Текст книги "Война в Средние века"

Автор книги: Филипп Контамин

Учение Ветхого Завета, ограничительное толкование пацифистских стихов Нового Завета, унаследованная от римского права идея о том, что всегда дозволено сопротивляться силе силой и что «защита предусмотрена естественным правом, поскольку принадлежит не только человеческим существам... но и животным бессловесным»[755]755
  Le Songe du Verger. // Revue du Moyen Age latin. 1957. N. 13. P. 59.


[Закрыть], так что даже клирики могут законно сопротивляться насилию, концепция религиозной истины как высшего блага, которую надлежит любой ценой защищать от угроз и нападок неверных и еретиков, ради чего Церковь выполняла самые разные мирские обязанности, а также то, что христианство со времени Константина, а позднее – Хлодвига, получило доступ к власти, – все это помешало средневековому пацифизму обрести определенную форму. Никогда Церковь наставляющая не осуждала все виды войн и никогда не предавала осуждению все типы воинов.

Тем не менее, не раз движения за мир, настоящие кампании ради умиротворения и примирения[756]756
  Fauchez A. Une campagne de pacification en Lombardie autour de 1233. // Melanges d’Archeologie et d’Histoire de l’Ecole francaise de Rome. 1966. N. 78. P. 503-549.


[Закрыть] развивались на Западе с разрешения, благоволения и при участии Церкви и духовенства. Папство, великие знатоки католического права и теологи испытывали явное беспокойство по поводу войн между христианами. Критерии справедливой войны, четко определенные со второй половины XII в., приводили к осуждению очень большого числа конфликтов, поэтому папы и их легаты особо благоволили к арбитражу, судебным инстанциям и переговорам. От Данте к Виклифу, от Марсилия Падуанского и Пьера Дюбуа, чешского короля Иржи из Подебрад к Эразму Роттердамскому передавалась неизбывная надежда – серьезный, хотя и иллюзорный проект создать под эгидой единой власти или суверенной ассамблеи новое христианское сообщество, где война была бы запрещена по закону и не известна на деле[757]757
  В Средние века существовало утопическое представление, что где-то есть страна или общество, где совсем не знают войны и насилия. Филипп де Мезьер, например, говорит о стране «бригадинов», где «нет разбойников и они никогда не воюют друг с другом». Он же пишет о «дальнем Египте», т. е. Эфиопии. «Католическая вера там процветала и давала богатые плоды. Милосердие царило во всем своем величии. Не было ни бедняков, ни еретиков. Блага одного были благами другого. Там не знали войн, ссор и злоумышлении. Блага мирские и духовные были в изобилии». (Mezieres Ph. de. Le Songe du Vieil Pelerin. / Ed. G. W. Coopland. Cambridge, 1969. Vol. I. P. 224, 231).


[Закрыть]. В отдельные эпохи мир становился настоящей политической концепцией, предметом всеобщих упований. И наряду с литературой о войне существовала литература о мире: «Книга мира» Кристины Пизанской, «Книга мира» Жоржа Шатлена, несколько речей и проповедей Жана Жерсона. Добавим, что если политики, светская и духовная элита не стремились к миру любой ценой и в общем полагали, что лучше справедливая война, чем неправый мир[758]758
  Gerson J. CEuvres completes. / Ed. Р. Gloneux. Paris, 1966. Vol. VII. P. 219.


[Закрыть], то отношение народа было иным. «Все хорошо знают, что когда приходится судить и рядить о войне, то бедным людям лучше не мешаться, поскольку они только и мечтают о том, чтобы жить в мире[759]759
  Bonet H. L’arbre de batailles. (913). P. 71.


[Закрыть].

Нравственное беспокойство по поводу войны вообще или частных конфликтов проявлялись тут и там. Петр Дамиани в XI в. заявлял, что «ни при каких условиях нельзя браться за оружие, дабы защитить веру Вселенской церкви; а еще менее дозволено людям прибегать к сражениям ради земных, преходящих благ»[760]760
  Patr. Lat. T. CXLIV. P. 316.


[Закрыть]. В XII в. некто Нигер протестовал против крестового похода, сомневаясь, что он совершался по воле Божьей[761]761
  Flahff G. В. Deus non vult. // MS. 1947. N 9. P. 162-188.


[Закрыть]. Согласно разным французским хронистам, английский рыцарь Джон Корнуэльский, потеряв сына, убитого из пушки при осаде г. Мо в 1420 г., увидел в этом знаке то, что война ведется Генрихом V против воли Господа и неразумно; боясь погубить душу в этом несправедливом конфликте, он покинул экспедиционный корпус, вернулся в Англию и дал клятву никогда не воевать против христиан[762]762
  О дававшемся некоторыми воинами обете не поднимать оружия против христиан см.: Livre des miracles de Sainte-Cathenne-de-Fierbois (1375-1470). / Ed. Y. Chauvin. Poitiers, 1976. P. 33.


[Закрыть].

Наиболее законченное выражение средневековой идеи ненасилия следует искать у маргиналов, еретиков и симпатизирующих им. Пока нет углубленного исследования этой проблемы, наметим несколько отправных точек. В начале XIII в. группа вальденсов позволила папе Иннокентию III убедить себя вернуться в лоно официальной Церкви, но при условии освобождения от военной службы. Позднее в Италии таким же освобождением пользовались терциарии ордена св. Франциска, кающиеся и пребывающие в состоянии воздержания. Одна сторонница вальденсов, допрошенная в 1321 г. епископом Памье Жаком Фурнье, заявила: «Убийство христианина в любой войне является грехом»[763]763
  Le registre d’inquisition de Jacques Fournier (eveque de Pamiers), 1318-1325. / Trad. J. Duvernoy. Paris, La Haye, New York, 1978. Vol. I. P. 148.


[Закрыть].

А по мнению «совершенных» катаров, всякому человеку запрещено убивать себе подобного, будь то во время войны или защищаясь от злодея. Любая война расценивалась ими как преступная, и солдат, повинующийся начальству, как и судья, выносящий смертный приговор, – не кто иные, как убийцы. Здесь, как и в других вопросах, катары возродили некоторые положения учения доконстантиновской Церкви.

Пацифизм был одной из составляющих и учения лоллардов, и не исключено, что упомянутый выше английский рыцарь был как-то связан с этим религиозным течением. Согласно Николасу Херефорду, «Иисус Христос, предводитель нашего воинства, учил нас закону терпения, дабы мы отказывались от телесных сражений»[764]764
  Цит. по: Bainton R. Н. Christian Attitudes towards War and Peace. (920).


[Закрыть]. Одно из двенадцати положений лоллардов, осужденных в 1395 г., гласит, что «убийство в сражении <...> явно противоречит Новому Завету ввиду заповеди Христа любить ближнего, иметь милосердие к своим врагам и не убивать их»[765]765
  McFarlane К. В. Lancastrian Kings and Lollard Knights. Oxford, 1972. P. 177.


[Закрыть]. Другое их положение упоминает оружейное ремесло среди ремесел, бесполезных для человека, и оно подлежит упразднению ради совершенствования добродетели[766]766
  Таково же было отношение и Петра Дамиани (Patr. Lat. Т. CXLV. Р. 681-682).


[Закрыть]. Виклиф же критиковал использование Ветхого Завета для оправдания войны.

Процессы против лоллардов, проведенные в епархии Норвича в 1428-1431 гг. показывают, что, согласно мнению одного из обвиняемых, каковы бы ни были обстоятельства, сражаться – значит творить зло, а большинство других утверждают, что злом является даже борьба за свое отечество или наследство. Довод у всех был один: участие в борьбе свидетельствует о недостатке милосердия. Для этих лоллардов злом является также осуждение на смерть, даже и по закону, убийц, воров, изменников, ибо мщение должно быть предоставлено Богу[767]767
  Heresy Trials in the Diocese of Norwich, 1428-1431. / Ed. N. P. Tanner. Camden. Fourth Series, 20. London, 1977.


[Закрыть].

В противовес пацифистским взглядам лоллардов кембриджские теологи Уолтер Брют и Уильям Суиндерби в 1393 г. сформулировали официальную позицию Церкви: «Борьба в защиту справедливости как с неверными, так и с христианами – дело святое и дозволенное, иное же мнение является заблуждением. Согласно этому утверждению, христианам не позволено сражаться с неверными, язычниками и другими даже в целях их насильственного обращения в христианство; нельзя также сражаться и с христианами ради поддержания справедливости. Это мнение ложное и представляет собой заблуждение по следующим причинам. Во-первых, ни один христианский король тогда не смог бы защищать свои земли от завоевателей и изменников, и король Англии не имел бы права защищать свое королевство от французов, шотландцев или кого-то другого. Во-вторых, учение отцов Церкви поддерживало и оправдывало справедливые войны, дозволяя христианам вести их, если целью является защита справедливости или охранение Церкви и католической веры. Поэтому признанные Церковью святые отпускали грехи тем, кто воевал во имя этой цели, и сам Господь одобрял такие справедливые войны и на самом деле часто приказывал избранному народу браться за оружие, о чем свидетельствует почти весь Ветхий Завет. Именно в этом состоит истинно католическое учение, а все противное ему, как вышесказанное, – заблуждение. Положение о том, что христианину запрещено защищаться и сопротивляться, когда на него нападают, также является заблуждением. Согласно этому утверждению, христиане не могут свободно и решительно защищаться, когда их оскорбляют, нападают на них или совершают какое-либо другое насилие. Это мнение противоречит благу всеобщего мира, всякому порядку управления и разуму. Придерживаться нужно не этого ложного мнения, а противоположного, согласно которому христиане могут решительно защищаться, прежде всего, в случае несправедливых оскорблений и против силы употреблять силу, особенно когда обидчиков не ждет скорое наказание»[768]768
  Allmand C. Т. Society at War... (299). P. 38-39.


[Закрыть].

Отметим также, что в гуситском движении, наряду с течением, оправдывавшим войну и сопротивление крестоносцам во имя истины, невинности и отчизны, было и другое течение, проповедовавшее ненасилие, которое представлял теоретик Союза богемских братьев Петр Хельчинский. Он насмехался над теми, кто по пятницам воздерживался от свинины и в то же время с легкостью проливал человеческую кровь; по его мнению, первый век существования Церкви, когда она была миротворицей, – век золотой, ибо христианский закон как закон любви запрещает убийство, таким образом, исполняющие его должны, конечно, повиноваться государству, воздавая кесарю кесарево, но отказываясь при этом от публичных функций и военной службы[769]769
  Seibt F. Hussitica... (949). P. 18-57.


[Закрыть].

Иначе говоря, с одной стороны, эти неортодоксальные течения распространяли на коллективы и публичные власти те запреты, которые Церковь традиционно налагала только на частных лиц и поведение индивидуумов; с другой же стороны, они вменяли в обязанность всему сообществу христиан то миролюбие, которого официальная Церковь требовала от духовных лиц и людей, стремящихся к совершенству.

В свете этого кажутся понятными ответы вальденского дьякона Раймона де Сент-Фуа, данные на инквизиционном допросе Жаку Фурнье в 1321 г. Действительно, еретик заявил, что «светской власти дозволено казнить и карать преступников, ибо без этого не будет ни мира, ни безопасности людям»; он считал даже, что «справедливо и законно казнить» еретиков, таких, как манихеи, «если они не хотят вернуться в лоно истинной веры и Римской церкви»; он допускал также, что «те, кто убивает или приговаривает к смертной казни злодеев или еретиков, пребывают в состоянии спасения»; он полагал, что дозволено и справедливо воевать с язычниками и неверными, не желающими, несмотря на внушения церкви, обратиться к истине, и что христианский государь вправе вести войну с христианами, «чтобы отбить нападение или покарать за святотатство и неповиновение». Но что касается его самого, то будучи «совершенным», он отказывался участвовать во всех этих насильственных действиях, и даже если бы какой-то бандит хотел убить его, то он лишь попытался бы помешать ему палкой или мечом; и если бы при этом он, к несчастью, случайно его убил, то совершил бы грех, правда, не такой тяжкий, как убийство доброго человека[770]770
  Le registre d’inquisition de Jacques Fournier... 1978. Vol. I. P. 83.


[Закрыть].

Сколько бы Церковь в своих воззрениях на войну ни проявляла сдержанности и настороженности (часто скрывая их с помощью абстрактной схоластической лексики и формальной логики), тем не менее христианство и война, Церковь и воины не противостояли друг другу, а в общем, хорошо ладили и пользовались взаимной поддержкой. Многие средневековые клирики, несомненно, согласились бы принять на свой счет слова Лакордера, сказанные на похоронах генерала Друо: «Нет другой более верной аналогии, чем аналогия между монахом и солдатом: та же дисциплина и то же самоотвержение»[771]771
  Cp. с Ансельмом Хавельбергским, классически сближавшим военную и монашескую дисциплину. (Anselme de Havelberg. Dialogues. / Ed. G. Salet. Paris, 1966. Vol. I. P. 98-100).


[Закрыть].

Стоит прежде всего посмотреть, сколь часто духовные писатели, проповедники, теологи прибегали по примеру св. Павла[772]772
  Eph. 6. 11. 12.


[Закрыть] к военным образам, говоря о каком-либо религиозном поведении или чувстве. Их использовали Жюльен де Везеле в проповеди «О вооружении рыцаря Христова»[773]773
  Julien de Vezelay. Sermons. / Ed. et trad. D. Vorreux. Paris, 1972. Vol. II. P. 594-616.


[Закрыть] и папа Иннокентий IV, сравнивший Париж, ставший интеллектуальным центром, с крепостью[774]774
  Genicot L. Le XIII siecle europeen. Paris, 1968. P. 227.


[Закрыть]; в раннем Средневековье с крепостью часто сравнивали рай[775]775
  Riche P. Les representations du palais dans les textes litteraires du haut Moyen Age. // Francia, 1976. N 4. P. 171.


[Закрыть]. В связи с этим процитируем письмо Жоффруа де Бретейя аббату Жану: «Если в донжоне нет оборонительного оружия, то его столь же трудно защищать, сколь и легко взять приступом <...>. Монастырь же без библиотеки – это замок без арсенала, ибо нашим арсеналом является библиотека. Именно из нее мы получаем правила Божьего закона, которыми, как добрыми стрелами, отражаем натиск Врага. Именно туда мы идем за панцирем справедливости, шлемом спасения, щитом веры и мечом духа, коим является слово Божие»[776]776
  Patr. Lat. T. ССV. P. 844-845.


[Закрыть]. Бернардино Сиенский в XV в. написал проповедь «О войне и нападении на рай, или небесный Иерусалим» (De pugna et saccomanno paradisi seu caelestis Ierusalem)[777]777
  Saint Bernardin de Sienne. Opera omnia. Firenze, 1940. T. II. P. 452-470.


[Закрыть]. А Жерсон говорил о «многочисленном христианском рыцарстве ангелов»[778]778
  Gerson J. CEuvres completes. / Ed. P. Gloneux. Paris, 1966. Vol. VII. P. 763.


[Закрыть].

В первой половине XIV в. Бартоломео Урбинский, отшельник, живший по уставу св. Августина, ставший затем епископом Урбино, составил «Трактат о духовном военном деле в сравнении с мирским» (Tractatus de re bellica spirituali per comparationem ad temporalem), где широко использовал античных военных авторов: Валерия Максима, Вегеция, Саллюстия, Фронтина, Тита Ливия и др.[779]779
  Bibl. Nat., Paris, lat. 7242, f. 127, r°-162 r°, см. Также: Cardini F. Psicomachia e guerra santa. A proposito di un trattato allegonco-morale duecentesco. // ASI. 1970. P. 53-101.


[Закрыть]

Если сравнение и сближение «духовного» (spiritualia) с «военным» (militaria) стало обычным делом, то не только потому, что вездесущность войны в жизни средневекового общества давала людям Церкви возможность пользоваться более понятными их читателям и слушателям образами; важнее то, что сама духовная жизнь на протяжении долгого времени была глубоко проникнута сознанием непрерывной, беспощадной борьбы небесного воинства с дьявольскими легионами. Таков был дух Клюни. «Если призвание клюнийцев и отличалось от рыцарского, оно все же было героическим, но речь шла о борьбе с дьяволом»[780]780
  Цит. по: Rosemvein В. N. Feudal War and Monastic Peace... (985).


[Закрыть]. Литургическую службу этого ордена можно было представить как ритуальное сражение с силами зла. Еще в XII в. Жюльен де Везеле писал в упомянутой выше проповеди: «Мы вовлечены в страшную войну. Рыцари Христовы, беритесь за оружие <...>. Будьте мужественны, рыцари Христовы <...>. Враг – у наших ворот, нельзя терять ни мгновения, нужно немедля вступать в рукопашный бой. Наши враги многочисленны, и они осыпают нас пылающими стрелами со всех сторон. Если они поймут, что мы плохо подготовлены и беззащитны, они, вытащив мечи, еще смелее будут потрясать оружием и еще неистовее будут осаждать нас. Это такой враг, с которым мы не можем заключить ни самого краткого перемирия, ни мирного договора»[781]781
  Julien de Vezelay. Op. cit. Vol. II. P. 595. См. также иллюстрацию к «Саду наслаждений» (Hortus deliciarum) Герарда Ландсбергского, на которой дьяволы, вооруженные луками и стрелами, сбивают с лестницы, ведущей к Господу и раю, людей разных состояний (отшельник, затворник, монах, клирик, мирянин, воин), тогда как ангелы с мечами и щитами пытаются помешать им. (Winter J. М. Van. Ridderschap Ideall en Werkelykhend. Bussum, 1965. F. 16).


[Закрыть].

В то время, когда рыцарство избавлялось от старой идеи, еще живой при Ионе Орлеанском и Хинкмаре Реймском, согласно которой солдат не может жить в соответствии с нравственным законом[782]782
  De Institutione laicale. // Patr. Lat. T. CVI. P. 121, De coercendis i iilitum rapinis. // Ibid. T. CXXV. P. 953-956.


[Закрыть], стал быстро развиваться культ святых воинов (хронологию и географию этого культа еще предстоит уточнить) – патронов рыцарства, таких как святые Маврикий, Георгий и Михаил, покровителей воинских братств и военных специалистов, как св. Себастьян у лучников и св. Варвара у канониров. В легенде о св. Георгии его битва с драконом с оружием в руках оттеснила отказ служить императору-язычнику. В иконографии изображение св. Михаила в рыцарском доспехе затмило его изображения в обычном одеянии. Были причислены к лику святых или блаженных такие государи-воины, как Карл Блуаский (XIV в.) и Людовик IX (XIII в.), биографию последнего Жуанвиль преднамеренно составил в виде диптиха. «В первой части говорится, как он управлял по заветам Бога и Церкви на пользу своего королевства. Во второй части речь идет о его рыцарских деяниях и военных подвигах»[783]783
  Joinville J. de. CEuvres. / Ed. N. de Wailly. Paris, 1867. P. 4.


[Закрыть]. Если в каролингскую эпоху архиепископ Лионский Агобард предписывал убирать из церквей любые изображения, связанные с войной (значит, они уже были)[784]784
  Marie R. Van. Iconographie de l’art profane. Vol. I. P. 280.


[Закрыть], то позднее витражи, фрески, скульптуры, капители как романского, так и готического стиля воспроизводили значительное количество военных образов: сражающихся воинов, рыцарей со знаменами, мечами, копьями и т. д. Знаменитая скульптура Реймского собора изображает вооруженного рыцаря в кольчужном головном уборе и со скрещенными руками, принимающего благословение священника. И наоборот, в армиях того времени было множество религиозных символов. На оружии, например, делали благочестивые надписи: так называемый меч св. Маврикия, сохранившийся в императорской сокровищнице в Вене, с надписью: «Человек Божий. Во имя Господа. Христос побеждает. Христос царствует. Христос повелевает». Украшенные религиозными образами и надписями знамя и вымпел Жанны д'Арк были далеко не единственными в своем роде. Такие же были почти во всех войсках того времени – в бургундских, английских, лотарингских и т. д. Некоторые знамена: знамя св. Иакова в Компостеле, св. Ламберта в Льеже и орифламма св. Дионисия[785]785
  Rozmital L. de. Travels. P. 117, Gaier С. Le role militaire des reliques et de l’etendard de saint Lambert dans la principaute de Liege. // MA. 1966. N 72. P. 235-249, Contamine Ph. L’oriflamme de Saint-Denis. (458).


[Закрыть] – были священными и чудотворными. Примечательно, что появившиеся, несомненно, во время первого крестового похода матерчатые кресты разной формы и цвета позднее, с XIV в., стали использоваться как опознавательные знаки английскими, французскими, бретонскими, бургундскими, лотарингскими воинами[786]786
  Крест крестоносцев см. на скульптуре, изображающей, как полагают Гуго I графа де Водемона, и его жену (вторая половина XII в. ), в Лотарингском музее г. Нанси, позднее этот крест воспроизведен на миниатюре XV в. (Winter J. М. Van. Op. cit. Fig. 17). О крестах на «униформах» конца Средневековья см.: Contamine Ph. Guerre, Etat et societe... (457). P. 668-670. В 1214 г., во время кампании, завершившейся битвой при Бувине, противники Филиппа Августа «прикрепили на груди и спине доспехов маленькие знаки крестов». (Duby G. 27 juillet 1214. Le dimanche de Bouvines. (244). P. 155). Некоторые итальянские города имели в качестве палладиума особые военные повозки, которые брали в сражение, в Парме повозка (Blancardo) была украшена изображениями Богоматери и святых покровителей города.


[Закрыть]. Значит, как религиозные символы стали военными, так одновременно и военные – религиозными.

Полевому сражению обычно предшествовало совершение религиозных обрядов, и, предвидя смерть, люди исповедовались, причащались, слушали мессу и крестились. Типичной и классической была прелюдия к ожидаемому сражению в 1339 г. близ Бюиронфосса между англичанами и французами. «Когда наступила пятница, то утром оба войска приготовились к бою и прослушали мессу – каждый сеньор со своими людьми и на своей квартире. Некоторые исповедались и причастились, приуготовляясь к смерти, если она настигнет их»[787]787
  Froissart J. Chroniques. / Ed. S. Luce. Paris, 1869. Vol. I. P. 177. – По словам Фруассара, в 1382 г. перед сражением под Беверхуцфельдом перед гентскими войсками было одновременно отслужено семь месс и каждая сопровождалась часовой или получасовой проповедью, произнесенной братом-проповедником. Каждые трое из четырех солдат исповедались. (Chroniques. / Ed. G. Rrynaud. Paris, 1897. Vol. X. P. 221-222).


[Закрыть]. Говоря о часто упоминаемом в героическом эпосе ритуале, трувер Кювелье так описал поведение соратников дю Геклена накануне битвы под Пон-валленом:

 
Взяв хлеб, они его, перекрестив, благословили
и после этого, как на причастии, вкусили
Благочестиво исповедались друг другу,
молитвы прочитали. Господа прося,
чтобы избавил их от злых мучений[788]788
  Cuvelier. Chronique de Bertrand du Guesclin. / Ed. Charriere. Paris, 1839. Vol. II. P. 175, v. 18397-18402.


[Закрыть]
 

Перед сражением при Азенкуре Генрих V и его люди, «прежде чем вступать в бой, преклонили колени и трижды поцеловали землю»[789]789
  Kingsford C. L. English Historical Literature in the Fifteenth Century. Oxford, 1913. P. 317. Перед битвой при Азенкуре каждый английский солдат положил в рот комок земли (Gesta Henrici Quinti. / Ed. F. Taylor, J. S. Roskell. Oxford, 1975. P. XXXV).


[Закрыть].

Во время осады Иври англичане, опасаясь подхода французов, «из страха перед сражением выбрали место, освятили его и посреди поставили крест»; несомненно, они таким образом определили место для захоронения, дабы после боя убитые могли быть погребены в освященной земле[790]790
  Chronique de la Pucelle ou Chronique de Cousinot. / Ed. Vallet de Vinville. Paris, 1864. P. 197.


[Закрыть].

Во время сражения капелланы и священники молились за победу своих войск. Капеллан Генриха V вспоминал о битве при Азенкуре так: «И тогда, пока продолжалось сражение, я, пишущий эти строки, сидя на коне в обозе за линией битвы, и другие священники склонили свои души перед Богом и, вспоминая все, чему учит Церковь, в сердцах своих молили: „Вспомни о нас, Господи! Враги наши, собравшись, похваляются храбростью. Порази их и рассей, чтобы поняли они, что за нас сражается не кто иной, как Господь наш!“[791]792
  Gesta Henrici Quinti... 84. 13 августа 1429 г. парижский епископ Жак дю Шателье отслужил торжественную мессу по случаю сражения, которое должно было произойти в тот же день между войском короля (Генриха VI) и войском Карла Валуа. (Luce S. Jeanne d’Arc a Domremy. Paris, 1886. P. 252-253).


[Закрыть].

Даже в бою сражающиеся не забывали призывать небесную помощь, чему свидетельством являются такие военные кличи: «Святой Георгий» – у англичан, «Святой Дионисий» – у французов, «Святой Ив» – у бретонцев и другие («Нотр-Дам-Сен-Дени», «Нотр-Дам-Сен-Жак», «Нотр-Дам-Клекен», «Нотр-Дам-Оксерр»).

Естественно, по окончании сражений совершались религиозные обряды[792]792
  Эти обряды пока еще не исследованы.


[Закрыть] – отпевание и погребение мертвых – в зависимости от местных условий или социального статуса жертв; победители служили благодарственные мессы и «Те Deum»[793]793
  «Те Deum» отслужили по приказу Карла VII после победы при Кастильоне. (ВЕС. 1846. N VIII. Р. 246-247). Другие примеры см.: Pelt J.-В. Ephemerides de la cathedrale de Metz (V-XV siecle). Metz, 1934. P. 43, 46.


[Закрыть], кроме того, они могли подарить военные трофеи – знамена, шпоры, оружие – каким-либо святилищам, основать богатый монастырь или скромную молельню. После битвы при Гастингсе Вильгельм Завоеватель основал аббатство Бэттл (букв.: «Сражение». – Примеч. пер.), главный алтарь которого был возведен на том самом месте, где погиб Гарольд; Филипп Август после сражения при Бувине основал аббатство Победы близ Санлиса; Филипп Валуа после Кассельского сражения подарил собору Парижской Богоматери свою конную статую, а Карл VI после битвы при Розбеке принес в дар собору Шартрской Богоматери свой доспех. Золотые шпоры побежденных при Куртре (1302 г.) фламандцы развесили в соборе этого города, откуда французы забрали их восемьдесят лет спустя, после битвы при Розбеке. В честь снятия осады Тарта, в 1442 г., Карл VII велел возвести там «красивый крест и часовню», украшенные его гербом и с указанием даты события, а чтобы увековечить память о нем, ежегодно 24 июня должны были служить мессу[794]794
  Vale M. G. A. English Gascony 1399-1453. A Study of War, Government and Politics during the later stages of the Hundred Years War. Oxford, 1970. P. 207, n. 6.


[Закрыть]. Известно, что Жанна д'Арк, по обычаю раненых, передала свой доспех в Сен-Дени, как задолго до нее поступил и Гийом Оранжский в отношении Сен-Жюльен де Бриуд. В других святилищах также были вклады военных, такие как в Сент-Катрин де Фьербуа близ Тура[795]795
  Rozmital L. de. Op. cit. P. 74.


[Закрыть] или во францисканской церкви Мадонна-делла-Грациа близ Мантуи. Узнав о поражении бретонского герцога Франциска II в 1468 г., Людовик XI приказал построить близ ворот Пьерфон в Компьене капеллу, посвященную Деве Марии, под названием Богоматерь Спасения или Добрых Вестей, или же Благой помощи[796]796
  Lettres de Louis XI roi de France. / Ed. J. Valesen, E. Charavay. Paris, 1890. Vol. IV. P. 226.


[Закрыть]. Баталья (доминиканские церковь и монастырь) была основана в память о победе Жоана I Португальского при Алжубарроте в 1385 г. и посвящена Богородице под именем Санта-Мария-Виктория[797]797
  Карл Анжуйский в 1274 г. также основал два аббатства в благодарность за победы при Беневснте (1266 г.) и при Тальякоццо (1268 г.) аббатства Реальвалле (Regalis valus, в память о битве при Руаймоне) и Санта-Мария делла Витториа в Абруцце (Dinner М.-А. La place de Royaumont dans l’architecture du XIII siecle. // Septieme centenaire de la mort de Saint Louis. Actes des Colloques de Royaumont et de Paris (21-27 mai 1970). Paris, 1976. P. 117-118).


[Закрыть]. Во время кампании 1476-1477 гг., в результате которой была одержана победа под Нанси над Карлом Смелым (5 января 1477 г.), лотарингский герцог Рене II вел свои войска под покровительством Девы Марии Благовещения, и ее образ был запечатлен на его «главном знамени и штандарте». Отвоевав свое герцогство, он сделал «большие дары» церкви Благовещения во Флоренции и в «честь Девы Марии целый год носил белую одежду». В благодарность за победу его заботами в 1482 г. была основана церковь при монастыре кордельеров в Нанси, посвященная Деве Марии Благовещения. А на месте самого сражения он велел построить капеллу «в вечную память о победе». В этой капелле, освященной в 1498 г. епископом Туля Ольри де Бламоном и называвшейся Богоматерью Победы, или Благой помощи, была поставлена статуя Девы Марии Милосердия. Более того, в том самом месте, где было найдено тело убитого герцога Бургундского, близ пруда Сен-Жан, был возведен крест с двумя поперечинами. Такой же крест Рене II дал своим войскам, в знак почитания его анжуйскими предками части истинного Креста, хранившегося в Боже в реликварии. Этот символ, входивший в герб «древней» Венгрии, напоминал ему также и о Готфриде Бульонском, потомком которого он себя считал[798]798
  Marot P. Le due de Lorraine Rene II et la bataille de Nancy dans l’histonographie et la tradition lorraine. // Bataille de Nancy. P. 84-87.


[Закрыть]. Этот лотарингский пример прекрасно показывает, как накануне Нового времени могла устанавливаться связь между войной (и победой), «национальными» культами, амбициями и династическими традициями.

Соборы, церкви и часовни хранили не только оружие, в качестве вкладов помещенное военными, но также и штандарты побежденных. В 1388 г. герцог Гельдернский после победы над брабантцами приказал повесить семнадцать знамен знатных побежденных под образом Девы Марии в Нимвегене[799]799
  Froissart J. Chroniques. / Ed. A. Mirot. Paris, 1975. Vol. XV. P. 94.


[Закрыть]. То же сделал и Жан Биго, капитан Карла VI, в 1419 г. «Он послал знамена, захваченные у врага, в собор Парижской Богоматери и в другие церкви с просьбой повесить их как трофей его победы»[800]800
  Religieux de Saint-Denys. // Chronique de Charles VI. / Ed. L.-A. Bellaguet. Paris, 1855. Vol. VI. P. 363.


[Закрыть]. А после одной из побед Рене II такие же трофеи получила церковь Нотр-Дам-ла-Ронд в Меце[801]801
  Vigneulles Ph. de. Chronique. Vol. III. P. 5.


[Закрыть].

Отметим также, что похороны королей, князей и сеньоров сопровождались серией ритуалов, напоминавших о военном ремесле, которым те занимались при жизни. На пышном погребении графа Фландрии Луи де Маля в церкви Сен-Пьер в Лилле (1384 г.) одни знатные персоны для участия в церемонии облачились в боевые доспехи, другие облачились в турнирные доспехи; рыцари же, как бы принося в жертву, несли боевые и турнирные щиты, мечи и знамена и вели боевого и турнирного коней. Примечательно, что первой надгробной речью в честь мирянина не королевского и не княжеского достоинства считается та, что произнес епископ Оксерра Ферри Кассинель в 1389 г. во время заупокойной мессы по «доброму коннетаблю» дю Геклену на библейскую тему «Известен он до края земли» («Nominatus est ad extrema terrae»[802]802
  Dom Felibien. Histoire de l’abbaye royale de Saint-Denys en France. Paris, 1706. P. 304.


[Закрыть]). Знатные люди не только приказывали изображать себя на надгробных плитах в военном одеянии, но и эпитафии должны были в церквах напоминать об их подвигах и воспитывать их воинскую славу[803]803
  Ibid. P. 557-562.


[Закрыть].

Начиная с императора Константина, христианизация военной функции, в чем можно видеть почти неизбежное следствие христианизации власти и союза двух мечей, завершилась своеобразной сакрализацией войны, возрастанием престижа воина и военного ремесла. Вооруженная борьба людей стала восприниматься как вполне похвальное деяние, а воинская доблесть – как почти сверхчеловеческая добродетель. Столь строгий теолог, как Жерсон, писавший, правда, в жестоких условиях пароксизма Столетней войны, дошел даже до того, что «мучениками Божьими» назвал «воинов, рискующих жизнью по благому намерению за правое дело, в защиту справедливости и истины»[804]804
  «Но если они поступают наоборот и сражаются за неправое дело, по злому умыслу, то становятся мучениками ада». (Gerson J. CEuvres completes... Vol. VII. P. 1027-1028).


[Закрыть]. Неудивительно поэтому, что простой мирянин Гастон Фебюс в своей «Книге молитв» обращается к Богу со словами: «И я молю тебя, Господь Всемогущий, дать мне славу оружия, как Ты много раз щедро давал, так что милостью Твоей у сарацинов, евреев и христиан, в Испании, Франции, Англии, Германии и Ломбардии, по сю и по ту сторону моря, мое имя всюду известно. Где бы я ни был, я везде побеждал, и Ты предал мне всех моих врагов, и потому я знаю Тебя в совершенстве»[805]805
  Gaston Febus. Le livre des oraisons. / Ed. G. Tilander et P. Tucoo-Chala. Pau, 1974. P. 36.


[Закрыть].