Текст книги "Стигматы Палмера Элдрича (сборник)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 10

Взяв кассеты, Адамс, натыкаясь на все словно в потемках, пробрался к свободному столику с фильмоскопом, уселся и только тогда сообразил, что, ожидая свою очередь, забыл где–то свой атташе–кейс. Другими словами, он преднамеренно, имея на то веские причины, расстался навсегда с рожденной в муках речью, написанной им от руки вчера вечером.

Это подтвердило его догадку о том, что он попал в серьезную передрягу.

Какой из этих двух фильмов, спросил он сам себя, мне придется выдержать первым?

Он честно признал, что не знает. Тогда, почти наугад, он взял документальный фильм «А». Ведь в конечном счете он был йенсенистом из Зап–Дема. Да, фильм «А», первый из двух творений Готтлиба Фишера, всегда нравился ему больше. Потому что если и можно было бы сказать, что хоть в одном из них содержится крупица правды, то, вероятно, касалось это варианта «А». Впрочем, и она надежно была скрыта под густым покровом преднамеренной лжи, что придавало фильму привкус парадоксальности. Именно это и вызывало восхищение йенсенистов, считавших эти документальные фильмы своего рода первоисточником.

Дерзкая, убедительная ложь Готтлиба Фишера так и осталась непревзойденным образцом. Никому из людей не удавалось и, вероятно, никогда не удастся рассказать, не моргнув глазом, о тех безмятежных и счастливых временах. Западногерманский кинематографист Готтлиб Фишер был продолжателем традиций «УФА», старейшей кинокомпании Рейха, тесно связанной в 1930–е годы с бюро доктора Геббельса, и поэтому у необычайно одаренного создателя киноматериалов все получилось без сучка и задоринки.

Разумеется, в распоряжении Фишера были огромные ресурсы. Оба военных блока – Зап–Дем и Нар–Пак – оказывали ему финансовую и моральную поддержку, а также предоставили в его распоряжение захватывающие отрывки из документальных фильмов о Второй Мировой войне, хранившиеся в засекреченных киноархивах.

Оба документальных фильма, которые, по замыслу их создателей, должны были одновременно выйти на экраны, описывали последние события Второй Мировой войны, окончившейся за 37 лет до завершения работы над фильмом.

Солдаты, которым в 1945 году было по двадцать, посмотрели первую серию двадцатипятисерийного фильма в возрасте 57 лет.

Когда Джозеф Адамс заглянул в фильмоскоп, он подумал о том, что солдаты, принимавшие участие в войне, должны были бы догадаться, что им при помощи телевидения пытаются запудрить мозги. Не могли же они забыть все, что тогда пережили!

На небольшом, но достаточно ярком экране он отчетливо увидел Адольфа Гитлера, выступающего перед толпой продавшихся лизоблюдов – депутатов рейхстага конца 1930–х годов. Фюрер был в приподнятом настроении, он часто шутил – насмешливо и зло. Это был знаменитый эпизод, прекрасно известный каждому йенсенисту – Гитлер отвечал на призыв Соединенных Штатов Америки к нему, Гитлеру, гарантировать неприкосновенность границ примерно дюжины больших и малых европейских стран. Адольф Гитлер поочередно зачитывал названия стран, включенных в этот список, голос его становился все громче и громче, и всякий раз эти продажные лакеи злобно и язвительно гоготали в такт его выкрикам, поощряя бешеное веселье своего вождя, готового вот–вот окончательно потерять контроль над собой. Бурлили эмоции, фюрер, захваченный всем происходящим, откровенно наслаждался абсурдностью этого списка (впоследствии ему предстояло захватить одно за другим практически все государства, названные в нем). Джозеф Адамс смотрел и слушал, ощущая где–то в глубине души солидарность с этими воплями и разделяя в компании Гитлера его злобное веселье. И в то же время, по–детски поражаясь увиденному, он испытывал сомнения в достоверности этой сцены. И напрасно.

Поскольку этот эпизод из первой части документального фильма «А», как это ни странно, учитывая фантастичность сцены, было совершенно подлинным.

А дальше в ход пошло мастерство берлинского продюсера 1982 года.

Кадры, изображающие сборище в рейхстаге, потускнели, и их сменили другие, четкие и яркие. Адамс увидел голодных безрадостных немцев времен Большой депрессии и Веймарской республики, когда о Гитлере еще никто не слышал.

Безработных. Разоренных. Голодных. Побежденный народ, лишенный будущего.

Послышался голос комментатора, раскатисто–хрипловатый, но в то же время уверенный голос профессионального актера, нанятого Готтлибом Фишером – Алекса Сорберри или кого–то там еще. Голос его становился все более навязчивым – комментатор давал свою оценку мелькавшим на экране эпизодам.

А фильм тем временем рассказывал о жизни флота. Британского королевского флота, через год после окончания Первой Мировой войны все еще блокировавшего подходы к портам страны, давно уже сдавшейся, беззащитной и преднамеренно доведенной до повального голода.

Адамс выключил фильмоскоп, поудобнее уселся в кресле и закурил сигарету.

Действительно ли необходимо вслушиваться в бархатистый, уверенный голос Алекса Сорберри, чтобы понять, к чему клонит документальный фильм «А»? Неужели ему необходимо просмотреть все двадцать пять серий, по часу каждая, а затем, когда эта пытка закончится, заняться таким же длинным и запутанным фильмом «Б»? Он знал, о чем пойдет речь. Ему было известно, что доказывает Алекс Сорберри в варианте «А» и что говорит некий профессиональный актер из Восточной Германии, мастерством не уступавший Алексу, в фильме «Б». Он был знаком и с той и с другой трактовками, потому что в двух версиях излагались две диаметрально противоположные точки зрения на события прошлого.

Сорберри в тот момент, когда Адамс выключил фильмоскоп, чтобы чуть–чуть передохнуть, приступил уже было к рассказу о весьма примечательном факте, о якобы имевшейся связи между двумя событиями, происшедшими с интервалом в двадцать с лишним лет. А именно, блокадой, устроенной англичанами в 1919–ом, и концентрационными лагерями с умирающими от голода живыми скелетами в полосатых униформах в 1943–ем.

С точки зрения Готтлиба Фишера, в появлении Бухенвальда виноваты были англичане. В этом заключался его новый взгляд на историю. Англичане, а не немцы. Немцы же были жертвами и в сорок третьем и в девятнадцатом.

Несколько дальше в документальном фильме «А» были показаны жители Берлина в 1944 году; они отыскивали в окрестностях города птичьи гнезда и варили из них суп. Немцы голодали, голодали все жители Европы, как в концентрационных лагерях, так и за их стенами. И все это – из–за англичан.

Все двадцать пять мастерски сделанных серий умело подводили именно к этому выводу. Так в «окончательном варианте» выглядела история Второй Мировой войны, во всяком случае, с точки зрения жителей Зап–Дема.

Так стоило ли все это смотреть, спрашивал себя Адамс, покуривая сигарету и ощущая озноб от нервного истощения и физической усталости. Я знаю, в чем хотят убедить меня создатели фильма. В том, что Гитлер, разумеется, был вспыльчивым, чрезвычайно экспансивным человеком со скверным характером, что, впрочем, вполне естественно – лгали авторы фильма. Потому что он был самым настоящим гением. Как Бетховен. А ведь все мы обожаем Бетховена; гениям прощают их эксцентричные выходки. И, следует признать, что Гитлера подтолкнуло к пропасти, довело до паранойи нежелание Британии осознать появление подлинной опасности – сталинистской России.

Особенности характера Гитлера (в конце концов, он пережил тяжелый и длительный шок во время Первой Мировой войны и Веймарского кризиса) ввели в заблуждение довольно флегматичных англосаксов, решивших, что Гитлер «опасен». А на самом деле – и Алекс Сорберри доказывал это на протяжении всего сериала – зап–демовский телезритель поймет, что Англия, Франция, Германия и США должны были быть союзниками против подлинного исчадия ада, Иосифа Сталина, одержимого гигантоманией и навязчивой идеей завоевать весь мир. Что было подтверждено действиями СССР в послевоенный период, когда даже Черчилль вынужден был признать, что главное зло – это Советская Россия.

И так было всегда. Коммунисты, агитаторы, пятая колонна в странах Западной Демократии обманывали людей и даже правительства вплоть до послевоенного времени. Можно вспомнить, например, Алджера Хисса или чету Розенбергов, выкравших чертежи атомной бомбы и передавших их Советской России.

Возьмите, например, сцену, которой начиналась четвертая серия варианта «А». Перемотав кассету вперед, Джозеф Адамс нашел интересующий его эпизод и заглянул в фильмоскоп, этот своего рода хрустальный шар, в котором он пытался разглядеть, однако, не будущее, а прошлое.

Нет, даже не прошлое. Вместо него им подсовывали фальшивку, которую он сейчас смотрит.

Перед ним – одна из серий, ее комментирует вездесущий, надоедливый голос Алекса Сорберри – невыносимо приторный, профессионально поставленный. Начинается сцена, которая как бы подводит итог под всеми двадцатью пятью сериями варианта «А», горячо поддержанного всеми военнослужащими Зап–Дема.

На крохотном экране начинается эпизод, повествующий о встрече глав государств – Рузвельта, Черчилля и Сталина. Место встречи – Ялта.

Зловещая, роковая Ялта.

И вот они, три вершителя мировых судеб, сидят рядом в креслах, зная, что их фотографируют; это и в самом деле был исторический момент, значение которого невозможно переоценить. И никто из людей не может позабыть о нем, потому что, и тут голос Сорберри становится особенно бархатистым, там было принято решение колоссальной важности. Сейчас вы все увидите своими собственными глазами.

Какое решение?

Профессионально поставленный голос нашептывал Джозефу Адамсу: «В этом месте и в это время втайне от всех была заключена сделка, предопределившая судьбу будущих поколений».

– Ну и черт с ним! – громко воскликнул Адамс, чем привел в изумление невзрачного йенсениста, работавшего за соседним фильмоскопом. – Прошу прощения, – вежливо извинился Адамс и подумал про себя: «Ну давай же, Фишер, мы хотим посмотреть, как была заключена сделка. Та, о которой ты говоришь. Не нужно болтовни, покажи или заткнись. Докажи, что главная линия этого убийственно длинного фильма верна, или вали ко всем чертям!».

Но он знал, потому что смотрел этот фильм множество раз, что продюсер покажет, как это произошло.

– Джо, – услыхал он рядом с собой женский голос. Он отпрянул от экрана и увидел рядом с собой Коллин.

– Погоди, – попросил он, – помолчи минутку.

Он опять припал к экрану, волнуясь и испытывая страх, подобно какому–нибудь затравленному и мнительному обитателю убежища, которому мерещится, что он подцепил вонючую усушку, зловонную предвестницу смерти.

Но мне–то ничего не мерещится, думал Адамс. Страх у него в груди все разрастался, он уже не мог с ним совладать, но все продолжал смотреть фильм; Алекс Сорберри все мурлыкал и нашептывал, а Адамс думал: «Неужели вот так они чувствуют себя там, внизу? Неужели они не догадываются о том, что происходит на экране на самом деле? И все это из–за наших экранизаций». Эта мысль приводила его в ужас.

Сорберри промурлыкал: «Преданный интересам Америки секретный агент вел съемку кинокамерой с телескопическим объективом, спрятанной в пуговице, и поэтому снятые им кадры несколько расплывчаты».

И, как и сказал Сорберри, на экране появились две расплывчатые фигуры, двигавшиеся вдоль высокой стены. Рузвельт и Иосиф Сталин. Сталин шел сам, а Рузвельт сидел в кресле–каталке, которую толкал лакей, облаченный в специальную форму. На коленях у Рузвельта лежало пальто.

Специальное акустическое устройство, действовавшее на расстоянии, сообщил Сорберри, имелось в распоряжении нашего агента, и поэтому он смог подслушать…

Ладно, подумал Адамс, хорошо. Фотоаппарат размером с пуговицу; кто в 1982 году помнил о том, что в 1944 году столь миниатюрной шпионской техники не было и в помине? И поэтому эта деталь ни у кого не вызвала подозрений, когда эта явная фальшивка транслировалась по всему Зап–Дему.

Никто ведь не написал в Вашингтон, округ Колумбия: «Господа: касательно кинокамеры размером с пуговицу, находившуюся в распоряжении «верного Америке секретного агента», хотел бы сообщить, что…». Нет, этого не произошло, а если кто–то и написал, то письмо, вероятно, без лишнего шума уничтожили, возможно, вместе с автором.

– Какой эпизод ты смотришь, Джо? – поинтересовалась Коллин.

Он отключил кассету и откинулся в кресле:

– Самый важный. Когда Франклин Делано Рузвельт и Сталин решают покончить с демократическими странами Запада.

– О да! – Она кивнула и уселась рядом с ним. – Расплывчатый, снятый издалека кадр. Разве его можно забыть? Его просто вдалбливали в наши головы.

– Разумеется, ты понимаешь, – сказал он, – где здесь была допущена ошибка?

– Нас учил этому сам Броз, а он был учеником Фишера.

– Теперь такие ошибки уже не делают, – сказал Адамс. – Я имею в виду, при создании «печатной продукции». Нас хорошо научили, мы опытнее, чем они. Хочешь взглянуть, а?

– Нет, спасибо. Честное слово, меня это не интересует.

– Меня тоже. Но этот фильм всегда вызывал у меня восхищение, восхищение тем, что его не отвергли.

Он снова припал к экрану.

Голоса этих двух людей были слышны не очень разборчиво из–за шорохов фона, что служило доказательством применения дистанционного микрофона; понять, о чем они говорили, было довольно трудно, но возможно.

Во время этой сцены в варианте «А» Рузвельт и Сталин говорили по–английски. Рузвельт с интонациями выпускника Гарвардского университета, Сталин – с сильным славянским акцентом, гортанным, похожим на хрюканье.

Итак, понять слова Рузвельта было легче. А слова его были очень важны, потому что он говорил откровенно, не зная о «дистанционном микрофоне». И из слов его было ясно, что он, Франклин Делано Рузвельт, коммунистический агент. Подчиненный партийной дисциплине. И он продавал США своему начальнику, Иосифу Сталину. Начальник говорил: «Да, товарищ, ты понимаешь, что нам нужно, ты задержишь армию союзников на Западе, так что Советская Армия сможет как можно дальше продвинуться у центру Европы, к самому Берлину, чтобы установить советское господство». Два лидера сверхдержав вышли из зоны действия микрофона, и гортанный сильный голос с акцентом перестал быть слышен.

Джозеф Адамс выключил фильмоскоп и сказал Коллин:

– Несмотря на одно упущение, Готтлиб превосходно справился с заданием. Парены, который играл Рузвельта, и в самом деле был похож на Рузвельта, актер, игравший Сталина…

– Так в чем же ошибка? – напомнила ему Коллин.

– Сейчас объясню.

Это была самая серьезная ошибка, которую допустил Фишер единственный просчет, сделанный при съемках сфабрикованных эпизодов варианта «А».

Иосиф Сталин английского языка не знал. И, поскольку он не говорил по–английски, описанный выше разговор состояться не мог. Теперь было понятно, чего стоит самый главный эпизод фильма и что, собственно говоря, представляет собой он сам. Преднамеренная, тщательно продуманная фальшивка, сфабрикованная, чтобы снять с Германии вину за содеянные во время Второй Мировой войны преступления. Потому что в 1982 году Германия уже обрела былое могущество и считалась наиболее влиятельным членом содружества наций, называющих себя «Западные Демократии» или просто «Зап–Дем», тем более что ООН прекратила свое существование во время Латиноамериканской войны 1977 года, и ее место ловко и охотно заняла Германия.

– Меня тошнит, – признался Адамс Коллин: дрожащими руками он достал из кармана сигареты. – Подумать только, во что мы превратились из–за этой шитой белыми нитками фальшивки, в которой Сталин разговаривает на языке, который он никогда не изучал!

Помолчав, Коллин ответила:

– А может быть, Фишер мог…

– Без труда избежать этого ляпсуса. При помощи одного–единственного переводчика. Но Фишер был настоящим художником, ему нравилась идея заснять их разговаривающими наедине, без посредников – он чувствовал, что это придаст фильму еще больший драматизм. И оказался прав, поскольку его «документальный» фильм был воспринят как подлинный исторический документ, рассказывающий о «ялтинской измене» и «непонятом» Адольфе Гитлере, который якобы всего лишь пытался спасти демократические страны Запада от коммунистов… даже концлагеря, он сумел оправдать даже концлагеря! И все, что ему для этого потребовалось – лишь несколько кадров с британскими военными кораблями и изможденными узниками концлагерей, несколько насквозь фальшивых эпизодов, полностью высосанных из пальца, несколько метров подлинных киноматериалов из военных архивовЗап–Демаи елейно–проникновенный голос, склеивший все это воедино. Елейный, но при этом уверенный в себе. Чисто сработано.

– Я не понимаю, – сказала Коллин, – почему это тебя огорчает? Неужели из–за того, что ошибка бросается в глаза? Однако в те времена она вряд ли была так заметна – кто в 1932 году мог знать, что Сталин не умел…

– А известно ли тебе, – снова заговорил Адамс медленно, тщательно подбирая слова, – на чем основывается надувательство в варианте «Б»? Ты хоть краешком глаза видела когда–нибудь этот фильм? По–моему, даже Броз никогда не видел вариант «Б», как, впрочем, и вариант «А».

Она задумалась:

– Нет, постой. В варианте «Б», сделанном для коммунистического блока в 1982 году… – Она поморщилась, пытаясь хоть что–нибудь вспомнить, потом сказала:

– Надо признаться, я уже очень давно не просматривала ни одну из серий варианта «Б».

Адамс сказал:

– Тогда начнем с самого главного тезиса документального фильма «Б».

Утверждается, что СССР и Япония стараются спасти цивилизацию. Англия и США являются тайными союзниками нацистов, Гитлера; они дали ему власть с единственной целью – натравить его на восточные страны, чтобы сохранить существующее равновесие сил. Нам это и так известно. Во время Второй Мировой войны Англия и США делали вид, что воюют с Германией, на самом деле только Россия сражалась на Восточном фронте; высадка в Нормандии (как она называлась? Второй фронт?) произошла только после того, как Россия уже победила Германию. США и Великобритания жадно бросились делить трофеи.

– Трофеи, – сказала Коллин, – которые по праву принадлежали СССР. Она чуть наклонила голову. – Но в каком месте фильма «Б» Фишер допустил техническую ошибку? Главные мысли фильма, как и варианте «А», вызывают доверие; кроме того, он использовал подлинные, отснятые в Сталинграде материалы.

– Да, подлинные. Настоящие и убедительные. Война и в самом деле была выиграна в Сталинграде. Но, – он сжал кулак, нечаянно раскрошил сигарету и выбросил ее в ближайшую пепельницу, – я не собираюсь просматривать заново вариант «Б». Несмотря на рекомендации монады–администратора. Я терплю поражение. Я перестал расти как профессионал, а это означает, что меня обойдут другие – и на этом моя карьера закончится. Я догадался об этом вчера вечером, еще до твоего отъезда. Сегодня я еще раз испытал это же чувство, когда услышал речь, написанную Дэвидом Лантано и понял, насколько она превосходит все то, что я пишу сейчас или напишу в будущем. А ведь ему всего девятнадцать лет, двадцать от силы!

– Дэвиду двадцать три года, – сказала Коллин.

Адамс удивленно посмотрел на нее:

– Так ты с ним знакома?

– Разумеется, он то приезжает в Агентство, то возвращается в «горячую зону», чтобы присматривать за своими железками. Он хочет, чтобы виллу строили в точности по его проекту. Мне кажется, ему нравится видеть, как ее строят, потому что ему известно, что он вряд ли увидит ее после завершения строительства. Мне он нравится, хотя человек он странный и загадочный, своего рода отшельник; приедет сюда, загрузит свою речь в «чучело», покрутится, поболтает немного с коллегами и снова уедет. Но какая оплошность допущена в варианте «Б», предназначенном для Нар–Пак, о которой знаешь только ты один и которую никто другой, даже Броз, не заметил за все эти годы?

Адамс ответил:

– Она допущена в том эпизоде, в котором рассказывается об одном из секретных визитов Гитлера в Вашингтон, округ Колумбия, во время войны, для бесед с Рузвельтом.

– О да – Фишера навел на эту мысль перелет Гесса в…

– Важная секретная встреча между Рузвельтом и Гитлером. Май 1942 года. Рузвельт информирует Гитлера, что союзники отложат высадку в Нормандии еще на год, так что Германия может бросить на Восточный фронт все свои войска, чтобы разгромить Россию. А также сообщает ему, что информация о пути следования конвоев с боеприпасами, направляющихся на Север России, будет регулярно передаваться немецкой разведке, возглавляемой адмиралом Канарисом. Так что подводные лодки фашистов смогут, собравшись «волчьей стаей», пускать их ко дну. Ты помнишь расплывчатые, снятые издали кадры, которые якобы снял «товарищ по партии», работающий в Белом доме? Гитлер и Рузвельт сидят на диване, и Рузвельт уверяет Гитлера, что тому не о чем беспокоиться – союзники будут бомбить Германию только по ночам и, как следствие, мимо целей. А всю информацию из России касательно военных приготовлений, расположения войск и тому подобного они будут передавать в Берлин не позднее чем через сутки после того, как она станет известна США и Великобритании.

– Они говорят по–немецки? – спросила Коллин.

– Нет, – раздраженно ответил он.

– По–русски? Для того, чтобы нарпаковские зрители понимали, о чем они говорят? Я уже так давно…

Адамс грубо прервал ее:

– Техническая ошибка допущена при съемках прибытия Гитлера на «секретную базу ВВС США», находящуюся возле Вашингтона. Просто невероятно, что ее до сих пор никто не заметил! Во–первых, во время Второй мировой войны у США не было ВВС.

Коллин удивленно посмотрела на него.

– Они тогда назывались «Воздушные войска» и еще не стали самостоятельным родом войск. Но это еще цветочки, всего лишь незначительная ошибка сценариста. Так, чепуха. Посмотри лучше сюда.

Он вытащил кассету из фильмоскопа, вставил новую и стал быстро перекручивать ее в поисках нужной ему шестнадцатой части. Затем откинулся в кресле и жестом предложил ей принять участие в просмотре.

Сначала Коллин смотрела молча.

– Вот прибывает реактивный самолет, – прошептала она, заходит на посадку, и ты прав, диктор называет это место базой ВВС США, и я смутно припоминаю…

– Реактивный самолет, – пробормотал Адамс.

Коллин остановила кассету и взглянула на него.

– Гитлер тайно посещает США в мае 1942 года, – пояснил Адамс, – на «Боинге–707». Да они же появились только в середине 60–х годов! Во время Второй Мировой войны был только один тип реактивного самолета – немецкий истребитель, но и он так и не был запущен в производство.

– Вот это да! – в изумлении вскричала Коллин.

– Но все прошло как по маслу, – сказал Адамс, – граждане Нар–Пака поверили этому фильму, ведь к 1982 году они уже настолько привыкли к реактивным самолетам, что позабыли о том, что в 1942 году существовали только, как они назывались? – Он никак не мог вспомнить.

– Турбовинтовые, – подсказала Коллин.

– Теперь я понимаю, – сказал Адамс, – почему монада–администратор отослала меня к этим первоисточникам, к работам Готтлиба Фишера, первого йенсениста, человека, по сути дела выдумавшего Талбота Йенси. К сожалению, он не дожил до того дня, когда идея его была воплощена в жизнь. Но, как бы то ни было, «чучела» были изготовлены, и два военно–политических блока воспользовались их услугами.

Монада хотела, чтобы я понял, что напрасно беспокоюсь о качестве моей работы. Слишком уж беспокоюсь, потому что во всей нашей работе, с самого ее начала, имеются недостатки. Когда ты, и я, и все остальные собираемся что–либо фальсифицировать, то рано или поздно наверняка допустим ошибку.

– Да, – кивнула она, – мы обыкновенные смертные. Мы не совершенны.

– Но странное дело, – продолжал Адамс. – О Лантано этого не скажешь.

Он меня просто испугал, и теперь я понимаю, почему. Он не такой как мы. Он – безупречен, или, по крайней мере, может таковым стать. Как это у него получается? Может быть, он не человек?

– Бог его знает, – нервно ответила Коллин.

– Не говори так, – сказал он, – почему–то мне бы не хотелось поминать всуе Бога из–за Дэвида Лантано.

Может быть, вся штука в том, думал он, что человек этот столь близок к силам, которые вызывают смерть. Ведь он живет в «горячей зоне» и это, убивая его, одновременно наделяет какой–то волшебной силой.

Он снова задумался о том, что смертен и что человек может существовать лишь благодаря шаткому равновесию биохимических ингредиентов.

Но Дэвид Лантано научился жить в самом эпицентре враждебных человеку сил и даже получать от этого выгоду. Как это ему удается? «У Лантано, подумал он, – есть право пользоваться чем–то таким, что нам недоступно. Я бы очень хотел узнать, как он этого достигает, я бы тоже хотел этому научиться».

Коллин он сказал:

– Я уже усвоил тот урок, который мне должны были преподнести документальные фильмы, сделанные в 1982 году, и могу закончить просмотр. Он поднялся, собрал кассеты. – А усвоил я вот что: сегодня утром я услышал и увидел материалы, представленные двадцатидвухлетним йенсенистом. И почувствовал страх. А потом просмотрел эти два варианта, и понял, что…

Она терпеливо, как мать, ждала, что он скажет.

– Даже Фишер, – продолжал он, – самый великий из нас, не составил бы конкуренцию Дэвиду Лантано.

Это он понял наверняка, но он не знал, по крайней мере пока, что это значит.

Однако у него было предчувствие. Вскоре и ему, и всем без исключения йенсенистам, включая самом Броза, предстоит это узнать.