Текст книги "Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт"

Автор книги: Фаня Шифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Если же находились отдельные дотошные умники и нудники, которые не только задумывались, но и вслух задавали странные и неудобные вопросы, их никто и слушать не хотел. Шутка ли! – круглые сутки на Бесконечно-великом Заборе, охватывающем зону Великой Реконструкции окривевшим кольцом, под звуки силонокулла, показывают такую сногсшибательную игру! У нормального эранийца нет ни времеми, ни желания слушать бурчание всяких жёлчных пессимистов!.. Рядового эранийца это мало занимает: «Отвалят зрелищ – хорошо, не отвалят – ограничимся хлебом с маслом, и на сытый желудок сами себе зрелища сотворим! А степень их виртуальности – это вопрос создателей Бесконечно-великого Забора, а не простого среднего потребителя зрелищ…» Офелия Тишкер, во всеоружии своего остро-отточенного язычка и новенького репортёрского та-фона, представляющего собой сложный комплекс, состоящий из телефона, диктофона, видеокамеры и микрокомпьютера с факс-модемом (и системы цакцакон, настроенной исключительно на пронзительный голос своей владелицы), как всегда, первой оказалась на пике самых главных событий, происходящих в Эрании.

Эти события, как мы уже видели, вертелись исключительно вокруг Забора и того, что на его поверхности демонстрировалось.

В это время Офелия Тишкер начала усиленно рекламировать группу «Шавшевет», как бы случайно перестав упоминать две другие группы. Интерес к этой группе в массах подпитывался с определённой периодичностью. Захлёбываясь от восторга, она красочно описывала не только творческие поиски групп далетарного рэппа не только оригинальные аранжировки группы «Петек Лаван», их одинаковые лица и манеры и (непонятно почему) их бордовые галстуки. Она уделяла особое внимание развёрнутому во всю ширь Забора Кобуй-тетрису, правилам его постижения и построения, а главное – глобальной роли силонокулла в процессе формирования фигур и их подобающей цветовой гаммы… Рядовому эранийцу хватало цвето-звуковых элементов Кобуй-тетриса, и он уже не вникал в словесные пассажи народной любимицы Офелии, которыми она обильно уснащала свои статьи, посвящённые Великой Реконструкции.

Эранийские скептики понимали, что словесные пассажи Офелии несут ту же информацию, что и вкрадчивые, винтообразные силонокулл-пассажи. Но об этом предпочитали говорить исключительно в своём узком кругу, по выражению Максима – на своих кухнях. Не иначе, как им уже в доступной форме растолковали: «проявление такого дремучего недопонимания недостойно современного цивилизованного человека.

А порой граничит с клеветой и подстрекательством…»

СЕГОДНЯ. Второй виток

1. Сюита на заре

Снова с друзьями

По прошествии некоторого времени Ширли поправилась, и это позволило ей не только выйти из дома, но и съездить к друзьям, острую потребность общения с которыми она ощущала с первого дня возвращения в Арцену. Тут не только и не столько личное общение с подругой, но и тайная тоска по Ноаму, по его ласковым взорам, которые он ей когда-то дарил украдкой. Ну, и, конечно, Ширли хотелось познакомиться с новым братиком подруги.

Ренана училась в меирийской ульпене и жила в общежитии, а братья – в общежитиях при йешивах в Неве-Меирии. По случаю осенних праздников вся семья собралась в новом доме в Неве-Меирии, куда и направилась Ширли.

Более часа добиралась Ширли до Неве-Меирии. Это нисколько не утомило её, наоборот – оказалось интересным путешествием. Она никогда ранее не бывала в тех местах, зато много слышала о красоте тамошних пейзажей: горный посёлок, живописно раскинувшийся на склонах двух-трёх холмов, много зелени в самом посёлке, а вокруг высокие холмы в тоне сепия. Ренана рассказывала: её братья-близнецы считают, что посёлок окружён кольцом настоящих марсианских пейзажей.

Нагрузив дорожную сумку многочисленными подарками и сувенирами из Австралии для всего семейства Дорон, девочка удобно устроилась в автобусе. За время её отсутствия в автобусном движении Эрании произошло много перемен. Чтобы добраться на автобусе из Эрании в Неве-Меирию и даже в Шалем, приходилось теперь колесить и петлять чуть ли не через весь город; наверно, быстрее и проще было бы дойти пешком до последней в Эрании остановки автобуса дальнего следования, если бы не тяжёлая сумка. Отца ей не хотелось беспокоить.

Забравшись в автобус, Ширли тут же позвонила Ренане. После безмолвных восторгов от созерцания через окно автобуса красот горной Арцены, она въехала в Неве-Меирию.

Автобус остановился на центральной площади посёлка. Наконец-то, после долгих месяцев разлуки, Ширли увидела подругу, ожидавшую её на остановке. Ренана очень изменилась за то время, что они не виделись, и Ширли с трудом её узнала.

Выбираясь из автобуса, Ширли не сразу заметила маячивших в стороне близнецов, которые с одинаковыми загадочными улыбками наблюдали, как она спускается по ступенькам автобуса, волоча за собой сумку. Только когда они приблизились к ней, чтобы помочь вытащить из автобуса сумку, она сначала было испугалась, потом от изумления застыла, уставившись на сильно вытянувшихся и ещё больше, чем подруга, изменившихся мальчишек. Она помнила, что до её отъезда в Австралию близнецы были почти на полголовы ниже старшей сестры, с такими же круглыми, как у неё, мордашками, на которых, кроме огромных глаз-виноградин, выделялись круглые щёчки с ямочками. Теперь это были стройные, довольно высокие юноши, кудрявые ухоженные гривы цвета начищенной меди были покрыты глубокими кипами всех оттенков фиолетового, некогда круглые щёчки с ямочками утратили детскую пухлость. В первый момент они показались Ширли удвоенной, разве что худощавой, копией их отца, с теми же характерными улыбками чеширских львов. Сходство дополняли очки у обоих, которых не было до отъезда Ширли в Австралию, такой же формы и с такой же, как у Бенци, толстой оправой. Впрочем, нет: о точной копии отца говорить не приходилось – скорее это было интересное сочетание импозантной внешности Бенци с красотой молодой Нехамы, было в них нечто неуловимое и от старшего брата. Ширли с невольным смущением ощутила во взгляде одного из них (не сразу она поняла, что это был, конечно же, Рувик) такое же волнующее сияние, какое излучали глаза Ноама при взгляде на неё. Рувик сдавленно ахнул при виде повзрослевшей и похорошевшей Ширли, да так и остался с полуоткрытым ртом, пока Шмулик не толкнул его в бок.

Девчонки пылко обнялись и расцеловались. Ренана отступила на шаг, оглядела Ширли с ног до головы и тихо проговорила: «Знаешь, а ты выросла… и немного поправилась. Теперь уже не скажешь, что ты маленькая, скорее – миниатюрная…» Ширли улыбнулась и с той же интонацией тихо откликнулась: «Зато ты-то как выросла! Наверно, маму перегнала и папу догоняешь?» – «Ну, что ты! Папу мне не догнать, да и не надо. А вот с мамой мы одного роста…» – «А я маму перегнала!

Ты… э-э-э… скажем так, – не похудела…» – «Ничего не поделаешь – придётся любить себя такой, какая есть…» – усмехнулась Ренана. – «Ты – беседер гамур!

Это тебе здорово идёт…» Пока девчонки обменивались репликами, не обращая внимания на мальчишек, Рувик осторожно высвободил у Ширли из рук тяжёлую сумку, густо, до корней волос, краснея и чуть слышно бормоча приветствия. Шмулик весело поприветствовал Ширли таким же тихим голосом, подхватил сумку за другую ручку, и они потащили её по направлению к дому.

Ширли с интересом и восторгом озиралась по сторонам: эвкалипты и немного сосен между ними, местами пальмы на фоне окружающих посёлок холмов и ещё какие-то деревья, усыпанные яркими цветами (Ширли никогда не была сильна в ботанике). И много масличных деревьев… Сбегающие вниз и взбирающиеся вверх извилистые улочки, кудрявые живые изгороди вокруг каждого дома – это было потрясающе живописно. Эрания располагалась на прибрежной равнине, в Меирии холмы маячили в дымке вдали, это было захватывающе красиво. Но тут от яркого пейзажа на фоне причудливо-сурового абриса холмов просто захватывало дух. А какой тут пьянящий воздух!..

«Ух, и тяжёлая же у тебя сумка! Ты что, кирпичи там тащищь?» – неожиданно раздался мелодичный, низкий голос. Ширли изумлённо оглянулась по сторонам: «Что, и ваш папа тут? Зачем? Неудобно…» Все трое громко и заливисто расхохотались. «Да ты что! Это же близнецы! – смеялась Ренана. – Слышишь, какие у них голоса? Как у папы, но ещё лучше! Снова поют – баритоном; получается красивее, чем раньше!» Рувик оглянулся на сестру и смущённо покраснел.

Девочки, взявшись за руки, не спеша, шли за близнецами следом и оживлённо тараторили, стараясь поскорее поведать друг другу все новости, а их накопилось немало. О пережитом в связи с Ирми Ренана не торопилась рассказать подруге (тем более в присутствии братьев), и та тактично не спрашивала, понимая, что для этого нужны и другие условия, и другой настрой. Ренана первым делом спросила: «Ну, как твоё горло? Это, наверно, от перемены климата?.. А мы по тебе страшно соскучились!» – «Ну, я же звонила, а из Австралии присылала E-mails…» – «Ну-у-у!

Это не совсем то! Вот живая Ширли – совсем другое дело! Ты извини, но к тебе приехать, навестить я никак не могла… Не потому что далеко, а…» – «Ну, что ты, Ренана! Разве я не понимаю?.. Так у нас с тобой сложилось…» Когда они пришли домой, первым делом Ренана вторично познакомила Ширли с бабушкой Ривкой и дедушкой Давидом, хотя они уже познакомились на бар-мицве близнецов. Ширли только и могла смущённо краснеть и кивать головой. Она снова отметила про себя, что Ноам – почти точная копия дедушки Давида, глаза у пожилого раввина такие же большие и по-молодому горящие, такой же длинный нос (разве что без следов травмы). Бабушка Ривка напомнила ей маленькую Шилат, только у старушки более улыбчивый и озорной взгляд – наверно, потому, что у неё были, в отличие от внучки, светло-карие и не такие большие глаза, окружённые лучистыми морщинками.

* * *

Ренана и близнецы провели Ширли по садику, который местами напоминал крохотный палисадничек Доронов в Меирии. Этот садик, конечно же, был больше, но такой же ухоженный, а главное – в очень похожем уголке у ограды росло развесистое масличное дерево. Оба дерева – и в Меирии у Доронов, и в Неве-Меирии у Ханани, – Бенци посадил в честь рождения Шилат. В обоих садиках под маслинами были созданы одинаковые уголки отдыха. Бывало, Ренана с Ширли очень любили работать вместе под музыку под меирийской маслиной.

После экскурсии по саду девочки вернулись в салон. Ренана усадила подругу в самое удобное кресло в просторном и очень уютном салоне – в его оформлении явственно чувствовались её вкус и умелые руки, – а сама принялась хлопотать, накрывая стол к чаю. Тут же суетились близнецы, подтаскивая низенький столик поближе к креслам и дивану, накрывая его скатертью («не иначе, Ренана её вышила!» – подумала Ширли) и расставляя на нём посуду. Ширли несколько раз порывалась вскочить и начать помогать, но Ренана и близнецы хором останавливали её: «Трёх пар рук достаточно… Ты же гостья! Сиди, отдыхай!» Раскрылись широкие (шире, чем в меирийской квартире) двери просторной веранды, и появились Бенци и Ноам. Бенци заметно осунулся, выглядел утомлённым, и даже его обычно пухлые, румяные щёки как бы несколько опали и побледнели. В темно-рыжей меди лохматой шевелюры заметно прибавилось серебра. Он широко и радостно улыбнулся гостье. Что бы ни случилось, как бы он ни устал, это всё тот же улыбающийся лев. Ренана радостно улыбнулась: «Папуля! Братик! Привет! Видите, кто у нас сегодня в гостях! Садитесь с нами чай пить!» Ноам застыл рядом с отцом и с робкой улыбкой восхищения глянул на Ширли, еле выдавив слова приветствия. Ширли пробормотала в ответ своё приветствие и густо покраснела. Оба они в безмолвной застенчивости поглядывали друг на друга, удивлённо отмечая изменения, появившиеся за то время, что они не виделись. Ноам подивился тому, как повзрослела и похорошела Ширли. Ширли, в свою очередь, восхитила тёмная, цвета сильно палённого каштана, курчавая бородка, отливающая фамильной медью и живописно окаймляющая лицо юноши. Ширли про себя заметила, что эта бородка очень ему идёт, и самое интересное – она непостижимым образом как бы скрадывает кривизну травмированного длинного носа и розовый шрам, рассекающий правую бровь. Парень словно угадал мысли Ширли и смущённо потупился, покраснев до корней волос.

Бенци обернулся в сторону рава Давида и Ривки, которые с ласковой улыбкой поглядывали на молодёжь, и, указывая на Ширли, проговорил: «Вы, наверно, знаете? – это дочка Рут Магидович, ныне Блох. Ведь когда-то Нехама с нею была очень дружна!» – «Она уже была у вас! Я помню… – воскликнула Ривка и заметила: – Она на Магидовичей нисколько не похожа! Подумать, как время бежит! Это у маленькой Рути такая взрослая дочка! И наша Ренана с нею дружит!» Рав Давид, ничего не говорил, только иногда изучающе поглядывал на гостью, вгоняя её в смущение.

Спустя некоторое время старики встали и вышли из салона: «Не будем вам мешать…» Присоединиться к чаепитию молодёжи они вежливо отказались.

Ширли рассказывала Ренане: «Я тебе уже говорила, что хочу поступить к вам в ульпену. Мои не очень это поддерживают, но, вроде, смирились. Мама говорит, что там в её время были отличные педагоги. Да и вообще – куда ещё идти девочке с гуманитарными наклонностями! Не в художественную же студию Дова Бар-Зеэвува! Но с другой стороны – как это «дочь элитариев из Эрании-Далет пойдёт учиться к фиолетовым, в Меирию»… Да ещё и в общежитии жить, а это им и вовсе не по душе…» – «Так и говорит? Она же сама из Меирии!» – удивлённо нахмурившись, пробормотала Ренана. Ширли покраснела: «Она всё время сокрушается: «Соседи засмеют, проходу не дадут!» – передразнила девочка голос матери. – Хорошо, хоть больше о гимназии Галили нет разговора. В Австралии они же согласились, чтобы я училась в частной религиозной школе, которую Яэль порекомендовала!.. Там, правда, для меня другого варианта и не было. Ну, так после Австралии другого пути у меня нет. Думаю, они это понимают». – «Так отлично же!» – воскликнула Ренана.

Рувик пару раз вздохнул, слушая взволнованную скороговорку Ширли и смущённо потупившись, смущённо улыбнулся Ширли: «Давненько мы тебя не видели! Ты действительно очень изменилась!» – «Естественно! Все изменились… и Эрания тоже.

А сколько новостей за это время!.. Моих братьев, – слышали? – по ТВ показывали…» – «Да уж, наслышаны… Говорят, они там смотрелись куда естественней, чем Зяма Ликуктус», – откликнулся Рувик и покраснел ещё гуще. – «Если к ОФЕЛЬ-ШОУ вообще применимо понятие нормально или естественно!» – чуть слышно откликнулся Ноам.

Шмулик кивнул и продолжал: «Твои братишки в своём супермодном прикиде отлично вписываются в ОФЕЛЬ-ШОУ. У нас в старших группах йешивы говорили про их рубашонки…» – и осёкся, потому что Бенци грозно сверкнул на него глазами: «Шмуэль, немедленно прекрати!» «Уж куда естественней, чем Зяма в кипе и с козлиной бородёнкой, – махнул рукой Рувик. – А, ну да, мы слышали, что Зяма сбрил свою бороду и вроде как намылился перебраться в Эранию-Бет, или Вав? А его дочки с приспешниками сколотили в Меирии компашку сторонников открытости и терпимости. Вовсю пропагандируют… э-э-э… так сказать – малый силонокулл, то есть – «Петек Лаван» и эти… как-их… «Шук Пишпишим» и тому подобные группы!» – «А-а-а! Это их постоянно дают по радио и в ОФЕЛЬ-ШОУ тоже! Я уж слышала… Чушь какая-то!» – Ширли с усмешкой пожала плечами. – «Ладно, не будем о них. Ты, Ширли, лучше расскажи нам про Австралию.

Это правда, что там наша любимая музыка, вообще нормальная музыка, под запретом?

Ведь твои братишки на ОФЕЛЬ-ШОУ это на всю Арцену провозгласили!» – «Это они всё врут! Австралия – нормальная страна, там никому в голову не придёт музыку запретить: каждый слушает, что хочет! Наоборот: им наши австралийские родные сразу дали понять: силонокулл считается бредом больного воображения богемных маргиналов. Там много концертных залов, где исполняют нормальную музыку, есть много мест, где можно послушать хасидскую музыку. Это крутая богема царит в основном в ночных клубах, и публика там соответствующая. Когда братья рассказывали, что они в гимназии создали «Клуб силоноидов», дядя Эрез их на смех поднял. Потом дразнил их – синусоиды. Ну, я же писала тебе, Ренана!» – «А сейчас их дружки себя назвали далетарии! По названию их клуба, где они занимаются борьбой…» – вставил Рувик, искоса глядя на Ширли; она скользнула по нему глазами и продолжила свой рассказ: «Пришлось братьям заткнуться со своей надмелодической и надритмической музыкой. В основном они демонстрировали малым кузенам свои спортивные успехи, обучали их приёмам каратэ. А мы ходили на концерты – и классики, и рок-мюзиклов, и клейзмерской, и современной хасидской музыки. Меня приятно удивило, что в окружении Яэль и Йоэля знают и любят наших Гилада и Ронена. Там знают про вашу студию, про ансамбль «Тацлилим»… Ну, конечно, в кругу Яэль и её семьи…» – «Ага, ты и про это писала!» – откликнулась Ренана, широко улыбнувшись, а Ширли, кивнув, продолжала: «Галь с Гаем всё это высосали из пальца. Мне кажется, это их Офелия подучила так говорить, или придурок Тумбель. Мне плевать, что он сам себя зовёт Тим, для меня он был, есть и будет Тумбель! Они же его при всех назвали вторым отцом!» – «Да уж папа нам рассказывал, что об этом в «Лулиании» говорят. Но не вслух. Там все сейчас очень боятся Арпадофеля, а больше всех… э-э-э… Пительмана… – заметил Ноам, сильно смущаясь и исподлобья поглядывая на Ширли. – Он же, знаешь, сейчас большой босс на фирме. Такой террор там завёл…» Ширли краем уха слышала об этом из разговоров родителей, поэтому она внимательно слушала Ноама. Впрочем, ей было неважно, о чём он говорит, ей важно было наконец-то слышать его голос, видеть его лицо. А он уже спрашивал её: «А где вы там были?» – «Бабушка с дедушкой живут в пригороде Сиднея, в самом Сиднее у дедушки фирма, там же и Эрез, он фактически его заместитель и преемник. Раз в несколько лет папе удаётся повидаться со своими родными». – «А почему они там живут? Что, твой папа из Австралии? Как Зяма?» – спросил Шмулик. – «Да нет: они туда уехали, когда он ещё в армии служил. Этот бизнес у дедушки Мики тогда был тут, но возникли какие-то проблемы… Подробностей не знаю… Они думали, что и папа после армии к ним приедет, а он не захотел. С мамой моей познакомился – и никуда не захотел уезжать. Мы там всех повидали, по стране поездили. Классно! Вот разберусь с этим ворохом дисков с фото и видео – и принесу, посмотрите… Под конец я фактически жила в семье Яэль. Отличная у меня тётя!.. И бабушка Дина очень хорошая, ласковая и с юмором. С дедушкой я ладила, он тоже хороший, но уж очень солидный… Бизнесмен!.. – Ширли скроила уморительную гримаску, выпятив нижнюю губку. – Поэтому с бабушкой мне было легче: она теплее… Но лучше всех Яэль и её семья. Даже жаль было расставаться…» – «А пусть бы они сюда вернулись!» – «Это не так просто: там они прилично устроены… Друзья, родные Йоэля: ведь он – австралиец, то есть родился в Австралии, как и Мэри…» Ширли неожиданно улыбнулась Ренане и оживлённо спросила: «Ты помнишь блузку, которую ты мне вышила?» – «Ну, а как же! Сколько мы с тобой спорили из-за этого узора!» – засмеялась Ренана, – «Я её носила как нарядную в Австралии. До Австралии она была мне немного велика. Яэль она очень понравилась: она сказала, что очень изысканная вышивка. Я, конечно, не удержалась, похвасталась, что это мы с тобой рисунок разрабатывали. Она говорит, что мы могли бы с тобой сделать маленький бизнес на рисунках вышивок. Надо бы подумать, а?» – «Подумаем, обязательно подумаем. Но позже! Сейчас тебе надо поступать в ульпену – и так много пропустила…» – озабоченно покачала головой Ренана. «Я же училась в Австралии, и хорошо училась! Думаю, это мне поможет выдержать вступительные испытания. Ты мне поможешь?» – «Что за вопрос! Конечно, помогу! Ты же способная!» «А ещё Яэль сказала, что мне очень идёт фиолетовый цвет блузки, только вот если бы поярче… Да-а! – вдруг Ширли вскинула голову и живо оглядела всех присутствующих: – Ребята, я что-то не понимаю: что случилось? Раньше я могла надеть одежду любого цвета, да мне и идёт любой! А теперь… В Эрании говорят: фиолетовая гамма – неприлично, так элитарии не одеваются, потому что это любимый цвет у вас, поэтому вас так и назвали – фиолетовые!..» – «Ага! Как только у нас вошёл в моду фиолетовый цвет, так элитарии и объявили его неприличным!.. Они всей фиолетовой гамме приписали зловредные свойства хасидского рока и шофара», – объяснил Ноам, усаживаясь немного сбоку от Ширли и как бы невзначай поправляя на голове свою кипу, конечно же, фиолетового цвета. «Они заявили, что у шофара ядовито-фиолетовое звучание! И придумали нас называть фиолетовыми!» – тут же вставил Рувик, поглядывая на Ширли. – «Между прочим, твои дядя Арье и тётя Тили назвали свою младшую девочку Сигалит в честь нашего цвета…» – вставил Шмулик.

– «Неужели? Никогда бы не подумала…» – «Вернее, это была идея Цвики…» Ширли обратила внимание, что от оттенка кипы выразительные глаза Ноама приобрели мягкий темнофиолетовый оттенок, придающий лицу более серьёзное, даже немного печальное выражение. Ренана, в свою очередь, уже обратила внимание на юбку-брюки Ширли и сказала, что этой моделью она хочет заняться вплотную, у неё уже возникли кое-какие идейки…

* * *

В салон вошла Шилат с маленьким Бухи на руках, который всё время пытался вырваться и соскользнуть на пол, повизгивал и махал ручонками. Следом за нею неторопливо шла Нехама, она приветливо кивнула Ширли, что-то еле слышно пробормотав, и уселась на краешке дивана, поглядывая куда-то в сторону. Ширли радостно улыбнулась, вскочила, всплеснув руками, и рванула к девочке, которая с трудом удерживала на руках крупного подвижного бутуза с такими же, как у старшей сестры и близнецов, медно-рыжими кудрями. Зато глаза у него были такие же, как у Ноама и Шилат – тёмные и огромные, как маслины. Ширли уже была наслышана о ревнивом отношении Шилат ко всем, приближающимся к маленькому братику, которого она с самого начала взяла под свою безраздельную заботу. Поэтому она внезапно остановилась, нерешительно помялась и начала робко приближаться к малышу, чтобы его погладить, но тот выставил вперёд обе ладошки, и девочка в смущении остановилась.

Ширли принялась извлекать из сумки подарки, которые она приготовила для всех членов семьи. Для малыша у неё был заготовлен отдельный пакет подарков. Она принялась опорожнять на свободное кресло содержимое пакета, выкладывая всевозможные одёжки. Под конец она вытащила пушистую ярко-фиолетовую улыбающуюся, с симпатичной мордочкой, кенгурушку, которую можно было надувать до размеров, чуть ли не больше самого малыша. Это больше всего понравилось Доронам. Бухи оглушительно заверещал, требуя тут же подать ему яркое чудо, которое братья по очереди принялись надувать.

Бенци растроганно благодарил девочку за подарки, Нехама прослезилась и, привстав, наклонилась к смущённой Ширли, обняла её и поцеловала. Ренана, увидев кенгурушу, сразу объявила, что у кенгуруши отчётливо заметны фамильные черты Доронов, во всяком случае, она очень похожа на близнецов. «А стало быть, на тебя? – засмеялась Ширли. – Я специально подбирала Бухи что-нибудь фамильное! Да и ты же написала, что он похож на тебя и близнецов. Ну, а цвет – это уже случайно так получилось. Там, в Австралии, я просто не могла себе представить, что фиолетовой гамме у нас начнут придавать такое странное значение! Что делать, если эти цвета мне тоже нравятся!.. Эта кенгуруша была там самая красивая, а главное – самая доронистая».

Рувик, потянувшись за пирожным в центре блюда, которое Ренана установила посередине стола, заявил: «Значит, Кенгуруша – член нашей семьи Дорон!» Все засмеялись. Рувик, розовый от смущения, протянул пирожное Ширли: «Фирменное пирожное от бабушки Ривки и от Шилат – нашей гостье из Австралии! Добро пожаловать!» Ширли смущённо и удивлённо улыбнулась, принимая пирожное из рук Рувика. Ноам тут же отвернулся и сник, а Ренана сердито посмотрела на Рувика.

Родители удивлённо переглянулись, переводя глаза с одного сына на другого.

* * *

Мягонькая, пушистенькая, да ещё и надувная Кенгуруша стала любимой игрушкой Бухи, и лучше всего он засыпал, когда её клали к нему в кроватку.

Однажды Шилат попросила Ренану немного посидеть со спящим братиком. Ренана, радостно кивнув, направилась в палисадник. Не так уж часто сестрёнка доверяла ей малыша, это была поистине большая удача!

Подойдя к застеклённой двери веранды, ведущей в палисадник, Ренана с удивлением увидела, что туда проскользнул Ноам. Он задумчиво стоял возле коляски спящего под деревом Бухи, чему-то ласково и мечтательно улыбаясь. Ренана подумала, что никогда не видела у своего старшего брата такого лица. Но вот Ноам осторожно прикоснулся к лежащей рядом с малышом кенгуруше, робко и нежно погладил пушистую игрушку, что-то шепча про себя. Потом он осторожно, чтобы не разбудить братика, поднял игрушку и зарылся лицом в пушистый фиолетовый ворс. Опасливо оглянулся (Ренана еле успела отскочить от двери и за шкафом укрыться) и тут же положил кенгурушу на место. Малыш продолжал безмятежно спать.

* * *

Ширли смущало и озадачивало, что Рувик слишком часто как бы невзначай появлялся в обществе сестры и её подруги. При этом он неуклюже делал вид, что ему именно сейчас необходимо то ли что-то спросить у сестры, то ли что-то взять-положить.

Впрочем, много времени близнецы, закрывшись в мальчишеской комнате, уделяли каким-то своим занятиям, и оттуда то и дело неслись мелодии и необычные гармонии, где звуки флейты перемежались со звуками свирели, потом вступал шофар и, как Ренана однажды догадалась, угав, который Шмулик и Рувик всё время совершенствовали.

Девочки вдвоём забирались в палисадник и часами сидели там под деревом, слушая записи любимых артистов. Под эту музыку Ренана помогала Ширли готовиться к поступлению в ульпену. В виде отдыха они с удовольствием сочиняли узоры и орнаменты для вышивок. Ширли привезла из Австралии новые впечатления и идеи, которые она воплотила не только в сериях комиксов, но и предложила Ренане для оригинальных узоров и орнаментов. Конечно, и тут предпочтение отдавалось нежно-фиолетовым оттенкам и их сочетаниям. Так девочки по совету Яэль начали потихоньку разрабатывать альбом вышивок и образчиков узоров для вязания. Тем самым они хотели положить начало маленькому совместному бизнесу. Ренана вызвалась подыскать, кому можно будет предложить их разработки в Меирии или в Неве-Меирии.

Конечно, было бы неплохо издать альбом вышивок, но увы… – где взять двум девчонкам начальный капитал!..

Слушая диски с записями композиций в сопровождении шофара, Ширли грустно вздохнула: «А мне приходится все записи прятать от близнецов, комнату от них запирать, чтобы в моё отсутствие не забрались в комнату и не уничтожили записи.

Они уже грозились». – «Да что это такое, в конце концов!! Неужели папа с мамой не могут им по ушам надавать? – вдруг возмутилась Ренана. – Наш бы папа… Ух-х!

Он бы им показал такой силуфо-культ! У нашего папы они бы сидели тише воды, ниже травы!» – и девочка свирепо сверкнула глазами, словно бы превратившись прямо на глазах в разгневанную львицу. Ширли улыбнулась ещё грустнее и медленно произнесла: «Мои родители не могут. Мама… – сама знаешь… И то… именно она иногда им замечания делает, строго прикрикивает на них. А папа стал на себя не похож. Да ещё этот идиот Тумбель!..» «Ладно, хватит о грустном! Послушай нашу новую запись!.. Нет, это не совсем Гилад и Ронен! Между прочим, свирель в сопровождении шофара! На свирели, знаешь, кто играет? Нет, не Шмулик… Шмулик – вот он сейчас на флейте вступит…» Когда растаял последний звук, Ширли выдохнула восторженно: «Здорово он стал играть!» – «Ага… Это он уже на поперечной флейте – он её здорово освоил! Я думаю, ему надо играть только на поперечной флейте, на продольной он и так умеет отлично играть!» – «Если бы он освоил несколько духовых инструментов на уровне флейты, было бы совсем неплохо: духовик-универсал! А что с кларнетом?» – «Ничего.

Нет времени. И вообще, у него больше ни на что нет времени, он, похоже, действительно решил остановиться на флейте… и, конечно, на шофаре. Вообще они оба чем-то там непонятным занимаются, наверно, разрабатывают технику игры на угаве, ещё возятся с конструкцией. Правда, не знаю, зачем это им…» – ответила Ренана. Девочки на какое-то время снова замолкли, с наслаждением слушая любимые мелодии. Ширли прикрыла глаза и принялась тихо напевать. Открыв глаза, она с изумлением увидела, что со стороны веранды на неё взирают из одного угла Рувик, из противоположного – Ноам. Друг на друга братья стараются не смотреть. А Шмулик нетерпеливо дёргает брата-близнеца за рукав, пытаясь вывести его из оцепенения.

Когда они успели тут появиться?

* * *

В дни праздника к близнецам приехали их друзья-студийцы из Меирии, в их числе были и двоюродные братья Ширли Цвика и Нахуми. Ширли, конечно же, принялась их спрашивать, как бабушка с дедушкой, как их родители, братья и сёстры, Мория с семьёй. Нахуми только сообщил, что у него новый братик Мойшеле, но всё больше почему-то угрюмо отмалчивался. Цвика рассказал, что недавно в Неве-Меирию перебралась семья Мории. Её муж Эльяшив Бен-Шило получил смиху (диплом раввина), и его пригласили преподавать в меирийскую музыкальную йешиват-тихон, ту самую, где начали учиться близнецы Дорон.

Цвика воскликнул: «После этого я несколько раз говорил родителям, что надо всем Магидовичам перебираться в Неве-Меирию – ведь мы всё равно потом будем в йешиве у Эльяшива учиться и жить там. Но бабушка и дедушка ни за что не хотят на старости лет оставлять свой дом, к которому они так привыкли!» – «Ещё бы! Вся жизнь в нём прожита, столько с ним связано!» – заметила Ренана. – «А у папы с Амихаем в Меирии налажен успешный бизнес. Как будто там не могут…» – буркнул Цвика. Нахуми, отвернувшись, молчал, потом буркнул: «Чего зря говорить… Она ещё может запретить мне ходить в студию, учиться играть на гитаре…» – «Но ведь папа согласен! И дедуля готов оплачивать!» – «Если запретит, я из дома убегу!» – «Лучше переходи к нам, будем с тобой в одной комнате… И папа с мамой будут рады…» Ширли удивлённо смотрела на них и ничего не понимала. Цвика участливо похлопал Нахуми по плечу, подмигнул сестре, шепнув: «Не бери в голову! Пошли брат!» – и мальчишки удалились в комнату к близнецам. Вскоре оттуда понеслись знакомые мелодии, прерываемые невнятным бубнением.