Текст книги "Темные замыслы"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

36

Газета «Ежедневные вести» (владелец – государство Пароландо, издатель – С.К.Бегг), выдержки из разных номеров.

«Дмитрий („Митя“) Иванович Никитин, в настоящее время третий пилот „Парсефаля“. Родился в 1885 году в городе Гомеле, Россия, в семье предпринимателя. Его отец был владельцем кожевенной фабрики, мать – учительницей музыки. Никитин включен в команду в связи с тем, что он был первым пилотом дирижабля „Россия“, построенного французской фирмой „Лебоди-Жийо“ в 1905 году по заказу русского правительства.

Главный инструктор полетов мисс Джил Галбира утверждает, что, по ее мнению, опыт Мити недостаточен, но в процессе тренировок он проявил великолепные способности. Однако, по слухам, он – большой любитель спиртного. Прислушайтесь к нашему совету, Митя! Подальше от бутылки!».

«…Издатель не собирается подавать в суд на Никитина. В кратком интервью, которое мистер Бегг дал в больнице, он заявил: „Я бы предпочел, чтобы меня вывел из строя кто-нибудь поприличнее этого подонка. Когда в следующий раз он явится в мой кабинет, я буду начеку. Но арестовать его не дам! Не потому, что жалею, нет! Я сам хочу вправить ему мозги, и палка у меня наготове!“»

«…Этторе Ардуино – итальянец (а кем же еще ему быть?), но он – блондин с голубыми глазами, и при его молчаливости и неприязни к чесноку, может сойти за шведа. Как известно, он появился в Пароландо два месяца назад и сразу же был включен в группу, проходящую тренировочные полеты. Его прошлое связано со знаменитой и трагической эпопеей Умберто Нобиле (см. на стр.6 биографию этого славного сына Рима). Ардуино служил главным механиком на дирижаблях „Норвегия“ и „Италия“. „Норвегия“ совершила свой первый перелет через северный полюс 12 мая 1926 года. Во время этой экспедиции было установлено отсутствие обширных земель между полюсом и Аляской, что опровергло гипотезу великого путешественника и исследователя Роберта Е.Пири (1856–1920), первого человека, достигшего северного полюса в 1909 году. (Надо добавить, что Пири сопровождали негр Мэтью Хэнсон и четыре эскимоса, чьи имена остались неизвестными; в действительности, Хэнсон первым ступил на полюс)».

«Италия», миновав северный полюс, столкнулась с сильнейшим встречным ветром. Корпус судна мгновенно обледенел. Казалось, катастрофа неминуема; но вскоре лед растаял, и полет продолжался. Однако спустя некоторое время корабль начал медленно снижаться. Команда пыталась противостоять обледенению, но ветер сорвал запасную гондолу, она зацепилась за дирижабль и своей тяжестью потянула его вниз. Люди с ужасом следили за падением; затем гондола рухнула и освобожденный корабль вновь взмыл в небеса.

В последний раз Этторе Ардуино видели стоявшим на мостках у правого двигателя падающей гондолы. Как рассказывал один из членов экспедиции, доктор Френсис Бегоунек из Пражского института связи (Чехословакия), лицо Ардуино с выражением страшного отчаяния мелькнуло перед ними как трагическая маска. «Италия» улетела, и больше его никто не видел – на Земле, разумеется.

Ардуино рассказывает, что он погиб от холода уже после падения «Италии» на лед. Его история, вместе с чудовищными подробностями гибели экспедиции Нобиле, будет опубликована в четверг. После подобных испытаний никто из здравомыслящих людей не решился бы предложить Этторе вновь подняться в воздух. Но этот отважный человек сам выразил желание участвовать еще в одной полярной экспедиции. Что бы там ни толковали об итальянцах, но бесстрашия у них не отнимешь. Правда, они скорее храбры, чем мудры; но тем более вероятно, что Этторе станет самым блистательным членом команды «Парсефаля».

«…в отчаянии налегал на весла, пытаясь пересечь Реку, пока сеньор Ардуино целился в него из пистолета „Марк-4“. Но то ли оружие было не в порядке, то ли рука сеньора Ардуино дрогнула – наш незабвенный издатель, по словам очевидцев, лишился только мочки правого уха…»

«…новый издатель попытается учесть просьбу президента Файбраса и не допускать излишней вольности выражений в газете».

«…Сеньора Ардуино освободили из-под стражи, взяв с него слово улаживать в дальнейшем свои проблемы ненасильственными методами. Вновь созданная Коллегия гражданскою суда намерена впредь с подобными делами апеллировать к президенту Файбрасу как к верховной инстанции. Правда, мы запамятовали о мистере Бегге, и должны признать, что…»

«…Метцинг был в 1913 году командиром эскадрильи морской авиации Германской империи и летал на дирижабле „Цеппелин Л-1“. Девятого сентября 1913 года, во время маневров, он поднялся в воздух вместе со своим экипажем. Здесь-то и произошла гибель первого морского дирижабля, вызванная отнюдь не промахами команды, а незнанием метеорологических условий в верхних слоях атмосферы; в те времена наука о предсказании погоды была в зачаточном состоянии. Бешеный шквал швырнул „Л-1“ вверх, затем опрокинул в воду. Дирижабль с крутящимся пропеллером погрузился в Гельголандскую бухту, и Метцинг погиб вместе со своими людьми… Мы приветствуем в Пароландо опытнейшего командира и очаровательного человека, но надеемся, что он не потянет за собой шлейф своих злоключений».

«…В последнюю минуту! Только что с верховьев Реки к нам прибыла еще одна опытнейшая женщина-аэронавт – Анна Карловна Обренова. Из краткой беседы, предшествующей ее встрече с президентом Файбрасом, мы узнали, что она была капитаном грузовом дирижабля „Лермонтов“, принадлежавшего СССР. Она налетала 8584 часа, что больше 8342 полето-часов мисс Галбиры и 8452 часов мистера Торна. Подробный рассказ об Обреновой будет помещен в завтрашнем номере. А сейчас можем лишь сказать, что она – просто персик, румяное яблочко!»

37

Все это было весьма забавно, но не смешно.

В свое время появление мужчины, налетавшего больше часов, погрузило Джил в отчаяние. К счастью, Торн не обладал властолюбием и напористостью; канадец хотел только попасть в команду дирижабля – в любом качестве. Но могла ли она предполагать, что очередной соперницей станет женщина? В семидесятых годах двадцатого столетия женщины-пилоты еще были величайшей редкостью. По словам Файбраса, после 1983 года наступила эра огромных цельнометаллических дирижаблей; эта дата являлась рубежом между поколениями аэронавтов, и Джил не могла конкурировать с теми, кому посчастливилось родиться позже. Однако лишь один из этих властелинов воздуха сумел добраться в Пароландо – но вряд ли его появление можно было считать удачным.

И тут – эта женщина, Обренова! Она обладала не только большим летным стажем; она провела в воздухе восемьсот шестьдесят часов в качестве командира огромного советского дирижабля!

До сих пор командный состав «Парсефаля» еще не был объявлен, но Джил понимала, что миниатюрная блондинка может стать для нее самым серьезным конкурентом. Собственно, уже стала. На месте Файбраса Джил выбрала бы именно ее. Но, с другой стороны, до полярной экспедиции «Парсефаля» оставалось лишь два месяца, и вряд ли эта русская успеет пройти достаточную подготовку. За тридцать четыре года, проведенных на Реке, она многое утратила. Ей предстоит месяц тренировочных полетов с Джил на «Минерве» и месяц работы на большом дирижабле. Сможет ли она восстановить забытые навыки? Вероятно. Во всяком случае, сама Джил сумела бы.

Она сидела вместе с сослуживцами в конференц-зале, когда Агата привела туда Обренову. При взгляде на нее сердце Джил судорожно забилось. Анна, маленькая, стройная женщина с длинными ногами и высокой грудью, была, что называется, красоткой с обложки журнала: вьющиеся светлые волосы, огромные темно-голубые глаза, высокие скулы, чувственные полные губы, бронзовый загар. Необыкновенно изящна и женственна! Увы, но это так! Сейчас все мужчины бросятся опекать ее, а потом тащить в постель.

Файбрас быстро встал и с разгоревшимся лицом двинулся ей навстречу. В его глазах явно светилось вожделение. Это не удивило Джил; ее поразила реакция Торна. Увидев Обренову, канадец вскочил со стула, открыл рот, закрыл, вытер выступивший на лбу пот и побледнел, как мрамор.

– Вы ее знаете? – мягко спросила Джил.

Он тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Потом, подняв голову, Торн медленно произнес:

– Нет! Вначале ее лицо показалось мне знакомым. Она невероятно похожа на мою первую жену… ту, что бросила меня.

Торн остался сидеть, остальные мужчины окружили Обренову. Лишь после того, как все представились прелестной блондинке, он подошел и пожал ей руку, заметив, что она напоминает его жену, Обренова одарила канадца улыбкой, которую обычно называют «ослепительной» (в данном случае это соответствовало действительности), и спросила по-английски, с сильным акцентом: «Вы любили вашу жену?» Странный вопрос!

Торн отступил на шаг.

– Да, очень. Но она оставила меня.

– Простите…

Больше они не обменялись ни словом.

Файбрас усадил Анну в кресло и предложил на выбор закуску, сигареты и вино. Она согласилась лишь немного перекусить.

– Означает ли это, что у вас нет пороков? – усмехнувшись, спросил экс-астронавт. – Может быть, найдется хоть один?

Обренова промолчала, Файбрас пожал плечами и стал расспрашивать о ее жизни. Выслушав эту историю, Джил совсем сникла. Анна родилась в Смоленске в 1970 году. Получив диплом инженера-авиамеханика, она в 1994 стала пилотом-инструктором, а в 2001 году была назначена капитаном грузопассажирского дирижабля «Лермонтов».

Наконец, Файбрас решил, что гостья утомилась и велел Агате подобрать ей жилье.

– Лучше в этом здании, – добавил он.

Агата возразила, что в доме правительства Пароландо уже нет свободных помещений; придется выделить госпоже Обреновой хижину неподалеку от жилища мисс Галбира и мистера Торна.

– Ну, ладно, – недовольно проворчал Файбрас, – потом мы что-нибудь здесь подыщем. А сейчас пойдемте вместе, Анна, а то вас пихнут на какую-нибудь помойку.

Джил совсем пала духом. На что же рассчитывать ей, если он так откровенно увивается вокруг этой русской? В голове у нее стали роиться всякие бредовые замыслы: может, похитить Анну и спрятать в потайном месте до отлета «Парсефаля»? Не отложит же Файбрас полет? И Джил Галбира станет его первым помощником… Ну, а если проделать эту операцию с самим Файбрасом? Тогда она возглавит команду…

Мысли путались, скакали, но грели душу. Впрочем, очнулась Джил, бесполезно предаваться фантазиям; она не вправе посягать ни на свободу, ни на достоинство других людей.

Следующая неделя запомнилась ей разбитыми в кровь костяшками пальцев и сорванным голосом; по вечерам ее охватывали приступы истерическом бешенства – плача навзрыд, она молотила кулаками по столу, не думая о том, что может привлечь внимание соседей. Она пыталась заставить себя смириться с неизбежным. В конце концов, ей не отказывают в праве участвовать в экспедиции; так ли важно, станет она первым помощником или нет? Ей хотелось бы обуздать гнев, подавить негодование и обиду, избавиться от гнетущего чувства неуверенности… О Боже, почему другие люди способны довольствоваться тем, что имеют!

Пискатор, видимо, разгадал ее состояние. Она нередко замечала обращенный на нее пристальный взгляд, но в ответ японец лишь улыбался и быстро отводил глаза. Конечно, он понимал все.

Прошло полгода; вылет «Парсефаля» был задержан, Файбрас неоднократно предлагал Обреновой переселиться поближе к нему; его намерения – как и явное безразличие Анны – ни для кого не были секретом.

– Рядом с ней вы в чем-то выигрываете и что-то теряете, – с кривой улыбочкой обратился он как-то к Джил. – Возможно, ей вообще не нужны мужчины. Вокруг нее вьется целая туча поклонников, а она холодна, словно Венера Милосская.

– Я уверена, что она не лесбиянка.

– Похоже, вы в этом хорошо разбираетесь? Ха-ха!

– Ну вас к черту! Вы же знаете – мои вкусы разнообразны.

– А вернее сказать – непостоянны, – бросил Файбрас ей вслед.

Несколько последних месяцев Джил прожила с Абелем Парком, красивым, стройным и неглупым юношей. Он был воспитан Рекой – одним из многих миллионов детей, умерших на Земле в пятилетнем возрасте. Абель не помнил ни страны, где он родился, ни родного языка. В этом мире его усыновила шотландская чета из семнадцатого века. В прошлой жизни его приемный отец, несмотря на бедность, сумел стать врачом в Эдинбурге.

Родителей Абеля убили, он отправился вниз по Реке и добрался до Пароландо. Юноша вызвал симпатию у Джил, и она пригласила его в свою хижину. Они прожили несколько месяцев в идиллическом согласии. Но его невежество ужасало Джил, и она принялась учить его всему – истории, философии, поэзии и даже арифметике. Он многое постигал легко, но, в конце концов, упрекнул свою подругу в высокомерии.

– Но я всего лишь хочу дать тебе знания, восполнить то, чего тебя лишила ранняя смерть.

– Да, однако, ты слишком нетерпелива и забываешь, что у меня нет никакой подготовки. Вещи, простые и естественные для тебя, меня сбивают с толка. – Он помолчал. – Ты какой-то воинствующий эрудит… просто… как это называется? – сноб!

Это ее поразило, и хотя Джил пыталась протестовать, в глубине души она понимала его правоту. В их отношениях уже ничего нельзя было изменить, и он ушел к другой женщине.

Джил убеждала себя, что ее бывший приятель заражен идеей мужского превосходства и не в силах воспринимать ее как равного партнера. Но вскоре ей стало ясно, что в этом лишь часть правды. Да, на подсознательном уровне она презирала его за невежество, за то, что он не мог сравняться с ней в интеллектуальном плане. Лишь сейчас она уловила подоплеку событий и, сожалея о случившемся, одновременно стыдилась его.

В дальнейшем она уже не прилагала усилий, чтобы сохранить распадавшиеся связи. Ее партнерами были и мужчины, и женщины, которые, подобно ей, стремились лишь снять напряжение плоти. Но внутренняя тревога нарастала, и Джил все больше нуждалась в постоянной привязанности.

Она обратила внимание, что ни один гость не переступал порог хижин Торна и Обреновой. В их отношениях с людьми не замечалось и следа того, что можно было бы истолковать как сексуальное влечение – даже случайных встреч на одну ночь.

По-видимому, Торну нравилось общество Обреновой; Джил часто являлась свидетелем их оживленных бесед. Возможно, он домогался ее любви, а она уклонялась, не желая становиться вынужденной заменой его первой жены?

За три дня до старта большого дирижабля состоялся праздник. Вдоль берега толкалась масса народа; стоял такой шум и гам, что Джил просидела весь день у себя в хижине. На следующее утро она направилась к небольшому озеру, чтобы порыбачить в покое и тишине. Часа через полтора за ее спиной послышались чьи-то шаги. Джил раздраженно обернулась и с облегчением перевела дух – это был Пискатор. Как обычно, он нес в руках удочку и большую плетеную корзину. Подойдя к ней, японец устроился рядом и протянул сигарету. Джил покачала головой. Они сидели молча, поглядывая на поверхность воды, которую едва рябил легкий ветерок.

Наконец, Пискатор прервал молчание.

– Скоро мне предстоит расставание с моими учениками и любимым занятием, – он погладил бамбуковое удилище.

– Вас это огорчает?

– А вы как думаете? Придется сменить приятную жизнь на тяготы экспедиции, которая может привести всех нас к гибели. Я не пророк и не знаю, что ждет впереди… – Он помолчал. – Ну, а вы? Больше не было таких случаев, как той ночью?

– Нет, все в порядке.

– Однако, носите в сердце занозу?

– Что вы имеете в виду? – Джил повернулась к японцу, надеясь, что он не заметит ее замешательства.

– Я бы сказал, даже три занозы: честолюбивые мечты, эта русская и, прежде всего, вы сами, Джил.

– Да, конечно, у меня есть свои проблемы… Но у кого их нет? У вас? Разве вы не такой же человек, как все?

– О, да, – улыбнулся Пискатор, – еще в большей степени, чем другие, и я говорю об этом без излишней скромности. Почему в большей? Потому, что я реализовал свои человеческие возможности почти во всей их полноте. Не могу настаивать, чтобы вы сейчас поверили мне. Быть может, когда-нибудь… или такой день вообще не наступит… – он проследил взглядом мелькнувшую в воде рыбешку. – Так вот, к вопросу о человечности. Я часто задумываюсь – все ли, кто встретился мне здесь, принадлежат к роду человеческому? Я имею в виду – к роду Гомо сапиенс.

– Весьма возможно, что среди нас действуют Их агенты… тех, кто создал этот мир и несет за него ответственность. Трудно сказать, зачем они здесь. Я бы предположил, что они действуют как катализаторы нашей жизнедеятельности. Я подразумеваю не физическую деятельность – строительство судна или дирижабля, хотя и здесь их вмешательство тоже допустимо – нет, я говорю о психическом воздействии. Я бы назвал его гуманизирующим влиянием, причем направленным к цели, сходной с постулатами Церкви Второго Шанса, – очищению человеческого духа. Или, если воспользоваться христианской метафорой, – отделением овец от козлищ.

Он помолчал и вытащил новую сигарету.

– Развивая дальше этот метафорический религиозный подход, мы можем заподозрить наличие двух сил – силы зла и силы добра, причем первая из них работает против осуществления упомянутой мной цели.

– Что? – Джил резко повернулась к японцу. – У вас есть доказательства?

– Нет, только предположения. Поймите меня правильно – я не считаю, что Шайтан вкупе с Люцифером действительно ведут холодную войну против Аллаха или христианского Бога, которого мы, суфи, предпочитаем называть Истиной. Иногда мне кажется, что эти силы направлены параллельно друг другу. Но это лишь мои домыслы. Если агенты существуют, то они должны действовать в человеческом обличье.

– Вам что-нибудь известно?

– Я стараюсь приглядываться, наблюдать. Вот у вас, например, тоже двойственная сущность, не укладывающаяся в обычную схему… причем сущность достаточно мрачная. Правда, может быть, я уловил только одну ее сторону, тогда как другая полна света.

– Мне хочется понять, к чему вы клоните. Вы хотите постигнуть эту… эту схему?

Пискатор встал, бросил окурок в озеро. Из воды вынырнула рыбка, сглотнула его и вновь исчезла в глубине.

– Под водой идет деятельная жизнь, – он показал на озеро. – Мы ничего не в силах там разглядеть, вода – иная субстанция, чем воздух. Можно лишь спустить туда наши крючки и надеяться выловить что-нибудь интересное. Как-то я читал рассказ о рыбе, устроившейся в темноте на дне глубокого озера и забросившей на берег свою удочку. Она ловила людей.

– Это все, что вы находите нужным мне сказать?

Пискатор кивнул головой.

– Я полагаю, что сегодня вы отправитесь на прощальный вечер к Файбрасу.

– Да, приглашение было достаточно категоричным… скорее, это приказ. Но даже мысль о вечеринке мне невыносима. Все выльется в пьяный скандал.

– А вы не марайтесь в этом свинарнике. Будьте с ними, но не одной из них. Пусть мысль о своем превосходстве подкрепит вас.

– Вы просто осел! – Она тут же осеклась: – Простите меня, Пискатор, я говорю глупости. Конечно, вы правы… и вы раскусили меня.

– Мне кажется, Файбрас вечером объявит о назначении пилотов.

– Мне тоже… Но для себя я не жду ничего хорошего.

– Вы получите высокую должность – да вы и сами это понимаете… Во всяком случае, все шансы на вашей стороне.

– Надеюсь!

Она встала и дернула леску; наживки на крючке не было.

– Пожалуй, я пойду домой и чуточку поразмышляю.

– Только спокойнее. По минному полю нельзя идти напрямик.

Она фыркнула в ответ и отправилась к себе. Проходя мимо хижины Торна, она услышала громкие голоса хозяина и Обреновой. Значит, они, наконец, сошлись.

Преодолев минутное колебание, Джил подошла поближе. Она могла отчетливо различить слова, но не смысл спора – Торн что-то резко говорил на незнакомом ей языке. Странно… Он явно не походил на русский. Послышался мягкий голос Обреновой; похоже, она просила его говорить тише. Джил прекрасно ее слышала, но тоже не поняла ничего. Потом наступила тишина.

Джил на цыпочках направилась к себе, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не привлечь внимания соседей. Она вошла в хижину, размышляя о происшедшем. Торн знал английский, французский, немецкий и эсперанто. В своих странствиях по Реке он мог изучить множество других наречий.

Почему же они не говорили на одном из родных языков или эсперанто? Значит, оба знали еще какой-то, который здесь никто не мог понять?

Об этом надо рассказать Пискатору. У него, наверное, найдется разумное объяснение.

Однако события обернулись таким образом, что она не сумела поговорить с ним до подъема «Парсефаля», а потом совершенно забыла о происшествии.