Текст книги "Мачо в перьях"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Я немного успокоилась, но не до конца: а вдруг оборудования нет? Впрочем, вслух опасений высказывать не стала. Зачем лишний раз волновать девчонок?

С «запутанными» террористами мы поступили просто: спихнули в люк, обнаруженный мною за перегородкой, не слишком заботясь о целостности плохих парней. Подумаешь, сломают по паре костей, им это только на пользу.

Ингумбо, еще не пришедшего в себя после дружеской встречи с прикладом, мы тоже скрутили. Все-таки напророчила Ленка – придется нам тащить эту тушу в лагерь!

– Это не человек, это мамонт какой-то! – пыхтела Маруся. – Давайте уже придем скорее или хотя бы привал устроим, что ли, – сил моих больше нет… Так вот взяла бы и бросила этого козла посреди джунглей!

Наш отряд, блестяще исполнив освободительную миссию и даже захватив «языка», возвращался в стан «амазонок» в приподнятом настроении. Впереди, как и положено командиру, шла студентка и освещала дорогу фонариком. Позади нее плелись мы, таща на одеяле стреноженного Ингумбо. На свежем воздухе он быстро пришел в себя и начал извиваться на одеяле, тем самым осложняя нам жизнь. Потому я сделала негру последнее китайское предупреждение:

– Будешь дрыгаться – еще раз по башке схлопочешь. Усек?

Ингумбо согласно заморгал. Ответить словами он не мог – носок мешал. Мы решили употребить данную часть мужского гардероба, чтобы негр не отвлекал нас разговорами или, не дай бог, угрозами. Метод хоть и жестокий, зато надежный, уже проверенный.

Через какое-то время зароптала и Дарья. Тогда Ленка все-таки дала согласие на привал. Мы с удовольствием опустили ненавистную ношу на землю. Ингумбо недовольно гукнул – видать, часть его тела ударилась о какой-нибудь корешок.

– Молчи, головастик копченый, – беззлобно ругнулась Маруська, тяжело дыша. – Отожрался, понимаешь, как индюк перед Рождеством, а нам теперь мучайся… Лен, а может, прикончим его? Или диким зверям на съедение оставим? На хрена нам этот кабан?

– Пригодится, – вновь повторила Ленка.

Пока мы с девчонками отдыхали, она возилась с «уоки-токи», пытаясь связаться с Настасьей. Лагерь хранил подозрительное молчание.

– Наверное, батарейка у «трубы» села. – Особой уверенности в голосе студентки я не услышала, и это не понравилось. Почему-то вспомнились слова Маньки о количестве террористов. Девчонки видели пятерых, мы обезвредили двоих – Иуда-Пятница не считается. Где остальные трое? Уж не готовят ли они нам теплую встречу?

– Мань, ну-ка, освободи товарищу речевой аппарат, – попросила я подругу.

– Зачем?

– Хочу задать ему пару вопросов. Сомнения меня терзают, Марусь…

– Это серьезно, – уважительно кивнула подруга и исполнила просьбу.

Ингумбо с полминуты отплевывался и бубнил себе под нос какие-то ругательства. Африканские, должно быть.

– Ну вы и садисты. Живому человеку его же собственные носки в рот засовывать! – перешел на русский язык негр.

– Ладно, не скули, это не смертельно, – махнула рукой Маруська. – У Ярославы вопрос к тебе имеется. Советую быть откровенным. Иначе… – Манька красноречиво покосилась на «АКМ», болтавшийся у меня за спиной: – Славик, приступай к допросу. Слушай, а давай его пытать?

Вот так Маня! Никак не ожидала от нее такой кровожадности.

– Не надо. – Манька заметно сникла, а я обратилась к Ингумбо: – Где твои дружки?

– Какие дружки? – не понял негр.

– По партии…

– По какой еще партии?

– По Аль-Каиде, конечно. Девочки видели пятерых. В подвале сейчас отдыхают двое… Где остальные?

Мне показалось или Ингумбо действительно испугался? Что же его так обеспокоило, интересно знать? Дашка с Ленкой, услыхав, что я затеяла беседу с пленником, переместились поближе к нам и с интересом прислушались.

– Так скажешь нам, где твои соратники по терроризму? – обратилась к Ингумбо Манька. – Или нам применить более действенные методы допроса?

– Сами же сказали, в подвале…

– Ай, ай, ай! Какая досада! Оказывается, наш африканский друг язык русский выучил, а считать по-нашенски не научился… Чего так? Жена неграмотная попалась? – посочувствовала я негру и, растопырив пятерню перед его носом, грозно молвила: – Смотри сюда, недоучка. Пять пальцев видишь? Два убираем, осталось три. Вот где эти три пальца, в смысле, террориста?

Ингумбо помолчал немного, подумал, а потом равнодушно ответит:

– Не знаю. Когда я пришел на базу, там были только Алим и Зейн…

– Они, конечно, тоже не знали, куда делись их дружки, – предположила Маня.

– Может, и знали, да я не спрашивал.

Маруська, глядя на меня, вопросительно мотнула головой, мол, что дальше, Славик? А что дальше? Я же не господь бог, чтобы читать мысли. Хотя мысли Ингумбо были бы чрезвычайно интересны. По крайней мере, я тогда смогла бы определить, правду говорит он или нет… Далее последовало неопределенное подергивание плечами. Манька кивнула, дескать, все понятно, и вернула носок на место, то есть в рот Ингумбо. Он вздумал воспротивиться этому, но Маня утихомирила бунтовщика весомой затрещиной.

Мы уже собрались продолжить путь, как неожиданно возмутилась молчавшая до сей поры домохозяйка Елена:

– Кто-нибудь объяснит, почему мы тащим на себе этого здорового мужика?

Сам факт того, что Елена заговорила, меня обрадовал. Значит, шок у нее прошел, а вопрос, вполне разумный, кстати, убеждал в здравости рассудка домохозяйки.

– Он нам пригодится, – не слишком уверенно повторила Маруська слова студентки.

– Это понятно, – махнула рукой Елена, – я имею в виду, к чему нам его тащить? Он вполне может идти сам.

– А если сбежит? – усомнилась Дарья.

– Не убежит. Мы ему ножки не станем развязывать.

– И как же он пойдет? Как кенгуру, что ли, скачками?

– Не перебивай, Марусь. Я поясню: ослабим веревки настолько, чтобы можно было ногами перебирать самостоятельно, а вот убежать – невозможно. Пусть семенит себе потихонечку!

Я поняла, что имела в виду Елена. Еще в школе мы проделывали такой фокус с мальчишками, когда играли с ними в футбол. Выиграть по-честному у пацанов сложновато, поэтому приходилось обматывать им ноги прыгалками. Очень забавно было наблюдать, как здоровые парни, злясь и ругаясь, семенят за мячом! Справедливости ради мы, девочки, позволили связать себе руки, потому как в пылу борьбы активно пускали их в ход.

В общем, идея понравилась. Правда. Ленка, принадлежащая новому поколению «Пепси», не сразу поняла, о чем речь, а когда ей объяснили, пришла в полный восторг.

На этот раз мы стреножили Ингумбо по-настоящему. Он стоически перенес эту процедуру, попробовал сделать несколько шагов, но, не имея навыков, немедленно упал, шмякнувшись лбом об ствол дерева. Не слишком удачно: из рассеченной брови резво побежала кровь. Подняться самостоятельно негр не мог, пришлось нам самим ставить его на ноги. Дашка, матерясь и проклиная клятву Гиппократа, которую ну никак нельзя нарушить, оказала Ингумбо первую медицинскую помощь подручными средствами. Иными словами, она сорвала какое-то растение с крупными листьями, налепила один листок на разбитую бровь, а чтобы он не отвалился, примотала его к голове негра тряпочным лоскутом. Очень странно, но Ингумбо почему-то активно сопротивлялся проявлению милосердия: он мотал головой, страстно мычат и выпучивал глаза.

– Чего это с ним? – удивилась Маруська, глядя на беснующегося негра, и сама себе ответила: – А-а, супермена из себя строит! Джервахарлар несчастный!

Я насторожилась:

– Кто-кто?

– Темнота ты. Славка, как я погляжу. Джервахарлар – национальный африканский герой, революционер. Перевороты разные в Африке устраивал… Не иначе от нашего Ильича идей нахватался. У него и фамилия соответствующая: Негр. Между прочим, это из-за него всех чернокожих неграми называют.

Интересная теория! Утверждать не берусь, но, по-моему. Джевахарлал Неру, имя которого так смело исказила Манька, к африканским революциям не причастен. Надо будет побеседовать с Марусей на исторические темы – может, еще чего интересное узнаю.

Оставшийся путь до лагеря дался нам нелегко. Ингумбо самостоятельно передвигаться категорически не мог, все время норовил свалиться. Попеременно – то мы с Маней, то Дашка с Еленой – нежно поддерживали его под руки. Негр с каждым шагом почему-то казался все тяжелее. Маруся, заподозрившая Ингумбо в симуляции, пыталась пинками и толчками убедить его вести себя прилично. Однако негр не спешил удовлетворять пожелания моей подружки. Она ужасно злилась и все чаще стала возвращаться к мысли оставить его на съедение голодному зверью.

– Мань, согласно конвенции Международного трибунала с пленниками следует обращаться гуманно… – напомнила я Маруське. В это время была как раз наша очередь «сопровождать» Ингумбо.

– То-то они мне фингал под глазом поставили. Не иначе как из соображений гуманизма и в целях соблюдения этой самой конвенции.

– Так ты ж первая укусила…

– А нечего было меня за плечи хватать! Я, может, родному мужу это позволяю только по праздникам!

– Все равно мы с Ингумбо поступаем очень жестоко: сперва прикладом по башке треснули, потом скрутили, а теперь и носок в рот засунули… Слушай, вдруг у него того… этого? Ну, потому что… – осенила меня идея.

Маня попыталась реанимировать негра очередным пинком, не преуспела, оттого обозлилась, но почему-то на меня:

– Чего «того», «этого»? Изволь изъясняться нормальным языком!

– Так ведь я и изъясняюсь, Мань. Ты просто не врубилась. Может, негру носок мешает? Вдруг у него насморк, и он задыхается? И вообще, я слышала, у негроидной расы несколько иное строение скелета черепа. Запросто может оказаться, что они дышат одновременно ртом и носом. Причем ртом намного интенсивнее. Наукой доказано! – весомо добавила я.

Науки Маня уважала, в особенности те, в которых ничего не смыслила. Антропология относилась именно к таким. Подружка моя хоть и имела диплом микробиолога, очень быстро забыла все, чему ее учили в институте. К тому же в вузе ей приходилось иметь дело с маленькими организмами, с плесенью, к примеру, с грибками всякими. А такой огромный организм, как Ингумбо, никак не вписывался в круг ее научных интересов. Но против науки переть Маруся не стала, поэтому извлекла носок изо рта негра, правда, с явной неохотой.

– Фу, гадость какая! Славик, какой-то он не такой…

– Носок?

– Дура! Какой носок? Ингумбо наш!

А что с ним?

– Мне кажется, он распух…

Я давно знакома с фантазиями подруги, поэтому не придала значения ее словам, сочтя их результатом усталости. Между прочим. Ингумбо даже не поблагодарил нас за неукоснительное соблюдение Международной конвенции. Он вообще еле двигал ногами и повис на наших руках, как лапша на вилке. Тут настала очередь Дашки с Еленой поддерживать негра, и данная проблема перестала меня занимать.

Наконец отряд вышел к лагерю. К этому моменту мне нужно было уговаривать себя сделать очередной шаг. Да и девчонки тоже едва двигались.

Оказывается, ночь уже кончилась. В джунглях это незаметно, а вот на берегу океана хорошо было видно, как розовеет небо. Возле затухающего костра сидели, тесно прижавшись друг к другу, Карина, Кристина и Настасья. Вполне мирная картинка, не вызывающая подозрений: девчонки дружно волнуются в ожидании нашего возвращения. Однако Ленка почему-то настороженно замерла.

– Ты чего, Лен? – вздрогнула Маруська. Последние несколько метров она шла в состоянии легкой полудремы и очнулась, только уперевшись носом в лопатки студентки. При виде лагеря и девчонок Маруся обрадовалась: – О, пришла, слава богу! Вон наши девчонки сидят.

Движимая горячим желанием поприветствовать «амазонок», подружка дернулась вперед.

– Стой, – Ленка потянула Марусю за футболку.

– Почему?

– Подожди немного. Что-то здесь не так…

Подошли Дашка с домохозяйкой и Ингумбо на руках. Воспользовавшись остановкой, девушки отпустили негра. Тот сразу же рухнул на песок.

– Батюшки, что с ним?! – испуганно вскрикнула Елена.

– Не обращай внимания, – отмахнулась Маня, – симуляция обыкновенная. Все революционера-героя из себя строит.

– Да нет же! Он… Он весь какой-то круглый, как… как резиновая кукла.

Мы с Маруськой склонились над негром. Выглядел он, прямо скажем, фигово: лицо округлилось до размеров баскетбольного мяча, шея вздулась, глаз не было видно вообще, зато нос и губы занимали добрую половину физиономии. На лбу Ингумбо проступил пот, а сам он тяжело дышал. Повязка врезалась в голову, как стринги в телеса толстой дамы. Увидев все это, Маня набросилась на Дашку:

– Это что такое?! Почему пленник в таком состоянии?! Ты же нарушаешь конвенцию! У него отек Квинке!

Я изумилась:

– Откуда про отек знаешь?

– Не помню, слышала где-то. Слово понравилось, вот я его и запомнила, – скривилась Манька и немедленно выдвинула предположение: – Дашка, наверное, чересчур туго голову негру обмотала, вот он и отек. Эх, Дарья! Ты бы еще на шею жгут наложила!

– Между прочим, я гинеколог, – огрызнулась Дашка.

Трудно ее заподозрить в злом умысле, я помню, как она старалась, когда приматывала листок растения к голове Ингумбо. Листок? Хм, я не ботаник, но даже мне известно, что в джунглях некоторые растения ядовиты. Не смертельно, конечно. Однако проблемы со здоровьем могут возникнуть. Эта неприятность, видимо, и произошла с Ингумбо.

Ни слова не говоря, я не без труда сняла с головы негра грязный лоскут. Листок рокового растения пришлось отдирать как пластырь. Сами знаете, какое это «приятное» ощущение. Правда, Ингумбо даже бровью не повел, а лишь негромко простонал. Наш медик – все-таки медик! – тоже сообразила, в чем причина необычного состояния негра. Она сняла с пояса пластиковую бутылочку с водой, щедро окропила бровь Ингумбо и, потрепав его по бесчувственной щеке, довольно заметила:

– Есть все-таки бог на небесах! Воздалось тебе, козел, за грехи твои. И это только начало…

– Жить будет? – с жалостью глядя на негра, поинтересовалась я. Мне действительно было его жалко. Молотили несчастного и свои, и чужие; колено прострелили – теперь полжизни хромать будет; еще и ядовитым растением «угостили». Это ж сколько испытаний выпало человеку!

– Будет, – скривилась Дарья, – но хреново-о!

Сразу видно, что ей плевать на эту самую Международную конвенцию.

– Ну, мы идем или так и будем кудахтать над этим полутрупом? – возмутилась Маруська.

Взоры всех присутствующих, исключая, конечно, вышеупомянутый полутруп Ингумбо, обратились на студентку. Покусав губы, она все-таки решилась:

– Ладно, все равно уже… Пошли.

Как-то мне не очень понравилась эта фраза. Что значит «все равно уже»? Кому все равно? И что Ленка имеет в виду? Маруська не позволила всерьез озаботиться этими вопросами. Она слегка подтолкнула меня в спину и с сожалением покачала головой:

– Много думаешь, Славик! Голова заболит. Топай давай…

Конечно, я подчинилась грубой силе, но тревожных мыслей не оставила. Ингумбо мы с собой не потащили – оставили приходить в себя на песке. В таком состоянии он все равно никуда не денется.

Чем ближе мы подходили к костру, у которого по-прежнему сидели девчонки, тем тревожнее ухало сердце. Не могли они не слышать нашего приближения: то Ленка, то Манька, а иной раз даже молчаливая домохозяйка окликали близняшек и Настасью. Не слишком громко, но девчонки все же должны были услышать, тем более что океан был относительно спокоен. Однако «амазонки» не спешили бросаться навстречу своим товаркам.

– Спят они, что ли? Или оглохли совсем? А может, марулы надрались? – строила предположения Маруся. Голосок у подруги дрожал, она явно нервничала, впрочем, как и все мы. Да и как тут не нервничать?! Так неподвижно могут сидеть только статуя Будды да футбольные болельщики после проигрыша наших на чемпионате мира.

Все оказалось гораздо хуже, чем предполагала Манька: девчонки вовсе не спали и не оглохли, и даже марула была ни при чем. Просто их кто-то связал, а рты заклеили скотчем. По лицам «амазонок» катились крупные – размером с кулак – слезы.

Дарья, Маня, студентка Ленка, домохозяйка и я столбенели минуты на три. Первой от столбняка очнулась Дашка. Наверное, ее встряхнуло чувство долга. Она протянула руку к Насте, чтобы сорвать кусок скотча с губ страдалицы.

– Замри! – до смерти всех напугав, громовым голосом крикнула Ленка. – Не двигайся, поняла?

– Почему? – пролепетала Дарья, однако так с протянутой рукой и замерла.

– По кочану, – сердито буркнула Маруся, хватая меня за руку бульдожьей хваткой. – Славка, щас бабахнет, ей-богу, бабахнет! Разметает нас волна взрывная по всему острову… А я ведь и не пожила совсем, только замуж вышла! Ребеночка хотела завести… Ох, голова моя бедовая! Чего ж меня на эту Обезьяну занесло?!

– Мань, ты чего городишь-то? Голова у тебя дурная, факт бесспорный, но при чем здесь дети? И что значит завести? Это тараканы заводятся, а дети… они… в общем, они как бы рождаются…

– Ты мне будешь рассказывать, откуда дети берутся! Я это еще в детском саду выяснила. Только к чему мне теперь эти знания? Того и гляди бабахнет…

– Да чего бабахнет-то?! – не выдержала я. К этой минуте мне не без труда удалось отодрать от себя подружкины руки.

Маруся первым делом закатила глаза, дивясь моей бестолковости, а потом молча ткнула пальцем в связанных девчонок, застывшую в неловкой позе Дашку и лежащую на песке студентку. Глянув в указанном направлении, я наконец понята, что имела в виду Маня под словом «бабахнет».

Карину. Кристину и Настасью связали обыкновенной веревкой. Причем без затей связали-то, без той дьявольской изобретательности, с какой Маруська и Ленка спеленали террористов на их же базе. При наличии желания освободиться от веревки это можно было бы сделать на раз. Однако граната типа «лимонка», засунутая за узел, мешала обрести узницам свободу. К кольцу от чеки кто-то очень умный приторочил тонкую проволоку, другой конец которой соединил с палкой, воткнутой в песок возле костра. Именно этим обстоятельством объяснялась странная окаменелость несчастных «амазонок»: одно легкое шевеление, и… Словом, бабахнет!

Волнение Маруськи передалось мне, как грипп. Она-то хоть замуж сходила, а я? Так и помру старой девой! Ну, не девой, конечно, и совсем не старой, но все равно обидно!

Однако я посоветовала себе отложить скорбь по собственной безвременной кончине до лучших времен. В том случае, если они, конечно, наступят. Сейчас надо было что-то немедленно предпринимать, ведь теперь уже и шимпанзе понятно – террористы поблизости. Я завертела головой в их поисках. Маньке это не понравилось:

– Вертишься, как Волочкова! Уймись, Ярослава, очень тебя прошу. Вдруг бабахнет? Или ты что-то потеряла?

– Угу, потеряла. Террористов…

– Ну ты даешь, подруга! Весь этот дурацкий остров кишмя кишит террористами, а она их потеряла. У тебя чердак на месте?

– На месте в отличие от твоего. Неужели непонятно: они где-то рядом, те трое, которых мы потеряли. Может, их и больше, конечно. Вот ведь… твою мать! – неожиданно даже для самой себя выругалась я. – Как чувствовала! А все из-за тебя, ехидна! Лучше б мы по полям сражений скитались в поисках останков героев-красноармейцев или в музей сходили…

– Тебе здесь картинок не хватает, что ли? – обалдела Маруся, раздражая меня своим непониманием ситуации. Как-то она поглупела в одночасье… Может, кратковременный плен наложил скорбный отпечаток на ее психику?

Пока я пребывала в раздумьях, Ленка ужом ползла вдоль проволоки, едва заметной в отсветах потухающего костра и занимающегося рассвета. Однажды студентка уже выступила в роли сапера. Дебют вышел удачным, может, и сейчас все обойдется?

– Господи, ну чего же она копается так долго? – услышала я за спиной негромкий стон Дарьи.

– Ишь, умная какая! Иди сама попробуй. – предложила Елена. – Одно неверное движение, и…

Маня горячо поддержала домохозяйку:

– Точно, так бабахнет! Вот мне Игнат рассказывал, у них однажды случай приключился…

Что за случай приключился у Маруськиного мужа, узнать так и не удалось, потому как Ленка справилась с растяжкой.

– Готово, – перевела дух студентка.

– Так их уже можно развязывать? – робко поинтересовалась я, косясь на гранату, все еще торчавшую за веревочным узлом.

– Угу, можно. Только не заденьте чеку ненароком…

Честно говоря, я бы предпочла, чтобы Ленка сама вытащила «лимонку», но она устало опрокинулась на спину и закрыла глаза. Ленка, разумеется, а не граната. Ни Маруська, ни Дарья, ни Елена никак не могли решиться подойти к связанным «амазонкам» и почему-то с надеждой посматривали в мою сторону. Можно подумать, я тут самая смелая!

– Славик, так ты иди, – посоветовала Маруся, подталкивая меня в спину.

– А чего сразу Славик? – возмутилась я, но не очень уверенно, потому как все равно понимала – отлынивать бесполезно.

– У тебя опыта больше, – подруга усилила нажим на спину, – да и смекалка лучше…

Подруга называется! Ну ничего, отольются кошке мышкины слезки! Я еще припомню Мане и эту грубую лесть, и ту легкость, с какой она рискует моей головой. Маетно вздохнув, я все-таки сделала шаг по направлению к девчонкам.

Не тут-то было! Прямо передо мной вдруг взвилось несколько маленьких фонтанчиков из песка. Их появление предварял сперва звук короткой автоматной очереди, а потом характерное повизгивание пуль.

– Ух, ё!!! Ложись! – крикнула Маруська и первой пала ниц. Мы все охотно последовали ее примеру, причем так быстро, будто нам одновременно подрубили ноги. Мне этого показалось мало, оттого я завозилась на песке в попытке окопаться.

– Вот и встретились, – пробубнила моя пятка голосом Мани и грязно выругалась. Конечно, не сама пятка, а голова подружки, в нее упиравшаяся. – Ярослава, ты, кажется, искала террористов? Поздравляю, ты их нашла. Чего ж не радуешься?

– Радуюсь, – дрыгнула я ногой.

– Ой! – это моя пятка угодила в Маруськину голову.

«Значит, здесь они… Поздравляю, Славка, твоя интуиция выше всяких похвал. Может, подскажешь, чего теперь делать? – с издевкой спросила я сама себя. – А вот интересно, почему мы никого не заметили? Где плохие мальчики спрятались? Стреляли со стороны океана… А там у нас что? Правильно, сломанный катер».

Желая проверить догадку, я осторожно приподняла голову и скосила глаза в сторону катера. Железная логика не подвела и на этот раз: от катера по направлению к нам лениво шагали пятеро мужчин с автоматами, стволы которых смотрели прямо на нас. Что-то не везет мне нынче – второй раз за довольно короткое время я попадаю под прицел. Как с этим бороться? Впрочем, на этот раз было не так страшно. Привыкаю, что ли?

Все пятеро – и не подумаешь, что террористы! – обрядились в обычные джинсы, заправленные в высокие армейские ботинки. Футболочки на всех, а поверх футболок болтались камуфляжной расцветки жилеты с бесчисленным количеством карманов. Лишь автоматы, наши, между прочим, родные «АКМ», выдавали недобрые намерения пришельцев.

Когда группа остановилась в метре от нас, один из мужчин что-то громко крикнул.

– Чего он хочет? – глухо поинтересовалась Маня.

– Откуда мне знать? Был у нас толмач, да кончился. Ему переводить, а он лыка не вяжет, в смысле, приболел слегка… Вон метрах в десяти отсюда валяется, – негромко отозвалась я.

Мужчина снова что-то крикнул. Маруся заволновалась:

– А вдруг он чего требует, а мы и не знаем чего, потому выполнить не можем? Осерчает, да шмальнет по нам из автомата… Славик, как быть-то? Соображай своей умной головой, да побыстрее!

Легко сказать, соображай. Как соображать под дулами пяти автоматов? Хоть я и несильно боялась, но думать под прицелом все-таки несподручно.

Крепкие мужские руки подняли меня вверх в стремлении поставить на ноги. Напрасные старания, честное слово! Мои ноги сделались ватными и стоять ну никак не хотели. Парень, что меня поднимал, быстро решил возникшую проблему: он просто посадил меня на песок, предварительно отобрав автомат. С остальными девчонками поступили так же. Во всей этой ситуации, довольно неприятной, можно даже сказать, трагической, я усмотрела некоторые плюсы. Во-первых, все «амазонки» снова вместе, а во-вторых, нас не убили. Впрочем, последнее обстоятельство, вполне вероятно, временное.

Новый день на острове окончательно вступил в свои права, и в его свете я наконец рассмотрела наших тюремщиков. Их возраст определить оказалось довольно проблематично: все смуглые, бородатые, в темных очках – словом, одинаковые, как однояйцевые близнецы. Тут мне вспомнился старинный мусульманский обычай: юноша, взрослея, не должен брить бороду. Следовательно, чем длиннее борода, тем старше мужчина. Судя по бородам террористов, они еще салабоны – лет по двадцать пять, двадцать семь каждому. А может, обычаи изменились?

– О, ковыляет наш толмач, – шепотом проинформировала Маруська.

К этому моменту нашу разведгруппу, то есть меня. Маню, Дарью, обеих Ленок, связали и подсадили к близняшкам и Настасье. Правда, нам повезло немного больше, чем им, – у террористов, видимо, закончился скотч, и рты у нас остались неохваченными, в смысле, незалеченными. Этим обстоятельством немедленно воспользовалась моя неугомонная подружка. Она сообщила о приближении Ингумбо и принялась ворчать:

– У-у, сволочь! Джервалхарлар-то их, когда революции затевал, не для таких граждан старался…

– Маня, Джевахарлал Неру в Индии старался. – попыталась я восстановить историческую справедливость, но Марусю сбить с толку подобными пустяками невозможно.

– Фигня. – отмахнулась она. – Эх, жаль, у меня руки веревкой заняты, а то покусала бы этого придурка!

– Разве ты еще и руками кусаешься? – удивилась я.

– Кусаюсь я зубами. Просто зубы чесаться не могут, а руки так и зудят.

– Лучше уймись, Марусь. Первая твоя попытка пустить в ход зубы окончилась плачевно. Лучше посмотри на этих… внимательно. Узнаешь кого-нибудь?

– А должна? – насторожилась подруга, пронзая зорким взглядом террористов. Они стояли полукругом неподалеку от нас и, смеясь, что-то обсуждали, то и дело поглядывая на Ингумбо. Я еще раз их пересчитала – так и есть, пять человек. Это что ж выходит, те двое из подвала, которых Маня с Ленкой так тщательно упаковали, сумели освободиться?

– Узнаешь? Нет? – поинтересовалась я результатами рентгеновского обследования.

– Господи, да они все одинаковые, как партия и Ленин! Две руки, две ноги, голова… Славик, ты намекни, а? Я понятливая, сразу соображу.

– Да? Ну ладно. Скажи, пожалуйста, того, кто тебе поставил украшение под глаз, ты здорово укусила или так себе?

– Обижаешь! До крови! В этот укус я, можно сказать, всю душу вложила, всю ненависть к врагу.

– Молодец, – одобрительно кивнула я. – Это значит что?

– Что?

– Это, Маня, значит, что по меньшей мере одна рука из десяти должна быть пе-ре-вяза-на.

– Конечно, он при мне ее бинтом заматывал… Не томи, Ярослава! Объясни толком, что-то я никак не врублюсь, к чему ты клонишь, – пожаловалась понятливая подружка.

– К тому. Террористов на острове уже семь человек, включая тех двоих из подвала, а с нашим Ингумбо и все восемь… – пояснила я, закусив губу, чтобы не разреветься от отчаяния.

– Хорошие дела, – присвистнула Манька. – Террористы размножаются как тараканы…

Очень ценное наблюдение! Учитывая наше беспомощное состояние в данный момент, бороться с ними мы никак не можем, а потому ближайшее будущее рисовалось мне весьма туманно. Получил ли мир наше послание с просьбой о помощи? Что с нами будет, если не получил? По телевизору я иногда видела кадры новостных передач о заложниках, попавших в лапы террористов. Как правило, участь их печальна, я имею в виду пленников. Террористы выдвигают какие-то требования… А вот что происходит дальше, в новостях почему-то не говорят, просто спустя некоторое время объявляют о гибели несчастных заложников. Скорее всего, требования террористов никто не выполняет.

Разрыдаться захотелось еще сильнее. Наверное, я так бы и поступила, но к нам приблизился Ингумбо. Плакать перед врагом я посчитала ниже своего достоинства, потому гордо задрала подбородок и еще сильнее прикусила губу.

– Как дела? – Ингумбо предпринял попытку улыбнуться. Вышло так себе, на троечку с минусом. Отек, конечно, слегка спал, но лицо негра все еще было круглым, как сгоревший блин. Кровь на рассеченной брови запеклась безобразной коркой, а лоб, щеки и даже шея покрылись пупырышками. Такими, знаете, какие выскакивают на теле, если по нему случайно задеть крапивой. В ответ на банальный вопрос Ингумбо я презрительно фыркнула и скроила надменную мину.

– Слушай, товарищ, – проникновенно обратилась к негру Маруся, чем вызвала во мне бурю негодовании: какой он нам товарищ?! Африканский крокодил ему товарищ! Маня сделала вид, что не заметила моей реакции, и попросила: – Поправь, пожалуйста, веревку, а? Вот тут, на правом плече… Натирает…

Секунду примерно Ингумбо размышлял, пытаясь найти подвох в невинной просьбе, не нашел и, кивнув, протянул руку к Манькиному плечу. Кровожадно сверкнув очами, подруга впилась в черную руку, словно голодная пиранья. Вопль безумного самца гориллы, мое торжествующее «а-а-а» и Марусино удовлетворенное урчание слились воедино. «Амазонки» со свободными ртами одобрительно заулюлюкали, а близняшки с Настасьей восторженно аплодировали глазами.

Однако торжество справедливости длилось недолго. Ингумбо свободной от зубов рукой с размаху врезал Мане по лицу, желая, видно, придать ему недостающую симметрию, потому как фонарь под глазом подруги выглядел уж очень одиноко.

Маруся выпустила руку негра, сплюнула с губ кровь и плотоядно оскалилась:

– Это тебе за всех нас и за вашего великого революционера Джервалхарлара.

Гордясь поступком отважной подруги, я мысленно махнула рукой на историческую справедливость и искренне поверила в африканского героя-революционера.

Террористы смеяться перестали. Манькин демарш здорово их разозлил: они что-то залаяли на своем тарабарском наречии, забегали, засуетились, а потом дружно направили на нас автоматы.

– Ну все, сейчас они расставят все точки над китайским алфавитом, – грустно констатировала Маруся. – Девчонки, простите меня, убогую! Не удержалась я… Прадед мой во Вторую мировую связистом был, под Орлом погиб. Так вот он так же, зубами, провод сжал. Гены, что ли, во мне взыграли?

Подруга выглядела искренне несчастной, оттого упрекать ее ни у кого язык не повернулся, а Ленка-студентка даже попыталась успокоить Маню:

– Не казни себя, Марусь. Если честно, ты молодец. Жаль, что я сама до этого не додумалась. Между прочим, если нас убьют сразу, можем считать, повезло…

– Что-то мне подсказывает, что удача нынче не на нашей стороне, стало быть, везения не видать, – саркастически ухмыльнулась Дашка.

Ингумбо, оправившись от нервного потрясения, вновь подошел к нам, но на этот раз благоразумно остановился на безопасном расстоянии. Пупырчатые ноздри негра раздувались, как у Конька-Горбунка, разве только пар не валил. Все еще оплывшие глазки гневно сверкали.