Текст книги "Изгои (часть 5)"

Автор книги: Федор Гришанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

У новой подруги Арбалета, Юли, прошёл суд. Ей дали два года. Она клятвенно обещала ждать Арбалета, которого тоже наградили относительно небольшим сроком. Он верил и надеялся, что их свежие романтические отношения будут иметь счастливое продолжение. Она его, конечно, дождётся. Да и с кем ей общаться, имея такую болячку? – Только с себе подобными. Да и два года – разве это срок для тех, кто любит и хочет жить.

Арбалет собирался с мыслями. Он уже твёрдо знал, чего он хочет от этой жизни и куда ему идти. К тому же, он нашёл себе молодую, симпатичную и (бывает и такое) умную подругу.

Опять надо было готовиться к поездке в очередной лагерь, а куда повезут, одному Чёрту известно.

Юля уехала в лагерь ждать освобождения. Она верила в возможное счастье, тем самым скрашивая свою нелёгкую лагерную жизнь, отягощённую ВИЧ-инфекцией. И этим ожиданием и верой продлевала свою собственную жизнь.

Ну, а Арбалет, опять одним из первых, приехал на 18-ю колонию в Магнитогорск. Рабочая зона, производство – тяжёлое. Администрация отдала ВИЧевым барак и локалку. Сначала их было всего четырнадцать человек, но с каждым очередным этапом их становилось всё больше и больше. Вскоре в лагерь приехал и Мягкий. Они вместе с Арбалетом стали наводить порядок в бараке и улучшать жизнь отряда, что, как всегда, очень не нравилось лагерной администрации. Вроде рабочая зона, вся бесплатная зековская труд.сила организованно строит коммунизм, а тут…

А ВИЧ-инфицированные оборудовали спортгородок, организовали футбольное мастер-шоу, пытались участвовать во всех лагерных мероприятиях, но их пока не выпускали из локалки.

Администрация внимательно присматривалась к новому контингенту, но была явно недовольна тем, что им на голову спустили сверху такие лишние хлопоты. А ВИЧ-отряд и в ус не дул: никого и ничего не боялся. Основная масса занималась спортом: кто на брусьях, кто на турнике, кто на импровизированном футбольном поле.

Их первый мяч был сшит из зековских шапок, при игре на снегу он быстро промокал и значительно прибавлял в весе. Известный далеко за пределами уральских спортивных зон футбольный технарь Арбалет заработал пенальти. В воротах стоял не менее известный голкипер Челяба. Арбалет разбежался, ударил по мячу, и тяжёлый промокший мяч послал Челябу в нокаут. Два часа его не могли привести в чувство. Вот с этого и начались коренные перемены в лагерном режиме.

Челябу унесли на МСЧ восстанавливать выбитое футбольным азартом сознание, а на поле Лужников (точнее в локалку) сбежалась вся Администрация (Да, много народу у нас наводит порядок в отечественном футболе, а играть всё некому и некому).

Приводим образцы утончённого начальственного остроумия:

– Вы какого чёрта тут расчувствовались? Больше никакого футбола! Вы – больные, и будете болеть. А не устраивать футбольные баталии! А, может, вы его специально убили? Это от безделья вы занимаетесь ерундой! Надо чем-то вас занять… Да и как-то вы одеты все не по форме, а это – грубое нарушение режима содержания.

Действительно, вся зона жила по режиму: заправка, одежда, ну и всё прочее, а на ВИЧевых закрывали глаза: больные как-никак. Но от анонимщиков со всей колонии стали поступать жалобы: мы живём в режиме. Работаем как волы, а эти больные не работают, качаются, словом, дуру гонят… Вот она зоновская жлобота и зависть во всей своей бесчеловечной красе!

Утром на оперативке у Начальника все собравшиеся решали, что делать с ВИЧами, как построить их в одну шеренгу со всей колонией. Да и что им можно, а чего нельзя?

– Они даже в столовую не ходят. У них единственная радость – футбол. – пытался защитить своих подопечных Начальник отряда, но опера и режимники тут же его прервали:

– Они должны быть как все и выполнять все режимные требования. Кто у них за предводителей? – Вот с ними надо плотно поработать, и все остальные будут делать то, что надо нам. А то они совсем распустились. А у нас – режим, а они, что хотят, то и творят.

Последствий этого совещания в высоких лагерных кругах долго ждать не пришлось.

Утром на проверку зашли оперативники и докопались именно до Арбалета и до Мягкого, что одеты они как-то не по форме. Сперва зацепились словесно, потом пошла ругань… и наши друзья оказались в ШИЗО. Загнали их в самый конец изолятора, где находились самые холодные камеры. Их посадили в одну, а Старого и Кучера – в другую. Вот так и начинаются одобренные на самом верху ломки.

Утром на проверке Арбалет задал вопрос:

– Вы зачем посадили нас в самые холодные камеры? Нам простывать нельзя.

Но Арбалет своим вопросом упёрся в глухую стену чиновничьего непонимания. Опера, нагловато улыбаясь, ответили ему:

– Администрация думает о вашем здоровье, чтобы вы были на свежем воздухе… Да вы ещё и одеты в такие тепляки, и носки у вас шерстяные!

Они тут же дали указание дежурной смене:

– Всё снять. Не замёрзнут.

Вот тут и началась буза, вплоть до взаимных побоев. Мягкий успокаивал разъярённого Арбалета.

– Держи себя в руках. Упокойся.

А тот никак не мог смириться с такой явной несправедливостью и такой бездушной чёрствостью. Позабыв о вообще-то присущем ему благоразумии и отбросив всякую осторожность, разъярённый Арбалет орал прямо в опухшие от казённой харчёвки вертухайские рожи:

– Вы что делаете? Люди вы или нет? Даже немцы так не издевались над людьми! А тут русские унижают и убивают таких же русских. Мы же все – братья!

– Не брат ты нам. Ты – заразный. Вас всех надо уничтожать!

Как раз в это время по прокопчённой Магнитке ползал пущенный кем-то гнусный слушок, что якобы некоторые ВИЧ-инфицированные в общественном транспорте заражали своими шприцами здоровых людей. Так они будто бы мстили за свои собственные грехи, ненавидя весь род людской за свою обречённость. Конечно, среди неизлечимо больных людей бывают и такие отморозки. Но в данном-то случае никаких реальных арестов и судов не было, так что, скорее всего, это была просто административная утка, чтобы подстегнуть общее отрицательное отношение к ВИЧ-инфицированным и дать старт методичному их уничтожению. Распространение этих ложных слухов подействовало и на сотрудников колонии.

Арбалет, Мягкий, да и все ВИЧ-инфицированные прочувствовали это на своих дублёных шкурах. И в камерах, и особенно в Шизо их раздевали, били, всячески унижали и оскорбляли.

Арбалета согревали только мысли об Юле. Он мечтал и надеялся, что всё равно он пройдёт все испытания и освободится, и тогда уже ничто не разлучит их любовь.

Но нервы у Арбалета были уже на пределе, он всё чаще срывался, и каждый миг был готов броситься в бой на своих мучителей. Он пригрозил операм, что вскроет себе вены, если их не выпустят из ШИЗО в отряд. Обозлённые его отчаянным упорством режимники, проорав: «Ах, ты ещё нам жути гонишь!» – подвесили его за наручники, пристегнув к решётке. Он долго висел так, не доставая ногами до пола, крыл своих палачей матом как только мог, а когда силы покидали его, молился и просил у Русского Бога мудрости и терпения, чтобы вынести эти испытания.

А мудрость, опыт и благоразумие находились в одной с ним камере в лице Мягкого.

Только по воле всемогущих Богов мог оказаться в одной камере с ним такой человек. И именно в этот, самый трагический отрезок в его жизни. Что было бы с Арбалетом, ели бы тогда с ним рядом не было Мягкого! Мягкий терпеливо успокаивал своего молодого и горячего друга, развеивал его непомерную злость на обстоятельства жизни, балагурил, шутил и даже пел песни. Однажды, в особо грустную минуту, он устроил в камере настоящий концерт.

(Если мы скажем, что Мягкий пел, аккомпанируя себе на гитаре, некоторые дотошные «специалисты» могут задать вполне резонный вопрос: «А кто это нарушил режим и пронёс в ШИЗО муз.инструмент?»

Поэтому мы скажем здесь, что наш герой Мягкий пел свои песни без всякого музыкального сопровождения… Вы довольны, стукачи недодолбанные?).

Мягкий бережно перебрал аккорды, чтобы не возмутить ледяную продольскую тишину, и запел своим сочным и одновременно мягким баритоном слегка протяжную и заунывную мелодию:

Дождь по крыше стучит монотонно,

Навевая осеннюю грусть.

Где-то тоже не спишь ты, Мадонна,

Ведь я знаю тебя наизусть.

Помню нежные добрые руки,

Тишину твоих ласковых глаз.

Как мучительны наши разлуки.

Даже думать мне больно о нас.

Не спешат прокажённые годы,

Каждый день мы считаем за век.

Ты одна там встречаешь невзгоды,

А здесь мечется твой человек.

Без меня подросли наши внуки.

Ты их в школу уже отвела?

…Никогда не сдают на поруки

Знатоков моего ремесла.

Поутру, деловая, за чаем

Проверяешь Максимкин урок.

Только мы с тобой, милая, знаем,

Что такое пожизненный срок.

Долго-долго живи, дорогая.

Не робей в оголтелом миру!

Я с улыбкой, тебя вспоминая,

От тюремной чахотки умру.

Совсем тревожно стало на душе измученного пытками Арбалета, и он взмолился:

– Андрей, песня чудная, но в нашем положении лучше что-то не такое печальное.

Мягкий улыбнулся и пропел ещё одну, тоже не очень-то весёлую песню:

В одном заведеньи весёлом

Явилась принцесса на бал,

Сфокстротила мызглым подолом,

И все фраера – наповал.

Какой-то жеребчик мышиный

Висел на гнилых костылях.

С его безбородой плешины

Стекали созвездия блях.

Оркестр безболезненно таял

В объятиях скрипок и флейт.

Но повара только охаял

Ушедший в провал полтергейст.

Скорблю воле стойки буфетной

О тех, венценосных балах.

Когда всю страну безответной

Тащили с ликующих плах.

– Ты что, Арбалет?

– Родину жалко.

– Она-то о нас не очень печётся.

– Нет, Мягкий, Родина нас ещё вспомнит и полюбит… когда её жареный петух в задницу поцелует.

– Ну, когда это ещё будет… Ладно, споём весёлую. Подпевай, братан!

В стране полно работы,

Печали и заботы.

У граждан – недороды и беда.

А мы сидим на нарах

И думаем о шмарах.

…О чём ещё нам думать, господа?

Горбатятся крестьяне.

Трудяги и мещане.

У всех – круглогодичная страда.

А мы сидим на нарах

И думаем о шмарах.

…О чём ещё нам думать, господа?

Богатых жадность гложет,

Все рыскают. Нам тоже

Так хочется размяться иногда.

Но мы лежим на нарах

И думаем о шмарах.

…О чём ещё нам думать, господа?

Воруют демократы,

Попы и партократы.

Никто ещё не умер со стыда.

А мы лежим на нарах

И думаем о шмарах.

А что нам остаётся, господа!

Там за решёткой мэнты,

Вожди и экскрэмэнты…

Здесь лучшие собрались, как всегда.

Но мы лежим на нарах,

Не думая о шмарах.

Свобода их дороже, господа!

Последние куплеты они распевали уже вместе, почти позабыв о режиме ШИЗанутой тишины. Сумел всё-таки Мягкий вывести Арбалета из душевного ступора! Да, жить везде надо… и можно. Не сходить же с ума в этих ледяных пещерах на радость своим врагам!

– Мягкий, а кто стихи и мелодии для песен сочинил? Я этих песен нигде и никогда не слышал.

– Всё, Арбалет, придумал твой покорный слуга. Когда делать нечего, можно и сочинительством подзаняться… Понравились песни?

– Особенно мелодии. У наших «звёздочек» таких нет.

– Они, Арбалет, пишут для московской публики, а я – для своей души.

– Московская публика – это всего лишь пыль, заслоняющая душу нашего народа.

– А хочешь, Арбалет, я почитаю тебе стихи?

– Послушаю с удовольствием. Андрей, а вдруг бы режимники услышали сейчас, о чём мы говорим?

– Они бы сразу сошли с ума… если бы он у них был. Итак, я открываю вечер поэзии для своего единственного слушателя, брата, «крепкого орешка» магнитогорской душегубки.

(Уважаемые читатели! На самом деле Мягкий провёл в магнитогорской холодильной камере не один, а несколько вечеров поэзии и юмора. Два вечера были посвящены исключительно «народным» анекдотам, большинство из которых, как мы подозреваем, Мягкий придумал сам. Когда-нибудь, если позволят время и здоровье, мы поднатужимся, вспомним их и запишем для поднятия и вашего настроения.

Поэзия его может показаться странной и малопонятной… Но, возможно, Мягкий видел и понимал то, что нам, простым гражданам, пока труднодоступно… Увы, каждому приходится жить в пределах своих горизонтов. А что касается поэтического раздела ШИЗОкамерных литературных ночей, то, чтобы не рассеивать внимание многочисленных и откровенных нелюбителей поэзии, мы поместим здесь лишь некоторые из его стихотворений, которые им, нелюбителям, можно и пропустить, и сразу же вернуться к драматическим сценам из жизни наших, а может быть, и ваших героев).

Всё быстрее времени бег.

И всё дальше уходишь ты.

А холодный декабрьский снег

Заметает твои следы.

За сугробами ждёт беда.

Но назад повернуть – нет сил.

Расстаёмся мы навсегда.

…Как я мало тебя любил.

Как я мало тебя берёг,

Беззащитную, от ветров…

Мы у разных стоим дорог,

Покидая упавший кров.

Чёрный призрак тебя влечёт,

Ты уходишь в глухую ночь.

Превращаются слёзы в лёд.

И ничем тебе не помочь.

***

Моя любимая ушла

Невозвратимо

И не узнала, как была

Она любима.

Густой янтарь её очей

Кому-то светит;

А я всё думаю о ней.

Один на свете.

Часы унылые спешат,

И счастье с ними.

Уносит время на закат

Чужое имя.

Рыдает горько тишина

В холодной келье,

Где приморожена весна

К золе похмелья…

Мерцают призраки опять,

Стыда не зная.

Но жизнь не поворотишь вспять…

Прощай, родная!

***

Евреи много сделали для русских,

Как младших братьев опекая их:

От заблуждений берегли в кутузках

И въябывать учили за троих,

В каменоломни и на лесорубки

Гоняли попечительно из сёл…

И разве не для русских душегубки

Исай Давидыч Бершман изобрёл?

Диаволу помолимся

Храм столичный освещён

Потными свечами.

Патриарх бубнит канон.

Зал забит чинами.

Кочевряжатся, как встарь,

Баре да бояре,

Полномочный государь

И другие… хари.

Без таланта, без ума,

Прямо с партсобранья,

Перемётная сума

Лезет в поминанье.

Разменять пришла пора

Совесть на пижаму

(Из помойного ведра

В выгребную яму).

И помазанник – хорош! –

Сам – третей – к иконе.

Замытаренная вошь

От восторга стонет.

Ельцин, Зорькин и Руцкой –

Чёртова порода! –

Молятся… за упокой

Русского народа?

Реквием

Всё ли я выжал и всё ли я смог

Взять, что природа давала?

Кто переступит замшелый порог

Мёртвого тронного зала?

Кто взгромоздит на дрожащую твердь

Перст указующий власти,

Кто усмирит ненасытную смерть

И неуёмные страсти.

Кто с заполошенной сцены столкнёт

Ряженых кукол шаманства?

Чей ненавязчивый голос пробьёт

Вязкую муть окаянства?

Кто сокрушит неподатливый наст

В тающем русском сугробе?

Кто обессиленным руку подаст,

Стоя на собственном гробе?

***

Бередящий кошмар

И зловещие сны…

Как ты болен и стар

Накануне весны!

Замогильная ложь

Безнадёжно стара.

Ты колеблешься. Ждёшь.

Не упрямься. Пора.

Седина упадёт

На подтаявший снег.

Тяжек истины гнёт.

Страшен времени бег.

И провал впереди

Под дрожащей ногой.

Навсегда уходи,

Ненавистный изгой.

Всё свершается в срок.

Справедливость – во всём.

Знает сумрачный Рок

Для чего мы живём.

***

Коснорожат, паскудя бумаги,

Обитатели «белых домов» –

Пекуны об общественном благе,

«Элита»… российских воров.

Заелозили тёплые щели

Козлодои словечка «вперёд».

«Умчестьсовестью» кинуть сумели

Доверчивый робкий народ.

Потрошат наизнанку законы

Под кощунственно злой аппетит.

Злоумышленно с русской иконы

Еврейское счастье смердит.

Свинорылая топчет охрана

Обереги плюгавых вождей.

На тенистом лужку для барана

Пасётся отара блядей.

А вокруг – горемычные слёзы,

Бередящая душу тоска.

И невнятно – глухие угрозы,

Угрозы, угрозы… пока.

Да, через тяжёлые испытания пришлось пройти нашим героям. Каких только физических и моральных мук и унижений не изобретала для них лагерная администрация! Но они преодолели всё. Как бескорыстно, мудро и тонко помогал Арбалету выжить в этом адском чистилище его старший товарищ! Арбалет, глядя на этого мужественного человека всё время удивлялся его несгибаемой воле и неиссякаемому интеллектуальному остроумию. Даже имея на плечах восьмилетний срок, он никогда не терял оптимизма.

Восемь лет Мягкий получил за то, что был очень не нужен определённым деляческим кругам в своём городе. Ему подкинули героин, вынудили зависимого наркомана написать на него заявление, что он, якобы, сбывал наркоту. И всё, даже разбираться не надо. Отсиживай свой срок, пиши бумаги в разные инстанции, доказывай им всем о своей невиновности. А бюрократам, читающим эти жалобы и обращения, никакого дела нет до отдельно взятых человеческих судеб. У них и своих забот полон рот: рвать надо, пока на пенсию не отправили (Некоторые читатели из вышесказанного могут сделать ложный вывод: Надо сидеть тихо и мирно. Нет, друзья мои, если мы все будем сидеть тихо, нас просто не будет).

«У каждого – своя судьба на свете». И твоя жизнь, читатель, ничем не хуже других. Не завидуй ни богатым нуворишкам, ни сильным мира сего, ни отягощённым непосильной властью. Всё что у них есть – преходящее. Подними выше свою гордую голову, потомок Русов-арийцев, и ни перед кем не склоняй её. Стань Воином Духа и иди по жизни с достоинством. Не забывай своих великих предков и думай о своих потомках. Они должны учиться не на твоих ошибках, а на твоих подвигах.

Арбалету порой казалось, что его маленький срок растянулся на целую вечность. Оказывается в аду можно не только гореть, но и жить, то есть не умирать. Наши герои, находящиеся в холодной и грязной камере, были ещё и (видимо в назидание другим) разуты и раздеты. Но Арбалет, по примеру своего старшего товарища, уже не унывал и стойко переносил мелкие уколы враждебного окружения. Спасибо вам, поганые вертухаи, за то, что своим холуйским усердием вы только укрепляли в нём осознание своей Личности. Вам хотелось сломать его внутренний стержень, но вы невольно оказались судьбоносным оружием в деснице всемогущего Бога. Своими тупоголовыми действиями вы возрождали и укрепляли его воинственный дух. Многому научился и многое понял в магнитогорских казематах наш герой. Душа его была благодарна Богу за создание таких ситуаций, в которых он рос, взрослел и не боялся смотреть прямо в глаза непостижимой и гнетущей тайне человеческого существования.

Не по одной пятнашке отсидели наши герои в ШИЗО – Арбалет со своим детским сроком и Мягкий с восьмилетней ношей на плечах. Они не сдавались. Пели песни, балагурили, рассказывали друг другу анекдоты, вели политико-экономические философские диспуты, в особо тяжёлые моменты Мягкий читал Арбалету свои загадочные стихи, которые Арбалет выучивал наизусть, чтобы не отупеть в заплесневелой тесноте бездушных казематных стен. Словом, держались они стоически, как и подобает потомкам… (читатели уже знают, Чьи мы потомки).

И в конце концов произошло вполне ожидаемое чудо: сотрудники не смогли «перевоспитать» наших героев, но, ежедневно глядя на то, с каким мужеством преодолевают они создаваемые им трудности, сами стали перевоспитываться и смотреть на многие вещи иначе. Почти все смены в ШИЗО стали вдруг относиться к нашим друзьям с плохо скрываемым… уважением. Если перед проверками с блистательными звёздами вся одежда с них снималась, то, после ухода тяжеловесной галифейной прослойки, всё снова возвращалось нашим героям.

Даже самая злая смена Жени Собаки оказалась в плену обаяния постояльцев ШИЗО и, хоть и против своей воли, смотрела на них, как на античных героев. Собакой Женю прозвали за то, что он обладал каким-то поистине собачьим нюхом. Когда он заходил в камеру на шмон, то каким-то удивительным образом чувствовал и сразу находил спрятанные в самых отдалённых уголках запреты: чай, сигареты и прочее. Зная о таких выдающихся способностях Собаки, Арбалет уже вообще ничего не прятал. Собака терялся и недоумевал, что нигде ничего искать не надо, а у него прямо под носом на полке лежали конфеты и чай. Сигареты Мягкий и Арбалет не курили, а если ребята с барака и загоняли им курево, то они раздавали его нуждающимся.

В то время в ШИЗО на страже стоял Серёга Белоус. Вот его Арбалет впоследствии всегда вспоминал добрым словом. Белоус старался и делал, что мог, чтобы ВИЧ-инфицированные не нуждались ни в чём. Он прятал и носил грузы, подогревал запретом, делился последним, но никогда не забывал наших штрафников. Страдал сам за это, опера неоднократно били его, но он упорно отстаивал своё:

– Я всё равно буду им носить, чтобы они сидели и всё у них было, они и так обречены на скорую смерть. И я её приближать, как вы это делаете, не буду. Я не хочу принимать участие в том, что они начнут вскрываться. Можете бить меня сколько угодно или увольняйте, ставьте на моё место кого угодно. Я везде проживу.

Но судьбе угодно было сложиться так, что пока Мягкий и Арбалет сидели в ШИЗО – а это, примерно, полный календарный год, – Белоус продолжал работать на своём месте и всячески скрашивал их страдальческое существование. Даже делился с ними своими наркотиками. В то время Арбалет временно прекратил бороться с зависимостью. Наркотики немного облегчали и смягчали серость ледяных будней. Они сыграли свою временную благотворную роль и помогли им не сойти с ума от бесконечности и безысходности страданий.

Опера не хотели – или просто побаивались, – отпускать их в зону. Когда заканчивались очередные сутки, их тянули на второй этаж в ПКТ (помещение камерного типа), продлевали им следующие сутки и снова отправляли в ШИЗО: 15, 10, 5 и снова 15, 15, 10… и так целый год. Администрация не знала, что делать с этими не совсем обычными зеками. Их даже временно не переводили в ПКТ, там у них не было своей камеры, и они всё время сидели в двух самых холодных камерах полуподвального ШИЗО.

Чем отличается ПКТ от ШИЗО? В ПКТ разрешаются: чай, конфеты, сигареты и, главное, книги; а в ШИЗО – ничего нельзя.

Зашоренные службистским усердием опера думали, что если их посадить в ПКТ, эти два юридически подкованных бузотёра сразу начнут проглатывать одну за другой разные книги, как это делают отдельные старомодные курортники на ласковых и манящих побережьях. А в ШИЗО, надеялись хитроумные опера, Арбалет и Мягкий одуреют от постоянной скуки и рассорятся, как это не раз бывало с другими сидельцами. Лагерное единсво будет разрушено; и Администрация достигнет своих целей. Но в этом случае нарвались они, как говорится, не на тех. Мягкий и Арбалет были не просто грамотными зеками, они были сверхинтеллектуалами, всегда находившими интересную тематику для своих долгих, поучительных и, к разочарованию опер.службы, мирных бесед.

Здоровые зеки, сидевшие рядом с ними, не переставали удивляться и возмущаться беспределу администрации по отношению к больным и фактически обречённым без всякого лечения и нормального питания людям.

Иногда их выпускали в зону на один день. Это называлось добавить сутки «через матрас». Одну ночь они отсыпались на нарах в отряде, а утром – снова в ШИЗО. Отряд был уже переполнен, и Администрация планировала создать ещё один для вновь прибывающих инфицированных. Словом, в зоне кое-что менялось, но наши герои по-прежнему продолжали гнить в изоляторе. Они уже стали привыкать к откровенно скотским условиям своего существования и почти смирились со своей злосчастной судьбой, когда их вызвал к себе старший опер.

– Вы поедете в другой отряд. И все ваши отрицательно настроенные – вместе с вами. Если что будет не так, вы поедете обратно гнить. Выбирайте.

Для разнообразия жизненных впечатлений они согласились и «поехали». Первые дни в отряде, после такого ШИЗО, им казалось, что они будто бы освободились. Даже само простое общение с себе подобными приносило им несказанное удовольствие. Всё радовало, особенно задымлённое небо над головами. Новый отряд блестел как пасхальное яйцо. От других отрядов он отличался тем, что был плотно заварен металлическими листами, чтобы никому не было видно, что происходит внутри этого зверинца.

Отрядик маленький и уютный. Всего на 60 человек. Прямо в отряде они ели и жили, в локалке сделали турник и брусья, соорудили душ. Ничего лишнего, как в монастыре (впрочем, о строгости монастырских уставов и чистоте тамошних нравов можно и поспорить, но это уж забота не наша, а епархиального начальства). Словом, занимайся в отряде, чем хочешь. Администрация к ним вообще не лезла и практически не заходила в отряд (держалась подальше от чумных).

Зато в первом их отряде постоянно проводились режимно-оперативные мероприятия, и, наконец, чтобы занять их делом, решили вывести их в пром.зону. Зам.полит по-отечески успокаивал народ:

– Чтобы вы дурью не маялись, мы займём вас делом.

А «дело» оказалось тупым до идиотизма: вручную точить гвозди, которые забивают в шпалы (мы, читатель, тоже не святые: никак не можем вспомнить, как называются эти «гвозди»). Если вся зона точила их на станках и получала от выработки неплохие деньги, на которые хоть как-то можно было жить, то при работе вручную выходил самый смехотворный пшик. Зеки начали роптать и писать малявы на отряд Мягкому и Арбалету, спрашивая: «Как быть? Требуют норму, а за что? Деньги не платят». В это время с Арбалетом и Мягким общался москвич Андрюха Большой, у которого родители имели связи в Главном Управлении. Вот их он и отправил узнать, что положено, а что не положено больным ВИЧ-инфекцией. Они сходили, узнали и всю информацию распечатали из компьютера.

Оказалось, что нужно регулярно брать у всех анализы и знать стадию болезни. Те, у кого была 3-я стадия, работать не могли. Практически у всех была именно эта стадия, поставленная инфекционистами на тюрьме. В общем, никто не должен работать, ну уж тем более бесплатно вручную точить железнодорожные «гвозди» (костыли)!

На обоих отрядах собрались все уважающие себя зеки и решили: не выходить в пром.зону ни при каких условиях, а если кто выйдет, то «не с нами».

Утром дежурная смена пришла сначала в один отряд, там все отказались идти в пром.зону, сунулись во второй, а там совсем отпетый народ – и ловить у них нечего. Словом, все в полном отказе. Для рабочей зоны это было большим резонансным событием, чтобы целых два отряда каких-то ВИЧ-инфицированных дружно, в полном составе, отказались заниматься издевательской трудотерапией. Ну бывали у них в практике единичные случаи подобного бунтарства, но Администрация умело тушила их в самом зародыше. А тут целых два отряда! Это был шок (Ну надо же иногда и администрацию чем-то порадовать!). Все самые большие звёзды: Хозяин, БОР, Зам.полит, Нач.опер.части в сопровождении своих многочисленных подчинённых (а сколько бы они могли за смену вручную «гвоздей» выточить!), все прибежали на бунтующий отряд. Сначала, по своему обычаю, гнали жути:

– Мы всех сгноим!

А потом из рядов скромно так и мягко вышел Мягкий и передал беснующемуся руководству распечатку, где чётко прописывалось, что по закону положено, а что – нет. Да, грамотно зеки обошли администрацию и не позволили использовать себя как рабскую силу.

Хозяин прочитал документ. Сказать и возразить ему было нечего. Он явно не ожидал такой прыти от простых уголовников, да ещё и ВИЧ-инфицированных. Молча проглотил он эту горькую зековскую пилюлю, резко повернулся на каблуках и покинул локалку бастующего отряда. За ним хлопотливо побежало и всё остальное рукоблудство. Все звёзды спешили на внеплановую оперативку.

Расстроенный таким неожиданным апперкотом Хозяин попил водички, но отказать себе в удовольствии поорать на своих подчинённых в собственном кабинете он не мог.

– Пусть успокоятся, а потом – всех зачинщиков этих массовых мероприятий в ШИЗО, в крытую, куда угодно! Их надо хорошо проучить! Кто у них зачинщики? – задал он вопрос старшему оперу. Ответ не заставил себя долго ждать:

– Арбалет и Мгкий.

– Убрать этих мразей! Сгноить в ШИЗО!

Именно на этом решении исчерпала себя наша руководящая мудрость. Ни что-то другое у неё просо не хватило ума.

А наши герои-победители в отряде радовались как дети, что они выступили так дружно, и всё у них получилось. И действительно, какая получается пробивная сила, когда, хотя бы зеки, выступают единым и сплочённым фронтом. Когда нет ни чёрных, ни красных, ни белых, ни голубых, а есть просто доведённые до предела зеки, которые вместе добиваются намеченного (Вы не замечаете, читатели, как схожа жизнь в зоне с вашей жизнью на воле? Везде действует один и тот же принцип: разделять и запугивать людей, чтобы можно было править ими по руководящему усмотрению.

Например: После краха гнилой коммунистической идеологии оказавшиеся у власти по воле своих духовных отцов бывшие комсомольские шестёрки, у которых никогда не было никакой самостоятельной мысли, не смогли придумать ничего лучше, как повернуть народ в сторону затхлого и провонявшего церковной рутиной христианства. Конечно, толпой молящегося и вечно кающегося в чём-то народа управлять легче, чем свободными мыслящими людьми. Такой народ охотно поверит и в непорочное зачатие, и в снисхождение благодатного огня, и в то, что иконы святые иногда мироточат… Про «непорочное зачатие» мы целомудренно умолчим, хотя и там не обошлось без римского наёмника, а во время «схождения» секретные приборы почему-то всегда фиксируют электрические разряды мощности самого дешёвого бытового сварочного аппарата… А что касается рыдающих о бездуховном и грешном народе икон…

Когда во времена царствования Петра Алексеевича на Руси стало слишком много мироточащих икон, царь издал достопамятный указ, где говорилось буквально следующее:

«Владыки святые! Приказываю, чтобы Богородицы отныне не плакали. А если Богородица ещё хотя бы раз заплачет лампадным маслом, то зады у обманщиков заплачут кровью».

После этого царского указа произошло настоящее чудо: все иконы на Руси перестали мироточить.

Пётр Алексеевич! Восстань из гроба! Зовём тебя на престол российский! Оборви хоть ты эти мясистые боярские и поповские бороды! Аминь).

Недолго пришлось дышать вольным магнитогорским воздухом нашим друзьям. Через две недели после описанных выше событий Мягкого и Арбалета администрация вернула на место их постоянной прописки – в ШИЗО. Формулировка была до смешного проста и примитивна: одеты не по форме. Когда их препровождали в подвал, Мягкий не стерпел и задал вопрос операм:

– Вы что к нам приё… прискрёбываетесь? И всё время из-за какой-то формы. Вы что, ничего поумнее придумать не можете?

Но сотрудники молчали, игнорирую сардоническое замечание этого неуправляемого и опасного зека. Да и что они могли возразить? – Им надо выполнять распоряжение своих работодателей. А ума с них спрашивать… (Незабвенный друг наш, Мягкий! Совершенно бесполезно предъявлять тем же операм какие-то претензии по части ума. Умные трудятся и творят, ну скажем, в Ракетном центре: выбирают компоновки, проектируют камеры сгорания и турбонасосные агрегаты, рассчитывают траектории полётов...; или у нас в секретных лабораториях простыми напильниками выделывают детали для летающих тарелок… А в органах служит то, что остаётся… Умные же предпочитают вместе с Андреем Платоновым дворы подметать).