Текст книги "Он сделал все, что мог"

Автор книги: Федор Залата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

7

Козорога вызвали в штаб сразу же после завтрака. Встревожился. Почему, зачем?.. В штаб запросто не вызывают. Сколько раз так было: вызвали в штаб – только и видели человека… Смахнул тряпочкой пыль с сапог, поправил обмундирование и вроде бы спокойно зашагал к штабу.

В комнате коменданта собрались Лыньков, Зубарев, Вербицкий, русский старший лейтенант в военной советской форме, только с повязкой на рукаве: «РОА», и немецкий майор. Козорог обратился к Лынькову, старшему по званию:

– Господин подполковник, капитан Козорог явился по вашему приказанию.

– Мы вас не вызывали, господин капитан, мы приглашали. Проходите, садитесь, вот господа желают с вами поговорить.

Козорог сел на предложенный стул, положил руки на колени и молча ждал, что же будет дальше.

– Как вам тут живется? – спросил старший лейтенант. – Есть у вас какие-нибудь жалобы? – Левое веко у него, очевидно, после контузии слегка подергивалось, и казалось, будто он все время заговорщически подмигивает.

– Нет, благодарю вас, господин старший лейтенант, никаких жалоб нет. Здесь все хорошо.

– Командование довольно вами?

– Об этом надо спросить у командования.

– А вы довольны командованием?

– Подчиненный командование не обсуждает. – Козорога начинали раздражать и пустые вопросы, и подмигивающий глаз. – Позвольте узнать, что от меня надо?

– Вы добровольно пошли на службу в русскую освободительную армию?

– Да.

– Почему вы пошли добровольно?

– Странный вопрос, извините.

– Это действительно, извините, «с’анный воп-ос, – сказал Вербицкий. – Это наш геой. Во в’эмя акции п-отив к-асных бандитов п’оявил себя как истинный пат-иот нашей агмии.

– Очень приятно, – сказал старший лейтенант. – Вы, кажется, учитель?

– Бывший. Какое это имеет значение?

– Мы хотим предложить вам службу по специальности.

– Какую? – Козорог подумал: наконец-то, кажется, то, чего он ждет, но все же сказал: – Здесь у всех специальность одна: воевать.

– Смотря как. Пропагандистом хотите?.. Листовки, обращения к нашим русским одурманенным братьям. И к тем, которые еще там, и к тем, которые уже здесь. Будить сознание – это же дело учителя.

– Нет, – сказал Роман. – Это не по мне. Я строевой офицер и хочу иметь дело с оружием.

– О, в ваших руках будет отшень грозный оружие, – наконец разомкнул тонкие губы немец, который в течение всего диалога смотрел на Романа серо-стальными, холодными глазами. – Согласны?

– Не знаю. Я никогда в жизни не писал никаких листовок. Ничего путного у меня может не получиться.

– Получится, – сказал немец. – Немножко сейчас училься – и все будет карашо. А сейчас – небольшая формальность. Это пропагандистская школа особого назначения, и без формальностей не обойтись.

– Какого особого назначения? – спросил Роман.

– Вам придется работать и здесь, среди военнопленных, местного населения, и на той стороне фронта. А это уже должна быть тайна. Думаю, вы сами этого хотель.

Наконец-то! Роман, как уже было сказано, сразу догадался, о чем идет речь, как только прочитал отпечатанный на машинке текст, который надо было потом собственноручно переписать и самому избрать себе псевдоним, а текст гласил, что «я, (такой-то) добровольно поступаю в пропагандистскую школу РОА особого назначения, мне присваивается (такой-то) псевдоним, и я обязуюсь…» да, это то, к чему он стремился. И все же он решил, что будет лучше не торопиться. Он положил обратно на стол лист бумаги и покачал головой.

– Так что же вы? – спросил старший лейтенант.

– Мне это что-то не нравится. Я уже сказал: я строевой офицер, какой из меня пропагандист? Мне пропагандисты еще там надоели. Говорите – и на ту сторону фронта, а у меня никакого желания опять туда. Я думаю, на этой стороне я принесу больше пользы, разве не так, господин майор? – обратился он к Вербицкому.

– А это уж командованию виднее, где вы принесете больше пользы, – сказал Вербицкий. – И приказы командования, как вам известно, не обсуждаются.

– А это разве приказ? Тут написано – добровольно.

– Разумеется, добровольно, – сказал старший лейтенант. – Однако командование пришло к выводу, что на пропагандистской работе от вас будет больше пользы.

– Больше, хм. Да меня оттуда через три дня в шею погонят. Какой из меня пропагандист, я ведь математик. Да еще на ту сторону.

– Ну, на ту сторону совсем не обязательно, вам и на этой стороне работы хватит, – возразил старший лейтенант, поглядывая на немца.

– Совсем не обязательно, – сказал немец.

– Ну, тогда другое дело. Но вы потом на меня не особенно, если из меня ничего толкового не получится. – Козорог взял чистый лист бумаги, ручку и стал переписывать подписку. Чувствовал, что четыре пары глаз наблюдают за каждым его движением, и он нарочно делал вид, будто кисть его руки подрагивает.

– Какой псевдоним? – спросил он.

– А какой хотите, – ответил старший лейтенант.

Козорог подумал и сказал:

– Долбоносов. Был когда-то на Руси такой князь.

– О, далеко целишь, – засмеялся старший лейтенант.

Немец отобрал у Романа бумаги.

– Поздравляю, господин Козорог. Меня зовут майор Фишер. Я вас буду немножко училь. И – абсолютная тайна. Вас переводят в другую часть. Все поняль?

– Все, господин майор.

– Мне очень жаль аставаться с вами, господин Козоог, – сказал Вербицкий. – Но, надеюсь, на новом месте вы п’инесете больше пользы своему отечеству. Желаю удачи.

– А-а, – махнул Роман рукой, откозырял, вышел из штаба и тут же увидел направлявшегося к уборной Сергея Мамочкина. Вот бы и его, парень, по всему, надежный. С Богданом, видать, не получится. Роман медленным шагом тоже пошел к уборной, рассчитывая встретиться с Мамочкиным, когда тот будет идти обратно.

Встретились неподалеку от флигеля, место вблизи открытое – хорошо.

– Повернись ко мне спиной, – сказал Козорог. – Выпачкался, как черт, дай почищу.

– Откуда? – Мамочкин попытался через плечо взглянуть на свою спину. – Что там, чего выдумываешь?..

– Повернись и слушай, что я тебе буду говорить. – Роман принялся рукавом вытирать совершенно чистую спину. – Если тебя вызовут туда, откуда я сейчас иду, и предложат насчет школы пропагандистов, соглашайся, Сережа. Это единственная верная возможность попасть к своим. Соглашайся. Остальное я беру на себя. Поверь мне. Но, может, тебя и не вызовут. А теперь иди. И я тебе ничего не говорил – забудь.

«Вот бы хорошо, если бы и он, – думал Роман, входя в уборную, куда ему вовсе не надо было. – И Руденко бы еще. Надо бы с ним как-то все же объясниться. Теперь уже можно: не выдаст».

Майора Руденко он увидел перед самым обедом – тот проводил занятие с орудийным расчетом. И, как всегда, покрикивал, ругался, давал вводные и то одного, то другого обзывал тупицей.

– Артиллеристы, точней прицел, наводчик зорок, разведчик смел, – сказал Козорог и отдал честь – Здравия желаю, господин майор! Может, и меня примете в свою доблестную команду?

– Отставить! Не мешайте, господин капитан!

– Виноват. Пришел попрощаться, господин майор.

– Как попрощаться, почему попрощаться? – зрачки буравчиками вонзились в Козорога, и Роман понял, что Руденко все же неохота расставаться с ним.

– Отпустите своих доблестных артиллеристов, господин майор, уже пора на обед, – тихо сказал Роман и тут же громко добавил – Переводят в другую часть.

– Разойдись! – скомандовал Руденко. – Марш в столовую, тупицы.

Когда они остались вдвоем, Козорог произнес:

– Богдан, есть возможность вырваться отсюда.

– Как, господин капитан?

– Оставь этот тон. Понимаешь, какое дело… Тебя в штаб еще не приглашали?.. Там вербуют в пропагандистскую школу особого назначения.

Руденко на какое-то время словно онемел, либо слова застряли где-то в горле.

– И ты согласился? – наконец просипел он.

– Ты что, ничего не понял?.. С их помощью на ту сторону.

– Я и без их помощи дорогу на ту сторону найду. – И Руденко зло, презрительно вонзил каштановые зрачки в глаза Козорога. – Хух, пропагандист! Опять что-то мудришь?

– Ладно, Богдан, не хочешь, как хочешь. Очень жаль. Да не смотри ты на меня, как на Гитлера. Да, я уже дал согласие. Мне так надо. Понимаешь, надо. И я хочу чтобы ты знал, где буду я. Может, еще пригодимся друг другу.

Руденко еще какое-то время вглядывался в Козорога, но глаза его вдруг потеплели, и он сказал:

– Я, кажется, начинаю кое-что соображать. Говоришь, надо?.. Так ты потому и в это дерьмо полез что «надо»?.. У меня братуха в разведке, так что я… А не ошибаюсь?.. – Козорог молчал, давая Руденко полностью высказаться. – Кажется, усек. А я, понимаешь, уже о тебе думал: ну и сволочь, «национальный герой!» Извини. Да, трудная у тебя боевая задача.

– Тихо. Так что, Богдан? Решился?.. Ты бы очень пригодился для важного дела.

Руденко нахмурился, подумал, потер затылок, затем сердито звякнул орудийным замком.

– Нет, Рома, это не по мне. Я не такой, как ты. У меня слабые замки, это мне еще братуха говорил. «Огонь!», «в атаку за мной» – это по мне.

– Если замки слабые – не годится, – сказал Козорог. – А сейчас они выдержат?

– Насчет того, что ты мне сказал?

– Я тебе ничего не сказал. Я только про школу пропагандистов.

– Понял. Выдержат, Роман, не беспокойся.

– Тогда прощай. Здесь мы с тобой больше не встречаемся. Так, может оказаться, для тебя будет лучше.

– Умереть или победить, Рома, – пожал протянутую руку Руденко.

– Победить, Богдан, только победить. Во всяком случае сделать все, что можем, для победы.

– Удачи тебе, Рома. Завидую и жалею, что я не такой. Я тоже здесь долго не задержусь. Если бы не ты – я бы уже рванул.

– Богдан, уцелеем, в случае чего я скажу, почему и как ты оказался в этом дерьме.

– Понял. Но я и сам от него очищусь, можешь не сомневаться. Ну, ни пуха, ни пера!

– К черту. Смотри, Богдан!

– О чем ты?

– О замках.

– Валяй, – обиделся Руденко. – Вопрос закрыт. Крышка. А теперь каждый свое.

– Крышка-покрышка? – Козорог усмехнулся: ему вдруг припомнился Никон Покрышка и как он, навестив его в медсанбате, скаламбурил: «Делу Покрышки – крышка».

– О чем ты? – спросил Руденко.

– Да это я так. Ну, бывай, Роман.

Примерно в то время, когда Роман Козорог готовился в Москве отправиться в тыл противника с чрезвычайно важным и чрезвычайно секретным заданием, примерно в то же время, что будет установлено гораздо позже, Никон Покрышка едва снова не угодил под трибунал: находясь в госпитале на излечении, он, дабы оттянуть время отправки на фронт, посыпал свои раны солью, не давая им заживать, но доказать это тогда не удалось: в столовке случайно просыпал соль на мокрый бинт, вот и все.

7

Разбудили ночью, приказали полностью собраться, и ночью же выехали. В крытом кузове грузовика оказалось шестеро: русский старший лейтенант, который присутствовал при вербовке, Роман Козорог, Сережа Мамочкин, Бордюков, Житков – «Туз червонный» и еще какой-то незнакомый сержант. Молчали и только чертыхались, когда машину слишком подбрасывало на ухабах. Ехали долго, кругом – заснеженный лес. Пересекли Днепр и в город въехали через древние ворота. Это был не город – его труп, его прах; обгоревшие стены, печальные руины, светили ребрами покалеченные соборы, на улицах – никого. Иногда машину останавливал патруль и объяснялся с сидевшим в кабине Фишером.

Пересекли город, снова выехали на окраину, свернули куда-то, проехали еще немного, снова остановились – очередная проверка документов. Наконец, старший лейтенант сказал:

– Приехали. Вылезай.

Было прохладно. Свежий ветерок еле заметно шевелил ветви деревьев.

Козорог, уже совершенно окоченевший в тонкой шинелишке, с удовольствием выпрыгнул из кузова, огляделся. Два длинных дома, напоминавших бараки, гаражи – все это обнесено колючей проволокой, вроде бы концлагерь, но люди ходят свободно. В советской форме, с советскими погонами, правда, на шапках-ушанках нет звездочек.

Так и должно быть, об этом ему говорили еще в Москве.

– Следуйте за мной, – старший лейтенант повел их к дому-бараку, стоявшему чуть поодаль. В темном коридоре дневальный по-русски козырнул и отрапортовал, что подразделение находится на зарядке. Точь-в-точь, как в советских казармах.

– Разместите пополнение и передайте Волобуеву – экипировать. Фуфайки, а то в этих шинелишках… – распорядился старший лейтенант. – Устраивайтесь, товарищи, приводите себя в порядок и – завтракать. Не удивляйтесь, здесь нет господ, здесь все товарищи. Привыкайте.

Комната – длинная, в ней не менее сорока коек, заправленных синими байковыми одеялами, возле каждой тумбочка и табуретка, стены густо оклеены почти голыми вырезанными из журналов девицами.

– Вот это да, – чмокнул Житков. – Да тут же и не уснешь. Ну бабулиньки, ну лапоньки.

Дневальный показал свободные койки. Козорог выбрал для себя место у самой стены, взглянул в тумбочку – пуста, на полке лежала лишь одна книжка в сером переплете: «Майн кампф» на русском языке. Роман полистал и швырнул ее обратно в тумбочку.

– Ты что, капитан? – На него смотрел Житков, в его руке была такая же книжка.

– Я это уже читал, – сказал Роман. – Что-нибудь бы еще почитать. – Подумал: – «С этим блатняком надо бы поосторожней».

В тот же день новичков много раз фотографировали в профиль, анфас, брали отпечатки пальцев, предложили заполнить подробные анкеты и написать автобиографию. Через несколько дней это повторилось, и нетрудно было догадаться зачем – своеобразная проверка: забудет человек какую-то мелочь, запутается, значит, что-то не то. Козорог, как и было сказано в Москве, написал о себе все точно, указал свое предвоенное место жительства, не написал только, проживает ли сейчас там его семья, да он и не знал этого определенно: может, осталась в оккупации, может, эвакуировалась. Правда, он посылал запросы и на Урал, и в Среднюю Азию, куда в основном бежали люди с Украины от немецкого нашествия, – никаких следов. Прежде чем отправить его сюда, спросили: «А что, если ваша семья почему-либо осталась у них – согласны?.. Если не согласны – не думайте, что это хоть как-то отразится на вас, мы ведь все понимаем. Подумайте». «Когда я в сорок первом ходил в атаку, я не думал, что напорюсь на пулеметную очередь», – сказал он. И все же сейчас ему очень не хотелось, чтобы его семья оказалась в оккупации, ведь факт могут проверить, а случиться всё может.

Нет, все-таки предусмотреть все заранее невозможно. Разве мог Роман предусмотреть, что он уже тут, в школе, повстречает своего земляка?

Однажды на вечерней перекличке к нему подошел тощенький парнишка в красноармейской форме, спросил:

– Разрешите обратиться, товарищ капитан?

– Обращайтесь, – Козорог окинул его взглядом и сразу понял: новичок, только-только из лагеря военнопленных.

– Не узнаете, Роман Маркович?

У Козорога все обмерло, однако он не подал виду, пожал плечами.

– Первый раз вижу.

– Я ж ваш земляк, Васька Копица, может вспомните?… Слышу – Козорог, Козорог, такую фамилию не часто встретишь, гляжу… А я вас сразу узнал, Роман Маркович. Ну, может, вы меня и не помните, я учился в классе вашей жены Ольги Тимофеевны.

Отрицать тут уже не было никакого смысла, да, этот парнишка, видимо, только и знает его как учителя. Он взял его под руку и увел в сторонку подальше от людей.

– Послушай… как тебя, Вася Копица?.. Такую фамилию тоже не так часто встретишь…

– А у нас там этих Копиц полсела.

– Помню, помню.

– Значит, вспомнили, Роман Маркович?

– Да, да, но тебя лично… уже четыре года, как я оттуда уехал. Ты давно здесь?

– Без году неделя. Правда, правда, сегодня ровно неделя. – Вася виновато усмехнулся. – Что делать, не хотелось подыхать. Может, знаете, как в лагерях. Чисто замордовали.

– Знаю. Скажи, когда ты последний раз видел Ольгу Тимофеевну?

– Когда?.. В конце августа сорок первого. Собиралась эвакуироваться, все собирались, но он же, немец, танками пер и, понятно… Это я узнал потом, когда был уже на сборном пункте в Запорожье. Мои мамка и сестричка, кажется, тоже… Писал в Москву – в списках эвакуированных не числятся.

– А отсюда уже написал? Домой. Тут же разрешается письма писать.

– Я знаю. А что я напишу? Что был в плену, а теперь вот здесь? Я здесь, а татко… – Копица осекся, перепуганно глядя на Козорога.

– Про татка не надо, Вася. Ты в анкете указал, где твои родители?

– А что я мог указать?.. Сперва татка мобилизовали, потом меня, мамка и сестренка оставались дома, а где они теперь – не знаю. А вы Ольгу Тимофеевну уже искали? Вы ж тут, наверно, давно.

– Нет, не так давно. Давай, Вася, так договоримся: не будем пока что напоминать нашим о себе. А вдруг они нас не поймут, может, им это не особенно приятно будет. Как ты считаешь?

– А что ж тут приятного?

– Ладно, Вася, мы еще поговорим. Но ты только насчет «приятного-неприятного» помалкивай.

– Так я ж только вам, Роман Маркович…

– А может, и мне не надо?.. Ну, будь здоров, пропагандист.

8

Роман Козорог «делал карьеру», что вполне соответствовало поставленной перед ним задаче. А задача заключалась в том, чтобы не только проникнуть в это войсковое формирование, которое официально именовалось и школой пропагандистов особого назначения, и «Лагерь МТС с-6959», но и закрепиться здесь как можно дольше. И он всячески старался быть замеченным, и его вскоре назначили командиром отделения, а затем и командиром взвода, а это как раз и надо ему было, оно давало право по вечерам отлучаться в город. Такой привилегией пользовались и те, кто проявлял особое старание в учебе, и те, кто уже побывал «в деле». Это в порядке поощрения.

За два месяца Роман Козорог многое узнал об этом засекреченном войсковом формировании и уже мог кое-что сообщить на Большую землю, но… Все, вроде, было заранее продумано, все обусловлено, вплоть до взаимного опознания и взаимной проверки при встрече, однако человек, который должен был установить с ним связь, почему-то не давал о себе знать. Центру было известно, что в городе неподалеку от «Лагеря» есть кабачок для местных прислужников «Дядя Жора», который посещают «пропагандисты», в нем и должен был появляться человек «оттуда» в определенные дни. Роман Козорог уже несколько раз ходил в кабачок «Развлечься» – безрезультатно. Нервничал: в чем дело?.. Неужели считают, что еще не подоспело время?.. А возможно, он слишком задержался в лагере военнопленных, во власовском воинстве, его тут уже ждали, решили, что ему так и не удалось выполнить первую часть задачи, и перестали ждать?.. А может, что-то случилось?.. Что?.. Все может случиться. Да и то надо принимать во внимание, что прибыть сюда – не в гости сходить. Так что же, сидеть у моря, ждать погоды?.. А тем временем отсюда будут забрасывать в тыл нашим войскам все новую агентуру, новых диверсантов. Надо что-то предпринимать. Еще при отправке сюда ему было сказано, что при соответствующих обстоятельствах он может проявить инициативу, и какую именно инициативу, но при условии, что все будет сто раз отмерено. А что, если?.. Да, Васе Конине вполне можно довериться, и он сделает то, что должен был сделать Паша Ромашов. В центре предусматривалось: может случиться так, что вариант с кабачком «Дядя Жора» почему-то не сработает, тогда Ромашов должен постараться как можно быстрее быть заброшенным «шпионом-диверсантом», внесет ясность, и тогда центр предпримет другие меры для установления связи с Козорогом. Да, пожалуй, Вася Копица, размышлял Козорог. Роман уже ничуть не сомневался, что отмерено сто раз, что Копица готов на все, лишь бы искупить свою вину за то, что он оказался здесь, мучился запоздалыми раскаяниями: «Лучше б я там подох». К сожалению, сюда попали и такие слабаки, как правильно говорил Богдан Руденко, которые не выдержали каторжных условий лагерей военнопленных, решили вырваться на относительную свободу, а затем попытаться уйти либо через линию фронта, либо к партизанам. К таким принадлежит и Вася Копица. Конечно, можно ошибиться и сто раз отмеряв, а разведчик и контрразведчик, как и сапер, ошибается только один раз, но… надо что-то предпринимать. А может, пора Сережу Мамочкина?..

9

Взвод Романа Козорога (а во взводе-то было всего пятнадцать человек) занимался прыжками с парашютом. Последнее время уделялось очень много времени прыжкам с парашютом, приемам различной борьбы, внезапному нападению на часовых и занятиям по взрывному делу. Изучали мины немецкие, советские, английские, французские, бельгийские (значит, на Гитлера работают многие военные заводы оккупированных стран), и мины были самые разные: противотанковые, противопехотные, мины замедленного действия, мины-ловушки, мины-игрушки. Минировали поляны – разминировали, строили различные укрепления, мосты – взрывали. Короче, уже ясно было, к чему их готовят.

После двух прыжков с самолета Козорог лежал на притоптанной поляне и, сдвинув почти вплотную уже совсем выгоревшие брови, хмуро глядел на уцелевший одуванчик. Оля очень любила эти неприхотливые цветочки и называла их солнечной росой. Оля, Оля, где ты, Оля, и знала бы ты… Нет, лучше тебе не знать. Вот и снова весна, Оля, но что она принесет?.. До сих пор зимы были наши: Москва, Сталинград, а лето – немецким. Немцы, конечно, к чему-то готовятся, наверняка этим летом попытаются взять реванш за Сталинград, а эти подонки – он с ненавистью поглядел на упражняющихся борьбой «пропагандистов» – а эти подонки будут помогать им. Хотя бы уже скорее Копицу туда, но когда это будет?.. Вася с радостью, охотно принял предложение Козорога, стал его тайным сообщником, а вчера сообщил такое, над чем сейчас Роман больше всего и раздумывал. За прошлую неделю он узнал две чрезвычайно важных новости, одна его обрадовала, другая была неприятной, и вначале непонятной и даже загадочной. От прибывшего сюда «для дальнейшего прохождения службы» Кобзина, с которым был немножко знаком еще по Осондорфу, узнал, что Богдан Руденко бежал к «красным бандитам», увел с собой еще несколько человек, их преследовали, но поймать удалось лишь одного – вывихнул ногу – и его там же расстреляли. Молодец, Богдан, все-таки вырвался из дерьма, как называл он власовское воинство. Вторая новость – сюда прибыл Вербицкий. Об этом сообщил Копица. Повстречал он тут бывшего своего сослуживца по Красной Армии, земляка Гришу Ковзаня, который находился в подразделении, что размещалось в приспособленном под жилье гараже, и тот ему доверительно признался, что скоро они уходят в лес партизанить, что это, конечно, липа, и что он, как только попадет в лес, убежит и попробует пробраться к своим. Почти всех их уже переодели в «гражданку», и к ним назначен новый командир, какой-то «майог Вегбицкий», который сейчас обучает их, как надо вести себя в лесу. «Кто, кто? Майор Вербицкий?» – переспросил Козорог. Копица сказал, что это его так передразнивает Ковзань, так как он совершенно не выговаривает букву «р». Вечером через окно комнаты Фишера Козорог и сам увидел Вербицкого. Что же они затеяли совместно с Фишером?.. Скомпрометировать партизанское движение или ввести в него что-то наподобие пятой колоны?.. Но что бы там ни было, надо как-то предотвратить эту провокацию, а это можно сделать лишь в том случае, если партизаны узнают о ней. Как?.. Понятно, в задачу Козорога не входило устанавливать связь с партизанами, да и как он мог это сделать? Ну, допустим, смог бы, но это же нарушение инструкции. Инструкция инструкцией, но как же можно допустить такую провокацию, которая может привести к гибели многих людей. Да и потом… да, это было бы здорово, если бы как-то удалось связаться с Богданом Руденко. Партизаны, наверное, имеют связь с Большой землей. И тогда уже не надо было бы ждать у моря погоды. Так можно и не дождаться у моря погоды, и все его пребывание здесь сведется к нулю. Надо еще раз рискнуть. Тут его огневая точка на войне, и она должна стрелять. А какой толк занять ее и отсиживаться в окопе. Козорог подробно расспросил Копицу о Ковзане, тот дал ему хорошую характеристику, сказал, что он «железный», раз сказал – уйдет отсюда, – значит, уйдет. «Какой же он железный, если здесь оказался?» – спросил Козорог. Копица покраснел, так как этот упрек и его касался: «Я еще докажу, Роман Маркович». «Посмотрим. Как ты думаешь, можно ему довериться? Этому Ковзаню». «По-моему, можно. В полку был комсоргом. А в плен он попал контуженным». После долгих раздумий Козорог все же решил повидаться с Ковзанем. Велел Копице организовать встречу, сказал где и когда. И еще велел передать Ковзаню, что с ним хочет поговорить один человек по очень важному делу, но кто этот человек пока что не говорить. И вот сейчас Роман Козорог, лежа на поляне, еще и еще раз обдумывал предстоящую встречу. Тут уж так: либо пан, либо пропал.

Встретились они вечером в условленном месте. Ковзань был уже в гражданском: старые, заношенные штаны, не менее старая латанная сорочка, сам он небольшого роста, худощав, носатый, с высеявшимися на верхней губе рыжеватыми усиками.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Козорог, подходя к ожидавшим его. – Думаю, это святое слово тут оправдано? – И представился, подавая Ковзаню руку: – Роман. – Представляться по званию не стал: так скорее можно найти общий язык. – Гриша?..

– Он. Гриша Ковзань.

– Покурим? – Козорог достал пачку сигарет. – Угощайтесь.

Все трое закурили. Ковзань хмуро вглядывался в Козорога.

– Перейдем к делу, – сказал Козорог. – Гриша… Можно тебя называть просто Гришей?

– Хоть горшком.

– Да нет, зачем же: горшок – слишком хрупкая вещь, а ты, Вася говорит, железный.

Ковзань шутку не принял, наоборот, еще больше посуровел.

– Слышал, в лес собираетесь? – Гриша стрельнул взглядом в Копицу. – Да, да, от него. Можешь меня не бояться: сам о лесе мечтаю. Значит, партизанить будете?

– Как прикажут.

– Вот так?.. А если прикажут своих убивать?

– Кого – своих?

– Настоящих партизан.

– Кто вы такой? – спросил Ковзань.

– Такой же, как и ты. Роман Козорог. Хочешь уйти из этой банды?

– Еще что вас интересует?

– Гриша, да ты не темни, – сказал Копица. – Этому человеку можно.

– Ну, может, и убегу, – сказал Ковзань. – А какое вам дело?

– Какое?.. Вот потому что есть дело, потому и хочу поговорить с тобой. Вася, ты постой там за углом, чтоб никакая собака… В случае чего кашлянешь. – Когда Копица отошел, Козорог почти шепотом спросил:

– Гриша, ты меня не узнал?

– Роман Маркович, кажется?.. Никак не думал и вас тут встретить, потому и не сразу поверил, что это вы.

– Как видишь – я. Значит, собрался бежать?.. И куда же ты убежишь? К нашим?.. Но отсюда до наших еще очень далеко.

– Так что вы, наш учитель, предлагаете сидеть и не рыпаться? – зло сказал Ковзань.

– Нет, зачем же. Я только к тому, что до наших очень далеко.

– Доберусь как-нибудь, мне бы в лес, а там… Я же в разведке служил. – И вдруг Ковзань зачем-то, пылясь оправдаться что ли перед Козорогом, то ли еще почему-то, сказал: – А сюда я попал…

– Не надо об этом, Гриша, все мы сюда как-то попали. Важно, как мы отсюда выберемся. Считай, ты снова в разведке.

– В разведке?

– Да, в разведке. Командиром у вас майог Вегбицкий?

– Вегбицкий. А вы что, знаете его?

– Знаю. Это самый подлый и коварный наш враг. Гриша, ты непременно должен найти партизан, непременно, они должны знать, что это за «пагтизанский от’ад». Иначе Вербицкий наделает много беды.

– Можно и к партизанам, – согласился Ковзань. – Мне лишь бы…

– Только к партизанам. Ты их найдешь, ты же разведчик. И вот что еще: тебе могут сразу не поверить, могут посчитать за подосланного. Тогда ты попроси, попытайся разыскать майора Руденко, он где-то тоже партизанит. Запомнил: Богдан Руденко? Скажешь ему, что я тебя послал. А он пусть попытается как-то связаться со мной. Может, он и мне как-то поможет выбраться отсюда.

Ковзань, кажется, уже полностью доверился Козорогу, спросил:

– Как же он с вами свяжется?

– Как?.. Не знаю. Пусть подумают. Давайте так: ты, конечно, знаешь, что к нашим воротам прибегают всякие девахи. Так вот, пусть партизаны подошлют кого-нибудь из своих.

– Хорошо, пришлют, но как вы распознаете, или как вас распознают?

– Не торопись, я уже продумал. Пусть на той, которая придет сюда, будет синий платочек, а в левой руке какие-нибудь цветы. Тут девахи иногда приносят цветы своим дружкам. И еще: пусть она поет «Катюшу». Ноне совсем, как в песне, а вот так: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой». Понял: не крутой, а пустой. Но это еще не все. Потом, когда мы познакомимся, пусть она скажет, что у нее был знакомый Богдан Руденко. Запомнил?.. Об этом – никому здесь. Даже твоему другу Васе Копице. Иначе и мне и тебе будет капут.

– Заметано.

– В общем, так, Гриша, затея Вербицкого должна быть разоблачена во что бы то ни стало. Это и будет наш вклад в победу. А победа, сам понимаешь, вот-вот. – И спросил напрямую: – Ну, а если… попадешься?

Ковзань с минуту молча даже с каким-то презрением глядел на Козорога.

– Я не знаю, кто вы, и я вас никогда не видел, – сказал он.

– Я тебя тоже, Гриша. Жить надо с достоинством, и умереть с достоинством, ведь память о человеке и после смерти живет. Ну, удачи тебе. – Козорог плечом толкнул в плечо Ковзаня и без оглядки пошел в сторону казино. Ну, что же, либо пан, либо пропал, думал он, но не попытаться сорвать провокацию Вербицкого нельзя, и связаться как-то с Руденко тоже надо было попробовать, авось повезет. Теперь все в руках Ковзаня, парень он, кажется, стоящий и надежный.