Текст книги "Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Отметим, что оба фильма снимали режиссеры-евреи, да еще по сценариям своих соплеменников. Ленты рассказывали о событиях Гражданской войны и должны были стать для советского кинематографа своего рода прорывом в новое. Так, в «Интервенции» это был жанр «условного театра» (этакая «киношная „Таганка“), когда почти все действие фильма происходило в условно обозначенных студийных декорациях; в „Служили…“ это была тема определенной романтизации белогвардейского движения, когда „беляки“ показывались не сплошь злодеями, как это чаще всего бывало раньше, а с вкраплениями из честных и благородных людей. Одним из таких вкраплений как раз и являлся герой в исполнении Высоцкого – поручик Брусенцов, что, видимо, было неслучайно. Таким образом, авторы фильма (своеобразное еврейское трио в лице режиссера Евгения Карелова и сценаристов Юлия Дунского и Валерия Фрида) хотели перекинуть мостик в настоящее: связать „антисоветчика“ Высоцкого (а именно такая молва все шире начинает гулять о нем по стране) с честным белым офицером, дабы придать его „антисоветизму“ благородные черты.

Отметим, что утверждение Высоцкого на роль большевика Бродского проходило гораздо сложнее, чем на белогвардейца Брусенцова. И это понятно: в верхах не хотели, чтобы антисоветчик Высоцкий играл коммуниста (кстати, впервые в своей творческой карьере). Однако здесь свое веское слово сказал кинорежиссер Григорий Козинцев, который считался «ленинградским Роммом» – то есть духовным лидером тамошней еврейской интеллигенции. Именно Козинцев настоял на том, чтобы Бродского играл именно Высоцкий. Перечить ему никто не стал.

Парадоксально, но именно фильм, где Высоцкий играл большевика, будет положен на полку, а фильм, где его героем был белогвардеец, на экраны выйдет. Впрочем, не будем забегать вперед и вернемся к событиям лета 67-го. А лето тогда выдалось горячее, особенно на все том же «еврейском направлении».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«СО ЗВЕЗДОЮ В ЛАПАХ»

5 июня на Ближнем Востоке разгорелась война, которая самым непосредственным образом затронула и Советский Союз. Речь идет о войне Израиля против арабов (Египет, Сирия), которая была прямым следствием активного сотрудничества Израиля с международным сионизмом (это сотрудничество началось, как мы помним, в начале 65-го). Из этой шестидневной войны (5–11 июня) Израиль вышел победителем, присоединив к себе восточную часть Иерусалима, находившуюся под контролем Иордании, сектор Газа, Голанские высоты, а также оккупировав Синайский полуостров вплоть до Суэцкого канала.

Эта победа была с восторгом встречена всем мировым еврейством, в том числе и в Советском Союзе. Более того, она стала мощным стимулом к новому всплеску еврейского национального самосознания и одновременно к новой волне неприязни большого числа советских евреев к СССР, поскольку тот в этой войне поддерживал арабов. Как писал уже знакомый нам публицист М. Хейфец:

«После Шестидневной войны многое изменилось… был дан импульс к действию. Пошли письма и петиции в советские и международные органы. Национальная жизнь оживилась: в праздники стало трудно пробиться в синагогу, появились нелегальные кружки по изучению еврейской истории, культуры, иврита…»

Зададимся вопросом: на чьей стороне мог быть Высоцкий? Думается, вряд ли на стороне СССР, учитывая его неприязнь к кремлевскому руководству. Исходя из уже известного нам постулата, что еврея наполовину не бывает, он вполне мог радоваться победе Израиля, который накостылял «этим кремлевским антисемитам».

7 июня Высоцкий выступал в ВТО, три дня спустя – в Лемболове, где участвовал в концерте с рядом известных бардов: Адой Якушевой, Юрием Кукиным, Борисом Полоскиным и др.

12 июня Высоцкий играл в «Послушайте!». На спектакле присутствовал Андрей Вознесенский, вернувшийся из-за границы. Он привез Высоцкому в подарок голубую кепку, которую вручил ему в антракте. Потом они фотографировались. В это же время в театр из больницы звонил Юрий Любимов. Говорил с ним Высоцкий, признавался в любви к шефу и сообщал, что сочинил для него новую песню.

17 июня в «Советской культуре» была опубликована небольшая заметка про нашего героя. Он читает ее в Ленинграде, куда приехал для съемок в «Интервенции» (они начались 15-го). Параллельно он дает и концерты. Так, первый из них состоялся в Доме актера в день выхода заметки в «Советской культуре».

25 июня Высоцкий выступил перед работниками столичного Гидрометеорологического комитета.

26 июня он впервые объявляется на пробах к фильму «Служили два товарища», причем не один, а со своей пассией Татьяной Иваненко, которая пробуется на роль возлюбленной поручика Брусенцова Сашеньки (эту роль в итоге сыграет Ия Саввина). 28 июня состоялась еще одна их совместная проба, где им подыгрывает третий исполнитель – Роман Ткачук.

В те дни по стране вновь пошла волна слухов про Высоцкого. Вызваны они были статьей в одной из газет, где писалось, что Высоцкий… вор-рецидивист и его уже арестовали. Потом оказалось, что арестованный – однофамилец популярного артиста. Однако из Минска на имя Высоцкого пришло письмо, где его просили ответить «который Вы из двух». Еще ходили слухи, что Высоцкий сбежал в Америку. Все эти слухи ясно указывали на то, что слава Высоцкого уже начинает приобретать всесоюзные масштабы.

2 июля Высоцкий играл в двухсотом представлении «Антимиров». Два дня спустя – в «Послушайте!». Вечером того же дня (4-го) на квартире журналиста газеты французских коммунистов «Юманите» Макса Леона Высоцкий знакомится с французской кинозвездой с русскими корнями Мариной Влади (де Полякофф-Байдарова Марина-Катрин), которая приехала в Москву для участия в Московском международном кинофестивале (открылся 5 июля). Прежде чем продолжить дальше наше знакомство с событиями лета 67-го, стоит хотя бы вкратце познакомиться с кинематографической биографией Марины Влади, помещенной в советском энциклопедическом словаре «Кино» 1984 года издания:

«Влади Марина (родилась 10 мая 1938 года), французская актриса. По национальности русская. Училась в балетной школе парижской Оперы. Дебютировала в кино в фильме «Летняя гроза» (1949). В Италии снималась в незначительных фильмах. Первый большой успех – главная роль в фильме режиссера А. Кайата «Перед потопом» (1953). Среди разнообразных работ Влади – своенравная итальянка Анджела в фильме режиссера Де Сантиса «Дни любви» (1954, Италия), лесная дикарка в фильме «Колдунья» (1956), мужественная участница движения Сопротивления в фильме «Приговор» (1958) и др. В 1963 году за роль в фильме «Современная история» («Королева пчел», режиссер М. Феррери) получила приз Международного кинофестиваля в Канне. В 1967 году сыграла одну из главных ролей в фильме Ж. Л. Годара «Две или три вещи, которые я знаю о ней»…

Другие фильмы: «Негодяи попадут в ад» (1956, Франция), «Простите наши прегрешения» (1956, Франция), «Преступление и наказание» (1956, Франция), «Веские доказательства» (1956, Франция – Италия), «Полуночные колокола» («Фальстаф», реж. О. Уэллс, Испания) (1966), «Мона, безымянная звезда» (1966, Франция – Румыния) и др.».

И вновь вернемся к хронике событий 67-го.

Отметим, что Влади до этого уже имела честь посещать Московский кинофестиваль (он проводился с 1959-го раз в два года): в последний раз это случилось два года назад, и тогда рядом с нею был ее муж – бывший летчик, владелец аэропорта в Гонконге. Теперь она приехала в Москву одна. Высоцкий давно тайно влюблен в нее, но познакомиться лично возможности не имеет – в первые дни фестиваля он увлечен репетициями «Пугачева». Как вдруг судьба сама подбрасывает ему шанс…

 
Не догнал бы кто-нибудь,
Не почуял запах, —
Отдохнуть бы, продыхнуть
Со звездою в лапах.
 

Как пишет биограф Высоцкого В. Новиков: «Есть интерес у парижанки к актерам „Таганки“. Однако не объясняет, что это за интерес. Вполне вероятно, этот интерес зиждился не только на слухах об этом театре как форпосте либеральной фронды, но и на каком-то тайном сговоре тех теневых деятелей советско-французских отношений, который давно существовал в Кремле (еще с 20-х годов). Эмиссарами этих связей были люди, о которых речь у нас уже шла выше: в Москве – бывшая возлюбленная В. Маяковского Лиля Брик, журналист французской коммунистической газеты „Юманите“ Макс Леон, в Париже – член ЦК ФКП Луи Арагон, писательница Эльза Триоле (сестра Брик и жена последнего).

Как уже отмечалось, связь некоторых из этих людей (Брик, Арагон, Триоле) с советскими органами госбезопасности тянулась еще с 20-х годов. Собственно, под это дело ГПУ и позволил Лиле Брик организовать в Москве аристократический салон (причем деньги были не только гэпэушные, но и В. Маяковского, который ни о чем не догадывался), где «столовались» не только многие видные деятели советской богемы, но и иностранцы, работавшие в столице. Курировали этот салон зампред ГПУ Яков Агранов и замначальника иностранного отдела ГПУ (он же и куратор советской резидентуры во Франции) Михаил Горб (настоящие имя и фамилия – Моисей Розман). Когда в конце 30-х обоих расстреляли, салон власти не тронули и, поменяв кураторов, продолжили его деятельность.

Более того, с конца 35-го по личному распоряжению Сталина именно Брики стали официальными наследниками памяти В. Маяковского, организовав его музей в Гендриковом переулке. Их деятельность на этом поприще продолжалась десятилетиями. В итоге к концу 60-х Лиля Брик продолжала содержать богемный салон-квартиру, только теперь уже по другому адресу: на престижном Кутузовском проспекте по соседству с гостиницей «Украина» (въехала она в эту квартиру в 58-м, когда хрущевская «оттепель» еще благоволила к еврейской элите). Там бывали многие видные советские либералы (в основном еврейского происхождения), которые не догадывались (а может быть, и наоборот, поскольку сами были на крючке у КГБ) о том, что эта квартира находится «под колпаком» чекистов (таких салонов в Москве было несколько, причем не только либеральных: например, один из них содержала жена Сергея Михалкова Наталья Кончаловская, и там собирались представители «русской партии» в основном из числа русских националистов и монархистов).

Отметим, что одним из завсегдатаев бриковского салона был писатель Константин Симонов – большой друг не только Лили Брик, но и Луи Арагона с Эльзой Триоле, с которыми он встречался в Париже, выезжая туда в качестве сотрудника Всемирного совета мира. Напомним, что именно Симонов весной 64-го был одним из тех, кто «пробивал» в верхах создание любимовской «Таганки».

Возвращаясь к Марине Влади, предположим, что она попала в поле зрения КГБ еще в первой половине 60-х, когда начала приезжать в СССР. Однако не эти поездки заставили обратить внимание чекистов на нее, а ее симпатии к коммунистам. Как пишет она сама в своих мемуарах: «Мне вспоминается начало 50-х, когда я работала в Италии с режиссерами-коммунистами – Висконти, Пепе де Сантисом, Уго Пирро, Тонино Гуэрра, Карло Лицани… Мы участвовали в антифашистских демонстрациях, и иногда дело доходило до драк на улицах. Этот пройденный вместе с ними путь сблизил меня тогда с Итальянской коммунистической партией…»

Видимо, именно те итальянские события могли заронить в умы советских (и французских) коммунистов надежды на то, что Марина Влади имеет все шансы вступить в ФКП (что позже и произойдет). Учитывая, какой вес она имела в мире (как-никак звезда мирового масштаба!), подобный шаг мог принести весомые дивиденды как Кремлю, так и «бульвару Пуасоньер» (именно там размещалась штаб-квартира ФКП). Поэтому вполне вероятно, что «подбивать клинья» под Влади КГБ начал загодя. И в этом деле большую помощь могли оказать именно завсегдатаи бриковского салона (тот же журналист Макс Леон). На основе этих умозаключений можно предположить, что появление Влади в пролиберальной «Таганке» было отнюдь не случайным, а являлось частью тайного плана по введению ее в советскую богемную среду.

Напомним, что первым спектаклем, который она там посмотрела, было «Послушайте!» о В. Маяковском, за которым, как мы помним, стояла именно Лиля Брик. Эта женщина вообще считалась большим специалистом по хитроумным делам амурного плана (этакая элитная сводня). Во многом благодаря им она столько лет удерживала подле себя В. Маяковского, о чем есть масса свидетельств. Приведу лишь одно из них – в изложении биографа поэта А. Михайлова. История эта датирована концом 20-х, когда Маяковский внезапно увлекся парижской красавицей русского происхождения Татьяной Яковлевой, а Брик, пытаясь отвадить поэта от девушки, провела хитроумную операцию, которая выглядела следующим образом:

«Завязка „сюжета“ произошла в один из майских дней 1929 года на ипподроме. Маяковский в отличие от своего друга Асеева не был большим любителем скачек, но как-то так устроилось, что он на скачках оказался. И туда же Осип Максимович (Брик) привез молодую артистку МХАТ Веронику Полонскую. Они с Лилей Юрьевной (Брик) знали Полонскую по фильму, сценарий которого сочиняли Л. Ю. Брик и Жемчужный. Брики знали, что Владимиру Владимировичу нравились красивые женщины. Нора Полонская, дочь известного артиста Малого театра и немого кино Витольда Полонского, была необыкновенно хороша собой, обаятельна. Совсем юной она вышла замуж за молодого артиста МХАТ Михаила Яншина. Знакомство с нею Маяковского могло отвлечь его от далекой «парижской» любви…

Полонская действительно понравилась Маяковскому. Не сыграло ли тут роль – помимо женственности и обаяния молодой актрисы – еще и то обстоятельство, что она оказалась внешне удивительно похожей на Татьяну Яковлеву? Подруга Полонской, артистка МХАТ Михаловская, встретившаяся несколько лет спустя с Яковлевой в Париже, была поражена их сходством. Она только отметила разницу в возрасте. Как бы то ни было, после знакомства на скачках начались встречи Маяковского с Полонской. Сначала – в Москве. Потом – на юге…»

Вот такие хитрые операции проворачивала Л. Брик. Сами понимаете, с возрастом ее талант на этом поприще должен был только прогрессировать. Так что, вполне вероятно, идея ввести в советскую богемную среду французскую кинозвезду Марину Влади, попутно сведя ее с кем-то из советских актеров, могла исходить именно от нее, а чекисты этот план одобрили. Ведь для КГБ, повторюсь, Лиля Брик была ценным агентом, а своим противником ее считали представители «русской партии». Комитет вообще очень часто поступал вопреки официальной советской идеологии (из-за чего идеолог Суслов и находился в частом антагонизме с КГБ), поскольку «нарушение устава» было выгодно с точки зрения оперативной необходимости. Например, проституция в СССР была официально запрещена, однако КГБ специально вербовал элитных проституток – «ласточек» (они вербовались из числа высокообразованных женщин), чтобы те устанавливали нужные контакты с иностранцами.

Та же ситуация была и в сфере браков иностранцев с советскими гражданами. В целом они обществом осуждались, но КГБ иной раз намеренно их поощрял, дабы иметь выходы на интересующих их людей. История с Мариной Влади была из этой категории. Если бы она сошлась с кем-то из советских актеров, то КГБ убивал сразу двух зайцев: получил бы выход на русскую эмигрантскую среду во Франции (со стороны Влади), а также на богемную советскую (со стороны ухажера актрисы).

По иронии судьбы, именно на момент своего знакомства с Влади Высоцкий получил предложение сыграть в кино роль большевика, который нелегально действовал в среде… французских военных (фильм «Интервенция»). В реальной жизни наш герой, конечно, нелегалом не был (то есть в штате КГБ не состоял), однако источником информации был определенно. Причем сам об этом он мог и не догадываться. Люди, подобные Высоцкому, имеющие пагубное пристрастие к алкоголю, с точки зрения разведки вообще являются лакомым куском для оперативной разработки. Ведь если на трезвую голову человек еще имеет возможность сохранять здравость рассудка, то будучи подшофе он становится настоящей «канарейкой» (так на языке спецслужб называют болтливых людей) и может «принести в клюве» столь ценную информацию, которую никогда бы не сболтнул, находясь в трезвом уме. Можно даже предположить, что КГБ специально подсылал к Высоцкому людей, которые спаивали его, чтобы потом выудить у него ту информацию, которая могла заинтересовать чекистов.

Возвращаясь к вопросу о браках представителей советской богемы с иностранцами, отметим, что они стали входить в моду именно в 60-е годы. Причем самой активной была как раз «французская линия», поскольку Франция, повторимся, всегда сильно интересовала как царскую Россию, так и коммунистический СССР в политическом, экономическом и культурном аспектах. Из наиболее громких браков по этой линии отмечу следующие: кинорежиссер Андрей Кончаловский женился на француженке русского происхождения Маше Мериль, переводчик и сценарист Давид Карапетян – на переводчице издательства «Прогресс» и члене Французской компартии Мишель Кан. Были и обратные примеры – когда недавние французы переезжали жить в СССР и здесь женились на советских гражданках. Так было в случаях с журналистом Владимиром Познером (по слухам, его отец сотрудничал с КГБ и имел оперативный псевдоним Каллистрат) и художником Николаем Двигубским. Последний, кстати, являлся двоюродным братом Марины Влади, что, естественно, было лишним стимулом для нее проявлять повышенный интерес к России.

Отметим, что, когда в 65-м Влади была в Москве (на МКФ), она в «Таганку» не приходила, хотя та уже существовала больше года и слух о ней уже дошел до французских интеллектуалов. Видимо, тогда ее никто туда не приглашал, поскольку она была несвободна – как уже отмечалось, на тот МКФ она приезжала с французским мужем. Теперь же, в 67-м, ее прежний брак развалился, и хотя сердце Влади было опять несвободно (оно было занято известным румынским актером, о котором речь еще пойдет впереди), однако официального штампа в паспорте у нее пока не было. Поэтому у тех, кто приглашал ее в «Таганку», могли возникнуть определенные надежды на то, что этот роман вполне может быть перекрыт другим – с кем-то из таганковских актеров. Может быть, даже и с Высоцким, поскольку тот давно был в нее влюблен и никогда этого не скрывал.

 
…Я платье, говорит, возьму у Нади,
Я буду прямо как Марина Влади.
 

1965

Всеволод Абдулов позднее будет рассказывать о том, как они с Высоцким иной раз ходили в кинотеатр «Иллюзион» (открылся в начале 66-го), чтобы в документальной кинохронике специально отыскивать эпизоды именно с участием Марины Влади. Что касается последней, то она о своем знакомстве с Высоцким вспоминает следующим образом:

«Шестьдесят седьмой год. Я приехала в Москву на фестиваль, и меня пригласили посмотреть репетицию „Пугачева“, пообещав (интересно бы узнать, кто именно был тот обещатель. – Ф. Р.), что я увижу одного из самых удивительных исполнителей – Владимира Высоцкого. Как и весь зал, я потрясена силой, отчаянием, необыкновенным голосом актера. Он играет так, что остальные действующие лица постепенно растворяются в тени. Все, кто был в зале, аплодируют стоя.

На выходе один из моих друзей приглашает меня поужинать с актерами, исполнявшими главные роли в спектакле. Мы встречаемся в ресторане ВТО – шумном, но симпатичном… Наш приход вызывает оживленное любопытство присутствующих. В СССР я пользуюсь совершенно неожиданной для меня известностью. Все мне рады, несут мне цветы, коньяк, фрукты, меня целуют и обнимают… Я жду того замечательного артиста, мне хочется его поздравить, но говорят, что у него чудной характер и поэтому он может и совсем не прийти. Я расстроена, но у моих собеседников столько вопросов…

Краешком глаза я замечаю, что к нам направляется невысокий, плохо одетый молодой человек. Я мельком смотрю на него, и только светло-серые глаза на миг привлекают мое внимание. Он подходит, молча берет мою руку и долго не выпускает, потом целует ее, садится напротив и уже больше не сводит с меня глаз. Его молчание не стесняет меня, мы смотрим друг на друга, как будто всегда были знакомы… Ты не ешь, не пьешь – ты смотришь на меня.

– Наконец-то я встретил вас…

Эти первые произнесенные тобой слова смущают меня, я отвечаю тебе дежурными комплиментами по поводу спектакля, но видно, что ты меня не слушаешь. Ты говоришь, что хотел бы уйти отсюда и петь для меня. Мы решаем провести остаток вечера у Макса Леона, корреспондента «Юманите». Он живет недалеко от центра. В машине мы продолжаем молча смотреть друг на друга… Я вижу твои глаза – сияющие и нежные, коротко остриженный затылок, двухдневную щетину, ввалившиеся от усталости щеки. Ты некрасив, у тебя ничем не примечательная внешность, но взгляд у тебя необыкновенный.

Как только мы приезжаем к Максу, ты берешь гитару. Меня поражает твой голос, твои сила, твой крик. И еще то, что ты сидишь у моих ног и поешь для меня одной… И тут же, безо всякого перехода говоришь, что давно любишь меня.

Как и любой актрисе, мне приходилось слышать подобные неуместные признания. Но твоими словами я по-настоящему взволнована. Я соглашаюсь встретиться с тобой на следующий день вечером в баре гостиницы «Москва», в которой живут участники кинофестиваля…»

Это – воспоминание живой участницы тех событий. Между тем свидетелей той встречи было еще несколько человек, и каждый из них вспоминает о ней по-своему. Вот как запечатлелись те дни в памяти фотожурналиста Игоря Гневашева:

«Узнав, что в Москву приехала Марина Влади, я решил делать о ней фотофильм – чуть ли не каждый день жизни. Нас познакомили, и я ходил за нею всюду, и я видел, как они впервые встретились, – и он влюбился в нее в коридоре, мгновенно, с ходу, я видел это по его лицу совершенно ясно… По-моему, это Ия Саввина повела Марину после репетиции „Пугачева“ за кулисы, в гримерку. Мы шли по коридору, и вдруг навстречу – он, с сопровождающими, естественно, лицами. Увидел „колдунью“, чуть опешил и, маскируя смущение, форсированным, дурашливо театральным голосом: „О, кого мы видим!..“ Она остановилась: „Вы мне так понравились… А я о вас слышала во Франции… Говорят, вы здесь страшно популярны“.

Потом всей кучей сидели в его гримерке, пили сухое вино, и он, конечно, взял в руки гитару».

О событиях следующего дня вновь вспоминает М. Влади:

«В баре полно народу, меня окружили со всех сторон, но как только ты появляешься, я бросаю своих знакомых, и мы идем танцевать. На каблуках я гораздо выше тебя, ты встаешь на цыпочки и шепчешь мне на ухо безумные слова. Я смеюсь, а потом уже серьезно говорю, что ты – необыкновенный человек и с тобой интересно общаться, но я приехала всего на несколько дней, у меня сложная жизнь, трое детей, работа, требующая полной отдачи, и Москва далеко от Парижа… Ты отвечаешь, что у тебя у самого – семья и дети, работа и слава, но все это не помешает мне стать твоей женой. Ошарашенная таким нахальством, я соглашаюсь увидеться с тобой завтра».

А вот как запечатлелись те дни в памяти тогдашней жены нашего героя Людмилы Абрамовой:

«Помню приход Володи в июле 67-го. Аркадий Стругацкий жил с семьей на даче, мы его давно не видели. И гостей не ждали: у меня болели зубы, и физиономию слегка перекосило. Я была не дома, а у Лены, они с матерью, моей теткой, жили на улице Вавилова в первом этаже громадного кирпичного дома с лифтерами и пышным садом у окон. Аркадий позвонил именно туда, сообщил, что он в Москве, что скоро будет, потому что надо отметить событие: общий наш друг Юра Манин получил какую-то премию, или орден, или звание, уж не помню, но что-то очень хорошее и заслуженное. Зуб мой прошел, и физиономия распрямилась и просияла. Мы с Леной принялись за работу: застучали ножи, загремели сковородки. Форма одежды – парадная. Позвонили Володе в театр, там «Пугачев», спектакль недлинный, приходи к Лене, будет А. Стругацкий. Играй погениальней, шибко не задерживайся. Ну подумаешь – фестивальные гости на спектакле. Ну поговоришь, они поохают – и к нам. Стругацкий пришел с черным портфелем гигантского размера, величественный, сдержанно-возбужденный…

А Володя пришел поздно. Уже брезжил рассвет. Чтобы не тревожить лифтершу, он впрыгнул в окно, не коснувшись подоконника, – в одной руке гитара, в другой – букет белых пионов. Он пел в пресс-баре фестиваля – в Москве шел Международный кинофестиваль…»

В разгар фестиваля – 13 июля – на широкий экран выходит фильм «Короткие встречи». Однако копий его отпечатано мало (фильм признан начальством пессимистическим), их крутят во второразрядных кинотеатрах, да еще без широкой рекламы. Гораздо лучше обстоят дела с фильмом «Вертикаль», который выходит вслед за «Встречами» и признан оптимистическим, почему его и крутят при большой поддержке рекламы в десятках кинотеатров. Кроме этого, фирма грамзаписи «Мелодия» весьма оперативно выпускает в свет гибкую пластинку с песнями Высоцкого из этой картины. Пластинка мгновенно сметается с прилавков как горячие пирожки, после чего печатается ее дополнительный тираж. Что придает всесоюзной славе нашего героя еще большие масштабы.

Отметим, что приход Высоцкого в альпинистскую тему и та слава, которая его после этого накрыла, весьма болезненно была воспринята определенной частью либеральной интеллигенции. Она увидела в этом возможное предательство Высоцким тех идеалов, которые он до этого отстаивал в своих песнях (их уже тогда стали называть протестными). Либералам казалось, что власть попросту купит певца своими пластинками и он целиком переключится на романтические песни в эстрадной обработке. Поэтому тот же Юрий Любимов терпеть не мог эти эстрадные варианты песен Высоцкого (среди них были и те, что звучали в «Вертикали»), поскольку они умертвляли тот нерв, который присутствовал в этих же песнях, когда автор пел их исключительно под гитару.

Да разве только Любимов думал подобным образом? Например, еще один ярый либерал, но уже из киношного мира – режиссер Алексей Герман, так охарактеризовал «вертикальные» (а также другие им подобные) песни Высоцкого:

«Я думаю, что, может быть, были ночи, когда он думал: „Все! Не могу! Хватит. Напишу то, что нужно“, – и иногда писал то, что нужно, – я перелистал „Нерв“ (сборник стихов Высоцкого, выпущенный сразу после его смерти. – Ф. Р.) Эти самые песни к плохим картинам Говорухина, конечно, он старался написать то, что требовалось. Конечно, старался быть популярным, войти в «истэблишмент». Но получалось хуже, чем другое – «не заказное»…»

Как мы знаем, Высоцкий из протестной песни не ушел. Во-первых, поскольку был не в состоянии это сделать (как уже говорилось, несчастливцам необходим вечный конфликт), во-вторых – ему не позволили бы это осуществить его же единомышленники (как явные, так и тайные) из высших сфер, которым Высоцкий был необходим именно как певец протеста. Последним он был нужен исключительно в полузапрещенном качестве, поскольку от этого его цена в идеологических баталиях только возрастала.

На «Мосфильме» продолжаются пробы в «Служили два товарища». На режиссера Карелова давят «сверху», чтобы он отказался от Высоцкого (видимо, чиновники раскусили тот замысел режиссера, о котором речь шла выше). Карелов поступил так, как часто поступали его коллеги, когда хотели обмануть цензоров: снял пробу с другим актером, зная, что тот ее «запорет». Ведь этим актером был Олег Янковский, которому жуть как хотелось сыграть другую роль – красноармейца Некрасова. Так что обман удался и каждый из актеров получил то, что хотел: Янковский красноармейца, а Высоцкий – белогвардейца. Правда, впереди было еще утверждение обоих кандидатур на худсовете, что всегда было делом нелегким. Но об этом рассказ пойдет чуть позже.

15 июля Высоцкий уже в Одессе, где идут натурные съемки «Интервенции» (с 29 июня). В тот день режиссеру фильма Геннадию Полоке исполнилось 37 лет, и по этому случаю в его номере в гостинице «Красная» был устроен банкет на два десятка человек. Был среди них и Высоцкий. Далее послушаем самого именинника:

«Гостиница находилась напротив филармонии. И вот сидим мы, пьем-гуляем, а в филармонии шел концерт кого-то из из наших маэстро, чуть ли не Ойстраха. Весь цвет Одессы, все отцы города, теневики, подпольные миллионеры съехались… Концерт закончился, публика стала выходить на улицу, шум-гам, такси, троллейбусы подъезжают… А Володя сидит на подоконнике и поет для нас. И на улице наступила тишина. Выглядываем в окно: перед филармонией стоит тысячная толпа, транспорт остановился, все слушают Высоцкого. Оркестранты вышли во фраках, тоже стоят, слушают. А когда Высоцкий закончил петь, сказал „все“, толпа зааплодировала…»

Пока Высоцкого нет в Москве, в КГБ создается новое управление – 5-е, отвечающее за идеологическое направление. Идея с его созданием давно витала в голове советских руководителей, но разные силы оттягивали это событие. Пока очередной скандал на идеологической почве, да еще международного масштаба, не перевесил чашу весов в пользу сторонников создания подобного подразделения.

Поэт Андрей Вознесенский (как мы помним, один из активных друзей «Таганки») в середине июня должен был улететь в США, где по линии Союза писателей СССР собирался выступить 21 июня на Фестивале искусств в Нью-Йорке. Однако советские верха (в том числе и КГБ) выступили против этой поездки (видимо, памятуя о недавнем побеге дочери Сталина). Поэтому на все запросы из США по поводу присутствия на фестивале советского гостя Союз писателей отвечал, что Вознесенский заболел. Поскольку это была неправда, поэт немедленно написал возмущенное письмо в Союз писателей, которое тут же стало гулять по Москве самиздатом. Письмо оперативно перепечатали западные издания, такие как французская «Монд» и американская «Нью-Йорк таймс». Переполненный возмущением Ален Гинсберг (один из влиятельнейших американских интеллектуалов еврейского происхождения) даже ходил во главе демонстрации (!) к миссии ООН в Нью-Йорке с плакатом: «Выпустите поэта на вечер».

В связи с этим инцидентом Вознесенский был вызван на заседание Союза писателей и подвергнут остракизму. Но это еще больше распалило поэта, чувствующего за собой мощную поддержку с Запада. После этого он родил на свет сразу два произведения: одно прозаическое (письмо в газету «Правда»), другое поэтическое (стихотворение «Стыд»). Ответом на это будет статья в «Литературной газете», где оба произведения будут осуждены. В статье, в частности, отмечалось: «…Буржуазная пропаганда использовала Вознесенского для очередных антисоветских выпадов. А. Вознесенский имел полную возможность ответить на выпады буржуазной пропаганды. Он этого не сделал… ЦРУ обожает вас».