Текст книги "История Фридриха Великого."

Автор книги: Федор Кони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

   – Bon soir, Messieurs, – сказал он им, входя. – Вы верно меня не ожидали? Нет ли здесь и для нас местечка?

   Как громом пораженные, остановились австрийцы. Их было много, короля сопровождали только три адъютанта: легко могли бы захватить его в плен. Но в испуге никто об этом не подумал. Генералы выхватили свечи у нижних чинов и почтительно начали светить Фридриху по лестнице. Когда он вошел в зал, они поочередно ему представлялись. Он расспрашивал каждого об имени и чине и, наконец, вступил с ними в ласковый разговор. Мало-помалу зал стал наполняться прусскими офицерами, число кото-{314}рых напоследок до того увеличилось, что изумленный король спросил: "Да откуда вы все беретесь, господа?"

   Тут офицеры объяснили ему, что при первом известии об опасности вся армия двинулась в поход и теперь стоит под Лиссой. Фридрих был глубоко тронут этой преданностью солдат, но он не мог не улыбнуться, видя, что австрийский штаб попался к нему в руки таким забавным образом.

   Все австрийцы, найденные в Лиссе, были взяты в плен; мост уцелел, и с зарей другого дня Цитен и Фуке смогли преследовать австрийскую армию. Король в самых лестных выражениях поблагодарил своих генералов и офицеров за их усердие и мужество. Между тем хозяин замка хлопотал изо всех сил, чтобы собрать что-нибудь для королевского ужина: австрийцы, как голодная саранча, истребили все съестное в замке и в деревне. Наконец, королю подали род винегрета из разных остатков после ужина австрийских офицеров. Он был и тому рад. Во время ужина он ласково разговаривал с хозяином и, наконец, взглянув на него пристально, спросил:

   – А умеешь ли ты играть в банк, любезный барон?

   Барон оторопел. Он знал, что Фридрих ненавидит азартные игры. Запинаясь, отвечал он:

   – Ваше величество... в моей молодости... конечно...

   – Поэтому ты знаешь, что значит ва-банк? – прервал его Фридрих.

   Барон кивнул головой.

   – Такую карту я поставил сегодня – и мне повезло!

{315}

   Лейтенская битва дорого стоила австрийцам. Их главная армия была побита наголову: 6.000 человек легли на месте, 21.000 были взяты в плен. Вся артиллерия, до 200 орудий, частью испорчены, частью отняты пруссаками.

   В следующие два дня Цитен и Фуке доставили еще 2.000 пленных и 4.000 зарядных ящиков и фургонов с амуницией и багажом. Пятьдесят два австрийских знамени составили трофеи Фридриха. Английский путешественник Кенси-Адамс в своих "Письмах о Силезии", написанных в 1800 и 1801 годах, говорит, что "из тридцати правильных сражений, выигранных Фридрихом II в его царствование, Лейтенская битва самая решительная и славнейшая, ибо она более всего способствовала к скорейшему утверждению независимого и самостоятельного существования Пруссии".

   Пруссаки насчитали свой урон в Лейтенском деле в 5.000 человек. Непременным следствием Лейтенской победы была осада Бреславля, куда бросился австрийский корпус в 18.000 человек. Австрийцы решили защищаться до последней капли крови. В крепости были даже поставлены виселицы для тех, кто заикнется о сдаче города. Пятнадцать дней Фридрих осаждал Бреславль. Прусская бомба упала в пороховой магазин, он взлетел на воздух, взорвал бастион и унес с собой 800 солдат. Король приготовился к приступу, но австрийцы одумались, сломали свои виселицы и сдались на капитуляцию. Двенадцатитысячный гарнизон и 5.000 раненых достались победителю. Фридрих получил обратно все свои крепостные орудия и, кроме того, 82 пушки лишних, большой запас хлеба и значительную денежную казну. Пять дней спустя и Лигниц был очищен от неприятеля. Одна только крепость Швейдниц осталась в руках австрийцев, потому что жестокий холод не дозволял предпринять правильную осаду. Фридрих обложил крепость несколькими отрядами, а остальную армию разместил на зимние квартиры. Таким образом, вся Силезия, за исключением Швейдница, была очищена от австрийцев. Из стотысячной армии Карл Лотарингский привел в Богемию только 36.000 человек, и тех в самом жалком положении.

{316}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Кампания 1758 года. Поход в Моравию

   Бедствие австрийской армии было тщательно скрываемо от Марии-Терезии. Генералы ее приписывали свою значительную потерю особенным несчастным обстоятельствам, позднему времени года, трудным переходам в горах, заразным болезням, свирепствовавшим в войске. Неудачи первого года войны надеялись наверстать успехами следующих кампаний. От союзных держав ожидали более единодушия в действиях. Союзы с Францией и Россией были скреплены новыми теснейшими узами. Все это убаюкало потревоженный дух императрицы-королевы, и чувство мщения вспыхнуло в ней с новой силой. Однако венский кабинет, чувствуя, что имеет дело с человеком решительным, оборотливым и притом покровительствуемым счастьем, стал поосторожнее в своих прокламациях, смягчил выражения имперского суда и сделался вежливее и приличнее в сношениях с Пруссией. Граф Кауниц даже уведомил Фридриха о заговоре против его особы. Король посчитал это известие выдумкой, но воспользовался им, чтобы написать Марии-Терезии благодарственный ответ.

   "Есть два рода убийства, – писал он ей. – Один кинжалом, другой – позорными, унизительными статьями. Первый род я презираю, но ко второму я гораздо чувствительнее и от него стараюсь отписываться мечом". {317}

   В то же время он отправил в Вену захваченного в плен князя Лобковича для мирных переговоров с императрицей-королевой.

   "Если бы не битва 18-го июня, – писал он ей, – в которой счастье мне изменило, я, может быть, имел бы случай лично посетить Вас. Тогда, может быть, вопреки моей натуре, Ваша красота, Ваш возвышенный ум оковали бы победителя, и мы нашли бы средство к примирению. Правда, в минувшую кампанию Вы имели большие выгоды в Силезии, но эта честь продолжалась недолго; последней же битвы я не могу вспомнить без ужаса, столько в ней пролито крови. Я воспользовался моей победой и теперь в состоянии опять двинуться в Моравию и Богемию. Размыслите об этом, дражайшая кузина! Узнайте, наконец, кому Вы доверяетесь. Вы губите свое государство; вся пролитая кровь падет на Вашу душу! Вы увидите, что не в Ваших силах, победить того, кто, будучи Вашим другом, заставил бы трепетать весь мир. Строки эти выливаются у меня из глубины сердца. Желаю, чтобы они произвели на Вас счастливое впечатление. Если же Вы хотите довести дело до крайности, то я все испытаю, что только в моих средствах. Но уверяю Вас, мне прискорбно видеть погибель государыни, заслуживающей удивление целого света. Если Ваши союзники станут помогать Вам, как следует – я пропал, это предвижу. Но и тогда мне не будет стыда. Напротив, история покроет меня славой за то, что я защищал соседнего государя от притеснений, что не способствовал к увеличению могущества Бурбонов и что храбро боролся с двумя императрицами и тремя королями".

   Убедительное письмо Фридриха не произвело желанного действия. Французский посланник Шуазель уговаривал Марию-Терезию продолжать войну, и она согласилась. Франция стала вооружать новое войско и выплатила России новые субсидии. Елизавета Петровна приняла решительные меры к немедленному продолжению военных действий в Пруссии. Генералу Фермору было поручено главное начальство над войсками со строжайшим предписанием: начать войну, не теряя времени. В подкрепление ему послан был генерал Браун с резервом.

   Фридрих провел зиму в Бреславле, приготовляясь к обороне. Английский статс-секретарь Вильям Питт убедил парламент заключить с Пруссией новый трактат, по которому Англия обязалась усилить ганноверскую армию своими войсками и выплачивать Фридриху ежегодно вспомогательных сумм 670.000 фунтов стер-{318}лингов. Но этих денег, вместе с контрибуциями, собранными с Саксонии и Мекленбурга, было мало для покрытия издержек новой войны. Фридрих вынужден был решиться на меру непозволительную: он отдал Монетный двор на откуп богатому жиду Эфрему, за десять миллионов талеров. Тот выплатил их вновь отчеканенной монетой, которая на целую треть была ниже своей стоимости. С этих пор в народе пошла поговорка о новых талерах:

   Снаружи – красив, а внутри – не совсем.

   Снаружи – Фридрих, внутри же – Эфрем.

   Войско Фридриха было значительно умножено новобранцами, которых упражняли каждый день и знакомили с правилами прусского артикула.

   Между тем, пока Фридрих приготовлялся к новым походам и был озабочен приведением в порядок внутреннего управления в Саксонии, военные действия, несмотря на жестокую зиму, начались. Герцог Фердинанд Брауншвейгский со своей соединенной армией выступил против французов. В феврале он очистил от них Ганновер и без отдыха погнал неприятеля через Вестфалию, до самого Рейна. 11.000 французов попали в его руки. Французское войско, не привыкшее к субординации, занятое более увеселения-{319}ми, чем заботой о своей безопасности и продовольствии, находилось в печальном положении. Магазины его были разрушены, обозы отняты, артиллерия отбита. Герцог Ришелье был отозван от армии. Место его занял граф Клермон, бенедиктинский аббат, который сумел ловко подделаться к маркизе Помпадур, был ею возведен в графское достоинство, пожалован в генералы и послан поддержать честь французского оружия в Германии. Приняв войско, Клермон писал к королю Людовику XV:

   "Армия, порученная мне Вашим Величеством, состоит из трех частей: одна часть на земле – это мародеры и грабители, другая – в земле, третья – в госпиталях. Жду повелений вашего величества – отступить ли мне с первой частью к пределам Франции, или оставаться в Германии и ждать, пока она соединится с двумя остальными?"

   Ему было предписано остаться и обещано скорое подкрепление. А между тем принц Фердинанд отнял у него все средства к обороне и жизни. Французский полководец перенес свою главную квартиру к Везелю, а большую часть войска переправил за Рейн. Принц Фердинанд, поджидая подкрепления из Англии, также на время стал на зимние квартиры. Эмденский порт был выбран для высадки английского войска. Французы, чтобы не дать англичанам соединиться с Фердинандом, овладели Эмденом и учредили здесь свой сборный пункт.

   Тогда английские корабли подступили на блокаду порта, а с другой стороны двинулся принц Брауншвейгский. {320}

   Испуганные французы поспешно отступили, бросив больных и раненых. Соединенное войско преследовало их; обозы, амуниция, магазины – все было отнято у бегущих. Кроме того, до 1.500 пленных и целый артиллерийский парк в 100 орудий достались Фердинанду. До марта месяца соединенная армия гнала французов из одной провинции в другую. Вся северная Германия была очищена от этих грабителей, которые перешли за Рейн. Один только Броглио держался еще в Ганау и во Франкфурте. Принц Брауншвейгский распространился в Вестфалии и намерен был перенести театр войны за Рейн, к границам самой Франции. Весенние разливы и бури затрудняли переправу через реку, и он решил обождать до июня месяца. Между тем испуганный министр, герцог де Бельиль, поспешил выслать в Германию новое войско, которое, соединясь с остатками армии Клермона и Субиза, заняло весьма выгодную позицию около Рейнсфельда. Ночью 1-го июня Фердинанд переправил войско через Рейн, частью по наведенному мосту, частью на плоскодонных судах. Он начал делать фальшивые маневры перед Рейнсфельдом, чтобы выманить французов из их крепкой засады. Это ему удалось. Французская армия вышла на равнины при Крефельде. Здесь произошло 23-го июня кровопролитное сражение, в котором французы были разбиты наголову и потеряли 7.500 человек. Фердинанд осадил Дюссельдорф, где находился главный французский магазин. Осада продолжалась шесть дней, и город сдался. Этот последний удар поразил Францию в самое сердце. Армия не могла более действовать, и Клермон был отозван в Париж. Крефельдская победа озарила принца Фердинанда новой славой и разожгла в англичанах национальную гордость. С этих пор лондонский парламент решил продолжать войну на сухом пути во что бы то ни стало.

   Итак, с одной стороны Фридрих был обеспечен. Зато с другой обстоятельства его принимали самый дурной вид. 11-го января генерал-аншеф Вильям Вильямович Фермор писал императрице Елизавете:

   "Вашему Императорскому Величеству я уже имел честь от 3-го сего месяца всенижайше донести о благополучном занятии войсками Вашего Императорского Величества города Тильзита (Румянцевым), амта Руса и амта Кукернезен. С того времени войска В. И. В., вступив пятью колоннами в прусские земли, под командой генерал-поручиков: Салтыкова, Рязанова, графа Румянцева {321} и генерал-майоров: князя Любомирского, Панина и Леонтьева, следовали прямой дорогой без расттагов (дневок) до города Лабио. 9-го числа вступил в сей город с авангардом легких войск генерал-квартирмейстер Штофель, а за ним полковник Яковлев с 400 гренадер и двумя пушками, за которыми вскоре и я приехал. Вскоре потом прибыли ко мне депутаты столичного города Кенигсберга, а именно: трибунальный вице-президент Грабовский, военный и камерный советник Ауэр и бургомистр кенигсбергский, военный советник Гиндернисен, кои подали именем всего правительства, города и всего королевства прусского прошение о дозволении им протекции В. И. В. и о сохранении их привилегий. Я довольствовался на сие прошение обнадежить их генерально В. И. В. милостью, а дозволить на разные их прошения предоставил на всемилостивейшее В. И. В. благоизобретение. Таким образом, на другой день, то есть в воскресенье 21-го числа пополудни, вступили в город вышеупомянутые, наперед отправленные команды, а за оными и я с четырьмя пехотными полками в оный вошел, и главную квартиру занял в главном замке, в тех самых покоях, где фельдмаршал Левальд жил. Все здешние начальные и чиновные люди встретили меня в замке и отдались с глубочайшей покорностью в протекцию В. И. В. При вступлении полков в город с распущенными знаменами, барабанным боем и музыкой производился во всем городе колокольный звон, и играли на трубах и литаврах по башням, а мещане, поставленные в парад, отдали честь ружьем с барабанным боем и музыкой. В то же самое время принесены ко мне от здешней цитадели, Фридрихсбурга и Пилавской крепости, ключи, которые к В. И. В. со вручителем сего, гвардии поручиком графом Брюсом, отправить честь имею. Теперь упражняюсь я исправлением потребных в городе распоряжений и, поставя в замке полковую церковь, за первую должность почту принести завтра Всевышнему соборное благодарственное моление за покорение победоносному В. И. В. оружию столичного города и целого королевства Прусского, без пролития капли крови.

   Позвольте, Всемилостивейшая Государыня, принести мое о том всенижайшее и усерднейшее поздравление. Краткость времени не позволяет мне теперь подробно донести, сколько здесь королевской казны, магазинов и в арсеналах найдено: но то с подлинностью обнадежить могу, что благословением Всевышнего и особливым счастием В. И. В., несмотря на весьма студеную погоду, вой-{322}ско однако же с таким во всем удовольствием сей поспешный поход продолжало, что ни в какое время и ни в какой земле лучшего желать нельзя, и больных почти никого нет".

   Вслед за тем генерал Фермор был назначен императрицей генерал-губернатором Прусского королевства. Он ласково принимал всех прусских сановников, как мог, успокоил и обнадежил их.

   – Для вашего блага, – говорил он посланным к нему депутатам, – моя всемилостивейшая государыня вступает во владение Пруссией. Вы будете счастливы под ее кротким правлением, и я постараюсь сохранить ныне существующий порядок вещей, который нахожу совершенным в его настоящем виде.

   И действительно, все привилегии народа были ему оставлены, в управлении сохранено прежнее устройство. Пруссаки, помня прежние жестокости русских войск, были приятно изумлены благочинием и порядком, которые везде водворялись, и охотно принимали присягу на верность русской императрице. Балы, увеселения, фейерверки развлекли их совершенно. Они забыли о бедствии отечества и даже с изъявлениями радости склонялись под иго грозного победителя. В церквях стали поминать русскую императорскую фамилию на ектениях, и народ торжествовал дни тезоименитств царственных особ. Русские нашли в Кенигсберге и в Пилау до 90 пушек, множество бомб, ядер и несколько сот бочонков пороху. "Никогда еще самостоятельное царство не было завоевано так легко, как Пруссия, – говорит Архенгольц, – но и никогда победители, в упоении своего успеха, не вели себя так скромно, как русские!" Фермор был осыпан милостями императрицы, а венский двор прислал ему в награду графское достоинство римской империи.

   Известия об этих событиях глубоко огорчали Фридриха, но он должен был покориться обстоятельствам, не имея возможности ни отразить, ни удержать русского оружия.

   Он начал думать только о средствах помешать соединению русских с австрийцами. По обыкновению, он решил предупредить действия последних и атаковать их во владениях Марии-Терезии. Принц Карл Лотарингский сильно упал в народном мнении после Лейтенского дела. Избегая дальнейших нареканий, он сложил с себя главное начальство над войсками. Даун заступил его место и расположился в Богемии лагерем, на укрепление которого порублено было несколько огромнейших лесов. {323}

   Прежде всего Фридрих хотел отнять у австрийцев последний их опорный пункт в Силезии – крепость Швейдниц. Он подступил к Швейдницу 3-го апреля. На тринадцатый день она была взята штурмом, и пятитысячный гарнизон сдался в плен. Теперь Даун ожидал вторжения короля в Богемию. Фридрих: разными фальшивыми распоряжениями постарался убедить его в этом мнении. Между тем он быстрыми переходами проник в Моравию, вытеснив мимоходом корпус генерала де Вилле из Верхней Силезии. Прежде, чем Даун известился об этом движении, Фридрих был уже под стенами Ольмюца и готовился к сильной осаде. Даун последовал за ним, но, не препятствуя действиям пруссаков, остановился на границе, отрядив только обсервационный корпус, под начальством Лаудона, для наблюдения за противником.

   Ольмюц имел 8.000 гарнизона, был хорошо продовольствован, укрепления находились в наилучшем состоянии. Фридрих рассчитывал на скорую сдачу крепости, которая должна была открыть ему дорогу к самой Вене. Но он обманулся в своих предположениях. Близость Дауновой армии позволяла ему осадить город только с одной стороны; другая через это сохранила свободное сообщение с лагерем фельдмаршала и могла получать оттуда все нужные припасы и подкрепление. Ошибка главного прусского инженера Бальби сделала первые усилия пруссаков недействительными. Он провел первую траншею на полторы тысячи шагов от крепости, так что ядра до нее не достигали. Пока эта погрешность была поправлена, осаждающие потратили огромное количество ядер и вынуждены были ослабить свои действия в ожидании подвоза. Главный прусский транспорт, состоящий из 3.000 подвод с порохом, хлебом и деньгами, шел уже из Тропау. Даун хотел отнять у Фридриха это необходимое средство к продолжению осады. Дороги, ведущие к прусской армии через горные ущелья, были испорчены продолжительными дождями. Обозы не могли двигаться скоро: на каждом шагу они вязли. Цитен прикрывал транспорт, тянувшийся на несколько миль. Он расположил отряды свои на большом расстоянии один от другого, чтобы не мешать движению транспорта. Даун отправил в ущелья Лаудона с предписанием отнять или уничтожить транспорт. В дефилеях, скрыв несколько тысяч пандуров в засады и прилески, Лаудон встретил пруссаков сильным огнем из пушек, которые были расставлены на всех возвышениях. Пока весь транспорт и прикрытие его собрались на тесную площадку и наскоро составили вагенбург, лошади под большей частью фургонов были {324} убиты, и множество возов с порохом взлетели на воздух, производя страшный беспорядок и опустошение в прусских отрядах. Наконец, и пандуры выскочили из своих засад и после упорной битвы заставили пруссаков бежать. Цитен с небольшим отрядом едва успел прорубиться сквозь неприятеля и уйти в Тропау. Остальное прикрытие, состоявшее по большей части из молодых рекрут, легло на месте.

   Только 950 повозок были спасены пруссаками и благополучно прибыли к армии. Без пороха и полевых снарядов осада не могла продолжаться. Фридрих находился в самом критическом положении. Австрийцы заняли все горные проходы и загородили ему обратный путь в Силезию. Даун сторожил его на границе Богемии. Таким образом, король был совершенно отрезан от своих провинций и везде видел против себя втрое сильнейшего врага. Пробиться с оружием в руках было бы бесполезным и даже безумным риском. Итак, вся армия находилась в необходимости отдаться военнопленной. Но в такие именно минуты необыкновенный гений Фридриха пробуждался. Он собрал своих офицеров, краткой, но убедительной речью постарался пробудить в них бодрость и приготовил их к самым отчаянным подвигам. Потом он отправил курьера к коменданту крепости Нейсе, в Силезию, с письменным приказанием заготовить на всю армию хлеб и фураж. Курьер отлично разыграл свою роль, попался в плен к австрийцам, долго старался скрыть от них свою депешу и только после сильных угроз и истязаний выдал ее. Даун, не подозревая тут военной хитрости, немедленно расположил свои войска по всем дорогам в Силезию; этим он открыл проход в Богемию. {325}

   Фридрих тотчас выбрал этот путь, несмотря на все его трудности. 8-го июля до глубокой ночи продолжался обстрел крепости; потом все замолкло.

   Австрийцы ничего не подозревали. В темноте, с величайшей осторожностью, сперва были отправлены тяжелая артиллерия и обозы, потом тихо двинулись и сами войска. На следующее утро гарнизон Ольмюца изумился, увидев, что осада снята и что под стенами нет и следа неприятельского. Теперь только Даун догадался, что Фридрих ускользнул у него из рук. Он ударил ему вслед, но высокие горы и узкие проходы, по которым Фридрих вел свое войско, мешали всем предприятиям австрийцев. После нескольких легких схваток, почти без всякого урона, король прибыл со всей армией в Кенигин-Грец, где и расположился лагерем.

   Вся Европа была в изумлении от этой удивительной, почти невероятной ретирады. В Вене осыпали Дауна порицаниями за его медленность и недогадливость, а Фридрих начал думать о новых операциях.

   Во время этого похода жизнь Фридриха была в опасности, но присутствие духа его спасло. Опередив свою армию, король ехал с небольшой свитой в довольно заглохшем месте и осматривал дорогу. В кустарниках были рассеяны кроаты и начали стрелять из ружей. Фридрих не обращал на это внимания, но вдруг один из адъютантов крикнул: "Государь, в вас целят!" – и указал королю на пандура, который из-за дерева наводил на него дуло.

   – Ты! Ты! – крикнул Фридрих пандуру и погрозил ему своей палкой.

   Пандур тотчас опустил ружье, снял шапку и почтительно вытянулся, дожидаясь, пока король проедет.

{326}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Продолжение кампании 1758 года

   Едва ускользнув с армией своей из рук неприятельских, Фридрих, однако, не располагал оставить Дауна в покое. Из своего лагеря он наблюдал за его действиями и выжидал удобной минуты к началу борьбы. Но тут дошло до него известие об успехах русской армии, которая шла в Померанию, и о критическом положении генерала Доны, командовавшего померанским отдельным корпусом. Как орел, встрепенулся Фридрих и полетел на помощь к своему полководцу. Защита Силезии была предоставлена маркграфу Бранденбургскому Карлу, а своему брату Генриху король поручил прикрывать Саксонию. Сам же отобрал себе только 14.000 испытанного войска и через одиннадцать дней был уже в Неймарке (Новой Марке).

   Мы видели, как вся провинция Пруссия досталась в руки Фермору без траты пороха, без пролития капли крови. Первые весенние месяцы провел он в осмотре крепостей, в приведении к подданству России городов и значительнейших мест Пруссии и в правительственных распоряжениях. Между тем предписания петербургского кабинета побуждали его к дальнейшим и решительнейшим предприятиям. Фермор вознамерился проникнуть в самый {327} центр владений Фридриха и одним ударом меча разрубить гордиев узел этой отяготительной войны. В самом непродолжительном времени оба берега реки Варты были в его руках. Все северные провинции тогдашней Великой Польши (Восточная Пруссия и Познань) были им заняты. Салтыков овладел Эльбингом; Торн был также взят. Таким образом, 2-го августа Фермор ввел свое 80.000 войско в Новую Марку и в Померанию. Пока Фермор находился в Пруссии, он был ограничиваем высочайшими повелениями, которые прежде всего предписывали ему и войску благочиние, порядок и человеколюбие. Но дальнейшие военные операции были предоставлены его произволу. Потому при вступлении наших войск в Марку и Померанию след их был ознаменован страшными опустошениями. Вопль несчастного народа долетел, наконец, до ушей Фридриха и заставил его поспешить на помощь.

   Еще до прибытия русских, шведы сделали высадку в Померании. Отдельный прусский корпус, который в прошлом году действовал против них под начальством Левальда, был теперь поручен генералу Дона. Новый военачальник успел оттеснить шведов на самые пределы Померании и блокировал Стральзунд. Фермор положил конец его успехам. 4-го августа он осадил крепость Кюстрин, которая заключала в себе главные запасные магазины пруссаков и была так драгоценна Фридриху по его юношеским воспоминаниям. Дона, уведомленный о приближении русских, поспешил на помощь к Кюстрину. С большим трудом навел он мост через Одер, при беспрерывном нападении легких русских войск, и открыл сообщение с городом, через что мог постоянно посылать осажденным подкрепление и припасы. Кроме того, накануне прибытия русской армии, Дона отрядил несколько полков пехоты и кавалерии для прикрытия города. Они окопались и укрепили свои траншеи сильными батареями. 5-го числа Фермор послал парламентера требовать сдачи города – вместо ответа последовал залп с укрепления. Главнокомандующий отрядил тотчас Чугуевский полк ударить в левый фланг прусским гусарам, а сам с двадцатью ротами гренадер и с артиллерией по берегу Варты пошел на главную неприятельскую батарею.

   "Неприятель, – говорит он в своей реляции, – увидев такую храбрость и мужество и сильное из единорогов действо, в конфузию пришел и, скоропостижно оставив свою батарею и лагерь на дискрецию, в город побежал, а гренадеры и прочие войска тотчас форштат с боем заняли". {328}

   После этого Фермор приказал бомбардировать город и, как сам говорит, "благословением Божиим такой успех возымел, что от четвертой бомбы в городе пожар учинился, который бросанием других бомб и каленых ядер в четверть часа так распространился, что от великого жара и на городском валу устоять не могли, ибо в пятом часу пополудни из города совсем стрелять перестали, и так до вечера и чрез ночь все дома, кирки и магазины огнем пожерты и в пепел обращены. Какой же с неприятельской стороны урон был, того заподлинно ведать нельзя; только думать надобно, что оный гораздо велик был по воплю, который в городе стоял. Но сие от обывателей ближних деревень заподлинно известно, что в городе магазин имелся более 100.000 виспелей ржи, а каждый виспель содержит шесть четвертей, кроме другого почти неисчисленного со всех сторон для хранения привезенного сокровища и имения, которое от большей части погорело".

   Несмотря на несчастье, постигшее Кюстрин, крепость держалась. Жители, лишась всего своего достояния, разбежались по лесам, перешли за Одер и питались кореньями и мирским подаянием. На пятый день осады Фермор снова потребовал сдачи, грозя, в противном случае, взять город штурмом и не пощадить ни одного человека. Комендант отвечал: "Я буду защищаться до последнего человека, а когда мы все падем, русские могут занять крепость и делать, что угодно".

   Делать было нечего. Болота, окружающие крепость, и близость генерала Доны не допускали правильной осады со всех сторон. Фермор продолжал бомбардирование. Между тем он послал особенный корпус для соединения со шведами, которых убедил действовать с ним совокупными силами. В таком положении были дела, когда Фридрих явился на помощь любимой своей Померании. При виде опустошения и бедствия страны солдаты его, несмотря на изнеможение от форсированных маршей, горели нетерпением сразиться с неприятелем и отомстить ему за все обиды. С прискорбием увидел король обгорелый остов Кюстрина. Бедствие жителей, которые окружили его в рубищах, покрытые ранами, изнуренные голодом, взволновало его душу.

   – Дети! – сказал он, выслушав их жалобы. – Я не мог прийти к вам ранее! Но успокойтесь: я опять отстрою ваш город, вы снова будете счастливы! {329}

   Он приказал раздать им 200.000 талеров на первое обзаведение. Когда Фридрих осматривал укрепления, комендант явился к нему с повинной головой, извиняясь в своих ошибках и в том, что не успел принять необходимых мер к удержанию неприятеля.

   – Замолчи! – сказал ему Фридрих строго. – Не ты виноват, а я, потому что сделал тебя комендантом.

   Из Кюстрина он отправился к войску. 10-го армия его соединилась с корпусом Доны, расположенным под городом Кюстрином.

   – Ну что, – спросил он Дону, – как держатся русские?

   – Как каменные стены! – отвечал Дона.

   – Тем лучше: они скорее рассыплются!

   Когда на смотру войско генерала Доны проходило мимо него в новых мундирах, с напудренными головами, он сказал: "Ого! Да ваши солдаты разряжены в пух. Мои, напротив, настоящая саранча, зато кусаются". 11-го августа на берегу Одера застучали топоры. Сотни плотников работали над понтонами, через которые Фридрих, по-видимому, хотел переправить свое войско прямо против русского лагеря. Вскоре артиллерия его стала действовать на русские окопы. Все заставляло думать, что он хочет атаковать Фермора в самом лагере. Но за ночь Фридрих отправил свои медные понтоны пониже Целлина, поднялся со всей армией и, после усиленного марша, втихомолку переправил ее там через Одер. Фермор {330} узнал об этом слишком поздно от партии казаков, которые, полагая напасть на прусский аванпост, наткнулись на саму армию. Он отправил полковника Хомутова помешать переправе, но Хомутов опоздал и не смог ничего сделать. Широкой дугой Фридрих обходил русский стан, Главнокомандующий, чтобы удобнее действовать, выступил в открытое поле. Он выбрал ровное место между деревнями Кондорфом, Цорндорфом и Вилькерсдорфом. 13-го августа присоединился к нему генерал Браун со своим корпусом. Войско наше было расположено тупым углом, так что могло делать фронт неприятелю, по какому бы направлению он не пошел от Целлина. Вечером Фридрих остановился у местечка Нейдама, против правого крыла русских, и стал делать распоряжения, чтобы на утро атаковать его.