но думаю, что в течение нескольких недель я сумею справляться с хозяйством. Дело не в Вайдекре… – конец предложения повис в воздухе.
– Возможно, они хотели бы побыть вдвоем… – нерешительно начала она.
– Зачем это? – холодно спросила я, играя на вере мамы в мою девическую невинность и на ее собственном опыте, который ухаживание и медовый месяц рассматривала не как прелюдию к счастью, а как вступление в деловые отношения.
– А не лучше ли вам с Гарри побыть некоторое время врозь? – спросила она еще более туманно.
– Мама, – я уже бравировала, – что ты такое говоришь?
– Ничего, – она почти перешла на шепот, – ничего, дитя мое. Иногда я очень боюсь за тебя из-за твоих необузданных страстей. Сначала ты безумно любила своего отца, теперь ты перенесла это обожание на Гарри. Ты как будто одержима навязчивой идеей. Я только хочу, чтобы ты жила нормальной девической жизнью.
– Я и живу нормальной девической жизнью, – после недолгого колебания сказала я. – Просто она не такая как твоя, потому что времена изменились. Но я ничем не отличаюсь от девушек моего возраста.
Мама промолчала, ибо она никогда не нашла бы в себе храбрости взглянуть открытыми глазами на разворачивающуюся перед ней картину.
– Боюсь, что я не совсем… – проговорила она. – Но мне трудно судить. Мы видим так мало молодых людей. У твоего отца не было свободного времени принимать гостей, и теперь мы живем очень уединенно…
– Не расстраивайся, мама, – тепло ответила я. – Я не одержима Вайдекром, видишь, я уезжаю в середине осени, лучшего из сезонов. Я не одержима Гарри, поэтому я радуюсь его женитьбе и дружу с Селией. У тебя нет причин для страхов.
Мама не имела ни достаточно ума, ни материнского инстинкта, чтобы с уверенностью отделить ложь от правды. Поэтому она проглотила последний ломтик персика и улыбнулась мне.
– Наверное, я слишком уж беспокоюсь, – сказала она. – Но я несу такую ответственность за вас с Гарри.
Мне трудно без вашего отца поддерживать в этом доме мир и спокойствие.
– Конечно, – подтвердила я, – когда здесь поселится Селия, все будет намного проще.
Мне удалось навсегда обратить мое сердце в камень по отношению к ней из-за ее вечного предпочтения, отдаваемого Гарри, но я, конечно, могла оценить ее честную попытку заботиться о нас одинаково.
– Я прикажу подать чай, – сказала она и вышла из комнаты.
Я осталась одна в полном смятении чувств. Если бы жизнь была такой, какой ее представляла мама, в ней не существовало бы серьезных проблем. Если бы между мной и Гарри была лишь легкая, безгрешная симпатия, если бы Гарри женился по любви, а мое будущее сложилось бы счастливо в новом доме с любящим мужем – как легко было бы жить без греха.
Дверь отворилась, и вошел Гарри.
– Беатрис!.. – пробормотал он.
Мы смотрели друг на друга поверх полированной поверхности стола, и наши лица четко отражались в ней. У Гарри было красивое, четко вылепленное лицо светлого ангела, и его отражение было еще более прекрасным. Когда я взглянула на себя, мое отражение было бледным как у призрака, а пышно взбитые, напудренные волосы делали меня старше. Глаза были большими и серьезными, а рот – грустным. Мы казались именно тем, кем были в действительности: слабый мальчик, и гордая, страстная женщина.
