Текст книги "История Фридриха Великого."

Автор книги: Федор Кони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

   Это была важная ошибка со стороны Фридриха. Саксонские солдаты всегда были плохи и принесли ему мало пользы, зато при первых военных действиях целые полки саксонцев, одушевляемые чувством оскорбленного патриотизма, переходили в неприятельские ряды. С другой стороны, неслыханный дотоле пример порабощения целой неприятельской армии навлек на него еще более негодование европейских держав.

   Король Август выговорил себе только две привилегии: что крепость Кенигштейн останется нейтральной до окончания войны, и что он может с графом Брюлем беспрепятственно отправиться в Варшаву.

   Фридрих не только согласился на оба пункта, но даже приказал очистить всю дорогу, по которой поедет польский король, от прусских войск, чтобы встреча с ними не растравляла тяжких ран его сердца. Варшавские балы и маскарады скоро рассеяли печаль доброго короля.

   Супруга его, однако, осталась в Дрездене и продолжала вести тайную переписку с австрийскими генералами, возбуждая их своими жалобами против Фридриха.

   Так кончился этот первый поход. Фридрих вывел войска свои на зимние квартиры в Саксонию и Силезию и протянул кордоны {263} по всей богемской границе. Сам он отправился в Дрезден; набирал в Саксонии рекрут для пополнения своих войск и старался увеличить финансовые средства за счет побежденных. У всех придворных чинов Августа были отняты две трети от получаемого ими жалованья, богатые запасы фарфора Мейсенской фабрики были проданы, и, кроме того, вся Саксония была обложена податью, состоявшей из известного количества провианта и фуража.

   Император, не могший смирить "возмутителя", как он называл Фридриха, силой собственного оружия, поднял против него весь имперский или германский сейм, представляя вторжение его в Саксонию покушением на свободу всей Германии и на святыню католической церкви. Для суда над прусским королем в Регенсбурге собрался сейм германских земель, игравший некогда такое сильное влияние на судьбу Европы, но в течение нескольких поколений совершенно забытый и безгласный. На заседаниях сейма поступки Фридриха были изображены самыми черными красками; даже ничтожнейшие князьки и епископы подняли голос против него. Наконец, несмотря на все возражения немногих друзей Фридриха, грозный сейм определил: "немедленно собрать со всей Германии имперское исполнительное войско для наказания преступника по приговору верховного судилища, а начальство поручить принцу Иосифу-Марии-Фридриху-Вильгельму-Голландиусу Саксен-Гильбурггаузенскому, провозглашенному в генерал-фельдмаршалы империи". Этот военачальник имел владения, которые в три часа времени можно было проскакать вдоль и поперек, и свое войско, из которого, в случае нужды, легко вышла бы рота для пополнения любого прусского полка. Вообще полководец исполнительной армии очень напоминал собой другого вождя германского всеобщего ополчения, Вальтера Голяка, который так отличился в крестовых походах.

   Вот герой, которого сейм противопоставлял первому военному гению и сильнейшему государю XVIII столетия!

   Фридрих посмеялся над решением грозного сейма и ожидал самых забавных последствий от германского ополчения. Как мы увидим, ожидания его не обманули.

   Но гораздо большая опасность угрожала ему со стороны Франции. Польская королева была матерью супруги французского дофина. К дочери прибегла она с жалобами на притеснения Фридриха и попросила защиты. Таким образом, просьбы и влияние дофи-{264}ны присоединились к интригам г-жи Помпадур, и французское министерство убедило Людовика, что, действуя против ганноверских владений Георга и против союзника его, Фридриха, можно будет заставить Англию перенести невыгодную для Франции морскую войну на материк. Вследствие этого версальский кабинет объявил, что почитает вторжение Фридриха в Саксонию нарушением Вестфальского мира, за прочность которого Франция поручилась. Немедленно приступили к вооружению сильного войска, которому с весной назначался поход через Рейн, против Ганновера и Пруссии. В то же время, по предварительному соглашению, Швеция должна была ударить с севера и с оружием в руках потребовать возвращения части Померании, уступленной ею отцу Фридриха.

   Фридрих готовился к встрече врагов, обдумывал планы своих действий и наблюдал за перепиской польской королевы, которая имела для него такие вредные последствия. Караулы у всех городских ворот Дрездена были удвоены, и было получено предписание никого не пропускать без строжайшего осмотра.

   Досуги свои Фридрих, по обыкновению, посвящал литературе и музыке: ездил на концерты и в оперу, устраивал у себя балы и маскарады и старался, по возможности, облегчить и позолотить цепи, которые наложил на бедных саксонцев.

{265}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Начало похода 1757 года

   Фридрих в течение зимы значительно усилил свои войска. К весне у него стояли под ружьем 200.000 человек, хорошо обученных, обмундированных, обеспеченных на год всеми жизненными и военными потребностями. Соединенные армии всех его неприятелей могли состоять не более, как из 500.000 человек.

   Несмотря на то, что силы врагов превосходили его собственные в полтора раза, Фридрих не падал духом и даже надеялся на верный успех. Он решил предупреждать их в каждом движении, не давать им действовать совокупными силами, но сразиться с каждым отдельно.

   Франция, Россия, Швеция и имперская исполнительная армия пока были еще заняты военными приготовлениями. Одна Австрия стояла во всеоружии против Фридриха. Не давая подоспеть другим державам, он решился атаковать и уничтожить главного и сильнейшего своего врага, чтобы обеспечить себя хоть с одной стороны и потом свободнее действовать против остальных неприятелей.

   Но австрийцы сами переняли у Фридриха его тактику. Фельдмаршал Броун составил план напасть на пруссаков в самой Саксонии с такой же быстротой, с какой Фридрих доселе нападал на {266} австрийцев. Для этого он устроил на саксонской границе магазины и расположил свои войска корпусами в самой выгодной позиции, так что мог легко проникнуть в Саксонию и в то же время прикрыть ими Богемию.

   Фридрих показывал вид, будто не замечает намерений неприятеля, укрепил наскоро Дрезден и распустил слухи, что будет выжидать нападения со стороны австрийцев. Между тем войска его четырьмя колоннами потихоньку подвигались уже к границам Богемии.

   Австрийский двор доселе держался оборонительной системы и желал напасть на Фридриха только тогда, когда он будет стеснен со всех сторон союзными войсками, а потому Мария-Терезия была весьма недовольна распоряжениями Броуна. Она немедленно передала главное начальство над войсками принцу Карлу Лотарингскому, который, прибыв к армии, тотчас переменил план и все распоряжения Броуна. Но операционная система принца Карла была слишком недальновидна и открыла пруссакам многие выгоды, которыми Фридрих поспешил воспользоваться.

   Как четыре горных потока, ринулись прусские войска в Богемию, по направлению к Праге, опрокидывая все, что им встречалось на пути. Первая прусская колонна в 16.000 человек, под начальством герцога Бевернского, вскоре встретила неприятельский корпус графа Кенигсека, окопавшийся близ Рейхенберга. Австрийцы были тут же атакованы и обращены в бегство. В то же время фельдмаршал Шверин со своей колонной при Кенигсгофе перешел через Эльбу и хотел обойти Кенигсека, но тот успел вовремя ретироваться к Праге, оставив богатый магазин в Юнг-Бунцлау в добычу Шверину. Сам Фридрих переправился через Молдаву в виду неприятеля, который, заботясь только о своем сосредоточении, не посмел атаковать его. Принц Мориц Дессауский провел свою колонну беспрепятственно горными проходами, остановился за рекой и начал наводить мост.

   6-го мая, рано утром, все прусские войска соединились около Праги. Все корпуса вместе состояли из ста с лишним тысяч человек. Фридрих решил немедленно начать дело, невзирая на возражения своих генералов, которые, советовали узнать сначала местность и дать время принцу Морицу навести понтоны в тылу неприятеля. Фридрих не хотел ничего слушать: "Сегодня я решил разбить врага, – говорил он, – и мы должны драться непременно". {267} Винтерфельд был послан с отрядом гусар на рекогносцировку местности, а Фридрих распределял полки по местам, приводил их в боевой порядок.

   Австрийцы, которые совсем не ожидали незваных гостей, быстро приняли меры к их встрече и заняли превосходную позицию. Левое крыло их упиралось в гору Жижки и было защищено укреплениями Праги; центр находился на крутой возвышенности, у подошвы которой расстилалось болото; правое крыло занимало косогор, заграждаемый деревней Шербоголь.

   Винтерфельд донес королю, что только с этой стороны можно обойти неприятеля и напасть на него с фланга, а также, что тут, между озерами и плотинами, есть засеянные овсом поляны, по которым войско легко может пробраться. В ту же минуту отдан был приказ начать дело.

   Шверин повел левое прусское крыло в обход, по показанной Винтерфельдом дороге. Но тут встретились неожиданные затруднения: поляны, засеянные овсом, были ни что иное, как спущенные, тинистые пруды, заросшие травой. Солдаты вынуждены были по узким плотинам и тропинкам пробираться поодиночке, а там, где их вели по три в ряд, крайние вязли в болоте по колени. В иных местах целые полки едва не погрязли совершенно в топкой тине и с трудом смогли выбраться. Большую часть пушек вынуждены были бросить. Несмотря на такой трудный марш, прусские солдаты шли вперед с удивительной твердостью, ободряли друг друга и старались блюсти возможный порядок, который при таких обстоятельствах необходимо должен был расстроиться.

   В час пополудни пруссаки преодолели все препятствия, выстроились в боевой порядок и бросились в атаку. Но австрийцы, которые следили за их движением, встретили их страшным огнем из пушек. Целые ряды мертвых тел покрыли поле. Пруссаки с беспримерной неустрашимостью шли вперед по трупам убитых товарищей, но австрийские батареи действовали так смертоносно, что должны были положить предел каждой человеческой храбрости: бодрые полки Шверина дрогнули и обратились в бегство. Тогда семидесятитрехлетний вождь захотел испытать последнее средство и своей личной храбростью напомнить солдатам их долг. Быстро подскакал он к бегущему штандарт-юнкеру, выхватил у него знамя и громовым голосом крикнул: "Пруссия и Фридрих! За мной, дети!" Вмиг все обратилось на знакомый голос: ряды сомкнулись, {268} ружья наперевес... и солдаты с криком бросились за седовласым вождем. Но едва они прошли несколько шагов, как четыре картечи пробили грудь фельдмаршала, и он, покрытый знаменем, пал впереди своего храброго полка.

   Смерть любимого полководца воодушевила пруссаков мщением. Как львы, бросились они на австрийские колонны и сбили их с места. Броун, командовавший правым крылом австрийцев, был смертельно ранен и отнесен за фронт. Это еще более увеличило смятение, бой сделался рукопашным, и пруссаки, воодушевляемые генералом Фуке, который принял команду над левым крылом по смерти Шверина, гнали и теснили австрийцев со всех сторон. Несшаяся на них конница была опрокинута храбрым Цитеном, который с двумя полками гусар осмелился даже атаковать тяжелую кавалерию австрийцев.

   В то же время происходила атака левого крыла австрийцев прусской конницей. Эта атака была произведена с таким неистовством, что австрийская конница не смогла устоять. Пруссаки врубились в ее ряды и после кровопролитной сечи принудили бежать. {269} Беспорядок увеличился еще более, когда сам принц Лотарингский от сильной судороги в груди упал с коня и был отнесен в Прагу.

   Теперь пруссакам со всех сторон открылся доступ. Сражение сделалось всеобщим: дрались на всех пунктах, где только местность допускала битву. Несмотря на отчаянное сопротивление и отличную храбрость австрийцев, все усилия их пропадали, потому что они, за недостатком главнокомандующего, не были направлены к одной цели, по общепринятому плану. Фридрих, заметив, что в середине австрийской армии открылся промежуток, ринулся в него со своим центром и разделил таким образом всю неприятельскую армию на две половины. Пехота левого австрийского крыла пока не была еще в деле. Принц Фердинанд Брауншвейгский с шестью батальонами ударил на нее в тыл и во фланг, а принц Генрих Прусский в то же время пошел на приступ спереди и овладел тремя батареями.

   Таким образом, неприятель, со всех сторон теснимый, в величайшем беспорядке начал отступать. Пруссаки гнали его с горы на гору, топили в болотах, рубили в теснинах до тех пор, пока сумрак ночи не прекратил резни. Все австрийские войска обратились в бегство: часть их бросилась в Прагу, другие побежали полями.

   Так кончился этот кровавый день, достопамятный в истории новейших битв. Город Прага не мог вместить всех войск, и часть австрийской армии ретировалась к югу, надеясь соединиться со сборным корпусом фельдмаршала Дауна, который был расположен невдалеке от Куттенберга. Эта часть австрийской армии обязана своим спасением единственно тому обстоятельству, что принц Мориц Дессауский не успел окончить своего моста через Молдаву, которая от предшествовавших дождей сильно поднялась. Иначе он со своими свежими войсками, не бывшими в деле, ударив в тыл бегущим австрийцам, непременно положил бы их на месте и тем, может быть, окончил бы совершенно кампанию.

   Пруссаки показали в Пражской битве удивительные примеры неустрашимости и геройства. Принц Генрих Прусский соскочил с лошади и сам повел свой батальон на батарею. У Фуке картечь раздробила кисть правой руки и вырвала шпагу. Он велел привязать себе тесак простого солдата к раздробленной руке и опять повел своих людей в огонь.

   Поле битвы представляло ужасное зрелище – двадцать три тысячи мертвых тел покрывали его. Одна Пруссия потеряла 11.000 {270} убитыми и 4.500 ранеными. Особенно пострадала пехота. Победа дорого стоила Фридриху. Он лишился нескольких отличных генералов: кроме Шверина, пали принцы Голштинский и Ангальтский и генерал Гольц. Генералы Фуке и Винтерфельд были в бою тяжко ранены.

   На следующий день и австрийцы оплакали кончину Броуна. Фридрих успел еще послать изъявить ему свои соболезнования и возвестить о смерти Шверина.

   40.000 австрийцев заперлись в стенах Праги; город едва смог вместить такое значительное войско. Фридрих после битвы потребовал сдачи города, но эрцгерцог Карл Лотарингский не соглашался. Фридрих сначала хотел в ту же ночь штурмовать Прагу, но побоялся ослабить свое войско, и без того сильно пострадавшее в жестокой Пражской битве. Он только обложил город со всех сторон и послал к силезской границе за осадными орудиями, надеясь скоро принудить принца Карла к сдаче посредством огня и голода.

   Хотя Пражская победа не вполне удовлетворила желания прусского короля, но она возбудила удивление целой Европы, остановила на некоторое время союзные войска, которые в нерешимости не знали, что им делать: продолжать ли свои марши или возвратиться назад. Венский двор трепетал за независимость всей империи – от сдачи Праги, вмещавшей главную силу австрийской армии, зависела участь Австрии, тем более, что сильный партизанский корпус пруссаков из Богемии проник в Баварию и распространил ужас прусского имени до самого Регенсбурга. Мария-Терезия готовилась уже новыми пожертвованиями искупить мир и свободу у непобедимого прусского короля.

   Но судьба устроила все иначе. Корпус Дауна, не участвовавший в пражском деле, увеличился присоединением части войска Карла Лотарингского и несколькими вновь подоспевшими полками. Он насчитывал под ружьем 60.000 человек. С такой силой он легко мог выручить Карла из Праги. Этого боялся Фридрих, на это надеялись осажденные.

   В первые дни осады пруссаки успели отнять у австрийцев гору Жижки и, владея, таким образом, высотой, опустошительно действовали на город. Все вылазки осажденных были отбиты. В день св. Непомука, патрона Богемии, принц Карл собрал все войско и всех жителей на торжественное молебствие о спасении города и победе над противниками. {271}

   В тот же день лазутчик принес письмо от императрицы-королевы. Она писала к главнокомандующему:

   "Честь всей нации, честь императорского оружия зависит теперь от мужественного сопротивления Праги. Благо всей римской империи в руках нашего воинства и верноподданных жителей сего города! Фельдмаршал Даун придет к вам на помощь: армия его увеличивается с каждым днем. Французское войско также подвигается быстрыми шагами. С Божьей помощью дело утесненных примет скоро другой вид!"

   Все это успокоило несколько осажденных и зажгло в них луч надежды и мужества. Но в то же время прибыли осадные орудия Фридриха, и пять грозных батарей воздвиглись около несчастного города. Гром пушек раздался над головами австрийцев, и сердца их снова дрогнули.

   В ночь на 30-е мая бомбы и каленые ядра рассыпались с треском над Прагой, и целые кварталы запылали. К третьему июня пламя, подкрепляемое сильным ветром, истребило несколько предместий и улиц.

   Жители не успевали тушить пожаров. Люди гибли сотнями под развалинами домов, задыхались от сильного дыма. Голод и болезни увеличивали страшное опустошение. Город не был приготовлен к продолжительной осаде. Запасные магазины его опустели в первую неделю, войско питалось кавалерийскими лошадьми, которых уби-{272}вали ежедневно по нескольку сотен. Храмы обратились в лазареты для раненых и больных, где они умирали страдальческой смертью, без всякой помощи. Воздух заражался от вредных испарений и множества гниющих трупов, которые не успевали хоронить. Жертвы смерти умножались с каждым днем.

   В продолжение трех недель пруссаки бросили в город 180.000 бомб и каленых ядер и разрушили до тысячи домов. Принц Карл решился, наконец, на жестокую, но необходимую меру: он приказал выгнать 12.000 жителей, но пруссаки снова вогнали их в город. Со слезами, на коленях умоляли Карла городовые власти о сострадании к несчастным жертвам, о сдаче Праги. Карл смягчился и послал к Фридриху парламентеров, прося свободного выпуска войск из города. Фридрих потребовал сдачи и города, и войска, и более ничего не хотел слушать. На это Карл не согласился.

   Но осада Праги была для Фридриха столь же неприятна, как и для австрийцев. Он терял время, а оно было ему необходимо для дальнейших операций против остальных союзников Австрии. К тому же, он ежедневно получал неблагоприятные известия: в Вестфалию шли 100.000 французов, в Пруссию – столько же русских. Притом и Даун не дремал: он составил план – фальшивыми маневрами обмануть обсервационный корпус герцога Бевернского, выставленный против него Фридрихом, тихонько окружить его при Куттенберге и, положив на месте, двинуться к Праге и, таким образом, поставить прусского короля между двух огней. По счастью, Цитен проник в его намерения, поставил ему оплот и дал время {273} герцогу Бевернскому отступить к Коллину, а оттуда к Каурциму, в таком порядке, что принц на походе смог еще овладеть несколькими богатыми неприятельскими магазинами почти что на глазах Дауна.

   Эти обстоятельства заставили Фридриха сдать главную команду над осадным войском фельдмаршалу Кейту и принять решительные меры против Дауна, без уничтожения которого нельзя было надеяться на скорую сдачу Праги. Отделив от осаждающей армии небольшую часть войска, Фридрих поспешил с нею к Каурциму и 15-го июня соединился с герцогом Бевернским.

   Король был в самом дурном расположении духа. Одержав столько удачных побед, действуя всегда решительно и быстро, он не привык к долгому сопротивлению. Нетерпение и досада на долговременную осаду Праги до того его расстроили, что он осыпал упреками даже самых близких к нему и достойных генералов. Это раздраженное состояние души, которое невыгодно действовало и на само войско, отчасти повредило исполнению его планов.

   18-го июня должна была разыграться решительная битва при Коллине, от результата которой зависела вся дальнейшая участь кампании.

   Даун за ночь расположил свою армию, вдвое сильнейшую прусской, и принял такую превосходную позицию, между Коллином и Планианом, что сам Фридрих был поражен, когда из небольшого трактира, на коллинской дороге, вполне обозрел ее.

   Одна линия стояла на скате гор, другая – на вершинах. Фронт армии был закрыт деревьями, обрывистыми пригорками и рытвинами, до него почти не было никакой возможности добраться. На правом крыле, огражденном с фланга глубоким обрывом, была расположена кавалерия, на левом – пехота, защищенная деревней Свойшюц, а за ней стояли резервные полки и часть кавалерии, которую местность не позволяла употребить с пользой на этом пункте. По всей первой линии была распределена тяжелая артиллерия с необыкновенно удивительным расчетом.

   По обозрении неприятельской позиции Фридрих составил план битвы, который всеми тактиками почитается превосходным. Он был очень прост. Против правого крыла австрийцев король хотел сосредоточить главные свои силы, сбить корпус генерала Надасти, его прикрывающий, потом густой массой ударить в его фланг и тыл и, таким образом, лишить неприятеля всех выгод его позиции. {274}

   В час пополудни король подал знак к началу дела. Генералы Цитен и Гюльзен повели авангард, состоявший из гусар и гренадер, в атаку. Цитен ударил на корпус Надасти, после отчаянной сечи сбил его с места и начал преследовать. Гюльзен между тем овладел деревней и погостом, занятыми легкой конницей и двумя батареями в 12 орудий. Все шло, как нельзя лучше для пруссаков, как вдруг, Бог весть по какому ложному донесению, королю вздумалось изменить собственный свой план и остановить батальоны, посланные на подкрепление авангарду. Он скомандовал всей пехоте левого крыла переменить направление и прямо идти на фронт первой неприятельской линии. Принц Мориц быстро подскакал к Фридриху и умолял его отменить это приказание, представляя всю опасность нового движения и страшные последствия, которые оно могло повлечь за собой. Король не хотел ничего слушать. Принц настаивал. Фридрих приказал ему замолчать, но, когда Мориц продолжил свои убеждения и просьбы, король бросился на него с обнаженной шпагой и грозно закричал: "Будешь ты повиноваться или нет?" Тогда принц с горестью возвратился к своему посту.

   Несмотря на все затруднения, на страшный огонь неприятельских батарей, пруссаки с бодростью исполнили приказание короля. По грудам трупов, как по горам, добрались они до австрийской линии, овладели батареей, потеснили неприятеля и соединились с авангардом. {275}

   Правое крыло австрийцев было сбито с позиции, смято и бросилось в беспорядке на центр. Все предвещало пруссакам победу. Даун написал наскоро карандашом приказание, чтобы войска ретировались в Сухдоль и разослал с ним своих адъютантов по разным отрядам.

   Но вдруг счастье, властелин каждого успеха, против которого не устоит ни храбрость, ни самая остроумная тактика, обратилось на сторону австрийцев. Генерал Манштейн, в порыве воинского жара, без позволения кинулся на деревню, лежавшую по дороге и занятую пандурами. Преследуя их до самой неприятельской линии, он подверг своих солдат опустошительному действию батарей и вдруг остановился. От этого в прусской пехоте произошел интервал, и вся армия получила фальшивую дирекцию. Австрийская конница, соединясь с подоспевшей к Дауну из Польши саксонской кавалерией, воспользовалась этим беспорядком и ринулась в интервал. С беспримерным хладнокровием и быстротой прусская пехота, пропустив неприятельские эскадроны в свои промежутки, сомкнулась в каре и открыла по врагам несмолкающий ружейный огонь. Страшно свирепствовала смерть между этими живыми стенами, люди и лошади образовали целые горы. Австрийские всадники все должны были погибнуть в смертоносной ограде, в которую сами себя заключили. Но у пруссаков не достало патронов, а новые кавалерийские полки ринулись на них с фланга и в тыл. Все смешалось: всадники топтали их лошадьми и рубили с остервенением. При каждом сабельном ударе саксонцы кричали: "Вот вам за Штригау!" Двенадцать лет не ослабили в них памяти о {276} страшном штригауском поражении, и теперь они хотели насладиться полным мщением над пруссаками.

   Наконец, прусская пехота бросилась бежать. Фридрих хотел поддержать ее кавалерией, но и та была обращена в бегство страшным батарейным огнем. Напрасно король старался удержать ее, все усилия его остались тщетными. После долгих увещаний и просьб едва удалось ему собрать сорок человек, которых он сам повел на батарею, в надежде, что за ними последуют и другие. Но едва картечь неприятельская коснулась этой последней горсти верных, и она рассыпалась во все стороны. Фридрих не замечал этого и все ехал вперед, пока подскакавший адъютант не спросил его: "Разве ваше величество один хотите взять батарею?" Король оглянулся – кругом его было пустое поле. Он горько усмехнулся, вынул зрительную трубу, несколько минут осматривал батарею и, наконец, шагом поехал на правое свое крыло.

   Между тем недостаток в подкреплении остановил первые блистательные успехи прусского авангарда. Вместо пехоты Цитен должен был употребить кирасиров, которые целыми рядами ложились на месте от града картечи. Одна из них сорвала шапку с Цитена, он получил контузию в голову и без чувств упал с лошади. Его подняли и отнесли в коляску принца Морица, где он очнулся по окончании битвы. Даун, как вихрь, переносился от одного отряда к другому, сам распоряжался всем и везде, ободрял своих солдат словом и делом. Где только он замечал интервалы в прусской {277} армии, туда тотчас посылал саксонских карабинеров, они производили страшное опустошение и беспорядок в неприятельских рядах. Наконец, все перемешалось, правильное сражение обратилось в рукопашный бой. Пруссаки дрались до последнего издыхания, как истинные герои, каждый лег на месте, которое занимал в рядах по чину. Поле битвы было наводнено кровью, усеяно огромным количеством мертвых тел.

   Фридрих уверился, что битвы выиграть невозможно. Он призвал герцога Бевернского и принца Морица Дессауского и предписал им отступить с войском через Планиан в Нимбург, а там переправиться через Эльбу. Правое крыло пруссаков, совсем не бывшее в деле, должно было прикрывать ретираду. Сам Фридрих, в сопровождении своей лейб-гвардии, отправился вперед.

   Неприятель овладел полем битвы и так был поражен совершенно для него новым зрелищем отступления пруссаков, что долго оставался спокойным зрителем их ретирады, которая совершилась в величайшем порядке. Наконец, уверившись, что это не фальшивый маневр, австрийцы бросились на прусский арьергард. Кровопролитный бой завязался снова, и только наступившая темнота разделила воюющие войска.

   Ночью развалины прусской армии без преследования прибыли в Нимбург, оставив в руках неприятеля только сорок пять орудий, под которыми были убиты лошади.

   Фридрих, со своим маленьким прикрытием, вынужден был скакать во весь опор, потому что дорога была усеяна пандурами и австрийскими партизанскими отрядами. Долго он не мог прийти в себя от первого удара судьбы, который поразил его на счастливом доселе воинском поприще. Когда генералы привели войско в Нимбург, они нашли короля в уединенном закоулке города. Он сидел на бревне, поникнув головою, и в глубоком раздумье чертил палкой фигуры на песке.

   Никто не смел прервать его размышлений, генералы молча стояли вокруг него и ждали. Наконец, он вскочил с места и с принужденной веселостью отдал нужные приказания. Но когда он взглянул на малый остаток своей любимой гвардии, из которой уцелело не более полутораста человек, слезы навернулись у него на глаза.

   – Дети! – сказал он гвардейцам. – Нынче был для вас черный день! {278}

   – Что делать, – отвечали солдаты, – нас плохо вели.

   – Дайте срок, друзья, – продолжал Фридрих, – я опять все поправлю!

   Потеря с прусской стороны в Коллинском деле простиралась до 14.000 человек, с австрийской – только до 8.000. Даун, как великодушный победитель, отправил даже к Фридриху раненых, которых ретирующаяся армия не успела захватить с собой из Планиана.

   Непременным следствием Коллинского поражения было снятие осады Праги. Во время сражения при Коллине Карл Лотарингский предпринимал самые отчаянные вылазки, но все покушения его были уничтожаемы умной и деятельной распорядительностью брата Фридриха, принца Фердинанда. Теперь, к общему огорчению всей прусской армии, Прагу надлежало оставить. Осада была снята правильно и открыто. Прежде всего позаботились о раненых офицерах: их, под прикрытием, отправили в Саксонию. Потом, рано утром оставили траншеи и укрепленные посты, и армия тронулась в поход, в величайшем порядке, с распущенными знаменами и ба-{279}рабанным боем. Только на последние отряды принц Карл решился сделать нападение. Пруссаки при этом претерпели самый ничтожный урон. Даун между тем торжествовал свою победу молебствием и празднеством в лагере и не подумал даже помешать соединению обеих прусских армий.

   Вслед за тем Даун отправился в Прагу, где и присоединился к войскам принца Лотарингского.

   Несмотря на свои значительные потери, несмотря на нравственное расстройство армии и на собственную душевную тревогу, Фридрих непременно хотел удержаться в Богемии. Он еще надеялся поправить свои ошибки. Вот что он писал, вскоре после Коллинского дела, к брату фельдмаршала Кейта:

   "Счастье, любезный лорд, внушает нам часто пагубную для нас самоуверенность. Пруссаки храбры, но двадцати трех батальонов было мало, чтобы разбить 60.000 неприятелей. В другой раз поступим благоразумнее. В этот день фортуна обратилась ко мне спиной; этого надо было ожидать: она женщина, а я человек не влюбчивый. Она более расположена к дамам, которые со мной воюют. Как удивился бы великий маркграф Фридрих-Вильгельм, если бы видел своего правнука в войне с Россией, Австрией, со всей Германией и стотысячным войском французов? Не знаю, будет ли мне стыдно проиграть дело, но уверен, что и противникам не много будет чести победить меня!"

   Цель короля состояла в том, чтобы отобрать у северной части Богемии все съестные припасы и таким образом затруднить неприятелю всякое покушение на Саксонию. Он разделил свое войско на две части. Одна расположилась по обе стороны Эльбы близ Лейтмерица, где большой, массивный мост, там находящийся, служил ей надежным сообщением. Другая часть, под начальством принца Вильгельма Прусского, прошла через Юнг-Бунцлау на Нейшлос и заняла укрепленный лагерь при Бемиш-Лейпе.