Текст книги "Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт"

Автор книги: Фаня Шифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

* * *

Сразу же после антракта, когда зрители расселись по местам, на сцену, чеканя шаг, строем вышла четвёрка одинаковых высоких и плотных фигур в одинаковых же форменных курточках. Их пухлые шеи были охвачены, как забором, высокими стоячими воротничками. Ярким бордово-розовым пятном на груди сияли одинаковые галстуки, аккуратно завязанные широким узлом. Лица всей четвёрки были до такой степени невыразительны, что это придавало им некое своеобразие. Бросалось в глаза отчётливое сходство всех четырёх физиономий с покорными бараньими мордами. Но ещё интересней был их коллективный инструмент, который они несли под мышками: это была знаменитая гигантская гребёнка – одна на всех!

Маэстро громко объявил: «Квартет одной гребёнки «Петек Лаван»!" Прожекторы чуть-чуть пригасили свой ослепительный свет и искусно направили плавно расширяющиеся световые конусы по касательной к сцене. Рувик только успел прошептать Шмулику: «Смотри! – и вправду квартет одной гребёнки! А мы-то думали – кишкуш!» Моти и Рути подались чуть вперёд, с любопытством уставившись на сцену. Моти пробормотал: «Название уж больно интересное: квартет одной гребёнки! Зачем ещё «Петек Лаван»? Какие забавные галстучки!» – «Ага, чем-то на ошейники смахивают!.. Или удавки… Бараньи морды, пожалуй, не менее эффектны, чем одна гребёнка!..» – с мрачной иронией пробормотала Ширли, сделав ударение на последних словах.

Эранийцы припомнили выступление загадочного квартета одной гребёнки в околозаборных видеоклипах, о чём и поведали тихой скороговоркой своим гостям.

Это возбудило у гостей интерес к оригинальному коллективу, а главное – к такой блестящей творческой идее. Любопытно, как бараноликие справятся с исполнением композиций на таком своеобразном инструменте, куда интересней, чем – что они собой представляют в музыкальном отношении.

Конечно же, никаких странных эффектов во время выступлений этого своеобразного квартета не было – наверно, потому, что квартет одной гребёнки в них и не нуждался. Сцену освещали ровные, немного приглушенные, светло-серые с редкими розоватыми зарницами, конусы света. Все четверо чётко, по-военному, на одном дыхании, исправно и добротно, почти без фальшивых нот, дудели – каждый на своём месте, – в виртуальные просветы меж зубьями гигантской гребёнки, извлекая звуки, свойственные губной гармонике. Эти звуки складывались в мелодии, оотдалённо напоминающие старые, хорошо известные детские песенки. Строжайший унисон, которому неукоснительно следовали участники квартета, не позволяя себе никаких, даже на четверть тона, отклонений, демонстрировал важную характерную особенность новейшей струи подобающей цветовой гаммы. Это требовало от исполнителей виртуозного владения техникой игры, а главное – исполнительской дисциплины. Ну, да квартет «Петек Лаван» издавна славился дисциплиной!

Может быть, такое добротное, бесцветное исполнение наскучило бы с самых первых нот, если бы загадочный инструмент не был сконструирован в форме одной гребёнки – вместо банальных четырёх. Эранийцы за время существования Забора успели привыкнуть, что в аранжировке квартета «Петек Лаван» самые весёлые и любимые детворой мелодии поначалу напоминают колыбельную, затем – редкостную помесь колыбельной с похоронным маршем, а под конец – исключительно похоронный марш.

Люди надеялись, что квартет выдаст нечто оригинальное, более, по их мнению, достойное Большого Турнира. Мало кто полагал, что и на Турнире квартет выдаст свои старые фокусы.

Четвёрка «Типуль Нимрац» с интересом наблюдала за «Петеками». Шмулик прошептал близнецу: «А ведь на обычных гребёнках (не на этом монстре, разумеется!) и вправду можно было бы отлично сыграть! Дали бы нам с тобой, мы бы им показали!..

И всем этим далетариям!» – «Это никакая не гребёнка! Они обычные губные гармоники запрятали внутри этой конструкции, сработанной под якобы одну гребёнку.

Помнишь, Макс как-то рассказывал, как они в детстве резвились? А тут явно не то!» – качнул головой Рувик. – «Ну, ещё бы! Я уверен, что все это поняли. Может, они и начинали с обычных гребёнок, но потом почему-то решили, что надёжнее губные гармоники. А уж они-то меня нисколько не вдохновляют… – вздохнул Шмулик. – У нас есть наши инструменты, нам достаточно!» Угас последний звук, извлечённый в унисон на границе нижнего регистра сразу всеми четырьмя «Петеками». Все четверо, как по команде, с одинаковым отсутствием выражения на лицах, одинаково чёткими и синхронными движениями лихо перекинули руки через гребёнку, запихнув её под мышки. Затем дружно щёлкнули каблуками, набычились, снова щёлкнули каблуками и дружно повернулись, и, по-военному чеканя шаг, вышли со сцены. Из секторов элитариев раздались неожиданно громкие аплодисменты. И снова невозможно было отделаться от мысли, что эти громкие, по-военному чёткие и размеренные аплодисменты, которыми будто кто-то дирижирует, – отдельный номер программы Турнира. Сообщённое им с Центропульта усиление вызвало ассоциацию с вздымающейся высоко под небеса грозной белёсой пеной на гребне волны.

Ирми громко прошептал: «Интересно, кто у «Петеков» главный? Они все до такой степени одинаково баранолики, что не разберёшь, кто у них главный баран?» Ноам промолчал, зато ответил Бенци, иронически усмехнувшись: «Мне ясно, кто заказывает и оплачивает эту музыку. И кто их за ниточки дёргает, тоже достаточно прозрачно. Неужели так уж важно, кто у них Главный бараноликий? Ты прав, Ирми: то, что они называют одной гребёнкой, просто хитро смонтированные губные гармоники. Вот только зачем?» – «Это-то ясно – легче играть, тем более в унисон, на губной гармонике…» – заметил Ирми. – «А как вам оратория, исполненная на ладошках элитариев? Этих не гасили, вы заметили?.. Никаких аварийных эффектов в помине не было…»

* * *

Сцену снова затопил океан слепящего света. Колыхнулись многочисленные драпировки, и это, вкупе с ниспадающими откуда-то сверху странными звуками, вызывало ассоциации с бульканьем и хлюпаньем болотной водицы. Рути чуть слышно, одними губами, прошелестела, наклонившись к уху Моти: «Как трюк, эти «Петеки», наверно, могут представлять интерес… в цирке… или, скажем, в ОФЕЛЬ-ШОУ. Но как МУЗЫКА??!..

Не по-ни-ма-ю…» – «И я не понимаю… Мне уже ясно: к музыке всё это шоу, почему-то названное Большим музыкальным Турниром, никакого отношения не имеет.

Но тогда… к чему?» На них зашикали с соседних столиков, потому что в этот момент на сцену выбежали, весело толкаясь, лохматые и раскрашенные юнцы со стиральными досками ихних бабушек в руках. Задиристое мелькание прожекторов не давало возможности понять – то ли на них плотно облегающие разрисованные трико цвета смуглого тела, то ли они до пояса голые, зато тела густо покрыты татуировкой. Естественно, далетарии прекрасно знали и любили эту вышедшую из их недр группу, помнили, что это «Шук Пишпишим»… Или «Шавшевет»? А может, всё-таки таинственные «Шампаньи», о которых по какой-то невнятной причине не рекомендуется лишний раз упоминать? По рядам тут же заколыхалось, что лидеры этих групп провели между собой силовое многоборье, чтобы определить лидера объединённого коллектива. Неоспоримым победителем борцовского многоборья оказался лидер группы «Шавшевет», который и объединил группы в одну, называемую отныне, естественно, «Шавшевет». По «Цедефошрии» прокатились оглушительные возгласы восторга: «Вот кого надо слушать, вот кто наc выражает!» Ори Мусаки-сан выпрыгнул на сцену упругим мячиком (как Виви Гуффи), выпрямился перед беспорядочно снующими по сцене юнцами и выкрикнул электронно-громовым голосом: «Наша новая, но уже снискавшая популярность и любовь группа, исполняющая в стиле далетарного рэппа песни протеста и защиты новейших культурных ценностей, «Шавшевет» в сопровождении стиральных досок ихних бабушек!

Почти премьера!» Один из «шавшеветов», судя по всему, лидер, длинный, худой, жилистый и мускулистый, юнец с лицом и причёской барашка, удивительно напоминал механическую конструкцию из набора туго надутых резиновых шлангов, соединённых шарнирами. Интересно, каким образом именно он, с такой комплекцией и физическими данными, оказался победителем лидеров двух других групп в силовой борьбе?

Неужели те оказались слабее? Но элитарная молодёжь безоговорочно приняла его победу в спортивно-силовом состязании, ни о чём не задумываясь.

Лидер группы «Шавшевет» выскочил вперёд и, потрясая своей стиральной доской, возопил высоким блеющим тенором, почти дискантом: «Наше выступление на Большом музыкальном Турнире мы посвящаем нашей любимой, талантливой и популярной звезде эранийской прессы, дорогой Офелии Тишкер! Прошу обратить внимание, что тексты наших песен протеста, исполняемых в стиле далетарного рэппа, целиком составлены из самых острых фраз её зажигательных статей в «Silonocool-News»! От имени всей нашей группы «Шавшевет» считаю своим долгом оповестить общественность Арцены и уважаемых гостей «Цедефошрии», что именно нашей дорогой Офелии мы обязаны своим рождением! Именно Офелия своим искросыпительным публицистическим творчеством вдохновила нас на наши композиции. И именно Офелии надлежит разделить с нами нашу славу, которая нас, вне всякого сомнения, ждёт в ближайшем и светлом будущем!» Экраны показали ложу Счётной комиссии, а потом крупным планом румяную от смущения и гордости геверет Тишкер.

По сцене бегали туда-сюда и забавно прыгали в синкопированном броуновском движении «шавшеветы». Это были бы очень симпатичные подростки, если бы они не выглядели такими прыщавыми, с нарочито взлохмаченными мелкими кудряшками, если бы их тела не вызывали причудливую ассоциацию с набором резиновых шлангов.

Как уже упоминалось, экраны, развешанные перед каждым сектором зрительского пространства, охотно и подробно показывали крупным планом участников самых престижных ансамблей, выступающих на Турнире. Разумеется, не были обойдены вниманием фанфарматоров Центропульта и «шавшеветы». Оставалось удивляться – когда их пытливо сверкающие глазёнки симпатичных мальчишек успели оловянно остекленеть до барано-ослиного выражения? Их броуновские перемещения постепенно становились всё быстрее и беспорядочней. Моти тихо прошептал прямо на ухо Рути:

«А я бы назвал этот ансамбль по-другому…» – «Точнее всего было бы «Хамороны»…" – откликнулась чуть слышно Рути. В этот момент юнцы застыли в самых причудливых позах, как будто превратились в замороженные абстрактные фигуры, и… начали скандировать знаменитый шлягер «Мы не дадим Офелию в обиду…». После этого они, не выходя из замороженного состояния, чётко отрэпповали одну из не самых скандальных (как со временем оказалось) статей Офелии. По сцене потерянно и лениво, создавая затейливый разнобой с ритмом, блуждали разноцветные блики.

Техника и в этот раз не подвела: не наблюдалось никаких странных явлений, каковыми сопровождались выступления коллективов традиционной музыки.

Шмулик тихо прошептал Рувику: «Если они наши ровесники, то ничего удивительного, что они поют в стиле рэпп: наверно, у них голоса всё ещё ломаются, вот они их и берегут!» – «А мне кажется, что голосов у них изначально не было… Ведь сейчас входит в моду отсутствие слуха и голоса, как символ музыкальной незамутнённости!» – прошептал, обняв обоих за плечи, Ронен; они вместе с Гиладом незаметно подошли к ребятам. – «А что такое – музыкальная незамутнённость?» – спросил Рувик, придав своему лицу невинное выражение. – «Не пытайтесь понять все эти слова, лучше подготовьтесь морально к вашему номеру, – отвечал Гилад. – И молодцы, что пришли пораньше. А нам пора на сцену…»

* * *

Доскандировав свой шлягер, юнцы разморозились и весело поматывая своими лихими кудряшками, подпрыгивая и подталкивая друг дружку, покинули сцену. Впрочем, их не раз, и не два вызывали, и они, толкаясь, резвыми мячиками выскакивали на сцену, запросто переплюнув в ловкости и прыгучести самого Виви Гуффи – сказывалось преимущество молодости. Так они откликнулись на зов своих друзей, которых, посредством суперсовременных технических средств, оказалось больше, чем мест во всей «Цедефошрии».

И снова «Цедефошрию» залил равномерный мертвенно-белый свет множества прожекторов. На экранах снова возникла ложа Счётной комиссии: красная, как свёкла, Офелия встала, она вращалась, как флюгер, во все стороны, с грацией ящерки кланяясь и принимая букеты цветов и поздравления. Над Офелией возвышался Тимми Пительман и со своей обаятельной улыбкой принимал из её рук цветы и запихивал их в большую корзину. Его лапища нежно и сладострастно поглаживала её спину и почти незаметно направляла её поклоны. И это тоже отразили бесстрастные телеэкраны, установленные перед каждым сектором. …Ввинтилась силонокулл-пауза…

* * *

На сцену вышли улыбающиеся Гилад и Ронен с гитарами в руках. Ширли, сидя между папой и мамой, с затаённой радостью наблюдала, как просто, не ломаясь, держатся оба артиста. Если бы и ребята смогли так же! – как было бы замечательно!

Раздались радостные и приветственные возгласы с разных концов «Цедефошрии»: оказалось, что дуэт «Хайханим» знают и любят не только фиолетовые, но многие в Арцене. В ответ раздался оглушительный свист и презрительные вопли со стороны далетариев. Разумеется, в насмешливых репликах далетарии не обошли своим вниманием и форму одежды обоих артистов. Тиму пришлось сделать знак устроившимся неподалёку от сцены дубонам, чтобы они снизили накал несвоевременного возмущения.

Гилад объявил: «Дуэт «Хайханим»!" – и улыбнулся. Улыбнулся и Ронен.

Вдруг погасли прожектора, фонари и даже маленькие лампочки на столиках. Только кнопочки войтероматов перемигивались на столиках тусклым разноцветьем. Шмулик и Рувик вытащили ницафоны из кармана и включили их, как фонарики, направив слабые лучики на сцену. Но по сцене уже заметались и завертелись пронзительные лучи прожекторов, норовя попасть в глаза артистам. Гилад и Ронен вскинули гитары и запели. Не успели они пропеть первые такты, как их голоса неожиданно зазвучали глухо и тускло, а под конец и вовсе – как из бочки. Аккорды гитар словно бы канули, как в мутную речку топором… Шмулик тихо и упрямо, так, что его слышали только друзья, собравшиеся неподалёку от сцены, проговорил: «Наши всё равно нажмут фиолетовую кнопку! Мы и так их знаем, нам ни к чему этот дурацкий Турнир…» Рувик кивнул, потом шёпотом спросил брата: «Ведь мы не знали, что шофар запретят, правда?» Шмулик блеснул глазами: «Что? Ты о чём? Где ты видел у нас шофар? – и подмигнул Цвике. – Ты же слышал, что сказал Ронен! Мы подчиняемся правилам, экстренно и непредвиденно объявленным жюри перед самым выступлением!» Несмотря ни на что Гилад и Ронен всё-таки довели свою программу до конца, когда, к радости поклонников известного дуэта, их голоса и аккорды гитары вновь зазвучали красиво и мощно. Артисты улыбнулись зрителям, опустили свои гитары и поклонились, медленно направляясь за кулисы.

Шмулик и Рувик поманили Цвику с Нахуми за собой, и все четверо потянулись к лестнице.

Непредсказуемый триумф

На пути подростков выросла шеренга высоких, широкоплечих дубонов. Мальчишки разминулись с Гиладом и Роненом, поэтому им никак не удавалось объяснить, что они – заявленный на Турнир квартет мальчиков и сейчас должны выступать. Дубоны не стали слушать мальчишек, просто принялись грубо отталкивать их от лестницы, ведущей на сцену. Рувик и Цвика упали, Шмулику и Нахуми с трудом удалось удержаться на ногах. Рувик вскочил и помог подняться Цвике. Оба они крепко удерживали каждый свой инструмент. К счастью, ни гитара Рувика, ни угав Цвики не пострадали, и каким-то чудом даже удалось не привлечь к инструментам внимания дубонов; впрочем, на первый взгляд, угав был похож на очень большую свирель. По решительному и агрессивному настрою дубонов, вставших у мальчишек на пути, было ясно, что настаивать не только бесполезно, но и небезопасно. Ребята в растерянности остановились. Они не знали, что дубоны получили относительно них особые инструкции. Гилад и Ронен, спускавшиеся со сцены, не сразу почуяли неладное. Чисто случайно Ронен увидел: цепочка как бы стеклянных глаз дубонов, стоящих сплочённым строем – локти вперёд, кулаки сжаты, на лицах свирепая решимость, – против четырёх мальчишек с растерянными и отчаянными лицами.

Шмулик понял: вот он, момент, о котором говорил Максим. Он чуть заметно тронул брата за локоть, и они почти одновременно запустили такринаторы ницафонов, не вынимая их из карманов. По другую сторону сцены раздался тихий, медленно возрастающий напевный звук – это означало, что двойной сигнал близнецов принят.

Дубоны рванули туда, оставив вход на сцену без присмотра. На лицах четверых сверкнули озорные улыбки.

* * *

Это произошло в момент, когда Ронен уже готов был ринуться ребятам на помощь.

Для него явился неожиданностью тихий, щемяще-заунывный звук, который поманил дубонов к противоположному выходу со сцены. Гилад с Роненом сначала оторопели, потом улыбнулись друг другу: мальчишки уже гуськом поднимались на сцену – впереди Шмулик, замыкающий Рувик, между ними Цвика и Нахуми.

Гилад подошёл к самому краю сцены и, стараясь перекрыть очередную силонокулл-паузу, громко заговорил: «Сейчас, согласно утверждённой конкурсной программе, выступает ансамбль подростков «Типуль Нимрац»!" Но тут голос Гилада как бы увяз в рыхлой вате – это Тим с некоторым опозданием запустил на фелиофоне уже опробованную в первом отделении программу, которой он только что придумал название – zalal-kol.

Сигнал проследовал к фанфарматору, тот словно очнулся – и сработал, как от него требовалось. Но через секунду-две откуда-то из глубины «Цедефошрии» прозвучало еле слышное, коротенькое ткуа – и Ронен закончил: «И вот они перед вами, наши юные артисты… Прошу внимания!» – и оба артиста спокойно ретировались, скрывшись в нервно колышущихся драпировках.

* * *

В ложе Жюри пронзительно зазвенел усиленный цакцаконом, взволнованный, пронзительный голосок Офелии Тишкер. Он гремел полными благородного возмущения фанфарами: «Вот, хаверим, образчик – не побоюсь этого слова! – фиолетового хулиганства на нашем Турнире! Мало того, что безголосые и бесталанные так называемые артисты (а по-нашему – шаманствующие халтурщики!) вторглись к нам со своими претензиями представлять на Турнире низкопробное трюкачество. Они ещё захотели внести в Турнир смуту и беспорядок, нагло качая права и подстроив проникновение на нашу сцену одурманенных шофарами малолетних хулиганов, известных своими безобразиями на всю Эранию! Неужели мы допустим это на нашем Турнире?!» Со стороны Далета раздались усиленные фанфарматором крики далетариев:

«Во-о-о-он! Пусть убираются! Задержать! Куда смотрят блюстители порядка и законности?!!» Галь вскочил – и попал в конус, освещаемый прожекторами. Взмахнув рукой, он громко завопил сорванным тенором: «Дубоны, за мной!!! Силонокулл и законность в опасности!» Вскочило ещё несколько дубонов, потрясая кулаками.

Казалось, потасовки не избежать… Тим тут же связался с Кошелем, коротко бросив:

«Не время, хавер…» Парни послушно уселись обратно на свои места.

Поднялся Мезимотес и, сделав успокаивающий жест, проникновенно произнёс: «Хасидский дуэт «Хайханим» был своевременно заявлен на наш Турнир, и поэтому он может продолжать своё выступление… если, конечно, им ещё не очевиден их безусловный провал. На мой взгляд, было бы честнее признать своё поражение и навсегда избавить нашу престижную сцену от своих… э-э-э… Но… Их право, раз уж их допустили до Турнира, додержаться до логического и отнюдь не победного конца.

Что же до подозрительной подростковой группировки, ёрнически назвавшей себя «Типуль Нимрац», то на них я не припоминаю никакой заявки. О-кей! Раз уж они на сцене…

Мы потом выясним, как им удалось это противозаконное внедрение. Сейчас мы не будем срывать Турнир. Позволим им сыграть несколько коротеньких песенок – мы же либералы и демократы! Пусть лишний раз продемонстрируют свой позор!»

* * *

Четвёрка, получив милостивое и высочайшее соизволение исполнить несколько коротеньких песенок, выстроилась дугой посреди сцены. Рувик и Нахуми вскинули гитары, Шмулик приложил к губам серебристый угав… И полилась мелодия: Цвика пел, Рувик подпевал на квинту ниже, подыгрывая на гитаре, спустя некоторое время к нему присоединился Нахуми. Цвика почти без паузы перешёл на флейту, которая красиво перекликалась с угавом Шмулика. Впервые над «Цедефошрией» звучали необычные звуковые сочетания: в мелодию флейты вплетались то аккорды гитар, то россыпь staccatto, издаваемая неведомым инструментом, внешне похожим на огромную свирель…

Фанфарматор Центропульта только и смекнул, что ситуация явно вышла из-под контроля, но долго не мог сообразить, что он должен делать в таком незапрограммированном случае. А тут ещё и команды ниоткуда не поступает. Только когда первая композиция группы почти завершилась, и над «Цедефошрией» плыли, угасая, последние звуки угава и флейты, он подумал, что вроде должен что-то делать, и, прежде всего, выключить секторальные экраны. До него вдруг дошло, что необычный, похожий на свирель, инструмент у губ медно-рыжего кудрявого мальчика с выразительными красивыми глазами издаёт наркотические вредоносные звуки того самого шофара, который вредно влияет на организм человека. Не далее, как сегодня об этом было заявлено официально.

А между тем такая же свирель оказалась у губ рыженького маленького солиста, и теперь они вместе исполняли двухголосную вариацию на тему той же мелодии.

Фанфарматор растерялся, окончательно позабыв про свои функции на Турнире. Только назавтра он с удивлением вспомнил, что в тот критический момент и шеф Тимми почему-то мышей не ловил (не реагируя на его, дежурного фанфарматора, странное бездействие), даже не послал никакой команды на Центропульт. Явный сбой секретной программы Турнира, казалось бы, отлично продуманной и отработанной…

* * *

Композиции сменяли одна другую – исполнители явно увлеклись! Они начали исполнять песни на тексты псалмов (которые, как Галь популярно объяснил брату, в эпоху силонокулла неприемлемы с точки зрения духовного здоровья современного, продвинутого общества). Это уже были не несколько коротеньких невинных песенок, которые либерально дозволил адон Мезимотес!

Тим, услышав звуки ужасного инструмента, остолбенел. Прошло несколько долгих минут, пока его пальцы припустили в лихорадочный бег по кнопочкам фелиофона.

Наглые юнцы на сцене уже закончили первую композицию, перешли ко второй, потом к третьей. Пока они исполняли вторую, а за нею и третью композицию, он перепробовал все файл-комбинации усовершенствованного zalal-kol-я, но… Жуткие свирели продолжали выводить свои рулады под аккомпанемент двух гитар, светло-рыжий шкет менял свирель на флейту – и обратно, а между тем два гитариста, мальчик и юноша, пели, пели, пели… Но почему молчит, онемев, ослепнув и оглохнув, совершенная компьютерная система эстетического воспитания масс, метко названная угишотрией? Почему дубоны сидят, как замороженные?

* * *

Пительман, погрязнув в фелиофоне в поисках выхода из создавшейся ситуации, не замечал, что за его спиной пристроились трое парней в картузах, надвинутых по самые брови. Двое из них по очереди манипулировали кнопочками ницафонов, тогда как один внимательно смотрел по сторонам. За ними почти невидимкой маячил бледный Максим Лев.

Тумбель не мог знать, что в антракте Гидон показал Максиму свою новую программу: запускаемая коротким звуком шофара, она должна была максимально усилить защиту от фелиоэффекта. Он помог загрузить её в ницафоны Максима, а тот загрузил в ницафоны друзей, растолковав им, что к чему. Максим загорелся идеей испытать программу и только пожалел, что получил её слишком поздно, после того, как Тумбель фелиоэффектом фактически сорвал в первом отделении выступления прекрасных музыкальных коллективов. Они с друзьями запустили программу первыми же звуками угава Шмулика, а теперь по очереди посылали короткие ритмические каскады, складывающиеся в мелодический файл. Образовалось мощное защитное поле непересекающейся виртуальной плоскости, которое полностью и надолго заблокировало фелиоэффект. Так у Тумбеля выбили из рук единственное средство, на которое он возлагал большие надежды, веря в его безграничные возможности подавления любых неугодных звучаний.

* * *

Бенци, Ноам и Ренана не сводили глаз с экрана. Бенци тихо пробормотал на ухо Ноаму: «Только бы не увлеклись ребята!..» – «Да… Что-то они, кажется, слишком смелые тексты выдают…» – откликнулся еле слышно Ноам. Но Ренана, подавшись вперёд и нервно сжимая руки, услышала и язвительно бросила: «Это что, у нас уже страна Тумбелия, где не рекомендуется петь псалмы?» Ноам смутился и ничего не ответил.

Последний звук очередной композиции «Типуль Нимрац» смолк. Одновременно по нескольким секторам «Цедефошрии» прокатился шквал аплодисментов. Не только в Юд-Гимеле, но и в других секторах люди вскакивали со своих мест, хлопали в ладоши и кричали:

«Вот оно! Самый лучший номер! Молодцы! Мо-лод-цы-и! Так дер-жать!» Со сцены это было отлично видно. Бенци, Гидон и старшие Неэманы, услышав продолжительный невнятный, но довольно громкий шум, встревожились: «Что бы это могло значить?» Когда нахлынула волна восторгов, в секторе неожиданно появился Максим в сопровождении трёх ухмыляющихся парней в картузах. Подарив радостную и озорную улыбку Хели, а потом и друзьям, он стянул картуз, под которым притаилась тёмная кипа, покрывающая мокрые от пота волосы. «Знакомьтесь: мои друзья – Зеэв, Бени, Эльяшив». Все трое застенчиво кивнули. Ирми протянул руку всем по очереди, задержав руку Бени в своей руке: «Мы не могли с тобой встречаться?» – «Могли! Я некоторое время крутился в «Самоваре», но спасибо Максу – он меня оттуда вовремя вытащил. Я и сам не понимаю, как попал в этот закрытый клуб, а ещё меньше понимаю, как мне удалось оттуда сбежать…» – «Да, считай, тебе повезло…» – отводя взгляд, проговорил Ирми. – «А это мой братишка, Ильюшка… – он указал на такого же чернявого парня, немного полнее и моложе него. – Он приехал в Арцену раньше меня, и это оказалось для меня просто спасением!» – «Постой, Макс сказал – Эльяшив!» – удивлённо пробормотал Ноам. – «Ну, да! Это он тут взял себе такое имя, а там, в России, он был Ильёй, – пояснил Максим, прибавив: – Не берите в голову, ребята. Зеэва я тоже иногда зову по старинке – Влад. Но он всё равно Зеэв!» – «Очень приятное знакомство!» – улыбнулся Бенци. – «Мы с ребятами сейчас занимаемся практическим воплощением идей Гиди – как видите, не без успеха… – и Максим подмигнул Гидону, который с некоторой настороженностью поглядывал на друзей Максима. – Гидон, после Турнира я хотел бы тебя свести с ними поближе!» – «Нет проблем! Надеюсь, ребята верные?» – «Других бы я сюда не привёл! – нахмурился Максим и тут же обратился к Доронам, вопросительно и с тревогой уставившимся на него, и весьма заинтригованным Неэманам-старшим: Ну, вы слышите, что делается? А-а-а… ну да… На этот экран, кроме сцены, они ничего не выводят… А мы… – и он кивнул в сторону всё ещё смущённой троицы, – …пробрались в такое место, где все сектора, как на ладони. Чуть не за спиной, считайте – на плечах у кешева! Мы видели: многим понравилось! Правда, Влад? Ну, о далетариях речи нет… Дубоны, естественно, в ярости, ждут команды – ведь без команды они…

Что с них взять – роботы! А команды пока нет!» – «Вот именно: пока…» – мрачно обронил Ноам. Максим, не обратив внимания на реплику, произнесённую тихим встревоженным голосом друга, продолжал, одаряя Бени восторженной улыбкой: «Особенно после того, как фелиофону Тумбеля удались все его мерзопакости с другими коллективами. Он же подавил почти все номера, кроме намеченных ими к победе!

Жаль, мы раньше не встряли… Правда, без шофара программа работает гораздо слабее, мало чего мы смогли бы…» – «Я был бы спокоен, если бы мальчики с миром вернулись сюда… Мне уже и победа не нужна, и весь этот шум… только бы после всего этого они не пострадали…» – с беспокойством проговорил Бенци. Мистер Неэман с удивлением, смешанным с тревогой, воспринятой от Бенци и Ноама, прислушивался к этой беседе, а Ирми наспех растолковывал родителям происходящее.

Впрочем, история с магазином Иммануэля уже чему-то научила мистера Неэмана.

Максим снова натянул свой картуз почти на самые глаза и, нежно погладив Хели по руке, сказал: «Нам пора на наш пост – отслеживать… Неизвестно, что им ещё в голову придёт, особенно после…» – и все трое исчезли, словно растворились в воздухе.

* * *

Как только раздались первые звуки угава Шмулика, члены Жюри застыли в шоке. Клим Мазикин не мог не отметить, что все четверо и впрямь великолепно владеют своими инструментами. Особенно исполнитель на огромной странной свирели, явный вожак группировки. О самом же инструменте, издающем агрессивные звуки шофара, которому они дали странное название угав, Клим ничего не слышал и не мог себе представить, что такое может существовать. Правильней и логичней было бы эту жуткую свирель назвать мультишофар! Впрочем, надо признать, что исполнение этих мальчишек выше всяких похвал – того и гляди, многие, если не большинство, захотят нажать фиолетовую кнопку! Особенно если вспомнить, как Пительман, обладатель незамутнённого музыкального восприятия, перестарался в первом отделении, исказив и подавив, насколько возможно, исполнение традиционных, стрим-нейтральных (на данном этапе!) ансамблей. А вот в самый нужный момент, во время выступления группы фиолетовых фанатиков, его хвалённое фелио не сработало!.. Клим оглянулся на арценских членов Жюри. Глаза Офелии словно бы превратились в круглые лужицы, брызжущие бурлящей кисло-зеленоватой жижей. Право же, было забавно видеть её свирепый оскал, когда она пожирала глазами Тимми, словно была готова разорвать его на части.

Такой провал! Кто мог ожидать?!

* * *

Тим, подбираясь поближе к сцене, с тревогой представлял реакцию боссов, сидящих в ложе Жюри. После короткой паузы зазвучали обе гитары и оба угава, один из которых в какой-то момент замолкал, и вместо него звучал мальчишеский звонкий голос, а потом – звуки флейты. Тим снова встрепенулся и вытянул руку с зажатым в ней фелиофоном, в сторону фиолетовых наглецов на сцене. Он поводил едва видимым дымчатым изображением носика Пиноккио, пока не направил его прямо на Шмулика, который, казалось, ни на секунду не отрывал от губ свой угав. «И когда дышать успевает, гадёныш!» – злобно прищурился Тимми. Он прижал фелиофон к груди, стараясь не сбить найденный ориентир, и его толстые пальцы нервно зашныряли по кнопочкам. На этот раз он решил запустить программу barrel (бочка), которая замышлялась как самая убойная и эффективная из всех программ фелиофона.