Текст книги "Он сделал все, что мог"

Автор книги: Федор Залата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

14

Роман каждый вечер выходил за ворота, приглядывался, знакомился с размалеванными девахами – откуда только они набрались, стервы! Он ждал то, во что и сам мало верил. Но все же ждал! Всегда надо чего-то ждать, на что-то надеяться, в противном случае жизнь теряет всякий смысл. Так прошло десять дней. Успокаивал себя: может, Грише еще не удалось уйти из отряда Вербицкого, может, не нашел еще партизан, а может… от этой мысли он весь холодел, может, Гриша и рассказал все партизанам, но те приняли его за провокатора? И все равно он ходил, ждал. И однажды вечером, когда совсем было разуверился, подойдя к воротам, за которыми уже собирались парочки, он вдруг увидел стоявшую в одиночестве, прислонившуюся к сосне девчонку в синей косынке с букетиком полевых цветов в левой руке. Что это, случайность, совпадение? Сперва его что-то вроде бы толкнуло к ней, но он удержался, подошел чуток поближе и стал закуривать, пристально вглядываясь. Заходящее солнце светило в ее сторону. Суровая. Не так, чтобы стишком молода, но и не так, чтобы слишком перезрелая, как раз на переломе девичьего возраста. Глаза их встретились. Некоторое время она строго глядела на него, затем ткнула личико в букетик и тоненьким тоскующим голоском запела: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой». Запела и, отвернувшись, неспешно пошла вдоль проволочной изгороди. Выбросив папиросу и расправив под ремнем гимнастерку, Роман догнал, игриво спросил:

– Скучаете, красавица?

– А вам какое дело?

– Представьте, я тоже скучаю. Давайте вместе развлечемся, разгоним тоску-печаль.

– На один вечерок?

– Зачем? Это уж будет от вас зависеть. Разрешите представиться: капитан Роман Козорог.

– Очень приятно. Ирина, – подала она руку.

– О, какое красивое имя: Ирина!

– А у вашей жены другое имя?

– Я же не спрашиваю имени вашего мужа, мадам. На войне все холостые. Вас это устраивает?

– Благодарю за откровенность. Ну что ж, развлекайте, я посмотрю, какой вы кавалер, – И она, опять прислонив к лицу цветы, совсем тихо пропела: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой».

– Извините, Ирина, но почему пустой? В песне, по-моему, «крутой».

– Спасибо за подсказку, но для меня он пустой. Может, я про себя пою.

– Может. Ну, тогда, если про себя, тогда уже все меняйте: не Катюша, а Ирина. Выходила на берег Ирина, выходила на берег пустой, ничего, тоже звучит. Но, теперь, надеюсь, он не будет пустым? Разрешите? – Роман взял ее под руку. – Куда направим наши стопы?

– Пошли. Роман тоже хорошее имя. Я люблю звучные имена. Вот у меня был знакомый – Богдан Руденко. Жаль, что не Хмельницкий, правда?

Это был пароль. Теперь Роман уже ничуть не сомневался, что эта суровая, худенькая девочка «оттуда», но он все же решил не сразу доверяться.

– Вы кого-то там ждали? – спросил он.

– Вас.

– Меня?.. А почему именно меня? Мы с вами, кажется, еще не были знакомы.

– Просто я хотела с кем-нибудь познакомиться и увидела вас. У нас в деревне не осталось ни одного приличного парня.

– Только и всего?

– Для начала. – Тем временем они уже вошли в сосновую рощу, Ирина сразу же отдернула руку, отстранилась. Некоторое время они шли молча, под ногами похрустывали пересохшие иглы хвои. Только Роман хотел было что-то сказать, как вдруг Ирина обвила его шею руками и поцеловала. Удивленный, пораженный таким легкомысленным поведением, он попытался отстраниться, но она не отпускала его, и в это время мимо них прошла в обнимочку какая-то парочка. И только когда шаги их затихли, она отпустила его и сказала:

– У вас плохой слух. Теперь вам все ясно?

– Кажется.

– Пошли на поляну. Это почти рядом. Лес не всегда лучшее место для разговоров.

Вскоре они оказались на просторной поляне. Уже начали сгущаться сумерки, где-то неподалеку, видимо, было озеро или болото – квакали лягушки, но здесь почва была хоть и мягкая, торфянистая, но сухая.

– Присядем, – сказала Ирина. – Снизу все виднее. Теперь слушай, что я тебе скажу. Ты не обижаешься, что я тебе говорю «ты». – Голос у нее немножко глуховатый, с легкой картавинкой. – Так надо, привыкай, я же твоя девушка.

– Ну, тогда и я тебе буду говорить «ты». Что дальше?

– Тот отряд, ты знаешь какой, полностью разгромлен. Просили передать тебе спасибо.

«Ну, Гриша, это тебе спасибо», – подумал Роман. И все же у него закралось сомнение. Спросил:

– Послушай, о чем ты говоришь?

– Я передаю только то, что мне велено передать.

– А если ты ошиблась? Если я сейчас заберу тебя и сдам немцам?

– Можешь, – сказала она совершенно спокойно. – Но ты этого не сделаешь.

– Почему? Очень даже просто. – Он вынул пистолет.

– Спрячь, – сказала она. – К девушке с пистолетом… А если увидят? А не сделаешь ты хотя бы потому, что сегодня же немцам и власовцам станет известно, что тот отряд погиб из-за тебя. Спрячь свою пушку. Я поняла тебя. Победить или погибнуть.

«Победить или погибнуть» – да это же Богдан! Это она еще раз подтвердила, что она от Богдана. Он спрятал пистолет.

– И как там Богдан Руденко?

Она не ответила, в свою очередь спросила:

– Что еще ты хотел бы сообщить Руденко?

– Всё, что хотел, я уже передал.

– Всё? – Он даже в сумерках ощутил на себе ее строгий и в то же время усмешливый взгляд. – Ну, не хочешь, как хочешь. Мое дело – спросить.

– Скажи, те, от кого ты пришла, знают, что это за лагерь «МТС»?

– Знают. Но они хотят знать фамилии, куда и когда.

– Сейчас я тебе еще ничего не могу сказать.

– Хорошо. Я буду к тебе приходить по вторникам и средам. И никаких бумаг, только устно. А теперь мне пора. Пропуск у меня до десяти.

– А кто тебе дает пропуск? И вообще всем, которые бегают сюда?

– Кто же еще. Староста.

– Староста?..

– Чему ты удивляешься?.. Я ведь дочь старосты деревни Шибаево. Это почти рядом. Отец – Волобуев Никанор Степанович. Запомни. О нём я тебе потом. – Еще раз оглянувшись кругом, она стремительно встала, тряхнула платье, сказала, как отрезала. – На сегодня все. Я провожу тебя до проходной, пусть видят, что мы с тобой спаровались. Годишься в ухажеры?.. Обнимай – и пошли.

Обняв ее за плечи, он почувствовал, какие они у нее тонкие и хрупкие, одни косточки. Совсем хлипкая девчушка, а сколько воли, сколько решительности! Кажется, надежная, если она та, за которую себя выдает. Обхватив Романа вокруг талии и прижавшись подрумяненной щекой к его плечу, она грустно запела: «Если б мне, рябине, к дубу перебраться…»

– Да, видишь вон тот дуб, что стоит в гордом одиночестве? – сказала тихо она. – Так вот, если график наших встреч почему-то нарушится, положи под кору два дубовых листка, увидишь гам, в самом низу, это будет значить, что все в порядке, и что в условленный день можно встретиться. Я тоже так сделаю.

Мимо них прошло еще две парочки в обнимку, одна из девушек окликнула:

– Привет, Ирка! Что, тоже обзавелась?

– А чем я хуже тебя?

– Знакомая, что ли? – спросил Роман.

– Из нашей деревни.

– Послушай, и чего они путаются с этими подонками?

– Не хотят быть угнанными в Германию.

– При чем тут Германия? Не понимаю.

– Надеются, что это спасет их. Как же, они тут уже «работают» на гитлеровских союзничков, – иронично, зло сказала Ирина. – И, представь себе, пока что спасает. Во всяком случае пока что никого из тех, что сюда бегают, не тронули, а остальных уже угнали. Староста даже справки дает: состоит в связях с немецкими союзниками. Нагрянет облава – пожалуйста, документик. Действует.

«Чем откупаются? Телом своим и моральным предательством», – с болью и негодованием подумал Роман и сказал:

– Действительно, дорогая плата за спасение. А когда наши придут, они им тоже предъявят эти справки?

– Может быть. Они сейчас об этом не думают.

– Такая плата дороже жизни. Ты тоже так поступила бы?

Ирина молча сдавила руку Романа, и он понял, что она ни за что бы не заплатила такую позорную цену за то, чтобы выжить, и он еще плотнее прижал ее к себе. Когда они в обнимку подошли к проходной, почти совсем стемнело. Ирина, разыгрывая влюбленную, на глазах постового смачно поцеловала Романа, протерла косынкой глаза, вроде бы всхлипнула и сказала:

– Смотри мне, Роман…

– А чего мне смотреть? Ты лучше за собой смотри, я вас, баб, знаю.

– Я ревнивая, глаза ей и тебе выцарапаю, запомни хорошенько.

– Ну что ты, душенька, мне еще воевать надо, как же я буду без глаз? – подыграл ей Роман, лукаво улыбнувшись.

– Потому и предупреждаю. Буду в среду, ладно? Согласен или нет?

– До среды еще дожить надо. Спокойной ночи. Топай.

– До свидания, мой капитан, – Ирина еще раз чмокнула его и пошла, побежала к лесу, ни разу не оглянувшись.

Глядя ей вслед, Роман все же с тревогой опять подумал: контрразведчик, как и сапер, ошибается только один раз.

– Что, товарищ капитан, баня была или пока что только предбанник? – спросил часовой, подсвечивая фонариком бумагу и отмечая срок возвращения Козорога.

– Я не люблю долго в предбаннике сидеть. Но ты тут гляди, если будешь еще стоять, чтоб она еще ни с кем… Сказала – в среду, а и во вторник может притопать, еще от кого-нибудь лишняя плитка шоколаду перепадет.

Над городом метались голубые мечи, слышалась горячая пальба зениток, и, казалось, вздрагивала земля от взрывов бомб, похоже, наши самолеты бомбили вокзал.

…Опять же много времени спустя было установлено, что Никон Покрышка примерно в это же время сделал еще один зигзаг в сторону Романа Козорога: в боях местного значения под Курском подразделение, в котором он служил, попало в окружение, и Покрышка сдался в плен, хотя подразделение, понеся большие потери, все же вырвалось из окружения, потом Покрышка будет доказывать, что якобы все погибли, а кто уцелел – немцы взяли в плен, но свидетели опровергнут его показания.

15

На следующий день произошло два чрезвычайно важных события.

Рано утром весь личный состав «лагеря» был выстроен возле штаба для прослушивания по радио обращения Геббельса к войскам. У выставленного в дверях приемника стоял переводчик и слово в слово выкрикивал речь главного нацистского пропагандиста: «…Солдаты, вчера за обедом фюрер отказался от минеральной воды и сказал, что он хочет пить воду только из Волги, и это скоро будет. Мы измотали русских, выравнивание линии фронта закончено, и непобедимая армия фюрера готова к решающему броску… Близок час, когда фюрер введет в действие новое невиданной силы оружие… Солдаты, еще немного усилий – и вас ждет домой благодарная великая Германия… Армия фюрера умеет при надобности отступать, дабы сохранить свои силы, измотать противника, но она также умеет наносить сокрушающие стратегические удары. Солдаты, вы в этом убеждались не один раз на полях Европы… Солдаты, вы победоносно прошагали всю Европу, для завершения наших великих целей, для вашего господства над миром осталось совсем немного… Солдаты, я вас спрашиваю, кто из вас будет удостоен чести первым доставить фюреру походную флягу с волжской водой? Я уже распорядился ее поставить на вечные времена в музее славы нашего тысячелетнего рейха…»

Когда радиоприемник умолк, раздалась команда «Смирно», и к средине строя вышли Лыньков и Фишер. Лыньков окинул взглядом строй, вынул из кармана лист бумаги и глянул на Фишера, тот кивнул.

– Капитан Козорог, два шага вперед! – скомандовал Лыньков.

У Романа от неожиданности дрогнули ноги: неужели? Неужели вчера была провокация? Спокойно, спокойно. Сделав два шага вперед, он вытянулся в струнку.

– Внимание! – трубно, в нос прогудел Лыньков. – Во-первых, надеюсь, все мы будем стараться выполнять желание фюрера, во-вторых, слушайте приказ наших союзников о награждении капитана Козорога. Приказ номер девятьсот семьдесят дробь десять. За проявленное мужество в борьбе с большевиками и за оказание помощи раненому немецкому офицеру…» – повернул голову в сторону Фишера, – вашему наставнику, храброму господину майору… «наградить капитана Козорога Романа Марковича орденом «Железный крест». С приказом ознакомить весь личный состав русской освободительной армии и подразделения особого назначения. Командующий группой «Центр»…

В тот же день Козорог был вызван в строго засекреченную и бдительно охраняемую комнату Фишера, в нее он был допущен впервые: окно зарешечено, двойная дверь обита железным листом, в углу железный походный сейф, на стенке крупномасштабная карта Центрального фронта с многочисленными пометками цветными карандашами. Фишер еще раз поздравил его с наградой и приказал подобрать пять человек «для особо важный задание», и еще, как всегда, сказал, что Козорог «отвечаль за них головой». Роман тоже, как всегда, посмел шутливо возразить: а что, если у этих людей что-то не получится с особо важным заданием, тогда не хватит его одной головы для всех. Фишер на этот раз шутку не принял и, взявшись за карандаш, велел тут же назвать людей, сказав еще, чтобы эти люди хорошо прыгали с парашютом и хорошо знали взрывное дело.

– Так с ходу назвать трудно, господин майор, да и знаю я лучше всех пока что бывший мой взвод. Надо подумать, это очень серьезное дело… Разве что… – И Козорог начал перечислять: – Курочкин («этот гад, кажется, уже был «там», Фишер об этом знает и не усомнится в моей рекомендации»), – Косолапов («этого гада надо давно накрыть, похоже, что уже был под трибуналом»), – Житков («блатняк, за деньги и баб душу продаст, Фишер тоже это знает»), – Бордюков («вот эту сволочь давно ждет «стенка», убежденный классовый враг»), – Копица… Кто же еще?..

– Достаточно. Вы лично сам еще раз провериль, как они парашют, мины. Пошоль. Да, айн момент, Козорог. Природа успокоилься? – стальные глаза Фишера вроде бы прижмурились в усмешке.

– Не понял, господин майор?

– Вы девочка уже заимель?

– Да, познакомился тут с одной.

– И кто есть ваша девочка?

– Господин майор, неужели вам и про то, с кем спал, надо докладывать? – Козорог сделал вид, будто бы смутился. – Обыкновенная девочка. Как все, что сюда бегают. Дочь старосты деревни Шибаево, Ирина Волобуева.

Фишер сказал, что старосту деревни Шибаево он знает, и спросил:

– Девочка – корошо, но жена… как это, как это… забывать нельзя. Семья, как писаль ваш Маркс, есть главный ячейка общества.

– Во-первых, господин майор, Маркс не наш, а ваш: он немец; во-вторых, кто вам сказал, что я забыл жену?.. – Козорог понял, зачем, почему Фишер ему о жене напомнил. – Замотался тут – и письмо некогда написать. Господин майор, только упаси бог, чтобы моя жена узнала про девочку! Она у меня страшно ревнива.

– Пошоль.

16

Роман нарочито вышел за пределы лагеря раньше положенного времени. Теперь у него был постоянный пропуск, и он мог в любое время выходить и приходить. Сразу же направился к роще, желая еще раз на всякий случай удостовериться, нет ли за ним слежки. Багряная заря угасала, но было еще довольно светло. Опять же нарочито подошел к одинокому дубу, на минутку присел – пусть, если за ним действительно следят, не покажется подозрительным, если он тут когда-нибудь окажется еще раз – встал и, насвистывая, зашагал в сторону рощи. А вот и роща, сумерки сразу сгустились. Шел тихо, прислушиваясь: если за ним «хвост», то он должен быть рядом, иначе потеряет его след. Затем Роман ускорил шаг, круто повернул вправо и скрылся в густых кустах орешника. Притаился, прислушался – вроде бы никакого «хвоста». Пошел назад.

– А ты тут не видел девчонку… Возможно, в белом или синем платочке? – спросил он часового. Спросил нарочито: ни от кого он не прячет свои амурные похождения.

– Всех не углядишь, товарищ капитан.

– Может быть. Ладно, подождем еще.

Ирина появилась в половине девятого, в том же синем, накинутом на плечи платочке.

– Ты что же это, дорогая, заставляешь меня ждать? – вроде бы нехотя идя за ворота, обиженно и громко спросил Роман.

– Некогда было. Сенокос.

– Знаем мы ваши сенокосы. Чтоб это было в последний раз.

– А чего ты командуешь? Ух напугал! Могла бы и совсем не приходить. Тоже мне ухажер… – И она сделала вид, будто бы хочет уйти.

– Да подожди ты, не ерепенься, – придержал он ее за руку. – Подумаешь, мимоза.

– Если ты так будешь со мной разговаривать, я вообще больше не приду.

– Ну, ладно, ладно, возьми шоколадку, для тебя раздобыл, и пошли, нечего время терять. – Обнял ее за хрупкие плечи, прижал к себе, и они пошли к сухому болоту. Ирина, сменив гнев на милость, прижималась к нему и со смаком грызла шоколад. И когда они уже отошли от лагеря метров на двести, он сказал:

– Мой шеф уже знает, что я с тобой встречаюсь. Это ничего?

– Откуда он узнал?

– Я ему сам сказал. – И Роман рассказал, как это произошло. – Да, он еще сказал, что знает старосту деревни Шибаево.

– Ну, может, так и лучше, Рома. Отец мой у них на хорошем счету. Перед войной его судили. Он работал бригадиром в колхозе, вымок лен, ну его и… Сидел он тут, в областном городе, его «освободили» немцы. Этого для тебя, думаю, достаточно. Что еще у тебя?

– А теперь слушай меня и запоминай то, что я тебе скажу. – На всякий случай он огляделся вокруг. – По всему видно: немцы скоро снова начнут наступление. Позавчера Геббельс обратился по радио к солдатам, а тут срочно начали формировать шпионско-диверсионные группы для заброски в тыл наших войск. Забрасывать будут, похоже, в район Орловской, Воронежской, и Курской областей. Я видел у Фишера, моего шефа, карту на стене. Понимаешь, что это значит? Наверно, опять попрут на Москву. Запоминай фамилии. – Роман назвал несколько человек. – Учти, фамилии, возможно, будут другие. А среди них – Василий Копица. Это наш парень и сделает все, чтобы накрыть эту банду. Если у тебя есть связь с Большой землей, надо предупредить, что Копица – наш человек, а то еще не поверят. Повтори фамилии.

Чуть прижмурясь и как бы глядя в самое себя, Ирина назвала имена и фамилии, затем сказала:

– Роман, в город вам разрешается ходить?

– Разрешается, а что?

– Немцы почему-то убрали с вокзала всех наших гражданских людей, заменили их своими. И гонят куда-то состав за составом. Надо бы как-то узнать – куда?

– Попробую. Хотя это не так просто.

– Если бы было просто, я бы тебе не говорила. Подумай. А нам уже пора кончать любовь на болоте.

17

Самолет, накатно гудя моторами и проваливаясь в воздушные ямы, шел на большой высоте, под крылом лежала черная пропасть ночи, и только где-то вверху жирно светились густые звезды. Когда пролетели над линией фронта, глубоко внизу виднелись вспышки орудийных выстрелов, затем от земли понеслись трассирующие снаряды и беззвучно взрывались ярко-оранжевые шары левее и чуть ниже. Вцепясь руками в скамейку и прильнув лбом к иллюминатору, Копица глядел на вспышки и первый раз за всю войну молил бога, чтобы снаряд не угодил в немецкий самолет. И не потому, что если произойдет прямое попадание, то всем им сразу капут, на войне это может случиться в любой момент, но сейчас это было бы совсем не ко времени.

Наконец вырвались из зоны обстрела. За бортом – слепая ночь, черная пропасть. Здесь свет на земле – вне закона. Так летели долго, очень долго, наверное, с час. Сидели молча, а их тут было шестеро, не считая двух сопровождавших немцев. Четырех Вася хорошо знал, почти три месяца были в одном взводе, пятый, радист, присоединился к ним на пункте отправки, где они задержались на два дня для получения задания и где по карте-двухверстке и по ландшафтному макету изучали место приземления. Это далеко от переднего края, местность лесистая. Пункт сбора после приземления – заброшенная избушка лесника, там их встретит свой человек. Старший группы – младший лейтенант Курочкин. Ориентироваться по обстановке. После выполнения главного задания – взрыва железнодорожного моста через Дон в районе Семилуки – возвращаться каждому самостоятельно. Радист сообщит о месте перехода фронта. Немецкое командование примет все меры, чтобы обеспечить благополучный переход. Всех ждут награды и месячный отпуск, который они могут провести, где угодно, вплоть до Берлина.

В ушах начало покалывать, у входа в пилотскую кабину вспыхнула лампочка, загудел зуммер, и один из немцев крикнул:

– Ахтунг!

Летели еще некоторое время, лампочка замигала, открылась дверь, ворвался ветер, и немец опять крикнул:

– Пошель!

Прыгали по одному ровно через полминуты. Первым прыгнул Курочкин, за ним Бордюков, затем подошла очередь Копицы. Дверь виднелась серым пятном. Его толкнули в спину, он привычно отвалился от борта: натренировался еще в лагере, поджал под себя ноги, начал считать до десяти, как было приказано. Летел кубарем. Десять… Потянул за кольцо, и его сразу же как бы с ходу остановили, лямки рванули за плечи, он повис ногами вниз и ухватился руками за стропы. Под ногами бездна, слышен гул уходящего самолета, над головой чуть виднеется окрашенный в черный цвет купол парашюта. Куда он приземлится? Куда – это не имеет особенного значения, главное – не сломать бы ноги и не лишиться глаз, если свалится на деревья. Зажмурился. Приближение земли почувствовал лицом по вдруг потеплевшему воздуху. Посмотрел вниз и тут же ноги коснулись земли. Упал и сразу же вскочил, стараясь поскорее погасить парашют.

Где же он?.. Тишина – ни малейшего звука, и самолет перестал гудеть. Ясно одно: приземлился на поляну, кругом виднеются купы деревьев. Теперь надо сориентироваться, куда идти, чтобы не столкнуться с Бордюковым или радистом, который прыгал следом за ним. Но как сориентироваться, как происходила линия приземления, так или так? По компасу ему приказали идти назад и издавать звук филина, этому научили еще в лагере. Расстегнул лямки, парашют не стал закапывать согласно инструкции, наоборот, пройдя еще шагов полтораста и наткнувшись на деревья, развесил его так, чтобы могли заметить издалека. Заметят – подымут тревогу, может, бывает кто в этом лесу. Еще раз прислушался, взглянул на светящуюся стрелку компаса и пошел на север. Лес был густой, под ногами похрустывали сухие ветки, – пошел осторожней. А может, все-таки заявить о себе филином? И, может, ему отзовутся Бордюков или радист, и тогда легче будет ориентироваться, а лес и ночь все скроют? Нет, пожалуй, лучше не надо. Пройдя еще с километр, внезапно остановился: постой, а не сделал ли он ошибку, оставив на виду парашют и взрывчатку? На них может натолкнуться кто-нибудь из банды – и все сразу станет ясно. Пока он будет бродить тут в лесу, а их потом – ищи ветра в поле. Но как теперь найдешь парашют?.. И он опять, поглядывая на стрелку компаса, пошел дальше. Должен же когда-нибудь кончиться этот лес.

Коротки летние ночи. Проснулись птицы, заливисто запел соловей. Да это же знаменитый курский соловей… Заквакали лягушки, значит, где-то поблизости болото или речка. Ну, теперь можно подать голос филином. Никто не отозвался. Вскоре лес поредел, а затем и вовсе расступился, открылось пшеничное поле, за ним – балка, вдали виднелось село. Ни одной живой души. Вася рассердился: лопухи, как же так, ведь кто-нибудь да слышал ночью немецкий самолет, должен был слышать, где же наши истребительные отряды? Ведь самолет так попусту не будет тут летать. Постоял, укрывшись за стволом дуба и раздумывая, что делать дальше. Лес одним крылом почти подступал к балке, и он, укрываясь за мелколесьем, пошел к балке, надеясь по ней незаметно пробраться к селу. Здесь еще стлался в понизовье туман, и все было в густой сизой росе. А вот и заросший камышом ставок. Пригибаясь, он пробрался к воде, напился, ополоснул лицо, снова выбрался на твердь, пригибаясь, пошел дальше. Но вдруг услышал всплеск, совсем не похожий на всплеск птицы или рыбы. Присел, осмотрелся. Всплеск повторился. Может, кто-то из тех шестерых приводнился сюда, запутался и никак не может выбраться из воды? Осторожно раздвигая камыш и увязая в жиже по самые щиколотки, он пробился к воде. И сперва увидел сложенные в кучу одежонку, а затем и… Совершенно нагая девушка лежала на воде, раскинув руки, и это было так волнующе прекрасно, что Вася прямо-таки замер. И на какое-то мгновение забылось все: и то, зачем он здесь, и даже война. Чтобы не испугать девушку, он отошел несколько назад, а потом сказал:

– Эй, кто тут, выходи…

Девушка вскрикнула, и было слышно, как она поплыла к берегу, сквозь камыш он видел, как она, оглядываясь по сторонам, быстро надевала липнувшее к мокрому телу платье.

Он встал во весь рост, и они молча глядели друг на друга. Он шагнул к ней, и она сразу же закричала:

– Не подходи! Чего тебе надо?

– Да ты не бойся, я тебя не трону, разве не видишь, я свой человек.

– Уйди! А то подглядываешь, бессовестный! Откуда ты тут взялся?

– Свалился с неба. Пойди сюда, спросить кое-что надо.

– Валяй отсюда!

– Не кричи – опасно. В селе военные есть?

– А тебе какое дело, ты что, шпион?

– Шпион, ты угадала. Я, правда, только ночью с неба свалился, И не один. Мне надо немедленно связаться с военными.

– Уходи, а то я сейчас закричу. Я тут не одна.

– Кричать не надо. Боюсь, что и я тут не один. Ты меня сейчас возьми в плен, арестуй и отведи в село. И веди так, чтобы нас меньше всего видели. Да выходи же наконец, дура! – Он вынул из кармана пистолет. – И ни звука, не успеешь.

Девушка, заметно дрожа и почему-то прижав руки к груди, пошла к нему.

– Послушай, – сказал он. – Я сейчас выброшу пистолет подальше, ты подбери его и веди меня в село, вроде под конвоем. Другого оружия у меня нет, – Он вывернул карманы и швырнул пистолет. Возьми, а я прилягу.

Девушка недоверчиво шагнула в сторону пистолета, затем бросилась рывком, подобрала оружие и направила его на Васю.

– А теперь говори, как лучше идти, – сказал он. – Ты хоть умеешь обращаться с пистолетом?

– Тебя спрошу. Я в истребительном отряде.

– Тогда осторожно. Один раз в жизни и кочерга стреляет, а ты меня должна довести живым.

– Вставай. И руки вверх! Иди и не оглядывайся, а то сразу всажу.

– Не волнуйся. Буду делать все так, как ты скажешь. – Он поднялся и пошел вперед. – Тебя-то как зовут?

– Не твое дело. Шагай. Тамарой меня зовут.

– А ты чего так рано тут купаешься?

– Не разговаривать. Я тут корову пасу. Иди, иди!

– Говоришь, в селе есть военные?

– Сейчас ты их увидишь.

– А «Смерш» тут есть?

– Чего, чего? Я тебе тут сама сделаю смерть, только вздумай.

– Тогда хоть предохранитель сними.

– Чего, чего?

– Тамара, пошли быстрее, каждая минута дорога, в лесу шпионы, диверсанты, надо их задержать. Ты не смотри на мою форму, я правда шпион. Об этом никто не должен знать, кроме тех, куда ты меня отведешь. Иначе наделаешь много беды нашей армии.

– Немецкой?

– Советской. Неужели ты до сих пор ничего не поняла?

– Топай, топай. Мы тут уже всяких видали.