Текст книги "Сожги в мою честь (ЛП)"

Автор книги: Филипп Буэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Черный таракан

Вечер понедельника, дружеская встреча, партия в бридж.

Флоранс никогда их не пропускает. Прекрасная возможность надеть одно из своих красивых платьев, чернобурку и побрякушки. Она уйдет через пять минут, ровно в восемь, вернется очень поздно. Светская жизнь чрезвычайно беспокойна, семейство Брибаль совершенно ею поглощено. Ротари-клуб, Клуб путешествий, Французский благотворительный фонд – они коллекционируют членские билеты. И только бридж их разлучает. Вместо того чтобы делать ставки на повышение в тесном кружке, мсье остается дома и объедается нотами. Мадам терпеть не может оперу. И вот, как только жена его покидает, он потребляет их вволю.

Так и есть, ворота открываются.

«Мерседес» с включенными фарами выезжает во влажный вечер Ниццы.

Давай же, стрекоза, наслаждайся своими нарядами, завтра ты будешь носить траур.

Вот она исчезает в конце темной улицы.

Меня же укрывают деревья. Никто здесь не ходит, этот уголок служит лишь для оживления асфальта. Я могу доверить сохранение моей тайны сени ветвей, присутствие мое здесь всегда незаметно, да и одеяние мое сливается с декорацией – черное на черном, как на картине Малевича.

Идти мне недолго, собственность Брибалей находится в ста метрах отсюда.

Но терпение, вдруг мадам еще вернется. Забыла кольцо, к примеру. Такое уже случалось. В ее мире не играют в бридж без бриллианта на пальце. А потом следует дать время и таракану. Я знаю, что он приготовит себе поднос закусок, принесет его в гостиную, поставит диск, сядет слушать – всегда в одном и том же кресле, спиной к входу. Я подойду к нему со стороны кухни. Хозяин не услышит меня среди вокализов оперной дивы и вдохновенного тенора. Разве только он слушает «Пеллеаса и Мелизанду». Но нет, Дебюсси не его конек – и эта погрешность против вкуса играет особую роль в данном случае.

Стрелки на часах продвинулись, нет нужды ждать дольше, мадам не вернется.

Мимо проезжает автомобиль, я отступаю, пропуская его, прежде чем подняться вверх по улице. Глупый рефлекс! Совершенно необходимо, чтобы меня заметил кто-нибудь. Любой уважающий себя серийный убийца обязан оставлять следы. Эти больные люди жаждут общественного признания. Я другое дело, я не убиваю, повинуясь импульсу – я убиваю во имя моего белого камня. Но полицейским нет нужды о нем знать, я хочу, чтобы они возвели меня на престол в клубе великих психопатов. И именно с этой целью снова стараюсь, чтобы меня засекли.

В мою сторону как раз двигается автомобиль. Я подхожу к обочине, поправляю очки. Водитель притормаживает, смотрит на меня, резко жмет на газ, уезжает. Бинго, есть свидетель! Сможет меня описать: «Раввин, господин комиссар, с большой сумкой». Хотя, конечно, он не сумеет сказать, что в ней было: револьвер и две канистры бензина.

Вилла Брибалей передо мной. За то время, что я наблюдаю за ней, она изучена до последней черепицы. Сколько раз мне доводилось преодолевать ее ограду? И не упомню. Мои глаза следили за тараканом из глубины сада. Ритуал понедельника облегчил задачу. Сегодня памятная дата, мсье оплатит поминальные свечи – своими страданиями.

Как беспечны бывают люди! Брибали начинили свой дом системами безопасности, не упустили ни одного гаджета. При малейшем подозрительном движении взвывает сирена тревоги, чем пользуются все соседи. Снаружи, вдоль тротуара вилла оснащена, чем только можно. Камера на воротах, парк окружен толстой стеной. Высота ее приведет в уныние воров, но с обратной стороны, выше по улице, крутой, как склон горы, ограда значительно ниже. Причиной тому географическое положение квартала: эта часть Бометт расположена на вершине холма. Будь я на месте Брибалей, верх стены в этом уязвимом месте украшала бы колючая проволока. Они об этом не подумали. Тем лучше для меня, через эту брешь я постоянно проникаю в их владения.

Несмотря на возраст, я в хорошей физической форме. Мое тело подготовлено к мести: бег и плавание поддерживают мускулы в тонусе. Влезть на стену для меня – детская забава.

Спрыгиваю внутрь сада, выпрямляюсь – все в порядке – утираю пот…

Как всегда, двигаюсь короткими перебежками, от мандариновых деревьев к фиговым, от лимонных к кустам мимозы, и так до столетней пальмы. Стратегическая пауза: отсюда хорошо видна вся вилла. Шторы не опущены. Гостиная залита приглушенным светом, таракан слушает «Риголетто» в полном восторге. Развалившись в низком кресле, вдали от насмешек, закрыв глаза, он отбивает такт, как болван. Судя по тому, что я слышу, дегустирует третий акт. Гениально! Верди облегчит мне задачу: я знаю, в какой момент застать свою цель во всей красе.

«Un di, se ben rammentomi». Маддалена флиртует с герцогом. До моего появления остается четыре сцены.

Но надо торопиться, герцог уже поет «Bella figlia dell’amore».

В кухню ведет аллея с гудроновым покрытием – удобно расположена для того, чтобы разгружать покупки. Само собой, дверь на запоре. К несчастью для Брибаля, я знаю, как ее вскрыть. Самообучение, книги и инструкции заменили наставника. Имея специальное «образование», я окидываю скважину замка профессиональным взглядом. Тут используется зубчатый ключ. Следовательно, цилиндры замка отпираются отмычкой при помощи электрического пистолета. Под воздействием вибрации штифты соскакивают, система подается, остается только открыть дверь. Операция длится несколько секунд. Это почти как произнести «Сезам, откройся!».

Такой инструмент не продается в гипермаркетах, но это второстепенная проблема, собрать его способен и ребенок. Моя отмычка изготовлена собственными руками. И работает лучше некуда – опробована заранее.

Вот, я цепляю отмычкой ригель. Децибелы нарастают, Риголетто убеждает меня поторопиться: «Venti scudi hai tu detto?». Он прав, развязка приближается.

Великолепно! Электрический пистолет выполняет свою задачу со сверхзвуковой скоростью. Даже жаль, до чего все просто. Но не жаловаться же на это! Самое главное, что я на месте.

Потрясающая кухня! Ощущение, что находишься в лаборатории. Все, включая машинку для открывания консервных банок, приводится в действие касанием пальца. Ладно, хватит исходить завистью. Я прячусь возле холодильника. Кто знает, Брибаль может прийти за стаканом воды.

На улицах Мантуи история стремительно развивается: Маддалена умоляет Спарафучиле не убивать герцога. Мне осталось сделать совсем немногое – и уже таракан будет умолять меня сохранить ему жизнь.

«E amabile invero cotal giovinotto».

Джильда слышит их разговор. Ее молитвы сливаются с решением Спарафучиле и Маддалены, мощь оркестра нарастает. Минута наступила, я вхожу в гостиную.

Какое убожество, кошмар! В этой буржуазной роскоши все помпезно и претенциозно: картины, безделушки, обстановка. Оскар за самый плохой вкус, мадам повесила шторы с розовыми помпонами. Стоит дорого, выглядит безобразно.

Сидя в кресле, таракан с блаженным выражением на лице изображает Тосканини [11]  [11] Артуро Тосканини (Arturo Toscanini; 25 марта 1867, Парма – 16 января 1957, Ривердейл, Нью-Йорк) – знаменитый итальянский дирижёр.


[Закрыть].

Соло на флейте – он взмахивает воображаемой палочкой.

Трели альта – я врываюсь, держа ствол в руке.

Удар тарелок – он в ужасе вздрагивает.

Fortissimo – я стреляю.

Окровавленная рука падает, голос дрожит от ужаса:

– Ааа!!! Вы сумасшедший! Что вам надо?

Второй выстрел – вторая рука в клочки.

Вопит – жалкий глагол. Брибаль лает, как свора собак. Боль невыносимая, пот заливает лицо, тощее тело корчится в кресле. Любопытно, из головы вон, что он ростом под два метра. Ни дать ни взять Валентин Бескостный [12]  [12] Валентин Бескостный (Valentin le Desosse, наст. имя Жюль Этьен Эдм Реноден)– французский танцовщик канкана. Работал в парижском кабаре Мулен Руж, будучи партнером знаменитой Ла Гулю. Валентин Бескостный был высоким и худым. Прозвище «Бескостный» было обусловлено особенностями его телосложения: Реноден, страдавший синдромом Элерса – Данлоса, мог выполнять изящные гибкие движения так, как будто не имел костей. Зарабатывая на жизнь виноторговлей, Валентин отказывался принимать плату за выступления в Мулен Руж, делая это исключительно ради удовольствия. Кроме того, отличительной чертой танцовщика был длинный черный цилиндр.


[Закрыть].

Пытаясь сохранить достоинство, он поднимается мне навстречу. Я позволяю ему это сделать: не придется тащить его на ковер. В этот раз разряжаю обойму в его ноги. Таракан катается по полу, надрываясь от крика, не забывая осыпать меня проклятиями между хрипами. Пусть проклинает, сколько хочет, я не верю больше в дьявола.

Пока он ревет, Риголетто слышит пение герцога. Потрясение! «La donna e mobile» ошеломляет его: как, этот соблазнитель все еще жив?! Тогда чье же тело находится в мешке, который он собирается сбросить в реку?

Несчастный отец обнаруживает в нем Джильду. Ад и проклятия, Спарафучиле зарезал его дочь!

А таракан сменил репертуар. Он больше не оскорбляет меня, звучит речь защитника, словно в суде. Нет человека, который бы любил евреев так, как он. Он восхищается Израилем, кибуцами и Эйнштейном! Эта история – какая-то ошибка, моя рука ошиблась мишенью.

Я не отвечаю, он тоже подохнет в неведении.

«V’hoingannato»… Риголетто прижимает к себе дочь. Невинная жертва агонизирует. Шут плачет, бичует себя, просит у нее прощения.

Сотни раз звучал этот отрывок во мне и для меня.

Он исторгает у меня слезы.

Риголетто – это я…

Поставим точку. Аккорды Верди прекрасно подойдут для заключительной сцены.

Бензин воняет смертью…

Я обливаю таракана. Как и клещ, он понимает, что я сожгу его живьем. Впадает в панику, умоляет, я слышу повторяющееся «Пощадите!». Странно, что он знает о существовании пощады, сам он никогда к ней не прибегал.

Джильда умирает. Опера оканчивается криком Риголетто: «Проклятие!».

Его я и жду, чтобы швырнуть свой «Зиппо».

Таракан вспыхивает. Последние вопли. Огонь мгновенно распространяется по гостиной: оплавляются картины, занимаются розовые помпоны.

Ite exsequiae est. Конец погребальной службе, идите с миром.

Моя машина припаркована внизу квартала Бометт. Я сажусь в нее с легким сердцем.

Глава 8

Прусак

Площадь Часов, которые никогда не бьют. Жаль. Если бы били, двенадцать ударов заглушали бы крики отчаяния людей, позабытых ангелами.

Полночь – благословенный час забулдыг без семьи, которым алкоголь помогает изрыгнуть существование, лишенное любви.

Полночь – проклятый час для тех, кто ложится в постель один на один с самим собой и говорит, что все загублено.

Полночь – час начала следующего дня, похожего на предыдущий, наполненный тревогой и валиумом.

Полночь – нулевой час, пустота звездных суток, словно небытие жизни.

Полночь, полночь, полночь…

«Полночь – картина, затемненная нашими неудачами… А еще время, когда прусаки выползают из своих щелей. Ни один закон не мешает блюстителям порядка охотиться за ними… до того дня, пока не возникает новый, ограничивающий преследование. В стране, которая поливает грязью свою полицию, можно ожидать всего».

Тассен, пригород Лиона. Сидя в засаде в «рено» напротив местного бара, Антония снова и снова возвращалась к своим невеселым мыслям.

«Термин «реакция» был введен санкюлотами [13]  [13] Санкюлоты – (sans-culottes) – название революционно настроенных бедных людей в Париже во время Великой Французской революции. Слово происходит от выражения sans culotte, то есть «без кюлот»: в XVIII веке мужчины из богатых сословий носили кюлоты (короткие обтягивающие штаны чуть ниже колен) с чулками, а бедняки и ремесленники носили длинные брюки.


[Закрыть]. Реакционерами они называли дворян, противников изменений. Фашисты, те хотели, чтобы в умах людей жила одна-единственная мысль. В демократах они видели опасных людей, отклоняющихся от верного пути. Голоса несогласных заглушались огнем и мечом: разъяренное человеческое стадо слышало только свой голос».

– Патрон, посмотрите, в баре какое-то движение.

Антония знаком показала, что заметила.

«Если следовать логике и называть вещи своими именами, наше общество стало реакционным и фашистским: оно держит меня на коротком поводке и затыкает рот… Запрещено вести расследование за границами своей территории! Ослушаюсь – мне перебьют ноги. Запрещено критиковать официальный гуманизм! Выскажу мысль, противную политике блаженных сторонников социальных прав – на мне поставят клеймо стервы. Косность и догматизм – вот что вскармливает предписанную толерантность. Думай, как все или проваливай! Хотелось бы мне знать, где обитает демократия в стране, отупевшей от ангельской пропаганды».

– Патрон, дверь открывается, это, возможно, наш клиент.

Нет, не он. Надо подождать еще немного.

«Мои методы называют нечестными. Но если реформа провалилась и это отказываются признать – не гораздо ли это хуже? Я говорю не только о смертной казни, но и о законах, которые парализуют работу полиции. Нам и своих хватало, а теперь еще и свалились на голову указы из Брюсселя! Пфф! Европейский комиссар, которого никто не избирал, знает ли он, как страх пожирает тебя изнутри? Как свистит пуля? Погибает товарищ? Нет! Окопавшись в своем кабинете, он не рискует быть пристреленным. И к тому же получает в пять раз больше моего».

Огни бара погасли, взгляд Антонии стал жестче.

«Полицейский! Сегодня нужно быть святым, чтобы выполнять эту работу. К сожалению, преступники этим качеством не отличаются, кретины-правозащитнички, похоже, об этом забывают. С теми процедурами, что они нам вешают на шею, у адвокатов не жизнь, а малина. А бандиты радуются: достаточно плохо подписанного протокола, чтобы их отпустили. С меня хватит! Чаша моего терпения переполнилась! Наплевать на методы, убийцы должны заплатить за свои преступления, точка, проповедь окончена, аминь!»

– Думаю, на этот раз он, похож на фото.

Не нужно и приглядываться, комиссар узнала Антона Йозевича.

Худой, как червяк, бритая голова скинхеда. Антон прощался с дружками хриплым голосом: вино и курево сделали свое дело со связками. Он нелепо шатался из стороны в сторону, пьяный, плохо одетый, в куртке из дрянной кожи.

– Подожди трогаться, прихватим его внизу улицы.

– В том гадюшнике? Он же обделается со страху.

– Я бы сильно удивилась, он легко подстраивается под ситуации. Самое трудное – вывести его из равновесия, я тебе объясняла, как это сделать.

– Не беспокойтесь, патрон, я знаю свою роль наизусть.

– Давай строго по тексту. Этот тип как прусак – подбирает и переносит все, что услышит, даже если ничего и не выгадает. Он себя самого продал бы с потрохами, если бы за его голову была назначена награда. Проблема в том, что он сочиняет на ходу – привирает, преувеличивает. Мне бы не хотелось, чтобы он нафантазировал, придерживайся нашего сценария.

Антония скрывала от Милоша часть правды и в глубине души злилась на себя за это. Антон был не просто доносчиком, двадцатым ножом у Турка – он был педофилом и вдобавок убийцей. Комиссар столкнулась с ним еще до службы в БРБ. В Герлане нашли труп девочки, избитой, изнасилованной и зарезанной. Все указывало на серба. Но виновность подтверждалась только сумбурными показаниями одного обкурившегося наркомана. Невозможно было провести и анализ ДНК: кожа жертвы, погруженной в цистерну бензина, растворилась под воздействием сольвента. За отсутствием улик Антон был отпущен на свободу. Негодуя, Арсан поклялась себе, что получит его голову, и, дав клятву, выжидала удобного случая.

«Но в конечном итоге, – оборвала она себя, – Милошу и так есть за что его ненавидеть. Одного происхождения довольно, чтобы букашка «расписал» его по-хорватски. Он уже предвкушает удовольствие».

– Включай зажигание, Милош, он наш.

Сказано – сделано, машина поехала вниз по улице. Пустынная, усеянная старинными домами, улочка несла на себе особый отпечаток, в духе Эжена Сю. Она выглядела так, что хоть сейчас можно было снимать «Парижские тайны» [14]  [14] «Парижские тайны» – знаменитый авантюрный роман Эжена Сю, впервые опубликованный в газете «Журналь де Деба», где печатался с продолжением более года. Роман стал самым выдающимся произведением писателя, неоднократно экранизировался, наиболее известен фильм Андре Юнебеля, главную роль в котором играет Жан Маре.


[Закрыть]. Однако действие происходило близ Лиона, в XXI веке: молодой лейтенант резко затормозил в трех шагах от прусака.

Как планировалось, комиссар осталась в салоне – самое главное, Антон не должен был ее увидеть – а Милош выскочил из «рено».

Быстро (с большой буквы Б), пистолет наизготовку, он усмирил серба:

– Руки в стену, ноги шире и не дергайся.

– О! Чего ты хочешь?

– Сначала посмотреть, нет ли у тебя пушки.

Ответ немного успокоил Антона. Во-первых, он означал, что будет диалог, и, похоже, этот сопляк не собирался его убивать. Иначе прикончил бы, не шаря по карманам. Йозевич перевел дух, вернулась наглость:

– Кончай лапать, это меня возбуждает. Оружия нет.

– А это что, не нож ли с выкидным лезвием?

– Открывать устрицы, у нас же месяц с буквой «р» [15]  [15] По устоявшейся традиции устрицами лакомятся с сентября по апрель – в месяцы, содержащие в названии букву «р». Всем известная история про букву «р» появилась в 1771 году. Устриц в то время не разводили, а собирательство резко уменьшило популяцию моллюсков. Тогда Людовик XV подписал указ о регламентации рыболовства и запретил продавать устриц в период, когда они выметывают икру. Но спрос на устриц продолжал расти, поэтому к середине XIX века их научились разводить. Количество моллюсков значительно увеличилось, указ потерял смысл и был отменен в 80-е годы XIX века.


[Закрыть].

Арсан предупреждала: прусак подстраивается под любые ситуации.

– Так, поворачивайся, надо поговорить.

– О чем, братишка? Что ты хочешь услышать?

«Правило первое, главное и единственное: этот козел должен меня уважать».

Авторитет следовало подкрепить резким мастерским тычком. Кровь брызнула из носа серба.

– Начнем с «вы», терпеть не могу, когда мне тыкают.

Йозевич ошарашено кивнул, зажимая рукой ноздри.

– Раз понимаешь это, добавляй «капитан».

Антон дышал с трудом. К пропитому голосу и славянскому акценту добавились и потерпевшие аварию согласные:

– Бадамушта вы из балиции?

– Да, братишка, из БРБ.

– Какие ко бде вопросы, де понимаю, что вам дадо.

– Слушай сюда: Матье Бонелли – холодный труп со вчерашнего вечера. Вернее, горячий труп: его сожгли заживо в поезде.

– Де может быть!

– Может! Ромена Гарсию прикончили вместе с ним.

– Черт, и Ромена!… Кто, вы в курсе?

«Эта рыбешка ничего не знает. Тем лучше, будет легче его подковать».

– Есть одна идея: Рефик или Вайнштейн.

– Вы шутите?

– Нет, и Тино Бонелли тоже не шутит. Мы с ним встречались, он убежден в этом.

– Он сильдо ошибается, Рефику плевать да корсиканцев.

– Ты работаешь на Турка, может быть, слышал, как он приказывал убрать?

– Дет, ди фига. Повторяю: Рефик чист.

«Пора наживлять крючок, он готов клюнуть».

– Раз это не он, значит, кто-то другой. Если, конечно, Рефик не держит тебя в стороне от своих дел.

– Я в деле… С чего он должен держать бедя в стороне?

– Ты не турок, даже не мусульманин… Понимаешь, куда я клоню?

– Нет.

– Ладно, выкладываю карты: мы знаем, что Рефик – хозяин местной турецкой мафии. Еще знаем, что он близок с «Серыми волками» [16]  [16] «Серые волки» (Bozkurtcular) – турецкая молодёжная организация ультраправых националистов.


[Закрыть]. Ты не входишь в братство, плевать ему, если тебя шлепнут. Если надо кем-то пожертвовать, ты первый в списке… Сечешь фишку?

– Смутно, продолжайте.

«Все точь-в-точь по плану, я тебя не разочарую, тупица».

– Так, внимание, разберем, как школьную задачку: если бы доказали, что Рефик убрал Бонелли, что сделали бы корсиканцы, как думаешь?

– Постреляли бы всех, как на бойне.

– А ты защищал бы своего босса, если б узнал, что ему плевать на твою шкуру?

– Я бы послал его подальше.

– Вот почему Рефик тебя и не приближает, возможно. Скажем, в его интересах держать тебя в неведении.

– Типа, чтоб я его защищал, если дойдет до пальбы?

– В яблочко: чтоб ты служил ему пушечным мясом… Гипотетично, но логично…

– Паршиво, если это де только гипотеза.

«Славно, он клюнул на крючок, осталось подсечь».

– У вас должда быть серьездая причида, чтобы бде все это рассказать.

– Просто колоссальная: нам бы не хотелось подбирать ваши ошметки на улицах. Еще меньше – ошметки жертв, которые здесь сбоку припека. Слушай, мой тебе хороший совет: прощупай территорию вокруг и дай мне знать, если она заминирована.

– Я де стукач, друзей де сдаю.

– Ты ошибся направлением, я думаю о Вайнштейне.

– Еврей? Вы его бодозреваете больше, чем Рефика?

– Фифти-фифти, что оставляет шанс твоему приятелю.

– Вайнштейн… Как же я должен за него взяться?

– Прежде чем переметнуться к Турку, ты же оказывал ему кое-какие услуги. Сходи подлижись, поговори о Бонелли, увидишь его реакцию.

– Что я с этого буду иметь?

«Готово, он пойман. Сматываю удочки и отчаливаю…».

– Ты выиграешь по всем ставкам. Если почуешь, что Вайнштейн поднес огонь к запалу, скажешь Рефику и заработаешь его уважение. В противном случае Еврей тебя снова примет к себе. И еще спасешь свою шкуру, и я буду тебе очень признателен. Ну, а также возьму убийцу и повяжу корсиканцев. Честная сделка, верно? И пока не началась заварушка, подумай о моем предложении.

– Хм… Я даже де здаю вашего имени.

– Нанси, как город, капитан Мишель Нанси. Но мы с тобой до этого не встречались, поэтому визитку не оставляю. Телефон БРБ есть в справочнике…

Глава 9

Пчела

Антония проспала пять часов. Впечатляющее достижение по сравнению с предыдущими ночами, жаловаться не на что.

Зачастую она спала лишь час. Лекарства давали все меньший эффект. Должно быть, они так и будут слабеть до того дня, когда она погрузится в глубокий сон без всякой помощи пилюль.

6:58. Что толку лежать в постели? Она встала, побродила по своей трехкомнатной квартире в Круа-Русс [17]  [17] Круа-Русс – квартал на одном из склонов Лиона.


[Закрыть], окинула взглядом старую мебель, коллекцию насекомых, заметив, что Бернадетт смахнула с них пыль, включила телевизор и подошла к клетке.

Увидев хозяйку, Жорж радостно потянулся между прутьев.

Она взяла его на руки и почесала брюшко. Жорж обожал такие ласки, выпрашивал их, извиваясь от счастья – крыса-улыбка. Антония посадила его на подстилку, насыпала зерна в кормушку, проверила, есть ли вода в поилке, и, выполнив этот ритуал, опустилась на диван.

Сегодняшние новости были точной копией вчерашних. Покушения и теракты в Ираке совершались все чаще. По мнению аналитика, эта новая вспышка была ожидаемой. Предстоящие выборы вызывали брожение в умах избирателей. Число жертв очередного урагана в Океании составило триста человек. По мнению аналитика, феномен имел естественное происхождение. Глобальное потепление не оказало никакого влияния на данную катастрофу. В США одно за другим происходит выселение собственников жилья под протесты населения. По мнению аналитика, причиной послужила плавающая ставка по ипотечным кредитам. Можно было предвидеть, что она увеличится в случае спада в период кризиса. В пригороде Марселя во время досмотра автомобилей от рук угонщика погиб полицейский. По мнению аналитика…

Щелк!

Антония выключила телевизор, чтобы положить конец этим искажениям правды. Человек хладнокровно, сознательно убит, ничто не могло обелить действия убийцы. Он был полицейским, в каких-то объяснениях нужды не было. Кровь полицейского – это кровь мужа, отца, честного парня, защищавшего ближнего. Отморозок отнял его жизнь, на этом и должны закончиться все комментарии.

Так, слово за слово, комиссар принялась высмеивать современную манеру излагать новости. Для всего, что ни попадя, требовался комментарий эксперта, даже для детских сосок. Ладно! Но откуда брался этот эрудит? Чаще всего такой нахлебник объявлял публике, что недавно написал книгу – в издательстве «Что-то с чем-то», продажа во всех крупных книжных сетях. Откуда он черпал знания, делающие его мнение неоспоримым? Ну как же, он же написал книгу в издательстве «Что-то с чем-то», продажа во всех крупных книжных сетях. И вот, имея такое образование, власть, пожалованную средствами массовой информации, эрудит вещал с ученым видом, цитировал страницы своего научного труда – издательство «Что-то с чем-то», продажа во всех крупных книжных сетях – и удалялся, а никому и в голову не приходило проверить его выкладки… полученные из рапортов людей без научных званий, которые в поте лица делают реальную работу.

Последний комментатор тоже не изменил правилу: «Погибший полицейский должен был…». Чтобы не поддаться искушению расколотить экран, Антония оборвала его речь. Критика действий полиции стала прямо-таки спортом. Она этого не выносила.

Ухх!

Спазм снова возник в самый неожиданный момент. Антония стиснула зубы, привычно пережидая приступ. Тянущая боль опаляла живот, будто внутренности осаждала конница. Удары копьями сменились невыносимым страданием. В такие ужасные минуты Антония боялась самого худшего: что один из кризов случится в присутствии подчиненных.

Боль приутихла. Антония собрала вчетверо больше сил – вдвое больше уже было недостаточно – поднялась и после захода в туалет прошла в ванную.

Полочки аптечки ломились от пронумерованных баночек. Бесясь от названий медикаментов, большинство из которых содержало больше двенадцати непроизносимых букв – какой нормальный человек может вспомнить слово «декстропропоксифен»? – она нанесла на упаковки порядковый номер, в котором их следовало принимать. Так, в первую очередь проглатывался У1, а заканчивался утренний прием пилюлей У5, которую надо было рассасывать.

Она забрала весь набор в кухню и совместила его, чертыхаясь, с чашкой кофе. Врач не советовал употреблять кофе, но, учитывая состояние кишечника, Антония плевать хотела на его науку.

Она даже сгрызла плитку шоколада, чтобы повысить настроение.

Затем, припомнив вчерашний киносеанс, признала, что он был неплох. Корсиканцы начнут причинять неприятности, а язык прусака послужит веревкой, на которой его и повесят: обычно наказывают именно через то, чем ты грешил.

Пальчики оближешь, объеденье, пир на весь мир!

И вечеринка только-только началась.

Придя в себя, Антония приняла душ, подкрасилась, элегантно оделась. Такой день, как сегодня, заслуживает всяческих почестей.

Прежде, чем выйти за дверь, комиссар погладила Жоржа, проверила, выключен ли свет, и, подбодренная обезболивающими, отправилась приводить в действие следующую часть плана.

На выходе из лифта на первом этаже она услышала звонкий голос:

– Добррый день, мадам Аррсан! Как ваши дела?

Бернадетт подметала холл. Антония ее обожала. Родом с Мартиники, Бернадетт приехала в Лион, чтобы заработать на жизнь и чего-то добиться, но все, чего добилась – место консьержки. Она впряглась в эту работу двадцать лет назад и никогда не жаловалась. Благодаря ей, как повторяла Бернадетт, ее дети ели каждый день. «И не только бананы», – добавляла она, смеясь.

– Хорошо, Бернадетт, а как ваши?

– Неплохо, жильцы не пачкают, не надо часто подметать… Как я ррада, что энтерроколит вас не беспокоит больше. Такая болезнь – не шутки.

Прибираясь в квартире комиссара, Бернадетт заметила лекарства на кухне. Чтобы успокоить ее, Антония призналась, что страдает от заболевания кишечника… и попросила никому об этом не говорить: не очень женственная хворь.

– Правда, я бы с удовольствием обошлась без него. Но главное, что я все-таки могу работать.

– Да уж, рработа у вас благорродная. Помогаете людям, я прросто восхищаюсь вами. И молю Бога, чтобы он хрранил вас.

– Я тронута до самого сердца вашим добрым пожеланием, Бернадетт.

Все время разговора Бернадетт не переставала подметать. Настоящая пчелка. Антония смотрела на нее с теплым чувством. В миллионах ульев столько пчел нуждалось в защите. И столько негодяев хотели принести в их дом беду…

Убежденная в справедливости своего дела, Антония села в машину.

И, как в молодые годы, отправилась на дежурство в засаде.