Текст книги "Призраки (Русская фантастическая проза второй половины XIX века)"

Автор книги: Федор Достоевский

Соавторы: Иван Тургенев,Алексей Толстой,Григорий Данилевский,Николай Чернышевский,Михаил Михайлов,Николай Никифоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Глава пятая

(1). И возопивши, возопил Абу-Джафар голосом великим: «Потрясатель земли силою геенны, Сильный оружием вскоре разорится; так написано в Книге судеб.

(2). И откроется народам Сейсмот, и будет подымать на себя бомбу, и положит на себя, на катапульту. И начнет Сейсмот заводить пружину катапульты. И будут трепетать народы.

(3). И заведется пружина катапульты и спустится; и взмахнется катапульта, и полетит бомба. И будут смотреть народы, куда полетит бомба. Горе стране той!

(4). И поднимется бомба на тысячу верст в высоту и полетит на Кавказ. Горе Кавказу, горе!»

(5). И возопил Абу-Джафар и, возопивши, возопил голосом великим: «Горе Кавказу, горе!

(6). Потому что с тысячи верст высоты упадет бомба на Эльбрус. И пробьет Эльбрус до основания. И великое землетрясение будет по всему Кавказу. И десятая часть людей на Кавказе погибнет в расщелинах и под обрывами скал.

(7). Велико горе Кавказу от падения бомбы. И от взрыва ее – погибель.

(8). Взорвется бомба под Эльбрусом, под основанием Кавказа, и разнесет Кавказ; от моря до моря весь разнесет его, на все четыре ветра небес – в море и в море, и на север и юг разнесет она Кавказ обломками скал. И в этом взрыве и падении раздроблено будет в щепки всякое дерево, бывшее на Кавказе, и стерто будет с пылью в грязь всякое живое тело, бывшее на Кавказе, от человека до мухи и до блохи.

(9). Так написано в Книге судеб. Горе Кавказу, горе!» И возопивши, возопил Абу-Джафар голосом вопля великим, великим: «Горе Кавказу, горе! Так написано в Книге судеб».

(10). И стояли наибы и мюриды, и плакали. И весь народ.

Глава шестая

(1). И возопил Абу-Джафар: «Горе Кавказу, горе! Так написано в Книге судеб.

(2). Но милосерд Бог и милостив. И пошлет Бог спасение Кавказу. И спасение то будет баран.

(3). Войдет баран во двор Шамилев в Гунибе и взлезет на кровлю дома Шамилева.

(4). И заблеет баран по-козлиному, и спасется Кавказ.

(5). Потому что будет то весть от Бога Кавказу: стал Пожиратель Книг читать для отдыха интегралы, и скоро выдумает Эвергета.

(6). И не сделают гяуры Эвергета, сделан будет гяурами Хадергет.

(7). Потому что так написано в Книге судеб: заблеет баран по-козлиному, и будет то знамение Кавказу о Пожирателе Книг.

(8). Потому что баран символ качеств души Пожирателя Книг, голос же у этого гяура козлиный. Так написано в Книге судеб.

(9). И явится на кровле дома Шамилева знамение того гяура, и услышит народ козлогласование его, и поймет Кавказ: близка погибель Кавказу от Потрясателя Земли.

(10). И смирится Кавказ, и спасется Кавказ. Так написано в Книге судеб».

(11). И возопил Абу-Джафар: «Так написано в Книге судеб!»

(12). И возопивши, возопил голосом великим: «Смирится Кавказ, и спасется Кавказ!»

(13). И плакали наибы и мюриды, и говорили: «Увы, если не смиримся, сокрушится Кавказ. Увы нам, ах!» И плакали плачем великим. И весь народ.

(14). И возопил народ, и мюриды, и наибы возопили: «Так написано в Книге судеб: Смирится Кавказ, и спасется Кавказ!»

(15). И возопили воплем великим, как рев моря в плеске бури волнами о скалы Кавказа: «Смирится Кавказ, и спасется Кавказ! Так написано в Книге судеб. И смиримся, и спасемся».

Глава седьмая

(1). И сказал Шамиль наибам своим и мюридам своим и всему народу: «Кто вам сказал это?»

(2). И сказали все: «Это сказал марабут Махмуд Абу-Джафар Ибн-Мустафа Джурджурский, человек угодный Богу.

(3). И свидетель Абу-Джафару сын его Джафар; и рукописание в руке Джафара».

(4). И сказал Шамиль: «Как же по прозванию этот марабут Махмуд?»

(5). И сказали все: «По прозванию он марабут Абу-Джафар Продажная Душа».

(6). И сказал Шамиль: «Он человек угодный Богу; Богу ли только? Может быть, еще кому-нибудь?»

(7). И сказали все: «Он также угоден тебе, Шамиль».

(8). И сказал Шамиль: «Мне он угоден, это точно. Но мне ли только?»

(9). И сказали все: «Нет, не тебе только; и князю Воронцову также».

(10). И сказал Шамиль: «Хорошо. Он угоден и мне, и князю Воронцову. Одному бы кому из нас, еще годилось бы куда-нибудь. А то угоден обоим нам. Как же может он быть угоден Богу? И сами вы говорите: по прозванию он Продажная Душа. Понимаете, как вышло дело?»

(11). И сказали все: «Чего тут не понимать? Князь Воронцов подкупил его сказать так. И слово его лживое».

(12). И выхватили шашки наибы, и мюриды, и весь народ, изрубить Абу-Джафара и сына его Джафара в мелкие куски.

(13). И сказал Шамиль: «Младшему обманщику хорошо будет так; этого наказания довольно с него, потому что он лишь подговорен отцом. А старшему обманщику мало такого наказания. Сделайте вот так: возьмите большое бревно, толстое; и расколите вдоль, и выдолбьте; и вложите лживого пророка в это дерево и возьмите пилу; и распилите его».

(14). И сказал Абу-Джафару: «А пока готово будет дерево, в котором пилить тебя, иди за мной».

(15). И повел Шамиль Абу-Джафара в дом свой.

(16). А Джафара изрубили мюриды в мелкие куски; и рукописание с ним.

Глава восьмая

(1). А Абу-Джафара Шамиль ввел в дом свой, в особый покой дома своего.

(2). И дрожал Абу-Джафар, как дрожит лист осины в лесах гяуров; и был синий, как лед в ледниках Эльбруса.

(3). И затворил Шамиль дверь покоя особого своего за собой и Абу-Джафаром; и поставил у двери Арслан-бея.

(4). И был наиб Арслан-бей мюрид из мюридов; и он один из наибов и мюридов не восплакал и не сказал: «Смиримся и спасемся», когда восплакали все и сказали то.

(5). И был Арслан-бей головой выше всех мюридов; и воин сильный пред Богом.

(6). И была праведна душа его, и не было коварства в сердце его, и не было обмана на языке его.

(7). И добрый был человек Арслан-бей; и видна была доброта его на бесстрашном лице его.

(8). И поставил Шамиль наиба Арслан-бея на страже у двери покоя особого своего, а сам затворился с Абу-Джафаром, и сказал Абу-Джафару:

(9). «Марабут Абу-Джафар, ты мерзавец; ты хуже пса; и душа твоя грязнее нечистого тела свиньи. Но ты марабут. Как допускает Бог таких людей быть марабутами, я не знаю. Но такова воля Божия. Знаю я, недорого купить тебя на всякое подлое дело. Но не подкуплен ты князем Воронцовым на такой совет. Сколько ни давать тебе, чтобы ты устраивал мир, ты будешь расстраивать мир. В том твоя выгода, чтобы не было мира. И знал ты, что ведет тебя на смерть такой совет. Своею волею не мог ты прийти сказать такое слово. Сила Божия привела тебя против твоей воли. И знаю я, твое слово истинное».

(10). И сказал Абу-Джафар: «Так. Знал я, что иду на смерть. И не хотел идти. И сын мой Джафар не хотел идти: и не хотел писать моего слова. Но велела ему писать сила Божия, и повела его со мною, как повела меня».

(11). И сказал Шамиль: «Как быть! Знал я то, что не виноват он. Но молодой человек не умел бы после молчать, что было это слово по воле Божией и что истинно оно. Нельзя было мне поступить с ним иначе».

(12). И сказал Абу-Джафар: «А меня ты помилуй».

(13). И сказал Шамиль: «А что это было в руке у него? Написано было слово твое по слову Казы-Муллы, это конечно. Но было еще что? От князя Воронцова было что-нибудь?»

(14). И сказал Абу-Джафар: «Было. Но ты помилуй меня».

(15). И сказал Шамиль: «Так я и понимал, что было. Потому и дал изрубить его бумаги с ним. Говори, что было».

(16). И сказал Абу-Джафар: «Ты помилуй меня».

(17). И сказал Шамиль: «И просить не о чем. Зачем же я и увел тебя от тех бешеных? Сына твоего нельзя было оставить живого. А ты будешь говорить всем, что твое слово было лживое. От тебя вреда не будет. А выгода мне от тебя большая. Нечего тебе бояться».

(18). И обрадовался Абу-Джафар, и припал к ногам Шамилевым, и целовал их.

(19). И поднял его Шамиль, и сказал: «Ездил ты в Тифлис. Что там?»

(20). И сказал Абу-Джафар: «Идут на тебя полторы дивизии гяуров. И я сказал князю Воронцову, где найти тебя: в Хундзахе».

(21). И сказал Шамиль: «Хорошо сказал ты. Съезжу в Хундзах, чтобы прав ты был перед князем Воронцовым. А как и где они пойдут?»

(22). И стал говорить Абу-Джафар. И когда рассказал все, сказал: «Так я узнал. И о тебе рассказал я им все, что велел ты сказать, ничего не забыл. И дал мне князь Воронцов за то тысячу рублей. И другую тысячу, чтоб я отвез к тебе ту бумагу. И два дня и две ночи молился я Богу, чтоб он научил меня, как не отдать ее».

(23). И улыбнулся Шамиль, и сказал: «Все ты говорил хорошо, а в этом соврал: не по страху ты хотел утаить ее, – отдать мне одному, втайне, какой же страх? А невыгодно было тебе, вот что».

(24). И улыбнулся Абу-Джафар, и сказал: «Когда так, то правда. Жаль мне сына; а что бумага изрублена, хорошо».

(25). И сказал Шамиль: «Что же, предлагал князь Воронцов условия лучше прежних?»

(26). И засмеялся Абу-Джафар, и сказал: «Что изрублено, то изрублено».

(27). И сказал Шамиль: «Не бойся, не соблазнишь. Говори. Для соображения моего, не мешает же знать».

(28). И сказал Абу-Джафар, какие условия для мира были в той бумаге.

(29). И задумался Шамиль, и сказал: «Дураки гяуры, предлагать такие условия. Лучше, нежели я думал, хоть и знал глупость гяуров».

(30). И испугался Абу-Джафар, и сказал: «Вот оно так и есть».

(31). И сказал Шамиль: «Не пугайся, друг. Я только дивлюсь глупости гяуров. Половину б их силы мне, взял бы я и Москву их, не то что эти горы. А соблазнить меня, не бойся: не соблазнят».

(32). И обрадовался Абу-Джафар, и сказал: «Так не соблазняешься и на эти условия?»

(33). И сказал Шамиль: «Нечего спрашивать у орла, какие условия примет он, чтобы дать подрезать свои крылья. Теперь этот разговор кончен, Абу-Джафар; и прошу тебя, доскажи, что там дальше в Книге судеб. Там было о трех бомбах. Первая – на Кавказ; а те две на кого будут?»

(34). И сказал Абу-Джафар: «Что слышал от Казы-Муллы, все сказал. Больше не слышал. Потому что, как услышал: „Смирится Кавказ“, – я очень испугался за такое слово, что должен сказать тебе такое слово при всем народе. И от испуга проснулся».

(35). И сказал Шамиль: «Жаль. Надо бы мне узнать о тех двух бомбах».

(36). И сказал Абу-Джафар: «Чего не знаю, того не знаю. Но, может быть, если помолюсь, откроет мне Бог».

(37). И сказал Шамиль: «Хорошо. Молись». – И замолчал.

(38). И сидел Шамиль, и молчал. И сел Абу-Джафар, как садятся при совершении намаза, и молился в духе своем.

Глава девятая

(1). И встал Абу-Джафар; и знамение духа на лице его; и глаза его возведены вверх, и неподвижны глаза его, и раскрыты широко. И возопил Абу-Джафар:

(2). «В неправде рожден я, и полна беззакония жизнь моя.

(3). Продажная душа моя, и алчет геенна пожрать душу мою.

(4). Но правы видения мои, и сила Божия говорит устами моими в видениях моих.

(5). Возносится дух мой к Богу, и возвожусь я в духе на вершину Эльбруса.

(6). Долины Грузии подо мною на юге: и море на западе.

(7). И обращается лицо мое в духе на север».

(8). И когда говорил Абу-Джафар: «Обращается лицо мое в духе на север», – вошел Арслан-бей и сказал: «Шамиль, пришли мюриды».

(9). И сказал Шамиль Абу-Джафару: «Замолчи. Доскажешь в другой раз». И не замолчал Абу-Джафар, и говорил в видении своем:

(10). «На север обращено лицо мое, и степь гяуров подо мною».

(11). И дернул Шамиль Абу-Джафара за рукав одежды его, и покачнулся Абу-Джафар, и обозрелся, и увидел Шамиля и Арслан-бея, и удивился, и сказал Шамилю: «Не мешай же».

(12). И сказал Шамиль Арслан-бею: «Держи его, а я завяжу ему рот». И снял тюрбан свой.

И сказал Абу-Джафар: «Что такое?»

И сказал Шамиль: «Ничего». – И распустил тюрбан свой, а Арслан-бей взял Абу-Джафара за руки.

И сказал Абу-Джафар: «Как?» – и задрожал, и стал синий.

И сказал Шамиль: «Нельзя иначе, Абу-Джафар». И завязал ему рот тюрбаном своим. А Арслан-бей держал его.

(13). И закричал Шамиль мюридам: «Войдите!»

И вошли мюриды и сказали: «Готово, Шамиль».

И сказал Шамиль: «Хорошо. Возьмите его. И смотрите, чтобы он не сорвал повязку. Он богохульствовал здесь».

(14). И взяли мюриды Абу-Джафара, и повели его. И вложили между двух половин расколотого дерева, выдолбленных, и связали половины. И положили пилу на грудь Абу-Джафару, на дерево против груди его.

(15). И стоял народ, и смотрел; и стоял Шамиль, и смотрел. И говорил народ: «Так и хорошо обманщику».

А мюриды пилили. А Шамиль говорил мюридам: «Вы не торопитесь; подольше, будет лучше ему. Он хотел обмануть народ».

И пилили мюриды без торопливости. А народ говорил: «Так и хорошо ему. Он хотел обмануть народ».

(16). И пилили Абу-Джафара, человека угодного Богу. Да помилует душу его Бог. Беззаконна была жизнь его. Но по воле Божией умер он. И молился за него Шамиль в сердце своем: «Да помилует Бог душу его».

(17). И когда распилили Абу-Джафара, сказал: «Бросьте тело его собакам».

И взяли мюриды тело его, бросить собакам.

(18). А Шамиль пошел назад в дом свой.

Глава десятая

(1). И вошел Шамиль в дом свой, и пошел в покой особый свой дому своего. И Арслан-бей с ним.

(2). И сказал Арслан-бей: «Разве он богохульствовал? Мне казалось не похоже на то. Было знамение духа на лице его».

(3). И сказал Шамиль: «Так Богу было угодно, чтоб умер он, как велел Бог. И жаль мне, что рано пришли мюриды. Немножко бы еще, и услышал бы я от него о тех двух бомбах, на кого они будут».

(4). И сказал Арслан-бей: «О тех двух бомбах? А точно. Понимаю, важно бы это. Может быть, те, на кого будут те бомбы, помогли бы нам, если бы сказать им».

(5). И сказал Шамиль: «Так».

(6). И помолчавши, сказал Арслан-бей: «Как же ты убил истинного пророка, Шамиль? Не хорошо. Грех перед Богом».

(7). И сказал Шамиль: «Так надобно, Арслан-бей. Кто не делает так, не годится управлять народом. Вот, например, ты. Сражаться, ты хорош. А в правители не годишься. Потому что большая душа у тебя, правдивая. Сердце у тебя справедливое. Ты не мог бы понимать, как должно правителю. Грех мне, говоришь ты. Нет: на то воля Божия. Когда поставил тебя Бог управлять народом, то и воля Божия на все, что надобно делать, по делам моим, чтобы оставаться на месте, на которое поставлен я». И помолчавши, сказал: «Арслан-бей, правдивая душа! Без обмана тут нельзя».

(8). И сказал Арслан-бей: «Но когда слово его истинное, то все равно, сбудется же».

(9). И сказал Шамиль: «Когда сбудется, то и сбудется. А пока сбудется, не надобно позволять, чтобы смущали народ и мешали нашему делу».

(10). И помолчавши, сказал Арслан-бей: «Но хоть бы о двух-то бомбах дать ему договорить».

(11). И сказал Шамиль: «Хорошо бы, если бы можно. Но мюриды-то ждали бы; что подумали б они? „Видно, Шамиль верит истине его слов, когда заставляет нас ждать“, – подумали б они».

(12). И сказал Арслан-бей: «Так. А жаль, что не услышал ты о двух-то бомбах».

(13). И сказал Шамиль: «Я и сам сказал: жаль».

(14). И сказал Арслан-бей: «Как же ты теперь? Где найдешь другого пророка, чтобы узнать?»

(15). И сказал Шамиль: «Обойдусь. Что надобно мне видеть в видении, то я и сам все вижу».

(16). И замолчал Арслан-бей. И замолчал Шамиль.

(17). И сел Шамиль писать слова те, все, от слова до слова, для научения детям своим, если кто из них будет править народом. Потому что этого не знает Шамиль, и не может видеть в видении, будет ли кто из его детей править народом. Потому что такова воля Божия. Что нужно видеть Шамилю, то дает ему Бог видеть в видении. А чего Бог не дает ему видеть, того он не знает.

(18). И да будет воля Божия. И что написано в Книге судеб, то написано. Но милосерд Бог и милостив. И может быть, кроме того, что сказал из Книги судеб Казы-Мулла Абу-Джафару, там написано и еще что-нибудь. И может быть, написано там, как спастись Кавказу и без покорности гяурам. Бог велик; и нет меры всемогуществу его, и нет конца благости его к правоверным.

Так написал Шамиль Гумрийский.

Да будет препрославлен Бог!

Знамение на кровле
(По рассказу очевидца)

Не только простолюдины, везде и всегда легковерные, но и мюриды, и даже наибы – сами администраторы, опытные в делах управления, – все остались убеждены, что Абу-Джафар говорил по подкупу от князя Воронцова, получил достойное наказание за обман; и все смеялись над его лживым словом.

Но не долго. На пятую пятницу после страдальческой смерти несчастного марабута, – в то самое время, когда муэдзин, взобравшись на минарет или единственной, как мне показалось по характеру выражений рассказчика, или если не единственной, то главной мечети в Гунибе, взвизгнул пронзительным голосом, призывая правоверных к утренней молитве, – в тот же самый миг пронесся над Гунибом, с той стороны, где дом Шамиля, другой крик, заливающийся перекатами еще более визгливыми и пронзительными, – козлиный крик, – чистейший козлиный крик, но чрезвычайной энергии.

«Что такое? Неужели сбывается?» – вздрогнул сам Арслан-бей, – хоть и человек вообще бестрепетного мужества, хоть и приготовленный не ныне-завтра услышать козлогласование, предсказанное пророком. Тем ужаснее, разумеется, затрепетали сердца других, менее бесстрашных и не ожидавших. Кто в чем был, – многие даже не надевши туфель, бежали, как и сам Арслан-бей, к дому Шамиля, бежали, оглушаемые неутомимым и неимоверно звонким козлиным воплем.

И подбегая, видели: сбылось. На кровле дома Шамиля стоял и блеял совершенно по-козлиному – действительно, баран; очень обыкновенный с виду и даже не из казистых: самый простой баран, тускло-желтоватый, среднего роста, сухощавый, – словом, незавидный, простой баран. Как подбегал кто, остолбеневал, и стоял молча, разинув рот, вытаращив глаза. Баран заливался с каким-то неистовством, будто в упоении восторга от своего искусства и звучного органа: задравши кверху голову, тихо поводил носом и раскрытым широко ртом, и драл горло по-козлиному с силою десяти козлов.

Несколько минут было гробовое молчание в толпе под ужасом этих рулад.

И вдруг зашумел народ, заколыхался, взволновался, взрывы шума заглушали даже неистово-пронзительное блеяние барана.

Выбежал на крыльцо Шамиль, и Арслан-бей, опомнившись, бросился стать подле него.

– Мириться! Мириться! – был гвалт народа.

– Молчать, сволочь! – крикнул Шамиль. Никого не испугал: был баран страшнее всякого Шамиля.

– Мирись с русскими! Мирись! – кричал и подступал народ. Шамиль бросился к окружавшим его мюридам:

– За мной, друзья! Разгоним этих трусов!

Пять или шесть человек из мюридов взялись за шашки. Остальные пожали плечами: «Нет, Шамиль; когда народ глуп, то глуп; а когда прав, то прав».

Как тут было быть? Если б один Гуниб – не велико бы горе, – или хоть бы только Кумыки, – хоть и с Казы-Кумыками, пожалуй, – все бы не проиграно дело, если бы только. Но куда ни придет слух о блеянии барана по-козлиному, везде будет то же.

Шамиль стоял, хмурясь. А народ подступал:

– Мирись с русскими! Мирись!

А баран заливался неумолкаемо своими шайтанскими козлиными перекатами.

– И как не стащили его до сих пор? – сказал Арслан-бей Шамилю.

– Да, как не стащили? – сказал Шамиль мюридам: тем, которые еще держались за шашки.

– Не было приказания от тебя.

– Правда! – проговорил Шамиль, стиснув зубы, и холодный пот выступил на лбу старика. – Струсил я, Арслан-бей, растерялся: сидел, как дурак, пока опомнился от крику народа и выбежал. Шамиль струсил, Арслан-бей – а? Шамиль трус!

– Нечего тут стыдиться, Шамиль, и нельзя называть себя трусом за это, – сказал Арслан-бей. – Такой случай, как не растеряешься? И со мною то же было: одурел я совсем.

– Плохо дело, Арслан-бей.

– Плохо, Шамиль.

А народ подступал:

– Мирись! Мирись!

– И ума не приложишь, как быть с ними, – сказал Шамиль уныло. Но вслед за тем и оживился: находчивость ума воскресла.

– Дурачье, с чего беснуетесь-то? Какой тут страх? Что тут за знаменье? Какое тут диво? Должно быть, вырвался баран, когда хотел зарезать его кто из таких шалопаев, как те вот, которые кричат: «Мирись!» Такому ротозею, ослу, и барана не суметь зарезать как следует; напугал барана и упустил. С перепугу это орет баран так. Вот и все диво. С перепугу, не то что по-козлиному, может заорать и по-коровьему, и по-лошадиному. Понимают это, я думаю, кто здесь умные люди. Не все же кричат.

– Нашел дураков обманывать! Рассказывай! – закричал народ. – Да что ты нас обижаешь-то? Шалопаи мы, по-твоему, ротозеи, ослы? Смотри, Шамиль, не поплатиться бы тебе за это!

И некоторые в народе уж выхватывали шашки. А мюриды, кроме пяти, шести, пожимали плечами и говорили: «Нет, Шамиль, народ не всегда дурак. Иной раз и прав бывает».

– Дети мои… братья мои… – начинал Шамиль опять заговаривать с народом. Народ не давал ему выговорить слова:

– Ты обидел нас! Еще и трусами назвал! и сволочью! Поплатишься! Мирись! Мирись!

– Не слушают; шутя и бросятся изрубить, – сказал Арслан-бей. – Уйдем, выпросим время подумать. – Закричал народу:

– Друзья, дайте Шамилю время подумать!

Сначала не хотели слушать. Он уговаривал, упрашивал.

– Отвечаешь ли за то, что отсрочка не будет в обман? – стали соглашаться.

– Отвечаю, – сказал Арслан-бей.

– Хорошо. Твоему слову верим. Даем Шамилю время подумать до следующего намаза.

– Братья, оцепим двор, караулить, – закричали из толпы.

– Так, так, – подтвердили все.

Обидно показалось это Арслан-бею: он привык, что его слову верили.

– Братцы, как же это? Меня под караул?

– Не тебя. Ты нас не обманешь. Но Шамиль и тебя и нас обманет. Известный обманщик. И Абу-Джафара погубил за правду, обманувши нас. Кровь праведника на нем.

Некоторые даже кричали: «Шамиль хуже гяура!», «Шамиль хуже пса!», «Шамиль проклят от Бога!»

Шамиль скрежетал зубами и порывался броситься с шашкою на толпу. Здоровый мужчина, хоть уж и не молодой был тогда. Но Арслан-бей имел атлетическую силу и удерживал его; и, получивши позволение от народа, насильно увел в дом, отвел в особую комнату, усадил.

– Трусы! Неблагодарная сволочь! – говорил Шамиль и сидел, стискивая шашку.

– Шашкою тут ничего не сделаешь, – сказал Арслан-бей. – Надо придумать что-нибудь.

Шамиль будто не слышал. Сидел, понуря голову.

– Плохо дело, об этом и спору быть не может, – сказал Арслан-бей. – Но все же, может быть, и придумаешь как-нибудь, если подумаешь поспокойнее.

Шамиль усмехнулся.

– Досадно только, Арслан-бей. А придумывать, нет надобности ломать голову теперь. Предвидено; стало быть, и обдумано.

– Как же?

– Простое дело. Только выгоды от него мало. Как бы те две бомбы годились, приятнее бы. А то не годятся. И должно дело поэтому не иметь никакой пользы нам.

– А те две бомбы не годятся?

– Ни к чему.

– Да ты знаешь о них?

– Знаю.

– Имел видение о них?

– Имел. Ты ему так и скажешь: было видение Шамилю. Стало быть, и сомнения тут не должно быть у него: так будет. Вторая бомба полетит на Турцию. И истребит Стамбул. И землетрясением и осколками опустошит землю на сто часов пути кругом. И развалинами завалит Босфор.

Третья бомба – на Австрию. И истребит Вену. И землетрясением и осколками опустошит землю на сто часов пути кругом. И развалинами завалит Дунай и все реки и озера на пятьдесят часов пути кругом.

Стало быть, на эти бомбы нечего рассчитывать, чтоб от страха перед ними была помощь нам. Турция – страна правоверных, оно так. Но годится она лишь на то Кавказу, чтобы черкесы имели куда продавать дочерей. Кроме ни к чему. Гнилая трость, и сломится под рукой опирающегося на нее, и ранит руку. И Австрия не лучше, сколько я слыхивал.

«Сколько я слыхивал», – запало это в душу Арслан-бея. Простой был человек он; и мог иногда казаться недалеким, потому что никогда не хитрил. Но я могу сказать по личному знанию: не был обделен умом этот прямодушный человек. «Сколько я слыхивал», – это что-то не похоже на видение. Хотел он заметить Шамилю: «Да уж говори, ты сам так сообразил». Но не ко времени, терять время. Промолчал он.

– Вот потому-то и горько, – продолжал Шамиль, – у кого силы нет, между теми еще есть люди как люди. Вот хоть бы мы с тобой, к примеру. А у кого могла бы быть сила, – и есть, может быть, – сами-то ни к чему неспособные люди. Ну, да не о том речь. О бомбах дело. От тех двух пользы нет. Но дело не кончится на них. Пустивши их, урусы начнут делать еще. То было три, – значит, четвертую. На кого, не открыл мне Бог, Но то верно, что начнут делать. Только не будет уж доставать у них ни железа, ни пороху, ни работников. Потому что – слышал ты сам: Магер-Шалал-Хаз-Базо – сильный этим Потрясателем Земли скоро разорится. Не такое еще будет разорение ему, но и это будет, попрежде того: ни железа, ни пороху, все истрачено на те три бомбы; ни работников – заморены работники над теми. Однако же охота сильная: сам ты слышал, это оружие Хадергет, сила геенны в этом оружии. Кто раз отдал душу Иблису, тому уж не вырвать ее из-под управления Иблиса. И будет Иблис заставлять урусов делать четвертую бомбу, хоть обнищали они и от тех трех. Сами, может быть, не желали бы, а будут делать: Иблису отдали души свои.

Ну, слушай же, Арслан-бей, как дальше открыл мне Бог. Будут делать урусы четвертую бомбу, – а другие-то гяуры не глупее ж их. Хоть три бомбы и проворонили, но по короткости времени, потому что не знали заранее. А теперь, скажут: «Стой, парень-урус, довольно пошалил иблисовой игрой». И сложатся другие гяуры – немцы, и французы, и англичане, – и легко им вместе сделать Потрясателя Земли и бомбы еще гораздо больше тех.

Сделают Потрясателя Земли и две бомбы, втрое больше тех, – продолжал Шамиль, – и пустят одну бомбу на Петербург. Истребит она его, и опустошит Россию на триста часов пути кругом. Другую бомбу пустят на Москву. И истребится Москва, и опустошится Россия на триста часов пути кругом. И мало останется живых людей в России, только по самым дальним углам кое-кто. А вся Россия на триста часов пути кругом Петербурга и кругом Москвы будет пустыня в развалинах без живых людей. Так исполнится название Потрясателя Земли, – помнишь, Арслан-бей! – Магер-Шалал-Хаз-Базо, Сильный оружием вскоре разорится.

– Помню, как не помнить? – отвечал Арслан-бей. – И понимаю все теперь.

Шамиль посмотрел на него:

– Что же ты понимаешь?

– Понимаю, что ты хорошо сообразил, Шамиль. Оно точно, так должно быть.

Шамиль посмотрел на него еще, – опустил глаза, подумал: «Хорошо; так, то пусть и по-твоему. Мы с тобою свои люди».

– Поезжай же ты, Арслан-бей, к Пожирателю Книг. Ищи его в том городе. Не там он, то можно узнать где. У гяуров так заведено, что известно обо всяком начальству.

– Понимаю, не толкуй. Найду, не бойся.

– Отдашь Пожирателю Книг эту книжку, в которой написано мной все видение Абу-Джафара; и перескажи все, что слышал теперь от меня о бомбах на Турцию и Австрию и о разорении России. Если Пожиратель Книг поверит, бросит выдумывать свою машину. Не поверит, ты убьешь его. Смотри же хорошенько, можно ли оставить его в живых. Я надеюсь на тебя, как на себя самого.

– Не опасайся, Шамиль, – сказал Арслан-бей, – оно правда, иной раз, по жалости к людям, делаю не совсем как следовало бы. Но отпустить живым какого-нибудь генерала, от этого не велика беда Кавказу. А тут совсем иное дело. Думаю, что придется убить Пожирателя Книг. Будь он и добрый человек, и пусть кажется, что на его слово можно положиться, – а убить, это будет вернее. – Значит, в дорогу. Схожу проститься с женой и с детьми. Дорога опасная.

– Месяц буду ждать тебя назад. После месяца подожду еще полгода, – сказал Шамиль.

– Ну, а не ворочусь и через полгода с месяцем?

– Тогда посмотрю, как быть. Подожду слухов, когда начнут делать бомбы. Оно, положим, будет это втайне. Но слухам нельзя же не быть. Кто не знает, тому и останется непонятно; а мне известно, могу понять, что такое делают втайне.

– Тогда будешь мириться?

– Тогда ничего другого не остается. – Шамиль вздохнул. – Однако народ ждет. Пойдем сказать. – Он отдал Арслан-бею книжку, в которой описал видение Абу-Джафара.

Вышел на крыльцо. Народ столпился.

– Ну, что скажешь?

– Братья, – начал Шамиль, – у гяуров есть поговорка: «Голос народа – голос Божий». Есть, видно, и у гяуров кое-что правдивое в мыслях. Поищем же правды у гяуров. Посылаю Арслан-бея.

– Хорошо, хорошо! – закричал народ. И не догадался даже потребовать определительных слов, куда и зачем едет Арслан-бей.

А баран продолжал блеять по-козлиному.

– Братья, – сказал Шамиль, – этот проклятый слуга шайтана сделал свое дело. Стащите его с кровли, зарежьте. И мясо бросьте собакам, сами не ешьте: он слуга шайтана, он проклятый.

– Так, так, – заговорил народ, – он слуга шайтана.

«Вот и подготовлено, чтобы дело опять повернулось, как надобно Шамилю, – подумал Арслан-бей: баран – слуга шайтана; шайтан – обманщик; шайтан приятельствует гяурам, старается вредить правоверным. Дня через два для народа будет явное дело: баран понапрасну смущал правоверных, надобно смеяться над шайтаном: не удалось проклятому шайтану обмануть народ. И каждый будет говорить, что он с самого же начала понимал это; только дивился глупости других: чего пугаются? Как не понимать, что это шайтанова проделка, – он с самого начала понимал это, – будет говорить каждый».

А между тем тащили с кровли барана.

– Иди, иди, шайтан, шайтанов сын! – покрикивал на него народ. Бедный баран упирался и продолжал во весь дух блеять по-козлиному. Но стащили-таки его и зарезали. И прекратилось его козлогласование.

<1871>