Текст книги "Пифей. Бортовой дневник античного мореплавателя"

Автор книги: Фердинан Лаллеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Горячий влажный ветер гонит нас к Лакидону. Корабль приведен в порядок. Палуба вымыта. Ложа и матрасы укрыты шкурами и покрывалами. Планширь и акростолий отдраены. Правда, кое-где отвалилось покрытие из смолы, да на свинцовой обшивке висит «борода» из водорослей. Гребцы очистили весла от соли, свернули тросы и уложили их в бухты в виде змей. Бочку с ячменным пивом выбросили в море, и Афанасий громко заявил, что этот варварский напиток не предназначается Посейдону.

Последний день путешествия. Ветер с полудня пригонит завтра дождевые тучи, а сегодня несет нас к Массалии – мы летим к дому, словно скаковая лошадь. Я велел убрать весла.

Полдень. Агафон бежит на корму с криком:

«Белая голова! Массалия, Массалия!»

Все готовы сесть за весла, хотя ветер не слабеет… Не могу их остановить. Я стою под акростолием и возношу благодарность Артемиде и Аполлону. Мы подходим к порту.

Весла ударяют о воду в ритме полного хода. Гребцы прибудут в Массалию обессиленными. «Артемида» летит по воде, как корабль феаков, на котором Улисс возвращался на Итаку. Нос рассекает пену волн – мы обгоняем даже их.

Велю раздать вино, хлеб и сухари, чтобы подбодрить гребцов. Они выкрикивают названия гор, окружающих Массалию, как только их вершины показываются из-за горизонта.

– Копна! Берга! Кекилистрий! Острова… Стойхады! Первый остров! Внимание – Плоский остров!

Венитаф сходит с ума от радости. Он так крутит свою бороду, что завил ее в косички на египетский манер. Наконец и я присоединяюсь к ликованию остальных. Мне дано вновь увидеть Массалию! Так ли важно, что не удалось обойти Европу по Океану! Я видел Трон Солнца, Базилию, Туле – до меня там никто не бывал… Я видел… Мои числа обладают силой. Встреча с тимухами не страшит меня.

Четвертый час после полудня. Виден Фарос! За ним – проход в Лакидон. На крепостных стенах и скалах собралась толпа. Вышлют ли архонты две монеры навстречу, чтобы приветствовать нас?

Наконец-то! Из порта выходят два судна. Одно из них – монера Эвтимена. Он стоит на носу и радостно жестикулирует. Он что-то кричит, но я пока не понимаю смысла его слов… Наконец слышу:

– Боги всегда соединяют друзей! Таковы слова оракула. Я кричу в ответ:

– Я видел Солнце ночью!

Пора выполнять маневр. Я велю подобрать паруса. Приказываю сушить весла, давая монерам время на разворот.

На второй монере теснятся архонты. Я приветствую их, и они, улыбаясь, отвечают мне.

Парменона с ними нет…

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МАССАЛИЮ

Четвертый день перед концом третьей декады Пианепсиона[30]30
  Примерно 10 ноября.


[Закрыть]. Привел в порядок записи и велел переписать набело все, что день за днем заносил в дневник во время чудесного путешествия к Трону Солнца.

Янтарь купили торговцы Египта и Эллады. Тимухи были недовольны, что я продал все оптом, а не сбывал мелкими партиями. Так можно было выручить значительно больше золотых талантов.

Олово ушло в Арсенал, где его смешают с иберийской медью для изготовления необходимой кораблестроителям бронзы.

Я щедро расплатился со своими гребцами и гребцами Эвтимена. Архонты пожизненно назначили меня навархом «Артемиды», намекая, что уход за ней возлагается на меня, если казначейство по каким-то причинам откажется оплачивать расходы по ее содержанию. Эвтимен командует «Гераклом».

Первый день Мемактериона[31]31
  Примерно 15 ноября.


[Закрыть]. Стены города не столь протяженны и не столь широки, как стены Вавилона, и я часто сталкиваюсь с гребцами. Их грызет скука после богатой приключениями экспедиции.

Некоторые считают себя почти богачами, получив свою долю янтаря и денег. Они нередко гостят в тавернах Нижнего города. Без устали, как новоявленные Улиссы, они рассказывают, что видели и делали во время путешествия. Я читал свой бортовой дневник перед архонтами и тимухами, и они теперь толкуют о событиях, более всего поразивших их воображение.

Я встретил Агафона и Эвтифрона, кипящих от негодования, – их оскорбил Кинф, держатель постоялого двора «Позолоченный медвежонок». Ссора разгорелась из-за пустяка.

– А у гиппоподов женщины – кобылы? – невинно спросил их торговец сушеными фигами Порфир.

И многие вместе с ним засмеялись. Эвтифрон ответил пощечиной. Друзья Порфира принялись вовсю поносить обоих гребцов, и им пришлось удалиться по требованию Кинфа, которому не хотелось, чтобы в драке пострадали его амфоры и кружки.

– И все же мы знаем, кто такие гиппоподы! – воскликнул Агафон. – Ты все объяснил нам.

– Пусть болтают всякую чепуху, – посоветовал я им. – Главное – вы верите в то, что видели собственными глазами.

Последний день первой декады Мемактериона.

Сижу дома в полном одиночестве. Буря и дождь превратили дороги в скользкое месиво, а Лакидон приобрел грязно-зеленоватый цвет из-за стекающих в море глинистых потоков.

Эвтимен расстроен, что вернулся с пустыми трюмами. Тимухи постоянно укоряют его этим. В Африке Массалии рынками не обзавестись, пока сильны Карфаген и Гадес. Я утешаю его, говоря, что добытые им сведения имеют большую ценность. Массалия и Рим узнали о делишках пунов.

– Думаешь, те несколько талантов янтаря и олова, что я привез, достаточное оправдание, что я не отыскал дороги через Танаис? Он непроходим для больших кораблей. Что значит Трон Солнца для наших тимухов? Многие из них злы на меня из-за падения цен на янтарь: кое-кто хранил дома одну-другую корзину янтаря. Они продают его по бусинке, а я выставил на продажу целый корабль. В их глазах я просто безумец.

Середина Посидеона[32]32
  Примерно 29 декабря.


[Закрыть]. Отпраздновано возрождение Солнца. Холодно. Все суда спрятаны под навесами. Дует сильнейший Киркий, донося до меня запах льдов, который я ощутил, когда Артемида протянула свою стрелу вперед.

Вчера меня пригласил в гости Политехн. Мне показывали афинские вазы. Там были арматор Аристид и сын Парменона.

– Как я завидую тебе, Пифей! – сказал Политехн. – Теперь ты значительно богаче меня. Я больше не могу любоваться линиями, нанесенными человеческой рукой, после того как ты видел круг, прочерченный колесницей Аполлона.

Я пытался заговорить о Танаисе, о скифских озерах, о Каспийском море. Мне хотелось оправдаться перед ними.

– Оставь, Пифей, я уверен, что мир именно таков, каким его описываешь ты.

– Жаль, – сказал Аристид, – что наши суда не могут играть с пунами в прятки, как ребятишки, укрываясь за соснами некрополя. Какая слава ждала бы Массалию, если бы янтарь можно было возить через Понт! Неужели ты собирал его прямо на берегу? Невероятно!

Последний день второй декады Посидеона. Ко мне в гости заходил сын Парменона. Он опечален смертью отца и очень тронут слезами, пролитыми мною, когда я навестил его мать. Мне жаль Парменона. Он был бы сейчас полезнее, чем до путешествия. Парменон был единственным, как сказал его сын, кто не одобрял письма, написанного архонтами и тимухами до моего отплытия и к моменту моего возвращения. Второе письмо вызвало у него большой гнев, и это помогло Мойре Атропе оборвать нить его жизни. Парменон верил в значение моего путешествия для расширения человеческого знания. Конечно, он не отрицал и важности коммерческой стороны предприятия, но считал ее второстепенной. Большинство же тимухов спало и видело, что Массалия обзаведется новыми рынками. Им хотелось найти дорогу через Танаис; была и еще одна причина – проверка бдительности пунов в Гадесе и Тингисе. Они одобрили мое путешествие только ради своих целей. Есть ли возможность обогнуть Ойкумену с восхода? Как пуны перехватывают суда, рискующие подойти к Столпам? Можно ли обмануть их дозорных? Находятся ли под контролем пунов рынки янтаря и олова? Именно об этом толковали на заседаниях Совета и что ни день болтали на агоре. Только Парменон, реже Фелин, еще реже Диафер и иногда Политехн интересовались измерениями Мира и законами движения Солнца. Сначала это вызывало усмешки, а затем начались открытые издевательства со стороны большинства Шестисот. Последнее восклицание Парменона после того, как служитель опрокинул урну с более чем пятьюстами белыми камушками, одобряющими отсылку второго письма, было:

– Вы уподобляетесь торговцам с уличных перекрестков! Торгаши, вам должно быть стыдно за это письмо Пифею: ведь ему помогают боги!

– Он рухнул на пол, и мы принесли его домой умирающим, – рассказал мне его сын. – Меня утешает то, что я вижу правоту отца. С тобой, Пифей, боги. Мне хотелось бы, чтобы отец даже в Аиде услышал, как ты читал дневник перед архонтами. Я заплакал, когда ты говорил о Божественном Круге.

– Забудь о горечи, о сын Парменона, – утешил я. – Торговцы иногда и не подозревают, какими посланиями наполнены их амфоры и что их посредники выступают в роли школьного учителя. Следует признать, что если имя Массалии известно намнетам, остидамниям и бриттам, то это заслуга наших торговцев.

– Благодаря тебе, Пифей, и благодаря Эвтимену Солнечное Колесо докатилось до гиперборейских варваров и обожженных дочерна лиц.

– Ты прав, сын Парменона, но, увы, такое путешествие повторится не скоро. Важно, что оно было первым. Поэтому не стоит гневаться на тимухов.

– Ты слишком щедр, Пифей. Отец любил тебя за доброе сердце.

Четвертый день последней декады Посидеона.

Стоят сильные холода, и я вспоминаю остров Туле, который вот уже несколько месяцев покрыт мраком сплошной ночи. Какие места освещает Блистающий Аполлон, отсутствуя в Туле? Я не осмеливаюсь думать об этом, поскольку у меня тут же возникает желание предпринять новое путешествие… Его совершат позже другие, когда пуны перестанут быть цепными привратниками Столпов.

Я видел судно с головой лошади. На его носу установлен великолепный Посейдон с трезубцем. Меня упрекают в пленении судна – мы ведь не находимся в состоянии войны с пунами и тингисцами. Что мы будем делать, если вдруг заявится вражеская эскадра и потребует у нас отчета? Гребцы слишком много болтали. Я радуюсь вместе с Эвтименом, что карфагеняне и тингисцы ничего не знают о случившемся. Они думают, что их корабль наткнулся где-нибудь на подводную скалу и затонул. После смерти Парменона никто не осмеливается посылать это судно в плавание. А вдруг его признают?..

И я отвечаю вопросом на вопрос:

– А разве было бы лучше, если бы взяли нас в рабство?

Тогда собеседники, потупив взор, переводят разговор на стоимость мурекса [95] или драгоценного камня Стойхад – граната.

Шестой день последней декады Посидеона.

Вчера Палей из Харсиса зашел повидаться к Паламеду и Фасину. Они отправились в таверну «Сосновая шишка». Я узнал, что встреча снова закончилась потасовкой. Скучающие моряки пьют больше обычного, а в холод подают горячее вино со специями. Палей заговорил о китах, Паламед о тюленях, Фасин о женщинах с волосами цвета янтаря. Но в «Сосновой шишке» оказались три жрицы Афродиты Пандемии – Кафара-толстуха, Ксантия, от которой вечно несет рыбой, и Мелания, вполне заслужившая свое имя[33]33
  Черная, то есть грязнуля.


[Закрыть]. Они так раскричались, что гребцы позволили себе гнусные намеки и принялись их оскорблять. К несчастью, в уголке у окна сводник Киналопекс подсчитывал свои доходы. Он стал на сторону своих потаскух. Паламед бросил в него табурет и разбил ему голову. Мелания завопила. Рабы-стражники забрали всех трех гребцов, и мне пришлось выручать их из тюрьмы под Акрополем.

– Хуже всего, – сказал мне Тунец, – что нас обзывают лжецами. Киналопекс поклялся перед хранителем тюрьмы, что мы оскорбили его подзащитных и придумали все, чтобы завязать драку.

– Пусть говорят, что им вздумается, – посоветовал я им. – Оставьте свои истории для себя. Гордитесь тем, что вам завидуют.

– А что отвечать тем, кто говорит: «Отправляйся за Пифеем, пусть он принесет ночное солнце!» – когда наполняешь лампу маслом?

– Отвечайте, что идти слишком далеко, и смейтесь вместе с ними!

Последний день Посидеона. Сегодня вечером не могу найти себе места. Эвтимен пришел в гости и пытается меня утешить. Он тоже опечален из-за того, что едва не попал в немилость. У меня плохое настроение, но уверенность в правоте непоколебима.

В полдень состоялось заседание архонтов, и я должен был присутствовать, но опоздал к началу. Кто-то уже выступил с речью. В вестибюле я снял плащ и отдал его рабу. Я расслышал голос Парменона-сына. Он сообщал о своих проектах, после чего должно было состояться голосование, доверить ему обязанности отца или нет. Он с ясностью излагал дела и поступки отца и вдруг упомянул обо мне.

– Не забудьте, о высокоуважаемые архонты, – говорил он, – что мой отец был самым горячим сторонником Пифея…

Чей-то голос – я не понял, кому он принадлежит, – выкрикнул:

– Пифея-лжеца!

Я взял свой плащ и удалился.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. УПРАВЛЕНИЕ И ТОРГОВЛЯ МАССАЛИИ

Аристотель в своей «Политике» говорит об аристократическом управлении Массалии. Шестьсот тимухов образовывали Совет, который избирал десять или пятнадцать архонтов, занимавшихся управлением города.

Иными словами, тимухи соответствовали «знатным коммерсантам». Они были одновременно муниципальными советниками, пожизненными сенаторами и членами Торговой палаты. Этот Совет Шестисот, состоящий из глав всех знатных семейств, определял торговую и политическую жизнь города. Это – подлинная республика аристократов и плутократов. Тимухов можно уподобить пэрам, а избранных ими архонтов – министрам или административным директорам.

Массалия – одновременно талассократическая и торговая колония Фокеи. Она расположена на узком клочке береговой территории и связана дорогой с основными колониями от Эмпория до Монойка. После падения Фокеи в 540 году до н. э. город становится метрополией, контролируя свои прибрежные владения на материке: Телину, Роданусию, Салону, Кабелион, Трезен. Массалия постоянно поддерживала связь по суше и по морю со своими колониями: Монойком, Никоей, Антиполем, Неаполем, Афинополем, Бергантием, Ольбией, Гиераполем, Гераклеей, Агатой, имевшими примерно такой же политический строй. Наконец, ей принадлежали дальние фактории в Иберии – Рода, Гемероскопий, Майнака и на Корсике – Алалия [96]. Все они образовывали подлинную колониальную «империю», направлявшую в столицу лен, полотно, сушеную и соленую рыбу, зерно, сушеные фрукты. Отсюда они в свою очередь вывозились в Элладу и Италию в обмен на ремесленные изделия: повседневную и праздничную посуду, ювелирные и бронзовые изделия, но прежде всего – вино и оливковое масло.

По Роне осуществлялась торговля с кельтами и германцами; известно, что, кроме вина и масла, Массалия торговала кораллами и гранатами с Йерских островов. Каждый камень продавался за двадцать золотых монет. В обмен Массалия получала олово и янтарь.

Амфора емкостью двадцать пять литров приравнивалась к цене одного раба. Примерно такие же цены должны были быть на олово, посылаемое в Грецию, откуда поступала бронза, причем ее стоимость вряд ли была выше. Пять или десять килограммов металла соответствовали цене одного быка.

Вполне естественно, что Массалия была процветающим городом, который рано обзавелся университетом и флотом. Можно понять и ее стремление расширить торговые связи.

II. МАРСЕЛЬСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ

Массалия располагалась на месте нынешних кварталов Старой гавани. Археологические раскопки позволили довольно точно установить «слои», соответствующие последовательным приходам эллинов с момента основания города (примерно в конце VII века до н. э.).

Первые раскопки начались во время прокладки улицы Республики и рытья сухого дока. К несчастью, в те времена археологов интересовали лишь красивые вещицы, и расположение слоев не фиксировалось. Не было и методического исследования глиняных осколков посуды, хотя были изучены осколки статуй, греческих ваз и ламп.

В начале века инженер Вассёр провел раскопки в форте Сен-Жан и в квартале Сен-Лоран, где были найдены черепки, характерные для VI и V веков до н. э.

И наконец, снос немцами в 1942 году кварталов, расположенных на северном берегу Старой гавани, позволил приступить к более или менее систематическим раскопкам. Они дополнили имеющиеся данные и позволили уточнить границы древнего города. Греческий театр, к сожалению все еще лежащий в развалинах, был открыт Анри Ролланом. Затем Ф. Бенуа с помощью геологов уточнил очертания древнего берега Лакидона «в форме рога изобилия» или «серпа». Сваи эстакад, песок побережья, большой фонтан (вероятно, позднее он оказался в подвалах Сен-Совер) определили очертания порта, расположенного на более низком уровне, чем агора (площадь Ленш). Массалия выглядела, как Камир в Родосе, или Эмпорий, или как древний Пирей, а вернее всего – как ее метрополия Фокея, чья планировка удивительно напоминает Марсель. Стены из громадных каменных блоков: Большой фонтан с резервуаром; улица, идущая по карнизу берега, куда приставали суда, швартуясь кормой к столбам; арсеналы и зимние укрытия; театр в природном скальном образовании, где зрительские места нависают над «оркестровой ямой» и с которых открывается чудесный вид на местную бухту и горы; два храма – Аполлона, на месте нынешнего Отель-Дьё, и Артемиды, стоявший, по-видимому, там, где некогда высадилась на берег великая жрица Аристархия, сопровождавшая первых фокейцев. Капитель ионической колонны, которую мне посчастливилось найти в сточной канаве, позволяет судить о его стиле и грандиозных размерах.

Дома на узких улочках ютились, как в Делосе, среди сосен. Стены крепости защищали их от мистраля [97] и высились над портом, через который греческая культура проникла в страну кельтов (галлов). Над Массалией располагался акрополь.

III. ЯНТАРЬ И ОЛОВО

Янтарь в древности ценился выше, чем в наши дни. По-видимому, его наделяли магическими свойствами. Известно, что он использовался для изготовления ювелирных изделий и духов. Некоторые авторы считают, что он входил в состав орихалка, бывшего вовсе не сплавом, а лаком на основе плавленого янтаря. Этим можно объяснить описания украшенных орихалком стен в древних дворцах (не следует путать «серый янтарь», мускус, секрет старых самцов-кашалотов, служивший для фиксации духов, и желтый янтарь, или электрон, ароматную окаменевшую смолу, которую используют в ювелирном деле).

Если верить ценам на некоторые товары в древнем мире, то можно считать, что стоимость янтаря (или электрона) была весьма высока.

Высокая ценность олова связана с производством бронзы. Если считать, что конец греческого (критского) века бронзы приходится примерно на 900 год до н. э., то понятно, что в IV веке железо еще не успело окончательно развенчать бронзу.

Олово необходимо для добавки в медь, от этого сплав становится тверже. Из бронзы изготавливали зеркала, оружие, статуи, ножи, гвозди для корабельного строительства; бронза долговечнее ржавеющего железа. И только мечи выковывались из железа, поскольку еще не появилась сталь.

IV. ПИФЕЙ

1. ЛЖЕЦ

А) Двести лет спустя после описываемых событий в Массалии проездом был Полибий, сопровождавший Сципиона Африканского. Он осведомился у властей города о Пифее, но ему сообщают столь мало сведений о нем, что и запомнить нечего. Однако он воскликнул:

«Как частное лицо, человек к тому же небогатый, смог одолеть значительные расстояния по морю и суше?»

Раньше на этой реке был торговый порт, называвшийся Корбилоном; о нем упомянул Полибий в связи с баснословными, россказнями Пифея: «Ни один массалиот из тех, что беседовали со Сципионом, и ни один житель Нарбона или Карбидом, городов, считавшихся наилучшими в этой стране, не смог сообщить на его вопрос о Британии ничего достойного упоминания. Тем не менее Пифей отважился наговорить немало лжи относительно Британии».

Страбон

Объяснить молчание массалийских тимухов по поводу Пифея довольно трудно. Быть может, они умалчивали о торговых сношениях города с Британией и северными странами? Или действительно не знали о Пифее, чьи труды оказались забытыми из-за того, что не давали непосредственной выгоды? Что здесь было – неблагодарность, злоба, недостаток культуры или просто стремление умолчать?

Описывая страны Европы, Полибий заявляет, что он умолчит о древних географах, но рассмотрит взгляды их критиков – Дикеарха и Эратосфена, написавшего новейший труд по географии, а также Пифея, который многих ввел в заблуждение. Пифей утверждал, например, что обошел всю доступную для путешественников Британию и что ее береговая линия составляет свыше 40 000 стадиев. Затем он он рассказал о Туле и об областях, где нет более ни земли, ни моря, ни воздуха, а лишь какое-то вещество, представляющее собою смесь всего этого и похожее на «морское легкое»; там, говорит Пифей, земля, море и все остальное колышутся в воздухе, и это вещество является как бы связью всех элементов: по нему невозможно ни пройти, ни проплыть на корабле. Что касается этого «морского легкого», то Пифей утверждает, будто видел его самолично, все же остальное он передает по слухам. Таков рассказ Пифея; он добавляет, кроме того, что по возвращении из тех краев обошел всю береговую линию Европы от Гадир до Танаиса. Как видно, Полибий считает немыслимым, чтобы частное лицо, человек к тому же небогатый, смог одолеть столь значительное расстояние по морю и по суше; Эратосфен же, хотя и сомневался, заслуживает ли все это доверия, все-таки поверил рассказу Пифея о Британии и местностях близ Гадир в Иберии; он говорит, что куда легче поверить Мессенцу[34]34
  Имеется в виду философ Эвгемер из сицилийского города Мессены, долго живший при дворе македонского царя Деметрия Полиоркета (рубеж IV и III веков до н. э.). Для популяризации своего учения Эвгемер сочинил «Священную грамоту», в ней он отстаивает исторические корни мифов и рассказывает о своем путешествии на утопический остров Пангея («Вся Земля»), где воочию видел столб из чистого золота с начертанной на нем родословной Зевса и другие чудеса. «Священная грамота» известна в пересказах историка Диодора Сицилийского и римского поэта Энния.


[Закрыть], чем Пифею: тот по крайней мере стоит на том, что плавал лишь в одну страну – Пангею, тогда как Пифей заявляет, что самолично обследовал всю северную часть Европы до последних пределов мира – такому утверждению никто не поверил бы, даже если бы его высказал сам Гермес.

Страбон

Все, что выходит за рамки понимания людей, часто отбрасывается без глубокого изучения. Сколько людей, считающихся культурными и образованными в нашу эпоху, не воспринимают научных понятий относительности, вещества-энергии, поскольку не могут вникнуть в суть дела! Можно понять добродетельных массалиотов, читателей Гомера и Ксенофонта, которые отбросили за непонятностью теории человека, разрушавшего их привычный образ «обитаемого мира». Они жили в окружении варваров, обитавших на краю «земного диска», омываемого рекой Океан. Пифей предлагал им, людям с бескрылым воображением, гигантский шар Земли, Солнце, не заходящее за горизонт, и знание о народах, Которые живут в совершенно иных условиях и ведут иной образ жизни.

Что думает сегодня честный торговец, глядя на свои наручные часы и зная утверждения ученых, будто времени в виде часов и суток не существует?

Б) Через триста пятьдесят лет после Пифея, в царствование Тиберия, великий признанный географ Страбон злобным пером начертал: «Пифей повсюду обманывает людей!», «Любому утверждению Пифея нельзя доверять!».

Пифей солгал, потому что намнеты Корбилона и нарбонцы, опрошенные Сципионом, не хотят говорить о Британских островах. Пифей лжет, потому что римские моряки, обошедшие Великобританию, нигде не видели Туле. Пифей лжет по поводу Балтики, потому что римляне не пошли дальше Эльбы. Зато он, Страбон, не лжет, утверждая, что Каспийское море соединяется с Океаном. Пифей «прикрывал свои выдумки сведениями из астрономии и математики». И наконец, когда ошибается Гиппарх, помещая Византии на широту Марселя, Страбон утверждает, что ошибку допустил Пифей: всегда обманывая людей, Пифей солгал и здесь…

Отсутствие данных об этих странах вынуждает считаться со всеми этими измышлениями Пифея из Массалии о местностях вдоль побережья Океана, поскольку он прикрывал свои выдумки сведениями из астрономии и математики.

Страбон

Но Страбон ошибся сам во всем, в чем он обвинял «лжеца» Пифея: Британские острова существуют именно такими, какими их описал и измерил Пифей, Туле существует, Балтика существует, Каспийское море – замкнутый бассейн, все народы и страны, перечисленные Пифеем, существуют, и даже их названия сохранились кое-где до наших дней – Кент, Кадис, Британские острова, Иктис, Уксисама, Берги и гутоны [98].