Текст книги "Лирика"

Автор книги: Фернандо Пессоа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

ощутил страх божий.

У бедной вдовы разбил я машинку.

Она захлебнулась рыданьем, забыв о швейной

машинке.

А что, если в мире ином у меня будет дочь, и она

овдовеет, и с нею будут так обращаться?

Я, будучи капитаном, велел расстрелять крестьян

дрожащих,

Позволил насиловать дочерей, чьи отцы привязаны

были к деревьям.

Теперь я понял, что все это произошло в моем сердце,

Что все это жжет и душит и я не могу шевельнуться,

не ощутив этой боли.

Боже, сжалься надо мной, никого не жалевшим!

ТРЕБУХА В ТОМАТНОМ СОУСЕ

Однажды, в недорогом ресторанчике, вне времени

и пространства

Мне подали любовь – под видом холодной требухи

в томатном соусе.

Я вежливо сказал посланцу кухни,

Что предпочитал бы есть ее горячей,

Что это блюдо – требуху в томатном соусе

холодным не едят.

Мне стали возражать.

Я всегда оказываюсь неправ, даже в ресторане.

К холодной требухе я не притронулся,

другого ничего мне не хотелось,

Я заплатил по счету и пошел бродить по улицам.

Какая бессмыслица, правда?

Но так случилось со мной.

(В детстве каждого человека был какой-нибудь сад,

Собственный, городской, соседский,

Настоящим хозяином сада были тогда наши игры;

А теперь нам грустно.)

Я прекрасно все это знаю, и все-таки

Я попросил любви – а дали

Холодной требухи в томатном соусе.

Такую требуху никто не ест холодной.

Мне подали ее холодной.

Я оставил ее нетронутой. Была она холодной.

Ее не едят холодной. А мне принесли холодной.

БАРРОУ-ИН-ФЕРНЕСС

1

Я жалок, я ничтожен и смешон,

Безмерно чужд и целям и заветам

Как все: один их начисто лишен,

Другой, быть может, ищет их – да где там!

Пускай влекусь к добру – по всем приметам

Дурной дороги выбор предрешен.

Плетусь, как призрак,– наг, опустошен

И ослеплен потусторонним светом.

Все то, во что я верю,– чистый вздор.

Приемлю скромно жизнь мою простую

Пишу стихи, вступаю в разговор.

Оправдываться? Боже сохрани!

Менять натуру? Все одно впустую.

– Довольно, сердце: хватит болтовни!

–

Барроу-ин-Фернесс – город в Англии на побережье Ирландского моря

2

Теурги, духи, символы наук...

Слова, слова – пустые оболочки.

А я сижу на пристани, на бочке,

И вижу только то, что есть вокруг.

Все понимать – нелегкая задача.

А пусть и так. Что, впрочем, за нужда?

Грязна и холодна в реке вода.

Вот так живу я, очень мало знача.

О мир подлунный, узел суеты!

Какое же терпение благое

В руках того, кем расплетаем ты?

И предстает пред нами все как есть.

Во что играть? В любовь, во что другое?

Что до меня – я с бочки должен слезть.

3

Струись и к морю увлекай, река,

В душе моей скопившуюся скуку!

Какое "увлекай"!.. На боль, на муку

Тебе, река, плевать наверняка.

Вслед за ослом трушу вдоль большака.

Никак не хочет жизнь постичь науку:

Названья не давать пустому звуку

И на мираж не вешать ярлыка!

Гостеприимный Фернесс! На три дня

Наедине с тобой, как в тесной клетке,

Свели дела проклятые меня.

Уеду,– гость презрительный и редкий

(Струись и ты, привычек не сменя),

Стряхнув на воду пепел сигаретки.

4

Расчет перепроверив десять раз,

Я сдал его. Теперь все ясно, просто.

Моя душа – подобие помоста,

Где выставлена муха напоказ.

Я завершил детальнейший анализ,

Определяя, где и чья вина.

Практическим советам – грош цена,

Теории, увы, не оправдались.

Зачем доклад, совет иль образец

Тому, чей мозг сломался, как зубец

У эмигранта в старенькой расческе?

И надписать пора, сомненья нет,

Тяжелый запечатанный пакет,

В котором – я и все мои наброски.

5

О Португалия, как много дней

Я вне тебя! А сердце к дому тянет:

Пока в разлуке мы, оно не станет

Ни тише, ни спокойней, ни сильней.

Все истеричней разум, все больней,

О, как его родимый берег манит!

А хитрый Фернесс лишь порою глянет

В глаза мне – и спешит среди камней.

Не слишком ли спешит? Пожалуй, да.

А, черта ли в самокопанье злобном?

Довольно метафизики, стыда,

Межвременья и лжи – со всем подобным

Покончим, удаляясь на покой.

Ах, если б стать причалом иль рекой!

=== [ КОЭЛЬО ПАШЕКО ] ========================================

ЗА ПРЕДЕЛОМ ДРУГИХ ОКЕАНОВ

Памяти Алберто Каэйро

В лихорадке в пылу за пределом других океанов

Становились явления жизни яснее и чище

И привиделся город существ

Не совсем нереальных но мертвенно-бледных святых

наготой чистотой

И виденью дразнящему входом служил я в то время

как чувства хотел испытать

Ибо в каждой душе есть понятие зримого мира

Ибо жить оставаясь в живых

Это значит что чувствовать скажется в способе жизни

Но однако же лица спокойней росы оставались

Нагота означала безмолвие форм не имеющих плоти

И реальность понять не могла как же стала такою она

Только жизнь только жизнью была жизнью

как таковой

Многократно безмолвно стараюсь постигнуть умом

Как машина которая смазана и потому не шумит

Мне приятен покой тишина и возможность

не двигаться

Ибо так достигается то равновесье которое нужно

чтоб мыслить

Постигаю что в эти моменты рассудок в работе

Но не слышу его он старается тихо трудиться

Как машина в которой трансмиссии движутся плавно

зубцы не скрипят

И услышать нельзя ничего лишь скольженье

добротных деталей ни шороха в общем

Иногда размышляю другие быть может все чувствуют

так же как я

Но у них голова начинает болеть начинает кружиться

Эта память явилась ко мне как могла бы явиться

любая другая

Например я припомнить бы мог что никто не внимает

скольженью деталей

И не знает о них ничего да и знать-то не хочет

В этом зале старинном в котором оружье висит

на поблекших щитах

Как скелеты как зримые знаки минувших эпох

Я скольжу человеческим взором и жадно пытаюсь

в доспехах увидеть

Сокровенную тайну души послужившую поводом

к жизни моей

И когда обращаю печальные взоры на щит для оружья

стараясь не видеть его

Прозреваю железный скелет постигаю его но понять

не могу

Отчего он вступает в меня во владенье вступает

как некая дальнаяя вспышка

Слышу звук бытие постигаю двух шлемов совсем

одинаковых внемлющих мне

Копья четкою тенью своей утверждают меня

в пониманье нечеткости слов

И невнятных двустиший все время скользящих в уме

Я внимаю биенью сердец тех героев которые мне

воздадут по заслугам в грядущем

И в неверности чувств натыкаюсь опять на себя

и на прежние спазмы

Той же выцветшей пыли того лее оружья

свидетельства прежних эпох

В этот зал я вступаю в большой и пустой

в миг заката

И безмолвия он удивительно сходен

с устройством души

Он расплывчатый пыльный и эхо шагов здесь

так странно звучит

Словно эхо которое слышно в душе если шаг

не поспешен

В окна грустные смотрит тускнеющий свет

И бросает на темные стены неясные тени

Этот зал и пустой и просторный конечно душа

А движение воздуха пляска пылинок всего только

мысли

Да овечья отара печальная вещь

И поэтому даже не нужно при мысли о том кто ушел

вспоминать про другие печали

Ибо так получилось поэтому что получилось

то истиной стало

И поэтому все что печально отныне

с овечьей отарою схоже

Несомненно как раз потому повторяю что овцы

и вправду печальны

Я ворую момент удовольствия ценную вещь получая

Лишь за несколько малых кусочков металла.

Подобная мысль не трюизм не банальность

Ибо я не считаю возможным кусочки металла

и что-то другое считать за единое нечто

Если б взял я латунь предположим и стала она

артишоком

С удовольствием я бы послушал когда бы хоть

кто-то попробовал истолковать происшедшее

Подсказал бы возможность не думать откуда берется

и что и зачем

Я утратил бы страх что однажды пойму

Что мои размышленья о разных предметах вполне

беспредметны

Что позиция тела способна нарушить его равновесье

И что сфера не тело поскольку бесформенна

Если все это так и позиция вызовет звук

Я обязан считать что и звук не считается телом

Но тому кто постиг интуицией звука бесплотность

Бесполезны мои заключенья и даже вредны

ибо им не поверят

Если я вспоминаю что люди бывают которые могут

играя в слова сообщать им духовность

А для этого часто смеются и многое могут сказать

обо многом

Доставляя себе удовольствие и находя обаянье

в игре циркового паяца

И тревожатся если на их облаченье пятно попадет

от прованского масла

Я считаю счастливым себя ибо столько вещей

для меня непонятны

Я в искусстве любого рабочего вижу рожденье

незнаемой вещи

Потому что искусства не знаю но вещь осязаю

А рабочий затем и рабочий что знает искусство

Мой физический облик причина моих огорчений

Я же знаю что вещью являюсь а значит и прочие

вещи мне тоже подобны

Я же знаю что вещи другие как впрочем

и я полагаю что я это общая вещь

Я не думаю но полагаю что думаю так

И такая манера себя представлять облегчает

мне жизнь

Я аллеи люблю тополей городских и тенистых кривых

По которым приятно шагать озираясь вокруг

Созерцая деревья и радуясь взглядом без ясной

причины

Ибо эти аллеи врата в беспредельную сущность мою

Неизменны аллеи они вызывают всегда удивленье

во мне

Сколько раз ни меняю свои ощущенья и вкусы

Но они постоянно находят возможность меняться

в согласье со мной

Я не знаю о них ничего правда знаю хоть то что

не знаю

Постиженье поэзии это условие жизни

Я не чувствую впрочем поэзии в ней ничего

не понять

Потому вероятно что к жизни условной не годен

А когда бы сумел понимать то пришлось бы менять

всю структуру свою

Ведь в поэзии главное знать что она непостижна

Есть немало прекрасного что безусловно прекрасно

Но порывы души красотой воплощаются в вещи

И откуда нам знать изначальную их красоту

Если вижу шаги значит вижу всего лишь шаги

Равномерные столь же как если бы я в них нашел

Утверждение факта того что они равномерны

И отсутствие их говорило бы лишь об обратном

Значит надо бы чувства предмета не числить обманом

Что души лишено то лишь видит и слышит иначе

Но сие допустить неудобно и как-то бестактно

Если волю являя мы можем застыть замолчать

То из этого следует только бездушность предметов

А не слишком ли прост и бессвязен подобный подход?

Мы должны допустить да и выбора в общем-то нет

Что коль скоро мы можем не двигаться

не разговаривать но оставаться собой

То в предметах лишенных души есть такая же воля

Если я одинок и хоть кем-нибудь стать ненадолго

обязан

И спиралями кружится вихрь неизвестных предметов

То что я говорю далеко не прием красноречья

Я же знаю реальность как вихрь обегает меня

словно бабочка вкруг керосиновой лампы

Постигаю ее утомленность боюсь что она упадет

К счастью это немыслимо я иногда одинок

Существуют же люди которым не вынести скрипа

когтей по стене

И другие которым на это плевать

Но однако же когти скрипят по стене

Одинаково так что различие в людях. И разница

в чувствах бесспорна

И она проявляет себя в исключительной розни

Восприятья различных вещей все различно для всех

ибо личности розны

Память лишь обособленность знания длящейся жизни

Тот кто болен амнезией даже не знает что жив

Но несчастен не меньше чем я пусть я знаю что

жив и живу

Вот предмет перед коим в испуге склоняется каждый

Ибо внешняя жизнь оболочка и только и это не важно

И хотел бы я жить лишь внутри как иные счастливцы

и так как живут во вселенной пространства

Отобедав так много персон восседают

на кресла-качалки

Уминают подушки глаза закрывают в ничто отбывают

Никакого конфликта что жизнь что желанье не жить

Или хуже всего как мне кажется – если конфликт

налицо

Револьверная пуля в висок и предсмертные письма

Прекращение жизни такой же абсурд как беседа

которая втайне ведется

Цирковые артисты намного достойней меня

Потому что стоят на руках и на лошади мчащей

по кругу умеют стремительно прыгать

Совершают прыжки лишь затем чтобы их совершать

Если мне бы надумалось прыгнуть то думать

пришлось бы зачем

И не стал бы я прыгать и был бы расстроен

А они объяснить не умеют секрет ремесла

Но обучены прыгать и прыгают как захотят

Никогда не решаясь спросить у себя хорошо или

плохо и в самом ли деле

Так вот я иногда созерцаю какой-либо новый предмет

И не знаю взаправду ли он существует откуда мне знать

Знаю только что есть то что есть ибо вижу что вижу

не больше того

И конечно не вижу возможности видеть того

что не вижу

А когда бы увидел конечно поверил бы в то что увидел

Птица каждая тем и прекрасна что именно птица

Ибо птица прекрасна всегда

Но в ощипанном виде она тошнотворна как жаба

Да и куча пера не намного приятней

Из подобного явного факта я вывода сделать

не в силах

Но притом полагаю что истина именно здесь

Мысль пришедшая в голову нынче ничуть не подобна

пришедшей вчера или завтра

Я живу для того чтобы прочие знали что живы

Иногда у подножья стены попадается мне камнетес

за работой

И его бытие и реальная зримость совсем не похожи

на то как его я себе представляю

Он работает в правильном ритме и руки его

подчиняются общей идее

Как выходит что трудится он и при этом желает

трудиться

А вот если бы я не трудился притом не желая трудиться

Неужели же я не постиг бы возможность иную?

Он рабочий не знает об этом и много счастливей меня

Наступая на листья сухие в аллеях нездешнего парка

Я порой полагаю что я существую и вправду реален

Но виденье такое останется только виденьем

Ибо вижу себя сознаю что иду по аллее по листьям

Научиться бы шороху листьев внимать но при этом

Не топтаться по ним и для них оставаться незримым

Но сухая листва все летит словно вихрь и по ней

все иду и иду

Если б в этом движенье хоть что-то увидеть такое

что прежде неведомо было бы мне

Все шедевры в искусстве всего лишь предметы

искусства

И поэтому каждый предмет полагаю шедевр

Если мненье такое неправда то правда желанье мое

Чтобы правдою стало оно воплотилось навеки

И для мыслей моих утешенья такого довольно

Важно ль то что идея темна если это идея

Все идеи равны ни одна не прекрасней другой

Между ними не может быть разницы это же ясно

Ибо мне это ясно так кто же посмеет поспорить

Разум спящий не тот же ли что размышляет

Сновиденья совсем не бессвязны в них мыслей полно

Впрочем как и везде. Если вижу кого-то кто

видит меня

Начинаю того не желая быть схожим со всеми

Это очень болезненно можно представить как душу

клеймят раскаленным железом

Впрочем так ли болезненно это клейменье откуда

мне знать

Ведь огонь и железо всего лишь идеи и мне

не понятны

То что сбился с пути добродетель утратил печально

Не раскаяться трудно особенно в силу того что

об этом не думать никак не могу

Мне куда бы приятней вмещать добродетель да так

чтоб с избытком

Но при этом чтоб польза была от нее чтоб моею

и только моею была добродетель

Существуют ведь люди что чувствуют сердце разбитым

Но никто не видал чтобы чувство разбитого сердца

Приносило бы пользу кому бы то ни было ибо

Сей предмет беспредметен однако не повод

Утверждать что разбитое сердце источник отрады

В благородную несколько темную залу где все

в изразцах

В голубых изразцах покрывающих стены

А на темном полу с инкрустацией дремлют дорожки

из джута

Я вхожу иногда аккуратно небрежно

Ибо я в этой зале кто знает какая персона

К сожалению пол прогибается петли скрипят

И тоскуют филенки дверей их разбил паралич

Сколько деланной грусти безмолвия полного звуков

Сквозь решетки оконные свет проникает и день

Застывает на стеклах фонариков и по углам темноту

в вороха собирает

И проходят порой сквозняки вдоль пустых коридоров

Но старинными лаками пахнет в укромных местах

Как все горестно в этом гнезде увяданья

Мне смешно иногда размышлять что и я ведь умру

Буду в гроб заколочен сосновый и пахнущий камедью

свежей

Постепенно разрушатся ткани точней расползутся

И лицо распадется сухой разноцветною пылью

И проявится череп с оскалом усмешки

Непристойный и очень уставший мигать

=== [ ...И СНОВА ФЕРНАНДО ПЕССОА ] ===============================

ПОСЛЕДНЕЕ КОЛДОВСТВО

"Истаяло магическое слово,

Развеяно могущество Богини.

Молитва снова прочтена и снова,

Чтоб кануть в пропасть ветреного гула.

Ответа нет ни в небе, ни в пучине,

Ко мне лишь ветер прилетает ныне.

В завороженном мире все уснуло.

Скудеют мощью древние заклятья,

А ведь когда-то чарой, наговором

Умела без усилья разбивать я

Природной формы косные оковы,

Я видела немало фей, которым

Повелевала голосом и взором,

И лес в восторге обновлял покровы.

Мой жезл, склонявший столько сил природы,

Был преисполнен истиною вящей,

Неведомою в нынешние годы,

Я круг черчу, его бессилье зная,

Мне только ветра слышен стон щемящий,

И вот луна восходит вновь над чащей

Но для меня враждебна глушь лесная.

Я не владею приворотным даром,

А некогда бывала чудной свитой

Окружена, доверясь тайным чарам;

Ко мне рукам уже не влечься юным;

Не служит солнце больше мне защитой,

Навек угасла власть волшбы забытой,

Свершавшейся в лесах при свете лунном.

Таинственным скипетродержцам ада,

Что спят в безблагодатности великой,

Теперь покорствовать уже на надо

Моим приказам грозным – как доселе.

Мой гимн оставлен звездною музыкой,

Мой звездный гнев стал только злобой дикой,

И бога нет в моем спокойном теле.

Таинственные духи темной бездны,

Любови алча, прежде ждали зова,

Но все мои заклятья бесполезны

Стал каждый ныне лишь безмолвной тенью,

Рабов презренных таинства ночного

Теперь, незваных, созерцаю снова

И к гибели готовлюсь, к искупленью.

Ты, солнце, мне лучей дарило злато,

Твоей, луна, я знала пламя страсти,

Лишаюсь я столь щедро мне когда-то

Распределенной вами благостыни:

Я разделяюсь ныне на две части

Мертвеет мощь моей волшебной власти,

Лишь телу бытие дано отныне!

Но да не тщетной быть моей надежде:

Да обращусь я в статую живую!

Умрет лишь та, что днесь

не та, что прежде,

Последнему да совершиться чуду!

Избыв любовь и муку вековую,

Я в гибели такой восторжествую:

Не будучи ничем, я все же буду!"

x x x

В резьбе и в золоте, кадило,

Дымя, качается устало,

Стараюсь, чтоб душа следила

За исполненьем ритуала.

Но – вижу взмах руки незримой,

Неслышимую песню внемлю,

В иных кадилах струи дыма

И чую сердцем, и приемлю.

Чем длится ритуал успешней,

Тем он причастней горней славе,

Где вечен ритуал нездешний.

Явь – только то, что выше яви.

Кадило движется; повисли

Дымки, напевы зазвучали,

Но здешний ритуал – лишь мысли

О том, нездешнем ритуале.

К подножью Божьего престола

Душа свершает путь безвестный...

И шахматные квадры пола

Суть мир земной и мир небесный.

ЭРОТ И ПСИХЕЯ

...Итак, ты видишь, брат

мой, что истины, данные тебе

в степени Новопосвященного

и данные тебе в степени

Младшего Ученика суть, хотя

противоречивы, все та же

истина.

Из ритуала при облачении

степенью Мастера Входа

в Ордене Храмовников в

Португалии

В некой сказочной стране,

В древнем замке, в дикой чаще

Спит принцесса,– в тишине

Принца ждет в волшебном сне:

Только он поможет спящей.

Силы исчерпав почти,

Он войдет в глубины леса,

Чтоб, добро и зло в пути

Одолев, тропу найти

В тот чертог, где спит принцесса.

Сон принцессы – долгий плен,

Но в глуби его бездонной

Луч надежды сокровен.

Вкруг принцессы с древних стен

Виснет плющ темно-зеленый.

Благородным смельчаком

Принц идет, противясь бедам,

То в обход, то прямиком.

Он с принцессой незнаком.

И принцессе он неведом.

Все назначено Судьбой:

Ей – до срока спать в чертоге,

А ему – ценой любой

Победить, вступивши в бой,

Обрести конец дороге.

Пусть вокруг темным-темно,

Но, отринув страх вчерашний

И сомненья заодно,

Принц достигнет все равно

Тайного чертога в башне,

Для того, чтоб, не ропща,

Встать за тайною} завесой

В полутьме, среди плюща,

И постигнуть, трепеща:

Он-то сам и был принцессой.

x x x

Тайны древние прячутся рядом,

У границ моего бытия

Угрожая бедой и разладом,

Исполинские птицы со взглядом,

Пред которым беспомощен я.

Как чудовищна каждая птица,

Что врывается в грезу мою;

Слишком зыбкою мнится граница,

И сознание к бездне стремится,

Над которой всечасно стою.

Просыпаюсь на утренней рани,

И душа перед солнцем чиста,

Но рассудок – в унынье, в тумане,

Ибо знаю о гибельной грани

И предчувствую ношу креста.

x x x

Мы – в этом мире превратном,

Где и живем и творим,

Тени, подобные пятнам.

Облики принадлежат нам

В мире, который незрим.

Грустная ложь камуфляжа

Мир, обступающий нас.

Так и живем мы, бродяжа

Маревом, дымкой миража

Средь ненавистных гримас.

Разве что с болью щемящей

Некто порой различит

В тени снующей, скользящей

Облик иной, настоящий,

Тот, что от взора сокрыт.

Зрящий пришел к переправе,

Зренье дающей уму,

Но не вернуться не вправе

К прежней, томительной яви,

Чуждой отныне ему.

Ныне тоске неизбывной

Он навсегда обречен,

Связанный с истиной дивной,

Но заточен в примитивной

Смуте пространств и времен.

ГОРИЗОНТ

О море, ты, что было прежде нас,

Ты бережно таишь от наших глаз

И заросли, и берега, и мели

Ниспала мгла, разверзлась даль в цвету,

И мореход по Южному Кресту

Уверенно следил дорогу к цели.

Едва приметный контур берегов

Всегда сперва и скуден и суров.

Но, море, лишь приблизиться позволишь

К земле – предстанут травы, и цветы,

И птицы драгоценной красоты

Там, где тянулась линия всего лишь.

Об этих тайных формах только сну

Дано мечту взлелеять не одну,

И только волей и надеждой надо

Искать на грани неба и воды

Ручьи, цветы, деревья и плоды.

Лобзанья Истины – твоя награда.

ФЕРНАН МАГЕЛЛАН

Реет пламя в долине меж гор.

Содрогается темный простор.

Топот танца и гулок и громок.

Тени мечутся, пляшут вразброд

И теряются в бездне потемок,

Возлетая до горных высот.

Кто танцует в долине, вдали?

Это пляшут титаны Земли

Нынче праздник у них бестревожен,

Ибо прерван позорящий путь,

Ибо в землю сегодня положен .

Посягнувший ее обогнуть.

Не постиг ни единый титан,

Что по-прежнему жив капитан,

Он закончит свой путь неизвестный,

Он опять поведет корабли,

Плоть отбросивший, дух бестелесный

Довершит униженье Земли.

И отдастся Земля. Но они

Тризну правят, и пляшут одни,

И Земля отзывается стоном,

И взметаются тени в простор,

Хаотично пластаясь по склонам

Неколеблемых гор.

ВОЗНЕСЕНИЕ ВАСКО ДА ГАМЫ

Боги яростных бурь и титаны Земли,

Прекратите войну и простритесь в пыли!

На дороге, ведущей к небесным чертогам,

Возникает – в молчанье, в смятении многом

Поначалу – движенье, позднее – испуг,

И в конце – только страх остается вокруг,

Возгорается трепетно свет присносущий,

И пастух, земнородной покорен судьбе,

Опуская свирель, зрит, как райские кущи

Аргонавтову душу приемлют к себе.

ПОРТУГАЛЬСКОЕ МОРЕ

О соленого моря седая волна,

От слезы Португалии ты солона!

Следы лить матерям суждено в три ручья,

Ибо в море уходят навек сыновья,

И невестам уже не увидеть венца

Все затем, чтоб тебя покорить до конца!

А к чему? Жертвы только тогда хороши,

Если есть настоящая ширь у души.

Кто отринет скорбей сухопутных юдоль

Тот морскую познает, великую боль.

Ты искусно, о море, в коварной волшбе,

Но зато отражается небо в тебе!

ПОСЛЕДНЯЯ КАРАВЕЛЛА

Священной волей Дона Себастьяна

Взвивая над простором океана

Имперский флаг

И не внимая пению и пеням,

Навстречу дымке и навстречу теням

Ты шла во мрак.

И не вернулась. У какого порта

Лежишь ты ныне, тиною затерта,

В какой стране?

Уже давно Грядущее не с нами,

Его же отблеск сумрачными снами

Летит ко мне.

Чем горше доля славы нашей прежней,

Тем в сердце и мятежней, и безбрежней

Моя мечта.

В ее морях, вне времени и меры,

Но силою неистребимой веры

Плывут суда.

Когда, не знаю; знаю, что когда-то,

Случайно глядя в сторону заката,

Увижу, как

Ты выплыла из пены точно та же,

И та же дымка вьется в такелаже,

И бьется – флаг.

МОЛИТВА

О Господи! ниспала темнота.

Мы парии среди всемирной ночи.

Нас больше нет – осталась немота.

Кто мучился бесплодней и жесточе?

Судьба нам душу пламенем зажгла,

Жизнь кончена – и все же дорога нам,

Хотя ее подернула зола

Но мы воспрянем с новым ураганом.

Пошли же бурю и гони нас в путь

За пораженьем или за победой.

Дай горе, счастье: дай хоть что-нибудь.

Хоть что-нибудь, но покориться – не дай!

ОСТРОВА СЧАСТЛИВЫХ

Что за голос вдали раздается,

Что за тайное волн волшебство?

Он звучит, он легко ускользает,

Лишь прислушайся – он исчезает,

Ибо мы услыхали его.

Лишь порой ненадолго, сквозь дрему,

Он становится внятен вполне.

Он прекрасней всех звуков на свете,

И надежде на счастье, как дети,

Улыбаемся мы в полусне.

Это сказочный Остров Счастливых

Путь к нему земнородным закрыт.

Чуть проснешься, попробуешь снова

Внять звучанью далекого зова

Молкнет голос. Лишь море шумит.

ШТИЛЬ

Что за край, о котором рассказы

Бесконечно заводит прибой

И которого перед собой

Мореход не увидел ни разу?

И не слышно скончанья рассказу,

И рокочет бурун голубой

Про страну, недоступную глазу.

Только гулом прибоя единым

Этот край о себе говорит,

А для зренья навеки закрыт

Ибо как в эту землю пройти нам?

Ибо кто эту землю узрит

На просторе, от века пустынном?

Но в пространстве зияют проходы:

Отыщи их – и выйдешь отсюда

Ты в страну несказанного чуда,

И расходятся сонные воды,

Вырастают старинные грады,

Где шагает под гулкие своды

Седовласый и белобородый

Наш король из волшебной баллады.

ЭЛЕГИЯ ТЕНИ

Мельчает род, и опустела чаша

Веселья прежнего. Уже давно

Холодный ветер – ностальгия наша,

И ностальгия – все, что нам дано.

Грядущее минувшему на смену

Ползет с трудом. А в лабиринтах сна

Душа везде встречает только стену;

Проснешься – снова пред тобой стена.

Зачем душа в плену? Виной какою

Отягчены мы? Чей зловещий сглаз

Нам души полнит страхом и тоскою

В последний сей, столь бесполезный час?

Герои блещут в невозможной дали

Былого,– но забвенную страну

Не видно зренью веры и печали;

Кругом туман, мы клонимся ко сну.

Который грех былого столь жестоко

Бесплодьем искупить пора пришла?

Зачем столь беспощадна воля рока,

Столь сердцу безнадежно тяжела?

Как победить, сникая на излете

Какой войною и каким оружьем?

Для нашей скудной и заблудшей плоти

Ужели казнь горчайшую заслужим?

Прекрасная земля былых героев

Под знойным солнцем средь лазурной шири,

Что высоко сияло, удостоив

Всех милостей тебя, возможных в мире!

О, сколько красоты и славы прежней!

Надежды опьяняющая рьяность

Увы, чем выше взлет, тем неизбежней

История: паденье в безымянность.

О, сколько, сколько!.. Вопросишь невольно,

Где все, что было? В глубине Гадеса,

Во свете черном никому не больно,

Ничьи стенанья не имеют веса,

Кого, по воле темного владыки,

Отпустят в жизнь из царства древней тьмы,

Когда придем по следу Эвридики

Иль станет так, но обернемся мы?

Не порт, не море, не закон, не вера

Велеречивый, горестный застой

Царит один как мертвая химера

Над– скорбной влагою, над немотой.

Народ без рода, стебель без опоры,

Предпочитающий не знать о том,

Что смерть спешит к нему, как поезд скорый,

И все в нутро свое вберет гуртом.

Сомнений и неверия стезя,

Ведущая во глубину сознанья,

Где никакою силою нельзя

Спастись от косной жажды нежеланья.

Сиротству подражая и вдовству,

Мы записать хотим рукой холодной

Тот сон смешной, что видим наяву,

Сон бесполезный, скучный и бесплодный.

Что станет со страной, среди народов

На Западе блиставшей, как маяк,

С когортой рыцарей и мореходов,

Вздымавших гордо португальский флаг?..

(О шепот! Вечер, ночь уже почти

Сдержи слова ненужной укоризны;

Спокойствием страданье сократи

В огромном сердце гибнущей отчизны.

О шепот! Мы неизлечимы. Ныне

Нас пробудить бы, мнится, только мог

Вихрь той земли, где посреди пустыни,

У бездны на краю, почиет Бог.

Молчишь? Не говоришь? Ужель полезней

В себе лелеять слишком горький опыт,

О родина! Как долго ты в болезни

И спать-то не умеешь. Жалкий шепот!)

О день, в тумане будущего скрытый:

Король воскресший твердою рукой

Спасет народ, и осенит защитой

Взаправду ль Бог назначил день такой?

День очищенья от греха и срама

Когда прийти назначено тебе,

Исполнить долг, разверзнуть двери храма,

Затмить глаза блистающей Судьбе?

Когда же, к Португалии взывая,

К душе-пустыне, дальний голос твой

Прошелестит, как благостная вайя

Над влагою оазиса живой?

Когда тоска, дойдя до крайней грани,

Увидит в час перед рассветом, как

Возникнут очертания в тумане,

Что ныне сердцу грезятся сквозь мрак?

Когда? Движенья нет. Меланхоличный

Черед часов: душа привыкла к яду

Ночной досады, вечной и обычной,

А день способен лишь продлить досаду.

Кто, родина, расправился с тобой,

Отравленною сделал и недужной,

Кто жалкой наделил тебя судьбой,

Прельщая пищей – сытной, но ненужной?

Кто вновь и вновь тебе внушает сны?

Кто вновь и вновь тебя могилой манит?

Твои ладони слишком холодны.

О, что с тобою, в жизнь влюбленной, станет?

Да, ты жива, да, длится бытие,

Но жизнь твоя – лишь сонные мгновенья...

Все существо облечено твое

Позорною хламидою забвенья.

Спи – навсегда. Знай, греза голубая

Хотя бы не спалит тебя дотла

Как сон безумный, что любовь любая

К тебе, о родина,– всегда мала.

Спи безмятежно,– я с тобой усну,

Волнениям подведены итоги;

Ты, у надежды не томясь в плену,

Не будешь знать ни жажды, ни тревоги.

Спи, и судьбы с тобой единой ради

Пребудут отпрыски твоей семьи

В таком же сне, и в нищенской отраде

Обнять стопы любимые твои.

Спи, родина,– никчемна и ничтожна,

А коль узришь во сне надежды свет,

Знай, все – не нужно, ибо невозможно,

И цели никакой в грядущем нет.

Спи, кончен вечер, наступает ночь,

Спи,– ненадежный мир смежает веки,

Предсмертным взором отсылая прочь

Все, с чем теперь прощается навеки.

Спи, ибо все кончается с тобой.

Ты вечной жизни жаждала во славе

Пред этой пустотою голубой

Быть вечным вымыслом? О, спи, ты вправе

Исчезнуть, не внимая ничему;

Для праздных душ в мечтаньях мало проку;

Вечерний час уводит нас во тьму

Навстречу ветру, холоду и року

Так, лику смерти противостоя,

Взглянув во мрак, что мир вечерний кроет,

Промолвил римский император: "Я

Был всем, однако быть – ничем не стоит".

Omnia fui, nihil expedit.

Император Север