355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Феликс Кандель » Зона отдыха » Текст книги (страница 1)
Зона отдыха
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 12:50

Текст книги "Зона отдыха"


Автор книги: Феликс Кандель



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)


ЗОНА ОТДЫХА
или пятнадцать суток на размышление



"Было у тёщи
Семеро зятьёв...
Хомка сел,
И Пахомка сел,
И Гришка сел,
И Гаврюшка сел,
И Макарка сел,
И Захарка сел.
"Зятюшка Ванюшка,
Поди и ты сядь!"
Русская народная песня

Ах!

не всё нам реки слёзные

Лить о бедствиях существенных.

На минуту позабудемся

В чародействе красных вымыслов...


НЕБЫЛИЦЫ В ЛИЦАХ
или
НОВАЯ ИГРА В ЧЕХАРДУ

притча – короче носа птичья

что грешно, то и смешно

начинаем сначала, где голова торчала

О ТОМ

как отца на кобеля променяли – щуку с яиц сгоняли

миром блоху давили – мешком солнышко ловили

озеро соломой зажигали – барана в зыбке качали

лапшу топором крошили – козла в тесте топили

сову в озере крестили – рака со звоном встречали

в Питере бывали, на полу спали, и то не упали

И ЕЩЁ О ТОМ

как корову надвое разрубили:

зад доили, а перед во щах варили

ТАМ ЖА

Варвара – выше амбара!

Молилась да переломилась.

Я лыком сшил да три года жил.

ТАМ ЖА

Федосья – из глаз растут волосья!

Рабою жила Федосья на свете,

а ныне Федосья заседает в совете.

ТАМ ЖА

Баталья при тетке Наталье!

Турки валятся как чурки,

а наши без голов стоят да табачок понюхивают.

ТАМ ЖА

Французский царь Наполеонт!

Сослан на остров Еленцию

за худую поведенцию

ВСЁ ВМЕСТЕ

ВЕСЕЛЬЕ ДЛЯ СМЕХУ

НАРОДУ НА ПОТЕХУ!

Иван в дудку играет, а Марья с голоду помирает.

Радуйся, Кирюшка, будет и пирушка.

У Фили пили, да Филю и побили.

Наш Антон не тужит о том:

Мать обмирает, а он со смеху помирает.


Ты гуляй, гуляй, онуча,

Гуляй, лаптева сестра.

Ты гуляй, онуча с лаптем,

Хоть до самого утра!

Раньше было пожито,

Много горя прожито.

А теперь прогнали горе,

Мы поём в колхозном хоре!

Играй, Тишка,

Пляши, Тишка,

У тебя, Тишка,

С трудоднями книжка!

Ты ль меня, я ль тебя иссушила,

Ты ль меня, я ль тебя извела.

Ты ль меня, я ль тебя из кувшина,

Ты ль меня, я ль тебя из ведра...

Небылица первая


Это еще что, мужики! Это всё ништо. Нехуть, по нашему.

Был у меня друг, всем другам друг. Лось. Шкаф. Амбал. В плечах метр, руки – жердины, ладонь с твою голову. Даст в лоб – пятки отскочат. В автобус лезет – с другого конца пятеро выскакивают. А добрый!.. Воду вози – не пикнет. А дурной!.. Будто прикидывался. Хохотальник до ушей разинет – не заткнешь. И всё: чаво да чаво? Чаво да чаво? Ты ему: ничаво. А он опять: чаво ничаво?

Разденется – весь наколотый. Тут тебе и Ленин, тут тебе и русалка, и орел c якорем, и "Вася", и "Кланя", а на груди машина выколота, полуторка, и буквами под ней крупно, чтоб не спутали: "ПОЛУТОРКА". И прозвище ему за то было: Полуторка. Полуторка – и всё тут.

Ну и потеха с ним, мужики, ой, потеха!..

Зовут меня ребята:

– Иди к Полуторке, про собаку спроси.

– Про какую еще собаку?

– А про такую. Спроси – узнаешь.

– Да чего спрашивать?

– Спроси так: ты, говорят, Васёк, с собакой?

Я и пошел.

А он стоит у станка, перегнулся в три погибели, жердинами своими шурует, микроны ловит. Расточник – каких поискать!

– Здорово, Васёк!

– Здорово, Володя!

– Ты, говорят, Васёк, с собакой?

Станок вырубил, разогнулся, застонал, запел, будто над люлькой:

– Володя! Щеночек у меня! Маинький! Лаить! Зубки воcтрые!.. Через порог не могить, не, никак ему через порог... А Кланька-то ногой его, ногой!.. Что ж ты, сука толстозадая, младенчика пхаишь? Он жа маинький! Выкидай, говорит, из дому. Кого?! Его! Да я первее тебя выкину. Он у меня, Володя, лаить. Зубки вострые! Утром встану– лужи подтираю. Лужа – блюдечко. Я ему: ты ссы давай, не боись, мне подтереть – одна радость. А она – ногой! Эх, ты, говорю, дура без понятиев...

– Ну, ладно, Васёк, я пошёл.

– Бывай, Володя.

И опять перегнулся, микроны давай ловить.

Я – к Кольке:

– Иди к Полуторке, спроси про собаку.

– А чего спрашивать?

– Спроси так: ты, никак, Васёк, с собакой?

Он и пошел. А мы за углом хоронимся.

– Здорово, Васёк.

– Здорово, Николай.

– Ты, никак, Васёк, с собакой?

Станок вырубил и опять – запел, запричитал, закудахтал:

– Коля! Радость-то какая! Щеночек у меня! Сам чёренький, лапки беинькие! И лаить! Он, Коля, баском лаить! Баском!.. А через порог не могить, не... Высоко ему через порог. А Кланька ногой его, ногой... Что ж ты, говорю, пхаишь? Совесть у тебя есть? Маинький жа! А зубки-то, зубки вострые, иголочки... С работы приду, палец ему в рот суну – он грызёть. Грызёть, Коля! Весь палец сгрыз! Я ему: грызи, давай, мне што, у меня их, пальцев-то, много. А лаить, как он у меня лаить – приходи послушай. А эта-то, эта – ногой пхать... Я те пхну, я тебе так пхну!

– Ладно, Васёк, я пошёл.

– Давай, Коля.

И опять к станку.

Я – к Серёге:

– Беги к Полуторке, спроси: ребята болтают, сучка у тебя?

Он пошел, а мы за ним. Не соврать – мужиков двадцать. Поржать-то всякому охота.

– Здорово, Васёк.

– Здорово, Серёга.’

– Ребята болтают, сучка у тебя?

Он станок вырубил и по новой:

– Серёга! Друг! Кобель у меня, кобелек! Щеночек еще! Маинький! Сам чёренький, лапки беинькие! А понятливый! Нассыт посреди комнаты и морду воротит. Воротит, Серёга! А Кланька-то ногой его, ногой… Ты ба, говорю, валенок надевала, что ж ты его сапогом пхаишь? Он жа маинький, Серёга! А пузцо мягонькое, тёпленькое… Придешь с морозу – руки хорошо греть. Да я тебя, говорю, сука, первее его из дома выкину...

– Ладно, Васёк, я побёг.

– Беги, Серёга, беги.

Только станок врубил – еще один идет.

– Здорово, Васёк.

– Здорово, Иван.

– Ты что, Васёк, собаку завел?

– Ванюша! Милый ты мой! Щеночек у меня! Щеночек маинький! А лаить! Всю ночь лаить! Спать не дает, Ванюша, ну нисколечки...

Тут уж мы грохнули разом. В двадцать глоток. Сил нету терпеть!

Обернулся:

– Вы чаво?

– Чаво, чаво – ничаво.

Обиделся:

– Вот я вам лбы-то отщелкаю.

– Ладно, Васёк, не лупись. Время к обеду, пошли выпьем.

– А есть?

– Найдётся.

Выпили мы с ним спирту технического. По стакану на брата. Хохотальник разинул, морда довольная – запел, застонал:

– Ребяты! Володя! Коля! Серёга! Иван! Щеночек у меня! Маинький! Пузцо мягонькое, сытенькое... Почешешь – он лаить. Он у меня баском лаить, ребяты...

Тьфу ты! Надоел, чёрт косоротый! Раскачали на свою голову. Мы бежать, а он следом:

– Ребяты! Вы чаво?

– Чаво, чаво... Чтоб ты сгорел, вот чаво!

И в курилку – анекдоты травить. Пока обед не кончился.

Я начинаю:

– Плывет крейсер по морю. Крейсер или линкор – это без разницы. Капитан глядит: торпеда на них прёт. Всё. Конец. Накрылись половым органом. Зовет боцмана: "Торпеду видишь?" "Вижу". "Чуешь, к чему идет?" "Чую". "Беги на корму, матросиков развесели. Чтоб помирали без скуки". Пошел боцман на корму, в дудку загудел. Прискакали матросики, а он ширинку расстегнул, мотовило из штанов вывалил, стоит – помахивает. "Матросики, хохму хотите?" "Хотим!" – орут матросики. "Вот я до десяти досчитаю, мотовилом по корме дерябну – крейсер напополам". "Давай! – орут матросики. – Бей, боцман! Бей шибче, пока не заржавело!" Досчитал он до десяти, шарах мотовилом по палубе! Крейсер напополам, команда на дно!.. Выплыл боцман, а рядом капитан булькает, воду из ушей пускает. "Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие. Торпеда-то рядом прошла!.."

Все ржут, а Полуторка и не улыбнётся. Глаз сощурил и говорит:

– Ты чаво врёшь-то? Чаво врешь? Разве мотовилом крейсер переломишь?

– А то нет? – говорю.

– А то да? Я на флоте служил, я это дело знаю. Шлюпку – ее переломишь, она деревянная, а крейсер – никак, крейсер – он жа железный... Понимать надо, дура!

Мы – в рёв! Мы – в стон! Мы – по курилке ползать!..

А он:

– Ребяты, вы чаво?

– Чаво, чаво – ничаво... Проехало!




Друг мой!

Мой наивный, доверчивый друг!

Вот тебе мой совет.

Если ты веришь всем, а тебе не верит никто;

если ты любишь всех, а тебя не любит никто;

если ты готов обнять весь мир, но мир не желает обнять тебя, –

в зону отдыха, мой друг, в зону отдыха!

Друг мой!

Мой удивительный, неповторимый друг!

Вот тебе еще совет.

Если ты снисходишь порой до мира, но мир не желает снисходить до тебя;

если ты изрекаешь удивительные истины, но мир пропускает их мимо ушей;

если ты несешь миру свет, а мир зажмуривает в ответ глаза;

если ты давно уже согласен на всеобщее признание, а признание почему-то запаздывает, –

в зону отдыха, мой друг, в зону отдыха!

Друг мой!

Мой терпеливый, многострадальный друг!

Вот тебе последний совет.

Если ты устал, мой друг, или от тебя устали;

если ты кидаешься на всех с кулаками, или все кидаются на тебя;

если тебе невмоготу больше с ними, а им невмоготу с тобой, –

в зону отдыха, мой друг, в зону отдыха!

Дай поскорее руку: будем попутчиками!

Доверься мне: я знаю куда!

Ехать нам с тобой недолго, мой друг. Ехать нам – не соскучишься. Мы помчимся прочь, поскорее из этого города. По Дмитровскому шоссе. За кольцевую дорогу. Через поселок "Северный". Поворот направо, на табличку "Пансионат".

Только не торопись с выводами, мой друг! Не торопись, друг, с выводами!

И пейзаж будет поначалу не ахти какой, и строения убогие по сторонам, и небо провисшее, и тоска пригнувшая, но обещанием, надеждой, слабым намеком на лучшее встанут у дороги трафареты-утешения: "Зона отдыха Тимирязевского района", "Зона отдыха Тимирязевского района", "Зона отдыха…"

Потерпи немного, мой друг! Самую потерпи малость!

Мы доедем до зеленой ограды. Мы свернем налево. Уткнемся в сплошной забор с будкой. Поворотная площадка. Тупик. Дальше ехать некуда.

А дальше нам и не надо.

Ты дома, мой друг! Ты здесь почти как дома!

Зона отдыха ждет тебя.

Заходи!


Вот тебе помои – умойся.

Вот тебе онучи – утрися.

Вот тебе лопата – помолися.

Вот тебе кирпичик – подавися.

Друг мой!

Мой бледный, взволнованный друг!

Что же ты встал на пороге? Что нерешительно топчешься на крыльце, боязливо оглядываешь непробиваемый забор-великан, толстые доски встык, без щелей, хмурые вышки по углам, бельма прожекторов?

Не обращай внимания, мой друг. Ведь это бутафория. Бутафория – и только.

Разве ты не заметил, что забор обветшал, и доски потемнели от многолетней сырости, и на вышках никто не топчется с карабином через плечо, и прожектора давно уже ослепли от старости? Разве ты этого не видишь?

Cмелее, мой друг, смелее! Шаг за дверь, и ты в зоне отдыха.

Тут, конечно, свои правила. Тут – свои порядки. При входе отдыхающего обыскивают. Для его же, естественно, пользы. Прощупывают воротник и шапку, подкладку и обшлага. Вывертывают карманы, снимают ботинки с носками. Чтобы ничто не мешало отдыху. Ничто и никто!

Часы у тебя заберут. Зачем тебе на отдыхе часы? Счастливые часов не наблюдают.

Деньги у тебя тоже заберут. Всё равно покупать нечего. Тут тебя и накормят, и напоят, и спать уложат.

И сигареты заберут. Курить вредно.

Газеты с книгами. Чтобы не портил зрение.

Ножи, булавки со скрепками: не дай Бог, обрежешься!

И записную книжку: тут нет телефонов.

И портрет любимой. Чтобы не тосковал.

И ремень брючный: зачем он тебе? Расслабься, мой друг, ты же на отдыхе.

На отдыхе, мой друг, ты на отдыхе.

И вот ты уже прошел через обыск. Через первый обыск в своей жизни.

Вот ты уже вышел из караулки и стоишь ошеломленный, еще ощущая чужие руки на своем теле, неумело поддерживая спадающие брюки.

Что же тебя опять смутило?

Колючая проволока вкруговую, изнутри забора?

Барак – длинный, нелепый и приземистый?

Конвоир в форме за твоей спиной?

Делай шаг, мой друг, еще один шаг. И ты исчезнешь. Растворишься в толпе отдыхающих. Потеряешь вмиг неповторимую свою индивидуальность. Будто ее отобрали при обыске.

Прощай, мой друг!

Встретимся после отдыха.

Тогда и поговорим.

А теперь смело иди в барак. Иди туда, куда тебя поведут. Доверься провожатому в форме.

Здесь тебя уравняют в правах.

Освободят от забот.

Выслушают, поймут и оценят.

Здесь ты выслушаешь других.

Слушай, мой друг, слушай внимательно. Мат из ушей выковыривай...

Небылица вторая


Это еще что, мужики! Это всё ништо. Удача-кляча: садись да скачи, скачи да кричи. Что взято, то и свято. Была бы голова, а вши будут.

Он, паразит, пил, Полуторка, – почище лошади. Уж мы отрубились, лежим – балдеем, а Полуторка ни в глазу. У него с похмелья самый разговор. Самые его мечты – с похмелья.

– Ребяты! – запоёт. – Володя! Коля! Серёга! Иван! Вот ба нам сговориться! Вот ба пить бросить! Вот ба всем! Жизнь-то какая наступит, ребяты! День не пьём – порядок. Другой не пьём – в норме. Неделю, месяц – всё ништо. А они уж бегут, эти, суки рваные, они беспокоются: чего это с вами, ребяты, аль заболели? А мы – уговор. Мы – по рукам. Год не пить. Ни синь пороха. Завязываем! Они туда, они сюда: не пьём, ни капли. Ни белого, ни красного, одно пиво... Заводы работают, водки в магазинах – залейся, а мы – ни один! Денег у нас, денег! А они зазывают, они стелются: ребяты, заходите, ребяты, пригубите... Нет! Они нам по радио, они по телевизору: водка – она не яд! Водка – она с витаминами!.. А мы – хрен вам! Тут уж продажа ее, окаянной, весь день, всю ночь, и стопками, и стаканами, с лотков, с ларьков, и в булочной, и в молочной, и по дворам... Водку по домам разносят, водку в койку дают. Пьянице почет, уважение, милиция ему честь отдает, до двери провожает. Здрасьте-пожалуйста! У них жа денег не будет, ребяты! Все деньги у нас, у них – хрен с плюсом... Попробовать ба! Попробуем, Володя?

– А на кой? – говорю.

– Как это – на кой? Ты идешь, у тебя червонец в кармане. А то и два. Не пятак медный.

– И то, – говорит Серёга, и глаз засветился: – Накопим за год рупчиков по сто, а там водки накупим – и пошло! Гудёж! – только оттаскивай.

– За год… – говорю. – Да я, может, года не проживу. Чего мне копить? Теперь бы выпить.

А Полуторка с обидой:

– Теперь, теперь... С вами сговоришься.

– С нами, – говорю, – не сговоришься. До бутылки мы тебя и слушать не станем, после бутылки – незачем.

Лежим в кустиках, на травке, птички вокруг вспархивают, посуда порожняя стоит, дразнится.

Лезу в карман – тишина. Все лезут – у всех тишина.

Колюня говорит:

– Ты бы, Васёк, теперь придумал, где деньги взять. Мечтать всякий может.

Полуторка говорит:

– Надо бы продать чаво...

– А чего?

– Чаво, чаво – ничаво... Я почем знаю?

Тут Иван вдруг:

– Собаку твою продадим. Годится?

А собака у него, щеночек тот, вырос теперь. Хороший такой кобелек, ладный, службу свою знает: мы в кустах пьем, он на стрёме стоит – никого не подпустит. Милицию за версту чует. Они еще вон где, а он гавкает: давай, мужики, мотай отсюда! Кобелек, я вам скажу, в порядке. Грудка беленькая, сам черненький, из себя кустистый: хороших, видно, кровей. Маленький такой шкет, а штука эта у него, что пятая нога. Хулиган, бандит, глаз цыганский: ни одну сучку не пропустит. Только ее с поводка спустят – хлоп! – и готово. Он, разбойник, здоровенных сук охаживал, себя в два раза больше. Ее в низинку поставит, сам на холмик влезет – трах! – и привет. Хозяева орут, хозяевам породу портит, а он бежит мимо, будто не его дело. Черев год все сучки перепорчены, все щенки вокруг на него похожи.

Вот Иван и говорит:

– Собаку твою пропьем. Лады?

А Полуторка:

– Ничаво себе чаво! Выдумал тоже...

– Как знаешь.

Час проходит – все маются. И Полуторка тоже. А пёс вокруг шныряет, сучек ищет. Пробежит, хвостом махнет: мол, всё нормально, мужики, я на стрёме.

Вот Колюня и говорит:

– Васёк, ну как?

А Полуторка:

– Как, как – никак…

Еще ждём. Дело к одиннадцати, скоро магазин откроют, винный отдел. Самое оно наше время.

Я говорю:

– Да кому он сдался, его пёс? Рвань шелудивая.

Тут уж Полуторка не стерпел:

– Да за него, хошь знать, чего хошь дадут!

– Дали, – говорю. – Догнали – добавили.

– Да?! – орёт. – А на спор?

А я будто сомневаюсь:

– Чего мне с тобой спорить? Тебе отдавать нечем.

– Кобеля отдам!

– Да на кой мне твой кобель?

– Продашь!

– Продашь... Ему одна дорога – на живодёрню.

Надулся Полуторка: сидит, пыхтит, бормочет чего-то. Чуем – доспел. Еще чуток – и опадет: подставляй руки.

Тут Колюня и вспомнил, будто по случаю:

– Я когда на Кавказе служил, винца попил вволю. На рынок придешь – бочка стоит под чинарой, и грузин в кепке. Стакан – двадцать копеек. А рядом с краном шланг клистирный торчит, перегнут пополам, бечевкой перетянут. И надпись у шланга: "Пасасать – два рубля". У кого деньги есть, полчаса от шланга не оторвешь. Сосут и сосут...

Колюня потянул со смаком воздух, и Полуторка не стерпел. Кобелька в охапку – и бегом! А мы следом – не угонишься.

– Мужики, – шепчем, – клюнуло! Мужики, не спугнуть! Всё путём, мужики!

За углом остановка автобуса. Булочная, гастроном, ларьки – место ходкое. Полуторка орёт в запале:

– Народ! Кому пёс нужен?

Все ржут: иди, говорят, проспись. А он:

– С чего это – проспись... Не с чего. А ну, налетай! А ну, покупай!

Глядь, машина встала, "Жигули". Вся из себя новенькая, подстилочки на сиденьях меховые, а за рулем красивый такой армян сидит, сытый, гладкий, ус пушистый, глаза – блюдечки с вишневым вареньем, счас замурлычит, и дамочка с ним бойкая, вёрткая, не иначе, временная.

Вот она увидала Полуторку, окошко опустила:

– Ах, – говорит, – какая собачка, ах-ах! Давно я таких собачек не встречала! Она у вас случайно не продается?

– Продается, – кричит Полуторка, – и не случайно! Был ба покупатель...

– А она у вас домашняя?

Тут уж мы влезли:

– Домашняя, – говорю, – очень она домашняя. С хозяевами ест, с хозяевами пьет, на улицу – ни ногой.

– А как же она у вас это... того?..

– А это она у нас в туалете. Приучена с детства. Маленькое по-большому, большое по-маленькому.

– А она у вас – он?

– Она у нас он, – говорит Колюня. – Но она у нас этими глупостями не занимается. Она у нас – он, но всё равно как она.

– Роллан! – кричит дамочка. – Ты слышишь?

А армян ус покрутил, отвечает ласково:

– Слышу, дарагая, пачему не слышу?

– Давай купим собачку.

– Для тебя, дарагая, пакупаю!

– Только, – говорю, – мы ее продаем в хорошие руки. У вас они хорошие?

Армян на руки свои поглядел, ухмыляется:

– Дарагой, у меня очень харошие руки. Она падтвердит.

Дамочка краснеет, дамочка глаз прячет:

– У нас хорошие руки. Очень хорошие. Сколько вы за собачку хотите?

А кобелек глядит на нее, глаз сощурил, будто свой интерес имеет.

Полуторка язык вывалил:

– Три... – говорит, – дцать...

– Как вы сказали?

– Червонец!

– Роллан, – говорит дамочка, – это недорого.

– Сладкая моя, для тебя всё недорага!

Лезет он в карман, достает бумажник в три пальца толщиной, и мы чуем, что промахнулись.

Я говорю:

– Извините, граждане, вы собачку как берете? С именем или без?

Армян удивляется:

– С именем, дарагой. Пачему без имени?

– За имя, – говорю, – отдельно. Пятерочку.

Засмеялся – добавил пятерочку. Нормальный армян, с пониманием.

– А какое же у нее имя? – спрашивает дамочка.

Полуторка и говорит:

– Нормальное имя, не хуже других. Кукиш.

– Как?

– Как, как... Кукиш! Не видала, что ль?

И дулю показывает. А дуля у него, что хороший огурец. Мичуринский. С выставки достижений народного хозяйства. Хрен такой в магазине увидишь.

– Фи... – говорит дамочка. – Я ее буду звать Дези.

– Дело хозяйское! – кричим. – Что Дези, что Кукиш... Купили с именем – делайте что хотите.

Посадили пса в машину и укатили себе. А он и не залаял даже. Будто всю жизнь на "Жигулях" катался. На сиденье разлегся, хвостом махнул, – мол, привет! – и нет его.

Полуторка надулся, разобиделся:

– Ну и пёс с ним! – говорит. – Не больно надо. Ты их пои-корми, а они тебя за грош продадут... За три поллитры.

А мы уж в магазин дуем, локтями у входа шуруем, без очереди.

Сидим в кустиках, на привычном на своем месте, пса пропиваем. А Полуторка расстроенный – сил нет!

– Ребяты! – стонет. – Володя! Коля! Иван! Я жа друга продал! Друга, ребяты! Он меня охранял, он меня защищал... Сплю в кустах – хрен кто тронет. А ловкий был – любую суку спроси... Ребяты, да что жа это?!

Тут и мы загрустили: бутылки пустые, пить нечего. А день-то весь впереди, суббота. Куда ее девать?

Вдруг: гав-гав-гав, гав-гав-гав...

Выскочил из кустов Кукиш – и к нам. Вертится, юлит у ног: рад, значит. И Полуторка с ним, кувыркается в траве почище пса. А на Кукише ошейник: красивый, дорогой, с блёстками.

Тут Серёга и говорит:

– Васёк, а Васёк...

– Чаво?

– Чаво, чаво – ничаво. Давай пса опять продадим.

– Вот вам, – говорит Полуторка и дулю показывает.

Нет – не надо.

Час проходит – выпить охота...

– Васёк, а Васек, – говорит Иван. – Давай пса продадим, не то скоро хозяева придут.

Полуторка подумал:

– Авось, не придут.

– Придут – отымут.

– Авось, не отымут.

А сам в обнимку с псом сидит, лижутся на радостях. Еще время идет...

– Васёк, – говорю, – он и в другой раз сбежит. Чего бояться?

– А не сбежит?

– Вот и проверим.

– На своих проверяй.

Но уверенности в голосе нет. Колеблется, значит. Доспел – подставляй руки.

Тут Колюня опять вспомнил, будто ненароком:

– Я когда на Кавказе служил, винца попил от пуза. На базар придешь – бочка стоит на козлах, и грузин в кепке...

– Слыхали, – говорит Полуторка, а сам уж на ноги поднимается. – Стакан – двадцать копеек. Пососать – два рубля.

А Колюня к нему без внимания. Колюня за свое:

– У кого гроши есть, силком от шланга не оторвешь. Сосут, сосут, сосут...

Полуторка втянул воздух со свистом, подхватил пса – и бегом! А мы следом. Лишь бы не отстать.

Стоим на остановке, орём во все глотки:

– Кому пёс?! Продается пёс! Налетай, подешевело!!

Старикан ползёт, лет под сто. Время еще не холодное, а на нем шапка каракулевая, воротник бобровый, материалец не теперешний. В достатке старикан, из бывших.

Пощупал пса:

– Не синтетика?

Мы ему:

– Дед, ополоумел? Какая тебе синтетика?

А он криком:

– У вас нынче всё синтетика. Кругом-бегом. А чего не синтетика, то поролон.

Мы ему:

– Дед, ты воду-то не лей. Хошь – покупай, не хошь – дуй дальше, товар не заслоняй.

А он, паразит, не слышит ни хрена. А вот унюхать унюхал:

– Вы, ребятки, чего пили?

– Чего, чего... Водку.

– Водку! – кричит. – Отраву! Да она нынче из синтетики. И белая, и красная, и коньяк... Я, ребятки, всего попробовал. Кругом одна химия.

– Химия, химия... – говорит Серёга, а дальше не говорит – стесняется.

Мы опять, в три глотки:

– Дед, тебе собака нужна?

– Нужна, – кричит, – как не нужна? А она у вас ест много?

– Она у нас, дед, вовсе не ест. Так, кой-когда.

– Это мне годится, – орёт. – Не то кормов не напасешься. А она у вас холода переносит?

– Она у нас, дед, в снегу живет. Круглый год.

– Тоже годится. Я ее на балкон посажу. У меня там бочка с капустой, сторожить будет.

Тут Полуторка обиделся:

– Чаво это – на балкон? Она у меня на диване спала.

Мы его спинами оттираем:

– Давай, дед, бери пса! Не прогадаешь.

А дед не торопится, ему выяснить требуется. Дотошный – в печенки лезет!

– Ребятки, – кричит, – а собак нонче разрешено держать?

– Разрешено, дед, не сомневайся.

– Я, ребятки, всего сомневаюсь. Я, ребятки, кругом пужливый. Меня время потоптало.

– Ладно тебе, – говорю. – Не трухай. Время нынче нормальное.

– Да?! – орет. – А это видал?

И показывает на сторону. А там, у дома, машины стоят частные. Много. В два ряда.

– Видал, – говорю.

– Сколько в них, – кричит, – лошадиных сил?

– Да под сорок будет. Может, побольше.

– Ну! – орёт. – Сорок лошадей в кажной! А мово брата Митьку за две лошадиные силы кончили.

– Когда это было, дед?

– Тогда и было. Когда раскулачивали. Их тридцать пять мужиков в Курской губернии кончили. И у кажного по две силы было. А нынче по сорок – и терпят.

– Вот, – говорю, – жизнь стала нормальная.

– Дурак ты! – кричит. – Это она до поры нормальная! А там еще спросют: у кого сорок сил? Выходи к стенке!

Чуем – не отвязаться. Полуторка и говорит:

– Дед, пса брать будешь?

– Буду.

– Сколько дашь?

– Рупь.

Как мы заорём:

– Дед, охренел?! Да у ней один ошейник трояк стоит!

– Ошейник без надобности. Я его на цепь посажу.

Полуторка аж взвился!

– А это видал? – и кулак показывает. А кулак у него, что хороший арбуз. Тоже Мичуринский. С той же выставки тех же достижений.

Мы его – оттаскивать. Мы его – спинами огораживать. Спугнёт покупателя!

– Дед, – орём, – давай червонец!

– Рупь, – говорит, – от силы рупь десять. Его завтра, может, отберут. За псов раскулачивать, может, станут. За одну собачью силу.

Полуторка орёт:

– Чтоба я лучшего друга – да за рупь за десять?! Ни в жисть! Гони трояк!

А Серёга быстро прикинул и говорит:

– Давай, дед, на пиво. На пять кружек.

Дед кошелек вынул, спиной отгородился, медь на ладони отсчитывает: грязную копейку нам, чистенькую – себе.

– Дед, – говорю, – на паперти, что ли, стоял? Одни медяки. Ну и жила ты, дед!

А он:

– У меня, ребятки, по сравнению с тринадцатым годом всё было, и всё я потерял. Я человек, ребятки, битый судьбой и частично революцией.

Короче, взяли мы с него медью, на пять кружек, отдали взамен кобелька. Дед его подмышку – и пошел себе. Оборачивается, орёт с угла:

– Как звать-то?

– Кукиш.

– Мякиш?

– Кукиш!

– Нехай Мякиш.

И дальше попёр. А кобелек хвостом махнул, – мол, счастливо, и за угол. А мы в пивную.

Высосали пиво, сели под кустиком, на законное место: пса поминаем. Полуторка весь в печали:

– Ребяты! Володя! Коля! Иван! Что жа я за подлец! Что жа я за гнида за последняя! Друга за пиво отдал! Сам чёренький, грудка беинькая... Ребяты!..

– Ладно, – говорим, – может, еще и прибежит.

И по сторонам головы вертим, пса выглядываем. Выпить охота – мочи нет!

– Да, – говорит Иван, – с цепи хрен сорвешься.

– Не, говорит Колюня, – от такого деда не убежишь.

– Что ты, – говорит Серёга, – дохлый номер.

Вдруг: гав-гав-гав, гав-гав-гав...

Вот он, бандит! Вот он, хулиган! Вот он, рожа пройдошная! Тут уж мы все по траве кувыркаемся: радость-то какая! Кукиш воротился!

Я кричу:

– Живо, ребята!

Серёга вопит:

– Давай бегом!

Иван орёт:

– Не продешевить бы!

А Полуторка молчит. Сомневается, видно.

Тут Колюня опять за свое:

– Я когда на Кавказе служил, вина попил – не поверите! На базар придешь: пососать – два рубля. У кого деньги есть...

Мы – хором:

– Сосут... Сосут... Сосут...

Полуторка подскочил, пса в охапку и бегом! А мы следом.

– Кому пёс?! Кому друг верный?! Налетай в очередь!!

Парнишечка бежит – лет двенадцати.

– Дяиньки, продайте мне.

– А у тебя чего есть, сопляк?

– А у меня ничего нет.

– Беги-воруй, паря.

В кармане порылся:

– У меня нож есть, дяиньки. Перочинный.

Полуторка орёт:

– Проваливай!

Я говорю:

– Покажь.

Вынимает он ножик – блеск! Тут тебе и ножницы, и шильце, и отвертка, и лезвия, и ручка перламутровая.

– Нож, – говорю, – мало за такого пса. Чего еще есть?

– Ничего нет, – а сам карманы выворачивает. – Еще двадцать копеек.

– Клади сюда.

– Еще кошелечек.

– И кошелечек клади. А в сумке чего?

– В сумке масло подсолнечное. Две бутылки.

– Клади масло.

Ребята на меня:

– Масло на кой? Пить его, что ли?

– Не ваше, – говорю, – дело. Всё у тебя, малец?

– Всё, – говорит.

– Отдавай ему собаку!

Парнишечка пса обнял, прямо завздыхал весь:

– Спасибо вам, дяиньки. Очень спасибо.

Пошел я в магазин, выставил перед Шуркой-продавщицей ножик перламутровый, кошелечек кожаный, две бутылки подсолнечного масла да денег двадцать копеек.

– Чего, – говорю, – дашь?

– Поллитра, – говорит.

– И пива.

Пошли мы в кустики, бутылочку распечатали, пивком по очереди запили. Сидим – тоскуем, пса ожидаем.

Вдруг: ай-яй-яй, ой-ёй-ёй...

Бежит армян с дамочкой, бежит парнишечка с сумочкой, шкандыбает дед в бобровой шубе. Сбежал, пёс! Ото всех сбежал!

– Падавай сабаку! – кричит армян.

– Отдавай деньги! – орёт дед.

– Я к ней привык... – плачет парнишечка.

– А мы тут причем? – говорит Серёга. – Стеречь надо, граждане.

– Да она у меня в окно прыгнула! – кричит дамочка.

– Она у меня с балкона сиганула! – орёт дед.

– Она у меня из рук выскользнула... – плачет парнишечка.

А пса-то нет! Где он – неясно. Сучку, видать, встретил, охаживает между делом, породу ей портит.

Тут: гав-гав-гав, гав-гав-гав...

– Дези! – кричит дамочка.

– Мякиш! – орёт дед.

– Собачка моя... – радуется парнишечка.

Прибегает – морда пройдошная, глаз наглый, будто ничего и не было.

– Это мой! – орут. – Мой! Нет, мой!

– Граждане, – говорит Полуторка, – у меня, как у голубятника. Приманил – твоя.

Они за псом – он от них! Они колбасу – он ухмыляется. Они веревкой грозить – он лапу поднимает. Они поодиночке, они цепью, они по-всякому: хрен возьмёшь. Вёрткий, подлец! Сучку по дороге встретил, обработал на ходу и дальше бежать.

Первым дед сдался.

– Тьфу на вас! – кричит. – Чтоб вас всех раскулачили!

И ушел.

За ним дамочка:

– Ошейник, – говорит, – хоть отдайте. Это мне память.

– По прежней собаке? – спрашиваем.

– По прежнему мужу.

А я ей:

– Ошейник, гражданочка, денег стоит.

Полуторка:

– Трояк.

Серёга:

– Три шестьдесят две.

– Роллан, – говорит дамочка, – дай им.

– Пачему дай? – говорит армян, но деньги даёт. Чем-то мы ему, видно, показались. – Ты мне, дарагая, за всё атплатишь. Паняла?

– Поняла, – говорит, и глазки прячет. И ушли вместе с ошейником.

А парнишечка остался.

– Дяиньки, – говорит, – а мне чего делать?

– Ты где живешь? – спрашивает Полуторка.

– В том вон доме.

– А я в этом. Хочешь, приходи днём, гулять с ним будешь.

Парнишечка засветился:

– Хочу! После уроков! Я, дяинька, и утром могу...

– Ладно, малец, вали давай.

Он и побежал радостный.

Взяли мы еще бутылочку, сели под кустиком, скучаем. А пёс вокруг бегает, сучек промышляет. Пробежит, хвостом махнет: мол, всё путем, мужики, я не подведу.

– Где бы, – говорит Серёга, – денег достать?

И на Полуторку смотрит.

Полуторка подумал-подумал и говорит:

– Надо ба продать чаво...

– А чего?

– Чаво, чаво – ничаво... Я почём знаю?

И на Колюню смотрит...

Колюня потянулся на травке и говорит:

– Я когда на Кавказе служил, винца попил – будь здоров...

Мы – хором:

– Стакан – двадцать копеек...

А Полуторка:

– Пососать – два рубля...

И пса в охапку...

БАРАК


Архитектура его проста.

Архитектура предельно целесообразна.

Барак – это дом, из которого убрано всё лишнее.

Барак – это строение, доведенное до абсурда.

Барак – это коридор с комнатами по сторонам.

Ограничений по длине нет. Коридор может быть бесконечным. Только подстраивай да подстраивай.

Можно поставить барак-коротышку. Можно размахнуться широко, раздольно, от границы до границы. Чтобы на Западе жил белорус, к востоку русский, потом мордвин, чуваш, татарин, башкир, бурят, эвенк, якут и коряк. Можно проложить рельсы и пустить по коридору поезд.

Еще лучше сговориться всем миром и опоясать бараком земной шар.

Через материки, острова и архипелаги. По рифам и сваям.

Не дом – дружба народов. С пограничными перегородками поперек коридора.

А то и запустить барак в космос, на круговую орбиту. Чтобы обхватил снаружи землю Сатурновым кольцом, гигантским, нескончаемым строением для окончательного решения жилищной проблемы.

Можно вообще ничего не делать. Ни строить, ни изобретать, ни запускать. Замерзнут – сами построят. Топор есть, гвозди купят, доски украдут: вот тебе и барак!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю