Текст книги "Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня"
Автор книги: Филип Хосе Фармер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)
Что до мотыльков, они символизируют последнюю стадию обретения веры. Как безобразные гусеницы заматываются в коконы, а потом вылетают на волю прелестными бабочками, так вылетели на волю души его самого и его последователей.
– А большая S у меня на лбу, – гремел он, – не означает ни «священнослужитель», ни «святой»! Не означает она и «слабоумный», что бы ни говорили наши враги! Она означает Символ! Не просто какой-то символ, а Символ с большой буквы! Она включает в себя все символы – символы добра. Когда-нибудь, надеемся мы – не правда ли, дети? – эту S будут узнавать повсюду и почитать ее и поклоняться ей гораздо истовее, чем поклонялись кресту, пятиконечной звезде и полумесяцу, о которых я говорил ранее. Это ли вера и надежда наша, дети мои?
– Аминь, отец!
Тогда Зурван исподволь начал вести подготовку к публичной исповеди. С каждой минутой он вкладывал все больше накала в свою речь и свои жесты. До пяти часов, когда всем лекторам и проповедникам полагалось прекратить свою деятельность, он выслушал подробные исповеди двадцати человек, один из которых обратился в веру тут же на месте. То, что эта часть программы привлекла из парка больше народу, чем его проповедь, не омрачало его радости. Он знал, что посторонние любят слушать исповеди из-за обилия разной клубнички, патологии и грязи. Не беда. Порой тех, кто приходит пощекотать нервы, тоже озаряет божественный свет, и они обращаются в истинную веру и исповедуются сами.
Органики брали все на заметку и могли потом использовать исповеди против кающихся, если бы сочли это нужным. Но за веру всегда платят мученичеством.
В пять Зурван вернулся домой, усталый, но преисполненный ликования. Он крепко держался в седле Божьего света. После низкокалорийного ужина он помолился и выслушал в тиши своей квартиры тех, кто не успел закончить свою исповедь. В девять он провел короткую службу для тех, кто собрался у него дома. Закон воспрещал собираться в холле и смотреть церемонию на полосках. Но органиков в этот час, как правило, поблизости не было, а жильцы дома не возражали. Некоторые из них тоже с удовольствием смотрели, хотя и не сопричислялись к свету…
Все вышеописанное происходило в пятый день первой воскресной недели – в прошлое воскресенье.
В шестой день первой недели отец Том Зурван не появился на Вашингтон-сквер. Его прихожане, напрасно прождав его пятнадцать минут и не сумев связаться с ним через полоску, отправились в переулок Шинбон. Квартальный с полным правом отказался открыть дверь квартиры Зурвана своим кодовым ключом до уведомления органиков. После долгой проволочки явились двое органиков. Они и вошли в квартиру, сопровождаемые квартальным, толпой прихожан и парой любопытных жильцов.
Выяснилось, что отца Тома в квартире нет и его каменатор пуст. Посох был прислонен к стенной полоске с загадочной надписью:
УШЕЛ В ВЫШНИЙ МИР.
Глава 28Том Зурван не солгал.
Он действительно пребывал в вышнем мире – в Тао Тауэре на углу Западной Одиннадцатой и канала Кропоткина, на шестам этаже, в квартире Тони Хорн. Он не был полностью ни самим собой, ни кем-либо из своих двойников.
В нормальных условиях он проделал бы ритуал воплощения в Тома Зурвана, а потом лег бы спать. Субботний кошмар, однако, остановил течение привычных событий, как лавина, запрудившая реку. Душа Зурвана покрылась мурашками и с воплями понеслась по нежеланным путям. Кокон Зурвана продырявился, и в дыры полезли голоса, лица и даже руки «тех, других». Они бубнили ему в уши, таращились на него, хватали его.
Это началось, когда он прошел, далеко не так гладко, как обычно, через мантру метаморфоза. (Не Боб ли Тингл, мастер аллитерации, выразился так? Не Вайатт ли Репп придумал образ покрывшейся мурашками души? Не Чарли ли Ом увидел лезущие сквозь дыры руки?)
Зурван знал, хоть и не хотел знать, что ветры недавнего прошлого дуют сквозь него, словно сквозь ветхий парус, что мысли других сыплются из него, точно перец из перечницы.
– Прекратите! Прекратите! – мысленно вопил он.
Но хотя он и был самой сильной личностью среди них, исключая разве что Джеффа Кэрда, он не мог дать им достойный отпор. Силу отнимали другие жильцы, въехавшие в его сознание с судебными ордерами. Он разрывался на части и терял свою мощь, как Самсон, остриженный Далилой, двуличной дочерью фальшивых филистимлян, соблазнительной служанкой самого сатаны.
– Перестаньте! – взмолился он. – Я серьезно!
«Дело и правда серьезное! – сказал отдаленный, но все приближавшийся голос Кэрда. – Заткнись, Тингл! Мы на грани гибели, а ты все остришь!»
Зурван громко, на всю квартиру, произнес:
– Именем Божьего света заклинаю вас удалиться опять во тьму, из которой вы пришли!
«Вот фигня-то», – сказал Чарли Ом.
«Улыбайся, когда говоришь это, – сказал Вайатт Репп. – Ладно, ребята, дадим ему шанс. Шайка линчевателей приближается. Если мы не будем стоять друг за дружку, нас развесят поодиночке на диких яблонях. Сегодня он у нас босс. Заткнемся и позволим ему спасти наши шкуры. А потом созовем большой круг и поглядим, кто будет вождь. Единственный выход…»
«Квартира Тони Хорн, – сказал Кэрд. – Отправляйся туда! Только там мы будем в безопасности – хоть на какое-то время!»
– Тони Хорн? – вслух переспросил Зурван.
«Да. Ну ты же помнишь, правда?»
«Я помню, – сказал Джим Дунский. – А если я помню, вспомнишь и ты. Друг Кэрда… наш друг, Энтони Хорн, генеральный комиссар, разрешила ему воспользоваться своей квартирой в случае крайней надобности. Сейчас как раз тот случай!»
«Она иммер, – сказал Боб Тингл. – Иммер – всегда иммер, и это не каламбур, даже для знающих немецкий[17]17
Immer – всегда (нем.).
[Закрыть]. Она выдаст меня… то есть нас».
«Она ничего не узнает до самого вторника, – сказал Кэрд. – Ну, давай, Зурван! Шевелись!»
Только Уилл Ишарашвили ничего не сказал. Может, потому, что еще не знал о происходящем? Или потому, что он, последний в ряду, если считать началом вторник, был и самым слабым из всех? Может, он обретет голос только завтра, когда проснется? Тогда его голос, возможно, вообще не прозвучит. Уилл не проснется. Он умрет во сне.
Это еще больше взбудоражило Зурвана. Если он завтра не станет Ишарашвили, кем он тогда будет? Сможет ли он остаться собой, Томом Зурваном? Придется постараться. Так хотя бы он уцелеет.
– Господи, прости меня! – воскликнул он. – Я думаю только о себе! Я позабыл о своих братьях! Я трус, я Петр, отрекшийся от Господа своего, прежде чем трижды пропел петух!
«Петух! Петух! – сказал Чарли Ом. – Сам ты петух! Кончай эту священную лажу и шевелись! Спасай наши задницы!»
«Я бы не стал так выражаться, – вставил Кэрд, – но минни прав. Скройся немедленно! Иди к Хорн! Бога ради – возможно, органики уже за дверью! Или иммеры! Избавься от всего, что связывает тебя с нами! И вперед!»
Голоса затихли – хотя бы на время. Зурван, посмотрев на улицу и канал, почувствовал себя немного сильнее и увереннее. Никакой рациональной причины для этого не было, но уверенность часто бывает следствием не долгого опыта, а врожденной веры в себя.
Ему пришлось выдержать нелегкую борьбу с собой, прежде чем сделать то, что диктовал рассудок. Горе и возмущение переполняли его, когда он отбирал вещи для отправки в компактор. Парику, бороде и священным одеждам придется исчезнуть. Манекену тоже. Зурван подумал, не уничтожить ли заодно и манекен Ома, но был хороший шанс, что эту подделку не обнаружат до будущей субботы. Однако Зурван открыл персональный шкаф Ома с помощью звезды, взятой из цилиндра, и облачился в его одежду. В ней он будет бросаться в глаза, поскольку по воскресеньям не носят ни брыжи, ни кильт. Но делать нечего.
Зурвану было больно обманывать свою паству. Часть его горя проистекала отсюда – но лучше уж так, чем поколебать их веру. Да, лучше, твердил он себе вновь и вновь. Гораздо лучше. Но он невольно задумывался над тем, скольким пастырям прошлого приходилось идти на такой же обман.
– Будь я только собой, отцом Томом, – проговорил он, – я остался бы здесь и вынес все, что суждено. Кровь мучеников есть семя веры. Но я не один. Если бы я был только отцом Томом, я бы и не попал в этот ужасный переплет.
И все же, прислонив свой посох к стене рядом с надписью, Зурван не выдержал.
– Так нельзя! – вскричал он. – Я предаю свою паству, себя и своего Бога!
«Чертов поп!» – откликнулся Чарли Ом.
«Не ты первый, не ты последний, – сказал Джефф Кэрд. И, помолчав, добавил: – Должно быть какое-то решение, какой-то выход».
– Какой?
«Не знаю пока».
– Прощай, отец Том! – сказал Зурван, остановившись у двери.
«С ума сойти, – сказал Чарли Ом. – Он-то уже сошел, это факт».
«Прекрасное чувство драмы, – заметил Вайатт Репп. – Или мелодрамы? Не уверен, известны ли ему законы пафоса».
«Одного из трех мушкетеров?» – спросил Боб Тингл.
– Заткнитесь! – заорал Зурван, распахивая дверь, и напугал двоих бездельников, болтавшихся в холле.
Что это за сумасшедший в странной одежде вылетел из квартиры отца Тома?
Зурван испугался – он не ожидал наткнуться на кого-то в такой час. Пробормотав что-то неразборчивое, он захлопнул за собой дверь. Было 3.12 утра, когда он вышел из дома и пошел по бульвару Вуманвэй. Небо по-прежнему было ясным, а воздух – теплым, хотя и не таким, как вчера. Велосипедисты и прохожие встречались редко, но все же Зурван не так бросался в глаза. Ему попались несколько машин Службы Чистоты и одна патрульная. Последняя замедлила ход, поравнявшись с ним, но не остановилась. Зурван не имел понятия, что будет делать, если его остановят и допросят.
Перейдя через Вуманвэй, он свернул на запад по Бликер-стрит и прошел мимо дома Кэрда, отчего Кэрд как будто окреп. По крайней мере, его голос зазвучал громче всех остальных.
«Я люблю тебя», – крикнул Кэрд.
Зурван не знал, к кому обращается Кэрд, но горе в голосе Джеффа причинило ему боль. Он ускорил шаг, но вскоре опять сбавил. Если опять попадутся органики, их может удивить, куда это он так несется.
У канала он повернул на север. Он шел, поглядывая вниз, и остановился, увидев маленькую моторку, привязанную к плавучему причалу. Спустился по лестнице и по узкому карнизу над водой дошел до лодки. Она, возможно, принадлежала кому-то из живущих рядом, и воскресный житель еще спал, вместо того чтобы рыбачить… Зурван сел в лодку, отвязал ее, запустил электромотор и поехал по каналу на север. Он миновал с дюжину лодочек с рыбаками и рыбачками и несколько барж. Потом подвел моторку к западному берегу у Западной Одиннадцатой улицы, вылез на карниз и оттолкнул лодку. Одним преступлением больше.
Деревья вдоль улицы спрячут его от «небесных глаз». Спутники не увидят, в какой дом он войдет. И только тот, кто будет изучать снимки, увидит, что Зурван вошел под деревья.
У входа в здание Том мельком подумал об Ишарашвили. Завтра жена смотрителя удивится, почему муж не вышел из цилиндра. Она откроет дверцу, подумав, что дело в каких-то неполадках с энергией. Коснется мужа и ощутит не привычную холодную твердость, а теплый мягкий пластик манекена.
В Зурване звучал ее крик.
И голос Ишарашвили тоже, хотя и где-то вдали, за горизонтом сознания.
Войдя в квартиру Хорн, Зурван осмотрел все комнаты. Их было больше, чем у него, они были просторнее и гораздо роскошнее. Поскольку здесь, кроме Хорн, обитала только одна четверговая жиличка, Тони не приходилось прятать свои безделушки, картины, бижутерию и прочее в персональный шкаф. Зурван – то есть Кэрд – удивился и возмутился, увидев здесь пепельницы: он понятия не имел, что Тони курит, запрещенный наркотик. А если курит она, то курит и четверговая.
Он заглянул в окошки цилиндров – в первом виднелось лицо жительницы четверга.
Он перешел к следующему. Тони Хорн смотрела на него огромными немигающими глазами. Добрая старушка Тони.
Она была ему хорошим другом, всегда проявляла великодушие и сочувствие. Может, раскаменить ее и рассказать, в какой ситуации он оказался? Она могла бы помочь ему, как никто.
«С ума спятил? – сказал Ом. – Она же иммер!»
«Это не Зурван так думает, – сказал Кэрд. – Он ее даже не знает. Это я подумал за него. Но ты прав, Чарли. Она нас выдаст».
С целым хором внутри, с целым калейдоскопом лиц, с пальцами, стучащими в его сознание, словно в окошко, Зурван шагал взад-вперед по гостиной. Дойдя до конца, он поворачивал и шел обратно.
«Точно тигр в клетке, – сказал Вайатт Репп. – Хороший моцион, но из клетки нам таким манером не выбраться».
«Если он уйдет из квартиры, – заметил Ом, – он просто окажется в клетке побольше».
Зурван старался, насколько мог, не обращать внимания на голоса. Они были точно болячка, которую так и хочется почесать – но чем больше чешешь, тем больше хочется.
– Иаков, который стал потом называться Израиль и чье потомство было многочисленно, словно песок на берегу, – сказал он, – Иаков увидел во сне лестницу. Один ее конец покоился на Земле, а другой уходил в Небеса. Ангелы спускались и поднимались по ней, послушные приказаниям Господа. Пошли и мне лестницу, Господи! Позволь подняться по ней в пределы обетованные!
«Да у него крыша поехала! – сказал Ом. – Он свихнется, и мы погибнем вместе с ним».
– Нет! – крикнул Зурван. – Я не безумен, и нет для меня лестницы! Я недостоин ее!
Если бы ему и спустили лестницу, пришлось бы карабкаться вверх по гнилым перекладинам. Их всего семь, и последняя – он сам – определенно не выдержит.
Глава 29Мир понедельника. МНОГООБРАЗИЕ, второй месяц года Д6-Н1 (шестой день первой недели)
Понедельник был не синий, а серый – с востока несло тяжелые низкие тучи.
В то немногое, что разрешалось передавать из одного дня в другой, входил прогноз погоды. Метеорология 1330 года Новой Эры во многом превосходила науку прошлого, которая часто попадалась на удочку запутанных сил, управляющих погодой. Полторы тысячи лет исследований дали современным метеорологам возможность предсказывать с точностью на 99,9 %. Но Матушка-Природа, как бы желая показать, что последнюю десятую процента человеку никогда не одолеть, порой брала свое.
Вот и сегодня она выкинула одну из своих штучек. Метеорологи самоуверенно заявили, что будет ясно и жарко, но ветер переменился, облачный континент над центром Атлантики сместился к западу, и его фронт как раз пересекал восточный Нью-Джерси.
Том Зурван снова шагал по комнате, как и вчера. Уилл Ишарашвили, смотритель Центрального парка, добрая душа и муж-подкаблучник, выразил лишь слабый протест по поводу того, что его не пускают в его законный день. Джефф Кэрд, создавая его характер, допустил ошибку. Он сделал из Уилла слишком уж пассивного, не способного ни на какое насилие человека. Он, правда, наделил Уилла большим упорством и мужеством, нужными для отказа от насилия – из-за них-то Ишарашвили теперь и погибал. Он еще не скончался, но становился все бледней и бледней. Вместо того чтобы прибегнуть к силе, как все остальные, он цеплялся за свои принципы и постепенно распадался на элементы, из которых произошел.
Не в пример Джеффу Кэрду и остальным. Хотя Зурван закрыл и запер все ходы и выходы, эти пятеро лезли в щели, о которых он и понятия не имел. А когда он затолкал их обратно и зацементировал щели, они стали просачиваться сквозь стены, точно путем осмоса.
«Непохоже на тебя, Зурван, – сказал Джефф Кэрд. – Казалось бы, ты – человек религиозный, благородный. Высокоморальный. Настоящий сын Божий. Тебя должно радовать, что ты станешь мучеником, пожертвуешь собой ради других. А ты? Ты ведешь себя жестоко и беспощадно, так же безбожно, как те, против кого ты проповедуешь. Что с тобой случилось?»
«Лицемер он, и больше ничего», – сказал Чарли Ом.
«Ясное дело, – поддержал Репп. – Он никогда не был тем, за кого себя выдавал. Проповедовал вроде бы абсолютную правдивость и честность. Покайтесь в своих грехах! Покайтесь! Освободитесь от всякой вины и стыда! Станьте цельными мужчинами, цельными женщинами! Обретите себя! А сам скрывал от своих прихожан, что он иммер. Что он обладает даром, в котором отказывает им – даром гораздо более долгой жизни. Он был и остается преступником, этот праведник. Он принадлежит к тайной, нелегальной организации. Кто же он, как не лицемер?»
– Заткнитесь! Заткнитесь! – крикнул Зурван.
«Угу, – сказал Джим Дунский. – Давайте все ляжем и умрем. Облегчим жизнь лицемеру».
«Лицемер, Люцифер, хитрый бес, гончий пес небес, – встрял Боб Тингл. – Ты лаешь не на то дерево, проповедник Том. Священная собака сбилась со следа».
– Чего вы от меня хотите? – крикнул Зурван.
Это их ненадолго усмирило. Что бы он ни сделал, это не поможет ни им, ни ему. К привычному образу жизни, когда он каждый день становился другим человеком, он вернуться не мог. Не было такого места, где все они могли бы вновь стать самими собой. Как не было такого места, где он мог бы вновь стать отцом Томом. Он, как и все они, стоял на пороге смерти. Если его схватят иммеры, он будет убит. Если его схватят органики, его после суда отправят в лечебницу для душевнобольных. Если лечение там будет успешным, он, Зурван, исчезнет. Как и все они, включая Джеффа Кэрда. Того, кто выйдет из лечебницы, может, и будут звать Кэрд, но он станет совсем другим человеком.
Если же лечение не удастся, его каменируют и будут хранить до тех времен, когда психиатрическая наука найдет способ его исцелить. О нем, конечно, забудут, и он будет пылиться на каком-нибудь складе заодно со всеми миллионами, которые уже там лежат, и миллиардами, которые еще поступят.
– Да, я лицемер, – бормотал он. – Я потерпел крах. Но почему? Я считал себя истинным сыном Божьим, считал, что верю в то, во что призываю верить других. И я верил! Верил! Но мой Создатель сотворил меня несовершенным!
Он прикусил губу и потеребил бороду, которой больше не было.
– Не упрекай его! Он дал тебе свободную волю! Ты имел власть излечиться от своих недостатков! Не надо было закрывать на них глаза! Ты сам сделал себя слепцом, твой Создатель в этом неповинен!
Джефф Кэрд произнес, спокойно, но очень близко: «Однако ты забываешь, что твой создатель – это я».
Зурван с воплем упал на пол и стал кататься по ковру с криком:
– Нет! Нет! Нет!
Потом затих и долго лежал на спине, глядя в потолок.
«О черт, зачем нам длить эту агонию? – сказал Чарли Ом. – Давайте сдадимся. Все равно нас поймают. Так мы хоть от иммеров спасемся».
«Среди органиков слишком много иммеров, – возразил Джим Дунский. – Они доберутся до нас и убьют под каким-нибудь предлогом, пока мы не начали говорить. И потом, мне неохота капитулировать».
«Прямо-таки перестрелка в психическом коррале, – сказал Вайатт Репп. – Пусть победит сильнейший. Вставай с полу, Зурван, и будь мужчиной. Держись! И даже если проиграешь, не сдавайся до конца. Дерись! Не слушай этого неудачника, этого пропойцу!»
Зурван пошёл на кухню, словно пробиваясь сквозь сахарную вату. Он выпил большой стакан воды, сходил в туалет, облегчился и поплескал в лицо холодной водой. Вытерся, взял свою сумку и направился к выходу.
«Эй, ты куда это?» – спросил Ом.
«Пошел нас закладывать, – сказал Боб Тингл. – А когда органики нами займутся, камня на камне не останется. Нас сначала выпотрошат, потом обратят в камень. Подумай об этом, парень!»
«Брось ты, – сказал Ом. – Я ничего такого не думал, просто хотел проверить, правда он спятил или нет».
«Не делай этого! – сказал Кэрд. – Еще может найтись какой-то выход!»
Зурван закрыл за собой дверь и пошел к лифту.
– Я не собираюсь сдаваться, – сказал он. – Просто хочу погулять. Не могу больше сидеть взаперти. Мне надо подумать. Мне надо…
Что ему, собственно, надо? Нужен один, но невероятный шанс.
«Когда лабораторная крыса не может найти выход из лабиринта, – сказал Кэрд, – когда она сталкивается с неразрешимой задачей и безнадежно запутывается, она ложится и умирает».
– Я не крыса! – сказал Зурван.
«Да, ты даже и не крыса. Ты фикция. Помни – это я твой создатель! Я, реальный человек, создал тебя, фиктивного!»
«Значит, и мы все – тоже фикция, – сказал Вайатт Репп. – Ты нас создал. Ну и что из этого? Ты сам фикция, Кэрд, созданная правительством и иммерами».
«Фикция может стать реальностью, – сказал Дунский. – Мы не менее реальны, чем Кэрд. В конце концов, он нас создал из элементов самого себя. Он вырастил нас так же, как мать растит зародыша в своем чреве. Он родил нас. А теперь хочет нас убить. Нас, своих детей!»
«Чего там! – сказал Ом. – Мы все охотно поубивали бы друг друга! Эх, выпить бы сейчас!»
«Я ваш создатель, – твердил Кэрд. – Я создал вас всех. А то, что я создал, я могу и рассоздать. Я создатель, я и рассоздатель».
«Врешь! – крикнул Ом. – Ты не Аладдин, а мы не джинны. Нас обратно в бутылку не загонишь!»
«У тебя одна бутылка на уме, – сказал Тингл. – Люмпен, лодырь, Лазарь липовый! Представь себе, что ты – это похмелье, от которого мы все рады бы избавиться. Все вы – сплошная головная боль!»
«Еп garde, сукин ты сын!»
«Твой ход!»
«Все вы фикция. Я вас создал, я и рассоздам».
«Ом-мани-падме-хум!»
«Не бубни, алкаш забубенный!»
«Я создал вас, и я вас рассоздаю. Думаете, я этого не предусмотрел? Я разработал ритуалы введения каждого из вас в свой день. Разработал я и обратный ритуал, ритуал отмены, недопущения. Я знал, что когда-нибудь он мне понадобится. И сегодня момент настал!»
«Врешь!»
«Вымысел объявляет своего создателя лжецом? Ожившие выдумки обзывают того, кто сделал их, хотя бы временно, правдой, лжецом? Я ваш создатель. Я создал вас, а теперь рассоздаю. Вы что, не чувствуете, как все вокруг исчезает? Убирайтесь туда, откуда пришли!»
Ветер на Вэверли-плейс был пока еще не так силен – он не сдул бы и шляпу с головы. Но Зурвану казалось, что вихри, бушующие у него внутри, вот-вот поднимут его и унесут в облака. Свет померк в его глазах, и прохожие удивленно смотрели на него, потому что он спотыкался. Когда же он упал на колени и воздел руки, все попятились от него.
Далеко на востоке притопнул гром, начиная боевой танец, и сверкнула копьями молния.
Зурван несся, кружась, в кружащемся сумраке. И пытался ухватиться за мокрую тьму, чтобы не улететь. Вверх? Или вниз?
– Господи, – взревел он, – я погибаю! Возьми меня из этой юдоли! Забери меня из этого серого мира в свой светлый!
Люди на панели попятились еще дальше или пустились наутек, когда Зурван зажал руками глаза и завопил:
– Свет! Свет!
Потом он упал ничком и замер.
– Вызовите «скорую», – сказал кто-то.
Он перевернулся, поморгал и с трудом поднялся на ноги.
– Нет, не надо. Со мной все в порядке. Просто голова закружилась. Я пойду домой. Это рядом. Не беспокойтесь.
Джефф Кэрд, шепча: «Свет! Свет!» – перешел по мосту через канал. Не доходя одного квартала до Вашингтон-сквер, он уже вполне окреп.
«Он ушел?» – спросил Тингл.
«Точно индеец, который сложил свой вигвам и растаял в ночи», – сказал Репп.
«Он чуть не забрал меня с собой, – сказал Чарли. – Бог мой! Этот свет!»
«Он был как меч, – сказал Дунский. – Сошел вниз, поддел Зурвана на острие и забросил его в пылающие небеса».
Голоса звучали слабо, но стали чуть погромче, когда открыли, что телом теперь управляет Джефф Кэрд.
«О Боже, – сказал Ом, – каюк нам теперь!»
«А ты взгляни на это иначе, – сказал Репп. – Зурван уже откинул копыта, а теперь Кэрд разыгрывает свою последнюю ставку. Мы еще снимем с него скальп».
Зурван не был уверен, взаправду ли он слышит эти голоса или они существуют лишь в его воображении. Не знал этого и Кэрд. Какая, впрочем, разница, воображаемые они или принадлежат таким же реальным, как он, людям. Главное то, что командует он – и он знает, что делать.
Он шел против усиливающегося ветра к высокой желтой трубе в углу парка. Там был один из входов в подземную систему транспортировки товаров, а также в энергетический и водный коллектор. Полоска рядом предупреждала, что доступ сюда имеют только работники Службы Чистоты. Но ни рабочих, ни органиков в форме поблизости не было, а немногие люди, задержавшиеся в парке, поспешно расходились.
Кэрд остановился. Вдали под дубом сидела одинокая фигура. Партнер, игравший с Грилем в шахматы, уходил, мотая головой. Гриль, видимо, просил его остаться, но тот предпочел ретироваться.
Кэрд медлил у входа в трубу.
«Ну, что там еще?» – слабо сказал Ом.
Вокруг кружились редкие листья, сорванные с деревьев. Ветер, прохладный, обещающий дождь, взъерошил волосы. Мимо пронесся велосипедист, усиленно работая ногами.
Гриль встал. Ветер развевал его длинные рыжие волосы и бороду. Он собрал в ящик шахматы, сложил доску. Кэрд бегом устремился к нему, крича – но ветер уносил его слова назад, будто конфетти.
Гриль обернулся, увидел бегущего Кэрда, засуетился и стал оглядываться по сторонам, словно ища пути для бегства. Потом овладел собой и остался на месте.
