Текст книги "Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Г. Збандут (директор киностудии): «Что касается В. Высоцкого, то я не знаю, лучший ли это вариант. Настоящего поиска главного героя не было. Я бы советовал до конца подготовительного периода искать актера. Может быть интересным фильм с участием Высоцкого, интересно было бы увидеть его в новом качестве. Но для этого надо, чтобы режиссер был убежден, что это именно тот человек, который ему нужен…»

В тот же день, 19 ноября, в Театре на Таганке показывали «Послушайте!». Высоцкий в нем не играл: во-первых, запретил Любимов, во-вторых, опять были нелады с голосом. В тот же вечер состоялся резкий разговор режиссера с артистом. Любимов бушевал: «Если ты не будешь нормально работать, я выгоню тебя из театра. Я лично пойду к Романову (министр кино) и добьюсь, что тебя и в кино перестанут приглашать. Ты доиграешься…»

Спустя несколько дней Высоцкий пришел на прием к профессору клиники имени Семашко. Тот внимательно обследовал артиста и нашел у него разрыв голосовых связок. Необходимо было делать операцию, а это означало на полгода уходить из профессии. Высоцкий на это пойти не мог. И 28 ноября отправился на «Мосфильм», чтобы провести последнюю сессию озвучания роли Рябого в «Хозяине тайги». Его партнерами в тот день были Золотухин и Пырьева. Работа длилась с 7.30 до 20.00. На этом работа Высоцкого над этой ролью была закончена. К слову, за роль Рябого он был удостоен гонорара в сумме 1519 рублей – на 19 рублей больше, чем за Бродского в «Интервенции (Золотухину за исполнение роли милиционера Сережкина обломилось на 11 рублей больше, чем у Высоцкого).

29 ноября Высоцкий отправился играть концерт, вместо того чтобы выйти в роли Маяковского в «Послушайте!». Когда об этом узнал Любимов, он чуть не задохнулся от гнева. Даже Золотухин этого не понял, выведя в своем дневнике лаконичную строку: «Это уже хамство со стороны друга». Вообще в те дни Золотухин старался избегать встреч с Высоцким. Единственное, на что его хватало, – сказать ему на бегу пару слов и побежать дальше. А ведь как они дружили совсем недавно, в том же Выезжем Логе.

Кстати, Высоцкого тогда избегали не только друзья – от него ушла и любимая женщина, жена Людмила Абрамова, которая уже знала о тайных встречах своего мужа с Влади. По ее словам:

«Давно это было – осенью 1968-го. Недели две или чуть больше прошло с того дня, когда с грехом пополам, собрав силы и вещи, я, наконец, ушла от Володи. Поступок был нужный и умный, и я это понимала. Но в голове стоял туман: ноги-то ушли, а душа там осталась…

Кроме всего прочего – еще и куда уходить? Как сказать родителям? Как сказать знакомым? Это же был ужас… Я не просто должна была им сказать, что буду жить одна, без мужа. Его уже все любили, он уже был Высоцким… Я должна была у всех его отнять. Но если бы я знала раньше все, я бы ушла раньше…»

2 декабря Высоцкий играл в «Жизни Галилея».

В тот же день Золотухин записал в дневнике слова, услышанные им от Любимова. Главреж Таганки изрек следующее: «Беда Высоцкого не в том, что он пьет. На него противно смотреть, когда он играет трезвый: у него рвется мысль, нет голоса. Искусства бесформенного нет, и если вы чему-нибудь и научились за 4 года, то благодаря жесткой требовательности моей, жесткой форме, в которой я приучаю вас работать. Он обалдел от славы, не выдержали мозги. От чего обалдел? Подумаешь, сочинил 5 хороших песен, ну и что? Солженицын ходит трезвый, спокойный; человек действительно испытывает трудности и, однако, работает. Пусть учится или что он а-ля Есенин, с чего он пьет? Затопчут под забор, пройдут мимо и забудут эти 5 песен, вот и вся хитрость. Жизнь – жестокая штука. Вот я уйду, и вы поймете, что вы потеряли…»

3 декабря Высоцкий вновь угодил в больницу. Причем доставил его туда родственник Павел Леонидов. Вот его собственный рассказ:

«Володя лежит на диване в доме, что наискосок от Киевского вокзала. В этой квартире не так давно умер Пырьев. У молодой его вдовы Лионеллы Пырьевой – Скирды, когда она открывала мне дверь, – пустое зазывное лицо.

Вова лежит с открытыми глазами, с безумными глазами, с остановившимися глазами. Он неподвижен. Дом набит пустой посудой. Лионелла Пырьева-Скирда стоит у него в ногах и монотонно говорит: «Володя, завтра съемка». Я ее тихо ненавижу. Володя пробыл у нее весь запой, а сейчас его надо везти в больницу в Люблино…»

Как мы помним, Пырьева играла роль возлюбленной Ивана Рябого Нюры в фильме «Хозяин тайги», а вскоре должна была сыграть еще одну пассию Высоцкого – в фильме «Опасные гастроли».

Врачи ставят Высоцкому неутешительный диагноз: общее расстройство психики, перебойную работу сердца. Клятвенно заверили родных артиста, что продержат его в больнице минимум два месяца. Высоцкий хотел схитрить: стал уговаривать положить его в 5-е отделение, где у него давно все было схвачено – врачи молодые и он ими манипулировал, как хотел. Но про это было известно и руководству клиники, поэтому хитрость не прошла.

Тем временем 10 декабря в Одессе должны были начаться съемки «Опасных гастролей». Понимая, что если они начнутся, то Высоцкого в больнице не удержать, его друзья предпринимают отчаянные попытки съемки перенести. Золотухин просит Пырьеву-Скирду поговорить с Хилькевичем. Та просьбу выполняет. Режиссер относится к проблеме со всем пониманием и уговаривает-таки руководство студии повременить со съемками хотя бы месяц.

8 декабря Любимов едет к Высоцкому и пытается уговорить его вшить «торпеду». «Ведь раньше тебе это здорово помогало», – аргументирует свою просьбу режиссер. Но Высоцкий отказывается: «Юрий Петрович, я здоровый человек». «Ну да, здоровый…» – в бессилии разводит руками Любимов.

11 декабря Высоцкого уже пытаются обработать его друзья: Золотухин, Полока, Кохановский. Все убеждают его не уходить из театра и написать труппе покаянное письмо. Причем Золотухин согласен написать текст письма за Высоцкого. Тот обещает подумать.

Вечером с Высоцким вновь беседует Любимов. И вновь шеф настроен благожелательно. Позднее он признается, перемена к лучшему в его отношении к Высоцкому произошла после встречи с лечащим врачом. Тот рассказал Любимову, что Высоцкий во многом пьет не потому, что человек слабовольный (хотя и это в нем есть), а потому что наследственность плохая. А это уже совсем иной взгляд на проблему. Поэтому Любимов уже не клянет Высоцкого на чем свет стоит и на худсовете театра 13 декабря выступает на его стороне. Итог – Высоцкого восстанавливают в правах артиста «Таганки». Как сказал сам Любимов: «Есть принципиальная разница между Губенко и Высоцким. Губенко – гангстер, Высоцкий – несчастный человек, любящий, при всех отклонениях, театр и желающий в нем работать».

Думается, побудительным мотивом к изменению позиции Любимова по отношению к Высоцкому могло быть и то, что режиссер прекрасно понимал, что такое Высоцкий для «Таганки». Ведь на тот момент его слава достигла заоблочных высот, причем слава эта базировалась именно на его имидже полузапрещенного артиста. Уволь его Любимов, и «Таганка» многое бы от этого потеряла. Думается, понимали это и либералы во власти, которые «крышевали» этот театр. Короче, с определенного момента Высоцкий и «Таганка» превратились в одно неразрывное целое.

Однако среди актерского состава подобных мыслей не было. Там все базировалось на простых человеческих взаимоотношениях, которые к большой политике никакого отношения не имели. По этому поводу приведу слова артиста «Таганки» Анатолия Васильева:

«Я был, наверное, единственным человеком, который с пеной у рта орал: „Уволить! Выгнать!“

И, скорее всего, был прав. Потому что все эти выговоры – строгие, нестрогие – мало что давали. Если бы выгнали тогда – это могло подействовать. Ведь когда он «завязал», год-два бывали потрясающе плодотворными.

Потом, когда Высоцкий стал лидером, солистом, а театр был гнездом, куда он только изредка залетал, это уже было невозможно. А тогда без театра Владимир просто не мыслил своей жизни. И если бы мы совершили эту жестокую акцию, то, может быть, продлили бы ему жизнь…»

19 декабря на «Мосфильме» был принят фильм «Хозяин тайги».

В эти же дни в Москве проходит очередной съезд Союза композиторов СССР. Один из ораторов – Дмитрий Кабалевский – помянул недобрым словом в своей речи и Высоцкого. Он заявил, что «Песня о друге» прививает молодежи дурные эстетические вкусы, и упрекнул Всесоюзное радио в том, что оно чересчур часто транслирует эту песню. Завершил он свое выступление следующим образом:

«Есть вообще явления в нашей музыкально-творческой жизни, в музыкальном быту, в которых нам следовало бы серьезно разобраться. Взять хотя какую-то странную, окутанную туманом таинственности проблему так называемых бардов и менестрелей. (Кстати, почему „бардов“ и „менестрелей“?) Одно издательство уже готовится создавать о них книгу и рассылает анкеты: „Что бы Вы сделали со своим сыном, если бы он стал бардом?“ Можно себе представить, какая книга получится на базе такого социологического исследования! А разобраться серьезно в этом явлении все-таки надо, прежде всего потому, что многое в нем явно способствует воспитанию в молодежи дурных эстетических вкусов, а нередко (как в той же песне Высоцкого, о которой я говорил) несет в себе и дурное этическое начало».

Это выступление прямо вытекало из той борьбы, которая тогда шла в советских верхах между державниками и западниками. Она особенно обострилась после чехословацких событий и велась в основном на страницах центральной прессы, где, как мы помним, у каждой из этих группировок были свои издания (у державников: газеты – «Советская Россия», «Социалистическая индустрия», «Литературная Россия», журналы – «Огонек», «Октябрь», «Молодая гвардия», «Москва», «Искусство кино», «Театральная жизнь» и др.; у западников – «Литературная газета», «Вечерняя Москва», журналы – «Новый мир», «Советский экран», «Театр» и др.).

Поскольку Высоцкий принадлежал к либеральному лагерю, поэтому атаки на него со страниц державных изданий были не случайны. Ведь он тогда был поднят на щит либералами уже не как автор блатных песен, а как человек, написавший два весьма недвусмысленных протестных хита: «Охоту на волков» и «Баньку по-белому» (в последней речь велась от лица бывшего зека, пострадавшего в годы сталинских репрессий).

«Банька» не была первой советской антисталинской песней (об этом раньше пели Юз Алешковский, Александр Галич и др.), но она, в силу своей несомненной яркости, стала самой раскрученной. В ней был полный набор «оттепельных» штампов: «повезли из Сибири в Сибирь» (то есть вся страна – один сплошной концлагерь), «наследие мрачных времен» (ничего, кроме мрака, в сталинских временах либералы видеть не хотели) и т. д. (не случайнео в среде державников эту вещь называли «Песней троцкиста»). Эти штампы ясно указывали на то, что Высоцкий был типичным представителем «детей ХХ съезда», для которых доклад Хрущева «о культе личности» в 1956 году стал настольной книгой, впрочем, как и для западных спецслужб, которые выпустили его отдельной брошюрой в несколько миллионов экземпляров, внеся в него от себя 34 фальшивые правки.

Помимо этих песен Высоцкий тогда написал и другие, где политические реалии советской действительности также присутствовали, но были намеренно спрятаны более глубоко в подтекст. Среди них: «Сколько чудес за туманами кроется…» (строчка «не потеряй веру в тумане» ясно указывала, какой именно туман и какую веру имеет в виду автор), «Песенка про метателя молота» (под молотом автор имел в виду советскую власть и этот молот герой песни хочет закинуть «ужасно далеко, куда подалее, и лучше – если б враз и навсегда»).

Несмотря на откровенную политизацию творчества Высоцкого, газетные атаки на него были больше похожи на легкие зуботычины, чем на «охоту на волков», да еще с «кровью на снегу». Какая кровь, если в том же 68-м, как мы помним, Высоцкий был утвержден сразу на две роли в кино: в картинах «Хозяин тайги» и «Опасные гастроли». Причем если в последнем он играл героя-злодея (что, кстати, не помешает ему через год получить грамоту от МВД СССР «за активную пропаганду в кино работы милиции»), то во втором его героем должен был стать артист варьете, активно помогающий большевикам и геройски погибающий за дело революции. В обоих фильмах Высоцкий пел свои песни, но это были песни из разряда правильных, за которых их автору даже выплатили гонорар (немалый, кстати).

Все эти факты ясно указывают на то, что брежневское руководство достаточно демократично отнеслось к своим доморощенным приверженцам «бархатной революции». Будь это иначе, то Юрий Любимов вряд ли продолжал бы ставить свои спектакли с «фигами», а Высоцкий не отделался бы только нападками на свое песенное творчество. Ведь в арсенале партийных идеологов из державного стана была масса способов, как «загасить» славу неудобного артиста. Причем в случае с Высоцким особо ничего придумывать не понадобилось бы: актер являл собой весьма уязвимую мишень, будучи втянутым сразу в несколько пьяных скандалов в Театре на Таганке, за что его даже собирались оттуда уволить (только в 68-м коллектив «Таганки» собирался это сделать дважды).

Обычно таких проступков партийные идеологи не прощали, тем более людям, которые покушались на их «священную корову» – идеологию. Достаточно сказать, что за целое десятилетие (1958–1968) руками прессы (руководимой, естественно, из ЦК КПСС) были показательно «выпороты» несколько десятков советских кумиров, которых власть таким образом наказала за их аморальное поведение или идеологическое непослушание. Среди этих кумиров были: спортсмены Эдуард Стрельцов, Валерий Воронин, Трофим Ломакин, Виктор Агеев, режиссер Иван Пырьев, актрисы Людмила Гурченко, Александра Завьялова, актеры Марк Бернес, Павел Кадочников, Леонид Харитонов, певцы Глеб Романов, Иосиф Кобзон, Муслим Магомаев, писатель Николай Вирта и многие другие.

Высоцкий, который куролесил не меньше, чем все вышеперечисленные деятели, в этот список не угодил ни тогда, в 68-м, ни позже, когда его звезда на небосклоне гитарной песни засверкала еще ярче и должна была всерьез обеспокоить партийных идеологов. Возникает законный вопрос: почему? Ответ очевиден: певца продолжали «крышевать» те же высокие покровители, что и Юрия Любимова.

Кроме этого, была еще одна веская причина не трогать Высоцкого: его громкий роман не просто со звездой французского экрана, а с членом Французской компартии Мариной Влади. Как уже говорилось выше, она вступила в партию как раз в том самом июне 68-го, когда Высоцкого «песочили» в прессе, и одна из немногих в ее рядах публично не осудила советское руководство за чехословацкие события (за что ее избрали вице-президентом общества «Франция – СССР»). Учитывая, что подавляющая часть западной интеллигенции от СССР тогда отвернулась, эта позиция Влади для Кремля дорогого стоила. Так Высоцкий пусть невольно, но спрятался за спиной французской звезды. Как писал он сам: «Начал целоваться с беспартийной, а теперь целуюсь – с вожаком!» Этот роман открывал хорошие перспективы для тех либералов в советских верхах, кто после чехословацких событий мечтал не о разрыве, а о продолжении и расширении контактов с Западом. И Высоцкому в этом процессе отводилась не последняя роль.

28 декабря Высоцкий дал концерт в столичном кинотеатре «Арктика», а два дня спустя – в Московском институте инженеров землеустройства. Наравне со старыми песнями впервые для слушателей звучали новые: «Жираф», «Милицейский протокол», «Москва – Одесса», «Утренняя гимнастика».

МИИЗ располагался на улице Казакова возле Курского вокзала. В тех самых краях, где автор этих строк провел детские и отроческие годы (1962–1977). В этом институте, с двумя огромными шарами у входа, находившемся в трех минутах ходьбы от моего дома, мы с друзьями любили бывать во время выборных кампаний, когда в его клубе на втором этаже (там, где и выступал Высоцкий) бесплатно крутили советские фильмы.

Между тем уже два месяца подряд на экранах союзных кинотеатров шел фильм Евгения Карелова «Служили два товарища», одну из ролей в котором сыграл наш герой. Несмотря на то что львиная доля экранного времени была отдана подвигам двух красноармейцев (их роли исполняли Олег Янковский и Ролан Быков), однако их мощным оппонентом в фильме выступал именно персонаж в исполнении Высоцкого – поручик Брусенцов. В контексте того, что он к тому времени приобрел в глазах миллионной аудитории ореол духовного лидера либеральной фронды, эта роль воспринималась большинством людей именно как протестная. Смелый и благородный поручик, не захотевший покидать родину и поэтому пускавший себе пулю в висок, рассматривался зрителями именно как положительный герой, ничем не хуже, чем два упомянутых красноармейца. Кстати, сами авторы фильма (а помимо режиссера к ним относились и авторы сценария – Юлий Дунский и Валерий Фрид) никогда и не скрывали, что посредством Брусенцова хотели показать, что в белогвардейской армии служили не менее честные и благородные люди, чем в армии Красной.

Отметим, что эта тема – назовем ее «белогвардейская» – в равной степени была близка как либералам, так и державникам (тем из них, кто называл себя русскими националистами, или почвенниками). Например, в литературе именно державный журнал «Москва» (главный редактор Евгений Поповкин) в 1966 году опубликовал роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Сделано это было исключительно потому, что Булгаков являлся автором «Белой гвардии» – пьесы, которая воспевала белое движение.

В кинематографе эта тема стала воспеваться чуть раньше – с 1957 года, когда Григорий Чухрай снял фильм «Сорок первый». Именно там белогвардеец был впервые показан с положительной стороны и его гибель в конце даже вызывала сочувствие у зрителей. Однако с тех пор пришлось ждать ровно десять лет, чтобы «белогвардейская тема» зазвучала в том же кинематографе еще более мощно и масштабно. До этого беляки продолжали изображаться в советских фильмах исключительно как отрицательные персонажи. Если где-то они и несли положительную функцию, то в основном эта миссия выпадала на долю представителей низших званий. Все белогвардейские офицеры («золотопогонники») изображались в советских фильмах только как враги, если они, конечно, не переходили служить на сторону красных.

С конца 60-х эта тенденция была нарушена, причем в массовом порядке, когда один за другим на экраны страны стали выходить фильмы, где отдельные «золотопогонники», сохраняя верность белой идеологии, заняли место вровень с положительными персонажами. Только за три года (1967–1969) на центральной киностудии страны «Мосфильме» будет снято три картины, где белогвардейцы будут вызывать не меньшую симпатию, чем красноармейцы: «Служили два товарища» (1967), «Бег» (1970) Александра Алова и Владимира Наумова и 5-серийный телефильм «Адъютант его превосходительства» (1970) Евгения Ташкова. Случайно ли это было? Отнюдь, если учитывать, что именно со второй половины 60-х романтизация белого движения охватила оба лагеря – державный и либеральный. Вот как об этом вспоминает философ А. Ципко (в те годы – работник ЦК ВЛКСМ):

«Аппарат ЦК ВЛКСМ конца 60-х был куда более „белым“, более свободным в идейном отношении, чем аппарат ЦК КПСС… Моя ностальгия по веховским временам, предреволюционной культуре, была близка этим комсомольским работникам как патриотам – они не были ни марксистами, ни атеистами, ни ленинцами. Им, как и мне, было жаль той России, которую разрушили большевики. Все они симпатизировали православию… В компании, в своем кругу эти люди вели совсем белые разговоры… Но я себя чувствовал не в своей тарелке, когда речь заходила о Сталине. Я всячески противился характерному для красных патриотов обожествлению Сталина как государственника, спасителя отечества и т. д…

Чтобы выжить в ЦК ВЛКСМ, достаточно было оставаться нормальным белым патриотом. Во время экскурсии на Соловки комсомольские начальники спокойно слушали мои ностальгические речи о той России, которую мы потеряли. Заведующий отделом пропаганды Ганичев шутил: «Ты у нас, Саша, проходишь в ЦК за белого специалиста. Если Ленин привлекал на работу „белых специалистов“, то почему нам нельзя для развода иметь одного веховца конца шестидесятых»…»

Так что поручик Брусенцов появился на киношный свет отнюдь не случайно. Странно лишь то, что Высоцкий в этой теме ничем, кроме фильма, больше не «выстрелит». Впрочем, он тогда в какой-то мере увлечется Нестором Махно (опять же по подсказке киношного друга), что, собственно, в какой-то мере примыкает к упомянутой теме. Но об этом рассказ впереди.