Текст книги "Скандалы советской эпохи"
Автор книги: Федор Раззаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 68 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
Скандальный ВГИК
(Эдуард Володарский)
В 1965 году в эпицентре громкого скандала вновь оказалась кузница советских кинематографических кадров ВГИК. Причем опять, как и в конце 50-х, зачинщиками скандала стали представители сценарного факультета. Одним из них был известный ныне драматург Эдуард Володарский. Вот как он сам вспоминает о происшедшем:
«Все время в общежитии ВГИКа вспыхивали какие-то драки, пьянки, и все время в них был замешан курс сценаристов – габриловские ученики (имеется в виду преподаватель ВГИКа драматург Евгений Габрилович. – Ф. Р.). И на нас зуб у дирекции был приличный. В 65-м году «Гаврила» на сессии ставит мне «пятерку» по мастерству. Мы получаем стипендию и отправляемся в «Интурист» (гостиница на углу Манежной площади и улицы Горького. – Ф. Р.) выпить и закусить. И я набил там морду дружиннику ЦК ВЛКСМ. Они там следили за американскими туристами. Случилась жуткая драка. И меня решили исключить из комсомола. Во ВГИКе набился битком весь актовый зал. Ор стоял, кошмар какой-то. Олег Видов, помню, неожиданно выступил, я даже от него не ожидал. Он встал и сказал: «Вы что с ума сошли? Это лучший ученик Габриловича, вы же ему судьбу поломаете». Лариса Лужина меня защищала. Но на них стали орать: «Он избил дружинника! Где пьянки, драки, так везде Володарский! Какой он сценарист – он хулиган! Сценарист – это человек, который будет учить людей чему-то, а чему он может научить? Вот этот вот!» И на меня пальцем. Одна девушка встала и сказала, что меня надо посадить на десять лет. А заведующий военной кафедрой, отставник-полковник, сказал, что на фронте таких стреляли. В общем, исключили.
Ректор Грошев меня вызвал, мрачный, но славный был человек, и говорит: «Исключить тебя из института я должен. Ты знаешь, поезжай, поработай хорошо. Привези характеристики. Но только чтоб не ты их сам писал, а чтоб люди написали, что ты действительно хорошо работал, проявил себя». И я уехал обратно в Заполярье, был буровиком, бурил там скважины. Проработал практически год. Пьяные буровики сочинили мне хором характеристики, что мне нужно дать Героя Советского Союза, какой я хороший. Я и приехал в Москву восстанавливаться. Принес Грошеву характеристики. Он говорит: «Сам писал? Ну ладно, иди в партком». В парткоме была такая Стучебникова, она на меня смотрит: «Ну как, Эдуард, ты осознал?» И глядит на меня проникновенными глазами. Я с такой же проникновенностью отвечаю: «Конечно, осознал, я все осознал, я буду очень хорошо учиться». – «Ну, слава Богу. Но только я тебя прошу, чтобы больше с тобой ничего подобного не случалось. При первом же случае мы тебя исключаем немедленно и безвозвратно». И меня восстановили. И я вскоре догнал свой курс – сдал за одну сессию три. Я только и делал, что бегал сдавал экзамены. Габрилович смотрел на меня с ужасом…»
Володарский закончит ВГИК в 1968 году. И в том же году дебютирует в кино, написав сценарии короткометражных фильмов «Шестое лето» и «Возвращение». А первым полнометражным фильмом, снятым по его сценарию, станет лента «Белый взрыв» (1970). Затем из-под пера Володарского выйдут сценарии к таким фильмам, как: «Дорога домой» (1970), «Проверка на дорогах» (1971, выпуск 1986), «И был вечер, и было утро» (1971), «Антрацит» (1972), «Горизонты» (1973), «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Мосты» (оба – 1974), «Долги наши» (1977), «Убит при исполнении», «Красные дипкурьеры» (оба – 1978), «Емельян Пугачев» (1979), «Дым Отечества» (с В. Акимовым, 1980), «Оглянись» (1984), «Прощай, шпана замоскворецкая!» (1987), т / ф «Штрафбат» (2005), т / ф «Капкан» (2007) и др.
1966
Срыв режиссера
(Валентин Плучек)
Известно, что режиссеры – люди нервные, легко возбудимые. На этой почве многие из них становились героями разного рода скандалов. Так есть сегодня, так было и много лет назад. Один такой режиссерский срыв я уже упоминал – с Иваном Пырьевым осенью 64-го. Минуло полтора года, как уже другой известный режиссер, но уже театральный – Валентин Плучек из Театра сатиры – оказался в эпицентре не менее громкого скандала.
Эта история началась в конце 1965 года, когда на сцене Театра сатиры состоялась премьера спектакля Марка Захарова «Бидерман и поджигатели» по М. Фришу. В этой антифашистской пьесе играл звездный состав Сатиры: Г. Менглет (Бидерман), О. Аросева (его жена Бабетта), Е. Кузнецов (Шлиц), В. Раутбарт (Айзенринг) и др. Однако критика восприняла этот спектакль в штыки. 4 января 1966 года в газете «Советская культура» появилась рецензия Н. Румянцевой под названием «Пьеса Фриша и театр», в которой спектакль подвергался довольно суровой критике. Цитирую:
«Оценка событий, фактов, творческий анализ заложенных в пьесе аналогий и ассоциаций в спектакле явно не соответствуют масштабу драматургии. Все, что для выражения публицистической мысли Фришу необходимо, театру мешает. Мешает „хор“ пожарников, „собирательный образ“ которого не найден, а чрезвычайно важный для авторского замысла иронический комментарий (пожарники произносят свой текст в унисон, нараспев, в размере гекзаметра) плохо прослушивается; мешают театру эпизодические лица, мешает, казалось бы, неожиданный, но совершенно необходимый автору эпилог, очень точный по сатирическому адресу…
Разоблачающая сила пьесы сведена почти к минимуму. В спектакле недостает того гражданского гнева, гражданской заинтересованности, которыми проникнуто произведение Фриша.
Создается впечатление, что чрезвычайно современная и своевременная по содержанию и блистательная по драматургической форме сатира Фриша застала Московский театр сатиры врасплох.
Спектакль «Бидерман и поджигатели» – творческая неудача…»
Эта рецензия была весьма болезненно воспринята коллективом театра. Особенно она задела главного режиссера Сатиры Валентина Плучека, который любую критику воспринимал как покушение на него лично. В итоге грянул скандал, о котором та же «Советская культура» сообщила в номере от 5 февраля, опубликовав на своих страницах два письма. Первое принадлежало перу инженера московского завода имени Владимира Ильича К. Вустина. Вот что тот сообщал:
«30 января я был в Московском театре сатиры на спектакле М. Фриша „Бидерман и поджигатели“. Меня поразило, что многие зрители покидали зал после первого действия и в течение второго. Говоря откровенно, мне тоже хотелось уйти: скучно, первое действие растянуто, хора почти не слышно. Не спасает положения ни игра актеров, ни работа художника, ни музыкальное сопровождение.
Все это побудило меня пойти на обсуждение спектакля секцией зрителей ВТО. Я заранее заявил, что буду говорить о недостатках спектакля. Однако были допущены только хвалебные выступления.
Один из критиков помянул рецензию вашей газеты на этот спектакль и посетовал, что в зале отсутствует рецензент.
– Я здесь и прошу дать мне слово, – сказала Н. Румянцева.
Присутствие автора рецензии вызвало раздраженное выступление режиссера В. Плучека, который в грубейшей форме буквально выкрикивал обвинения рецензенту, завершив их словами: «А теперь можете уходить!»
Вслед за ним попросил слова критик-искусствовед. Заверив, что будет вести себя прилично, он наговорил в адрес рецензента в «вежливой» форме не меньше гадостей.
Другие ораторы в своих выступлениях лишь раскланивались перед режиссером и актерами, как и критики. Обсуждение завершилось благодушно: недовольным спектаклем так и не дали высказаться. Все это выглядело откровенной защитой «чести мундира».
Я хотел, мне нужно, я должен был все это сказать. И не только в защиту Румянцевой – она, может быть, и несколько по-газетному (это не в оскорбительном смысле), не глубоко, но без низкопоклонства осветила свою точку зрения, в основном правильную. Мне, и не только мне одному, было обидно за рецензента, стыдно за режиссера и искусствоведа-критика».
Второе письмо принадлежало мастеру того же завода Ю. Мейстеру. Вот что он писал:
«31 января этого года мне довелось присутствовать на обсуждении спектакля Московского театра сатиры по пьесе М. Фриша „Бидерман и поджигатели“. Обсуждение происходило в Доме актера ВТО.
Среди тех, кто был на обсуждении, находилась тов. Румянцева – автор рецензии на спектакль в газете «Советская культура».
Во время обсуждения выступил главный режиссер Московского театра сатиры тов. Плучек, который в недопустимо резком тоне, граничащем с грязной, разнузданной грубостью, обрушился на рецензента тов. Румянцеву.
Будучи во многом на стороне театра, не соглашаясь со многими положениями статьи в «Советской культуре», я тем не менее в знак протеста против подобных методов в отношении критиков демонстративно покинул помещение, где обсуждался спектакль.
Особое недоумение вызывает поведение присутствовавших на обсуждении актеров Московского театра сатиры тт. Менглета, Кузнецова и др., которые не остановили разошедшегося служителя музы.
Я не против обсуждений, но категорически против «интеллектуального хулиганства» и считаю, что театральная и журналистская общественность скажет слово, свое осуждающее слово по этому поводу». В заключение этой публикации шел комментарий самой редакции «Советской культуры». В нем сообщалось следующее: «Мы полностью разделяем возмущение авторов писем по поводу недостойного поведения В. Плучека во время обсуждения спектакля „Бидерман и поджигатели“. Случай действительно безобразный. Никому не дозволено нарушать принятые в социалистическом обществе нормы этики и подменять нормальное творческое обсуждение бранью.
Казалось бы, излишне повторять общеизвестные истины вроде тех, что «брань – не аргумент», что «вежливость – обязательная примета порядочности», что «неприятие критики есть выражение зазнайства, чванства и ячества». Мы уверены, что В. Плучек знает эти истины. И, однако, повторить их, по-видимому, надо, так как подобные факты «нетворческого» использования творческой трибуны в последнее время имели место неоднократно, в частности, в мероприятиях, организуемых ВТО.
По мнению редакции, каждый такой факт – чрезвычайное происшествие. Люди, будь то критики или работники театра, стремящиеся подменить творческое обсуждение скандалом и склокой, заслуживают общественного порицания. Если мы всерьез думаем и говорим о воспитательной роли театра, то не вправе ли мы потребовать от мастера театра, являющегося к тому же руководителем крупного творческого коллектива, чтобы сам он был образцом воспитанности или хотя бы умел вести творческий спор без применения брани и улюлюканья.
Редакция полагает, что президиум Всероссийского театрального общества безотлагательно обсудит неэтическое, недостойное деятеля советского искусства поведение В. Плучека на секции зрителей ВТО и сделает из этого факта соответствующие выводы».
Трудно сказать, состоялось ли заседание президиума ВТО, поскольку никаких сведений о нем в прессе не проходило. Вполне вероятно, его и не было, поскольку В. Плучек не считал себя виноватым в этой ситуации и публичных извинений журналистке так и не принес. Что касается спектакля «Бидерман и поджигатели», то его жизнь была короткой – вскоре сам Плучек снял его с репертуара.
Прерванный показ
(Марк Донской)
В 1965 году кинорежиссер Марк Донской приступил к съемкам первого фильма дилогии о матери В. Ленина «Сердце матери». Во время съемок на площадке находилась еще одна съемочная группа – она снимала документальный фильм о самом Марке Донском. Документалистов интересовало все: как режиссер репетирует с актерами, как снимает, как монтирует снятый материал и т. д. Когда фильм был снят, его назвали «Здравствуйте, Марк Семенович!» и показали по Центральному телевидению. Премьера была приурочена к знаменательной дате – 6 марта 1966 года Донскому исполнилось 55 лет и было присуждено звание народного артиста СССР. Однако так получилось, но именно этот фильм стал причиной громкого скандала, ставшего достоянием общественности. А инициатором случившегося был тогдашний главный партийный идеолог Михаил Суслов.
Как и миллионы советских телезрителей, он в тот вечер сел у телевизора, чтобы посмотреть премьеру. Однако его терпения хватило минут на десять. После чего он сорвался с места и бросился к телефону. Звонил он тогдашнему председателю Комитета по радиовещанию и телевещанию Николаю Месяцеву.
– Вы что себе позволяете? Что показываете? – негодовал Суслов. – Какой-то старый еврей похлопывает Ленина по плечу и указывает: «Пойдешь туда, скажешь сюда, а потом вернешься и сядешь!» Как это понимать?
– Но это же кино, Михаил Андреевич! Документальный фильм о съемках художественного фильма, – пытался оправдаться Месяцев.
– Какое, к черту, кино! Показывать на всю страну, как Ленину наклеивают усы, бороду, как промокают лысину? Это же профанация светлого образа вождя. Немедленно прекратить показ!
И трансляция фильма была прервана чуть ли не на половине. А на следующий день последовали оргвыводы. Месяцев распорядился уволить всех, кто был причастен к показу фильма. Также вышло его распоряжение о том, чтобы впредь по ТВ не показывали работу скульпторов, создающих образ вождя, работу художников, документалистов, работающих по этой же теме. А Всесоюзное общество «Знание» прекратило выступления артистов, игравших Ленина, чтобы те, не дай бог, не поделились со слушателями секретами своей работы над образом вождя мирового пролетариата. Как вспоминает Р. Нахапетов (он играл в фильме Донского роль молодого Ленина): «Марк Семенович не ожидал такого поворота событий. В фильме была отражена руководящая роль режиссера на съемочной площадке – ничего больше. Обычная, если разобраться, вещь: режиссер репетирует, дает указания актеру. Но Марк Семенович не учел, кому он дает указания. Если бы я не был загримирован – другое дело. Но поучать Ленина? Командовать им?
Марк Семенович так был напуган происходящим, что даже захворал. Но его не тронули. Обошлось. Хотя во времена не столь отдаленные он мог бы здорово поплатиться за бесцеремонное отношение к вождю…»
Горькую пилюлю Донскому подсластило то, что в том же 1966 году на Всесоюзном кинофестивале в Киеве фильм «Сердце матери» был удостоен Главного приза. А два года спустя Британская киноакадемия включит фильм в число десяти лучших зарубежных картин 1968 года.
Закат троицы
(Никулин / Вицин / Моргунов)
Летом 1966 года Леонид Гайдай навсегда похоронил для себя знаменитую троицу Никулин-Вицин-Моргунов. Именно Гайдай «родил» ее пять лет назад в короткометражке «Пес Барбос и необычайный кросс». И с тех пор еще трижды возвращался к ее услугам: в фильмах «Самогонщики» (1962), «Операция „Ы“ (1965) и «Кавказская пленница» (1967). Кроме нее, к этим образам обращались и другие режиссеры: например, конкурент Гайдая на комедийном фронте Эльдар Рязанов, который снял троицу в фильме «Дайте жалобную книгу» (1965). Короче, персонажи троицы – Трус, Балбес, Бывалый – считались в советском кинематографе самыми популярными масками, и их творческая кончина на самом пике славы стала для большинства полной неожиданностью. Между тем невольным могильщиком троицы выступил Бывалый – Евгений Моргунов. Произошло это в самый разгар работы над фильмом «Кавказская пленница».
Съемочная группа работала в Крыму, в районе Лучистого, где и случился конфликт между Моргуновым и Гайдаем. Стоит отметить, что отношения между ними всегда были натянутыми еще с момента съемок в «Самогонщиках». Тогда Моргунов вдруг отказался сниматься в картине, и только после вмешательства И. Пырьева его удалось вернуть в троицу. На «Операции „Ы“ отношения актера с Гайдаем тоже складывались не лучшим образом, но, несмотря на это, картину все-таки удалось завершить. На „Пленнице“ нарыв все-таки вскрылся. Конфликт случился в самом начале августа 66-го.
2 августа на съемочной площадке снимали следующие эпизоды: Нина убегает от троицы; Нина забирается на камень и танцует; Балбес забирается на ореховое дерево и кидает орех в Шурика; Нина и Шурик уходят; Балбес сваливается с дерева на своих подельников Труса и Бывалого. Именно этот день и стал последним съемочным днем для Моргунова в картине, после чего фильм снимали уже без его участия. Почему? Вот как вспоминал о случившемся сам Л. Гайдай:
«На съемках „Пленницы“ случилось ЧП, которое и явилось завершающим аккордом совместной работы. Моргунов пришел на съемку с поклонницами. Я говорю директору группы: „Убрать всех посторонних с площадки!“ Моргунов на меня чуть ли не с кулаками. Я взял режиссерский сценарий и на глазах Моргунова вычеркнул все сцены с ним. А было не снято еще довольно много. „Все, – говорю директору. – Отправляйте Моргунова в Москву. Сниматься он больше не будет“. Так моя тройка распалась…»
Кстати, Моргунов на съемках получал самую низкую актерскую ставку в троице – 25 рублей за съемочный день, в то время как Юрий Никулин получал 50 рублей, Георгий Вицин – 40 (у Александра Демьяненко ставка равнялась 50 рублям, у Натальи Варлей – 13 рублей 50 копеек).
После того, как Моргунов покинул съемочную группу, двое остальных участников троицы – Никулин и Вицин – еще некоторое время снимались. Так, 6 августа под Алуштой сняли эпизод, когда Трус руководит вносом холодильника в ворота дома Джабраила, а Балбес, сплевывая арбузные косточки, сообщает жене Джабраила, что в соседнем районе жених украл члена партии.
7 и 9 августа в районе Лучистого снимали эпизоды пленения Нины: в машине сидели пленница и троица, причем вместо Моргунова за рулем восседал дублер, которого снимали со спины.
Стоит отметить, что после разлада троицу все-таки пытались реанимировать. Несколько режиссеров хотели снять ее в своих картинах, но каждый раз затея срывалась, поскольку мешали трения уже внутри самой троицы (между Никулиным и Моргуновым). Единственные, кому удалось-таки собрать троицу в первоначальном составе, были мультипликаторы, что вполне объяснимо: рисованные персонажи не были столь строптивыми. Речь идет о мультфильмах «Бременские музыканты» (1968) и «По следам бременских музыкантов» (1972). Что касается художественного кинематографа, то там только один раз удалось собрать ополовиненный состав троицы. В 1980 году режиссер Юрий Кушнерев снял фильм «Комедия давно минувших дней», где главные роли достались Георгию Вицину (Трус) и Евгению Моргунову (Бывалый). Третьему персонажу троицы – Юрию Никулину – сниматься даже не предлагали, поскольку заранее знали его ответ: к тому времени его отношения с Моргуновым были испорчены окончательно.
«…И запылала корова»
(«Андрей Рублев»)
Фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублев» считается классикой советского и мирового кинематографа. Однако, как известно, путь к этому признанию у фильма был трудный, поскольку он пять лет шел к своему зрителю из-за претензий цензуры. Претензии носили как идеологический характер (фильм обвинили в искажении русской истории), так и эстетический (из-за обилия жестоких сцен). Поскольку о первых претензиях широкой общественности власти не сообщали и в СМИ писали только о вторых, то все годы опалы фильма люди думали, что его положили на полку именно из-за претензий эстетического характера. Что же это были за претензии?
По меркам того времени многие эпизоды в картине Тарковского выглядели шокирующими. Среди них значились следующие кадры: объятый пламенем бегущий теленок (по другой версии это была корова); падающая с высокой деревянной лестницы дома лошадь; издыхающая собака, перебирающая в агонии лапами; умирающий юноша, с пульсирующей на шее раной от меча; заливание кипящей смолы в рот пленному монаху; ослепление дружинниками князя художников – им выкалывали кинжалами глаза.
Кроме этого, в фильме имелись и другие кадры, бьющие по психике целомудренного советского зрителя: умалишенная девушка мочилась в соборе; она же нюхала грязь, которую соскребала со стены; в одном из эпизодов звучал закадровый безумный шепот женщины, которую насиловали в языческой деревне. В фильме также было несколько эпизодов с «голой натурой»: обнаженная женщина шла по полю; обнаженная Марфа выходила из кустов; десятки обнаженных женщин в ночь на Ивана Купала мчались к реке.
По меркам сегодняшнего кинематографа это вполне невинные эпизоды, но по меркам советского кино – просто немыслимое зрелище (тем более в таком количестве). Впрочем, Тарковский в чем-то перещоголял и сегодняшний кинематограф: например, лично я не видел, чтобы у кого-то из нынешних российских режиссеров в кадре живьем горело какое-либо животное. А у Тарковского, напомним, горела живая корова! И этот эпизод возмутил большинство людей, которые его видели. Так, 13 января 1966 года на имя министра культуры СССР Екатерины Фурцевой пришло письмо из Ялты от работницы секции охраны животного мира Е. Галукович. Привожу его с небольшими сокращениями:
«На „Мосфильме“ снимается фильм „Андрей Рублев“. В киножурнале № 2 за 1965 год показаны кадры из этого фильма. В сцене пожара заснят живой горящий теленок (крупный план). Картина пожара от этого живого факела не стала грандиозной, но вызвала глубокое возмущение и у взрослых, и у детей, а для подростков с наклонностью к жестокости это послужит примером для подражания. Талантливый и человечный режиссер не стал бы прибегать к подобным садистским приемам.
Мы просим указать это товарищу Тарковскому, а также настоятельно просим вырезать этот дикий кадр из фильма, так как зрелище живого существа, горящего, глубоко травмирует зрителей».
Чувства автора письма вполне понятны. И вряд ли найдутся люди, которые возразят ему и скажут, что даже такому безусловному гению, как Андрей Тарковский, дозволено было глумиться над беззащитным животным. Причем суть дела абсолютно не меняет тот факт, что поджог был имитационный: на теленке (или корове) была специальная асбестовая попона, которая уберегала его (ее) от ожогов (в советском кинематографе четко функционировали все службы, в том числе и та, что отвечала за охрану труда и безопасности на съемочной площадке). Но эта попона была бы уместна на человеке-каскадере, который, надевая ее, прекрасно отдает себе отчет, что ему предстоит пережить. Но теленок (или корова) существа менее разумные: даже наличие защитной попоны не может уберечь животного от ужаса, который охватывает его при виде огня, да еще вспыхнувшего на собственном теле. Животные получают сильнейшую психологическую травму. И ради чего, собственно? Ради искусства? Но нравственно ли такое искусство, которое причиняет боль братьям нашим меньшим, а также миллионам людей, кто не готов лицезреть такого рода ужасы на широком экране (а те, кто готов, после просмотра таких картин могут захотеть проделать это вживую с беззащитными кошками, собаками или теми же коровами)?
Так что Тарковский здесь явно перегнул палку, в чем он сам, кстати, потом признался и вырезал злополучный эпизод с горящим животным из фильма. Да и как не вырезать, когда даже центральная пресса стала пенять ему на это. Речь идет о статье И. Солдатова в газете «Вечерняя Москва» (номер от 24 декабря 1966 года), которая так и называлась: «…И запылала корова». Приведу отрывок из нее:
«…И запылала корова. Ее страдальческие стенания и вопли разносились окрест, пугая не только малышей, но и взрослых. А те взрослые, что стояли вблизи, с тоской в глазах смотрели на несчастное животное, которое они сами только что подожгли. Да, сами. Облили бензином и подожгли. Нет, не бандиты они и не варвары, не жестокосердные, а, напротив, даже сердобольные люди. И каждому из них хотелось броситься к корове, чтобы погасить пламя, спасти ее. Но властная рука режиссера пресекала все их попытки.
Корова, живая корова, пожираемая огнем, – это жертва, принесенная на алтарь искусства кинематографии по требованию постановщика фильма.
О, святое искусство знает и не такие жертвы. Об этом свидетельствует его многовековая история. И корова, сожженная во славу кинематографии, очевидно, жертва не последняя. Точнее, предпоследняя пока что, ибо последней оказалась лошадь. Ее не сожгли, а изувечили, нанесли смертельный удар, чтобы хлынула из зияющей раны струя дымящейся крови, чтобы муки животного выглядели вполне натуралистично.
Все эти омерзительные жестокости потребовались режиссеру для того, чтобы потрясти зрителей. А молодую актрису, раздетую догола, заставили прыгать через пылающий костер.
Правда, девушку эту зрители фильма не увидят. Сей захватывающий эпизод все-таки в последние минуты при монтаже выбросили. Очевидно, устыдились.
А погубленные корова с лошадью в фильме остались. Но, думается, что их зрители все-таки не увидят. Не захотят видеть. Закроют глаза, пока не промелькнут кадры, запечатлевшие отвратительные в своем натурализме сцены.
Вот так бывает. Талантливый художник, а вдруг неизвестно почему теряет чувство меры, художественного такта, скатывается к голому натурализму…
Ох, уж это буйство художественной фантазии! И капризы таланта…»
Несмотря на то что в заметке не были указаны ни имя режиссера, ни название фильма, Тарковский прекрасно догадался, о ком идет речь. И написал возмущенное письмо в «Вечерку», где опроверг слова журналиста. Он заявил, что корова горела не по-настоящему (а в попоне), а лошадь была взята ими на живодерне и все равно бы погибла. Правда, про голую девушку он промолчал, поскольку здесь ему возразить было нечего. Как промолчал он и про другие шокирующие эпизоды своего фильма, о которых речь уже шла выше.
