Текст книги "Расследование смерти мадам Бовари"

Автор книги: Филипп Думенк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

6

– А Хеллеквинская Охота, с которой они, по всей видимости, столкнулись на верхнем берегу по пути сюда и которая чуть не опрокинула их, – надо ли о ней говорить, господин кюре?

– А они сами о ней говорят? Нет. Уверяю вас, мэр Тюваш, не стоит пока вмешивать полицию в вещи, которые больше касаются Сатаны и его демонов, чем общества. Дело и так сложное, не будем усложнять его еще больше! К тому же эти люди – городские: чего доброго, обвинят нас, деревенских, в суеверии!

– Пожалуй, вы правы, господин кюре.

7

Несмотря на написанное в газете и на то, что господин кюре делал вид, будто не верит в версию с убийством, у жителей маленького городка было свое мнение об истинных причинах смерти госпожи Бовари: это было самоубийство, а не несчастный случай. Тем не менее, несмотря на запрет церкви хоронить самоубийц по христианскому обряду, все уладили, и церемония оказалась достойной супруги почетного гражданина в Нормандии.

– Бедная женщина, такая молодая, – вздыхали на похоронах одни. – Правда, ее муж вовсе был ей не пара.

– Какое расточительство! – возмущались другие. – Влезть по уши в долги, чтобы накупить побрякушек!

– Она была скомпрометирована, – уверяли третьи. – А эти вещи всегда плохо кончаются.

Зазвонил колокол, и процессия начала выходить из церкви. Зима по календарю давно закончилась, однако накануне опять пошел снег и похолодало. Шесть мужчин, по трое с каждой стороны, слегка раскачиваясь, несли гроб. Два священника, певчие, дети из церковного хора шли позади, распевая De profundis.[7]7
  Из глубин (лат.) – начальные слова 130-го псалма, в католической церкви текст похоронного пения. – Примеч. ред.


[Закрыть] За ними, держа в руках зажженные свечи, следовали женщины в черных одеяниях с накинутыми на голову капюшонами. Дальше брел Шарль. Это был крупный мужчина. Промокая слезы, он прикрывал лицо носовым платком в клетку, напоминающим кухонное полотенце. Одет он был в костюм, в котором, очевидно, когда-то женился. И наконец шествовали остальные жители городка, чувствующие себя стесненными в своих траурных одеяниях.

Жизнь в городке замерла. Торговцы убрали свои прилавки, с колокольни раздавался погребальный звон. Холодное солнце пролило лучи света на землю, присыпанную снегом. Низко над крышами летали вороны. Небо стало ярко-голубым. Еще раз обманутые погодой ирисы, рискуя погибнуть от мороза, пробивались между островками лежащего на крышах снега.

В самом деле, этот март был необычным. Если такой холод может внезапно вернуться, то как же теперь полагаться на «холодных святых»?[8]8
  В дни святых Мамертия, Панкратия и Сильватия, попадающие на 11–13 мая, бывает похолодание. – Примеч. пер.


[Закрыть] Стало быть, знаменитый нормандский мягкий климат всего лишь легенда?

ДʼЭрвиль сегодня же утром укатил в Руан с Ивером. Легко узнаваемый в толпе чиновников благодаря своему высокому росту и огромному зонту комиссар Делевуа смотрел, как люди выходили из церкви. Рядом с ним, скрестив руки, молча стоял Реми в своем куцем черном рединготе (он не захотел надеть широкий плащ). К ним присоединился мэр Тюваш со своим заместителем – бывшим военным, сборщиком налогов Бине, который, кроме того, являлся и почетным капитаном пожарных. Тюваш и Бине считали дело закрытым, однако ни на шаг не отставали от обоих дознавателей – мало ли что они еще выкинут! Эта парочка отпускала комментарии обо всех, кто проходил мимо.

– Мужчина в черном позади мужа покойной – это господин Омэ, наш первоклассный аптекарь. Вы о нем, конечно, уже наслышаны.

– Не имею чести знать, – ответил Делевуа.

– Человек прогресса и науки, один из светочей нашего кантона! Между прочим, он корреспондент большинства газет департамента. Завтра его статья о похоронах появится в «Руанском маяке». Вы увидите, какая проза!

– Я никогда не читаю «Маяк», – гордо заявил Делевуа.

Господину Омэ перевалило за сорок. Он был в низкой шляпе изящной формы, в черном пальто с пелериной. На лице виднелись явные следы оспы. Негнущимися ногами в башмаках с касторовым верхом он важно вышагивал в сопровождении своей семьи: нескладной женщины, сопливого мальчишки и остроносой девушки. Еще какой-то малый, одетый как мальчик из лавки, который, по всей вероятности, у них прислуживал, со слезами на глазах пытался их догнать.

Затем появился пожилой мужчина с густыми рыжими бакенбардами, в очках с позолоченной оправой, в цилиндре и пальто английского кроя. Проходя мимо них, он церемонно поздоровался. Затем с видом президента сельскохозяйственной ассоциации, по окончании своего избрания выпускающего в небо голубей или воздушный шар, он открыл крошечный черный шелковый зонтик – вызов богача грубой массе зонтов из красного или синего полотна, которые были у других участников церемонии.

– Это наш нотариус, господин Гильомен, – продолжал Тюваш. – Этот человек знает, сколько у каждого здесь денег, но никогда ничего не скажет, даже если разбойники поджарят ему на огне ноги. Позади него господин Родольф Буланже, владелец поместья Юшет. Это совсем другой тип. Смотри-ка, я и не думал, что он будет здесь!

Господин Буланже, несмотря на свое высокое положение, выглядел как самонадеянный фат. Он носил красиво подстриженные щегольские усики, приглаженные щеточкой. На нем были гетры и охотничий костюм из зеленой замши, поверх которого – не иначе как в знак почтения к умершей – он накинул черное драповое пальто с короткой пелериной.

За ним следовали торговец модными товарами господин Лерё – гнусный тип, по определению Тюваша, – и господин Телье, хозяин кафе «Франция» – жалкого конкурента «Золотого льва». Появились и работники «Золотого льва», среди которых были подавальщицы и хромающий на деревянной ноге парень Ипполит с конюшни. Затем, продолжая лить слезы, снова возник Жюстен – маленький помощник из аптеки Омэ. Наверное, он что-то забыл. Тут были и Фелисите – служанка Бовари, Лестибудуа – деревенский садовник-могильщик, и многие другие.

Внешне совершенно бесстрастный Делевуа не мог удержаться, чтобы не заметить:

– Никто из этих персонажей, – прошептал он на ухо Реми, – даже господа Тюваш и Бине, а впрочем, и великолепный пастырь Бурнизьен, вполне могут подождать. Поверь мне, сынок. Полицейская мудрость гласит, что убийца почти всегда возвращается на место своего преступления… Так что, если преступление действительно имело место, я охотно заключу пари, что хотя бы одному из тех, кто сейчас скорбно проходит перед нами, есть в чем себя упрекнуть относительно этой истории. Вытащи-ка, бездельник, из своего кармана блокнот, запиши мне все имена и вызови их на завтра.

Толпа тем временем покинула церковь и зашагала по снегу. Женщины в чепцах и мужчины в толстых синих блузах, красных и черных шарфах присоединялись к шествию. Процессия направилась к кладбищу, а церковный сторож закрыл двери.

В этот момент на углу улицы показалась фигура молодого человека, одетого в широкую накидку. Его появление было довольно эффектным, если так можно сказать. Высокий, со светлыми глазами, длинными пшеничными усами, выдающими его происхождение от воинственных викингов – предков крестьян, населяющих ныне Нижнюю Нормандию. Откуда он взялся?

– Кто это? – спросил Реми.

– Я его никогда не видел, – отозвался Тюваш.

– Я знаю, кто это, – произнес Делевуа. – Это Гюстав, один из двух сыновей профессора Ашиля Флобера – преподавателя медицинского факультета в Руане. Он считает себя даровитым газетчиком, но мечтает писать романы. Что он здесь вынюхивает? Не иначе как ищет сюжет. Он как пескарь: всегда с раскрытым ртом, чтобы проглотить то, что проплывает мимо. С такими надо быть поосторожней!

– А-а, – протянул Реми, – если это младший из Флоберов, то я о нем слышал. Он тоже учился в нашем коллеже.

– Опять старые знакомые, – насмешливо заметил Делевуа. – Честное слово, их тут как собак нерезаных! Желаешь поздороваться?

Но молодого человека уже и след простыл.

– Долго еще мы тут будем мерзнуть? – перебил их Тюваш. – Пойдемте в гостиницу. Это место более цивильное, чем церковь, а тем более кладбище. – И он повлек всю группу к двери «Золотого льва», над которой как обычно уже приладили охапку папоротника.

Зная своих клиентов, мамаша Лефрансуа находилась в полной готовности. На дубовых столах блестели оловянные кувшины, графины с водкой и кувшинчики с пенящимся сидром были аккуратно расставлены. Каждый подходил к столу со словечком-другим.

– За покойную! – проговорил Тюваш.

– За вдовца, которого, надеюсь, не тянет немедленно последовать за своей женой! – остроумно подхватил почетный капитан пожарных.

И все звонко чокнулись стаканами и пивными кружками. Лишь Реми оставался молчаливым. Он вспомнил ироничное замечание Делевуа о преступниках, которые возвращаются на место преступления. Если это правда, возможно ли, что он уже видел виновника смерти мадам Бовари? Но кто же тогда это был?

В его голове уже складывался список свидетелей, о котором попросил Делевуа, и первым в нем, естественно, был Бовари, его и дʼЭрвиля старый знакомый, муж женщины, которая была слишком хороша для него. Вторыми были аптекарь Омэ и его жена, как лучшие друзья семьи Бовари. Кроме того, их аптека была единственным местом в городке, где можно было законно разжиться мышьяком. Затем – мэр Тюваш, нотариус Гильомен и даже кюре Бурнизьен, которые, в силу своих служебных обязанностей, лучше, чем кто-либо другой, знали всю подноготную обитателей Ионвиля. Также было необходимо допросить некоего Леона Дюпюи – бывшего клерка господина Гильомена в Ионвиле. Подавальщицы в заведении мамаши Лефрансуа сплетничали, что он был последним из тех, на кого обратила свою благосклонность Эмма, а в настоящее время он проживал в Руане. Был еще господин Родольф Буланже – владелец замка Юшет, человек в просторном черном пальто, которого те же подавальщицы характеризовали как первого обольстителя красавицы (если, конечно, этот господин – поговаривали, будто у него трудный характер – соизволит явиться на допрос в полицию). И наконец господин Лерё – торговец модными новинками и кружевами, который внес свою лепту в несчастья жертвы, вынудив ее делать необдуманные покупки, а также одолжив ей деньги под проценты. Не стоило забывать и о всяких служанках, кормилицах, садовниках, посыльных и так далее, услугами которых пользовалась молодая женщина, – им наверняка было что сказать.

Все эти люди составляли весьма значительный список, и требовалось извести на него немало бумаги. Реми надеялся, что Делевуа отберет действительно нужных подозреваемых.

Некоторое время спустя, бегло просмотрев показанный Реми список, Делевуа протянул его мэру Тювашу и попросил завтра и в последующие дни пригласить в гостиницу каждого, чье имя там упоминалось.

8

Ионвиль

утро 29 марта.

Следующие два дня городок сковывал крепкий мороз. На утро третьего дня все еще было холодно, но небо прояснилось, и снег искрился на солнце. В то утро Реми увидел ее впервые.

Ипполит, гостиничный служка, хромая на искалеченную ногу, поднялся за ним в комнату, и Реми спустился в большой зал «Золотого льва», освещенный огнем камина. Там он увидел девушку шестнадцатисемнадцати лет, красивую, хорошо сложенную, – прелестный незрелый плод. Вытянувшись, она стояла перед ним в свежем платье. На ней были голубые чулки и низкие крестьянские башмаки; из-под розово-голубой кружевной косынки, открывающей шею, поблескивал золотой крест.

Когда позднее он утверждал, что тогда увидел ее в первый раз, это было не совсем верно: накануне он заметил ее в процессии, но не разглядел.

Она пришла, чтобы вручить ему письмо, которое сейчас держала в руке.

– Это от господина Омэ, – произнесла девушка, протягивая конверт, на котором крупным размашистым почерком было написано его имя.

Он открыл письмо. Аптекарь Омэ передавал ему поклон. Он имел честь встретиться накануне с Делевуа и в соответствии с просьбой комиссара просил Реми зайти к нему в аптеку, чтобы вместе с ним проверить все аптечные регистрационные книги.

– Ответ будет? – дерзко смотря на него, спросила девушка. Однако затем она сразу покраснела.

– Да, – кивнул Реми. – Передайте, что я зайду к господину Омэ при первой же возможности.

В ее взгляде мелькали одновременно наглость, испуг и любопытство.

– Меня зовут Мари, я дочь господина Омэ, – вдруг сказала она, словно это была информация первостепенной важности, то, что она никак не могла держать в секрете и чем ей необходимо было с ним поделиться.

Реми не успел ответить, а девушка уже упорхнула, как птичка.

II

ДЕЛО БОВАРИ

(Выдержки из записей, сделанных Реми во время дачи показаний)

ЭММА БОВАРИ, УРОЖДЕННАЯ РУО,

около двадцати пяти лет, супруга господина Шарля Бовари, врача без степени в Ионвиле-лʼАббэи (департамент Нижняя Сена), скончавшаяся в Ионвиле-лʼАббэи 24 марта 1846 года в два часа пополудни от отравления мышьяком.

ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО УБИЙСТВО

Расследование доверено судебной полиции 25 марта 1846 года; в соответствии с постановлением г-на следователя трибунала города Руана следственные действия поручено произвести г-ну комиссару Делевуа.

ПЕРВЫЕ ПОКАЗАНИЯ

1. Г-Н ТЮВАШ, ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЕЦ, МЭР ИОНВИЛЯ

Господин Шарль Бовари, – сообщил господин Тюваш следователям, – обосновался тут, в Ионвиле, четыре-пять лет назад, чтобы выполнять обязанности врача (но не дипломированного доктора). В то время господину Бовари было около двадцати пяти лет, его жене – примерно двадцать. Вдвоем они купили дом на главной улице (впрочем, это единственная улица Ионвиля).

Несмотря на привлекательность местности, в которой расположен наш небольшой городок, и приветливость жителей, супруге господина Бовари здесь, кажется, совсем не нравилось. Проводя время в праздности, она тратила много денег: подписалась на парижские журналы, заказала фортепьяно, получала из Руана книги, покупала много различных вещей, одежду, мебель – в частности у господина Лерё, обосновавшегося в Ионвиле.

Правда или нет, но вскоре поползли слухи о том, что она ведет себя не соответственно положению замужней женщины. Ее видели с господином Родольфом Буланже – владельцем имения Юшет, затем с господином Леоном Дюпюи – клерком нотариуса у мэтра Гильомена. Она часто ездила дилижансом в Руан под предлогом посещения cвоих родственников. Однако, кажется, у нее нет никаких родственников в Руане и на самом деле она останавливалась в гостинице.

Господин Бовари был занят поиском пациентов, а потому ничего не замечал. Чтобы добиться доверия и уважения жителей, он взялся бесплатно прооперировать искривленную ступню некоего Ипполита, прислуживающего на постоялом дворе «Золотой лев». Операция прошла плохо. Ипполит стал калекой, и это сильно подпортило репутацию господина Бовари.

Что касается того, умерла госпожа Бовари вследствие несчастного случая или нет, я не очень-то в этом осведомлен. Господин Омэ, аптекарь, известил меня о несчастье 24 марта вскоре после полудня, я поспешил туда, но мадам Бовари уже скончалась. С ней были два врача не из нашего городка, которые не смогли ее спасти. Затем завязалась полемика по поводу разрешения на погребение, которое в конце концов было выдано.

В день кончины господа Бовари и Омэ сказали мне, что в секретере покойной они нашли письмо, где та сообщала о своем намерении покончить с жизнью при помощи яда. Но письмо мне не показали.

Думаю, поводом к самоубийству могли стать скрытые от мужа долги мадам Бовари, которые нужно было вернуть господину Лерё, помимо торговли занимающемуся ростовщичеством. Возможно также, она боялась гнева господина Бовари из-за своего недостойного поведения.

Что касается яда: если он не был куплен в Руане или каком-нибудь другом городе, то у нас мадам Бовари могла приобрести его только в аптеке господина Омэ, где мышьяк продают для борьбы с крысами, а также для приготовления различных препаратов медицинского или сельскохозяйственного назначения. Торговля мышьяком строго регламентирована законом от 6 апреля 1844 года (здесь г-н Тюваш заглянул в свои бумаги); яд отпускается только при письменном заявлении о том, с какой целью его приобретают, а имя покупателя вносится в реестр аптеки, и аптекарь в течение десяти лет обязан отчитываться за проданное количество мышьяка. Поэтому, где бы ни был приобретен мышьяк – у господина Омэ или в другом месте, – найти след не так уж сложно.

Общественное настроение в кантоне хорошее. Несмотря на тревожные слухи, жители считают произошедшее несчастным случаем. Народ спокоен, полностью доверяет Церкви и королю, уважает власть и мораль. Кроме некоторых кабаре, в кантоне не наблюдается никакой публичной распущенности. [9]9
  Действие происходит в конце правления Луи-Филиппа I, в разгар «нравственного порядка», когда, тем не менее, уже начались волнения, которые два года спустя привели к революции 1848 г. – Примеч. фр. издателя.


[Закрыть]

Прочитано, подписано, датировано:

г-н Тюваш, мэр

2. Г-Н АББАТ БУРНИЗЬЕН, КЮРЕ ПРИХОДА ИОНВИЛЬ-ЛʼАББЭИ

С момента своего приезда в Ионвиль мадам Бовари исповедовалась мне, и я могу сказать, не раскрывая секретов этого таинства, что в ее исповедях не было ничего особенного, разве что они казались более достойными и благообразными, чем исповеди большинства моих прихожан. В последнее время она исповедовалась реже, из чего я сделал заключение, что она могла исповедоваться где-нибудь в другом месте, например в Руане, так как она довольно часто там бывала.

Семья Бовари жила в согласии. Супруги стали прихожанами нашей церкви несколько лет назад, и от них не было слышно ни о каких скандалах. Может быть, господин Бовари излишне часто общался (хотя и по-дружески) с местным аптекарем господином Омэ, известным вольнодумцем и, возможно, даже (по крайней мере, так о нем говорят) франкмасоном… Однако, в отличие от господина Омэ, господин Бовари не афиширует свое неверие; он не исповедовался и не причащался, но каждое воскресенье присутствовал на мессе вместе с мадам Бовари.

Поговаривали, что у них были денежные затруднения. Но по этому поводу лучше опросить господина Лерё, торговца предметами туалета в Ионвиле, который, по слухам, одалживал им крупные суммы. Во всяком случае, их дом был арестован именно по его жалобе.

Покончила ли она с собой? Убежденная католичка, воспитанница монастыря урсулинок в Руане, мадам Бовари знала о строгих санкциях, которые принимаются Церковью по отношению к самоубийцам. Она никогда бы не приговорила себя к безбожному погребению и вечному проклятью. Поэтому я верю в несчастный случай, иначе разве согласился бы я похоронить ее по религиозному обряду? Какого рода несчастный случай? Как писали в газете, бытовой, вероятно, что в нашей провинции случается чаще, чем мы думаем. Следует допросить по этому поводу самого господина Бовари, а также их служанку Фелисите (я ее тоже исповедую, но она глупа и вряд ли что скажет, не думаю, что она много в этом понимает). Кроме того, поговорите с безбожником Омэ, потому что он помогал жертве и написал заметку о происшествии в газете.

Что касается письма, которое мадам Бовари оставила, чтобы объявить о самоубийстве, то я очень удивлюсь, если выяснится, что оно существует на самом деле; во всяком случае, мне его никто не показывал.

Вы услышите здесь много слухов. В маленьких городках всегда полно слухов.

Прочитано, подписано, датировано:

г-н Бурнизьен, кюре Ионвиля

3. Г-Н БОВАРИ (ШАРЛЬ), НЕДИПЛОМИРОВАННЫЙ ВРАЧ ИОНВИЛЯ-ЛʼАББЭИ (ДЕПАРТАМЕНТ НИЖНЯЯ СЕНА), ДВАДЦАТИ СЕМИ ЛЕТ, МУЖ ПОКОЙНОЙ

(Из-за подавленного состояния г-на Бовари дознание проводилось в спальне дома г-на и г-жи Омэ, где находился г-н Бовари, соблюдая постельный режим. Эта запись разговора – всего лишь черновик, она не имеет ценности протокола допроса. Здесь приведены слова г-на Бовари из личной беседы в присутствии заинтересованного лица.)

Значит, ты тоже с Флобером и дʼЭрвилем был в коллеже? Нет, к сожалению, я тебя совсем не помню, ведь нас было так много. Да и недолго я оставался в коллеже. Мне там было плохо, и мать забрала меня оттуда через несколько месяцев.

(…)

Что ты хочешь от меня услышать? Мы жили хорошо. Почему она приняла этот яд? Я совершенно ничего не понимаю. Она меня любила, я в этом уверен, она доказывала мне это тысячу раз. Правда, последнее время мне иногда казалось, что она любит меня меньше, чем раньше.

(…)

Почему-то она чувствовала себя несчастной. Что бы я ни предпринимал, она всегда оставалась недовольной.

(…)

Я ее обожал, я работал, давал ей все, что она хотела. Что еще я мог сделать?

(…)

Деньги? Это правда. (Он залился слезами.) Этот ужасный господин Лерё со своим товаром заставлял ее тратить огромные суммы, а потом без моего ведома заложить наш собственный дом. Именно он причина всех наших бед.

(…)

Несчастный случай? Нет. Я имел неосторожность подписать на нее доверенность на право проведения за меня любых финансовых операций, и, наверное, этот роковой документ погубил ее. Почему она скрыла от меня, что заложила наше имущество. Она в первую очередь должна была довериться мне, и тогда мы вместе сумели бы все преодолеть! (Снова слезы.) Увы! Она привыкла ничего мне не рассказывать.

(…)

ДʼЭрвиль уже спрашивал меня об этом: нет, у меня дома никогда не было мышьяка. Как она его достала? (Слезы.) Я ничего не знаю, я мало знал о ее жизни. Что касается письма, в котором она говорила о намерении покончить с собой, то я нашел его у нее в секретере. Не знаю, где оно. От переживаний я, наверное, оставил его у себя дома. Его можно поискать там.

(…)

Сейчас господин Омэ и его жена занимаются мною. Моя мать предложила мне свою помощь – она хочет переехать в Ионвиль и вести мое хозяйство.

(…)

Подходит ли мне это? (Он опять залился слезами.) Нет!.. Я хотел бы остаться один, а потом найти другую жену. Я так любил Эмму!..

(Дознаватель и заинтересованное лицо договорились, что запись беседы будет переработана в официальный протокол и г-н Бовари подпишет его, когда будет в состоянии сделать это.)

4. Г-Н ЛЕРЁ, ТОРГОВЕЦ МОДНЫМИ НОВИНКАМИ В ИОНВИЛЕ

Да, я коммерсант, родился в 1810 году в Марселе, лет десять назад обосновался в Ионвиле как продавец тканей и модных товаров. Я представляю три лучших дома из Руана: «Труа Фрер», «Барб дʼОр» и «Гран Соваж». Мой магазин находится чуть дальше по главной улице, по правую сторону. Наверху у меня контора, куда надо подниматься по лестнице. Там я веду свои дела.

Я не знаю, были ли причиной драмы покупки, сделанные у меня мадам Бовари в течение нескольких лет. Если это так, то я был бы искренне огорчен.

Мадам Бовари была необыкновенной женщиной, месье. С самого своего приезда в Ионвиль, несмотря на то что у нее был муж и дом, которому позавидовала бы любая женщина, она начала скучать. Наши разговоры начинались всегда одинаково: «Сегодня мне ничего не нужно, господин Лерё». После чего она скупала половину лавки! Причиной покупок галантереи, белья, иногда мебели была ее праздность. За один месяц она могла заказать у меня готическую скамеечку для молитвы, кашемировое платье, учебник итальянского языка и вдобавок лимонов на четырнадцать франков, чтобы чистить ногти! На эти покупки она подписывала мне долговые расписки, но вопрос об их оплате никогда не вставал.

Затем господин Бовари имел неосторожность подписать ей доверенность, и она стала выдавать векселя на имя четы Бовари. Не знаю зачем именно, но по каким-то делам она часто ездила в Руан. Ее счет у меня рос день ото дня, но речь шла уже о выданных кредитах, а не о покупках. Я не думал о том, чтобы отказать ей и сейчас понял, что был тогда неправ! Однако мои векселя уже достигли огромной суммы в три тысячи франков, и я счел невозможным ссужать ее деньгами и далее. Тем более что господин Бовари, не зная о долгах, сделанных его женой, тоже начал занимать у меня деньги! Мне надо было срочно погашать кое-какие платежи, и я подал на арест имущества.

Что она делала с деньгами, которые брала у меня в долг? Сначала она оформляла свой интерьер, покупала мебель, безделушки, кое-какие туалеты. Наверное, следует расспросить об этом ее мужа и двух знакомых, которые, кажется, были у нее в то время, это господин Родольф и господин Леон.

Господин Родольф – владелец усадьбы в половине лье отсюда. Она с ним часто виделась некоторое время, даже ездила с ним верхом, ради чего купила у меня амазонку, а также стек и все снаряжение.

Господин Леон – бывший клерк нашего нотариуса мэтра Гильомена. Когда он переехал из Ионвиля в Руан, стали поговаривать (хотя я и не доверяю слухам), будто мадам Бовари так часто ездила в Руан, чтобы видеться с ним. Поскольку этот вопрос заинтересовал следствие, надо расспросить Ивера, кучера дилижанса из Руана. Возможно, он сумел бы прояснить некоторые детали. Что же касается меня, то я ничего другого не знаю.

Прочитано, подписано, датировано:

Лерё, торговец модными новинками

5. Г-Н ОМЭ, АПТЕКАРЬ

(Г-н Омэ был вызван для дачи показаний вместе со своей супругой.)

Моя фамилия Омэ. Я аптекарь первого класса, специалист по водам Виши, сельтерской и другим минеральным водам, по выпаренным экстрактам фруктовых соков, по медицине Распайля, [10]10
  Распайль Франсуа Венсан (1794–1878) – французский деятель республиканского и демократического движения, химик и медик – Примеч. ред.


[Закрыть] арабскому ракауту, [11]11
  Рисовая мука с картофельным крахмалом и пудрой какао. – Примеч. ред.


[Закрыть] таблеткам Дарсе, пасте Ренью, бандажам, ваннам, лечебному шоколаду и так далее.

С самого приезда молодой четы Бовари мы с женой выказывали им свое расположение. Мы облегчали всеми возможными способами их обустройство на новом месте, давали им советы и много раз принимали их у себя. Я помог им установить в погребе бочку для сидра, подсказал, какого мясника выбрать, где подешевле покупать продукты, помог заключить договор с городским могильщиком Лестибудуа, чтобы он раз в неделю приходил ухаживать за их садом.

Несмотря на все усилия, господину Бовари не удалось найти достойную его клиентуру. По моим настояниям, а также ради престижа, он прооперировал искалеченную ногу молодому Ипполиту, прислужнику постоялого двора «Золотой лев». К сожалению, операция прошла неудачно, и ногу пришлось ампутировать. Бовари был вынужден купить Ипполиту деревянный протез. Можете себе представить, какое это впечатление произвело на жителей!

Мадам тем временем скучала, она позволила себе некоторые траты… Если бы я знал, что она подписала векселя на многие тысячи франков для некоего господина Лерё, я бы немедленно настоял на том, чтобы господин Бовари прекратил всякие сношения с этим типом. Все здесь в курсе, что он был торговцем лошадьми на Юге и разорялся не один раз. А кое-кто говорил, что он в течение нескольких лет был содержателем дома свиданий в Арле!

Не знаю, каким образом мадам Бовари достала мышьяк или, если правильнее сказать, мышьяковую кислоту. Я никогда не продавал это ей, а также никому в Ионвиле за последнее время. Она получила мышьяк либо от своего мужа, либо в Руане, куда часто ездила.

Я не знаю, зачем она наведывалась в Руан. Вероятно, по своим делам, чтобы покупать там книги, ноты для фортепьяно, потому что она любила читать, ей нравилась музыка, особенно немецкая, которая на многих нагоняет тоску. Возможно, именно чтение и музыка так пошатнули состояние ее духа.

Я ничего не знаю ни о ее недавних денежных проблемах, ни об аресте недвижимости, а также об отношениях с господами Родольфом Буланже и Леоном Дюпюи. Ни я, ни моя жена не бываем у господина Родольфа Буланже. У него вообще мало кто бывает, да он никого и не приглашает. Что касается господина Леона Дюпюи, это молодой человек без состояния, но вполне приличный, и, полагаю, его переезд в Руан наверняка поможет ему встать на ноги. Я уважаю его за способности, а мадам Омэ ценит в нем любезность. У него есть таланты: он рисует акварелью, играет с листа, поет романсы. После ужина он охотно говорит о литературе и поэзии, если общество не садится играть в карты. Господин Дюпюи заслуживает того, чтобы достигнуть успеха. Возможно, однажды он станет нотариусом. Живя в Ионвиле, он снимал у нас в доме небольшую комнатку над амбаром, где сейчас поселилась наша дочь.

О самой я знаю лишь следующее. Около девяти часов вечера 23 марта меня внезапно вызвал господин Бовари, и я с изумлением узнал, что мадам Бовари проглотила мышьяк. Затем я помогал господину Бовари оказать ей первую помощь. Пришла также мадам Омэ, и мы все трое пытались облегчить страдания мадам Бовари. Именно я посоветовал Шарлю пригласить докторов Каниве и Ларивьера, сам же он подумал только о том, чтобы вызвать священника. После смерти несчастной моя жена мадам Омэ занялась необходимыми делами по хозяйству. Позже прибыла мать господина Бовари и взяла все в свои руки.

Да, Бовари сразу показал мне письмо, в котором его жена сообщала, что намерена покончить с собой. Он достал его из секретера своей жены, где она хранила свою переписку. Я помню, что письмо было адресовано ему, оно было запечатано, и он сломал печать. Судя по тому, что он мне прочитал, письмо начиналось такими словами: «Никого не вините…» Она сказала, что приняла мышьяк, и мы начали искать противоядие от этой отравы в медицинском словаре, который, к счастью, имелся в доме.

Нет, сам я этого письма не читал. Прочел его только господин Бовари. Что с письмом стало, я не имею понятия. Должно быть, господин Бовари куда-то его дел – спросите его об этом. Моя жена тоже не видела письмо, ее не было, когда он мне его читал.

Дабы защитить свою репутацию, я прошу вас как можно скорее проверить наличие одного фунта мышьяка в моей аптеке и снять с меня подозрения.

Господину Омэ было обещано, что его просьба будет удовлетворена.

Прочитано и подписано:

г-н Омэ, аптекарь первого класса

(Мадам Омэ подтверждает показания своего мужа. Что касается ее самой, она не видела письма мадам Бовари. Однако господин Бовари и ее муж почти сразу же сказали ей о нем.)

6. Г-Н РОДОЛЬФ БУЛАНЖЕ, ВЛАДЕЛЕЦ ИМЕНИЯ ЮШЕТ, РАНТЬЕ

Предварительное замечание. Поскольку от слуг господина Буланже был получен ответ, что хозяин вообще отсутствует в имении Юшет, дознаватели явились к нему без предупреждения, чтобы он не мог избежать встречи.

Юшет не является замком в истинном смысле этого слова, это скорее большое имение, расположенное в получасе ходьбы к западу от Ионвиля – если следовать по течению реки Риёль, а затем подняться по тропинке к дороге в Руан. Чтобы подойти к зданию, надо сначала пройти через хозяйственный двор. За входной дверью прямая лестница ведет в апартаменты господина Родольфа.

Господин Родольф – мужчина тридцати пяти – сорока лет, красивый, высокий, усы тщательно подстрижены, говорит искренне. Он сидел в зале своего имения Юшет под огромной головой оленя – его собственного охотничьего трофея. На нем было домашнее платье из красного бархата, накинутое на вышитую ночную сорочку. Господин Родольф не прервал своего завтрака, чтобы, надо отметить, любезно принять дознавателей. На столе, расположенном рядом с погасшим камином, находилась початая бутылка марочного коньяка, несколько стаканов, номер журнала «Иллюстрация»,[12]12
  Парижский иллюстрированный еженедельник, основанный в 1843 г. с целью освещать все стороны современной жизни. – Примеч. ред.


[Закрыть] большая турецкая трубка, пепельница, доверху наполненная пеплом от сигар, а также несколько игральных карт, оставленных, вероятно, накануне.

Его спросили, разрешает ли он вести запись, на что он любезно согласился.