Текст книги "Прелестная воровка"

Автор книги: Фэйрин (Фей) Престон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Это не расслабило его ни на каплю.

– Тогда почему?

– Я не могу все тебе объяснять. Не сейчас Я должна сделать кое-что для своего отца.

– Тогда позволь я тебе помогу.

– Ты не можешь помочь. Прошу тебя, не вмешивайся, это наше семейное дело. – Она нервно облизнула пересохшие губы. – Послушай, может быть, на это даже потребуется меньше времени, чем я думаю. Это будет недолго, я обещаю.

– Но где ты будешь? Мы сможем говорить хотя бы по телефону?

– Нет. Я буду очень занята.

Джоун посмотрел на нее, думая о том, как он сможет прожить эти несколько дней без нее. Ее волосы были взлохмачены, он хватался за них на пиках страсти. Ее губы были припухшими от бесчисленных поцелуев, которыми они обменивались. А ее язык... Чего только они не перепробовали за эту ночь. Но этого было мало. Ему хотелось отчаянно кричать от одной только мысли, что у него не будет возможности ее видеть. Он не хотел расставаться с ней даже на несколько дней.

Одним движением, таким быстрым, что Жюли даже не успела ничего понять, он опрокинул ее на кровать и навалился на нее своим большим сильным телом.

– Я не понимаю, что ты говоришь, и мне это не нравится. Но сейчас ты здесь, со мной, и я не хочу терять ни минуты на споры.

Джоун овладел ею, заявляя свои права на нее единственным возможным сейчас способом. И она приняла его с глубоким стоном удовольствия.

– Папа, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал. – Жюли нашла его в студии, очищающего картину Сезанна. Она с облегчением ответила, что мольберт лежал на полу, в стороне.

Он бросил на нее раздраженный взгляд:

– Я тебя прекрасно слышу, Жюли-Кристиан. Что ты хочешь сказать?

– Пойдем присядем. – Она указала на заляпанный краской диван, стоявший рядом. В последний раз обивку на этом диване меняла еще ее мать, и, хоть материал выцвел и кое-где были видны дырки, Жюли знала, что отец не станет обивать его заново. – Мне нужно все твое внимание.

Недовольный, что его отвлекли от дела, он отложил кисть и развернулся в ее сторону на высоком стуле, на котором сидел, и, сложив руки на груди, приготовился слушать.

Жюли почувствовала его агрессивное настроение, но отступать было некуда, и она решительно проговорила:

– Ладно, папа, слушай. Ты не можешь объявить всем о своих гениальных копиях и подмене картин, потому что я вернула на место оригиналы.

Он уставился на нее так, как если бы она вдруг заговорила на греческом.

– Это правда, – сказала Жюли.

Постепенно его лицо меняло свое выражение

Кольберт Ланье открыл рот, но ничего не сказал Взволнованная, она вскочила и подала ему бутылку с водой, которую он держал рядом с собой когда работал.

– Попей, – предложила Жюли и ждала пока он не взял воду. – Я должна была сделать это, папа. В противном случае тебя бы вычислили и посадили в тюрьму. Я тебя просила, но ты не остановился. Я должна была что-то делать.

– Но... но картины в подвале? Они же там.

– Это твои подделки.

– Все?

Она кивнула.

– Ты за моей спиной поменяла их все? – Его голос был полон горя и разочарования.

– Да, папа, я их поменяла.

– Не может быть. Как ты могла это сделать? Он не хотел в это верить.

– Я пробиралась в дом к людям, у которых раньше висели эти оригиналы. Слава Богу, что ты работал только на частных коллекционеров. Я не уверена, что смогла бы проделать это все в музеях. И слава Богу, что ты изготавливал всего одну-две фальшивки за год.

– Ты пробиралась к ним в дома? Нет! – Он отрицательно покачал головой. – У этих людей охрана, сигнализация, собаки...

– Мне пришлось освоить охранные системы, – с горечью сказала Жюли. – И я научилась усмирять собак.

Он заерзал на своем стуле.

– Ты не должна была этого делать. Слишком велик риск. Если бы я знал, я бы тебя остановил. Тебя могли бы поймать.

– Но я не уверена, что ты перестал бы подделывать картины. Только это могло бы меня остановить.

Он на минуту задумался:

– А когда ты начала менять картины?

Жюли вздохнула. Заставить его принять то, что она сделала, оказалось сложнее, чем она предполагала. А сейчас его рассудок развернулся в другую сторону. Годами она не могла пробиться к нему, заставить выслушать себя. Она очень боялась последствий этого всего, боялась реакции отца, но должна была встряхнуть его, чтобы вывести его из тумана, в котором он блуждал.

– Я начала менять картины с тех пор, как ты начал этим заниматься, с первой подмены после смерти матери.

– Камминги?

Она кивнула.

– И с тех пор я совершала преступления, чтобы защитить тебя.

– Не говори глупостей! – Он словно отмахнулся от нее. – Ты не совершала никаких преступлений. Ты просто возвращала людям то, что им принадлежит.

– Если бы меня поймали, мне бы предъявили обвинения во взломе жилищ и во владении украденными картинами. Меня бы посадили в тюрьму.

Тревога появилась в глазах ее отца.

– В тюрьму? Но...

– Что бы, ты думаешь, случилось, если бы хоть один из этих людей услышал шум, который подняла я, когда проникала в их дома? Они бы могли взять ружье и выследить меня, а потом застрелить. Я могла бы погибнуть, папа. Я могла бы умереть.

Он побледнел:

– Нет, нет...

Жюли испугалась. Не слишком ли далеко она зашла? Она была готова броситься к нему на помощь, но вдруг увидела, как с его лица исчез страх и оно озарилось пониманием. Она не видела такого выражения на лице отца с тех пор, как умерла мать.

Он полным горя и раскаяния голосом сказал:

– Жюли-Кристиан. Как же я не видел, что с тобой делаю?

Она испытала ужасное облегчение. И на этот раз подошла к нему, крепко обняла и прижалась к отцовскому плечу. Она так долго ждала этого и сейчас, как никогда, была близка к цели. Ее отец наконец увидел свет. А она увидела шанс быть радом с Джоуном.

Жюли кралась в темноте в двадцати пяти ярдах от заднего двора дома Джоуна. Три картины были при ней, еще инструменты и ее рюкзак.

Она посмотрела на светящийся циферблат своих часов. Четыре тридцать утра. Час назад она увидела, как погас свет в спальне Джоуна. Она больше не могла ждать.

Пригнувшись, она осторожно двинулась вперед. Здесь было две системы сигнализации: одна на входе в дом, другая – в салоне. Обе были сверхсовременными и сложными. Ей потребуется все ее усердие и ловкость, чтобы обойти их. И еще везение.

Невероятно трудно было заставить себя в такой момент не волноваться и сосредоточиться. Удивительно, сколько на это уходило сил. Для того чтобы все проделать четко и быстро, она должна заблокировать все другие мысли и даже забыть, что это дом Джоуна и что он сейчас там, наверху, в спальне, на кровати, где они занимались любовью. Она должна забыть все, что не относится к делу.

Все ее чувства были обострены до предела. Порой ей казалось, что она, возясь с сигнализацией, чувствует даже малейшую вибрацию земли под ногами, весь мир словно бы сосредоточился в этих сложных схемах с разноцветными проводами.

Работая в темноте, с фонариком в руках, Жюли сначала преодолела охранную систему дома, а затем и салона. Два подлинника были возвращены на свои места, это заняло совсем немного времени.

От напряжения Жюли вся покрылась потом. Она принялась за третью картину, оставалось совсем немного...

Внезапно комнату залил яркий свет.

Она застыла, ослепленная, охваченная ужасом. Постепенно ее глаза привыкли к свету, и она увидела Джоуна, стоящего в дверях. За секунду на его лице отразились миллионы эмоций и чувств.

– Жюли? – Его счастливая улыбка от неожиданной встречи практически мгновенно сменилась недоумением, а потом застыла в презрительно-высокомерной гримасе, когда его взгляд наткнулся на лежащие на полу картины. – Что ты...

Медленно она поднялась на ноги:

– Джоун, я все сейчас объясню.

Его лицо оставалось каменным, только глаза сверкали яростью.

– Объяснишь?.. Или соврешь?

Жюли и раньше знала, каким он может быть жестким, знала, что он может быть жесток и опасен. Но то, что она видела сейчас, наполнило ее душу леденящим страхом. Он был неестественно спокоен, ярость только иногда прорывалась во взгляде.

– Послушай меня, Джоун, позволь я все объясню, – торопливо заговорила Жюли, понимая, что упускает драгоценное время.

Он взмахнул рукой, заставляя ее замолчать. Потом окинул ее оценивающим взглядом.

– Хорошая одежда, Жюли. Я помню, как однажды тоже так думал. Ночью, когда мы в первый раз занимались любовью. – Его голос был мягок, но каждое слово было как кусок льда.

– Джоун...

Он подошел к ней, его мускулы были напряжены, как будто он собирался напасть на нее.

– Ты той ночью пыталась пробраться ко мне в дом, правильно? Если бы я не услышал шум в саду или если бы меня не было дома, ты бы украла мои картины?

– Я не краду у тебя, Джоун. Ты ошибаешься...

Он остановился перед ней и остановился совсем близко – собранный и жестокий, словно хищник, готовый к прыжку. На лбу его пульсировала вена, но голос был тихим.

– Я провел последние годы своей жизни в мире, где не существовало такого понятия, как доверие, и когда я предполагал о человеке самое худшее, то мое мнение обычно подтверждалось. Потом я приехал домой, оказался среди родных, почувствовал себя в безопасности и расслабился. Я встретил тебя и забыл об осторожности. Как глупо с моей стороны. Вся ирония заключается в том, что я боялся, что ты не доверяешь мне, когда все было наоборот. Я не должен был доверять тебе. Я влюбился в тебя, а ты предала меня.

– Нет. Я не предавала тебя. Это не так.

Он легонько дотронулся пальцами до ее щеки, но для нее это легкое прикосновение было хуже удара.

– А как еще можно назвать то, что ты делаешь? Жестом любви?

– Я пыталась вернуть тебе твои картины. Послушай меня минуту. – Слезы наполнили ее глаза. – Я бы никогда не поступила так с тобой, Джоун.

Что-то у него внутри разрывалось. Казалось, весь мир в один миг померк.

– Ты использовала меня, будь ты проклята.

Он не слушал, что она говорила. Да и что она могла сказать в свое оправдание?

– Нет, нет... Я не...

– Ты использовала меня только для того, чтобы проникнуть в мой дом. Наверное, ты давно охотилась за моими картинами...

Его слова, как ножи, резали ее по живому. Еще немного, и она истечет кровью.

– Подумай, Джоун. Я пробралась сюда сегодня, когда решила, что ты спишь. Если бы я...

Его холодный смех резал слух.

– Я не мог уснуть потому, что думал о тебе. Забавно, правда? А потом я спускаюсь вниз, а ты тут. Прямо исполнение желания, правда? Может быть, ты явилась по моему мысленному зову, Жюли?

Его ярость и боль пугали ее. Она больше не могла этого выносить. Жюли вытянула руки, пытаясь своим прикосновением как-то подействовать на него, но он был недвижим.

– Джоун, я тебя не использовала. Если бы я хотела тебя использовать, то осталась бы сегодня с тобой, а потом, когда ты уснул, спустилась бы сюда и поменяла картины. Или я могла бы это сделать в первую же ночь. Но я этого не сделала.

– Поменяла бы? – Он скользнул взглядом по картинам, разложенным на полу. – Так значит, если бы я на тебя сегодня не натолкнулся, то никогда бы не узнал, что меня ограбили, потому что ты заменила бы их подделками? Я бы не узнал этого в любой другой ситуации. – Джоун резким движением скинул со своих плеч ее руки. – Но я собирался отправить их в турне, а перед этим эксперты должны были бы проверить их подлинность. Вот тогда я и узнал бы о краже. Но не знал бы того, кто, как и когда меня ограбил. – Его губы исказились жестокой усмешкой. – Ты бы тогда была со мной, Жюли? Предлагая мне свои сладкие поцелуи? Или ты сбежала бы, обратив все свое внимание на следующую жертву?

Ей было тяжело говорить после того, как она выслушала столько обидных несправедливых слов.

– Если бы ты не нашел меня здесь сегодня, то твои картины продолжали бы оставаться произведениями искусства.

– Неужели твои подделки настолько хороши?

– Я ничего не подделываю. – Она остановила себя, чтобы не сказать ничего лишнего. Она годами прикрывала своего отца, и это вошло в привычку.

– Нет? У тебя есть сообщник? Как я не догадался. – Он в ярости выплевывал слова. – Это мужчина, да? Ну конечно... С его подделками и твоим горячим телом работа у вас шла прекрасно.

– У меня нет сообщников. Я была девственницей в первый раз, когда мы занимались любовью, и ты это знаешь.

– Значит, со мной ты зашла на шаг дальше обычного. Я не думаю, что тебе требуется много усилий, чтобы околдовать мужчину. Улыбнешься, он в тебя влюбится, а ты его используешь. Если он не поймает тебя за руку, то никогда не узнает, с какой стороны пришелся удар.

– Как я использовала тебя, Джоун? – с жаром спросила Жюли. – Ты не говорил мне кода сигнализации. Ты не давал мне ключей от дома...

– Нет, – сказал он чуть слышно. – Я просто в тебя влюбился...

Джоун повернулся и пошел к окну.

Жюли смотрела ему вслед, и сердце ее раскалывалось на части. Она не хотела его ранить, но ранила. Если бы только можно было что-то исправить. Но что? И как? Она старалась держаться от него на расстоянии, но не могла устоять. Она любила его.

Да, это была правда. Она любила его. И не была удивлена этим. По-видимому, она уже давно это знала. Но Джоун никогда не поверит ей, если она заговорит с ним сейчас о своих чувствах.

Если бы Джоун вошел в салон несколькими минутами позже, она была бы уже дома и отец был бы в безопасности. Но случилось то, чего Жюли так боялась. Она попалась на месте преступления.

Она вспомнила, как думала о том, что может доверить Джоуну свои секреты, но не секреты отца. Жюли могла бы продолжать хранить эту тайну. Но нет. Это означало бы, что она солжет еще раз. А если она откроет ему правду, это может как-то облегчить его страдания.

Джоун продолжал стоять у окна, глядя в парк, где уже занимался рассвет. Было заметно, как он напряжен.

– Мой отец сделал эти фальшивки. И другие тоже.

Она увидела, как он вздрогнул при этих словах. Затем Джоун обернулся.

– После смерти матери он стал как одержимый. Единственное, что доставляло ему удовольствие, – это восторженные отклики о его копиях великих мастеров, словно это были истинные шедевры.

– Что за ложь ты говоришь мне на этот раз, Жюли?

– Как бы я хотела, чтобы это была ложь. Но, увы...

Она указала на две картины Матисса, лежащие на полу.

– Это работы моего отца. Я уже вернула на место твои оригиналы. – Она показала на стену, где висели картины. – А Ренуар, за которым ты меня застал, – оригинал. Мой отец не будет больше подделывать картины. Я смогла добиться у него обещания. Сегодня ночью все закончится.

– Прекрасная история, Жюли. Очень изобретательная. Неужели ты думаешь, что я в нее поверю?

– Не знаю, – сказала она с тоской в голосе. – Но если ты сомневаешься в моих словах, отправь картины на экспертизу. Это тебя, может быть, успокоит.

– Успокоит? Забудь об этом. Не беспокойся насчет экспертизы, уж это-то я обязательно сделаю. – Джоун посмотрел на часы. – Прямо с утра я позвоню кому-нибудь, кто сможет произвести первоначальный осмотр. Но это не объяснит мне, что же ты все-таки делала.

– Значит, ты должен решить, веришь ты мне или нет.

– Ты, должно быть, шутишь. – Его лицо омрачилось, когда он посмотрел на нее. – Как я мог так в тебе ошибаться?

– Я никогда не лгала тебе, Джоун.

– Но и не говорила мне правды.

– Не говорила, – согласилась Жюли.

– Ты проводила со мной время, спала со мной, пробралась ко мне в дом, использовала меня...

Джоун опять и опять возвращался к этому, и она не знала, как заставить его изменить свое мнение.

– Я не использовала тебя. Мне это не было нужно. Я сама проникла в твой дом.

Он подошел к ней, дотронулся до ее волос, как делал это уже много раз, но сейчас его рука сильно дрожала.

– Я помню, как увидел тебя в первый раз. Я помню, как думал, что в тебе есть что-то загадочное. Я помню, как хотел тебя.

Жюли с трудом сглотнула застрявший в горле ком. Она понимала, что ей больше нечего ему сказать. Она сказала ему правду, и очень жаль, что он в нее не поверил.

У Джоуна застучало в висках, когда на него нахлынул новый приступ ярости.

– Ты ведь понимаешь, что я могу вызвать полицию и посадить тебя в тюрьму.

– Прекрасно понимаю.

Его брови поднялись.

– Ты не попытаешься меня отговорить?

– Нет.

– Ну же, давай, Жюли, – сказал он с сарказмом. – Потрись о меня своим соблазнительным телом и посмотри, что произойдет. Ты делала это и раньше, и у тебя это чертовски хорошо получалось. Ты же не знаешь, может, я от твоих ласк все забуду. На какое-то время. А если ты будешь особенно усердна, то надолго...

Она скрестила руки на груди:

– Можешь злиться на меня, если хочешь, Джоун. Но не будь грубым.

– Грубым? Очень интересная мысль.

– Я сделала то, что должна была сделать.

– Что именно? Украла? Обманула? Переспала со мной?

– Я сделала то, что должна была сделать, чтобы защитить отца. И то, что я занималась с тобой любовью, не имеет никакого к этому отношения. И ты и другие люди защищают свои семьи. Именно это я и делала. Я не нанесла тебе материального ущерба. Я никому не нанесла материального ущерба. Я лишь хотела сделать так, чтобы к тебе вернулось то, что тебе по праву принадлежит.

– И все? Странно, а мне казалось, что ты воткнула нож в мою спину.

Жюли тяжело вздохнула. Она пыталась что-то ему объяснить, но сейчас ему было слишком больно, чтобы он мог слушать. Он не мог отделить свои личные переживания от того, что она ему говорила. Жюли приняла на себя всю вину и не знала, что еще может сделать. Она устала и едва справлялась с собственной болью. А Джоун увидел врага и выставил все свои силы на оборону. Когда он смотрел на нее сейчас, он видел в ней только врага.

Жюли устало смахнула с лица волосы и сказала:

– Я поеду домой.

Он с вызовом вскинул голову.

– Нет, ты никуда отсюда не уйдешь.

– Ты знаешь, где я живу. Если тебе будет нужно, ты найдешь меня там.

В его глазах появился странный огонек:

– А если я скажу тебе, что единственный способ для тебя отсюда уйти – это заняться со мной любовью. Что ты ответишь?

– Джоун, я...

– Ну же, Жюли, – сказал он, притягивая ее к себе. – Ты же можешь притвориться, и я даже этого не замечу. Ты так хорошо это делаешь.

И, прежде чем она успела что-то сказать, его рот впился в ее губы, с яростью и темной страстью, которая вызвала у нее головокружение. Она не могла бороться, да и не хотела. Жюли мечтала оказаться в его руках и слиться с ним в поцелуе. И, каким бы яростным ни был этот поцелуй, он все еще хотел ее. А она хотела его.

Джоун не успел подумать о том, что делает. И теперь уже не мог остановиться. Он хотел повалить ее на пол и взять ее прямо здесь и сейчас. Он хотел любить ее до тех пор, пока она не будет беспомощно прижиматься к нему, до тех пор, пока не рухнут все ее барьеры, ее защита. Он хотел любить ее до тех пор, пока она не будет умолять его о покое, пока не будут обнажены полностью все ее чувства. А потом он бы посмотрел ей в глаза и увидел бы, остались ли там еще ложь и предательство. Он безумно хотел этого.

Сделав над собой усилие, он оттолкнул ее от себя и отошел к открытой двери, пытаясь совладать с собой.

За его спиной Жюли бессильно опустилась на ближайший диван. Она все понимала. Джоун считал, что обрел доверие и любовь, но это оказалось очередным обманом. И виновата в этом она одна.

Джоун вдруг развернулся и пошел в другую сторону, к бару. Он налил себе довольно большую порцию виски и одним глотком осушил ее. Он подождал, пока тепло спускалось вниз, к желудку, ожидая, что наступит какое-то облегчение.

Но этого не произошло. И больнее всего было то, что он все еще любил ее, все еще хотел.

Жюли никогда не сомневалась в могуществе Джоуна Дамарона. Никто другой бы просто не смог вытащить из постели эксперта по картинам на самом рассвете, но он смог. Он просто позвонил, предложил крупный гонорар за консультацию и послал за экспертом вертолет. Тот появился и провел экспертизу.

Жюли зря надеялась, что Джоун смягчится, если узнает, что она сказала ему правду. Он воздвигнул между ними ледяную стену, и Жюли чувствовала ее холод и неприступность.

Она привыкла защищать того, кого любила. Если бы она только знала, как защитить Джоуна от самой себя. Жюли сильно его ранила и теперь должна вылечить его рану. Или заставить его доверять ей.

«Что же делать теперь?» – спрашивал себя Джоун, потирая рукой лицо. Как же он устал... Он посмотрел на часы и с удивлением отметил, что уже позднее утро. Он привык подолгу обходиться без сна, но одного взгляда на Жюли было достаточно, чтобы понять, как она себя чувствует. Она выглядела такой утомленной и уязвимой, готовой вот-вот сломаться. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не приласкать ее. Он вспомнил ее шелковистую кожу, к которой он столько раз прикасался, мягкость ее губ и нежность прикосновений.

Джоуну захотелось обнять ее и поцеловать.

Но он должен помнить, что ей удалось то, что не удавалось раньше ни одной женщине. Она заставила его влюбиться, а потом разбила его сердце.

Он считал, что система безопасности в его доме – самая лучшая, без изъянов. Но он не думал о себе, как о ее составной части. Жюли использовала его и смогла пробраться к картинам. Второй раз этого не случится. В ближайшие двадцать четыре часа он планировал установить новую охранную систему. Такую, сквозь которую не проникнет никто.

Но что ему делать со своим сердцем?

Не в силах больше выносить напряженную тишину, Жюли спросила:

– Ну, что теперь?

– Теперь? – эхом отозвался он.

Какие-то метры отделяли их друг от друга. Он стоял у бара, она сидела на диване. Но у них обоих было ощущение, что между ними пролегли не метры, а мили.

– Что ты решил насчет полиции? Будешь ее вызывать?

– Нет, не буду... Не могу.

Она не могла позволить себе надеяться, но все же спросила:

– А что насчет... нас?

– Нас? Я не думаю, что это слово имеет право на существование.

Жюли думала, что больнее, чем сейчас, быть не может, но его слова доказали обратное.

– Я ни в чем не притворялась, Джоун. Ни в чем. Если ты больше ни во что другое не веришь, поверь этому.

– Прощай, Жюли, – мягко сказал он. Посмотрев на нее в последний раз, Джоун повернулся и вышел из комнаты.

Он была измучена, ее ноги словно налились свинцом, и слова, которые она могла бы ему сказать, уже иссякли. Идти за ним было бессмысленно. Беспомощно Жюли смотрела, как он уходит, думая о том, что никогда не ожидала такого конца. Ярость, крики, угрозы – все, что угодно, но только не эту глубокую, тихую боль, разбивающую на части их сердца.

Что же ей теперь делать?