Текст книги "Призраки (Русская фантастическая проза второй половины XIX века)"

Автор книги: Федор Достоевский

Соавторы: Иван Тургенев,Алексей Толстой,Григорий Данилевский,Николай Чернышевский,Михаил Михайлов,Николай Никифоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– А! Так ты девок таскаешь, сякой-такой? – раздался хриплый и сердитый голос.

Старая, сморщенная ведьма, верхом на метле, налетела на беса с поднятыми кулаками.

– Да это, полноте, не девка; это парень! – пропищал нечистый.

– Как парень?.. Ах ты, сякой-такой!.. А юбка?

– Да вы, Мавра Онуфриевна… да я, право… уж я же вам говорю! – кричал черт, осыпаемый кулаками ведьмы.

– Вот я тебя, вот я тебя! – кричала ведьма, от ревности и злобы не зная, с какого конца получше отсчитывать удары. Она ухватила беса за хвост и за загривок и так стала его трясти, что с ее рыжей косы слетел платок, а из когтей черта выпал Явтух и камнем полетел на землю…

– Ну, теперь уж и мне несдобровать! – сказал бес и понесся выше и выше, силясь стряхнуть с себя злую ведьму.

И долго в воздухе сыпались клочки волос, и крупная брань беса и ведьмы оглашала темные пространства. Явтух камнем летел на землю…

Между тем весело лилась беседа в низенькой светелке подгородной мельницы. Складчина на этот раз удалась как нельзя лучше, потому, во-первых, что мельник, старый вдовец и скряга, уехал в Чугуев на ярмарку, и дочка его осталась хозяйкою хаты; и во-вторых, потому, что многие из изюмской молодежи надеялись на этот раз привести к окончанию свои сердечные дела.

Пол Мельниковой хаты был чисто прибран и вымазан заново охрою; стены, также вновь выбеленные, украсились вениками и пучками цветов. Печь ярко горела, и в ней шипели, на горячих сковородах, в масле, пшеничные орешки, ячные блины и сластены. Дубовый стол, покрытый белою скатертью, помещался в главном углу, под образами; на нем стояли графинчики с горилкой. На лавке у печи, близ двери в темную комнату, лежали куски сдобного и пресного теста, яйца, свиное сало и стручковый перец. Вокруг этого стола две молодицы, и одна из них Ивга Лобода, хлопотали над печением и замешиванием сластен и орешков. По скамейкам, опрокинутым ведрам и корытам, вокруг хаты, сидели девки и парни. Смех, говор и песни перемешивались с треском печи и жужжанием веретен. Девки, сидя на разных донцах, тянули из гребней пряди и бойко водили веретенами. Иные сидели молча, другие пели песни, а третьи болтали и щебетали, как ласточки в весеннее утро. Парни, кто за столом, кто на перевернутом бочонке, а кто и просто на полу, сидели и тоже занимались разными работами. Иной точил деревянную чашку, другой строгал веретено своей красавице; третий гнул дугу; четвертый расписывал вывеску для хуторянского кабака; а иные говорили сказки. Сказки сменялись хоровыми песнями. При окончании одной из последних длинный ткач Бублик вдруг приложил ладонь к уху и, дав знак рукой, чтоб все замолчали, затянул тоненьким голосом весьма жалобную песню. Это не помешало ему протянуть в печку спичку и потянуть оттуда, под общий хохот, горячую галушку. Все веселились, хохотали, шумели, рассказывали сказки. Не веселилась одна хозяйка, Мельникова дочка…

Прошло уже не мало времени, а Явтуха не было да и не было. Сперва она думала, что он зашел к своему приятелю писарю; потом ей казалось, что он только притворяется, что давно уж пришел и спрятался где-нибудь поблизости, за хатою, ожидая, что вот она не вытерпит и выбежит сама к нему навстречу. Найда уж готова была встать и выйти, как будто невзначай. «Нет, – подумала она, – лучше подожду его. Нечего баловать жениха! Положишь ему палец в зубы, так и не вынешь!»

И она осталась.

Прошло еще несколько времени. Найда забылась и слушала, водя веретеном, страшную сказку, которую начал ткач. Нитка пряжи у нее оборвалась, и она выронила веретено. Нагнулась под стол и вдруг видит: в углу, под лавкой, сидит что-то худенькое, маленькое, черненькое и, виляя хвостом, смотрит горящими, как угли, глазами… Найда обомлела от ужаса… Черт между тем посидел и юркнул в дверь; дверь за ним тихо затворилась. Кроме Найды, никто не заметил ни его появления, ни бегства. Сказка тянулась своим чередом.

И вот, чувствует Найда, что непонятная сила тянет и ее с места за дверь. Она знает очень хорошо, что за дверью, в темных сенях, ожидает ее то же страшное чудище, что за дверью она перепугается до смерти, знает и – дивное дело! – не может себя победить. Встала она с лавки, тихо сложила гребень и отворила дверь.

– Куда ты, Найда? – спрашивают ее подруги.

– А вот я… в сарай… корове сена нужно подложить!

Она ступила в темные сени. В сенях – ни души. Она на крыльцо – и на крыльце никого не видно. Площадка перед хатою также пуста. И только под забором маленького садика бегает кот.

– Васька, Васька! – стала она звать кота. Кот вошел в калитку садика. «Еще забежит в лес! – подумала она. – Шляется за соседскими кошками…» Но не успела сделать и пяти шагов, как кот к ней обернулся и стал мяукать и расти. Холод пробежал по ее жилам.

– Брысь! – закричала она. Кот ощетинился, выпустил когти, страшно засверкал зелеными глазами, так что осветил соседние кусты и плетень, замяукал еще сильнее и, выгибаясь, стал расти и расти… Найда хотела бежать и не могла: ноги не слушались; хотела кричать: язык, как во сне, не двигался. А кот прыгнул и, поднявшись на задние лапы, протянул к ней усатую морду…

– Тьфу! – крикнула Найда и спрятала лицо.

– За что же ты бранишься, – спросил у нее нежный и сладкий голос. Найда смотрит: перед нею стоит уж не кот, а Явтух, ее Явтух, ее милый суженый…

– Это ты, Явтух?

– Я, моя кралечка!

– Как же ты напугал меня! Бог знает, чем показался!

И она кинулась к нему на шею и потащила его за руку в хату.

– А, Остапович, Шаповаленко! – залепетали вокруг парня собеседники. – А мы вас ждали, да все думали, куда это вас занесло!

Найда от радости бегает по хате и ставит на стол миски с угощениями. Явтух, крутя усы и нахмурившись, стоит посреди хаты, не снимая шапки, и сурово поглядывает по сторонам.

– Будем вам, щебетухи, языком тарахтеть! – сказал ткач. – Садитесь вечерять.

Найда всыпала в миску вареников.

Все при этом бросили болтовню и, крестясь, сели за стол. Явтух молча сидел, сложа руки.

– А ты же что паном расселся? – спросила его с досадою Найда, видя его невежливость. – Не велика птица! Нá полотенце, да завесь свои шаровары, а то еще как раз с усов капнет!

Явтух нагнулся к столу и раскрыл рот. В ту же минуту дивные дела произошли в хате. У одного из парней в кармане были припасенные орехи и рожки; вдруг карман раскрылся, и орехи, а там и рожки, будто воробьи, стали вылетать оттуда, направляясь в рот Явтуха, который только раскусывал их. Долго никто не мог прийти в себя от изумления. «Э-ге-ге! да что же это такое?» – подумали в один раз все гости и остались неподвижными. Молчание сделалось такое, что слышно было, как муха жужжала и билась где-то под опрокинутым кувшином.

– Ой, лелечко, братцы!.. караул! – закричал вдруг ткач, весь в муке вскакивая из-под стола, куда нагнулся искать упавший кисет с табаком. – Да это – не Явтух; это, братцы, такое, чего и назвать нельзя… у него хвост собачий! Смотрите!..

– Черт, черт! – закричали все и, во мгновение ока выскочив из хаты, побежали куда глаза глядят. В то же время у мнимого Явтуха упала с головы шапка и на лбу сверкнула пара золотых рожек. «Так вот это кто!» – подумала Найда и замерла от ужаса, оставшись глаз на глаз с тем, которого, по словам ткача, даже и назвать было нельзя…

Выроненный из рук чертом, Явтух стремглав понесся с неба, посылая прощания милой и ожидая каждое мгновение, что вот снизу, из воздушной тьмы, выяснится река, болото или сухое, рогатое дерево и он распростится навеки с жизнью, – как вдруг неожиданно почувствовал под собою что-то мягкое. Он осмотрелся и видит, что упал со всего размаха в стог свежего, пушистого сена и утонул в нем по самую шею. Почувствовав приятный запах травы, Явтух сперва убедился, что все ребра у него целы, потом выкарабкался из сена, лег на стог и посмотрел вниз…

Возле стога был разложен огонь. Толпа чумаков, наклонясь над чугунным котелком и куря трубки, отдела у огня.

– Здорово, паны-браты! – сказал со стога Явтух.

Чумаки, не поднимая головы, не двинули ни плечом, ни усом, а только в один голос ответили;

– И ты будь здоров!

– А я к вам! – сказал опять Явтух.

– Милости просим! – ответили чумаки, не поднимая головы и спокойно сося коротенькие трубки.

Явтух оправил на себе бабью юбку и кофту и с такою речью обратился к чумакам:

– А посмотрите-ка, добрые люди, в чем я!

Чумаки вынули изо рта трубки и подняли к нему головы.

– Хорош? – спросил Явтух.

– Хорош.

– И башмаки хороши?

– Хороши.

– А платок? – спросил Явтух.

Чумаки, которые опять было принялись курить, удивляясь, что это за человек их расспрашивает и откуда он взялся, опять отняли изо рта трубки и, смотря на Явтуха, ответили:

– Хорош и платок.

– Хлеб же соль вам! – сказал нежданный гость, спускаясь на землю со стога. – Должно быть, борщ варите, с таранью.

– Нет, кашу с салом.

Явтух спустился на землю и подсел к костру.

– А позвольте узнать, господа чумачество, откуда вас Бог несет?

– Из Крыма.

– За солью ездили?

– За солью.

– А где мы теперь, паны-браты? – прибавил Явтух.

Чумаки молча переглянулись: вот насмехается человек.

– То есть… как оно… насчет, то есть?.. Где это место, на котором вот мы теперь сидим? – прибавил Явтух, указав пальцем на землю.

– Где это место? – спросили чумаки, опять переглянувшись между собою.

– Да, добрые люди.

– За Мелитополем.

– Слышал, слышал, братцы, про Мелитополь! Слышал! Это от нас верст пятьсот будет! Еще оттуда, то есть – тьфу! отсюда… коробейники к нам с ситцами ходят. Ну, хватил же нечистый! В полночи пролетел полтысячи верст.

Чумаки перестали курить.

– Так ты, стало быть, нездешний? – спросили они.

– Нездешний… Я из Изюма, коли знаете. Еще сегодня ходил там по базару и купил себе шаровары, – заметил Явтух, да и запнулся на этом слове. – То есть просто диво! – вздохнул он и, придвинувшись поближе к чумакам, стал рассказывать обо всем дивном и непонятном, что с ним случилось в тот вечер.

«Спьяну», – думали, глядя на него, чумаки.

– Да что, – сказал в заключение Явтух, – я вам, братцы, скажу такое еще, что просто со смеху за бока ухватишься… Дайте трубочки покурить… Как летели мы с чертом, встретилась нам ведьма, рыжая да старая, такая старая, что только вороньё пугать. Завидела меня у него в лапах, подумала, что я – не казак, а девка, потому что в этой юбке был, и вцепилась в него. Нечистый выронил меня, а с головы ведьмы свалился платок. Так она простоволосая и полетела с ним под самые звезды… Когда я падал сюда, вижу – по дороге летит оброненный ведьмою платок; я его захватил на лету с собою! Должно быть, вещь важная! – заключил Явтух и, спрятав трубку за пазуху кофты, выложил перед глазами чумаков яркий, невиданного цвета платок.

– Эка, бесово племя! Да еще и козырится! – прибавил Явтух, собираясь спрятать находку, и видит: сзади его, на корточках, сидит тощая, простоволосая старушонка и из-за его плеча протягивает костлявую руку.

– А! так ты тут? – закричал Явтух, так что чумаки привскочили на месте, и ухватился за сморщенную лапу ведьмы.

Ведьма заметалась, закричала, как заяц, когда собаки поймают его за длинные уши, и стала, подпрыгивая, подниматься с Явтухом из кружка изумленных чумаков. Тихо всплыл он с ней опять на воздух и, освещенный блеском костра, взмахнул ногами, стал исчезать в темноте, превратился в красноватую точку и скрылся… И долго еще чумаки, в серых бараньих шапках, сидели под стогом, с опрокинутыми головами и неподвижно смотрели в темное небо…

Как легкое перо, носимое ветром, летел Явтух по небу, держась за руку ведьмы. Ведьма бросалась из стороны в сторону и стонала, выбиваясь из сил. Наконец, она поднялась так высоко, что, как рассказывал впоследствии Явтух, чуть не зацепила за край месяца, и стала опускаться на землю. Явтух не унывал и, держась за ее руку, смотрел вниз.

И вот, видит он, далеко-далеко внизу сверкнули огоньки, сперва один, потом два и, наконец, целые сотни. «Что бы это было такое? – думал Явтух. – У нас в Изюме давно уже спят. Уж не Полтава ли это или Бахмут?»

Воздух с шумом летел мимо его ушей, а с земли неслись к нему навстречу чудные картины. Утесы и горы, покрытые лесами; на скалах каменная крепость, башни, лес, глубокие, как колодцы, долины и, наконец, целый огромный город, залитый огнями. Явтух только высматривал, обо что ему придется грянуться и распроститься с жизнью, и вдруг почувствовал, что снова тихо и плавно на что-то опускается. Он стал на ноги, а ведьма, утомленная несением здоровенного парня, воспользовалась счастливым мгновением, вырвалась у него из рук и с быстротой молнии исчезла в темном пространстве.

Явтух окинул взором окрестность.

Богатый город расстилался у его ног; он сам стоял на плоской кровле высокой башни. Где ж это он? и что это за город?

Башня помещалась в нижнем отделении сада, идущем уступами в гору. Вокруг башни – ряд тополей. Далее вправо небольшой пруд, окруженный мраморною набережной; кусты широколиственника темнеют здесь и там, и месяц ярко отражается в стекле пруда… Другая, более высокая ограда окружает и тополи, и пруд, и башню. За садом виден пространный двор; его обступают высокие терема, с островерхими крышами и причудливо-резными окнами и дверьми. В глубине двора возвышается новая башня с воздушным крылечком. Глядя на огоньки в окошечках домов, прилепленных к уступам гор, между которыми лег город, Явтуху показалось, что по сторонам его не горы, а громадные дворцы, с тысячами окон. «Нет, это не Полтава!» – сказал он сам себе, и для того, чтобы убедиться, точно ли он все это видел наяву, а не во сне, он ущипнул себя за ухо, а потом за нос. Ничуть не бывало! Он точно не спит и находится в каком-то далеком, дивном городе.

Осмотревшись еще несколько вокруг себя, Явтух протянул руку в карман кофты и, вынув оттуда трубку, взятую у чумаков, а из шаровар огниво, вырубил огня и, стоя на крыше башни, принялся курить и посматривать на город, на скалы и небо. «Оно бы и выкупаться хорошо!» – подумал он, глядя на пруд. И, нагнувшись с башни, увидел, что сойти с нее очень легко: тополь рос у самой ее крыши. Недолго думая, он уцепился за ствол и стал спускаться на землю, но не успел миновать и половины дерева, как дверь из терема в садик отворилась, и целая толпа женщин, в белых покрывалах и желтых и красных остроконечных башмаках, потянулась через крыльцо к пруду. За женщинами шел черный губан араб, в широких шароварах, зеленой чалме и с саблею у пояса. Сердце застыло в груди Явтуха и руки приросли к стволу тополя. Он остановился в воздухе, а вошедшие женщины, не замечая его, с хохотом и с криками окружили пруд и, в пяти шагах от него, стали скидать с себя длинные, легкие покрывала…

Найда, оставшись между тем глаз на глаз с чертом, долго не могла опомниться: мнимый Явтух сидел перед нею за столом и пристально глядел на нее. Наконец, он шевельнулся, поправил ус, кашлянул и протянул к ней руки…

– Краля ты моя, Найда, садись возле меня. Да обними, да поцелуй.

Найда вскочила.

– Сгинь ты, окаянный, нечистый! – крикнула она и бросилась в другой угол хаты.

Бес засмеялся и кинулся вслед за нею. Найда, несмотря на то, что приходилось возиться с чертом, ловко увертывалась и отбивалась от него. Уж одна из лап нечистого ухватила ее за рукав рубашки, а другая порвала нитку красных гранатов, и те со звоном посыпались на стол и по лавкам; уж она почувствовала на своих щеках дыхание черта.

– Явтух, Явтух! – закричала она в отчаянии и, одним взмахом руки отбившись от объятий беса, кинулась в темный чулан, заперла за собою дверь и наложила на нее крестное знамение. Черт грянулся в двери и остановился. Найда в страхе смотрела в замочную скважину и увидела странные вещи…

Бес, принявший образ парня, сел за стол, придвинул к себе миску оставленных вареников, достал с полки здоровенную флягу водки и с голоду принялся закусывать. Все было тут же вскоре очищено. Тогда черт принялся выглядывать, как бы удобнее лечь спать. Мостился он долго и безуспешно. Лег на лавку – узко; лег на пол – холодно; лег на печку – жарко… Охмелевший бес подошел к столу, на котором месили тесто, и лег прямо в муку. Только и тут еще провозился немалое время: то ляжет так, что голова свесится, то ляжет так, что свесятся ноги. Наконец, он лег поперек стола, то есть в таком положении, что с одной стороны свесились ноги, а с другой голова, и заснул.

Найда подождала еще несколько времени, усмехнулась, отыскала впотьмах свою шубку, постлала ее на сундуке, начала молиться долго и не спеша, перекрестила все углы, окна и двери, легла тоже, свернулась клубочком и заснула, еще не оправясь от тревоги и волнения той ночи. И долго во сне ей мерещилось все, что она испытала, и пьяный сатана на столе, который храпел не хуже хмельного отца Найды, каким тот возвращался иной раз с ярмарки.

Ни жив ни мертв сидел Явтух на тополе, держась за ствол, и смотрел на непонятные вещи, происходившие вокруг него. Женщины, скинув покрывала, вошли в ограду пруда и стали скидать с себя серьги, золотые шапочки, пестрые туфли, наконец, стали расплетать длинные косы. Надобно сказать, что Явтух был вообще храбр и смел только со своим братом; женская же красота совершенно отнимала у него всякую прыть… «Боже мой, Боже! Что ж это будет?» – думал он, глядя из-за ветвей тополя на толпу раздевавшихся красавиц.

С криками и хохотом кинулись незнакомки к воде. Араб, зевая во весь рот, ушел в терем.

Красавицы между тем уселись на ступеньках ограды и, скидая с ножек башмаки, нехотя и шаловливо опускали ноги в холодные струи. Вот они расстегивают шелковые пояса, готовятся сходить в воду.

«Господи, Боже мой! Что ж это я делаю! зачем я смотрю на этих женщин? Ведь они совсем и не знают, что я тут…»

Недолго думая, спустился он с дерева на землю, поднял одно из покинутых покрывал и, закутавшись в него, сел на берегу пруда. Купальщицы его приметили.

– Это кто? – закричали они.

Явтух закутался с головой.

– Это ты, Ханым?

– Это ты, Шерфе? – заговорили купальщицы и стали плескаться, прыгать и возиться, как маленькие рыбки.

«Ну, – думал Явтух, жмуря глаза, – что-то будет дальше?»

– Да что ж ты молчишь? Выходи, раздевайся и полезай в воду, купаться с нами.

– Ай, усы!!! – закричали вдруг некоторые, и все пугливо бросились в воду.

– Что вы испугались, добрые пани? – проговорил Явтух. – Я – мещанин из Изюма.

– Э! Да это и вправду казак! – сказала одна из красавиц по-русски.

– Ну да, казак! – прибавил Явтух. – Лукавый бес занес меня и опустил вон на ту башню.

Возгласы изумления раздались из воды.

– А скажите, пани, где это мы теперь… то есть какой это город?

– Бахчисарай.

– А далеко это будет от Изюма?

– Считай сам; это – столица Крымского царства…

– Крымского царства! – вскрикнул Явтух, всплеснув руками. – Ведь это еще дальше Мелитополя будет!

– Тс! что ты! не говори так громко, а то как раз разбудишь всех во дворце, – сказала незнакомка. – Ложись лучше в этот ящик, мы оденемся и тебя потихоньку пронесем в наши комнаты.

– Да кто вы такие? – спросил Явтух, занося ногу в ящик.

– Мы – жены крымского хана! Лежи смирно.

И красавицы бережно понесли его в терем.

Когда Явтух почувствовал, что ящик снова опустили, он приподнял крышку и встал на ноги. Стены гарема, где он очутился, были обтянуты красным сукном. По полу валялись подушки. Зеркало над камином было обито фольгою. Дрожащий свет лампады, из разноцветных стекол, лился с потолка, и легкий дым курильницы, стоявшей у завешанной двери в другую комнату, стлался по полу. Явтух не мог надивиться на все это и, подняв голову, оглядывался по комнате.

– Какой хорошенький! – сказала одна из красавиц по-своему.

– Какой страшный, да усатый! – прибавила говорившая по-русски.

– Давайте, сестрицы, свяжем ему руки да оденем его в наши наряды! Ведь одели же его где-то казачки в юбку.

– Ах, да какой он смешной! – закричали остальные, хлопая в ладоши и еще теснее окружая гостя.

Явтух вежливо и молча стоял перед ними.

Одна из жен обратилась к нему с просьбой:

– Повесели нас твоими рассказами; какою силой занесло тебя сюда?

Просьбу эту ему перевели. Явтух почесал за ухом.

– Да что же такое я вам, пани-матки, расскажу? Я, право, и не знаю; язык как-то… того… не ворочается!

– А вот мы его подмажем! – сказали более догадливые.

И с этими словами его усадили на мягкие подушки, поставили перед ним низенький столик, а на столик большое блюдо с яблоками, персиками, виноградом и татарскими пряниками, и принесли ему ханский кальян.

– Начать с того… – заговорил Явтух.

И всю ночь рассказывал он красавицам свои похождения, которые тут же переводились. Когда на подносе не осталось уже ничего, Явтух встал и, покачиваясь, сказал:

– Теперь уж все! Теперь уж я пойду отсюда…

– Как пойдешь? – спросили с удивлением красавицы.

– Да, мне пора уж домой.

В комнату проникал бледный рассвет зари.

– Ах, какой ты чудной! Ведь сам же говоришь, что от твоей родины до нас чуть не тысяча верст.

– И то правда! – вздохнул Явтух, почесывая за ухом. – А впрочем, нет, уж лучше я пойду!

– Да ведь вокруг дворца течет речка, и часовые стоят у поднятых мостов! Если тебя увидят да поймают, то приведут поутру к хану, на дворцовом мосту отсекут тебе голову, положат тебя в мешок да так, без головы, и бросят в воду.

– Э, нет, я уж лучше пойду! – твердил Явтух, пробираясь сквозь толпу красавиц к двери.

– Так хоть, по крайней мере, погоди ты, бешеная голова! Мы тебя вынесем опять в ящике в сад, и ты опять влезешь на крышу, оттуда спустишься на улицу; авось найдешь в городе какого-нибудь жида: он тебя и вывезет в таратайке, под мешками.

И, уложив его снова в ящик с нарядами, красавицы вынесли его в сад, Явтух толкнул крышку и оглянулся вокруг себя.

Месяц опустился за гору, и румяная полоса на другом конце города выказывалась из-за плоских крыш. В воздухе свежело. Роса сверкала на листьях цветов. Отблеск зари прокрадывался по островерхим минаретам, плоским крышам саклей и по трубам позолоченных кровель ханских дворцов.

Явтух протер глаза: что это такое? Перед самым его носом торчит опять вчерашняя рыжая старушонка.

– Не унывай, казаче! – говорит она. – Прости меня и забудь прошлое; дай только мне найти да порядком проучить того косолапого, что тебя вчера обидел, так и мигом тебя донесу домой.

– Кого найти, какого косолапого? – спросил с изумлением Явтух.

– Черта! – ответила ведьма. – Моего губителя, изверга! Он теперь заперся на мельнице с твоею невестою и сидит там всю ночь, окаянный.

– С моею Найдою? – закричал во все горло Явтух и так ухватился за тоненькую лапу ведьмы, что та невзвидела света. – Неси меня, распропащая твоя душа! Неси, а не то, вот клянусь тебе, измелю тебя в табак!

И, вскочив на спину ведьмы, Явтух стиснул ее коленями, засучил рукава и поднял здоровенные кулаки. Ведьма сперва пошатнулась, заскреблась лапками, как мышь; но потом понемногу выпрямилась, подпрыгнула и стала подниматься с парнем на воздух. Она полетела сперва к крыше терема, потом через двор к мечети, а наконец, стала косвенно подниматься кверху. Ханская стража заметила их. Во дворе, в саду и на улице поднялся сильный переполох. Махали саблями, раздавались крики, даже послышался ружейный выстрел. Но трудно было догнать улетевших, поминай как звали…

Сидя на плечах ведьмы, Явтух недоумевал, как это она, не двигая ни руками, ни ногами, летит быстрее облака, гонимого ветром. В это время он поднялся так высоко, что кое-где на земле еще были сумерки, а он уже увидел вдалеке красный шар солнца, которое будто купалось в волнах большого озера, готовясь выкатиться в ясное небо.

– А какое это озеро, тетка? – спросил Явтух у ведьмы.

– Это – Черное море! Там много хорошей тарани, да и всякой другой рыбы.

– Э! – подумал Явтух и отшатнулся.

Прямо в глаза ему налетела легкая прозрачная тучка, и он исчез в ней, точно в волнах серебристой кисеи. Когда он вылетел снова на свет, в его волосах и на рубашке блестели капли росы, а тучка далеко-далеко внизу виднелась лиловою точкою.

В иных местах, когда уж несколько рассвело, он увидел в воздухе ранних жаворонков, у которых глаза еще спали, а они уже поднялись в небо и славили своими песнями восходящее солнце.

Из трубы какого-то села вылетел, в серебряной одежде, светлый дух, держа на руках что-то.

– Это что такое? – спросил Явтух.

– Это ангел Божий уносит в небо только что умершую девушку!

«Уж не моя ли Найда?» – вздохнул Явтух.

В другом месте он совершенно наткнулся на распластанного под облаками коршуна, который сторожко глядел вниз, в траву, и выбирал себе утреннюю поживу. Явтух хотел ему дать по дороге порядочного тумака, но одумался, чтоб не сорваться с ведьмы, и полетел далее.

– А это какие голубые облака? – спросил он ведьму.

– Это – Черкесские горы, покрытые снегом, и снег этот никогда на них не тает.

– Как никогда не тает?

– Так же, никогда!

– Стало быть, и в косовицу не тает?

– И в косовицу не тает.

«Чудеса, да и только!» – подумал Явтух и стал снова всматриваться в бесконечные пространства земли, выходившей под ним из ночных сумерек.

– Ну, а то что такое? – спросил он, указывая налево, через плечо. – Точно жар горит, должно быть, чумаки чужие леса подожгли?

– Это – город Киев, и в нем так золотые главы церквей горят!

«Э! – подумал про себя Явтух. – Какой же важный город Киев! Да никак в нем уже и к заутренней благовестят?» И он еще пристальнее начал вглядываться вниз.

– Послушай… как тебя звать? Мавра Онуфриевна, что ли?.. Это уж и на базар выходят? Ишь ты, как народ повалил на улицы, должно быть, ярмарка!

– В Киеве каждый день ярмарка; уж такой, хлопче, город удался!.. – заметила ведьма и понеслась еще быстрее.

– Да куда тебя несет так? Погоди, скажи-ка, тетка, где Москва?

– Москва, казаче, так далеко, что нужно еще в десять раз подняться выше, и тогда увидишь не всю Москву, а одного Ивана Великого да Царь-пушку.

– Ну, а вон то что такое танцует? – спросил, помолчав, Явтух.

– То плясовицы, бабы некрещеные, выходят всякое утро, рано на заре, с распущенными косами, на вершинах курганов солнце встречать… Пора, пора! – проговорила неровным голосом ведьма. – Надо петухов обогнать…

И она помчалась стрелой.

– Как петухов обогнать?

– Под нами, как пролетали Катериновку, давно уж в первый раз прокричали… Скоро прокричат в другой раз, а до третьих петухов надо все покончить.

– Эх ты, мышиная кума, где была! – заметил весело Явтух, покачивая головою.

– Что ты сказал, хлопче? – спросила ведьма, оглядываясь на него.

– Я спрашиваю, что это такое выяснилось там внизу, точно коровы идут по зеленой травке?

– Это – вправо Даниловка, налево Гусаровка, далее Пришиб, Петровское, а еще далее Харьков.

– Ну, а это какие серебряные ленты протянулись, точно змеи, по лугам?

– Это, казаче, реки Донец, Берека да Торец, со своими озерами…

Не успел оглянуться Явтух, как земля, горы, леса и весь Изюм понеслись к нему навстречу.

– Тише, тише! – закричал Явтух, камнем падая на кривую березу, что росла у самой Мельниковой хаты.

– Ничего, хлопче! Сиди только смирно! – ответила ведьма и тихо опустилась на землю, под березой у порога хаты. – Теперь слезай с меня и отворяй двери; твоя невеста их перекрестила, и мне туда не войти.

Явтух стал на ноги, хотел войти в дверь.

– Нет, погоди! Черт теперь спьяну спит, так ты его не буди, а прежде ступай в кладовую и выводи оттуда свою красавицу. С косолапым же я сама справлюсь!..

С трепетом подошел Явтух к кладовой, в которой спала Найда. Чуть переведя дух, он взялся за дверь; еще в первый раз в жизни он переступал порог, за которым спала его суженая. Он повернул скобку двери и остановился. «Нет, – подумал он, махнув рукой, – не войду!» И прибавил шепотом, наставив губы к замочной скважине:

– Найда, вставай, одевайся, выходи…

– Кто там? – спросил тихий, чуть слышный голос.

– Это я, Явтух… твой Явтух, моя кралечка!

– А если ты Явтух, а не тот, что лежал на столе, так перекрестись: я буду в щелку смотреть.

Явтух перекрестился; дверь отомкнулась; Явтух и Найда бросились друг к другу.

– Какой же ты странный, Явтух, в этом наряде!

– Ничего, моя зоречка, пойдем отсюда; после я тебе все расскажу.

Он тихо увлек ее из хаты и тут только, проходя мимо двери, заметил, какая образина лежала на столе, свесив на пол ноги и отекшую пьяную голову. Они вышли на крыльцо, а ведьма с порога прыгнула в хату, и скоро там послышались крики, брань, визг, шум, и в растворенную дверь запыхавшаяся ведьма злобно вытащила за чуб мнимого казака.

– Вот я тебя, вот! – кричала она, трепля беса за волосы, как бабы треплют мочки льна. – Вот я тебя! Теперь не скажешь, что не бражничаешь да не гоняешься за девками.

– Да что вы! Да помилуйте! – стонал жалобным голосом черт, успевший принять свой бесовский образ.

– Вот я тебя!., а?., за девками? – и град кулаков сыпался на сатану. К его счастию, прокричали петухи.

Ведьма опять ухватила худого беса одною рукою за хвост, а другою за загривок, повернула его вверх ногами и поднялась с ним на воздух.

– Вот тебе и на! – усмехнулся Явтух, прижимая к сердцу Найду. – Поплатился-таки вражий сын! Ишь ты, как удирают! Точно москаль с краденым индюком на ярмарке… Ну, уж ночка! – прибавил он, нежно глядя на Найду и ласкаясь к ней.

– Да! – сказала, вздохнув, Найда. – А ты где был все это время?

– В Крыму, – ответил Явтух.

– Как в Крыму? В Крымском царстве?

– В Крымском царстве…

– Любит прибавить, брехун, да нехотя поверишь, что был он сегодня в Крыму, – проговорил у Явтуха за плечами басистый голос. – Нехотя поверишь после всего, что сейчас видел.

Явтух и Найда оглянулись. За ними, на подъехавшей тележке, сидел старый мельник и, закинув кверху голову, смотрел в небо.

– Все расскажу вам, Семен Потапович! – сказал Явтух, кланяясь в пояс мельнику. – Ничего не утаю, только отдайте за меня Найду.

И он замер в ожидании ответа. Найда стояла в стороне, закрыв лицо рукавом.

Мельник сбросил с телеги кучу пустых мешков, слез наземь, перекинул на спину лошади вожжи и, взявшись руками в бока, задумался.

– Разве уж потому, – сказал он, наконец, поглядывая поверх хаты, – что счастливо продал муку в Чугуеве! Так и быть, дочка; так и быть, Явтух! Только уж ты, брат, не отвертишься, расскажешь все, как было!