Текст книги "Пифей. Бортовой дневник античного мореплавателя"

Автор книги: Фердинан Лаллеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Поговори с ними, ты знаешь их язык.

– Надеюсь, они поймут меня, хотя я пока не разбираю слов песни.

Венитаф поднялся на палубу, затем влез на акростолий и произнес несколько непонятных слов. Варвары ответили – в их речи часто повторялось слово кинни.

– Царица хочет побеседовать с тобой! – наконец сказал Венитаф. – Ее известили о твоем прибытии.

Даже если бы молния Зевса вдруг осветила мой корабль, я не был бы столь удивлен.

– Как? – воскликнул я. – Что ты сказал?

– Намнеты передали послание из Авенниона людям с Лигера, а те три дня назад явились к царице и пересказали его. Сопровождавший их воин сказал, что они обмениваются сообщениями с помощью дыма и костров, которые разжигают на вершинах гор, а также через покупателей олова.

– На такие расстояния! И так быстро! А мы их называем варварами за неясное произношение! Я велел спустить челнок и вскоре без охраны и оружия предстал перед царицей. При свете разожженного на песке костра я увидел прекрасную женщину с большими голубыми глазами и светлыми волосами, перехваченными золотым обручем. Я простерся перед ней, словно перед богиней. Она подняла меня, коснувшись рукой моего плеча.

Указав на оставшегося на борту Венитафа, я пробормотал по-гречески:

– Венитаф, кельт… Жаль, что я до сих пор не выучил кельтский.

Она подозвала Венитафа, а когда тот оказался рядом, пригласила нас на торжественный пир.

– Царица желает, чтобы в город пришли все, кроме охраны, – перевел Венитаф.

Какое доверие и какое гостеприимство! Я прикусывал язык каждый раз, как слово «варвар» было готово сорваться с моих уст.

Двадцать третий день. Кабайон. Ночь. Дважды море уходило и дважды увлекало «Артемиду» на глубину. Интересно, кому подчиняются воды – Солнцу или Луне? Ветер здесь ни при чем – два дня его либо не было вовсе, либо он едва ощущался. Венитаф сказал, что кельтские жрецы винят во всем Лупу. Быть может, они правы.

Мы отправились в город, оставив на корабле главного келевста Креона, Ксанфа, Агафона и еще трех отобранных Креоном гребцов. Я приказал Ксанфу поднимать тревогу при малейшей опасности, заставляя всех остающихся дуть что есть мочи во флейты. Город раскинулся почти на самом берегу позади дубового леса и сосновой рощи.

На лужайке я увидел громадные камни – одни стояли стоймя, а другие походили на большие столы. Венитаф спросил у сопровождающих, кто их поставил. Ему ответили, что камни установили предки-гиганты кельтов. Я не понимаю смысла их расположения. Некоторые вытянулись в линию, словно делосские львы [55]. Другие, в виде столов, разрисованы знаками, напоминающими змей и звезды. Венитафу объяснили, что знаки имеют отношение к движению Солнца по небу. И действительно, они напоминают дома на кольцевой дороге Зодиака, хотя изображений животных здесь нет, а созвездия обозначены с помощью грубых выемок в граните. Сооружения выглядят весьма древними, как в Кноссе или Микенах. Отец рассказывал, что далеко на возвышенностях побережья эгитниев есть похожие камни, где лигии приносили в жертву детей. Я не осмелился спросить, был ли такой обычай у кельтов, а потому промолчал, чтобы не смущать хозяев.

Пир удался на славу. Мы захватили с собой две амфоры трезенского вина – мой дар оценили все присутствующие, а царице я поднес большие ветки полированного коралла. Подарок так ее обрадовал, что она предложила мне в обмен свое золотое ожерелье. Я отказался, хотя этот гладкий обруч из золота весьма мне понравился. Однако я преодолел искушение, вспомнив о Гиптис, протягивающей свой кубок Протису Эвксену, и убоявшись последствий необдуманного жеста [56]. Венитаф напомнил, что, по нашим обычаям, не должно принимать ценных подарков от женщины, даже от царицы. Тогда она подала знак, и рыжий раб притащил небольшую корзину с бисеринками полированного желтого янтаря и оловянными окатышами. Я был вынужден принять подарок… и сделал это с радостью, но мне хотелось узнать, откуда попали сюда янтарь и олово. Венитаф был неотразим, и я жалел, что не могу по достоинству оценить его вкрадчиво-убедительную речь. Царица по имени Иоалла часто повторяла названия Иктис, Белерион и еще одно, звучавшее как Абало или А-баало. Она указывала одной рукой на полуночь, а на другой руке загибала пальцы. Венитаф разъяснил ее мысль – надо, мол, плыть много дней, с тем чтобы достичь страны, называемой пунами Ал-Фион [57], и искать остров в море, носящем имя Ба-Алтис [58]. Иоалла удивлялась тому, что мы не пуны, хотя знала, откуда мы прибыли, – намнеты сообщили ей об этом.

– Люди с Полуденного моря добираются до нас сушей или по Лигеру, почему же ты приплыл Великим морем с заката? – спросила она.

Вначале я вкратце рассказал ей о своих вычислениях, касающихся звезд, а потом упомянул про камень в форме стола.

– Может, ты направляешься к жилищу наших мертвых? Оно расположено по ту сторону Великого моря на прекрасной земле, откуда никто не возвращается.

– Нет, о царица Иоалла, я не собираюсь тревожить мертвых, а хочу увидеть землю, где солнце не заходит все лето, а также землю, о которой ты только что говорила.

– Знаю, – ответила она, – земля, где солнце никогда не заходит, называется Ту-Ал, и те, кто доставляет нам то, что вы называете электроном[17]17
  Янтарем.


[Закрыть], также знают о ней. Эта земля лежит в Мюир Крониме, что означает замерзшее море [59]. Я сомневаюсь, что твой корабль пройдет там, если солнце не будет под знаком середины лета. Намнеты говорят, что у вас он называется знаком Пса. Зачем вы выпускаете животных на дороги неба? Великий Тор может разгневаться.

Мы сидели за длинным столом на табуретах, покрытых рысьими шкурами.

Гребцы пировали вместе с охраной царицы в соседнем зале.

Дом из грубо обтесанных камней венчала глинобитная крыша, поросшая мхом. В центре зала на большой каменной плите был устроен очаг, а дым выходил через отверствие в крыше. Служители следили, чтобы не загорелись балки и солома. На открытом огне жарилась бычья нога, от нее бронзовым ножом отрезали толстые куски мяса. Я хотел подарить поварам большой железный нож, но они отказались от дара, сказав, что железо – металл воинов.

Далее обитают осисмии, или остимии, как их называет Пифей. Живут они на мысе, довольно далеко выступающем в Океан, но не настолько, как утверждает он и те, кто ему поверил.

Страбон

Мне объяснили, почему этим племенем остидамниев управляла женщина. Мужчины здесь считают, что только женщины способны вести государственные дела, и, если царь умирает, оставив наследницу в возрасте, позволяющем взять бразды правления в руки, ей вручают символ власти – золотую диадему. По обычаю царевна выходит замуж за сына вождя дружественного племени, и ее сын становится царем после ее смерти.

Я отведал ячменного пива, но вино мне нравится больше. После мяса принесли большие корзины с дарами леса: земляникой, черникой и другими ягодами, мало мне известными. К ним подали сливки. Хлеб здесь пекут из ячменя или ржи в виде плоских лепешек.

Царица пообещала дать нам лоцмана, знающего проливы Уксисамы. Он доведет нас до Белериона.

– Знаешь ли ты, – спросил я ее, – что у этого острова полугреческое, полупунийское имя? И на обоих языках оно означает «Заостренный»[18]18
  Это название созвучно греческому слову «белонэ», означающему «острие, игла».


[Закрыть].

– Знаю, – ответила она, – пуны назвали его так потому, что остров лежит на острие Мира. Мы называем его просто-напросто островом Заката. Но когда пуны, о которых знали еще мои предки, называют нам какое-нибудь имя, мы оставляем его: например, Ба-Алтис – Царское море, а А-баало – Царский остров []. Они обучили нас значкам, и теперь мы умеем писать. Вы же научили писать намнетов и горных кельтов. Я нахожу сходство между пунийскими и вашими значками. – Она хитро усмехнулась. – Пифей, а почему ты не очень жалуешь пунов?

Она обращалась ко мне, но смотрела на Венитафа. Тот засмеялся, пощипывая бороду:

– Это они не любят нас, о царица! Они препятствуют нам приходить к тебе морем.

– Они не правы, ведь море принадлежит всем.

Вблизи Уксисамы. Барашки Амфитриты разыгрались и яростно сталкиваются друг с другом. Качка мешает писать. Лоцмана зовут Арне. Он одет в штаны, закатанные до колен, но бос. На нем туника, перетянутая поясом – кел-том. Арне очень гордится своей серебряной пряжкой, украшенной изображением змеи.

Сяду за записи вечером, если море станет поспокойнее.

Остров выглядит печальным и одиноким под этим дождливым небом. Гребцы сидят по двое на весле, остальные весла убраны. Долон как бы приподнимает нос корабля над громадными, но редкими волнами. Большой парус перехвачен посредине и похож на две перевернутые буквы «дельта».

Ветер дует в корму чуть-чуть слева. Еще два мучительных дня, и мы достигнем Белериона. Двинемся вдоль берега острова бриттов – лоцман утверждает, что так надежнее. Я иду по следам Гимилькона. Надо прилечь, чтобы сон не сморил ночью.

Ночь. В открытом океане. Люди напуганы. «Артемида» скрипит всем своим корпусом. Киль содрогается под ударами огромных волн. Держась за стол левой рукой, я вкратце описал на табличках все, что произошло. Ветер завывает в снастях парусов и мачт. Я верю в свой корабль. Венитаф сказал, что лоцман восхищен поведением судна. Он утверждает, что это дромунд [61]. Он не так уж далек от истины, поскольку при постройке я следовал советам Венитафа. Корабль сам становится по волне. Когда в тучах образовался просвет, я вышел из каюты, чтобы определить положение Медведицы. Она светит прямо по носу, как и положено.

Я уложил каждого второго гребца спать, накормив вареным тунцом и остатками мяса, которое отдала Иоалла, провожая нас в море. Она вырвала у меня обещание посетить ее на обратном пути. Но смогу ли сдержать слово, если буду возвращаться через Танаис? Она коснулась моей головы правой рукой, словно хотела защитить от гнева Океана и возможных врагов. Я счастлив, что благодаря ей заполучил лоцмана. Он вернется с одним из венетских судов, которые ходят за оловом в Британию.

Двадцать пятый день. Второй день после отплытия из Кабайона. Ночь была ужасной, a лоцман посмеивался над страхами гребцов. Целый час мы плыли при минимальной парусности, ожидая, пока на восходе не займется бледная заря. «Артемида» карабкалась на вершины водяных громад, а затем ухала в бездонные пропасти. Лоцман приказал держать курс так, чтобы разрезать носом гребень волны. Венитаф переводит его распоряжения.

– Прямо, прямо! Налегай слева, налегай справа! Прямо! Суши весла! Налегай, налегай!

Волны, словно гигантские призраки, с ревом обрушиваются на корабль.

– Идет большая вода, – повторял лоцман, – надо продержаться. Потом будет легче.

Я понял, что явление, коварно оставившее нас на песке в заливе Кабайона, ощущается и здесь. Буря усиливала его, вздымая нас на вершины чудовищных гор, словно вся вода Океана стремилась захлестнуть Луну. Это движение воды порождено не ветром [62]. Лоцман сказал, что самые высокие воды бывают при полной луне. Они еще выше, когда продолжительность дня равна ночи. Здесь кроется тайна, которую мы пока не можем разгадать. Артемида, неужели твоя власть еще обширней, чем мы представляем себе? Ты влияешь на леса, на диких животных, терзаешь девушек и мужчин, стремящихся к духовной чистоте. Твоя звезда поднимает и опускает воды безграничного Океана. Этой ночью я вверяю свой корабль, своих людей и собственную жизнь в твои целомудренные могучие руки. Приведи нас к трону твоего брата, светоносного Аполлона! Я верю в тебя!

Двадцать шестой день. Третий день после отплытия из Кабайона. Вечер. С вершины гигантской волны, вознесшей мой корабль чуть ли не к небесам, Венитаф заметил в просвете между двумя полосами тумана берега Британии.

– Бе-Эллери! – крикнул лоцман.

Как могу, записываю название на табличке. Я назвал бы мыс – а это и есть мыс – почти по-эллински: Белерион. Разве финикийцы не переводят кельтские названия на свой варварский язык? Мне больше нравится греческое звучание.

Лоцман взял на себя командование, поскольку его родные берега похожи на здешние. Море немного утихомирилось. Ветер толкает нас в корму чуть слева. Большой парус наполовину подобран. Я приказал приготовить все весла.

Ночь. Войдя в устье реки, мы попадаем в зону затишья. Названия ее лоцман точно не знает и произносит на языке Белериона. Местные жители именуют себя беретаниками.

На берегу маленькой речушки приютилось селение. Деревянные дома имеют округлую форму.

Стволы, образующие стены, вбиты в землю, словно колья, а на них покоятся островерхие крыши из соломы.

Несмотря на сумерки, гребцы долго рассматривали деревеньку и ее жителей, осознавая, как далеко от Массалии они забрались.

Я встречусь с царем – в Британии их великое множество – только завтра в полдень. Таковы местные обычаи.

Все, даже лоцман, ночуют на корабле. Кругов спокойно. Я слышу ритмический стук, но не понимаю, чем он вызван. Звук доносится из самого большого дома, стоящего в дальнем конце деревни. В нем светится то ли очаг, то ли лампа. Пока было светло, я рассматривал суда бриттов. Меня поразила небольшая круглая лодка, похожая на большую плетеную корзину, обтянутую шкурой. Мужчина, переправлявшийся в ней на другой берег, орудовал одним веслом, двигая им как плавником. А у самого берега, где было неглубоко, он отталкивался с помощью шеста. Лоцман сказал, что лодка называется караб [63]. Я оценил умение управлять лодкой такой необычной формы! Может, стоит приобрести такую же и заменить ею челнок, а по возвращении удивить массалиотов, привыкших к удлиненным изогнутым судам?

Двадцать седьмой день путешествия. Белерион, вечер. Я наблюдал за ритмом прихода и ухода вод. Когда воды устремились в Океан, течением едва не вырвало якорь. Тщетно ждал появления солнца, сидя перед гномоном, воткнутым в песок деревенской агоры. Может, завтра повезет больше.

Царь принял меня вместе с Венитафом и лоцманом. Мой друг плохо понимает язык местных жителей, и переводчиком был лоцман. Он сообщил, что царь желает нам приятного пребывания в его владениях.

У этих варваров исключительно мягкие нравы [64]. Они живут в мире с соседями, и лишь иногда ссоры омрачают их дружеские отношения. Войны длятся недолго и не бывают кровавыми. Часто сходятся в единоборстве только цари. Победитель обычно начинает править страной побежденного.

Я узнал, что за ритмический стук раздавался вчера.

Так как ясных дней там не бывает, то хлеб молотят в больших амбарах, свозя его туда в колосьях, открытый же ток у них не употребляется из-за недостатка солнца и обилия дождей.

Страбон

Поскольку климат здесь влажный, жители хранят зерно в некотором подобии погребов, не отделяя его от соломы и не провеивая. Каждый день они цепами намолачивают нужное количество зерна для хлеба и варева и перемалывают его с помощью гранитных жерновов. Солому приберегают для изготовления крыш и стараются не переламывать ее. Та, что негодна для крыш, идет на подстилку быкам или на матрасы для людей.

Царь угостил нас жареным на костре мясом и плоскими хлебцами, пропитанными растопленным сливочным маслом, а затем напоил напитком из смеси перебродившего ячменя и пчелиного меда. Он с удовольствием отведал красного трезенского вина, которое я поднес ему в дар. Женщины безмолвно прислуживали нам, не принимая участия в трапезе. Я восхищался их статными фигурами и рыжими волосами. Царские дружинники и женщины носили что-то вроде длинных хламид из блестящей и мягкой льняной ткани.

После еды мы улеглись на звериные шкуры, и служители поднесли нам мед. Лоцман переводил, а Венитаф пытался понять слова бриттов.

– К закату от мыса Белерион и в направлении полуночи тянется море, омывающее остров Британию.

Остров, как объяснил мне Венитаф, похож на огромный удлиненный треугольник и значительно больше Сицилии.

Я отметил все, что узнал, на карте, а потом дополню эти сведения своими наблюдениями.

– К закату, по ту сторону моря, – сказал царь, – лежит еще один большой остров, который называют Иерной. Сообщают также о существовании Ту-Ал, но ни я сам, ни кто-либо из моих соплеменников там не был. Ты пришел из той страны, чьи корабли видел дед моего деда?

Я понял, что он говорит о Гимильконе, и ответил, что нет, и объяснил ему, что я из Массалии, но это название пустой звук для него. Слава моего города распространилась лишь по кельтским берегам.

Для меня сущая загадка, почему пунийский мореплаватель целых четыре месяца шел от Столпов до Белериона. Он упоминает о плавающих островах, изнурительной жаре, о бесконечном море. И о многом умалчивает. К каким берегам он ходил, прежде чем достигнуть тех, куда пришли мы? Где он смог найти пропитание и воду для своих людей? Четыре месяца! Я плыл всего четырнадцать дней, а мне ведь пришлось огибать Гадес, тогда как он мог без опаски идти вдоль берега! Какую тайну он унес с собой? Как его люди ухитрились промолчать о своем путешествии в течение всей жизни?

В этом кроется разница между пунами и нами. Они не желают передавать свои знания другим. Я же, Пифей, хочу, чтобы мое путешествие и моя карта принесли пользу всем, но прежде всего Массалии. Так будет справедливо. А на море места хватит всем.

Двадцать девятый день путешествия. В море. Мы идем на веслах. Ветра нет – редкий случай в этих районах в это время года, как утверждают здешние жители. Я приказал держать средний ход – ритм задает второй келевст.

Мы расстались с лоцманом в Белерионе. Он вернется в Кабайон на судне бриттов, которое должно доставить олово в Корбилон. В благодарность за оказанные услуги я подарил ему две амфоры красного трезенского вина, ветку полированного коралла и небольшой кошелек с пятьюдесятью оболами, что равно оплате келевста за все время путешествия туда и обратно по сей день включительно. Он был очень доволен и объяснил, как вдоль берега Британии добраться до другого острова – Иктиса, расположенного рядом с ней.

– Он связан дорогой с Британией, когда вода уходит, – сказал лоцман. Он похож на рыбу, застрявшую в верше. Если ничего не случится, через два дня окажешься у цели. Именно там найдешь сколько угодно олова.

Я не успел ответить, поскольку Венитаф подал мне знак, что хочет поговорить с лоцманом.

– Ты знаешь Карнута? – спросил он его.

– Конечно, – ответил лоцман, – это мой друг и друг нашей царицы, но он также друг пунов.

Теперь я понял, в чем секрет силы бриттов: они поддерживают мир со всеми, кто живет на острове, они дружат с кельтами и не портят хороших отношений с пунами. Их остров лежит слишком далеко, чтобы кто-то всерьез подумал о его завоевании. Его оберегают Океан и бури. Бритты продают металл, с которым не знали бы, что делать, если бы им не сообщили его истинную цену; они также торгуют янтарем и живут, придерживаясь простых нравов «золотого века». Неужели варвары могут нам преподнести урок жизни?

Тридцатый день путешествия. На подходе к проливу Иктиса. Венитаф узнал остров по описанию намнетов и помог мне составить карту.

Я скомандовал: «Сушить весла!» – и судно идет по инерции. Я прикинул на глаз расстояние между островами Британия и Иктисом. Отвесные обрывистые скалы побережья словно выбелены известью. Британия – крепость с возведенными богами стенами.

Вечер. Воды отхлынули, поскольку на нижней дороге, связывающей малый остров с большим, показались повозки. Я велел отдать оба якоря, чтобы нас не снесло течением, ведь оно, если судить по замечаниям Венитафа, весьма сильное. Повозки установлены на двух сплошных колесах, выпиленных из ствола дерева. Их тянут медлительные волы. Чувствуется, что груз оловянных окатышей непомерно велик. Металл везут на склады города, раскинувшегося на острове по обе стороны дороги. Таким образом, сокровище будет в безопасности, когда воды вернутся. Мудрая предосторожность. В порту дожидается груза пунийский корабль. Стоит ли вступать в контакт с пунами? Или лучше сделать вид, что не замечаю их? Мой корабль быстрее этого тяжелого торгового судна округлых очертаний. Его весла служат только для выполнения маневра, и я легко скроюсь от погони, если он нападет на меня. Я запретил своим людям спускаться на берег. Иначе в тавернах завяжутся драки. Мы находимся в нейтральной стране, и мне не хочется, чтобы у бриттов из-за меня ухудшились отношения с постоянными покупателями. На разведку отправится Венитаф. Он может сойти за кельта и знает здешний язык, а также умеет развязать чужие языки.

Тридцать первый день путешествия. Первый день Таргелиона[19]19
  Примерно 15 мая.


[Закрыть]. И к т и с. Венитаф провел весь день на суше, а мы молились за него. Я укрыл «Артемиду» в небольшом заливе, подальше от глаз пунов. Венитаф уплыл на челноке, облачившись в дедовские штаны и хламиду.

Полдень. Венитафа все еще нет. Я обеспокоен. Но не осмеливаюсь отправиться на сушу сам.

Вечер. Я наблюдал, как пунийский корабль, воспользовавшись течением, ушел в открытое море. Пуны нас либо не заметили, либо не сочли нужным обращать внимание. Надеюсь, вскоре вернется Венитаф.

Когда я, распростершись на палубе, вместе со всеми обращался к Артемиде с просьбой помочь ему, то услышал знакомый раскатистый смех, и насквозь промокший Венитаф возник на носу судна.

– Откуда ты? – воскликнул я, обнимая его.

– Мои друзья-финикийцы подбросили меня до твоего корабля, Пифей! Сейчас они плывут в Страну золота, что лежит далеко на закате!

– Ты сошел с ума!

– О нет, клянусь Зевсом, любимый мой пентеконтарх[20]20
  Здесь – командир пентеконтеры.


[Закрыть]!

По его тону я понял, что Венитаф сыграл злую шутку с финикийцами. Позже я записал его рассказ:

– В городе, который, как и остров, называется Иктис, я разыскал таверну, облюбованную возчиками и моряками. Там я встретил своего приятеля Карнута и успел шепнуть ему, чтобы тот не признавал меня. Он смотрел на меня, словно я вернулся из преисподней. А я уселся на скамью, прикрепленную к деревянной стене. Служанка подвинула ко мне столик, и я сказал ей по-кельтски, что голоден и очень хочу пить. Я велел ей поторопиться, шлепнув ее по заднице, как поступают в таких случаях кельты-варвары.

– Поспеши! Я сгораю от нетерпения!

– Не торопись. Я от души повеселился, а потому должен рассказать обо всем обстоятельно. Когда пуны поглядели в мою сторону, я, подмигнул Карнуту. Тот встал со своего места и обратился ко мне по-гречески. Я убил бы его, не будь он другом моего отца. Я сделал вид, что не понял греческих слов, и спросил по-кельтски, кто такие его гости.

– Друзья Тира! – вскричал он. – А ты откуда явился, благородный незнакомец?

– Издалека. Из страны, где добывают металл, совсем не похожий на ваш серый свинец.

Ты только подумай, Пифей. В карманах хламиды, принадлежавшей деду, завалялись пылинки и крупицы золота. Я и не подозревал об этом, захватив эту одежду только затем, чтобы, если понадобится, оказать тебе услугу. Я извлек золотые крупинки, добытые в реке страны моих предков, недалеко от Родана, ниже города по названию Лугдун.

Финикийские матросы бросились ко мне и стали предлагать что угодно, лишь бы я указал путь в эту сказочную страну. Они обращались ко мне на кельтском, пересыпая речь греческими словами. Я стремился лишь к одному побыстрее и подальше увести их от Иктиса, чтобы освободить дорогу тебе. Я согласился пойти лоцманом на их судно и стал торопить их с отъездом, как бы боясь прогневать сородичей, если они заметят меня в компании финикийцев.

У них, Пифей, великолепный корабль! Наварх – человек самолюбивый и говорил со мной свысока.

– Где твоя Страна золота, варвар? – спросил он меня.

– На закате Мира. За Белерионом и Уксисамой, в великом Океане.

Тогда он по-тирийски обратился к своему помощнику, и я разобрал лишь имена Гимилькона, Ганнона да еще названия Кархедон и Гадес. Повернувшись ко мне, он посулил убить, если я окажусь обманщиком и не выведу на правильный курс.

Я сообразил, что он надеется с моей помощью отыскать те страны, где Гимилькон высаживался лишь для пополнения запасов воды. Пуны, похоже, верят, что сканны иногда пересекали великий Океан. Они подумали, что я знаю тайну этих плаваний.

– Ты получишь свою долю, варвар, или… – И он ткнул пальцем в громадный топор, висевший на стене его каюты. Ее украшали меха, янтарь, ужасные бронзовые статуэтки, вазы неприличных очертаний, пурпурные ткани. На навархе были красные сандалии, длинная туника с пурпурными и черными полосами, а на голове торчала островерхая шапка из расшитого золотом шелка. Я не успел осмотреть помещения экипажа, но запахи говорили сами за себя то был запах овчарни, где завелся распаленный козел.

– Спать будешь здесь, варвар, – процедил он, указывая на закуток рядом с его каютой под акростолием в виде цветка лотоса.

Оттуда-то я бесшумно и соскользнул в воду, когда мы шли мимо твоего корабля. Он его не заметил, поглощенный маневрами отплытия. Я спустился по правому рулю, тому, что расположен дальше от острова, и, хотя наступала ночь, успел заметить, что он крепится к корпусу иначе, чем у тебя. У него весло проходит через отверстие деревянного рыма, утопленного в корпусе.

Я вернулся, не забыв прихватить свои золотые крупинки. Пойду развешу одежды деда для просушки.

Если даже финикиец хватится меня сейчас, течение помешает ему вернуться, а кроме того, он знает достаточно много, чтобы не затеряться в Океане. Теперь можешь отправляться в Иктис… но без меня.

Тридцать третий день путешествия. Иктис. «Артемида» стоит на якоре на месте тирийского корабля. На повозках, Карабах, лошадях везут оловянные окатыши или породу, из которой выплавляют металл. За городом дымят печи: бритты плавят в них породу, и олово стекает из печей в небольшие формы в виде кубиков.

Эту породу добывают в стране, расположенной между Белерионом и Иктисом, а также на некоторых островах к закату от Белериона.

Царь Иктиса, раздосадованный тем, что тириец столь поспешно отправился за золотом Венитафа, не забрав предназначенный ему груз, хотел отправить олово или к секванским кельтам, или в Алет, или к абринкам. Там его забирают намне-ты, а затем, навьючив на лошадей, везут через всю страну кельтов в Массалию.

Царь слыхал о Массалии и Родане и надеялся, что массалиоты тоже станут приплывать за оловом и мехами в его страну. Я ничего не сказал ему о наших распрях с пунами. Я рассчитал, что металл доходит до Массалии примерно за месяц, если его везут по рекам и дорогам. Морской путь, будь он свободным, позволил бы перевозить большие количества металла, и он обходился бы дешевле, но во времени выигрыша не получалось, ведь мы плыли до Иктиса более месяца.

Как удалось подметить, и мои наблюдения подтверждаются словами бриттов и остидамниев, самая высокая вода бывает во время, когда Артемида или совсем не видна, или когда ее лик сияет полным светом. Царь сказал также, что вода поднимается выше всего во время равноденствий, а меньше всего ее прибывает летом в самые длинные и зимой в самые короткие дни.

Я отметил на карте, что Иктис находится на расстоянии одного дня плавания до страны абринков и примерно в двух тысячах стадиев до устья Секваны. Мне кажется, что Океан здесь похож на огромную и очень широкую реку. Это я проверю на обратном пути, пройдя вдоль берега страны кельтов.

Тридцать пятый день путешествия. В море. К Кантию. Я так записал это название, придав ему греческое звучание[21]21
  Это название созвучно греческому слову «кантос», означающему «угол глаза» или просто «глаз».


[Закрыть]. Царь Иктиса дал мне одного из лучших лоцманов, он приведет «Артемиду» в устье Тамесиса – реки, которая протекает за возвышенностью Кантия. По словам лоцмана, остров бриттов имеет форму треугольника (я перевожу его мысль, выраженную на языке варваров). Кантий лежит в одном углу этого треугольника, а Белерион в другом. Следуя вдоль берега в Гиперборею, замечаешь, что день постоянно увеличивается. Так можно дойти до группы островов, которые называются то ли Гемы, то ли Гемоды, то ли Гемброды (произношение у иных бриттов ужасно – настоящие варвары!).

Я сгораю от нетерпения повернуть нос моего корабля на полуночь.

Бриттского лоцмана зовут Бредо. Рыжий и молчаливый парень, он ограничивается лишь тем, что подает знаки кормчим или велит изменить ритм гребли.

С заката дует слабый ветер. Я обратил внимание, что дважды в день неторопливое дыхание моря указывает на приближение большой воды. Лоцман утверждает, что у скалистого мыса Кантия вода может подниматься и опускаться на высоту шести – восьми человеческих ростов, заливая огромные пространства и уходя в море на много стадиев. Я слышал его смех лишь один раз, когда он рассказывал Венитафу о злоключениях карфагенского корабля: он несколько часов пролежал на борту на суше, а потом всплыл, зачерпнув полные трюмы воды.

Тридцать шестой день путешествия. Кантий. Бриттский лоцман показал небольшой залив на северном берегу Кантия. Разрешу ли я сойти людям на сушу? Они начинают роптать и жаловаться, что у них-де окостенели конечности. Лоцман утверждает, что пуны никогда не заходили дальше Кантия. Однако они привозят янтарь из Гипербореи! Лоцман объясняет, что они поворачивают на восход, дабы встретиться с судами сканнов.

Тридцать седьмой день путешествия. Кантий.

Пифей утверждает, что длина Британии превышает 20 000 стадиев и что Кантий отстоит от Кельтики на несколько дней морского пути.

Страбон

Вчера я установил свой гномон на самой вершине скалы посреди травянистой площадки и сравнил отношения, полученные в Массалии, с теми, что рассчитал здесь. Эти расчеты надо проводить в самый длинный день года. Если верить варварам, здесь летний день длится более шестнадцати оборотов песочных часов, которыми мы измеряем время у нас. Получается, что у бриттов день на два часа длиннее, чем в Массалии.

Бриттов весьма заинтересовал гномон, и они хотят, чтобы я установил такой же на деревенской площади. Но они не смогут разобраться в обозначениях наших часов, и мне придется пробыть здесь слишком долго, чтобы правильно расставить соответствующие знаки. Я оставлю нужные указания царю.

Царь пригласил нас с Венитафом на церемонию принесения жертвы богу Тору, который, похоже, является Зевсом варваров. Великий жрец заколол белого быка на громадной каменной плите и внимательно следил, в какое из отверстий в виде кубка стекает кровь. Желобок, напоминающий извивающуюся змею, по словам царя, изображает путь Солнца. Отверстия соответствуют звездам, или домам Солнца. Однако варвары не населяют эти дома зверьми [65].

Великий жрец повернулся ко мне (я немного начинаю понимать язык варваров) и объявил:

– Иноземец, Тор поведет тебя к Трону Солнца. Смотри – кровь стекла в звезду Ту-Ал!

Я узнал очертания созвездия Медведицы, но не осмелился сказать этим гостеприимным варварам, что полюс Мира не лежит ни под одной звездой. Я поблагодарил великого жреца, одарил его вином и попросил разрешения самому окропить вином Большой камень и испускающую дух жертву. Ликующие крики окружающих – лучшее подтверждение их дружеского расположения к нам.