Текст книги "Расследование смерти мадам Бовари"

Автор книги: Филипп Думенк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

6

Новое пришло оттуда, откуда он не ожидал. Если сперва он не придавал большого значения девчонке Омэ, то она – напротив. То, что поначалу было всего лишь игрой, приняло затем серьезный оборот. Реми не осознавал это, но между ним и ею возникло какое-то притяжение.

Она была влюблена, и он в итоге влюбился тоже. Он жил один, и после смерти отца заботы о матери занимали почти все его время. В Руане у него было очень мало денег и возможностей куда-либо выйти. Он не был знаком ни с одной молоденькой работницей фабрики, с которой можно было бы потанцевать кадриль в маленьком кабачке у Сены, оплатить номер, чтобы сделать ее своей любовницей, как обычно поступали студенты. Он как-то обходился без этого.

Каждый раз, появляясь на главной улице Ионвиля, он натыкался на нее, закутавшуюся в свою накидку и поджидавшую его у ворот. Она становилась назойливее и все больше и больше привлекала Реми, хотя он и не признавался себе в этом. Молодой человек перестал избегать разговоров с ней, а однажды вечером, когда она затащила его в какой-то темный двор, где никто не мог их видеть, он схватил ее за руки и – какой стыд! – запечатлел на ее губах краткий поцелуй, от которого у него во рту остался кисловатый, нечистый привкус. Даже много лет спустя он продолжал чувствовать его.

Ночью, когда он лежал один в своей комнате в «Золотом льве», ему случалось мечтать, как он на ней женится (точнее, как он будет заниматься с нею любовью) и увезет ее в Париж. Там он снимет комнатку под крышей, которую обычно сдают студентам, и плодами своего почетного и напряженного труда – литературного, естественно, – будет обеспечивать своей молодой невесте скромное и достойное ее добродетелей существование.

Реми был несколько безрассуден, но совсем не наивен. То, что девчонка хочет прибрать его к рукам, ему было понятно. Каким еще способом ей сбежать из Ионвиля? Он говорил себе, что не попадется на эту удочку. Однако мало-помалу он терял всякую осмотрительность.

В тот вечер малышка опять его поджидала, спрятавшись напротив «Золотого льва» за воротами.

– Не хватай меня за руки так сильно, – попросил он, – ты мне делаешь больно!

– Поклянитесь еще раз, что увезете меня с собой.

– Еще раз? Но я никогда ни в чем не клялся тебе!

– Нет, клялись!

– Это невозможно! Я хочу уехать из Руана, уйти из полиции. Поеду в Париж.

– Если поедете в Париж, возьмите меня с собой! Там я буду делать все, что захотите.

– Да что тебе делать в Париже? – улыбнулся Реми и поцеловал ее.

Она ответила на его поцелуй, потом снова схватила его руки с каким-то отчаянием, и слезы брызнули из ее глаз. Она почти прокричала:

– Увезите меня, не оставляйте меня здесь! Мой отец глуп, мать строга, никто ничего ни в чем не понимает! Здесь всего одна улица, люди ужасные – как все это вынести? Я хочу жить, хочу сделать вас счастливым, целовать вам руки!

– Глупышка, – говорил он. – Понимаешь ли ты, что говоришь?

– Прекрасно понимаю! Если вы уедете без меня, я умру, как Эмма!

– Почему как Эмма?

– Она тоже ненавидела здешних людей. Как и я, она хотела вырваться. Целуйте меня, как эти мужчины целовали ее! Ласкайте меня, делайте со мной, что хотите!

– Да что же я буду с тобой делать, маленькая негодница?

Однако эта маленькая негодница была прехорошенькой и целовалась весьма умело. Ему исполнилось двадцать пять лет, а ей – шестнадцать (по крайней мере, так говорила ее мать).

Годы спустя он вспоминал об этом приключении своей молодости, и ему казалось, что она обладала очарованием четырнадцатилетних учениц балетной школы, которых теперь, будучи старым и богатым, он встречает каждый вечер в фойе оперы, когда в компании с другими, такими же, как он, завсегдатаями, наблюдает то, что они одновременно по-отечески и развратно называют между собой «прогрессом учениц». Но в своих картинах его друг Дега, одинокий художник-мизантроп, который так хорошо передал мир маленьких нищих танцовщиц и их обожателей, описал это лучше его…

– Вы найдете меня в пристройке позади дома, – шепнула девушка. – Там моя комнатка. Пройдите через двор. Ключ будет в двери, и там я вам докажу, как люблю вас.

– А твои родители?

– О, мои родители!.. Говорят, их отправят в тюрьму.

– Послушай, беги домой, закройся на два оборота и не открывай мне ни под каким предлогом. И чтобы я тебя больше до своего отъезда не видел!

Естественно, через четверть часа он оказался во дворе дома Омэ и с осторожностью поднялся по ступенькам пристройки.

7

Она стояла перед крошечным камином, на котором в подсвечнике горела свеча, и внимательно рассматривала свое отражение в зеркале.

– Я красивая? – спросила она.

– Конечно. Только замолчи, пожалуйста!.. Откуда у тебя этот золотой крест на шее?

– Это крест невесты. Матери я сказала, что нашла его на земле. Но она мне никогда не верит.

– И правильно делает. Это тебе Жюстен подарил?

– Нет, Жюстен бедный! Говорю же вам, что нашла его.

– Иди ко мне.

Он не помнил, как обнял ее, как бросил на кровать, раздел донага и лег сверху. У него это было в первый раз. Какой-то порыв бросил его к ней, заставил войти в нее. Он слышал, как она издавала какой-то мышиный писк, и чувствовал под собой ее верткое тело. Когда все закончилось, она легонько поцеловала его в губы.

– Вы очень приятный господин, – сказала она. – Помогите мне одеться, а потом мы опять начнем.

– Где твои туфли и чулки?

– Под кроватью.

Под кроватью стояла пара грязных ботинок Он потянулся за ними, чтобы передать ей.

– Нет-нет, не эти. Их я не ношу. Они грязные – забыла их почистить.

– Это твои ботинки? Как у богатой женщины.

– Они принадлежали Эмме. Она мне их отдала.

– Но ведь такие же ботинки были тогда у нее на ногах…

– Ну да, а это другие. Сапожник из Руана сшил ей две пары.

Он снова вспомнил следы на снегу, и его словно пронзила молния. А что, если найденные им на снегу отпечатки принадлежали не Эмме, а были оставлены этой девушкой?

– И часто ты носишь ее ботинки? Ты их надевала в последнее время?

– Ну да, несколько раз.

– В таких ботинках не ходят по снегу.

– Но если хочешь быть красивой…

– Не приходила ли ты недавно в Юшет в этих ботинках?

В ее глазах читалась мольба. Она не сразу решилась ответить.

– Да.

Вдруг он вспомнил, что видел обнаженную фигуру в окне замка.

– Зачем ты туда ходишь?

Из глаз девушки брызнули слезы. Это были слезы не раскаяния, а скорее слезы бешенства, ярости, сожаления, что она так глупо попалась.

– Меня заставлял приходить господин Родольф!

Может быть, он все-таки испытывал к этой девчонке нечто вроде любви, поскольку с удивлением понял, что ощущает отчаяние и злость. По его лицу вдруг потекли слезы.

– Да знаешь ли ты, кто этот господин Родольф? Кутила, эгоист и развратник! Ты навсегда останешься запачканной!

– Он любезный, он мне деньги дает. А вот запачкаться – это значит остаться здесь с моими родителями и без денег.

– Сумасшедшая!

– Иногда он привозит других девушек из Руана. У него бывают его друзья тоже оттуда. Один из них пообещал, что скоро устроит меня там. Он хорошо знал Эмму, виделся с ней, давал ей деньги. Наверное, скоро он меня увезет. Но я больше хочу с вами в Париж!

– Эмма знала, что ты наведываешься в Юшет?

– Конечно, именно для этого она и дала мне свои ботинки.

– И она сама туда ходила?

– В последнее время нет, но она там бывала раньше.

– Неужели у тебя нет иного способа вырваться из Ионвиля, как только ходить к Родольфу? Например, дождаться, когда кто-нибудь тебя полюбит?

– Я ждала, но никто так и не появился.

Реми задумался, не станет ли ей от его появления еще хуже? Хочет ли он что-нибудь еще, кроме как сделать ее своей любовницей, а потом, возможно, если она будет настаивать, увезти ее в Париж, чтобы еще некоторое время позабавиться? К сожалению, молодого человека не особенно заботило, что с девушкой будет дальше и какой ценой она заплатит за свое бегство. Юность и эгоизм идут рука об руку.

Реми не был виноват в том, что нравился ей. Она бросилась в его объятия добровольно. Но будет ли он ответственен за тот распутный образ жизни, который ей придется вести? Ее развратили «богатые господа», а не он. Однако не поступал ли он еще хуже, чем они? Те, по крайней мере, давали ей деньги.

Реми взял свои пожитки в одну руку, а ботинки, которые достались Мари от Эммы, – в другую. Через миг он уже оказался на улице и направился к «Золотому льву».

8

Реми швырнул ботинки на пол в своей комнате.

«Значит, в Юшет ходила не Эмма Бовари, а Мари Омэ! – с яростью думал он. – Она отправлялась к Родольфу, чтобы встречаться там с любезными мужчинами, которые обещали поселить ее у себя!»

«И что же? – словно нашептывал ему другой голос. – А как же, по-твоему, живут десять тысяч проституток в Париже, кокотки и потаскухи, обслуживающие богатеев в Руане и в других городах, если не благодаря благодушным старым богачам?!»

Реми решил, что ему лучше уехать. Что он, в конечном счете, будет делать с этой девчонкой, даже если у него по отношению к ней благородные чувства? Этот вопрос Реми впоследствии задавал себе и спустя много лет. Разумеется, их отношения были бы самыми примитивными, думал он, потому что любовь не рождается из случайных объятий. Но ту смесь ощущений, которую невинным юношей он испытал в маленьком городке, – волнение, неудержимая страсть и одновременно собственная вина, – ему больше никогда не довелось испытать. Конечно, это был его первый опыт, и девчонка ничего особенного собой не представляла, но, тем не менее, ее полуобнаженная хрупкая фигурка перед зеркалом осталась навсегда запечатленной в его памяти.

Однако дело Бовари так и оставалось нераскрытым – пора было возвращаться к действительности.

Если следы в самом деле оставила не Эмма и Родольф не солгал, будто давно ее не видел, если она не была у Омэ и не брала мышьяк и, наконец, если Ларивьер и Каниве были правы, заподозрив неладное в ее смерти, то что означают все эти детали следствия, которые удалось установить? Кто был виновником? Кто ее убил?

Вдруг он хлопнул себя по лбу.

Карета!

Карета… Шарль рассказал, что на руанском тракте, где он надеялся встретить возвращающуюся из Руана Эмму, «Ласточка» ему так и не попалась. Но зато он видел удалявшуюся по дороге карету. Что это была за карета? А вдруг Эмма сидела именно в ней?

Через минуту Реми оказался у Шарля. Хозяин в домашнем платье и ночном колпаке сидел со своей матерью в комнате Эммы. Теперь оттуда была вынесена половина мебели, и о ходе времени говорили лишь большие крестьянские часы в коричневом деревянном корпусе. Устроившись напротив камина, Шарль расправлялся с отбивной, приготовленной его матерью на ужин.

Реми любезно поздоровался, пожелал господину Бовари приятного аппетита, а затем перешел к делу.

– Месье Бовари, вы уверены, что подарили своей жене веер с инициалами «Э. Б.» именно в этом году?

– Да, ко дню ее рождения.

– Могу вам сообщить, что этот веер в настоящее время лежит на одном из столиков господина Родольфа в имении Юшет. А вы говорили, что она порвала с ним два года назад.

– Но откуда мне точно знать? – сказал он обреченно. – Иногда по вечерам, когда Эмма думала, что я сплю, она вставала, одевалась и потихоньку проскальзывала в заднюю дверь, которая выходит на дорогу вдоль реки. Она думала, что я ничего не знаю. Может, Эмма и посещала Родольфа тайком. Я ничего ей не говорил, потому что боялся ее потерять.

– В тот вечер, когда Эмма отравилась, вы искали ее и вышли на руанский тракт, где видели какую-то карету, не так ли?

– Ну да.

– Что это была за карета? Какого цвета?

– Я уже не помню.

– Постарайтесь вспомнить, это очень важно!

– Большая колымага, кажется, черно-зеленая.

Большая черно-зеленая колымага?

Большая черно-зеленая колымага!

Реми словно громом поразило. Он вдруг вспомнил тяжелую черно-зеленую дорожную карету, которая из префектуры увозила домой уставшего врача, приходившего давать показания Делевуа. Он поспешил попрощаться с Бовари, выскочил из дома, добежал до аптеки и, прыгая сразу через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, ведущей в комнатку Мари.

– Помнишь, ты говорила про приезжавшего в Юшет приятеля господина Родольфа и Эммы, любезного господина, который хотел устроить тебя в Руане? Как его имя?

– Но я уже не помню…

– Это очень важно! Постарайся вспомнить!

– Он, кажется, врач…

– Его зовут доктор Ларивьер?

– Да, точно!

Реми написал на скорую руку двадцать строк и на следующее утро отправил Ипполита с письмом в префектуру Руана. Он послал также за Ларивьером, чтобы выяснить, что делала его карета на дороге из Ионвиля вечером 23 марта. Доктор подтвердил, что многократно бывал у Родольфа и тайно принимал у себя мадам Бовари – в частности в тот день накануне смерти, когда она ездила в Руан. Его арестовали.

Ларивьер рассчитывал на покровительство некоторых друзей, но, как ни странно, никто из них и пальцем не пошевелил. То, что рассказывала Мари Омэ, оказалось правдой: доктор участвовал в оргиях, которые организовывал Родольф Буланже. В замке Юшет он и познакомился с Эммой. Позже она пыталась его шантажировать. Поэтому, когда все ушли за аббатом Бурнизьеном, а Каниве куда-то отлучился, Ларивьер, оставшись с Эммой наедине, убил ее.

VII

Ларивьер принадлежал к крупной хирургической школе, вышедшей из-под крыла Биша, к тому поколению ныне исчезнувших врачей-философов, которые любили свое искусство до фанатизма и занимались им неистово и прозорливо… Он пренебрегал наградами, титулами и академиями, работал в больнице, придерживался либеральных взглядов, по-отечески заботился о бедных, не веря в добродетель. Ларивьера могли бы считать святым, если бы не боялись дьявольской изощренности его ума. Его взгляд был острее скальпеля, он проникал прямо вам в душу и разоблачал всякую ложь. Так и шел он по жизни, исполненный снисходительного величия, которое возникает от сознания большого таланта, благосостояния и сорокалетнего безупречного труда.

ГЮСТАВ ФЛОБЕР,

портрет доктора Ларивьера из романа «Госпожа Бовари»

Итак, маски сорваны. Оказалось, что под видом крупного буржуа и великолепного врача Ларивьер вел свою тайную жизнь. И не он один. Многие руанские аристократы, любители плотских удовольствий, собиралась в таких местах, как замок Юшет, на изысканные вечера, а по сути – оргии. На одной из таких вечеров Ларивьер и повстречал Эмму, украденную Родольфом из супружеского дома. Доктор стал ее любовником, причем не единственным. Она ему нравилась, он давал ей деньги, обещал однажды устроить в Руане или Париже. Женщина была очаровательной, и если бы он не был таким уважаемым и солидным человеком, то целиком отдался бы любви.

Потом она забеременела, быть может, от него. Постоянно наведываясь в Руан, Эмма посещала особняк врача, а не жалкое жилище несчастного Леона, который – даже Флобер не подозревал об этом! – играл в этой истории лишь второстепенную роль. Попав в сети, расставленные Лерё, мадам Бовари обратилась именно к Ларивьеру, поскольку знала, что другие не смогут ничего сделать.

Приехав в Руан утром 22 марта, накануне драмы, Эмма, будучи в отчаянном положении, появилась в доме Ларивьера и потребовала три тысячи франков, грозя раскрыть их отношения и рассказать, что ждет от него ребенка. Ларивьера напугала возможность скандала. Как он, руанское светило медицины, знаменитый доктор, почти профессор, лучший хирург департамента и, не исключено, что будущий пэр Франции, может быть разоблачен в участии в подобных интрижках! Ларивьер решил во что бы то ни стало помешать ей.

Он договорился на следующий день встретиться с ней в его карете на руанском тракте и пообещал привезти ей деньги. Вечером 23 марта он ждал ее там, но, разумеется, без денег. Эмма снова начала шантажировать его. Доктор потерял самообладание и несколько раз ударил ее (отсюда и кровоподтеки). Потом он оставил ее на развилке дороге и разозленный уехал в Руан – именно тогда Шарль и видел его карету. Эмма в отчаянии вернулась домой, вспомнила о мышьяке в медицинском саквояже мужа, выпила его и легла в постель. Затем начались ее страшные мучения, после которых оставалось только ждать смерти.

Значит, самоубийство?

И все-таки нет! На первом же допросе Ларивьер показал, что причиной смерти Эммы был не мышьяк. В дальнейшем он открывал следствию все больше подробностей.

Этот человек воистину имел дьявольский характер. Рыцарь-авантюрист по натуре, он видел горы трупов в атаках при Эйлау, больных тифом в Вильнюсе, обмороженных солдат Великой армии. Он чудом выжил в самых рискованных кампаниях Империи, сам император расцеловал его после битвы при Ваграме. Он был отличным игроком, если чувствовал удачу на своей стороне, и достойно проигрывал, когда ветер дул в другую сторону. В таком случае он предпочитал проиграть все, даже не пытаясь защищаться. Настоящий сын своего времени, яркий представитель современного ему поколения. Вспомните Наполеона, бросившего на произвол судьбы армии в Египте и России, его блестящие кампании за Францию и попытку самоубийства в Фонтенбло, о Бальзаке и его полковнике Шабере – другом герое битвы при Эйлау, который предпочел приют для инвалидов тяжелому процессу реабилитации. Сегодня уже не встретишь таких характеров.

* * *

Итак, оставив Эмму 23 марта около пяти-шести часов вечера на дороге в Ионвиль, Ларивьер вернулся в свой особняк в Руане. Не успел он лечь спать, как к нему постучал Жюстен. Господин Омэ послал его ночью с просьбой к доктору немедленно приехать к жене врача Бовари, которая отравилась и уже находится без сознания. Ларивьер решил рискнуть и как ни в чем не бывало отправиться в Ионвиль. Кто знает, какую дозу мышьяка приняла Эмма. Если она выживет, то непременно все расскажет. Приказав снова запрячь дорожную карету, доктор пустился по заснеженной дороге в Ионвиль.

У постели потерявшей сознание Эммы он нашел и своего коллегу Каниве. Тот подтвердил, что состояние Эммы очень тяжелое. Доктор Ларивьер знал, что от однократного приема мышьяка умирают очень редко.[13]13
  Мышьяк вызывает чудовищные мучения, но редко убивает с первого раза. Знаменитые преступницы маркиза де Бренвилье и мадам Лафарж месяцами травили своих жертв. По этому поводу существуют работы знаменитого профессора медицины и токсиколога той эпохи доктора Орфила (1787–1853). – Примеч. авт.


[Закрыть] Эмма могла прийти в себя. Задушить ее? Но тогда на шее появятся синяки, лицо станет багровым, а глаза вылезут из орбит. Именно тогда Ларивьер подумал о сонных артериях – достаточно просто нажать пальцами на шею…

Эмма умерла в тот самый момент, когда привели аббата Бурнизьена. Никто ничего не заподозрил – даже дʼЭрвиль, который потом производил вскрытие.

Итак, Эмма скончалась от удушения, а не отравления. Почему же тогда, вместо того чтобы поддержать версию о самоубийстве, Ларивьер выдумывает слова Эммы об убийстве, якобы сказанные ею на смертном одре? Позднее Реми, вернувшись в Руан и изучив все материалы, не вошедшие в досье, нашел этому объяснение.

В Руане Ларивьер делает заявление о подозрении на преступление, поскольку самое плохое уже случилось: погребение официально приостановлено из-за кретина Каниве, который обнаружил кровоподтеки. Следствие обязательно будут проводить в Ионвиле, и существует риск, что кто-нибудь видел там дорожную карету доктора или знает о его связи с Эммой. Поэтому Ларивьер решил не только подтвердить открытие коллеги, но и, подкрепив подозрения Каниве якобы произнесенными Эммой словами, обратить на это особое внимание полиции. Действительно, кому придет в голову подозревать человека, без заявления которого ни о каком преступлении не было бы и речи?

Однако дальше все пошло не так, как рассчитывал Ларивьер. Делевуа отозвали от следствия, но Реми занял его место. Шарль заметил карету на дороге, а Мари Омэ рассказала о вечеринках у Родольфа. Ларивьеру ничего не осталось, кроме как капитулировать.

Решилась и загадка с письмом, адресованным мадам Бовари своему мужу. Оказалось, что Ларивьер просто сунул его в карман, даже не успев прочитать, поскольку узнал почерк Эммы и испугался. Нелепейшая ошибка с его стороны! Если бы письмо обнаружили вовремя, никакого расследования не стали бы проводить.

* * *

Возвращение Реми в Руан было вызвано следующими причинами. Оказалось, что господин префект и господин прокурор были очень хорошо осведомлены о скрытой стороне жизни доктора Ларивьера. Появилась опасность того, что все узнают о тайных вечеринках в Юшет и в обществе разразится скандал. Первоначально их идея была такова: поручить расследование старому комиссару Деле-вуа, который благодаря своим примитивным методам наверняка придет к заключению о самоубийстве и прекратит дело за отсутствием состава преступления.

После первого же допроса Родольф смекнул, что все может зайти гораздо дальше, и предупредил префекта, который принял решение прекратить комедию и закрыть следствие. Лонгвиль увез слишком ретивого следователя, но никто не принял в расчет ничтожного атташе префектуры, который остался в Ионвиле и один продолжил докапываться до истины.

Реми вызвали в префектуру, и он просидел там в ожидании каких-либо сведений чуть ли не все утро. В первую очередь с ним поговорил Делевуа, который был неузнаваем. Незадолго до этого его известили, что он уйдет в отставку без благодарности за безупречную службу и без повышения в чине.

Старый полицейский набросился на Реми с упреками в том, что он поступил не так, как было велено. Нельзя настолько легкомысленно ставить под подозрение такого важного человека, как доктор Ларивьер, даже не посоветовавшись с вышестоящим начальством!

– Но, в конце концов, разве не он сам признался в преступлении?! – попытался возразить Реми.

– И что из того? Его арест все равно не воскресит Эмму Бовари.

В этом замечании был некоторый смысл, и Реми должен был признать, что вел себя неосторожно. Теперь из-за его глупости старый добрый патрон покинет службу с ничтожной пенсией.

Господин королевский прокурор разговаривал с Реми меньше пяти минут. Это был хитрый человек. Он вел себя очень учтиво, льстил молодому полицейскому и предсказывал ему блестящую карьеру. Какая жалость, что реорганизация, предпринятая в связи с отставкой господина Делевуа, вынуждает уволить и его помощника.

– Я буду очень сожалеть о вас, молодой человек. Мне давали читать ваши рапорты – они свидетельствуют о вашем несомненном таланте. Приходите ко мне, когда все это забудется. Мои двери тогда будут для вас открыты. – И он протянул свою вялую руку для прощания.

Господин префект церемонился меньше. Он посоветовал испытать удачу в Париже – там больше перспектив. Администрация готова любезно предоставить для него и его матери два железнодорожных билета третьего класса на поезд Руан – Париж. Его матери будут продолжать выплачивать пенсию, если, разумеется, Реми станет вести себя тихо. Кроме того, ему дадут рекомендательное письмо, чтобы его взяли на службу в префектуру Парижа.

Вскоре после этого в департаменте стали бродить слухи, будто господин королевский прокурор и господин префект принимали участие в оргиях, затеваемых в Юшет. То же говорили и о некоторых высокопоставленных персонах Ионвиля, в частности о нотариусе Гильомене. Обычно довольно разговорчивый дʼЭрвиль, когда его спрашивали об этом деле, ссылался на свою неосведомленность. Вероятно, опасаясь за свое будущее, он взял отпуск.

После того как Реми с огромной признательностью согласился на два железнодорожных билета, хозяева многих роскошных особняков Нижней Сены стали спать гораздо лучше. В Париже они с матерью некоторое время бедствовали. Затем она умерла. Естественно, никакого рекомендательного письма Реми так и не получил. Впрочем, это было и не важно, поскольку молодой человек решил оставить службу в полиции. Он приобрел долю в одном деле и преуспел. Проходили годы, Реми жил в достатке и спокойствии.

«Руанский маяк», 25 мая 1846 года.

Из префектуры пришло сообщение о выходе в отставку комиссара Делевуа. После десяти лет, проведенных во главе полицейской службы нашего департамента, этот замечательный страж общественного порядка, окруженный сочувствием и всеобщей признательностью, покинул на прошлой неделе свой пост.

В своей волнующей речи, произнесенной по этому поводу, господин префект департамента Нижняя Сена подчеркнул заслуги этого человека: «Его прозорливость и опыт были несравненны, – отметил он. – Каждое из его расследований, вплоть до последнего, было проведено тщательнейшим образом».

Из того же источника сообщается, что господин Лонгвиль, молодой выдающийся атташе нашей префектуры, стал кавалером национального ордена Почетного легиона.

* * *

Вскоре после публикации статьи в «Руанском маяке» Ларивьер, как нельзя более кстати, скончался в своей камере. Естественная смерть, самоубийство, убийство, несчастный случай?.. Об этом ничего не известно. Процесс не возбудили, и спокойствие граждан в Нижней Сене было сохранено.

Окончательно распрощавшись со своими с иллюзиями, Делевуа удалился в Круассе – небольшую деревушку на берегу Сены, расположенную недалеко от Руана, где, совершенно случайно, у семьи Флоберов был загородный дом. Он занимался только тем, что ежедневно ходил в кафе поиграть в карты и пропустить стаканчик-другой – надо сказать, весьма вредный для его здоровья образ жизни. Бывший комиссар умер несколько месяцев спустя после переезда.

Между тем стало известно, что дʼЭрвиль покинул полицейскую службу ради частной клиентуры. Ходили слухи, что он купил дорожную карету и особняк профессора Ларивьера.

Господин префект стал сенатором Империи, а затем и Республики. Позднее Реми пару раз сталкивался с ним в официальной обстановке, однако не считал нужным напоминать о себе.

Состоя на королевской службе, господин Лонгвиль был назначен супрефектом, а затем и префектом. К несчастью для него, он был обличен в связях с орлеаниста ми и надоел принцу-президенту, когда тот собрался взять власть под именем Наполеона III. Нет справедливости в этом мире!

Через несколько месяцев после смерти жены Шарль был найден мертвым на скамейке в своем саду. Он заснул и больше не проснулся – чудесная смерть, которую Бог в своей великой милости, вероятно, посылает слабым духом или дуракам.

Малышка Омэ сразу после отъезда Реми пустилась в разгул. Она решила стать содержанкой Леона, руанского красавчика и обладателя прекрасных золотистых кудрей, которые так нравились Эмме. Этим двум голубкам можно было бы предсказать прекрасное будущее, если бы он не искал девушку с приданым, чтобы купить нотариальную контору мэтра Гильомена, желавшего отойти от дел. Так что Леон наверняка недолго пробыл со своей юной подругой. Однако Мари этого как раз остерегалась и поэтому заранее подобрала для себя другую партию.

Родольф продал усадьбу Юшет и переехал в Париж. Пожираемый сифилисом и обремененный долгами, он застрелился там на Больших бульварах. Как ни странно, это случилось в двух шагах от дома, где в те годы жил Флобер.[14]14
  В 1852 г. Родольф Буланже действительно покончил с собой на парижских Больших бульварах, недалеко от того места, где Флобер писал роман «Госпожа Бовари» (б-р Тампль, 42; квартира Флобера находится там на третьем этаже). – Примеч. авт.


[Закрыть]

Могила Эммы укрыта в тени трех небольших елей, высаженных позади хоров ионвильской церкви. Рядом находятся могилы первой жены Шарля, а также женщины, которая несколько лет спустя покончила с собой по того же рода причинам, что и Эмма. Ее звали Дельфина Деламар, и на основе ее истории Флобер создал свой роман.

Надгробие Эммы украшено статуей несущего факел крылатого гения, которую, согласно завещанию Шарля, выбрал сам Омэ. Она столь отвратительна, что аббат Бурнизьен, проходя мимо нее, отказывался читать молитвы.

Жюстен уехал из городка и устроился в Руане помощником бакалейщика: какая разница, где начинять бумажные кульки.

Лерё продолжал копить свои денежки – вернее, чужие. Кто-то говорил, что он пытался пустить еще один дилижанс, чтобы создать конкуренцию «Ласточке» и таким образом разорить славного Ивера.

Омэ так и остался аптекарем Ионвиля. Как и раньше, его жена обеспечивала ему вкусную еду, сладкий сон и чистые сорочки. Он имел огромную клиентуру и пользовался авторитетом, а общественное мнение ему покровительствовало.

Как известно, он получил орден Почетного легиона.

Однако мы забыли рассказать об отъезде Реми из городка, когда он наконец получил приказ отбыть в Руан. Итак, мы снова на ионвильской дороге.

Старая «Ласточка» уже ждала возле «Золотого льва», и желтый саквояж Реми был прикреплен к оси двух огромных колес. Кроме Ивера, в нетерпении размахивающего хлыстом, никто не присутствовал при отъезде молодого полицейского, да это было и к лучшему. Только Мари Омэ не забыла своего кавалера. Как только Реми потянул на себя заднюю дверцу дилижанса, она появилась у окна.

– Подождите меня, подождите меня! – прокричала девушка и выбежала на улицу.

Дилижанс тронулся.

– Что ты еще хочешь, глупышка?

– Куда вы едете?

– В Руан. Потом, может быть, в Париж.

– Возьмите меня с собой, вы же обещали! – Подобрав свои юбки, она бежала за экипажем.

– Ты с ума сошла! Что ты будешь делать в Париже?

– Стойте, остановитесь! – кричала она на бегу, глотая слезы. – Я не хочу оставаться в Ионвиле, я хорошенькая и веселая. Заберите меня отсюда, я здесь погибну! Помогите мне, помогите мне! Полюбите меня, женитесь на мне, не будьте злым! Я вас люблю, возьмите меня с собой!

Но он безучастно сидел на неудобной скамье «Ласточки» и не отвечал на ее мольбы. Он думал о Париже, который наверняка его ждал, о его бульварах, театрах, маскарадах, кафе, где говорят о литературе, о болтовне гризеток и беседах с друзьями. Он мечтал о свободе.

– Кому ты обычно исповедуешься? – крикнул он, когда дилижанс уже набирал скорость.

– Я не исповедуюсь.

– Так вот, когда понадобится исповедаться, сходи к аббату Бурнизьену. У него был случай, похожий на твой. Он тебе поможет. Прощай, я тебе напишу!

– Прощайте, месье! Я вам обязательно отвечу!

Разумеется, он так никогда и не написал. Дилижанс удалялся, раскачиваясь из стороны в сторону, и маленькая фигурка девушки постепенно исчезла из виду. Он вдруг подумал об Эмме. Бедная Эмма! Бедная Мари! Бедная мадам Омэ!

Все осталось позади. Потом он будет находить этот городок в глубине своей памяти, как старую картину, которую вешают на стену, чтобы удостовериться, что не совсем потеряли воспоминания о ком-то или чем-то. Тогда он снова увидит старые фахверковые дома, стоящих у своих дверей крестьян в синих блузах, кур во дворах ферм. Эмму.

Повсюду таял снег. По небу проносились стрижи, от реки поднимался пар, пели петухи. Из труб городка выходили тонкие струйки дыма, солнце освещало соломенные крыши, где наконец-то свободно расцвели желтые и сиреневые ирисы. Безумная зима закончилась.

Некоторое время спустя Реми уехал в Париж.

Была ли случайной его встреча с Мари Омэ? Даже спустя годы он все равно продолжал о ней вспоминать. В его жизни было много женщин, но ни одна из них не стала по-настоящему близка ему. Каждый раз, когда он готов был влюбиться, его что-то удерживало. Возможно, он просто боялся.

Юношеская любовь похожа на прививку: она создает у вас иммунитет, но в то же время как бы передает крупицу болезни.