Текст книги "Казанова Великолепный"

Автор книги: Филипп Соллерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

В Париже объявляется венецианец в бегах, двадцати пяти лет, по имена Тирета. Каза принимает его, вводит в общество, и тот очень скоро становится знаменит благодаря некоторым своим физическим доблестям. Итальянка Ламбертини, первой оценившая их, дает ему прозвище «граф де Шестьраз». Дело в том, что он обладатель мощного члена. Каза забавляется, глядя на это орудие в действии. Оно потолще, подлиннее, но поглупее его собственного. Свое он использует как наживку, и однажды вечером, пока все играют в карты, на нее клюет очаровательная племянница одной тучной дамы. Барышне семнадцать лет, она только что вышла из монастыря. На свою беду, она любопытна. И Джакомо выступает в роли наставника.

Оба сидят в углу гостиной, у камина. Девушка заговаривает с Казой – ей хочется знать, что означает «граф де Шестьраз» и т. д. Каза демонстрирует, о какой части мужского тела идет речь. Это отпугивает ее, однако вскоре она возвращается к предмету беседы. Урок возобновляется, набирает обороты и кончается в носовой платок. Ученица, не такая уж глупенькая и невинная, притворно негодует, но не слишком сильно.

«Менее чем в час заставили вы меня пройти путь, каковой, я думала, совершают лишь после замужества. Я стала как нельзя более сведущей в том, о чем прежде боялась и думать»*.

Джакомо всего лишь мастурбировал перед нею. Случись ему в наши дни извергнуть на вечернее платье любознательной девицы «телесную жидкость» (как изящно выражаются американские СМИ), его, возможно, привлекли бы к судебной ответственности за сексуальное домогательство и взяли эту самую жидкость на анализ ДНК, чтобы уличить его по науке. Дело запахло бы большими деньгами, в него вцепились бы адвокаты и журналисты. Скандал в Париже: один из приближенных министра иностранных дел обвиняется во влажном покушении на беспомощную несовершеннолетнюю. И она выиграет. Билл Казанова будет обезврежен. А его жертва огребет несколько миллионов долларов от продажи книжки, в которой изложит историю во всех ее гнуснейших подробностях.

Казанова поступает мерзко? Вероятно, однако поостережемся судить поспешно. Ибо почти тут же племянница напишет соблазнителю и попросит, чтобы он взял ее в жены и тем спас от участи быть проданной богатому купцу. «Не знаю, люблю ли я вас, но знаю, что самолюбие велит предпочесть вас кому-либо другому»*. Тетка ее – «ханжа, картежница, богачка, скряга и неправедница»*. Распорядиться судьбой племянницы она намерена так, как принято во всех семьях: ступай в монастырь или выходи замуж, третьего не дано. Женитесь на мне, пишет девушка Казанове, и вы получите столько-то. Такова жестокая женская участь, и Казанова, что бы о нем ни думали, выступает первым и самым достоверным ее свидетелем. Уже одного этого хватило бы, чтобы счесть «Историю моей жизни» ценнейшим документом: монахини, неверные жены, дочери на продажу, шлюхи, куртизанки, вздорные старухи, простолюдинки, маркизы, мещанки, графини, девицы и замужние – настоящий моцартовский список, да еще увиденный острым взглядом социолога. Никаких обобщений – каждый случай сам по себе. Тьма подробностей, более красноречивых, чем сотни ученых монографий.

Жирная старая ханжа очень скоро получит по заслугам. Это произойдет в день четвертования Дамьена. Казанова заказал окна на всю компанию. Поглазеть на казнь собрались толпы народа.

«Во время казни Дамьена принужден я был отвести глаза, услыхав, как он возопил, лишившись половины тела, Ламбертини же и г-жа XXX отворачиваться не стали; но не жестокосердие было тому причиной. Они объявили – а я сделал вид, что поверил, – будто не питали ни малейшей жалости к сему исчадию ада, настолько они любили Людовика XV. Но, по правде сказать, Тирета занимал г-жу XXX во время казни столь усердно, что, быть может, она из-за него не смела ни пошевелиться, ни повернуть головы»*.

Публичное истязание Дамьена длилось четыре часа. Раскормленная святоша г-жа XXX, разыграв задним числом возмущение, с превеликим удовольствием заграбастала Тирету. Каза же под покровом ночи завершил образование ее племянницы. Ее это – как он говорит и, уж верно, не врет – ничуть не огорчило.

Казанова – учитель, именно этому он обязан своей дурной репутацией, бешеной завистью, которую испытывают к нему мужчины, и тайной приязнью женщин (как бы ни бранили они его вслух) – словом, всей сложившейся о нем легендой. Учитель прикладной физиологии – и истории в придачу. Расправа с Дамьеном предвещает массовые казни времен Террора, когда гильотина будет работать как заведенная. Французы, кажется, обожают своего монарха, но…

«А меж тем то был тот самый народ, что уничтожил всю королевскую семью, все французское дворянство, всех, кто составлял цвет нации, благодаря кому прочие народы уважали ее, любили, брали с нее пример. Нет народа гнуснее французов, говаривал сам г-н де Вольтер. Это хамелеон, вечно меняющий цвет, способный содеять все, что только повелит ему вождь: и добро, и зло»*.

Пророческие строки, написанные задолго до эпохи Наполеона. Быть может, они во многом объясняют извечную «французскую неугомонность» и склонность французов к нескончаемым гражданским распрям. Прислушайтесь же, французы, если хотите снова стать завидным образцом для Европы и всего мира, – прислушайтесь к тому, что написал два века тому назад венецианский изгнанник на чистом французском языке. Или его послание имеет так же мало шансов на успех, как брошенная в море бутылка? Как знать.

Бернис использовал Казу для различных «секретных поручений» (например, для осмотра французских военных кораблей в Дюнкерке), так что он имел возможность оценить, как плохо действует вся система управления в стране. Повсюду беспорядок, деньги сплошь и рядом расходуются впустую, государство погрязло в долгах, народ опутан ложью. «Революция была необходима». Но ни к чему хорошему она не привела:

«Несчастный народ – одни живут в нищете и умирают от голода, другие принимают смерть на полях сражений по всей Европе ради наживы тех, кто их обманул».

Людовик XVI был «добродетельным», но «невежественным». В недавно найденном и опубликованном тексте Казановы говорится:

«Французская монархия была обречена на гибель при таком слабом короле и бездарных министрах – исключение составлял Вержен, но он один ничего не мог изменить. Вся страна потешалась над правительством, а оно словно нарочно выставлялось на всеобщее обозрение; никаких государственных тайн более не существовало, тогда как следовало бы все держать за семью печатями, дабы скрыть от народа, что дела находятся в отчаянном положении и угроза полного краха неотвратима. Угроза имелась, но от министров зависело предупредить ее, прибегнув к средствам, недостатка в которых не могло быть, ибо его не было в куда более тяжелые времена».

К тому же действовали подспудные и даже потусторонние подрывные силы. Казанова знает, что говорит (всем известна его вражда с Калиостро). Особенно резко отзывается он о герцоге Орлеанском, прозванном Филиппом Эгалите[27]27
  От франц. Égalité – равенство.


[Закрыть]. «Этого принца по праву следует счесть одним из главнейших виновников Революции». Равенство? «Оно хуже любого неравенства», – убежден Каза. Братство ему тоже не по нутру. Остается свобода, и тут уж ему не требуются наставники.

* * *

Малышка Манон Баллетти любит Казу всем сердцем, а он ее очень любит. Но это не заставит перемениться нашего искателя приключений, который не задумываясь ищет в искусительном Париже своего времени общества «продажных красоток, которые имели шумный успех и о которых много говорили». Ну и конечно, как всегда, его окружают актрисы, певицы, танцовщицы:

«Совершенно свободные, пользуясь своим правом, они отдавались по очереди то по любви, то за деньги, а порой и так и этак одновременно… Я без труда затесался в их круг».

Тело берет верх над чувствами.

Камилла – актриса и танцовщица Итальянской комедии. При ней в роли второго любовника состоит граф де ла Тур д’Овернь, у которого, в свою очередь, есть еще одна молоденькая содержанка. Устраиваются блестящие вечера, Каза присутствует на них, он сопровождает графа и его подружку, ему хочется пощупать красотку, но, обознавшись, он ласкает графа, который подтрунивает над Казой. Все смеются. Как и следовало ожидать, мужчины становятся друзьями, потом вдруг дерутся на дуэли из-за каких-то денежных недоразумений, мирятся, часто встречаются друг с другом. Ла Тур д’Овернь болен, он считает, что у него ишиас. Нет, говорит ему Каза, это всего-навсего «сырой дух», я вас живо вылечу, нанеся на тело «талисман Соломона» и произнеся при этом «пять слов». Граф и Камилла воспринимают это как шутку, да и сам Каза в душе посмеивается, но шутки в сторону, отнесемся к делу серьезно. Каза требует, чтобы ему принесли селитры, синего купороса, ртуть и кисточку. Потом заставляет больного дать ему немного мочи. Все смешивает («делает амальгаму»). Не хихикать и не гримасничать, приказывает он. Рисует на бедре Ла Тур д’Оверня пятиконечную звезду, произнося якобы магические заклинания на неведомом языке («я и сам не понимал, что говорю»). Ну не комична ли эта комедия? В ней чувствуется рука режиссера Мольера. Но сыграна она в реальной жизни, и притом с неколебимой серьезностью. Несколько дней спустя, когда Каза и думать забыл об этом фарсе, к нему явился Ла Тур д’Овернь – он выздоровел.

Вы не найдете на свете такого шарлатана-эзотерика, который написал бы мемуары, чтобы поведать в них о собственных плутнях и о доверчивости тех, кого он надул. А вот Казанова, истинный сын Просвещения, именно так и поступил. Не опасаясь «черного прилива оккультизма» (так однажды выразился Фрейд в разговоре с Юнгом, с которого взял слово никогда не отказываться от сексуальной теории, чтобы не поддаться на приманки оккультизма), Каза непринужденно ныряет в океан иллюзий и плавает в нем. Он знает, что такое секс, он совершенствует свое знание каждый день. И поэтому с первого взгляда может оценить оккультный рынок. А на этом рынке, бог свидетель, в XVIII веке, как и в наши дни, царит бум. Чего там только нет, но, кстати, там действуют и люди очень образованные, очень умные, которые интересуются «абстрактными науками». Граф де Ла Тур д’Овернь, который ни во что не верит, хочет, чтобы Каза познакомился с его теткой, «которую считают весьма сведущей в абстрактных науках и в химии, женщиной умной, богатой, единолично распоряжающейся своим состоянием». Каза немного поломался, он не хочет прослыть опереточным магом. Элементарная уловка: наживка станет от этого еще соблазнительней.

Маркиза д’Юрфе – особа весьма родовитая. Несмотря на преклонный возраст, она очень красива и к тому же знает все, что касается химии, алхимии и магии. Она принимает Казанову, который сразу улавливает масштаб проблемы. Тут речь пойдет не о мелких каббалистических фокусах с пирамидами, с вопросами и ответами, с зашифрованным всезнающим духом (хотя в будущем эти фокусы еще могут пригодиться). Здесь, в столице, в которой скоро родится новый исторический календарь, желают проникнуть в самую суть вещей. Великое Деяние, философский камень, первоклассная библиотека, работающая лаборатория – Каза обходит дом маркизы, и мы следуем за ним, словно он вводит нас в научно-фантастический фильм. Маркиза была когда-то любовницей Регента, который, как известно, питал такую страсть к алхимии, что, по словам Сен-Симона, желал встретиться с самим Дьяволом. Не забудем также: на заднем плане всех этих историй очень много всевозможных отравителей и отравительниц.

Пожимать плечами в ответ на обсуждение затронутой темы бессмысленно – это никого не убеждает, даже наоборот. Скорее способствует распространению феномена. Дело не в том, верим мы или не верим. Надо вглядеться в то, как вся эта машина вертится.

Маркиза д’Юрфе сумасшедшая, это очевидно, и Каза не скрывает от нас, что с первой минуты ставит ей именно такой диагноз. Но, как и в истории с Брагадином, он сразу понимает, какой удобный случай ему представился. У него нет ни малейшего желания браться за дело всерьез, он творит свой образ по мере необходимости. Каза начитан, обладает интуицией, умеет говорить, а когда надо – промолчать, но главное – он умеет связать одно с другим, сместить акценты, угадать, внушить, бросив мимолетный взгляд на документ или рукопись, уловить его суть, умеет делать вид, будто знает больше, чем на самом деле, умеет попасть в точку. Он криптограф, он с ходу осваивает шифр.

«Из библиотеки мы перешли в лабораторию, которая и впрямь меня удивила. Маркиза показала мне вещество, которое она держала на огне вот уже пятнадцать лет и которому предстояло оставаться там еще года четыре, а то и дольше. Это был алхимический порошок, который в течение минуты мог превратить в золото любой металл…»

В потрясающем диалоге маркиза и Джакомо состязаются в эзотерических познаниях, обмениваются намеками, недомолвками. Маркиза предпочитает назвать «неизреченные имена»? Ну что ж, но знакома ли она с теорией планетарных часов? Знакома, но не в полной мере. И вдруг Каза заявляет маркизе, что у нее есть Дух и он должен узнать его имя.

«– Вам известно, что у меня есть Дух? – спрашивает маркиза.

– Должен быть, если у вас и впрямь есть алхимический порошок.

– Он у меня есть.

– Поклянитесь клятвой Ордена.

– Я не решаюсь, и вы знаете почему».

Отлично разыграно. Клятву розенкрейцеров и в самом деле трудно воспроизвести в разговоре мужчины с женщиной, в особенности если они встретились впервые. Маркиза тотчас это признает, победа одержана.

«В нашем Священном Писании, – сказала мне она, – эта клятва описана иносказательно. Там говорится: поклянись мне, положив руку под стегно мое. Но подразумевается тут вовсе не стегно. Вот почему мужчина никогда не может поклясться женщине таким образом, ибо женщине не дано Слова».

В начале было Слово, и Слово стало плотью. Но мы видим, что Казанова толкует Священное Писание весьма смело и на свой лад. Маркиза, кстати, желала бы быть одарена Словом, то есть желала бы возродиться в мужском теле. Она чувствует, что Казанова – именно тот человек, который необходим для этой грандиозной операции, для этого сложного и весьма необычного клонирования. Джакомо в ее глазах – некий мутант, колдун высшего ранга, который, чтобы ему не чинили помех, не арестовали, проходит сквозь время, скрывшись под заемной оболочкой (например, под оболочкой изобретателя модной лотереи).

«Все эти причудливые мысли рождались от откровений, которыми маркизу снабжал по ночам ее Дух и в которые верило ее пылкое воображение. Излагая мне их с искренней убежденностью, она сказала однажды, будто Дух убедил ее, что, покуда она остается женщиной, я не могу доставить ей возможность беседовать с Духами, но посредством операции, которая должна быть мне известна, я могу содействовать переселению ее души в тело младенца мужского пола, рожденного от философского соития бессмертного со смертной или смертного с женщиной божественного происхождения».

Трансмутация, трансмиграция, воскресение с переменой пола – каждому ясно, что мы в самом сердце навязчивых фантазий смертных. Самое неприятное, конечно, что для этого надо умереть. Но маркиза д’Юрфе готова «сбросить свой старый каркас», прибегнув к особому яду, который был известен одному только Парацельсу (кстати говоря, не сумевшему им воспользоваться). Каза ошарашен, он долго молчит, смотрит в окно. Маркиза воображает, что он плачет.

«Я не стал ее разубеждать, я вздохнул, взял свою шпагу и ушел. У дверей меня ждал ее экипаж, который всегда был в моем распоряжении».

Так что продолжение следует. Каза не преминул отметить, что злоупотребил доверием маркизы: «Всякий раз, когда я об этом вспоминаю, я печалюсь и стыжусь и, налагая на себя покаяние, дал себе слово говорить правду в своих „Мемуарах“». В тот день, когда Каза убедил маркизу, что поддерживает личный контакт с Духами, он «завладел ее душой, ее сердцем, ее умом и остатками здравого смысла». Существенно отметить, что маркиза, очень богатая, но очень скупая, готова была отдать все, что имела, чтобы стать мужчиной. Отговорить ее от этого намерения было невозможно, замечает Каза.

«Если бы, как истинно честный человек, я сказал ей, что все ее мысли – вздор, она не поверила бы мне, и потому я решил – будь что будет. Да мне и самому нравилось изображать себя величайшим розенкрейцером и самым могущественным из людей… Я видел ясно, что, если понадобится, маркиза мне ни в чем не откажет, и, хотя я не имел намерения завладеть ни всеми ее богатствами, ни какой-либо их частью, мне не хватало мужества отказаться от этой власти».

Защитительная речь pro domo[28]28
  Pro domo sua – в свою защиту (лат.).


[Закрыть] типична для Казы. Общество, в котором он подвизается, не предоставляет места таким, как он, сыновьям комедиантов, надеяться ему, кроме собственных талантов, не на что, но таланты эти редко вознаграждаются и целиком зависят от прихоти аристократов. Так обстоят дела, а Каза не станет ждать, чтобы воскреснуть к новой жизни через два-три столетия. Ему подавай теперь или никогда. В отличие от большинства смертных он не хочет быть другим или другой, не ищет ни воскресения, ни бессмертия. Редкое качество – он знает, к какому полу принадлежит, и не намерен его менять. И он торопится.

Вообще-то Каза был знаком с великими чародеями своего времени. Граф Сен-Жермен приходил ужинать к маркизе д’Юрфе. Ужинать – сказано слишком сильно: граф не ест, он говорит.

«Никто не мог сравниться с ним в красноречии. Ему хотелось, чтобы в нем видели чудодея во всем, он желал удивлять и в самом деле удивлял. Тон у него был решительный, но это не отталкивало, потому что он был ученый, говоривший на всех языках, великий музыкант, великий химик; он обладал приятной внешностью и властен был стать другом любой женщины, потому что, снабжая женщин румянами, от которых кожа становилась красивее, он прельщал их надеждой не на то, что они станут моложе, – это, говорил он, невозможно, – но на то, что они останутся такими, какими были, когда с ним познакомились, если будут употреблять воду, которую он преподносил им в подарок, хотя ему самому она обходилась очень дорого. Этот удивительный человек, которому на роду было написано стать самым бессовестным из всех обманщиков, безнаказанно и с самым небрежным видом утверждал, будто ему триста лет, будто он обладает средством, врачующим все недуги, и может творить с природою все, что ему заблагорассудится, будто он расплавляет алмазы и из десяти – двенадцати маленьких делает один большой, самой чистой воды и ничего не потерявший в весе. Все это было для него пустяком. И несмотря на его бахвальство, на несообразности и явную ложь в его речах, я не мог счесть графа наглецом, хотя не мог и уважать, однако я считал его удивительным, ибо он меня удивил».

У нас нет мемуаров графа Сен-Жермена или Калиостро, но у нас есть мемуары Казановы. В «Монологе мыслителя», маленькой книжечке, опубликованной в Праге в 1786 году, Каза насмехается над Калиостро, что можно счесть предупреждением французской монархии, которая вскоре попадется на крючок ожерелья королевы[29]29
  Намек на знаменитую аферу, спланированную накануне Великой французской революции графом Калиостро и графиней де Ла Мотт, по приобретению через подставных лиц ожерелья ценой 1 600 000 ливров якобы по заказу Марии-Антуанетты, которая ничего об этом не знала. Мошенничество раскрылось, но громкий процесс косвенно скомпрометировал королевскую семью.


[Закрыть]. Казанова рисует здесь портрет мошенника, доверие к которому «зиждется на том, что люди имеют весьма зыбкое и абстрактное представление о чудесах, которые он сулит… А всякий человек тверже всего верит в то, о чем имеет самое скудное представление…»

Казанова ничего не обещает и мало что выполняет. Ему приписывают могущество? Пусть так, он не возражает. Собственная жизнь интересует его куда больше, чем судьба человечества. Это, конечно, грех, если считать еще худшим грехом уметь рассказать то, что достойно быть рассказанным, и через все нагромождение лжи показать правду. Слово «удивил» для Казановы выражение очень сильное. Между прочим, отметим его проницательность – он до Фрейда рассмотрел в женщинах неистребимую жажду пениса (или желание иметь ребенка, что, собственно, одно и то же), а также оценил всевластие чуда, которое сулят косметические средства. Быть женщиной – значит стремиться «себя улучшить», а Каза именно такой «улучшатель», пусть временный, но зато высшего класса. Маркиза сумасшедшая? Несомненно, но она «восхитительна». Ей хотелось бы быть мужчиной? Ну и что из того? Что до графа Сен-Жермена («я в жизни не встречал столь ловкого и обольстительного обманщика»), Каза вскоре увидится с ним в Амстердаме, где граф выполняет секретную миссию. В игре замешаны большие деньги – ткань Истории расшита подобными делами, и чаще всего мы не в силах распутать нити этого шитья. Волею Людовика XV Сен-Жермена поселили в Шамборе в тех самых апартаментах, которые король когда-то пожизненно даровал маршалу Саксонскому. У Сен-Жермена в Трианоне есть даже своя лаборатория. Тайно использовать обманщиков очень удобно, можно ничего не сообщать ни правительству, ни полиции. В случае необходимости от них можно отречься, но ни под каким видом нельзя допустить, чтобы их арестовали, – им помогут бежать. Знать ничего не знаем, ведать не ведаем, только в финансовых делах происходит какое-то движение. Позже, иногда гораздо позже, в счетах обнаруживаются прорехи филигранной работы. Счета куда-то испаряются, бумаги сжигаются, память подводит, свидетелей след простыл. На катящийся колобком философский камень налипает много серебряной и золотой пены. И нет ничего нового под солнцем чистогана, пока толкуем мы себе о том о сем.

* * *

Каза едет по финансовым делам в Голландию. Он занят подсчетами, азартно выстраивает спекуляции. Венеция так далеко – кто бы узнал в старой безобразной потаскухе из амстердамского борделя прежнюю обворожительную Лючию? А вот Тереза Имер[30]30
  Тереза Имер (1723–1797) – актриса, знаменитая авантюристка, закончившая свои дни в долговой тюрьме. Когда-то в Венеции она была возлюбленной юного Казановы.


[Закрыть], та стала певицей, при ней ее дети, в том числе шестилетняя София, очень похожая на Джакомо, – это его дочь.

На севере интрижки не в моде. Молодая и буржуазная до мозга костей красотка Эстер желает изучать каббалу, вместо того чтобы вникать в подлинную магию собственного организма. Они с Казой выезжают, посещают концерты, возвращаются, беседуют. И разговор все больше смещается от любви к коммерции. Каза стареет! «Я ушел, оставив ей в подарок часы».

Дочь ему Тереза не отдает, зато поручает своего двенадцатилетнего сына; маркиза д’Юрфе решит, что он послан небом для осуществления ее тайных чаяний. Она называет его графом д’Аранда и помещает в роскошный пансион.

«Я не отрицал, что малыш Аранда принадлежит Великому Ордену, что тайна его рождения скрыта от всех, что он лишь на временном моем попечении, что ему суждено принять смерть и продолжить жить. Я почитал за лучшее соглашаться со всеми ее фантазиями, а она уверяла, что тайны ей открывает Дух, беседующий с ней по ночам»*.

Г-жа д’Юрфе проводит бурные ночи, но только в психическом плане. В физическом ее надежды не оправдались. Она такая не одна, а психоанализ еще не появился (впрочем, еще неизвестно, насколько эффективным оказался бы он в этом случае).

Каза разбогател и сразу приобрел повадки солидного пожилого человека. Он расточает всем подарки: Сильвии Баллетти, своей драгоценной Манон, которая скоро устанет ждать и выйдет замуж по-человечески. Что положено делать богачу? Обзавестись загородным домом – и вот он найден в парижском предместье Малая Польша. Дом называется «Щегольская Варшава». Кухарку зовут Ла Перль[31]31
  От франц. la perle – жемчужина.


[Закрыть].

«Благодаря мне Малая Польша очень скоро сделалась знаменитой. Шли разговоры о тамошней отменной кухне. По моему приказу кур держали в темном помещении и откармливали рисом, мясо их от этого становилось белоснежным и нежным на вкус. Совершенства французской кухни дополнил я всем самым изысканным, что мог позаимствовать из лакомых яств прочих европейских стран… Я тщательно подбирал крут гостей, которых приглашал на изысканные ужины, и они видели, что мне самому было тем приятнее, чем большее удовольствие получали они. Наизнатнейшие и весьма изящные дамы являлись с утра погулять по моему саду в сопровождении неискушенных и не смевших рта раскрыть юнцов, я же, делая вид, будто не замечаю этих кавалеров, потчевал всех свежими яйцами и сливочным маслом… Поил вволю задарским мараскином, и так далее…»

Примечательно, что в позднейшие времена по всему миру откроется множество ресторанов «Казанова» (я видел даже названную так забегаловку фастфуд в Праге), а в супермаркетах будут продаваться разрекламированные в глянцевых журналах книги «Кухня Казановы». Каза превращается в торговую марку. И в самом деле, он заводит мануфактуру набивных шелковых тканей с двумя десятками работниц, которые, разумеется, все по очереди перебывали в его постели, дабы получить в награду хороший куш. Вообще женщины все больше начинают заботиться о том, чтобы выгодно себя поместить, и их нетрудно понять. Была даже какая-то неприятная история с неудачным абортом, Джакомо рассказал ее довольно подробно. Речь шла о некой XCV, Джустиниане Уинн, англичанке (Каза называет ее просто «Мисс»), которой он хотел помочь, с тем чтобы потом самому ее соблазнить. В результате на него подала жалобу повитуха, так что он еле выпутался, пустив в ход все свои связи. Вот он ненадолго увлечен женою лавочника («мы провели три часа в восхитительных безумствах»), но и тут оказывается замешан денежный интерес. «Я вел жизнь счастливого человека, но счастлив не был». Он упоминает о гомосексуальности герцога д’Эльбефа, но явно многого недоговаривает – в его бумагах в Дуксе найдены, видимо, непригодившиеся заметки: «Моя любовь с миньоном герцога д’Эльбефа», «Педерастия с Базеном и его сестрами»; «Педерастия с X в Дюнкерке». Это доказывает, что Каза был гетеросексуалом не просто по инерции, как принято считать, и тем интереснее выбор, который он делал с полным знанием предмета. Непристойный, бесстыдный Каза.

Коммерческие дела идут из рук вон плохо (похоже, коммерсант приложил для этого все старания). Джакомо арестован за долги, и снова выручили влиятельные друзья.

«Заключение, хотя и недолгое, отвратило меня от Парижа и заставило до скончания дней бесповоротно возненавидеть всяческие процессы»*.

Хорошо, конечно, иметь деньги и власть, но они приносят разочарование. В то время наш философ был вовсе не настроен sequere Deum.

«Все предопределено, мы не вольны в поступках, которые совершаем. И стало быть, все самое важное, что приключается с нами на свете, непременно должно случиться. Мы всего лишь мыслящие атомы, что движутся туда, куда несет их ветер».

В Германии Казе не везет. В Кельне он встречает г-жу X., красотою равную Олимпии Ариосто, но, чтобы овладеть ею, приходится идти на самые изощренные военные хитрости: скрючившись, сидеть пять часов в исповедальне запертой церкви, затем ждать на лестнице, ведущей из ризницы в покои дамы. И вдобавок стараться не разбудить спящего рядом мужа. Усилия вознаграждены, но слишком дорого далась награда. В Штутгарте Каза постоянно проигрывает. Все как-то не ладится. Скорей в Швейцарию!

В Цюрихе он переживает нравственный перелом: «Высшее из всех благ – полное спокойствие».

«С этой мыслью я заснул, и меня посетили приятные видения о жизни в тишине, уединении, довольстве и покое. Мне снилось, будто я хозяин чудной усадьбы и там обрел ту сладкую свободу, которую вотще искал в светском обществе. Проснувшись на рассвете, я с досадою вернулся к горькой яви и положил себе осуществить свои грезы; встал, оделся и бросился прочь из дому неведомо куда».

Чем не Руссо! Не удивительно, что Джакомо встречается церковь, а в ней смиренный монах, который показывает ему прекрасную библиотеку – вот в чем, быть может, заключается истинная жизнь? Стать монахом? Или жениться? В трудную минуту либертина осаждают искушения справа и слева. Подобные вопросы возникают в «Истории моей жизни» не раз. «В моем возрасте, – думает постаревший Казанова, – независимость обращается в разновидность рабства».

«Женись я в свое время на расторопной женщине, которая умела бы так мною руководить, так меня направлять, чтобы я своей подчиненности не замечал, я исправно заботился бы о своем состоянии, у меня были бы дети и я не очутился бы, как ныне, неимущим и неприкаянным».

Дети-то у Казы были, но не он их растил. Впрочем, старый библиотекарь из Дукса тут же спохватывается: «Я вполне счастлив своими воспоминаниями, так что предаваться бесплодным сожалением неразумно». Да, он одинок, у него ничего нет, но с ним его перо.

Стоит Казе потерять уверенность в себе, как он заболевает, но на этот раз его недуг – следствие злого умысла, обдуманной женской мести. Он называет эту особу Ф. Она заманивает его на свидание, выдает себя в темноте за другую, а на другой день присылает письмо:

«Знайте, сударь, что вот уже десять лет я не могу исцелиться от небольшой хвори. Вы достаточно потрудились в эту ночь, чтобы также ее подцепить, посему советую вам незамедлительно принять лекарства. Предупреждаю вас для того, чтобы вы ненароком не передали заразу своей милой, которая по неведению могла бы заразить своего мужа, а там и других; это принесло бы ей несчастье, чего мне не хочется, поскольку она мне никогда никакого зла не причинила».

И хоть Каза ответил восхитительной женщине, словно сошедшей со страниц Лакло, что она заразила вовсе не его, а подосланного лакея, но удар попал в цель. Говорят, болезни такого рода подобны шрамам от боевых ран. Конечно, Казанова вылечился (до СПИДА тогда еще не дожили) и не пошел в монахи. Что до женитьбы, реальной кандидатурой была вдова Дюбуа, которую он называет «моя служанка» и «моя гувернантка»[32]32
  Вдова Дюбуа поступила в услужение к Казанове, сопровождала его в путешествии по Швейцарии и стала его любовницей. Дворецкий французского посла в Швейцарии сделал ей предложение, которое она, с одобрения Казановы, приняла.


[Закрыть]. Но тут, как уже не раз случалось, он великодушно выдает ее за другого (не преминув напоследок, по просьбе бывшей нареченной, сделать ей ребенка).

Швейцария – двуликая страна. С одной стороны, Кальвин, с другой – бани Ла Мат, настоящий притон разврата, где две прислужницы-лесбиянки устраивают представление для Казы и Дюбуа:

«Они принялись повторять вдвоем все то, что я у них на глазах проделывал с Дюбуа. Та изумленно глядела, с каким рвением прислужница, которую я нанял, играла перед подругою роль мужчины. Даже я был удивлен, хотя шесть лет тому назад имел случай зреть яростные и невыразимо прекрасные ласки М.М. и К.К. Я повернулся, и девка, видя мое любопытство, представила моим взорам свой клитор, твердый и необычайной величины. Он походил на большой палец без ногтя и мог удлиняться и укорачиваться. Обладательница сего органа воспылала к моей гувернантке и сказала, что он достаточно крепок и может, ежели моя спутница дозволит, проникнуть в нее, но мне это не показалось забавным».

Что ж, может, в другой раз… Немножко лицемерия походя: «Как ни комично было совокупление этих девиц, оно изрядно разожгло в нас вожделение». Почему «комично»? Какому читателю угождает здесь Каза?