Текст книги "Одно другого интересней"

Автор книги: Ежи Брошкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Ясно.

– Так вот слушай, – важно произнес Горошек. – Мой план таков: сначала мы должны сориентироваться на местности.

– Это еще что такое?

– Очень просто: когда где-нибудь случится происшествие, милиция всегда первым делом производит ориентировку.

– Какую ориентировку?

– О господи! – возмутился Горошек. – Осматривают место, где что-то произошло. Это и называется «ориентировка на местности».

– Угу, – задумчиво протянула Ика. – Ну ладно. Но раз происшествие было не на местности, а, например, на вокзале, то это уже не ориентировка на местности, а ориентировка на вокзале или на перроне.

– Очень возможно, – сказал Горошек. – Пошли!

– Куда?

– Туда, где он потерялся.

– А где он потерялся?

– Здравствуйте! На вокзале.

– Горошек! – грозно сказала Ика. – Да ведь на вокзале десять платформ, четыре зала ожидания, три ресторана, две камеры хранения, двадцать касс, комната матери и ребенка, и я не знаю еще что. Какую ты тут будешь делать ориентировку? Перронную, ресторанную или ожидальную? Эх, ты!

Она сочувственно покачала головой.

Горошек глядел на нее растерянно.

– Действительно, – сказал он, – надо это продумать… Но Ика окончательно взбунтовалась:

– А по-моему, тут нечего продумывать. Надо просто узнать.

– Что узнать?

– Как – что? Узнать, где малыш потерялся. В поезде, на перроне или в зале ожидания… Верно или нет?

– Ну, верно. А где ты это узнаешь?

– Надо спросить

– Кого?

– У всех надо спрашивать: в буфете, у контролеров, может быть, даже у милиционера.

– Ха-ха! – произнес Горошек, в свою очередь сочувственно покачав головой. – Так они тебе и сказали! Эх ты!

– А почему бы им не сказать?

– Эх, ты, чудачка! Да ведь если бы они сами знали, они бы давно его нашли! Придумай что-нибудь получше!

Ика, смутившись, оглянулась, словно в поисках помощи. Тут взгляд ее упал на телефонную будку с табличкой «Автомат не работает». И она облегченно вздохнула.

– Жди меня здесь! – сказала она.

– Что ты там опять… – начал Горошек.

Но Ика не дослушала вопроса.

Она смело вошла в телефонную будку и сняла трубку. При этом она повернулась спиной к двери будки и не взглянула на Горошка, который довольно выразительно постучал себя по лбу.

– Алло, – сказала Ика. – Говорит Ика. Я ищу Яцека Килара. Алло!

В трубке что-то зажужжало.

– Алло, – повторила Ика громче. – Я разыскиваю трехлетнего Яцека Килара, который сегодня днем потерялся на вокзале! Алло, алло!

В трубке опять что-то зажужжало, потом затрещало, заскрипело, заворчало, загудело, и в конце концов отозвался скрипучий, сильно простуженный голос:

– Ну, что там еще? Читать, что ли не умеешь? Не видишь, что я испорчен?

Но Ика нисколько не смутилась.

– Простите, пожалуйста, – сказала она упрямо, – но у нас исключительный случай. Сегодня утром потерялся трехлетний мальчик. Взрослые его не нашли, а теперь уже скоро вечер, поздно, холодно и дождь идет.

– Про дождь я лучше тебя знаю, – перебил ее телефон. – Не переношу сырости, а у меня весь кабель залило! Потому я и не работаю!…

– Да ведь этот мальчик… – вставила Ика.

– Я уже слышал, – не дал ей докончить телефон. – Тебе-то чего надо?

– Вы не могли бы дать нам справку? – снова начала Ика.

– Справки по ноль девять, – снова перебил ее телефон.

– Никакого от вас толку! – крикнула Ика. – Как не стыдно так ломаться!

И повесила трубку. Но, прежде чем она успела повернуться и выйти из кабины, автомат позвонил так громко, как будто никогда в жизни не ломался.

Ика, грозно сверкнув глазами, подняла трубку.

– Алло! Что вам нужно? – Спросила она. На этот раз голос был гораздо любезнее.

– Дорогая моя, – начал он, – незачем так нервничать.

– Слушаю вас, – сухо повторила Ика.

– Хотя я, – продолжал голос, становясь все любезнее, – хотя я и не справочное бюро, у справочного бюро номер ноль девять, но…

– Я сама знаю, что такое ноль девять, – перебила его сердито Ика.

– … но тем не менее, – продолжал голос, – попробую навести для вас некоторые справки. Не вешай трубки и жди. Договорились?

– Договорились.

Дверь кабины тихонько скрипнула. Это вошел Горошек. Он уже не стучал себя пальцем по лбу.

– Ты кому звонишь? – спросил он, причем, надо сказать, спросил довольно вежливо.

Ика поглядела на него иронически.

– Навожу справки, – сказала она. – Тсс! – И тут же крепче прижала трубку к уху, потому что трубка заговорила.

Сперва прозвучал уже знакомый голос, испорченного автомата:

– Алло, алло! Говорит аппарат из главного зала, кабина третья. Кто из товарищей знает что-нибудь об обстоятельствах пропажи трехлетнего мальчика? Он пропал сегодня утром. Алло, алло! Говорит аппарат из кабины номер три. Не видел ли кто мальчика на перроне, в залах ожидания, в ресторане?

Потом начали откликаться другие, далекие голоса.

– Алло! Говорит ресторанный телефон. У нас такого не было. Я кончил.

– Алло, алло! Говорит автомат из зала ожидания. В зале ожидания мальчика уже искали. Насколько нам известно, здесь его не было. У меня все.

– Алло! Говорит местный телефон дежурного по вокзалу. Мы сегодня, как обычно, вели наблюдение за платформами. Особенно тщательно наблюдалась третья платформа, на которую прибывает краковский поезд, – как известно, пропавший мальчик приехал именно этим поездом. Можем сообщить, что мальчик с вышеупомянутой платформы не сходил.

– Как же так? – крикнула Ика. – Так где же он тогда?

– Алло! Прошу не перебивать, – ответил голос. – Даю точную справку. Пропавший мальчик не сходил с платформы и не входил на территорию вокзала. Следовательно, надо полагать, что он либо до сих пор находится на платформе, либо уехал с вокзала другим поездом.

– Какой ужас! – прошептала Ика. – Уехал другим поездом!

– Что там случилось? – волновался Горошек. – Ика, что случилось?

Но Ика знаком приказала ему молчать. Голос из службы движения продолжал:

– Внимание! Внимание! Сию минуту получена справка по селектору. Телефонный аппарат дежурного по станции Трушево заметил на станции похожего мальчика в обществе двух взрослых мужчин. Одну минутку!

Трубка на минутку замолчала, а тем временем в дверь кабины забарабанили. Несколько человек, заметив, что Ика говорит по телефону, встали в очередь перед кабиной, и первый из них, толстый пожилой мужчина с сердитым лицом, стучал монетой в стекло.

Но тут же снова прозвучал голос селектора:

– Внимание! Как сообщает станция Трушево, вышеупомянутые лица по-прежнему находятся в буфете на станции. Мальчик сидит на скамейке, мужчины пьют пиво и разговаривают. Внимание! Внимание! Внимание! Телефон железнодорожной милиции сообщает: приметы одного из мужчин весьма напоминают приметы известного мошенника Евстахия Кужевика, описанные в гончем листе, разосланном для сведения милиции. Правда, у него есть усы, которых вчера у Кужевика не было. У меня все. Разговор окончен. Благодарю за внимание.

– Это я благодарю! – завопила Ика. – большое спасибо!

Она вылетела из кабины и потащила Горошка за собой сквозь вокзальную толчею. Горошек понял, что сейчас не время для расспросов.

Ребята выскочили во двор под дождь и ветер. Капитан стоял на своем месте в длинном ряду машин. Едва они добежали до автомобиля, дверь, как обычно, сама собой открылась, загорелись подфарники, осветились приборы.

Рядом в огромном блестящем «Де-люксе» дремал, прислонившись к стеклу, шофер. Увидев, как Капитан с двумя ребятами на переднем сиденье сам собой трогается с места, шофер сначала выпучил глаза, а потом начал протирать их кулаками. Когда он опомнился, машины уже не было видно. Шофер пожал плечами.

– Чего только человеку не приснится! – пробормотал он и, устроившись поудобнее, снова задремал.

Капитан тем временем выехал на вокзальную площадь. Ика наскоро повторяла все, что удалось узнать при помощи телефонной сети. Горошек и Капитан внимательно слушали.

В конце Ика неуверенно проговорила:

– И потом еще они сказали, что один из этих людей, с которыми сейчас мальчик, похож на предметы какого-то там листа… Гоночного листа. Нет, гончего листа. Горошек, что это значит, а? Предметы гончего листа? Что это такое?

– Ну, это… – начал Горошек. – Это значит… – снова запнулся он. – Ну, это такой… – сказал он и замолчал.

Тут рассмеялся сам Капитан. Так рассмеялся, что должен был на минутку притормозить. А потом, когда он снова развил полную скорость и когда за окнами замелькали первые деревья, растущие по обочинам загородного шоссе, он объяснил уже вполне серьезно:

– Не предметы, а приметы. Приметы – это попросту признаки наружности человека: какие у него глаза, волосы, рост и так далее. Их сообщают главным образом тогда, когда нет чьей-нибудь фотографии. А гончий лист – это такое объявление, даже вернее, воззвание к людям, чтобы помогли найти какого-нибудь преступника. Теперь понятно?

– Да.

– А как он назывался, этот тип в гончем листе?

– Евстахий Ку… Ку… Кужевик, – с трудом припомнила Ика.

– Только у того не было усов, а у этого есть.

Наступила тишина. Капитан мчался по темному блестящему асфальту в сторону Трушева. Мимо проносились деревья, дождь хлестал по ветровому стеклу.

Горошек беспокойно завертелся на сиденье.

– Дело серьезнее, чем я думал, – сказал он. Капитан спустя минуту подтвердил:

– Это верно! – И спросил: – Какой у вас план?

– Надо это дело продумать, – сказал Горошек.

И все начали продумывать. Капитан мягко брал повороты, но вылетал из них на максимальном газе. Иногда он слегка вздрагивал от боковых порывов ветра. Увлеченный скоростью, он всеми своими цилиндрами пел какую-то басовитую автомобильную мелодию, песенку, в которой речь шла о больших скоростях, о дальних дорогах, о горных серпентинах и приморских шоссе… Спустя некоторое время Ика подняла голову.

– У меня есть один план, – начала она несмело.

– Отличный план! – хором сказали Горошек и Капитан, когда Ика закончила свой рассказ.

В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ – он же буфет – на станции Трушево было пусто, тихо и скучно.

В Трушеве останавливались лишь поезда пригородных веток, составленные из старых вагонов и не спеша катившиеся от одной маленькой станции к другой. Шумно в Трушеве бывало только три раза в день: утром, когда уходил поезд на Варшаву, и потом, когда прибывали варшавский дневной и варшавский вечерний поезда. А в остальное время? В остальное время как раз и было пусто, тихо и скучно. Три-четыре человека в буфете никогда не шумели, и буфетчица могла спокойно вязать на спицах теплые носки для своей на редкость многочисленной семьи.

На этот раз ей тоже никто не мешал в этом занятии. Дневной варшавский прибыл уже два часа назад, и пассажиры давно схлынули. В буфете оставались двое мужчин с маленьким мальчиком, ожидавшие пересадки на вечерний поезд в Кусьмидрово. Мальчик уже больше часа спал на скамейке, а взрослые заказали по большой кружке пива и все время о чем-то шептались.

Мальчик – это буфетчица заметила сразу – был очень хорошенький и хорошо одетый. У него были голубые глаза, темные волосы, красное пальтишко и берет, а костюмчик и ботинки серые. Целый час он трудолюбиво строил колодцы из спичек, время от времени спрашивая:

– А когда мамочка придет?

Потом ему надоело и строительство, и вопросы, и он уснул, растянувшись на скамейке. «Чистая куколка», – подумала, умилившись, буфетчица, у которой на голове была целая башня из волос, а в груди доброе сердце.

Зато мужчины красотой не отличались. Один из них – маленький и толстый, который называл себя дядей мальчика, одет был, впрочем, вполне прилично, даже элегантно, и лицо у него было, пожалуй, симпатичное, хотя его портили смешные черные усики. Но голос у него был какой-то странный. Как бы это сказать – словно бы липкий, приторный, чересчур вежливый.

А в другом мужчине, тощем, как старый журавль, не было совсем ничего симпатичного. Главное, он не смотрел никому в глаза и вообще с первой же минуты не понравился буфетчице.

Можно, впрочем, смело сказать: если бы буфетчица прислушалась к разговору этих личностей, она бы поняла, что не понравились они ей недаром.

Но так как она ничего не слышала, то спокойно продолжала вязать теплые носки, а мужчины – тоже с виду спокойно – продолжали шептаться. На самом деле они вовсе не были спокойны. В особенности Худой, у которого от волнения выступили на щеках большие красные пятна.

– Хватит с меня твоих дел, – шипел он насморочным голосом.

– В киднаперы я не гожусь! Толстяк неприятно улыбнулся:

– Ты вообще ни для чего не годишься. Я тебя и не держу.

– Тогда отдай мне мои деньги, – прошептал Худой.

– Нет у меня никаких твоих денег, – еще неприятнее усмехнулся Толстяк с усиками.

Худой чуть не подавился от злости:

– Как так? Ведь я же тебе все отдал!

– Не помню.

– Не помнишь? – Худой так повысил голос, что даже буфетчица, вздрогнув, бросила на них взгляд из-под очков. Толстяк сразу же любезно ей улыбнулся.

– Мы не помним, извините, мадам, – сказал он, – когда отходит поезд в Кусьмидрово.

– В девятнадцать ноль две, – ответила она неприветливо.

– То есть через час.

На минуту стало тихо. Лежавший на скамейке мальчик поднял голову, поморгал и спросил:

– Мамочка еще не пришла?

Мужчина с усиками улыбнулся так сладко, как будто сам был огромным леденцом.

– Нет, – пропел он сладеньким голосом. – Скоро придет.

Мальчик сморщился, зевнул, а потом снова закрыл глаза. Тогда мужчина с усиками заговорил грозным шепотом, таким грозным, что Худой весь сжался.

– Заруби себе на носу, – шептал Толстяк, – ты мне не нужен! Если бы не я, тебя бы уже десять раз поймали! Ты сам прекрасно знаешь, что ты трус, пьяница, растяпа и полудурок. Если я тебя не выручу, пропадешь ни за грош. Ну говори, кто сегодня заметил, что вокзал в Варшаве оцеплен милицией?

– Ты, – шепнул Худой.

– А кто, – продолжал Толстяк, – сразу сообразил, что надо уехать другим поездом?

– Ну, ты, – признался Худой.

– А кто догадался, – шипел Толстый, – прихватить этого мальчишку? Ты говоришь, что не годишься в киднаперы. Значит, ничего не понял, дурень! Отличный трюк! Кому придет в голову, что мальчишка – не мой любимый племянничек?… А самое главное – кому придет в голову, что два симпатичных человека с милым мальчиком попросту удирают от милиции?… Разве преступник станет таскать с собой младенца?

Худой недоверчиво покачал головой:

– Его, наверно, уже ищут.

Толстяк презрительно усмехнулся:

– Ищут! В Варшаве на вокзале. А уж никак не тут. Кому это взбредет на ум, чтобы такой сопляк мог сам уехать из Варшавы?

Но Худого это ничуть не утешило.

– Чересчур уж ты умный! – крикнул он шепотом.

– Для тебя наверно, – усмехнулся Толстяк.

– А… а деньги мне отдашь? – уже смиренно спросил Худой.

– Нет, – решительно сказал Толстяк, – потому что ты все сразу пропьешь. Могу тебе самое большее взять еще бутылку пива. Одну.

Худой вздохнул, видимо поняв, что ничто ему не поможет.

– В другой раз, – сказал он, – старую газету тебе не доверю, не то что краденые деньги! Сколько я страху натерпелся из-за них, и все зря! Ну, ладно, давай уж два злотых на пиво.

– Краденое впрок не идет, – хихикнул Толстяк. – На.

Худой еще раз вздохнул и пошел к буфету за пивом. Звук его шагов разбудил спавшего на скамейке мальчика. Он снова поднял голову и спросил:

– Мамочка еще не пришла?

– Нет, деточка, – сказал Толстяк.

Мальчик совершенно проснулся, сел и поправил сползший на ухо беретик.

– Тогда я сам к ней пойду, – вдруг заявил он.

Толстяк сделал страшное лицо:

– Боже тебя сохрани, деточка. На дворе холодно, темно, там волки ходят и могут тебя съесть. Мамочка сейчас сюда приедет. А ты пойдешь ее искать – сам потеряешься. Что тогда будет?

Убежденный его доводами, мальчик кивнул головой:

– Тогда будет плохо. Лучше я еще подожду.

Толстый мужчина вздохнул с облегчением и вытащил из кармана спички.

– На, – сказал он, – построй себе колодец.

– А можно два? – спросил мальчик.

– Можно.

Мальчик прилежно занялся строительством колодца на соседнем, пустом столе. Когда Худой вернулся со своим пивом и налил кружку, он вежливо обернулся к нему и сказал:

– Приятного аппетита.

Худой буркнул себе под нос «спасибо», а его приятель хитро прищурился.

– За этого сопляка, – шепнул он, – мы тоже получим неплохие денежки. Выкуп. Интересуешься?

Но Худому явно было не по себе. Он только наморщил лоб и свой птичий носик.

– Меня другое интересует – не цапнут ли нас в твоем Кусьмидрове? – пробурчал он.

– Ты что, спятил? – возмутился Толстяк. – У меня там «малина» – железо!

Худой снова вздохнул, вероятно, уже в двадцатый раз за этот вечер.

– Хотел бы я уже быть там…

Толстяк пожал плечами и, желая показать, что не хочет больше разговаривать с дураком, закрылся газетой.

Снова наступила тишина.

За буфетной стойкой быстро мелькали спицы. Через несколько минут Худой задремал за своим пивом, а Толстяк над своей газетой. Только мальчик в красном пальтишке и берете мучился со своим, по правде говоря, довольно кособоким, колодцем из спичек и мурлыкал себе под нос песенку, мелодии которой мы точно не знаем, а слова приводим ниже:

 
Вот и мамочка идет,
Вот и мамочка идет,
Вот и мамочка идет,
Прямо-прямо к нам.
 

Неудивительно, что, когда дверь распахнулась, малыш так и подскочил на стуле, перевернув свое кособокое строение. Но, увы, его заулыбавшаяся в первую минуту рожица сразу же снова погрустнела – в двери показалась вовсе не та особа, о которой он пел и которую ожидал, а какой-то совершенно незнакомый мальчик в длинном широком плаще.

Мальчик еще в дверях поклонился и сказал всем:

– Добрый вечер.

Видимо, это пробудило новые надежды в малыше в красном беретике. Он закричал:

– Мальчик! Ты не видел моей мамочки?

– Нет, – ответил мальчик.

– Как жалко, – вздохнул Красный Беретик, и подбородок у него слегка дрогнул.

Но к нему сразу наклонился Толстяк с усиками и снова затянул сладким голосом:

– Я же тебе говорил, что мамочка скоро-скоро к тебе придет. Через полчаса поедем в Кусьмидрово…

– Извините, пожалуйста, – сказал мальчик постарше, подходя к столику, за которым сидел Красный Беретик. – Можно мне здесь присесть? Я тоже еду… еду в Кусьмидрово.

Мужчина с усиками внимательно посмотрел в темные глаза мальчика. Посмотрел холодным и тяжелым, словно затаившим угрозу взглядом.

– Там тоже есть место… – начал он сердито, указывая в противоположный угол комнаты, но мальчик перебил его:

– Я везу для папы деньги, – похвалился он, наивно улыбаясь, и не хочу ехать один.

Услышав эти слова, толстяк преобразился. Он сразу просиял, и взгляд его выразил дружелюбие и почти отеческую заботливость

– Ай-яй-яй! – удивился он. – Ты путешествуешь один? Совсем один? А много у тебя денег? Мальчик опустил глаза.

– Папа не велел мне говорить, – смущенно сказал он.

Но Толстяк уже схватил его за локоть, притянул к себе, похлопал по плечу и снова широко улыбнулся.

– Садись-ка, милый! – закричал он. – Садись с нами, в компании будет веселей. Верно?

– Еще бы! – ответил мальчик.

– А по-моему – нет, – вздохнул Худой, продолжая помаленьку потягивать пиво.

Мальчик в плаще еще раз вежливо поклонился и сел рядом с Красным Беретиком.

– Хочешь, я тебе построю шикарный колодец? – предложил он.

– Хочу, – улыбнулся Беретик. – А как тебя зовут?

– Горошек, – ответил мальчик.

ТАК ГОРОШЕК ВЫПОЛНИЛ ПЕРВУЮ ЧАСТЬ ПЛАНА, согласно которому он должен был найти на станции Трушево мальчика в красном берете и его мнимых опекунов.

Надо признать сразу, что Горошек даже перевыполнил план. Ведь он не только нашел тех, кого искал, но и сумел попасть в их компанию. Более того, выдумка о «папочкиных деньгах» привлекла к нему особое внимание Толстяка.

Пожалуй, теперь уже не ему придется следить, чтобы преступники не сбежали, скорее, они будут внимательно следить за тем, чтобы не сбежал Горошек… Словом, все идет как нельзя лучше…

Однако, положа руку на сердце, надо сказать, что, хотя все шло как полагается, и даже лучше, Горошек чувствовал себя не блестяще.

Ведь Капитан с Икой уехали, чтобы выполнить вторую часть плана. Горошек был пока что предоставлен собственным силам. Нечего скрывать: перед лицом двух взрослых противников выглядели эти силы довольно жалко…

Особенно грозен был третий противник Горошка – время. Да, именно время. Преступники собирались уехать поездом в Кусьмидрово – то есть меньше чем через полчаса, а Горошек твердо знал, что допустить их отъезда он не может.

Вся надежда была на Ику. Успеет ли она за эти полчаса выполнить вторую часть плана? А если нет? Что тогда?

Горошек и сам не знал, как он поступит. Он знал одно: что не выпустит малыша из-под своей опеки и не позволит никуда увезти. Он клялся себе в этом, сидя рядом с Яцеком и строя для него колодец из спичек.

– А я не умею строить такой колодец, – сказал малыш. – Он очень хороший.

Горошек улыбнулся:

– А ты очень милый пацан.

– Что значит – пацан? – весело спросил мальчик.

– Пацан? – удивился Горошек. – Пацан – это попросту малыш.

– Ага, – сказал Красный Беретик, – а через год я уже не буду малышом, правда?

– Правда.

Толстяк внимательно прислушивался к этой беседе. Худой продолжал дремать над своим пивом. Он поднял голову только тогда, когда Толстяк, подвинувшись к Горошку, спросил:

– Ты не мог бы, милый мой мальчик, разменять мне сто злотых?

«Ага, – подумал Горошек, – решил убедиться, есть ли у меня деньги». Он вежливо ответил:

– К сожалению, не могу. Во-первых, потому что папа мне вообще не позволил вынимать деньги, а во-вторых, у меня только бумажки по пятьсот злотых.

– Что? – разом воскликнули жулики.

Горошек даже закашлялся, чтобы скрыть победоносную усмешку. Он понял, что жулики с радостью откажутся от поездки в Кусьмидрово, лишь бы не потерять его из виду. У Худого глаза так и вылезли из орбит.

– Куда же это столько денег, мальчик? – спросил он. – Куда? Горошек на минуту задумался, словно сомневаясь, может ли он выдать такой секрет чужим людям. Потом ответил:

– Ну… папа покупает телевизор.

– Угу, – пробурчал Толстяк, кивнув головой. – Тысчонка-другая должна быть, не меньше. Верно, сынок?

Тут Горошек решил разыграть подозрительность.

– Извините, я не знаю, – сказал он уклончиво.

Краем глаза он заметил, как жулики подтолкнули друг друга локтями. И тут же взглянул на часы. До прихода поезда оставалось всего пятнадцать минут.

– Когда же приедет ма-моч-ка-а! – капризно протянул Красный Беретик. По тону чувствовалось, что терпение его на исходе.

– Тише, тише, деточка, – откликнулся Толстяк. – Ты, главное тише!

Но Красный Беретик, видимо, твердо решил взбунтоваться. Он набрал в легкие воздуха и ни с того ни с сего заревел, как паровоз:

– А я не хочу-у-у-у-у! Не хочу-у-у! Где мамочка-а-а-а! А-а-аа!

Жуликов прямо-таки перекосило. Буфетчица вскочила из-за стола. На минуту все застыли на месте. А мальчик, кстати с совершенно сухими глазами, ревел все громче:

– Не-е-е хочу-у-у-у!

Первым опомнился Толстяк, кинулся к буфету за шоколадкой. Худой, по-видимому желая успокоить малыша, начал строить ему рожи. Однако Яцек при виде его гримас завопил еще громче. Тут Толстяк подбежал с шоколадкой, но шоколадка тоже не помогла.

Горошек ясно видел, что жулики начинают нервничать. Худой боязливо озирался и все косился на дверь. Толстяк, наоборот, разозлился. Щеки у него покраснели, а голос зазвучал угрожающе:

– Яцек, молчать!

Яцек посмотрел на «дядю» и замолчал. Глазки его стали большими и круглыми и начали наполняться слезами.

Горошек делал вид, что ничего не замечает. Но внутри у него все напряглось, как струна.

До прихода поезда оставалось только десять минут. Десять минут могут порой тянуться, как жевательная резинка. Ну, скажем, если тебя могут вызвать к доске как раз по тому предмету, о котором ты накануне, готовя уроки, совершенно позабыл… А сейчас часы летели, словно у них были стрелки с реактивной тягой.

И вот Толстяк внезапно наклонился к мальчику.

– Вставай, – сказал он. – Идем к мамочке. Только не ори!

Он сказал это таким тоном, что Горошек стиснул кулаки. Что он задумал? В голове у Горошка мелькнули всевозможные страшные истории о киднаперах – похитителях детей, которые иногда убивают своих жертв, чтобы замести следы.

А до прихода поезда оставалось только шесть минут. Хоть бы кто-нибудь зашел в буфет!… А главное – где Ика? Куда она пропала? Ведь через минуту эти двое вместе с мальчиком могут сесть в поезд, и поминай как звали!…

Минутная стрелка снова сделала скачок. Издали послышался пронзительный гудок паровоза.

Толстяк фальшиво улыбнулся.

– Слышишь, Яцек, – сказал он, – вот и мамочка едет. Пошли.

Горошек с отчаянием подумал, что, наверно, Яцек встречался только с очень добрыми людьми, так безгранично он всем доверяет. Вот и теперь, хоть глаза у него еще были полны слез, он сразу рассмеялся, соскочил со стула, захлопал в ладоши.

– Пошли, пошли!

Скрывать нечего – Горошек просто не знал, что делать, как поступить? Кричать? Драться? Защищать Красный Беретик пугачом, кулаками? Поможет ли?… Не больше чем на минуту… И все-таки он приподнялся.

Тут-то и выяснилось, насколько умная была выдумка про деньги. Толстяк, правда, взял уже Яцека за руку, но еще не трогался к выходу. Он обратился к Горошку.

– А вы, молодой человек, – спросил он своим сладким голосом, разве не идете? Пожалуйте, пожалуйте…

Горошек насупился.

– Поезд еще не пришел, а на дворе дождик, ветер…

Худой схватил приятеля за руку:

– Евстахий… оставь. Пошли, я тебя прошу. Но Евстахий не обращал на него никакого внимания. Он протянул руку Горошку.

– Это не беда, – сказал он деланно дружеским тоном. – Не сахарные, не растаем. Не надо ломать компанию. Давайте руку, молодой человек, чтобы нам не потеряться. Только поживей – поезд уже подходит…

Действительно, стрелка часов была уже на расстоянии одной минуты от роковой черты. Красный Беретик так и подпрыгивал на месте, радуясь приезду мамочки, а за окнами уже звучал, все приближаясь, стук колес и пыхтение подходившего паровоза.

Горошек внезапно почувствовал, что от ярости у него зашевелились волосы на голове.

– Не пойду! – крикнул он.

Он подскочил к Яцеку, притянул его к себе, прикрыл плащом и выхватил из кармана свой пугач.

– Он тоже никуда не пойдет! – крикнул Горошек еще громче.

– А вы… Руки вверх!

– Исусе! – прохрипел Худой.

– Исус Мария! – взвизгнула буфетчица.

– Ты что?… – грозно рявкнул Толстяк, делая шаг в сторону Горошка.

У того вдруг страшно пересохло в горле. Но он крикнул:

– Ни с места!

И тут – именно в эту секунду! – с грохотом распахнулась дверь, и девчоночий голос радостно пискнул:

– Дядечка! Это я! А потом…

ОДНАКО, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВЫЯСНИТСЯ, что означал этот возглас и что вообще произошло потом, следует в нескольких словах рассказать, что же все это время делали Капитан и Ика. И главное, как выполняли и как выполнили они свою часть плана.

Когда Горошек выскочил из машины с погашенными для предосторожности огнями, остановившейся возле станционного здания, Ика глубоко вздохнула.

Да, нечего скрывать – вздохнула.

Иногда человеку очень хочется быть самостоятельным, как у нас говорят – хочется быть Зосей-Самосей. Все-превсе делать самой. И Ика, как утверждал Горошек, особенно любила этот «зосизмсамосизм».

Но сейчас – надо честно признаться – ей ах как хотелось бы, чтобы с нею рядом был Горошек, а не только ее собственные тревожные мысли…

Правда, пока с ней еще был друг и защитник – Капитан. Но ведь с минуты на минуту ей придется одной, совершенно одной выполнять самую важную часть плана!

А это не так-то просто. Да, не штука быть храбрым, когда ты храбрый. Трудно быть храбрым именно тогда, когда возле сердца начинает что-то дрожать, а по спине бегают холодные мурашки. Именно это ощущала Ика в ту минуту, когда Горошек исчез за дверью, а Капитан медленно и осторожно двинулся дальше.

Оба молчали. Капитан проехал одну, потом другую темную улочку и остановился.

– Смотри Ика, – негромко пробасил он. – Видишь – вон в той палатке?

На противоположной стороне небольшой площади светились окна и дверь пивнушки. Несколько человек толпились у стойки, мелькнул плащ и форменная фуражка милиционера.

– Вижу, – шепнула Ика.

– Идешь? – спросил Капитан.

Ика сильно втянула воздух.

– Конечно, – сказала она. – А… а где же вы будете меня ждать?

– Ты не беспокойся, буду там, где надо, – пообещал Капитан. Ты только смотри, чтобы мне не приходилось слишком часто, попадаться на глаза взрослым. А пока подожду здесь…

– Тогда я пошла, – решительно сказала Ика.

Она вышла из автомобиля, плотнее запахнула плащ – ветер сразу начал рвать его за полы.

У двери на минуту остановилась. Да, милиционер был там. Теперь все дело в том, будет ли он ее слушать. Еще раз набрала воздуху и рванула дверь.

Звонок над дверью забренчал, и все находившиеся в палатке мужчины обернулись. Оглянулся и милиционер – молодой и очень высокий, весьма суровый с виду. Увидев Ику, он поднял брови.

– Что ты тут делаешь, малышка? – спросил он. – Так поздно и одна?

Ика от неожиданности попятилась. Мужчины, толпившиеся возле стойки, за которой стояла хорошенькая продавщица, засмеялись, а милиционер сделал шаг вперед.

– Что ты тут делаешь? – повторил он.

Ика покраснела от стыда и злости. Она терпеть не могла, когда над ней смеялись, а в особенности когда с ней обращались, как с дошкольницей.

– Я как раз вас ищу! – сказала она резко.

– Ого-го-го! – удивились все присутствующие.

Милиционер нахмурился:

– Зачем?

– Затем, – выпалила Ика, – что на станции находится сейчас известный мошенник и похититель детей, а вы, вместо того чтобы его ловить, пьете здесь пиво!

Тут все присутствующие снова покатились со смеху. Только на этот раз покраснел милиционер, а не Ика.

– Какой еще мошенник? Как он выглядит? Тише, граждане! крикнул он.

Стало тихо. А Ика похолодела. Ведь она ничего не знает о том, как выглядит этот мошенник, вдобавок даже его фамилия вылетела у нее в этот момент из головы. Что же делать? Как убедить этих людей, что она говорит правду?

– Он… он… из гончего листа… – запинаясь, начала она.

Милиционер не слушал ее. Он сердился. Он недавно служил в Трушеве, но трушевские ребята не раз доставляли ему неприятности. Видимо, он решил, что и эта девчонка позволяет себе над ним издеваться.

– Товарищ сержант, – подлила масла в огонь хорошенькая продавщица, – гражданочка вам хочет помочь, а вы с ней так нелюбезны!

Милиционер покраснел как кумач:

– Какой там гончий лист! Какой мошенник? Что это за шутки?

– Настоящий мошенник! – крикнула с отчаянием Ика. – Зовут его… зовут его… Евстахий!

И тут все присутствующие, включая продавщицу, расхохотались во все горло.

А милиционер схватил Ику за руку.

– Ах, Евстахий? – повторил он. – Как раз Евстахий, да? – Он подтолкнул Ику к двери. – Будешь знать, как издеваться над моим именем! – крикнул он и выставил девочку за дверь.

– О-хо-хо-хо! – покатывались в пивной. – Евстахий Евстахия поймал!