Текст книги "Расследование смерти мадам Бовари"

Автор книги: Филипп Думенк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

3

Из апатии Реми вывело письмо дʼЭрвиля.

ПРЕФЕКТУРА РУАНА,

Служба судебной медицины.

Доктор Ж. дʼЭрвиль, судебный эксперт.

Господину инспектору Реми X.

Ионвиль-лʼАббэи, гостиница «Золотой лев», дилижансом, под поручительство г-на Ивера.

(КОНФИДЕНЦИАЛЬНО)

Руан, 5 апреля 1846 года.

Дорогой Реми,

Как ты просил, я исследовал флакон Омэ, который мне передал Делевуа, и обнаружил кое-что интересное! Завтра я пришлю тебе официальный отчет. Хотя содержимое флакона действительно весит сто граммов, как и указано на этикетке, анализ показал, что это не чистый мышьяк, а однородная смесь двух внешне схожих веществ, точнее:

– мышьяка, или мышьяковой кислоты, в количестве семидесяти граммов;

– обычного измельченного сахара в количестве тридцати граммов.

Да, в запасе нашего друга Омэ не хватает тридцати граммов (дʼЭрвиль трижды подчеркнул «не хватает»). Сахар был перемешан с мышьяком так тщательно, что на глаз определить подмену не представлялось возможным.

Я от души смеялся над твоим описанием методики определения мышьяка, приписываемой Маршу, которую демонстрировал тебе наш ионвильский ученый муж. В данном случае она совершенно бесполезна, поскольку позволяет выявить лишь наличие в смеси мышьяка!

Еще одна интересная подробность: образец мышьяка из желудка потерпевшей – который я получил при вскрытии, а также обнаружил в тазу с рвотными массами, – является чистым на сто процентов и совершенно аналогичен тому, что находился во флаконе до разбавления сахаром. Следовательно, отравление вызвала, вероятно, не смесь, а чистый мышьяк, находящийся во флаконе ранее. Количество также совпадает: в моем отчете я указывал, что она приняла около тридцати граммов чистого мышьяка в виде порошка.

Не знаю, что ты будешь теперь делать с этими новостями. Во всяком случае, высокое самомнение нашего дорогого Омэ должно несколько опуститься. Я не говорил об этом Делевуа, поскольку не знаю, что с ним происходит. У него неприятности? Обижен ли он, что его отстранили от расследования? Получил ли он приказ от своего начальства? Он меня избегает и, кажется, не хочет заниматься этим делом. Я пытался с ним поговорить, но он вел себя так, словно ни тебя, ни Ионвиля, ни жены Бовари никогда не существовало. Буду держать тебя в курсе новостей, если они у меня появятся.

До скорого!

Твой верный друг

Ж. ДʼЭРВИЛЬ

V

1

Итак, снова Омэ…

Реми раздумывал о том, что надо сделать. Затем, рывком убрав свои ноги в сапогах со стола, вызвал Ипполита и отправил его за аптекарем. Некоторое время спустя появился запыхавшийся аптекарь, одетый в нелепое широкое черное пальто, доходящее ему до пят, из швов которого торчали нитки. Он смирно предстал перед ним, не понимая, по какой причине его вызвали.

– Извините меня за такой внешний вид, инспектор, – сказал он. – Я примерял пальто, которое надевал на церемонию. Оно не очень хорошо сидит, и моя жена собиралась его ушить.

– На какую церемонию?

– Ну как же, на похороны Эммы.

– Господин Омэ, – строгим тоном проговорил Реми, – вы помните о флаконе, который я взял у вас на днях, чтобы сделать его анализ в Руане? Я получил ответ. С вашим флаконом возникли некоторые проблемы.

– Ах, вот как! Какие же?

– Вы утверждали, что там сто граммов чистого мышьяка?

– Да.

– Проведенная в Руане экспертиза показала, что во флаконе только семьдесят граммов. Не хватает тридцати. А это как раз то количество мышьяка, которое приняла мадам Бовари.

– Невозможно!.. Когда я вам показывал флакон, он был полон доверху. Вы же сами в этом убедились!

– Тридцать граммов заменили другим веществом.

– Вы шутите! Каким еще веществом?!

– По вашему мнению, что можно примешать к мышьяку, чтобы этого не было видно?

– Я вам уже говорил: практически любой однородный белый порошок – гуммиарабик, кокосовый порошок медицинскую известь, размолотый сахар, муку… Да все, что хотите!

– Сахар?

– Да, если он тщательно измельчен.

– Вот как раз сахарная пудра и была добавлена во флакон.

Казалось, аптекаря ничем нельзя было взять. Он хитро прищурил глаза.

– В самом деле? Какое совпадение! Не говорилось ли в статье в «Руанском маяке» о бытовом несчастном случае, который мог произойти во время приготовления ванильного крема?

– Не шутите, господин Омэ! Вы прекрасно знаете, кто написал статью для «Маяка».

– Разумеется, знаю – это я. Но разве такая версия не может оказаться правдивой? Я являюсь официальным корреспондентом большинства ионвильских газет и имею значительный вес в департаменте, о чем вы, возможно, и не догадываетесь.

– Догадываюсь. Тем не менее, прошу вас объяснить наличие сахара в вашем мышьяке.

– Но как я могу знать! Совершенно ничего не понимаю!

– Кто, кроме вас, имеет доступ к шкафу с ядами? Ваш провизор Жюстен?

– Никто. Шкаф заперт на ключ, а ключ всегда пристегнут к цепочке от часов на моем жилете.

– Всегда?

– Да.

– Стало быть, вы единственный, кто имеет доступ к мышьяку?

– Да, если хотите. Я могу вам гарантировать, что не давал никому ключ! – Вдруг аптекарь хлопнул себя по лбу. – Постойте! – и прежде чем Реми успел его удержать, Омэ вылетел из комнаты.

Окно гостиницы было с толстым стеклом. Через него, как в кривом зеркале, Реми увидел расплывчатый черный силуэт аптекаря, пересекающего обледенелую улицу и поскальзывающегося, словно новичок на коньках. Омэ направлялся в аптеку.

Прошло полчаса, но он все не возвращался. Когда, наконец, аптекарь пришел, он втолкнул в комнату смущенного Жюстена, одетого в новый халат.

– Вот оно, объяснение! – воскликнул Омэ. – Этот маленький негодяй во всем мне признался!

Однако Жюстен молчал, словно воды в рот набрав.

– Давай, Жюстен, говори, – мягко обратился к нему Реми.

– Это правда. Я дал мышьяк мадам Бовари как раз перед ее смертью.

– Каким образом?

– Накануне ее смерти, около шести часов вечера, когда уже было совсем темно, я находился в кухне у месье Омэ. Мадам Бовари постучала, но не в парадную дверь, а в заднюю, которая выходит во двор из кухни. Месье и мадам Омэ не могли этого слышать – они ужинали всей семьей в столовой.

– А ты что делал в их кухне в такой час?

Омэ смущенно пояснил:

– Видите ли, Жюстен прислуживает за столом, когда заканчивает свою работу в аптеке. Это всем выгодно: он бесплатно учится выполнять дела по хозяйству, а я экономлю на содержании слуги.

– Продолжай, Жюстен.

– Я только что подал в столовую суп-пюре, когда мадам Бовари постучала. Она была сама не своя. Волосы у нее растрепались, на ней не было пальто, платье и ботинки – все в снегу и грязи. Она дышала так, будто долго бежала, а руки и ноги были исцарапаны.

– Ты в этом уверен?

– Сначала я испугался, увидев ее в таком состоянии, а потом понял, что она сама напугана. Мадам сделала мне знак молчать и попросила впустить ее. Она вошла и сказала, что ей срочно нужен мышьяк, чтобы вывести крыс, которые недавно появились у нее в доме.

– Срочно нужен?

– Я ответил, что в такое время мы уже не отпускаем, к тому же необходим рецепт, и надо записать в книгу. Вдобавок мышьяк под замком в лаборатории месье Омэ, а ключ всегда находится при нем.

– И что же?

– В тот вечер ключ остался висеть на двери лаборатории, потому что месье Омэ его забыл.

– Непростительная рассеянность с моей стороны, – вставил, побледнев, Омэ. – Сразу же после ужина я заметил эту оплошность и тотчас же пошел взять ключ, чтобы пристегнуть его к цепочке. Увы, было уже слишком поздно!

– Мадам Бовари, – продолжал Жюстен, – велела мне открыть лабораторию. Поверьте, я не хотел! Мы оба тихо вошли в лабораторию. Я открыл шкаф, дал ей флакон, и она отсыпала несколько мер в стакан. В этот момент месье Омэ позвал меня, и мадам Бовари убежала. Я вернулся в столовую, собрал со стола супницу и тарелки, потом пошел обратно, убрал флакон на место и запер дверь. Я повесил ключ на гвоздик и отправился в столовую, чтобы подать жаркое. Месье Омэ был сердит, он ругал меня за то, что я замешкался.

– А сахар?

– Какой сахар?

– Ты добавил во флакон сахар, который был на кухне, и все это перемешал, – сказал Омэ. – Маленький негодяй! В тебе нет никакого уважения! Я тебя кормлю, одеваю, учу, а ты такое творишь!

– Но я не нарочно!..

– Посмотрите на него! То-то я приметил, что за эти дни ты все глаза проплакал! Мне следовало бы сразу тебя заподозрить!

– Мадам хотела умереть, – всхлипнул Жюстен. – Она была несчастна!..

– Любая женщина считает себя несчастной, – глубокомысленно заявил Омэ, – и, естественно, не всегда по нашей вине. А нам, мужчинам, каково приходится с этой вечной женской неудовлетворенностью!

Реми прервал рассуждения аптекаря:

– Жюстен, возвращайся к своей работе. Если будет надо, я тебя вызову позже. А вы, господин Омэ, останьтесь еще на минуту со мной.

Жюстен ушел.

– Что-то не очень мне верится в эту историю, – с нотками подозрительности в голосе произнес Реми. – Не вы ли меня уверяли, что ключ всегда находится при вас, на цепочке?..

– Ну, говорю же, это была ошибка с моей стороны, – ответил Омэ. – Совсем забыл вам сразу о ней сказать!

– Мадам Бовари знала, что у вас есть мышьяк?

– У любого аптекаря он есть. Кроме того, ее муж однажды рассказал ей про мой шкаф с ядами.

– Как, по-вашему, она узнала точную дозу, которая нужна, чтобы отравиться наверняка?

– Ах, господин Реми, вот уж хороший вопрос! Может, господин Бовари говорил ей об этом. Он же врач.

– Меня интересует еще один момент: Жюстен, кажется, удивился, когда я заговорил о сахаре. Он сказал, что после того, как обслужил мадам Бовари, спешно вернул флакон на место, поскольку вы его позвали. А ведь мой коллега из Руана обратил внимание на то, что мышьяк и сахар были тщательно перемешаны. Как можно это сделать за такое незначительное время? Да еще если вас вызывают в столовую и упрекают в нерасторопности! Каким образом Жюстен тотчас же нашел в кухне молотый сахар? Как он отмерил точную дозу сахара, если весы находятся в лаборатории?

– В кухне есть другие весы. А что касается пудры, то кухарка смолола после обеда головку сахара, чтобы приготовить крем, который она должна была подать к ужину.

– Вероятно, по рецепту из «Руанского маяка»?

– Прошу вас оставить намеки.

– И еще вот что: когда вы поняли, что мадам Бовари приняла мышьяк, не пришло ли вам в голову, что этот яд, возможно, из вашей аптеки?

– Вы почему-то пытаетесь меня подловить! Я же вам сказал: мы узнали о том, что Эмма отравилась мышьяком, из письма, найденного Бовари в ее секретере, а не из-за того, что в моем флаконе недоставало порошка!

– Где это письмо? Его никто не может найти!

– Во всяком случае, не у меня в кармане, – ответил Омэ. – Я не виноват, что оно исчезло. Бовари показал его мне в тот вечер, вот и все. Но тогда у нас были дела поважнее, чем забота о сохранности бумажки! Как только мы узнали, что это мышьяк, мы вместе стали копаться в пятитомном «Медицинском словаре», а также в «Медицинском альманахе», на который Бовари подписывался. Некоторые страницы даже не были разрезаны, и мы не нашли статью о противоядиях. Это было ужасно!.. Ввиду безнадежности дела, именно мне пришла в голову мысль послать за докторами Каниве и Ларивьером. На ночь глядя, Жюстен и Ипполит отправились за ними верхом.

– Мадам Бовари не было дома всю вторую половину дня 23 марта – перед ее смертью. По вашему мнению, откуда она пришла, когда Жюстен дал ей мышьяк?

– Помилуйте, где же мне знать? Из своего дома или, может быть, от господина Буланже…

– Почему от господина Буланже?

– Потому что каждый здесь знает (кроме бедняги Шарля!) о связях между мадам Бовари и Родольфом. В конце концов, почему она не попросила у него помощи, когда узнала, что дом арестован? Не считая нотариуса и Бине (я уж не говорю о Лерё – он, может быть, и самый богатый, но такой скряга, каких поискать!), Буланже единственный в Ионвиле, у кого есть деньги. Возможно, она заходила к каждому из них. Вы должны проверить.

– А к вам она не приходила?

– Нет. Она знает, что все мое состояние – это моя семья, аптека и дом.

– Вы не знаете, имел ли господин Родольф мышьяк? Он у вас когда-нибудь его покупал?

– Один раз, месье, и то очень давно! Припоминаю, что рецепт был выписан господином Бовари. Для господина Родольфа требовался препарат на основе мышьяка и ртути. Я тогда подумал, что он, наверное, страдает какой-то венерической болезнью. Однако в подобном случае требуется, как правило, длительное или повторное лечения, а господин Родольф больше не приобретал мышьяк – это меня удивило. Я решил, что либо доктор Бовари сам снабжал его, либо господин Родольф покупал яд где-то в другом месте. Потом я и думать об этом забыл… Больше вы ничего не хотели узнать? Слава богу, этот маленький негодник Жюстен наконец-то во всем признался! Если я снова вам понадоблюсь, сообщите мне.

– Мы еще увидимся, господин Омэ.

– Я в вашем распоряжении.

2

А может, все-таки Шарль, который с самого начала так натурально играл роль ничего не замечающего, обманутого мужа?.. В отношении него существовали кое-какие неясности.

С каждым днем Бовари чувствовал себя все лучше, и его спокойствие удивляло. Было ли оно признаком его невиновности? Или же это безмятежность, обретенная преступником, который после страшных дней, проведенных в ожидании разоблачения, наконец понял, что из-за отсутствия улик его никто не обвинит?

«Все так добры ко мне!» – восклицал он.

Не забывая о следах, ведущих в Юшет, и не отказываясь от версии о самоубийстве, Реми решил снова задать врачу вопросы по поводу мышьяка и письма Эммы.

– Мышьяка у меня нет, – стоял на своем Шарль. – Если бы он был мне нужен, я выписал бы рецепт.

– Ну а письмо? Как вы догадались, что оно в секретере?

– Именно туда она складывала свои личные бумаги. Вот я подумал, что, может быть…

Шарль даже удивлялся тому, что проводится следствие. Если кто и был ответственным, говорил он, то кто же, как не он? Пусть он хоть тысячу раз невиновен, но не ложится ли на мужа вина, если его жена кончает жизнь самоубийством?

Реми не мог не улыбнуться его словам.

– Шарль, даже если так, то такой муж точно не является тем, кого мы ищем. Во всяком случае, полиции подобное не касается.

Он снова расспрашивал Бовари, как прошел его день 23 марта, чем он занимался. Тот отвечал, не краснея и не путаясь. Утром, как обычно, он сам оседлал лошадь, чтобы ехать на консультации. Он не видел объявление об аресте дома, прикрепленное на столбе крытого рынка и, лишь вернувшись домой, узнал об этом от служанки.

Все это было для него как гром среди ясного неба: он вернулся и увидел, что еда не приготовлена, огонь не разожжен, жена исчезла, служанка в слезах, а дом выставлен на продажу. Бовари плакал и несколько раз чуть не лишился чувств. Наконец он взял себя в руки и решил, что Эмма, наверное, отправилась в Руан (она последнее время частенько туда ездила, чтобы брать уроки игры на фортепьяно) и вернется дилижансом с Ивером. Бовари не мог усидеть дома и, несмотря на снег, пошел пешком по дороге, которая ведет от Ионвиля к руанскому тракту. Он прошел добрую половину лье, но не встретил ни «Ласточку», ни свою жену. Потеряв надежду, он вернулся домой и обнаружил там Эмму, которая была необычно спокойна. Видимо уже приняв яд, она лежала в постели и отказывалась говорить.

– Это было ужасно, – говорил Шарль. – Она была бледна как смерть, ее тошнило, она кричала и билась от боли. Эти губки, кувшины, тазы!.. Вот тогда, взломав замок ее секретера, я и обнаружил письмо.

– В котором часу вы были на большой дороге? Кто-нибудь вас видел?

– Должно быть, часов в пять вечера. Была уже почти ночь. Нет, я никого не встретил, кроме одной кареты, ехавшей в сторону Руана. Я почти сразу же вернулся.

Покидая Шарля, Реми вынужден был наблюдать слезы его матери, которая захотела проводить его до двери. Спускаясь с ней по лестнице, он вспомнил о следах на снегу. Были ли они оставлены теми ботинками, которые дʼЭрвиль видел на ногах Эммы? Где они теперь? Нужно сравнить их с отпечатками.

Мать Шарля прекрасно помнила ботинки. Ей их вернули, когда раздевали покойную, и она положила их грязными в стенной шкаф, в самый низ. Недавно она хотела бросить их в огонь, но Шарль помешал это сделать – он желал сохранить все ее платья и остальные вещи.

– Могу я взять на время эти ботинки?

– Да, конечно, если вы их вернете.

Забрав ботинки, Реми сразу же помчался на лошади к тем следам, которые обнаружил во время прогулки. Как выяснилось, отпечатки полностью соответствовали ботинкам Эммы. Значит, это действительно была она!

События, в его представлении, происходили следующим образом: во второй половине дня Шарль ходил туда-сюда по руанской дороге, надеясь встретить свою жену, а в это время, получив от Родольфа отказ, Эмма направилась к Омэ и достала яд.

«А кроме того…» – словно какой-то голос шепнул ему на ухо. Будто Делевуа. Странно…

3

На следующий день, когда Реми, расположившись за одним из навощенных столов в большом зале, собрался снова составить отчет для Делевуа, у двери «Золотого льва» вдруг звякнул колокольчик и показалась раскрасневшаяся физиономия аббата Бурнизьена.

Судя по всему, кюре забыл о своих предубеждениях, касавшихся публичных мест, и, потирая руки, подошел к огню.

– Хороший огонь – настоящее счастье! – сказал он. – И что удивительно, Бог приберег его для нас, грешных, в то время как по описаниям Рая, которые я читал, ничто не предусмотрено для согревания избранных! Скажите-ка мне, молодой человек, вы что, вовсе не были на улице сегодня утром?

– У меня работа.

– Если бы вы вышли из дома, то увидели бы нечто интересное. Погода меняется. Флюгер на церкви повернулся, ветер поднимается со стороны берега Сен-Жан. Снег тает – оттепель. Скоро река освободится ото льда. Эта затянувшаяся шутка зимы наконец закончилась!

– Да уж, пора бы! Кто бы мог представить подобную погоду в Нормандии в марте?

– Уже сколько времени все встало с ног на голову, – пробормотал кюре. – Адам тоже это заметил после своей ошибки. – Он упорно хотел встретиться взглядами с Реми. Похоже, он искал предлог, чтобы перекинуться с ним несколькими словами. – А похороны в тот день прошли неплохо, хотя и были подготовлены на скорую руку, – продолжал он. – Вы с вашим патроном присутствовали на них. Вам понравилось? То есть, я хотел сказать, вы нашли там то, что искали?

– Весь Ионвиль присутствовал там, но не слишком много было пролито искренних слез.

– Слез? Да кому же особенно было плакать об этой грешнице? Да, в самом деле, кроме Бовари и маленького Жюстена никто и не плакал.

– А почему Жюстен плакал? Ему было в чем себя упрекнуть?

– Нет, конечно, нет! Просто за его слезами скрывалась другая история. Но не знаю, должен ли я вам ее рассказать. Это не для полиции. Сердечная драма.

– Лучше рассказывайте, чтобы вас не обвинили в отказе от дачи свидетельских показаний.

Аббат бросил на него лукавый взгляд.

– Так вот, хотите верьте, хотите нет, но этот дьяволенок был тайно влюблен в мадам Бовари. Да! Он без конца торчал у нее в доме, крутился вокруг ее юбки, держал мотки шерсти, когда ей приходила охота распутывать пряжу. И этот болван Омэ, видя, что парень все время норовит пойти к Бовари, решил в конце концов, что тот влюблен в Фелисите… Вы представляете? В Фелисите, служанку Эммы! Я-то знал правду, потому что исповедую молодежь.

– А как же тайна исповеди, господин кюре?

– О, это никакая не тайна исповеди, это просто маленький секрет. Однажды он мне об этом сказал, как о самой простейшей вещи в мире. И представьте, даже не попросил отпущения грехов! Он любил мадам Бовари ангельской любовью и сокрушался, что она ничего не замечает. Он бросился бы в огонь, если бы только она его об этом попросила!

– До такой степени, что мог совершить недозволенные поступки?

– Недозволенные?.. Нет, это бедное дитя слишком невинно для этого! О каких недозволенных поступках вы говорите?

– Ни о чем особенном. И вы правы: он еще совсем дитя.

Послышался бой часов на колокольне, а вслед за ним раздались удары колокола. Аббат погладил себя по животу.

– Полдень, – сказал он. – Если сейчас на самом деле столько, сколько показывают те часы, то у меня к вам предложение. Как и большинство женщин в этом городке, я исповедую и мамашу Лефрансуа. Тяжкая работа, потому что, поверьте мне, в Нормандии, как, в общем-то, и везде, женщинам очень много в чем приходится каяться, о чем мы даже не подозреваем. Но здесь они еще и придираются по пустякам! Последний раз, когда она пришла ко мне просить отпущения грехов, она начала спорить со мной о своих прегрешениях и торговаться. Честное слово, она меня утомила. Я велел прийти позже, чтобы она перед этим поразмышляла над своими словами. Так вот мой план: я пойду и поговорю с ней о том, чтобы она накрыла добрый обед на двоих в укромном местечке, подальше от любопытных глаз. Для нее это будет хорошее дело, да и для нас. Усаживайтесь за стол и ждите меня.

О чудный святой отец!

Реми не знал, на какой точно цене Бурнизьен и мамаша Лефрансуа ударили по рукам, но она превзошла саму себя. Ни-когда в жизни он не ел так вкусно, как в тот день в «Золотом льве»!

Кроме того, история Жюстена напомнила ему другой эпизод: дрожащий от холода мальчишка со слезами на глазах, ждущий ночью под окнами дома Бовари. Не был ли это тот самый паренек, который тотчас дал деру, заметив Реми?