Текст книги "Дважды рожденный"

Автор книги: Федор Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Новый пленник

Мартынов стоял у знакомой прозрачной стены, за которой он впервые увидел рыб-людей в «намордниках» плавающими в воде. Повидимому, стена была необычайно прочна, раз она могла противостоять напору океана. Трудно было только объяснить и ее одновременную прозрачность, ибо эти два качества – твердость и прозрачность – никак не вязались вместе. Прозрачностью обладает стекло, но оно одновременно и хрупко, наибольшей прочностью обладает сталь, но она же и наименее прозрачна.

Повидимому, стена эта была из стекла, но только такой прозрачности, о которой химия, известная Мартынову, могла только мечтать. Но какой мир кроется за этой преградой? Вот он уж сколько раз был здесь, часы летели в созерцании им этой безмолвной прозрачной среды, но, казалось, ничто не нарушало этого безмолвия.

Профессору часто припоминалась его экспедиция, которую он в молодости совершил в заполярные области. Белое безмолвие вечной северной ночи было менее удручающе, чем то, которое он теперь наблюдал в глубине моря. На севере хоть мерцали звезды, такие необычайно яркие и трепетные, а тут – изумительная тишина, ни одного движения, ни одной посторонней тени.

Только он, Мартынов, стоит, прильнув лицом к холодной преграде, стоит один со своими думами, напрасно стараясь пронизать бескрайную водяную стену. Ах, нет, наверное, он не один: поблизости где-нибудь стоят два-три гоми, два-три рахитика с немигающими глазами, которые караулят его. А вон и за стеной в воде появились тени. Это плывут гоми. А он только что сожалел о безмолвии! Вот они, его спутники до самой его смерти!

Гоми были чем-то заняты. Вглядевшись пристальнее, профессор заметил, что эти жалкие рыбо-люди суетились вокруг какого-то темного предмета, который беспрерывно вертелся во всех направлениях. На несколько мгновений Мартынов увидел, что этот предмет по крайней мере в три раза превышает по длине любого гоми. Вот многочисленная группа с таинственным предметом в центре приблизилась, засуетилась в полосе света, почти в непосредственной близости к стене.

– Акула! – вскричал изумленный профессор. – Настоящая акула! А я-то думал, что вода пустынна в этой части моря. Конечно, удивительно, почему я до сих пор не видел обычных морских обитателей – звезд, офиур, скатов, медуз, мелких рыб, но этому есть какое-нибудь разумное объяснение. Ведь не может же быть правдой уверение Чона, будто все живое население моря оттеснено в большие глубины, будто планктон отсутствует. А вот и доказательство: акула. Но что это они делают с ней? Чорт возьми! Неужели едят?!

Это было так: гоми в числе многих десятков, ловкие и увертливые, давя и оттесняя друг друга, рвали руками и зубами бока акулы и тут же пожирали куски кровавого мяса. Многие из них по этому случаю были совсем без «намордников». Это было всего изумительнее для профессора: как они дышат?

Картина пожирания акулы была отвратительна: гоми здесь напоминали насекомых, копошившихся вокруг павшей собаки. Профессор не мог смотреть на это зрелище без отвращения. Какая мерзость! Химическая пища и одновременно – пожирание сырого мяса акулы. Человеческая организация и одновременно – ухватки шакала... Нет, все это выше его понимания.

– А, впрочем, – стал раздумывать профессор, – ведь едят же на севере эскимосы сырую оленину! Да, но они зато не знают химических палочек, их одежда – звериная, а не изумительная одежда гоми, которая, кажется, так же, как и их дворцы, совсем не подвергаются разрушению. И тем не менее налицо пожирание только что добытой акулы. Несомненно, это – атавизм. После этого не будет удивительно, если я однажды увижу гоми пожирающими себе подобного.

Так прошло около десяти минут. Вдруг пиршество было нарушено самым неожиданным образом. Вода кругом к этому времени сильно помутнела, – повидимому, от крови, но профессор все-таки отчетливо видел, как сверху камнем свалился на пирующих какой-то предмет; гоми рассыпались в стороны, обглоданный скелет акулы, перевертываясь, стал падать вниз, вслед за черным предметом и сейчас же исчез из поля зрения профессора. Несколько мгновений спустя мимо профессора стала падать вниз человеческая фигура: ноги были расставлены, голова свесилась на плечо. Человек падал боком.

Мартынов был сильно взволнован. Он еще не пришел в себя от зрелища пожирания акулы, мысли о гоми-выродках еще волновали его, а тут вдруг человек, падающий на дно моря! Откуда он? Мертвый или живой? Один из этих жалких тварей или такой же, как и он, Мартынов?

Но тут профессор вновь сделался свидетелем исключительного зрелища, перед которым пожирание акулы было сравнительно невинным развлечением.

Не успел еще утопленник войти в освещенную полосу моря, как один из гоми молнией кинулся к нему и впился зубами в его руку. Другие гоми бросились за ним. Профессор видел, как вырывали они мертвую руку из зубов людоеда, колотили его, кусали, били «хвостами», но тот стоически выдерживал пинки и удары и все глубже запускал зубы в руку.

– Не так-то легко, не так-то легко, – бормотал, волнуясь, профессор. – Шакал только что был возбужден свежей кровью акулы и теперь силен, как тигр. Ага, вот, кажется, выпустил! Но... что за ужас!

Гоми-людоед умчался, выпустив руку, но Мартынов увидел, что он держал что-то во рту. Это «что-то» оказалось кистью руки неизвестного человека: гоми начисто отгрыз руку немного повыше локтя. И при этом он работал только одними зубами, профессор это ясно видел! Ужасно: у этой твари не только нрав, но и челюсти волчьи. При этой мысли у профессора пробежал холодок по спине.

Мартынов быстро оставил свой наблюдательный пост и сошел вниз.

– Где этот утонувший? – спросил Мартынов первого попавшегося ему навстречу гоми, который был весь мокрый, – признак, что он только что из моря.

Тот сначала не понял профессора, а затем сказал, что ему ничего неизвестно. Аналогичный ответ получил профессор и от нескольких других аборигенов Зеленого дворца.

Он стал бродить по дворцу, поднимался по лестницам, прислушивался к отдельным звукам и голосам, но ничего такого ему пока не встречалось, что его в данный момент интересовало. Почему-то только теперь профессор ясно представил себе, что Зеленый дворец имеет по крайней мере три этажа, а в средней своей части, повидимому, над центральным шестиугольным залом даже шесть или семь.

Прошло уже много времени, но профессор все еще ничего не нашел. Вдруг в одном из поворотов из беззвучно открывшейся двери вышел Чон. Профессор рассказал ему, чему он был свидетелем на крайней галлерее.

– Иногда гоми делают непонятные вещи, – сказал Чон, при этом он, как показалось пораженному профессору, даже вздохнул. – Им не было нужды терзать акулу, как ты называешь это безногое существо из морских долин.

– А что же сделалось с тем... с другим? Что, это был гоми?

Чон несколько помолчал, прежде чем ответить:

– Нет, это был не гоми.

– Значит, оттуда, сверху, из надводного мира?! Где он, дай мне на него посмотреть.

Опять Чон несколько заколебался и нехотя указал ему на дверь, из которой он только что вышел.

В небольшой прозрачной ванне лежал совершенно голый человек. Одна рука его оканчивалась какой-то серой «култышкой». «Забинтована, – подумал профессор. – Это та самая рука, которую тот изверг откусил в воде».

Со всех сторон – снизу, сверху, с боков – на труп лился фиолетовый с розовым оттенком свет. Свет отражался от системы выпуклых и вогнутых зеркал и был, повидимому, поляризован.

Перед профессором лежал прекрасный экземпляр человеческой породы, самый совершенный, который он когда-либо видел: с небольшими, но красивыми мышцами, с изумительно пропорциональными конечностями и круглой головой. Лоб был высок и широк, профиль лица прямой и строгий. Но что всего изумительнее было для профессора, так это живот неизвестного: он был поразительно мал в сравнении с общей величиной тела. Когда Чон перевернул его спиной кверху, профессор увидел, что живот почти не касался гладкого дна ванны.

– Да, это, конечно, не гоми, – с удовольствием констатировал профессор.

– Разрушитель машин, – буркнул Чон.

– Будто он желал когда-нибудь зла гоми?

– Они все только и думают о том, чтобы нам повредить.

– Что ты хочешь сделать с этим трупом?

– Он скоро придет в себя. Он нам нужен. Надеюсь, что он будет умнее своих сородичей.

– Для какой цели нужен вам этот человек?

Чон промолчал, и Мартынов не счел нужным настаивать.

– Почему ты думаешь, что он придет в себя?– спросил он.

– Он пробыл в воде не долго – едва ли больше одной двенадцатой «обычного давления».

– To-есть, считая давление, иначе – прилив, равным шести часам, – не больше получаса? А что думает Чон относительно того, как попал в воду этот несчастный?

– Утонул. А всего вероятнее, что он пытался разрушить наши машины.

– А мне кажется, что гоми сами их разрушают своей беспечностью и своим неуменьем.

Чон ничего не возразил на это. Профессор поинтересовался, что это за странный свет, которым он надеется привести «разрушителя машин» в себя.

– С помощью этого света сердце его должно начать работу,

– На меня этим светом тоже действовали?

– Да, но без всякого результата. Токи – совсем другой.

– Повидимому, другой, хотя меня тоже нашли в воде. А все-таки Чон не сказал мне, что это за свет.

– Смесь раскаленных газов.

И опять профессор не мог скрыть своего удивления: гоми умели манипулировать с газами, пользоваться их поляризованным светом с медицинскими целями не хуже, чем известная профессору «надводная» медицина, и в то же время, не знали, казалось, основ химии и медицины.

Появились двое гоми и, молчаливые и сосредоточенные, остановились около ванны с трупом утонувшего.

Любопытство удержало профессора здесь, несмотря на настойчивые приглашения уйти. Чон отдал какие-то распоряжения оставшимся здесь гоми и вышел, но еще до его возвращения профессор вдруг заметил, что человек, бывший, казалось, совершенно мертвым до этого, начал обнаруживать ясные признаки жизнедеятельности: делал судорожные движения конечностями, головой, началось поддергивание мускулов на груди и вслед затем послышался слабый вздох. Профессор следил за этим чудом воскрешения из мертвых с нескрываемым удивлением, смотрел, как беспорядочные толчки где-то внутри лежавшего перед ним сделались спокойными и грудь начала ритмично подниматься и опускаться, и верил и в то же время сомневался в правдивости происходившего перед ним изумительного физиологического процесса.

Пришел Чон, спокойно приладил металлический колпак к голове «разрушителя машин», выключил фиолетовый свет и стал молча ждать.

– Когда-то и на мне был подобный колпак, – вспомнил Мартынов. – Он, повидимому, призван разбудить деятельность мозговых клеток, воскресить сознание. Сердце работает, надо, чтобы и мозг работал. А все-таки невероятно!...

Изумительна способность у гоми к молчанию! Профессор часто видел, как они группами или в одиночку сидели и молчали бесконечно долгое время. Иногда это тупое бдение или сон (профессор затруднялся сказать, что это было) продолжалось в течение двух обыкновенных приливов и двух отливов, то-есть, не меньше суток и даже еще больше!

Так и теперь все три гоми с Чоном во главе сидели и молча ждали. Мартынов пытался нарушить молчание, но без успеха. Рыбы, настоящие рыбы! Сидят и молчат, даже не шелохнутся, точно рыбы, прикрывшиеся речной водой в жаркий день. Не может быть, чтоб у них мозг не работал! А, впрочем, что известно профессору об их внутренней организации? Какими путями шло развитие этих существ? Ведь это все-таки не совсем люди, которых профессор знал... Ага! Вот он, кажется, просыпается, открывает глаза. Так, сознание этого странного утопленника дома. Ну-ка, «разрушитель машин», скажи нам, откуда ты? Что? Он не понимает, повидимому, профессора? Чорт возьми! Он не говорит ни на одном из известных профессору языков!

Мартынов вновь и вновь пытается заговорить, до конца использует все свои лингвистические познания, но странный субъект только качает головой и произносит одно и то же слово, которое ни Мартынову, ни гоми, кажется, непонятно. Откуда же этот человек в таком случае? Это не дикарь, а раз так, то безусловно хоть один из культурных языков он должен был знать, а меж тем он, повидимому, совсем не понимает профессора, хотя смотрит на него с явным интересом и нескрываемым любопытством. Он скользнул взглядом по гоми, и Мартынов заметил в этом взгляде оттенок презрения, и вновь глаза пришедшего в себя остановились на профессоре. Он, казалось, понял усилия профессора казаться понятным, но широко улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Нельзя ли его вниз, ко мне? – спросил Мартынов Чона.

– Нет, «разрушитель машин» останется здесь

– Странно, почему нельзя туда?

– Он еще плох и нуждается в лечении.

– Ах, да, в самом деле: его рука... Ну, и звери же твои гоми, Чон.

– Гоми делают часто непонятные вещи...

– Да, да, я уж это слышал. По крайней мере, ты позволишь мне приходить сюда?

Чон ничего не ответил, и профессор медленно удалился. Уходя, он старался хорошенько запомнить дорогу сюда.

Союз двоих против тысяч

– Ах, так вот для какой цели он был вам необходим! – почти вслух проговорил профессор. – Понимаю! Эти идиоты, оказывается, не могут управлять своей единственной субмариной.

Мартынов стоял на краю широкого бассейна, в котором темным исполинским животным темнела громадная подводная лодка, та самая, на которой гоми во время опасности затопления их жилища собирались совершить великое подводное переселение. Борты лодки почти вплотную подводили к краям бассейна и возвышались над ними метра на два. Большой боковой люк был открыт, и профессор ясно видел, что делалось внутри лодки. Перед ним было, вероятно, сердце субмарины – ее машинное отделение со множеством рычагов, колес и небольших блестящих цилиндров.

Там стояли шесть человек: пятеро гоми во главе с Чоном и тот самый пришелец из надводного мира, который, как мы видели, явился во дворец самым неожиданным образом, едва не будучи растерзан по пути ошалелым людоедом. Звали его Эйс, как узнал профессор после того, как он был приведен в себя.

Чои говорил и довольно энергично жестикулировал руками перед носом Эйса, который презрительно молчал и ни на кого не глядел. Профессор понял две вещи из слов и жестикуляции Чона: Эйс не понимал языка гоми, Чон хотел, чтобы Эйс научил троих гоми управлять субмариной или что-то сделал с ней. Чон выразительно показывал на рычаги, указывал затем на гоми, стучал кулаком им в лоб, но Эйс, казалось, не понимал. Трое гоми тоже принимали участие в жестикуляции и увещевании, но все без успеха.

Наконец, пятый гоми, который не принимал никакого участия до сих пор в разговоре, вдруг сердито зарычал и поднял желтую трубочку в палец толщиной, направив ее на Эйса. Эйс, повидимому, знал действие этой трубочки, потому что слегка вздрогнул и посмотрел на Чона, но не промолвил ни слова.

Вновь Чон начал свои объяснения, но вдруг профессору показалось, что Эйс сделал отрицательное движение. Сейчас же вслед за этим гоми с желтой палочкой отступил на два шага, поднял ее на Эйса и что-то нажал. Действие этой палочки было поразительно: профессор не услышал ни звука, не увидел какой-либо световой вспышки, но страдание и боль вдруг исказили черты лица Эйса до неузнаваемости, все его тело стало подергиваться в конвульсиях.

– Что сделала эта тварь? – зарычал в свою очередь профессор и моментально очутился в машинном отделении субмарины. Удар кулаком по руке гоми – и желтая палочка отлетела в сторону. Все смотрели на профессора с изумлением.

– Чон, что делал этот гоми? – закричал он громко.

– Дело в том, что мы просили Эйса исправить субмарину и научить нас лучшему обращению с ней, а он, повидимому, не желает этого.

– Я запрещаю вам мучить беззащитного человека! Ты ведь знаешь, Чон, что он не знает языка гоми.

– Но он уже понял, чего мы от него добиваемся.

– Давай я с ним поговорю.

Уже несколько недель прошло с тех пор, как Эйс появился в Зеленом дворце. Профессор успел убедиться, что он совершенно не понимает гоми, как те в свою очередь не понимают его. Но профессору удалось узнать несколько десятков слов из языка, на котором говорил Эйс, и он с грехом пополам мог с ним объясняться.

– Эйс понимает, чего хотят от него гоми? – спросил профессор.

– Да... не совсем... Машина, повидимому, испорчена...

– Так исправьте ее, объясните им, как надо обращаться с этой машиной.

– Я не знаю ее конструкции. Как же я могу обучить других? Сначала я должен ознакомиться с машиной сам.

Профессор передал это Чону. Тот с сомнением покачал головой, а затем стал уверять профессора, что Эйс говорит неправду.

– Он знает, – уверял он, – только не желает. Но пусть... мы согласны подождать два обычных давления.

– Но я надеюсь, Чон, что ты не будешь прибегать дальше к этому...

Профессор указал на желтую палочку в руках гоми.

– Кстати, что это такое? – спросил он.

Чон назвал одно слово, что профессор перевел как «револьвер». Он вспомнил страдальческие гримасы Эйса и заметил, что действие этого револьвера должно быть не совсем приятно. Чон сказал, что револьвер действует на большое расстояние и при этом разрушает все органические соединения, расщепляя главным образом белок. Но что за сила была заключена в револьвере, профессору так и не удалось добиться от Чона.

Все оставили субмарину.

Итак, гоми не умели сами управлять субмариной, или во всяком случае это умение не было твердым. Они не могли сделать починки. Эйс как будто говорит, что машина испортилась давно. Как давно? Годы, месяцы или недели назад? Эйс что-то объясняет, но профессор никак не может понять, он только слушает: речь Эйса удивительно приятна для слуха, в ней нет ни одного резкого звука. Замечательно красивый язык! Но почему профессор не имеет о нем никакого понятия? Что за народ говорит на этом языке? С тех пор, как профессор впервые осознал себя как мыслящее существо здесь, в Зеленом дворце, он беспрерывно переходил от одного удивления к другому, от одной загадки к другой. Загадкой для него был дворец, и все, что было в нем, начиная с гоми, загадкой был теперь и Эйс. А сам он разве не загадка для самого себя? Эйс... Как будто что-то знакомое есть в этом созвучии. Да, вспомнил! Это имя напоминает древне-санскритское слово ais – железо. Странно, какая может быть связь здесь?

Вся группа во главе с Чоном попала на обратном пути от субмарины в галлерею. Профессор помнил, что, кажется, здесь в глубокой нише был водяной термометр – тот самый, который измерял для гоми давление воды, то-есть, показывал их «обычные» и «наибольшие» давления. Да, так и есть: вот он, этот гигантский термометр, который профессор не раз видел.

Эйс, повидимому, хотел что-то сказать, потому что остановился у водяного прибора, и указал на него профессору.

– Субмарина не действует, – проговорил он, – раз, два, три...

Он три раза ткнул пальцем в черту, которая обозначала: «наибольшее давление».

Профессор сразу понял, что хотел сказать Эйс: подводная лодка испорчена уже около двух месяцев. Следовательно, когда дворец затоплялся водой, спасения все равно не было? Ну, да, ведь несчастье было всего недели две-три назад!

Жутко стало профессору при этом открытии. Много любопытного видел он до сих пор в этом подводном дворце, но этот факт был для него самым любопытным, чтобы не сказать больше. Как? Значит, Чон тогда зря болтал о том, что все гоми собираются совершить переселение во главе со своей субмариной? Следовательно, когда Зеленый дворец был в опасности, они в сущности были подобны крысам на тонущем корабле? Повидимому, так, теперь в этом для профессора не могло быть сомнений; гоми не умели управлять подводным судном, само судно было испорчено. Да, конечно, если бы профессор не остановил затопления подводного жилища, гоми или погибли бы в своем жилище, или вынуждены были бы переселиться, надеясь исключительно на силу своих мышц, что, повидимому, одно и то же. Чон часто рассказывал ему об опасностях подобных переселений в воде, что же было бы с гоми, если бы они пустились в далекий путь с небольшими запасами пищи, обремененные детьми и стариками? Гибель была бы неизбежна, ибо они не знали, сколько времени могло им понадобиться для отыскания свободного и, главное, исправного жилища, и в то же время, не имея с собой субмарины, они лишены были возможности отдыха в течение неопределенно долгого времени. Жалкие твари! Подобно первобытному дикому человеку, они не умеют заботиться о грядущих поколениях, даже больше: не умеют заботиться о себе самом, о своем завтрашнем дне! И он, профессор живет с ними вот уже сколько времени и будет и дальше коротать свои дни в этом странном мире, пока смерть не избавит его от этого кошмара. А, может быть... кто знает... Эйс – странное существо... Но может ли он... Впрочем, он сам пленник. Что смогут они сделать вдвоем против целого народа в две сотни тысяч человек?

Но мысль запала и постоянно преследовала Мартынова, и он большую часть времени проводил с Эйсом. Профессор был прирожденный лингвист и с поразительной быстротой усваивал язык Эйса. Тот сам явно желал облегчить задачу профессора, и оба занимались исключительно языком Эйса почти беспрерывно, даже на субмарине, где Эйс подолгу возился.

Профессор сгорал от нетерпения подробно узнать о родине Эйса и народе, к которому он принадлежал, но сдерживал себя и лишь наводил Эйса на мысль о бегстве из Зеленого дворца.

Эйс сначала отмалчивался, когда Мартынов неуклюже пытался намекнуть ему про свои затаенные мысли, но вскоре мысль была высказана прямо и отчетливо.

– Повидимому, – сказал однажды Мартынов, – нам трудно ждать от гоми порывов: они никогда нас не отпустят добровольно.

– У меня такое же убеждение, – ответил Эйс.

– В таком случае мы все надежды можем возложить только на свои силы. Конечно, отсутствие правой руки у Эйса отзовется на наших планах, но...

– Ничего, можно справиться,

– Жизнь обитателей подводного жилища полна всяких случайностей. Я недавно рассказывал тебе о затоплении дворца. Поэтому по справедливости, хотя гоми твари низшего порядка, не следовало бы их лишать единственного средства передвижения или даже, может быть, спасения в будущем. Я имею в виду субмарину.

– Что ты имеешь в виду делать с субмариной?

– Я полагаю воспользоваться ею для бегства отсюда.

– А!

Эйс тревожно оглянулся, но гоми сидели невозмутимые и спокойные и, казалось, внимательно следили за его работой. Профессор без боязни высказал вслух свою мысль, ибо был уверен, что ни одни гоми не понимает его разговора с Эйсом. Последний согласился с ним относительно невозможности воспользоваться единственной подводной лодкой гоми.

– Но иных средств передвижения здесь нет, – заметил Мартынов, – если не считать собственных рук и ног, то-есть плавания. Туннель, ведущий на сушу, завалей. Динамита здесь нет, я в этом убедился. Сделать его мы не можем.

– Дворец не глубоко в воде, но в 20-25 километрах от берега.

– Мне такое расстояние не по силам.

– Мне тоже.

– У меня сейчас мелькнула такая мысль... Гоми удерживают нас насильно здесь, поэтому придется противопоставить им тоже насилие, – это будет только справедливо.

Когда Эйс, наконец, вник в смысл предложения профессора, он брезгливо поморщился.

– Это – особенность дикарей, людей каменного века, прибегать к насилию, – заметил он. – Мой мозг давно отвык от работы в этом направлении, и я ничего не могу придумать, кроме того, что мне это противно.

– Но мы живем среди дикарей и должны противопоставить им свою волю – волю цивилизованных людей. Мой план заключается в следующем. Когда субмарина будет готова...

И профессор стал неторопливо объяснять, что следует им предпринять, чтобы освободиться от неприятной опеки гоми. Эйс внимательно слушал, не прерывая в то же время своей работы. Надо заметить, что выражения обоих собеседников были далеко не так точны, как мы это только что рассказали, они должны были помогать себе еще жестами и мимикой, но понимали друг друга достаточно хорошо.

В конце концов кивком головы и улыбкой Эйс план профессора одобрил. Несколько гоми спокойно наблюдали за действиями Эйса и, казалось, совершенно не понимали смысла фраз, которыми обменивались профессор и Эйс.

Профессор давно уже жил в подводном дворце, но только теперь, смотря на молчаливых и сосредоточенных гоми, вспомнил, что они почти никогда не разговаривали между собой: они как будто понимали друг друга без слов. В свою очередь он тоже замолчал и сосредоточился на мысли о возможных препятствиях, которые могли встать на пути при побеге.