Текст книги "Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня"
Автор книги: Филип Хосе Фармер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)
Майор слез со стола, к большому облегчению Кэрда, обошел его, сел и включил стенную полоску сзади и сбоку от себя, повернувшись к ней на крутящемся стуле.
– Это не какой-нибудь дюжинный дневальный.
В кадре появилось изображение мужчины – в трех проекциях и в полный рост. Далее последовали снимки того же человека без одежды. Оба органика как завороженные уставились на член с обрезанной крайней плотью. Кэрд еще ни разу не видел такого у живого человека, да и на фотографиях не часто встречал. Экзотично, но безобразно и отдает каменным веком.
Последовал крупный план головы и плеч того же субъекта. У него были длинные рыжие волосы, и он носил зеленую круглую шапочку. Пышная рыжая борода обрамляла сильное широкое лицо с маленькими зелеными глазами. Нос короткий и широкий, с крупными ноздрями, а губы очень тонкие.
ЯНКЕВ ГАД ГРИЛЬ ПОНЕДЕЛЬНИК, ВЗРОСЛ.
Последовал личный код, следом потянулись коды отпечатков пальцев, формы ушей, рисунка сетчатки, следов ног, голоса, запаха в нормальном состоянии, группа крови, рентгенограммы и сонограммы скелета и черепа, топографические и волновые снимки мозга, гормональный баланс, волосяные, кровяные и генетические карты, внешние измерения, коэффициент умственного развития, коэффициент психического развития, социальный коэффициент и индекс походки.
Уолленквист дал полоске команду подавать информацию помедленнее. Через несколько секунд Кэрд сказал:
– Стоп! Аллергия на моллюсков? Но правоверные евреи не едят моллюсков!
– Ага! – воскликнул майор, как человек, которого только что осенило. – Не едят, точно, а он вот ест. То есть ел. Один раз. После этого у него возникли головокружение и сыпь. Вот, видишь? Он решил, что это Бог его наказал.
– Никто не совершенен, – сказал Кэрд.
– Но все-таки человечество идет к совершенству!
«Как же, – подумал Кэрд. – На будущий год мы соберемся в Иерусалиме. Второе пришествие Христа может произойти с минуты на минуту. Пролетариат возьмет власть в свои руки, и государство постепенно отомрет».
– Как видишь, – сказал Уолленквист, – он был образцовым гражданином, если не считать его религиозности. – А потом вдруг раз! – Майор вскинул руки. – Испарился! Не вышел вчера из своего каменатора. Его коллеги по университету Иешива, конечно, забеспокоились – семьи у него нет, – открыли цилиндр, а он пустой. Ни записки, ничего, что объяснило бы случившееся. – Майор наклонился к Кэрду: – Это значит, что он во вторнике. В это самое время!
Кэрд встал со стула и начал шагать взад-вперед.
– Янкев Гриль. Я знаю этого человека.
– Знаешь? Но ведь…
– Вы не до конца прочли его досье. Он играет в шахматы с другими днями – по записи. Я – один из его противников. Я знал его только по имени и сейчас, разумеется, впервые увидел его. Но я – чемпион Манхэттена и завоевал седьмое место в мировом чемпионате вторника, а во вседневном чемпионате занял двенадцатое место. А Гриль занял одиннадцатое.
– Правда? Я сам-то в шахматах не очень. По мне, рыбалка лучше. Но все равно я горжусь, что ты чемпион, хотя бы и по шахматам. Все управление тобой гордится.
Он приблизился к Кэрду, но тот повернулся и отошел. Отойдя от майора как можно дальше, Кэрд снова повернулся к нему:
– Вы что-же, хотите дать мне темпоральный паспорт?
Майор упорно приближался.
– О нет. В этом нет нужды. И слишком большая волокита. Раз ты о нем кое-что знаешь, играл с ним в шахматы, вот и поищи его сегодня. Посвяти этому побольше своего времени.
– Ну, либо он просто перешел в наш день, либо будет нарушать все дни подряд. Только зачем это ему? Найти мотив – значит найти преступника.
– Превосходно, – сказал майор, потирая руки. – Я умею подбирать кадры.
Кэрд ускользнул от Уолленквиста, подошедшего нос к носу.
– А можно будет получить разрешение на допрос по записи его понедельничных коллег?
– Я подам просьбу, но пройдет какое-то время, пока мы получим ответ.
Слова «подам просьбу» напомнили Кэрду о требовании Озмы.
– Я немедленно возьмусь за это дело, майор, – сказал он, направившись к двери. – Если только у вас для меня больше ничего нет.
– Черт возьми, дорогуша, не могу же я говорить тебе в затылок!
Кэрд с улыбкой обернулся:
– Прошу прощения, майор. Не терпится взяться за работу, наверно.
– Ничего, ничего, мой мальчик. Я всегда счастлив, когда мои люди выказывают рвение. Сегодня такое не часто встретишь.
– Что-нибудь еще, сэр?
– Просто держи меня в курсе, – махнул рукой Уолленквист. – А, да, я видел в твоем расписании… ты ведь завтракаешь с генеральным комиссаром?
Зависть? Негодование?
– Да, сэр. Мы с комиссаром выросли в одном квартале, учились в одной школе. До сих пор с удовольствием встречаемся иногда, поговорить о старых временах. И потом мы родственники. Моя первая жена приходилась ей кузиной.
– Да-да. Я нисколько не любопытничаю. – Майор взглянул на две полоски, зажегшиеся одновременно. – Дела, дела. Ну, беги. Желаю приятно позавтракать. Передай комиссару привет от меня. Главное, доложи, что выяснишь о Гриле – ничего себе имечко! Доложи еще до ленча.
Джефф отдал майору честь, чего тот не заметил. Уолленквист переводил взгляд с одной полоски на другую, не зная, которая важнее. Кэрд вернулся к себе и запросил на полоске последний ход Гриля.
Перед ним появилась шахматная доска из шестидесяти четырех чередующихся зеленых и красных квадратов – восемь горизонтальных рядов по восемь квадратов в каждом, восемь зеленых фигур и восемь красных. Партию начал Гриль, играющий зелеными, его первый ход был е2—е4. Зеленый квартальный передвинулся на четвертый вертикальный квадрат. Джефф сделал такой же ход своим красным квартальным.
Второй ход Гриль сделал органиком, поставив его на f3. Кэрд еще подумал тогда, что шахматисту начала двадцать первого века было бы не так уж трудно следить за игрой. Он быстро бы разобрался, что белые и черные квадраты преобразились в зеленые и красные. Короли стали всемирными советниками, ферзи – суперорганическими директорами, ладьи – интерорганическими координаторами, слоны – губернаторами, кони – органиками, пешки – квартальными. Если бы гипотетический шахматист былых времен имел какое-то понятие о нынешней системе управления, он сообразил бы, что эти переименования сделаны по политическим соображениям и большого значения не имеют.
Кэрд изучал доску минут пять, хотя его и терзало ощущение, что он пренебрегает долгом ради удовольствия. Кроме того, его интересовало, где находился Гриль, когда делал свой последний ход.
Он дал полоске команду сделать ход органиком. Неизвестно, увидит ли когда-нибудь беглец этот его ход. Кэрд надеялся, что увидит. Они играли опасную, но возбуждающую партию, где защита неразлучна с нападением. Их всемирные советники сейчас открыты – они, как сказал некогда один гроссмейстер, подвергаются угрозе со всех сторон.
Так же обстоит дело с ними обоими и в жизни.
Кэрду необходимо было уладить несколько дел, прежде чем заняться Грилем. На следующий вторник планировалась облава в Тао Тауэре, многоквартирном доме на Западной Одиннадцатой улице. По сообщению информатора, некоторые жильцы там не только курят табак, но и торгуют им. Приверженцы вредных привычек не переводятся, даже после семи поколений соответствующего обучения и воспитания.
Бедных, вопреки словам Иисуса, в обществе больше нет. Во всяком случае, людям нет необходимости быть бедными. А вот извращенцы по-прежнему существуют – что ни час, то новый родится.
Рейд в районе минни, связанный с розыском Рутербика, начнется в течение ближайшего часа. Кэрд не собирался присутствовать там лично. Он поручил командование детективу-инспектору Энн Вон Гуле, но намеревался поддерживать с группой постоянный видеоконтакт.
Он запросил результаты спутникового поиска Рутербика и Гриля и через десять минут получил их. Три «небесных глаза» снимали сверху Манхэттен и примыкающие к нему территории под тремя различными углами. Компьютеры передали голографии преступников на центральную базу, где изображения сравниваются с лицами манхэттенцев, заснятых на улицах или на крышах домов. Результат пока был нулевой. Этого можно было ожидать – ведь Грилю и Рутербику достаточно надеть широкополые шляпы и опустить головы, чтобы избежать съемки. Однако всех, на ком были такие шляпы, небесные глаза брали на заметку, и дома, в которые эти люди входили, регистрировались. К сожалению, в Органическом Департаменте недоставало персонала для проверки всех этих следов. Разве что адреса в центре Манхэттена, да и это займет много времени.
Получить фальшивые опознавательные знаки было нетрудно, если знать, куда обратиться. Рутербик как раз из таких, которые должны это знать. Но Гриль-то – книжник, затворник. Что он может знать о подпольном мире? Ничего – если только он не задумал стать дневальным задолго до этого и не подготовился как следует.
Кэрд мысленно отложил Рутербика на потом и стал думать о Гриле. Найти мотив – значит найти преступника. Прекрасное изречение, только ему-то не надо выискивать подозреваемых – он знает, кто преступник.
Понедельник передал биоданные Гриля вторнику, но Кэрду нельзя допросить близких Грилю людей. Это дело понедельника. Почти все, что Кэрд может сделать, – это передать данные по Грилю на терминалы всех органиков, чтобы им было чем руководствоваться в розыске. «Небесные глаза», разумеется, тоже будут вести обзор улиц в поисках похожих на Гриля субъектов. Кэрд не думал, что Гриль настолько глуп, чтобы разгуливать по улицам среди бела дня. Кроме того, Гриль мог остричь волосы и сбрить бороду, хотя «небесные глаза» обмануть нелегко. Департамент Удостоверений, наверное, уже спроектировал снимки Гриля с выбритым лицом и разослал их.
В досье Гриля содержалась кое-какая интересная информация – вот, например, о том, что он последний человек на Земле, говорящий на идише. А еще он специалист – по существу, единственный специалист – по одному древнему автору, именуемому Церинтий. Две работы Гриля, посвященные ему, заложены в Мировой Банк данных. Кэрд запросил резюме относительно Церинтия, больше из любопытства, чем в надежде получить какой-то ключ.
Церинтий был христианин, живший в первом или втором веке старой эры. Рожденный иудеем, он перешел в христианство, но повсеместно считался еретиком. Полагают, что святой Иоанн написал свое Евангелие ради обличения заблуждений Церинтия. Об этом человеке очень мало что было известно, пока три объективных века назад на юге Египта не был найден один манускрипт. Церинтий основал секту евреев-христиан с гностическим уклоном, которая просуществовала недолго. Будучи христианином, он, однако, из всего Нового Завета признавал только Евангелие от Матфея. Церинтий учил, что мир был создан ангелами, один из которых вручил евреям их закон. Но закон этот был несовершенен. Церинтий также был сторонником обрезания и соблюдения субботы.
– Такой же чокнутый, как они все, – пробурчал Кэрд, выключив экран.
Другая полоска вспыхнула оранжевыми буквами и громко засигналила – это Озма напоминала, чтобы он подал заявление на ребенка. Кэрд выключил досье на Гриля и перешел к настольному компьютеру. Он успел заполнить только четыре пункта на бланке, когда замигала еще одна полоска. Рутербик был замечен в районе Гудзон-парка.
Кэрд перевел бланк заявления в режим паузы и связался с женщиной, передавшей это сообщение, капралом Хатшепсут Эндрюс Руиз. Она стояла перед передаточной полоской на улице, но видно ее было плохо. Какой-то минни, наверно, закидал полоску грязью или еще чем похуже. На тротуаре рядом с капралом стояло трое органиков, рядовые первого класса. У одного была маленькая камера, которой он снимал панораму улицы. Кэрд запросил картину обзора, и улица появилась на полоске рядом с той, что показывала Руиз. Женщина, донесшая на Рутербика, стояла рядом с Руиз, держа в руках большой пакет с продуктами. Руиз, козырнув, сказала:
– Свидетельница, Бенсон Мак-Тавиш Паллагули, 128…
– Это я получу из компьютера, – сказал Кэрд. – Что случилось?
– Свидетельница только что вышла из продуктового распределителя на Вест Кларксон-стрит с пакетом, на верху которого лежала гроздь бананов.
Кэрд уже собрался было сказать капралу, чтобы она это опустила, но упоминание о бананах его удержало.
– Разыскиваемый Дороти By Рутербик, однозначно опознанный Паллагули, проходил мимо и при этом оторвал один банан от грозди, лежавшей сверху на пакете Паллагули. Затем Рутербик побежал по улице, – Руиз указала на запад, – до угла Вест Кларксон и Гринвич. На углу разыскиваемый, согласно показаниям Паллагули и двух других свидетелей, повернул налево и побежал по Гринвич-стрит. После чего вошел в здание, обозначенное как GCL–I.
Перед Кэрдом на полоске проецировался план района, так что он мог проследить весь маршрут беглеца. На другой полоске возникло здание, в котором скрылся Рутербик – эти кадры снимали с двух точек двое патрульных. Командир наряда, Ванда Конфуций Торп, как раз выходил из подъезда с электродубинкой в руке. За ним шли трое органиков, все с электродубинками.
Кэрд связался с Торпом и спросил, оцеплен ли дом. Сержант, с легким возмущением в голосе, ответил, что он, разумеется, распорядился. Одна из камер показала Кэрду две оранжево-белые машины, стоящие у кромки тротуара рядом с домом. Кэрд вызвал операторов с двух других сторон дома и получил полную картину операции. Дом занимал весь квартал, но между ним и тротуаром был еще палисадник с нестриженым газоном, поросшим одуванчиками и прочими сорняками, с множеством пальм и сикоморов. Квартальный, безусловно, получил не один выговор от властей с приказом очистить газон. Но руководители у минни зачастую такие же неряхи и бунтари, как и их подчиненные.
Дому около сорока объективных лет – он строился в ту пору, когда Архитектурное Бюро было одержимо корабельным дизайном. Одна сторона здания изображала закругленный «нос», другая – «корму». Все это вместе с трехэтажной надстройкой на плоской кровле напоминало авианосец двадцатого века. Комнаты в выступающем наружу верхнем этаже имели окна в полу, и их жильцы могли смотреть прямо в палисадник.
Может быть, Рутербик сидит в одной из них и глядит сверху на органиков.
Кэрд места себе не находил от возбуждения. Вот уже три месяца, как он не участвовал в акции. А тут целых две в один день.
Он запросил у компьютера все упоминания о бананах, хранящиеся в досье Рутербика. Результат вспыхнул на полоске почти немедленно. Ознакомившись с ним, Кэрд велел Руиз спросить у Паллагули – знает ли та человека, стащившего у нее банан, и проследил за их диалогом. Темнокожая свидетельница слегка изменилась в лице, но тут же вознегодовала:
– Сроду я этого поганца не видела, а увижу, так засуну ему банан туда, где солнца не бывает.
Руиз перед опросом сняла данные с опознавательного диска Паллагули. Кэрд бегло просмотрел их, дав компьютеру указание увеличить и выделить оранжевым любые упоминания о Рутербике. Через несколько секунд выделился один параграф. Кэрд остановил кадр и прочел его. Паллагули была соседкой Рутербика по четвертому этажу дома на Доминик-стрит три обгода тому назад.
Кэрд обреченно вздохнул. Должна же Паллагули знать, что это содержится в ее досье – знает и все равно врет. Из глупости или из чувства противоречия? Какая разница. Следовало бы ее допросить в участке. Но Кэрд и так мог поспорить на тридцать кредиток, что все ее показания – вранье. Рутербик обратился к ней за помощью, и она помогла. Более того, он подбил еще двоих минни дать ложные показания. Вместо того чтобы повернуть налево, на юг, и войти в тот дом, он повернул направо и скрылся… где? Где-то поблизости, но за пределами полицейского невода.
А вдруг у него хватило ума сообразить, что командир органиков раскусит этот его маневр и он на самом деле зашел в тот дом? Нет, вряд ли. Это уж значило бы перемудрить.
Кэрд отменил бы поквартирный обыск, будь он убежден в своей правоте на сто процентов. Пока что он запросил подкрепление, чтобы расширить невод и послать людей в близлежащие многоэтажные дома. Ему ответили, что могут выделить не больше десяти человек.
Кэрд взглянул на полоску, где мигало «ЗАЯВЛ. В ПАУЗЕ!». Сейчас этим некогда заниматься. Заявление на то, что Озма хочет иметь от него ребенка, придется передать попозже.
Еще одно сообщение: секретарь генерального комиссара спрашивает, не может ли он перенести время ленча на одиннадцать тридцать. Кэрд ответил, что может, и на полоске загорелось: ПРИН. И ДОЛОЖ.
Поступил ответ на его запрос по спутниковому поиску Рутербика. Обычно это занимает десять минут, но сегодня, неизвестно почему, все каналы были забиты. Кэрд изучил снимки и обратился в подстанцию Гудзон-парка за подкреплением. Он просил еще десять пеших органиков, но получил ответ, что ни одного не будет несколько ближайших часов, если не дольше.
– Это почему?
– Виноват, инспектор, – сказал сержант, – но у нас исключительно зверское убийство на Кармин-стрит. Две жертвы – женщина и ребенок.
Кэрд остолбенел.
– Выходит, в Манхэттене за этот субгод произошло уже два убийства, а еще и второй месяц не кончился. Бог ты мой, да за весь прошлый субгод было всего шесть!
Сержант печально кивнул:
– Это превращается в эпидемию. Общество загнивает, сэр, да и эта жуткая жара тоже способствует.
Разговор с сержантом заставил Кэрда нахмуриться. Органические силы могли бы быть гораздо многочисленнее и он не испытывал бы сейчас недостатка в персонале, если бы каждый органик не обязан был защитить докторскую степень по криминологии. Так нет же – каждый кандидат сначала проходит психологический тест (идеологический, следует понимать), после которого пять из десяти отсеиваются. Оставшиеся шесть субъективных лет обучаются в Вест-Пойнте. Тот или та, кто выдерживает суровую дисциплину и получает среднее «В» по всем предметам, становится пешим патрульным нулевого класса.
Ну что ж, приходится работать с тем, что есть. К трем часам дня, судя по полоске прогноза погоды, и на «небесные глаза» уже нельзя будет полагаться. Ожидается сплошная облачность.
Глава 5К одиннадцати утра Рутербика еще не засекли и не схватили. Кэрд еще несколько минут позанимался другими делами, потом вышел на улицу. Служебный роботокар повез его по бульвару Вуманвэй до Колумбус-серкл, а потом по Западной Сентрал-парк до Западной Семьдесят седьмой улицы. Здание Общества Джона Рида занимало целый квартал под номером сто на Семьдесят шестой и такой же квартал на Семьдесят седьмой улице, охватывая все промежуточное пространство. Чуть к северу от него находился Музей естественной истории. Кэрд вышел из машины на уровне третьего этажа, кар медленно отъехал и сполз вниз по западному пандусу. Кэрд оказался в огромном вестибюле, оформленном в том году в микенском стиле. Золотые маски Агамемнона улыбались ему со стен, с потолка и с пола. В середине зала бил фонтан со статуей Аякса, бросающего вызов богам. Флюоресцирующая молния из желтого пластика как бы падала с потолка на дерзостного и обреченного ахейца. Скульптуру выбирал, не иначе, какой-нибудь бюрократ, посчитавший уместной заключенную в ней ненавязчивую мораль. Если ты настолько глуп, чтобы выступать против правительства, тебя мигом поджарят.
Впрочем, в этом стопроцентно грамотном обществе, где можно при желании всю жизнь бесплатно учиться, девять десятых и не слыхивало об Аяксе, первом человеке-громоотводе, а остальным он был безразличен. Так что мораль пропадала втуне, а исполнение казалось Кэрду чересчур назойливым.
Он поднялся на пневматическом лифте на самый верх и вошел в ресторан «Зенит» в 11.26. Мэтру он сказал, что приглашен комиссаром Хорн. Мэтр нажал три клавиши, и на экране появилось лицо Кэрда, а под ним – несколько строк информации.
– Очень хорошо, инспектор Кэрд. Прошу за мной.
«Зенит» был очень элегантным и изысканным заведением.
Шесть музыкантов на подиуме играли под сурдинку, и все беседы звучали приглушенно – пока Энтони Хорн не поднялась из-за стола, чтобы поздороваться с Кэрдом. Она устремилась к нему с протянутыми руками, в развевающихся оранжево-пурпурных одеждах.
– Джефф, дорогой!
Сидящие за столиками вскидывали глаза и морщились от звуков ее зычного голоса. Потом Кэрд погрузился в облако шелка, духов и пышной плоти. Ее груди, если смотреть сверху, напоминали зрелище пары соседних планет с высоты сорока тысяч футов. Кэрд не оказал сопротивления, когда его прижали к ним лицом, хотя вид у него при этом был не слишком солидный. На один краткий миг он почувствовал себя счастливым и защищенным на груди у Великой Матери.
Энтони отпустила его и улыбнулась, показав крупные белые зубы. И повела его за руку к своему столику в отделении для употребляющих мясо. Она была на шесть дюймов выше его шести футов трех дюймов, хотя четыре дюйма разницы приходились на высокие каблуки. Плечи и бедра у нее были широкие, талия – очень тонкая. Золотистые волосы были уложены в затейливую прическу, изображавшую треуголку восемнадцатого века – последний крик моды. Огромные золотые серьги, каждая с китайской идеограммой слова «рог» («хорн»), болтались в маленьких, плотно прижатых к голове ушах.
Они сели. Она облокотилась о стол, и ее груди выставились вперед, как две белые волчицы, которые вот-вот вырвутся и кинутся на добычу. Большие синие глаза встретились с глазами Кэрда. Гораздо тише, чем раньше, она сказала:
– У нас большая и скверная проблема, Джефф.
Он, вскинув брови, тихо спросил:
– Правительство узнало о нашем существовании?
– Пока еще нет. Мы…
Она умолкла, поскольку к ним подошел официант – высокий бородатый сикх в чалме. Некоторое время они выбирали напитки и изучали печатное меню. «Зенит» был чересчур элегантен, чтобы показывать меню на стенных полосках. Когда официант отошел, Хорн спросила:
– Помнишь доктора Чена Кастора?
Кэрд кивнул:
– Уж не сбежал ли он?
– Да, сбежал.
Кэрд зарычал, словно от удара в солнечное сплетение, но тут официант как раз принес ему вино, а Хорн – джин, а еще через две минуты подоспел со складным столиком и двумя подносами, уставленными множеством блюд. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы подать заказ. Блюда были приготовлены заранее – некоторые в прошлый вторник, а некоторые и два субгода назад – и каменированы. После раскаменации их нужно было только подогреть и разложить на тарелках.
Они болтали о семейных делах, пока официант не ушел. Кэрд показал большим пальцем ему вслед.
– Информатор?
– Да. Я воспользовалась своими связями и кодом, который мне по идее знать не положено, чтобы выявить здешних информаторов. Однако жучков здесь нет и направленных микрофонов тоже. Слишком много шишек здесь столуется. – Она разрезала свой бифштекс и положила кусочек в рот. – Дело тут… не только в том, что ты органик и можешь быть нам полезен. То, что произошло… затрагивает тебя лично.
Прожевав мясо, она пригубила свой джин. Кэрду стало ясно, что Хорн глубоко потрясена. Иначе она опорожнила бы высокий бокал наполовину еще до того, как подали еду. Она, как видно, боялась притупить свои мыслительные способности.
Чен Кастор был иммером и блестящим ученым – он возглавлял физический сектор в Институте Ретсолла. Он всегда был эксцентричен – но когда он начал проявлять признаки психического заболевания, организация иммеров немедленно приняла меры. Дело представили так, будто он гораздо более нестабилен, чем действительно был в то время. Его поместили в клинику, которая, будучи правительственной, тайно контролировалась иммерами. Там Кастор быстро соскользнул в зыбучие пески глубокого психоза, из которых, похоже, ему не суждено было выбраться до самой смерти. Наука четырнадцатого века Новой Эры, при всей своей мощи, оказалась бессильна вытащить его.
Кэрду вспомнился другой ленч, в другом месте, когда Хорн сказала ему, что Кастор возомнил себя Богом.
– Он же атеист, – сказал тогда Кэрд.
– Был – и в каком-то смысле остается им. Он говорит, что Вселенная сформировалась по чистой случайности. Но структура ее такова, что в конце концов, после многих эпох, она неизбежно рождает Бога. Его, Кастора. Который устроил все так, что понятия «случай» больше не существует. Все, что происходит с момента кристаллизации Божества – хотя это тоже была случайность, последняя во Вселенной – все, что происходит с того момента, управляется Им. Им с большой буквы. Он настаивает, чтобы к нему обращались «Ваша Божественность» или «О Великий Иегова». И говорит, что никакого Бога не было, пока не появился он. Космическое время он делит на две эры – Д. Б., то есть до Бога, и П. Б. – после Бога. Он точно скажет тебе, с какой секунды началась новая хронология, даже если ты его об этом не спросишь.
Эта их беседа происходила три обгода назад.
Теперь Энтони Хорн тихо произнесла:
– Ты ненавистен Богу.
– Что?
– Не будь таким смущенным и виноватым. Под Богом я, конечно, подразумеваю Кастора. Кастор ненавидит тебя и хочет до тебя добраться. Вот почему я должна была тебе об этом сообщить.
– Но почему? Я хочу сказать – почему он меня ненавидит? Из-за того, что я его арестовал?
– Ты попал в точку.
Вся та операция направлялась и контролировалась иммерами. Хорн, тогда генерал-лейтенант, лично отдала ему приказ взять Кастора под стражу. Кэрд отправился к Институту Ретсолла и будто бы случайно оказался на месте в момент осуществления заговора. Двое иммеров разгромили лабораторию, а обвинили в этом Кастора. Последний впал в буйство и набросился на тех двоих, вне себя от того, что его так подставили. Кэрд отвез его в ближайшую больницу, как предписывалось органическими правилами. Но вскоре после этого суд, где выступала экспертом доктор Наоми Атлас, тоже иммер, направил Кастора в Экспериментальную психическую клинику Тамасуки на Западной Сорок девятой улице. С тех пор его никто не видел, кроме Атлас и трех сестер первого класса. Причем одной только Атлас разрешалось разговаривать с ним.
– На твоем месте мог бы оказаться любой другой, – сказала Хорн. – Любой, кто его бы арестовал. Тебе просто не повезло. – Она снова пригубила джин, поставила бокал и спокойно продолжила: – Он в какой-то степени манихеец. Вселенную он делит на добро и зло, так же как и время. Зло – это тенденция космоса вернуться к случайному порядку событий. Однако случаем должен кто-то управлять…
– Как, черт возьми, можно управлять случаем?
– Не спрашивай меня, – пожала плечами Хорн. – Кто я такая, чтобы задавать вопросы Богу? Нельзя же требовать от безумца, чтобы он рассуждал логически. Кастор свои шизофренические противоречия разрешает без труда, и в этом он отнюдь не одинок. Важно то, что думает он сам. Его божественная мудрость и проницательность открыла ему, что ты – Тайный и Злонамеренный Управитель Случая. Он именует тебя Сатаной, Вселенским Зверем, Вельзевулом, Ангра Майнью и не упомню уж, как еще. Он сказал, что разыщет тебя и сокрушит, и ввергнет тебя в бездну, с воем и скрежетом зубовным.
– Почему же мне раньше об этом не говорили?
– Напрасно ты так возмущаешься. Люди могут заметить. Не говорили, потому что в этом не было надобности. Ты же знаешь, мы стараемся свести все взаимные связи до минимума. Атлас рассказывала о Касторе одной только мне, да и то в – немногих словах, и делала это на разных приемах и общественных мероприятиях. – Энтони помолчала немного, потом опять перегнулась через стол и заговорила еще тише: – Приказано его каменировать и спрятать тело, если это возможно. Если невозможно – убить его.
Кэрд слегка вздрогнул, потом вздохнул:
– Я знал, что когда-нибудь до этого дойдет.
– Мне это отвратительно, – сказала Тони. – Но этого требует общее благо.
– Благо иммеров, ты хочешь сказать.
– Не только. Кастор безнадежный маньяк и представляет опасность для всех, кто попадется ему на пути.
– Я никогда еще никого не убивал.
– Но ты способен на это. И я способна.
Кэрд потряс головой:
– Да, так показали наши психотесты, но они ведь не на сто процентов точны. Я узнаю это, только когда должен буду сделать – и, возможно, не смогу.
– Сможешь. Ты поймаешь его и сделаешь то, что должен будешь сделать. Послушай, Джефф…
Она положила ладонь на его руку и посмотрела ему в глаза. Он замер.
– Я… – Она прочистила горло. – Я получила сегодня решение совета… насчет Ариэль. Мне жаль, искренне жаль, Джефф. Но…
– Ей отказано!
Тони кивнула:
– Они говорят, что она слишком нестабильна. Психопроекция показала, что она чересчур обременена социальной ответственностью. Рано или поздно она сломается и выдаст все властям. А если не сделает этого, то ее ждет психический срыв.
– Они не могут знать этого наверняка, не могут, – бормотал Кэрд.
– Вероятность достаточно велика. Они не вправе рисковать.
– И апеллировать сейчас бесполезно, – хрипло заметил он. – Не тот случай. Скажи мне – это решение окончательное или можно снова к ним обратиться через пять лет? В конце концов, Ариэль только двадцать. Может, она еще повзрослеет.
– Можешь тогда попытаться еще раз. Однако психопроекция…
– Довольно, – сказал он. – У тебя все?
– Прошу тебя, Джефф. Не так уж все плохо. Ариэль вполне может быть счастлива, и не будучи иммером.
– Ариэль, но не я – только это, полагаю, значения не имеет. Сначала они отвергли Озму, теперь – Ариэль.
– Ты же знал, становясь иммером, что такое возможно. От тебя ничего не скрыли.
– Ну, теперь-то у тебя все?
– Давай, Джефф – убей гонца, принесшего дурную весть.
Он погладил ее руку:
– Ты права, а я нет. Просто… мне так обидно за нее.
– И за себя тоже.
– Да. Можно мне теперь уйти?
– Да. Ох, Джефф, только не плачь!
Он достал из сумки платок и вытер слезы.
– Наверное, тебе сейчас лучше побыть одному, Джефф.
Она встала из-за стола, он тоже. Он пропустил ее вперед, поскольку она была выше по званию. Когда она остановилась, чтобы кассир мог вложить счет в ее опознавательный диск, он прошел к выходу, сказав тихо:
– До встречи, Тони.
– Не забывай докладывать, – сказала она ему вслед.
По рации, встроенной в часы, он вызвал из участка машину, услышал, что придется подождать двадцать минут, и остановил такси. Несколько кредиток, не велика важность. Однако, сев в машину, он пожалел, что не стал ждать. Он с трудом сдерживал слезы – в роботокаре он мог бы выплакаться вволю.
К участку он подъехал уже с сухими глазами. Прошел к себе в кабинет и доложился Уолленквисту – майора разбирало любопытство по поводу его встречи с Хорн, но он не смел задавать инспектору слишком много вопросов.
Гриль исчез бесследно, словно провалился в древние заброшенные катакомбы метро и канализации. Возможно, именно туда он и ушел. Десять патрульных с сержантом во главе сейчас разыскивали его на самом глубоком известном участке под университетом Йешива. Пока что они обнаружили только пробитый человеческий череп – похоже, давний, – несколько громадных крыс и две почти неразличимые надписи двадцать первого века:
