Текст книги "Миры Филипа Фармера. Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Ключ к этой проблеме дал нам разговор Ярроу с Тарнбоем. Да, она была отпрыском французских космонавтов. Где этот козл ее разыскал – мы не знаем. Да это и не так уж важно сейчас. Со временем мы расследуем это дело с пристрастием и узнаем все подробности.

– Я думаю, что вы докопались гораздо глубже, – вкрадчиво сказал Фобо. – Вы же узнали как-то, что она – не человек?

– Извините, я присяду, – пролепетал Хэл. – Меня что-то ноги не держат…

ГЛАВА 19

На подгибающихся ногах он шагнул к стене и плюхнулся на стул. Один из уззитов сделал шаг в его сторону, но Макнефф жестом приказал ему оставаться на месте и ответил:

– Тарнбой нашел очкеца, который перевел ему одну из ваших книг по истории человека на Этаозе. Он встретил там столько упоминаний о лалитах, что у него возникло предположение: девушка, которую мы ищем, могла быть только одной из них.

Неделю назад один из ваших психиатров упомянул между делом в разговоре о том, что как-то исследовал одну лалиту, но она сбежала. Догадаться, где она прячется, не составило нам особого труда.

– Мальчик мой, – спросил Фобо, поворачиваясь к Хэлу, – разве ты не прочел учебник Ве’енаи до конца?

– Мы начали читать, но потом Жанет его куда-то забросила.

– И конечно же, доказала тебе, что у тебя есть занятия и проблемы поважнее? О, они прекрасно умеют вертеть сознанием мужчины, как им хочется. Ну а почему бы и нет? Ведь именно в этом заключается весь смысл их жизни!

Сейчас я тебе все объясню. Лалита относится к типу мимикрирующих паразитов, причем это наиболее развитый их вид из всех нам известных. Среди разумных существ они вообще уникальны. И их уникальность в том, что все они только женского пола. Если бы ты прочел книгу Ве’енаи, ты бы знал, что археологи обнаружили их останки еще в том периоде, когда этаозский человек представлял собой насекомоподобную обезьяну. Уже тогда в их стаях наряду с самками их вида жили самки лалит. Эти животные выглядели и, конечно же, пахли, как и самки человекообразных обезьян, и поэтому они жили в стаях и совокуплялись с самцами наравне со своими млекопитающими сестрами. Но, хотя они выглядели как близнецы, вскрытие доказало их принадлежность к псевдочленистоногим.

Существует гипотеза, что лалиты паразитировали на предках гуманоидов еще задолго до того, как те развились до обезьян, то есть они могли встретиться почти сразу, как только вышли из породившего их океана. Первоначально этот вид делился на два пола, но потом в процессе эволюции в нем остались только женские особи.

Лалита – самый удивительный эксперимент природы в области паразитизма и поиска параллельных путей развития: по мере эволюции гуманоида лалита мгновенно копировала все его изменения, так как теперь она зависела для продолжения своего рода от мужчин чужого вида.

Легкость, с которой они вошли в первобытные племена неандертальцев и питекантропов, просто поражает. Но с появлением на арене гомо сапиенс у них начались трудности. Их приняли лишь несколько племен и семей, в остальных же их безжалостно убивали, чувствуя чужаков. Им пришлось для сохранения вида пойти на невиданные ухищрения, и они стали пытаться выдавать себя за настоящих женщин. Впрочем, им это было нетрудно: они достигли такого уровня мимикрии, что различия проявлялись только в одном случае – когда они беременели, так как их беременность всегда кончается обязательной смертью матери-лалиты.

Хэл издал какой-то утробный рык и закрыл лицо руками.

– Хоть и больно, зато – правда, как сказал бы наш друг Макнефф, – продолжал Фобо. – Эта их тайна породила образование так называемых женских общин, куда лалита могла уйти, обнаружив, что она беременна. Там она рожала, и ее товарки заботились о ее нимфах, пока те не принимали тот вид, в котором могли вернуться в человеческое общество, куда их чаще всего внедряли как подкидышей и подменышей.

О них сохранилось множество упоминаний в народном фольклоре. Правда, чаще всего им отводилась роль ведьм, демонов и прочей нечисти.

Но однажды в их судьбе произошла счастливая перемена: первобытные племена научились изготавливать алкогольные напитки. А алкоголь оказывал на их организм поистине чудесное действие – он делал их стерильными и практически бессмертными: их не брала никакая болезнь, более того – их невозможно было убить никаким способом. Даже несчастные случаи, катастрофы, природные катаклизмы не могли нанести их телам никакого вреда.

Хэл отнял руки от лица:

– Ты… ты хочешь сказать, что Жанет могла бы жить вечно? А я поил ее…

– Да, она могла бы прожить еще много тысячелетий – мы имеем доказательства, что такие среди них встречаются. И, кроме того, они не подвержены физическому старению и навсегда остаются в состоянии организма, соответствующем возрасту двадцати пяти лет.

Может быть, то, что я собираюсь сейчас рассказать, тебе будет больно слышать, но это должно быть сказано.

Неимоверно большой срок жизни лалит привел к тому, что они постепенно пришли к верховной власти у народов, среди которых жили и нередко почитались как богини. Иногда они жили так долго, что, придя в юности в крошечное племя, становились свидетельницами его развития, подъема, превращения в большое государство и его расцвета, потом переживали его падение и рассеивание в других народностях. А это, как ты знаешь, процесс достаточно долгий. При подобном долгожительстве лалиты стали как бы средоточием власти, мудрости и богатства. Даже появились религии, в которых лалитам поклонялись как бессмертным богиням, и их любовниками становились сменяющие друг друга смертные короли и священники.

Правда, некоторые народы изгнали лалит, но и в этом случае такие племена либо покоряли народы, находившиеся под правлением долгожительниц, либо их правители заменяли марионетками. Будучи всегда прекрасными, они становились женами и предметом обожания наиболее влиятельных людей. В состязании с женщинами-гуманоидами они, приняв правила игры своих соперниц, уложили тех на обе лопатки. В лалите природа создала образец совершенной женственности.

Они веками продолжали оттачивать мастерство на своих любовниках и полностью захватили над ними власть. Но только не друг над другом. Некогда созданное тайное общество взаимопомощи стало трещать и разваливаться на куски. Лалиты стали идентифицировать себя с нациями, которыми они правили, и натравливать их друг на друга. Бессмертие цариц стало причиной, по которой сравнительно молодые лалиты, не имевшие трона, вступали с ними в борьбу за власть, что, естественно, повлекло за собой волну преступлений и кровопролитий.

К тому же их влияние стало фактором деградации общества, так как они стремились к сохранению статус-кво во всех областях культуры, а это постепенно привело к тому, что любые прогрессивные идеи стали отвергаться и люди, защищавшие их, просто уничтожаться.

Фобо помолчал, а потом продолжил:

– Все это, конечно, только гипотеза, которая в основном базируется на том, что рассказывали нам те немногочисленные гуманоиды, которых мы ловили в джунглях. Но, кроме того, в одном очень давно разрушенном дворце мы нашли пиктограммы, которые дали нам дополнительную информацию и отчасти подтвердили наши теории. Поэтому мы считаем свою реконструкцию истории лалит достаточно обоснованной.

Да, кстати, Жанет вовсе необязательно было от нас сбегать: как только мы получили бы все необходимые сведения, ее тут же вернули бы к семье. Мы даже обещали ей это, но она, как видно, не поверила.

Из дверей операционной вышла санитарка и что-то прошептала сочувственнику на ухо. Макнефф, очевидно, пытаясь подслушать, как бы ненароком приблизился к ним, но, так как она говорила на сиддо, который он так и не удосужился выучить, сандальфон продолжил свои хождения взад-вперед с разочарованным видом. Хэл только сейчас начал соображать и очень удивился тому, что его не выволокли отсюда в первую же секунду, а также тому, что Макнефф хочет выслушать Фобо до конца. Но потом он объяснил себе это тем, что, очевидно, архиуриэлит хочет, чтобы рассказ о подноготной Жанет превратился для него в пытку.

Санитарка снова ушла в операционную, и тогда Макнефф громко вопросил:

– Ну что, эта тварь мертва?

Хэл вздрогнул от слова «мертва», как от удара, но Фобо не обратил внимания на сандальфона.

– Твоих личин… то есть твоих детей извлекли. Теперь они в инкубаторе. Они… – он замялся, – хорошо покушали. В общем, они будут жить.

По его тону Хэл понял, что о состоянии матери спрашивать уже ни к чему. И тут из круглых голубых глаз сочувственника заструились крупные слезы.

– Ты не сможешь понять того, что произошло, пока не вникнешь в суть их уникального метода самовоспроизведения, Хэл. Для зачатия лалите необходимы три условия. Первое состоит в том, что девочка, достигшая половой зрелости, должна быть инфицирована созревшей женщиной, так как это необходимо для получения ею наследственного материала.

– Наследственного материала? – несмотря на свой шок и ужасное положение, Хэл внезапно заинтересовался тем, что говорил Фобо.

– Да. Хотя лалиты и должны использовать мужчину как инициатора, получить от него это они не могут и вынуждены обмениваться между собой. Вот как это происходит: дело в том, что лалита, достигшая зрелости, имеет как бы три банка генов. Два из них дублируют хромосомы друг друга, а третий… О нем мы поговорим чуть позже.

Матка лалиты содержит яйцеклетки, гены которых дублируются в микроскопических живчиках, формирующихся в слюнных железах, находящихся у лалиты во рту. Взрослая особь выделяет их постоянно.

У девочки, не достигшей половой зрелости, очевидно, есть иммунитет к ним, но, как только она созревает, избежать заражения ей невозможно: инфекция передается через что угодно – поцелуй, брызги слюны, просто прикосновение. Получив от зрелой лалиты гены посредством этих микроскопических, невидимых глазом живчиков один раз, девушка начинает вырабатывать иммунитет против слюнных клеток других лалит. Таким образом, этот обмен происходит один-единственный раз. Живчики, попав в организм, сразу же начинают всеми путями – через кровеносную систему, кишечник, клетки кожи – пробиваться к матке. Там эти слюнные клетки соединяются с яйцеклетками матки, чтобы производить зиготы. И тут оплодотворение временно приостанавливается, так как теперь обеспечены все генетические данные для производства новой лалиты, за исключением тех, что формируют черты лица будущего ребенка. Вот эту-то информацию лалита и получает от мужчины, с которым совокупляется. Но происходит это не раньше, чем будут выполнены два остальных необходимых условия.

Одно из них – это обязательный оргазм. Другое – стимуляция фотокинетических нервов. Одно не может состояться без другого. И конечно, оба эти условия не смогут реализоваться, если не будет реализовано первое. Очевидно, слияние слюнных и маточных яйцеклеток становится причиной химических изменений в организме лалиты и делает ее способной переживать оргазм и полностью использовать фотокинетические нервы.

Фобо замолчал и повернул голову, словно прислушиваясь к чему-то снаружи. Хэл, уже хорошо разбирающийся в мимике и пластике очкецов, понял, что тот ждет: с минуты на минуту должно произойти что-то очень важное. Очень-очень важное. И, что бы это ни оказалось, оно напрямую касалось землян.

И вдруг его пронзила невероятная мысль, что он, оказывается, на стороне очкецов! Для землян (для Гайяака-то точно!) он стал теперь отщепенцем.

– Ты, похоже, полностью сбит с толку, – сказал ему Фобо.

– Полностью, – признался Хэл. – Например, я никогда в жизни не слышал о фотокинетических нервах.

– Ну, это бывает только у лалит. Начинаясь в сетчатке глаза вместе со зрительными нервами, они идут в головной мозг, а затем по спинному мозгу устремляются к матке, которая совсем не похожа на аналогичный орган земной женщины. Их даже невозможно сравнивать. Ее скорее можно назвать комнатой для проявки, расположенной в лоне лалиты, где царит фотограф, печатающий фотографическое изображение лица отца на лицах его дочерей.

Это происходит при помощи фотогенов: они-то и хранятся в третьем банке, о котором я тебе уже говорил. Благодаря освещению, которого лалита обязательно требует при половом акте, в момент оргазма в этом нерве происходит серия электромагнитных реакций и он как бы «фотографирует» лицо мужчины. Спинальный рефлекс не дает лалите в этот момент закрыть глаза. Более того, если она, скажем, закроет глаза руками, она тут же перестанет испытывать оргазм.

Ты сам мог это заметить во время актов с ней (так как я уверен, что она настаивала на том, чтобы и ты не закрывал глаз); ее зрачки в этот момент сужаются до размеров игольного ушка. Это явление обусловлено ее рефлексом, направленным на то, чтобы ограничить поле зрения только твоим лицом. Эдакая природная диафрагма. Мы не знаем, каким путем фотокинетические нервы передают в банк данных информацию о цвете твоих волос. Но как-то они это делают.

У тебя волосы темно-рыжего оттенка. Эта информация каким-то образом попала в банк данных, и он тут же отверг все гены, отвечающие за другие цвета. Ген «рыжести» дублируется и присоединяется к зиготе. То же самое происходит со всеми остальными генами, определяющими черты лица будущих дочерей. Форма носа, который должен быть более женственным, достигается определенной комбинацией генов, которая также дублируется и…

– Ну что, наслушался?! – внезапно загремел Макнефф. – Ты породил личинок! Лярв! Монстров, зачатых в омерзительном многоложном блуде! Дети-насекомые! И все они будут иметь твое лицо – живые свидетельства твоей… даже не животной – насекомой похоти!

– Я, конечно, не очень большой знаток людей, – перебил его Фобо, – но этот молодой человек произвел на меня впечатление человека энергичного и достаточно самостоятельного. По-своему, по-человечески, как вы понимаете…

Он обернулся к Хэлу:

– Теперь ты знаешь, почему Жанет было так необходимо освещение в определенные моменты. И почему она требовала алкоголь. Ведь если она пила перед совокуплением, ее фотокинетический нерв, очень чувствительный к его воздействию, как бы анестезировался. Таким образом она могла испытывать оргазм без риска забеременеть и зародить в себе свою будущую смерть. Но когда ты стал замещать алкоголь «Алкодотом», конечно, не подозревая ни о чем…

Макнефф разразился мефистофельским хохотом:

– Что за ирония судьбы! Истинно сказано, что за многоложество плата одна – смерть!

ГЛАВА 20

– Не стесняйся, Хэл, – громко сказал Фобо. – Плачь, если хочешь. Что, не можешь? Желаю тебе выплакаться – станет легче.

Ладно, я продолжаю. Лалита, как бы по-человечески она ни выглядела, все же не смогла до конца избавиться от своей наследственной принадлежности к членистоногим. Нимфы, которые выведутся из личинок, очень скоро станут похожи на обычных детей. Но сейчас на самих личинок, думаю, тебе лучше не смотреть, хотя они не уродливее пятимесячного человеческого эмбриона (во всяком случае для меня).

Грустно говорить о том, что дающая жизнь лалита обязана умереть во время родов. Сотни миллионов лет назад, когда она была еще примитивным членистоногим, в ее теле сформировался гормон, кальцифицировавший ее кожу, превращавший ее самое в склеп для себя и инкубатор для будущих детей. Она окукливалась, и ее личинки первое время, вылупившись из яичек, питались ее органами и костями, размягчавшимися из-за оттока кальция к внешней оболочке. Все функции личинок заключаются в том, чтобы есть и расти, затем они превращаются в нимф и выходят из своего инкубатора на свободу, пробивая скорлупу в самом слабом месте. Эта точка уязвимости расположена в пупке – он единственный остается мягким, когда остальной эпидермис кальцифицируется. К тому времени когда нимфы готовы выйти, в мягких тканях пупка начинается процесс разложения, что является толчком для химического процесса декальцификации скорлупы вокруг него, постепенно захватывающего весь живот. Нимфы, еще слабые, похожие на человеческих детей, но гораздо меньше их размерами, подчиняясь инстинкту, «проклевываются» сквозь ставшую хрупкой и тонкой оболочку.

Ты должен понять, Хэл, что пупок не только мимикрия, он еще и функционален. Так как личинки не связаны с матерью пуповиной, у них, конечно, нет пупка как такового, но вместо него есть имитирующий его нарост, играющий, как ты видел, важную роль при родах.

Кстати, груди взрослой особи также имеют двойную функцию. Как и у земной женщины, они одновременно служат для сексуальной привлекательности и играют свою роль в процессе беременности. Конечно, они никогда не дадут молока, но в них находятся особые железы, которые с момента окончательного оплодотворения начинают работать как два мощных насоса, стимулирующих кальцификацию внешнего покрова.

Как видите, у природы все функционально.

– Я могу понять необходимость фотогенеза среди гуманоидов – на их ступени эволюции. Но так как лалита относится к животным, – сказал Хэл, – почему же им так необходимо копировать черты лица отца? У животных разница в чертах между мордой самца и самки невелика и не играет такой важной роли.

– Не знаю, – ответил Фобо. – Возможно, лалита прегуманоидная не использовала свой фотокинетический нерв. Еще возможно, что этот нерв в процессе эволюции трансформировался из некоего другого органа, выполнявшего другие функции. Возможно, это вообще рудиментарный орган. У нас есть некоторые свидетельства того, что некогда лалита, постепенно поднимаясь по эволюционной лестнице, использовала фотогенез для копирования человеческих органов. Это звучит довольно правдоподобно, учитывая, что это ей было необходимо для выживания. К сожалению, к тому времени когда наша наука развилась настолько, что мы смогли заняться изучением лалит, получить возможность исследовать их стало почти невозможно. То, что мы нашли Жанет, было делом случая. И даже ее мы не успели подробно исследовать – ряд ее органов до сих пор для нас еще тайна за семью печатями. А для того чтобы говорить о каких-то серьезных результатах и выводах, нужно обследовать не одну, а десятки особей.

– Еще один вопрос, – сказал Хэл. – А что бывает, когда у лалиты больше чем один партнер? Чьи тогда черты лица унаследуют ее дети?

– Ну, если лалиту, например, изнасилует банда, она просто не испытает оргазма, так как негативные эмоции страха и отвращения исключат саму его возможность. Если же у нее будет больше чем один партнер (при условии, что она не пила перед этим), ее дети будут имитировать черты лица того, кто был у нее первым. Потому что к тому времени, когда она начнет акт со следующим (даже если он будет немедленно после первого), реакции оплодотворения уже завершатся.

Фобо скорбно покачал головой:

– Самое печальное, что за все эпохи развития в лалитах не изменилось одно: матери жертвуют собой ради потомства. Поэтому Природа в качестве компенсации и дала им особый дар: по аналогии с рептилиями, которые продолжают расти в течение всей своей жизни, лалита может жить до тех пор, пока она не забеременеет. А тогда…

– Замолчи! Хватит! – закричал Хэл, вскакивая на ноги.

– Прости меня, – мягко сказал Фобо. – Я просто пытаюсь объяснить тебе, почему Жанет не могла рассказать тебе всей правды о себе. Должно быть, она действительно любила тебя, Хэл. Она испытывала к тебе искреннюю страсть и глубокую привязанность. Она была счастлива ощущать полное слияние с тобой, настолько полное, что трудно было сказать, где кончается одно тело и начинается другое… Я знаю, что так и было – как сочувственник, я умею войти в нервную систему любого существа и полностью испытать все его эмоции.

Но в ее любви к тебе всегда был привкус горечи: она боялась, что ты, узнав, что она относится к совсем чуждой тебе ветви животных на древе эволюции и что она благодаря своему внутреннему строению не способна к нормальному человеческому браку и деторождению, в ужасе отвернешься от нее. Эта мысль отравляла даже самые светлые минуты ее жизни.

– Нет! Я все равно любил бы ее! Да, сначала я был бы потрясен. Но я сумел бы преодолеть себя. Для меня она была человеком. Да она была человечнее любой женщины, которых я встречал в своей жизни!

Макнефф издал звук, словно его тошнило. С трудом справившись с собой, он зарычал:

– Ты, гнездилище порока! Да как можешь ты оставаться спокойным, узнав, что возлежал с развратным чудовищем?! Почему ты еще не вырвал себе глаза, взиравшие на нее с низким вожделением? Почему ты до сих пор не откусил себе губы, целовавшие ее насекомую плоть? Почему ты не отрубил руки, блудливо щупавшие эту чудовищную карикатуру на женское тело? Почему ты не вырвал с корнем член, которым ты…

– Макнефф! – попытался пробиться сквозь эту гневную тираду Фобо. – Макнефф!!

Похожая на череп голова медленно повернулась к сочувственнику. Глаза его мрачно сверкнули, а губы раздвинулись в ужасающей из улыбок – оскале ярости.

– Что? – пробормотал он, словно очнувшись.

– Макнефф, я хорошо знаю ваш психологический тип. Разве вы не планировали сохранить лалиту для себя, если она только останется в живых? Да-да, для себя. Для своих плотских утех! И не является ли основной причиной вашей ярости то, что ваши надежды не сбылись? В конце концов, у вас уже год не было женщины и…

Сандальфон разинул рот. Кровь бросилась ему в лицо, сделав его багровым, но тут же цвет сменился на трупно-желтый. Он зловеще ухнул, как филин:

– Довольно! Уззиты, отведите этого… это существо, называвшее себя человеком, в шлюпку.

Двое в черном приблизились к Хэлу отработанным за долгие годы маневром: спереди и сзади. Они уже привыкли, что арестованные никогда не оказывали сопротивления: перед представителями церкводарства любые преступники немели от страха. Поэтому и сейчас, невзирая на исключительность ситуации, так как Хэл был вооружен, они не ожидали от него никакого сопротивления.

Он и стоял с опущенной головой, ссутулившись, руки безвольно висели – типичный арестант, подходи и бери.

Но так он простоял не более одной секунды, а уже в следующую он превратился в свирепого тигра.

Уззит, подступавший к нему спереди, полетел кувырком, пачкая хлещущей изо рта кровью свой черный китель. Врезавшись в стену, он со стоном выплюнул несколько зубов.

А Хэл тем временем, крутанувшись на каблуках, уже впечатал с размаху свой кулак в пухлое объемистое брюхо того, что стоял у него за спиной.

– Уфф! – вот и все, что смог сказать на это уззит, и попытался рухнуть, но, оседая, наткнулся подбородком на предупредительно согнутое колено Хэла: раздался треск ломающихся костей, и уззит растянулся на полу, окончательно выйдя из игры.

– Осторожно! – завизжал Макнефф. – Он вооружен!

Рука уззита, лежавшего у стены, нырнула под китель, пытаясь вытащить из кобуры пистолет, но огромный фолиант в бронзовом переплете, брошенный Фобо, попал ему прямо в висок.

– Ты смеешь оказывать сопротивление, Ярроу! – кричал Макнефф. – Ты еще сопротивляешься!

– И еще как шиб сопротивляюсь! – проревел Хэл и устремился на сандальфона.

Макнефф занес плеть – семь тонких хвостов впились Хэлу в лицо и обвились вокруг его головы. Но он, словно и не почувствовав боли, обрушился всем весом на фигуру в пурпуре и свалил ее на пол.

Макнефф приподнялся на колени, но Хэл, рухнув рядом, дотянулся до его горла и с наслаждением его сдавил.

Лицо архиуриэлита посинело, он вцепился в запястья Хэла, пытаясь оторвать его руки от себя, но обезумевший козл только усилил хватку.

– Ты… не смеешь… сделать… – задыхаясь, просипел Макнефф, – не можешь… невозмож…

– Могу! И смею! – пыхтел Хэл. – Я всю жизнь мечтал сделать именно это, Порнсен!.. То есть Макнефф!

Вдруг весь дом заходил ходуном так, что задребезжали оконные стекла. И почти сразу же раздался ужасающий грохот. Воздушная волна ударила в окна, и стекла вылетели. Хэл растянулся на полу. Ночь снаружи превратилась в день. А потом снова обрушилась ночь.

Хэл поднялся на ноги. Макнефф продолжал лежать, ощупывая шею.

– Что это было? – спросил Хэл у Фобо. Тот молча направился к разбитому окну, не обращая внимания на кровоточащую царапину на щеке, и выглянул наружу.

– Случилось то, чего я так долго ждал, – наконец сказал он и, повернувшись к Хэлу, добавил: – С первой минуты как «Гавриил» приземлился, мы стали подрываться под него. И…

– Но ведь наши звуковые детекторы…

– …уловили шум подземных поездов, проходивших прямо под кораблем. Так мы и рыли только тогда, когда шли поезда, чтобы скрыть шум наших работ. Раньше поезда шли по туннелю каждые десять минут, но мы стали пускать их каждые две минуты, особенно под конец, и позаботились о том, чтобы это были в основном длинные товарняки.

Пару дней назад мы закончили заполнение полости под «Гавриилом» порохом. И уж поверь мне, завершив это, мы все вздохнули с облегчением, так как все же опасались, что нас смогут услышать, или того, что огромный вес корабля может продавить почву под собой и уничтожить все наши труды. Ну и наконец, капитан мог по какой-нибудь причине просто поменять место стоянки.

– Вы его что, подорвали? – спросил Хэл. Он уже устал удивляться – слишком быстро все происходило.

– Надеюсь. Хотя сколько бы тонн взрывчатки мы под него ни подложили, он все-таки построен так крепко, что ее могло не хватить. С другой стороны, нам не хотелось бы особенно его разрушать, потому что мы собирались его потом как следует изучить.

Наши расчеты показали, что ударная волна, пройдя сквозь металлическую обшивку, убьет всех, кто будет находиться на борту.

Хэл тоже подошел к окну. По бледному от лунного света небу растекался сизый дым – скоро он окутает весь город.

– Вам лучше немедленно послать на борт своих людей, – сказал землянин. – Если взрыв только оглушил офицеров, дежурящих на мостике, и если они придут в себя до того, как вы успеете до них добраться, они взорвут водородную бомбу. А она уничтожит все на много миль вокруг. Ваш взрыв по сравнению с тем, что может быть, – легкое дуновение. И что еще хуже: после него останется радиоактивное излучение, которое, если ветер его отнесет в глубь континента, может убить миллионы.

Фобо побледнел и попытался выдавить улыбку:

– Я думаю, что наши солдаты уже на борту. Но я сейчас же свяжусь с ними и предупрежу, чтобы они были особенно внимательны…

Он вернулся через минуту, и теперь ему уже не нужно было прилагать усилий, чтобы широко улыбнуться:

– На борту нет ни одного живого человека, включая и тех, что на мостике. Я посоветовал капитану группы захвата быть поосторожнее с незнакомыми кнопками.

– Да, вы, похоже, все предусмотрели, – вздохнул Хэл.

Фобо нахмурился:

– Мы очень миролюбивы. Но мы реалисты. И когда мы собираемся провести акцию против хищников, то лучшее, что мы можем сделать для сохранения своей жизни, – это истребить их полностью. На нашей планете у нас уже есть большой опыт борьбы с хищниками и паразитами.

Он взглянул на сандальфона, поднявшегося на четвереньки, мотающего головой с остекленевшими глазами, словно раненый медведь.

– Но тебя, Хэл, я не причисляю к хищникам. Ты абсолютно свободен – иди куда хочешь, делай что хочешь.

Хэл опустился на стул и сказал потерянно:

– Я думал, что всю свою жизнь я только и мечтал об этом: о свободе идти куда хочу и делать что хочу. Но сейчас – что у меня осталось? Только она – свобода. И что мне с ней теперь делать? Я уже ничего не хочу.

– Да, крепко тебе досталось, – всхлипнул Фобо, и из его глаз сочувственника заструились слезы, собираясь крупными каплями на кончике его длинного носа. – У тебя остались еще твои дочери. Тебе есть о ком заботиться и есть кого любить. Они проживут в инкубаторе совсем недолго. Они хорошо перенесли извлечение из материнского тела и скоро станут очаровательными малышками. Они же твои! И ничуть не хуже обычных земных детей. К тому же они – вылитый ты (конечно, женская модификация твоего лица). В них твои гены. И так ли уж важно, получили они их привычным тебе или фотокинетическим способом?

И без женщины ты не останешься. Ты забыл, наверное, но у Жанет есть еще сестры и тетки – все они молоды и прекрасны. Я уверен, что мы сможем их найти.

Хэл сгорбился и закрыл лицо руками:

– Спасибо, Фобо, но это не для меня.

– Сейчас – да. Конечно, – мягко сказал сочувственник. – Но со временем твоя боль ослабеет, и ты снова почувствуешь вкус к жизни.

Кто-то вошел в комнату. Хэл поднял голову и увидел, что это санитарка.

– Доктор Фобо, мы собираемся увозить тело. Хочет ли человек проститься с ним?

Хэл покачал головой. Фобо озабоченно положил ему руку на плечо:

– Похоже, ты близок к обмороку. Сестра, у нас есть какие-нибудь нюхательные соли?

– Не надо, обойдусь, – слабо отмахнулся Хэл.

Две санитарки вывезли из операционной носилки на колесиках, покрытые белой простыней, под которой проступали контуры куколки. Лишь с подушки струились волнами темные пышные волосы.

Хэл не встал навстречу. Он так и остался сидеть на стуле, обхватив голову руками.

– Жанет! – стонал он. – О, Жанет! Если бы ты любила меня настолько, чтобы рассказать мне обо всем…